Жан-Клод Дюньяк Орхидеи в ночи Jean-Claude Dunyach. Orchids in the Night. (c) 1988 by Jean-Claude Dunyach Published in Futurs Anterieurs (1999) This translation sample is published with permission of the author. (с) Андрей Новиков, перевод, 2002 Полный текст опубликован в журнале "Если". Фрагмент публикуется с разрешения автора. Мое знакомство с профессором Челленджером началось с убийства, а завершилось одним из самых странных подвигов столетия. Сей молодой человек отличался крайним занудством, гордыней, и раздражающей самоуверенностью -- несмотря на отсутствие жизненного опыта. Однако должен признать, что он не из робкого десятка. И, хотя мою душу француза ранит такое признание, храбрости англичан все же следует отдать должное. Последние дни лета 1890 года были настоящей душегубкой. Мой любимый город Тулуза, столь приятный весной, превратился в раскаленную печь, когда на него обрушилось августовское солнце. Кирпичи весь день впитывали в себя жар, и отдавали его после заката. Облака мух с басовитым жужжанием вились над лошадиными яблоками, которыми щедро усеивали мостовые животные, запряженные в телеги и экипажи. И, что хуже всего, именно летом Музей привлекает разодетых в лучшие воскресные наряды бездельников, которые толпами собираются в парках -- прогуляться и пообщаться. Если я закрывал единственное в моем кабинете окно -- а он расположен как раз над Палеонтологической галереей,-- то через несколько минут он превращался в турецкую баню. Если же я его открывал, то детские вопли мешали мне сосредоточиться. Однако сегодня я без труда отключился от назойливого шума, потому что перечитывал письмо, которое несколько минут назад принес наш уборщик Шарль, попросив разрешения оставить для своей коллекции марку с королевой Викторией: Мон шер Фредерик, сообщенная вами новость столь поразительна и невероятна, что я счел бы ее дурно состряпанным розыгрышем, если бы она исходила бы от кого угодно, кроме вас. Однако вас я знаю достаточно хорошо, чтобы верить вам безоговорочно. Поэтому, как вы и просили, я выезжаю к вам. Как только я закончу сборы и напишу эти несколько строк, я немедленно отправлюсь в путь, предвкушая будущее удовольствие от новой встречи с вами. Помните ли вы Сассекс? (*) К сожалению, наш общий друг весьма занят -- он дал мне понять, что некая леди чрезвычайно нуждается в его услугах,-- однако я взял на себя смелость пригласить с собой молодого человека -- вашего коллегу, работающей в той же области, и страстно желающего познакомиться со знаменитым профессором Пикаром. Если французские поезда оправдают свою репутацию, то письмо, которое вы сейчас читаете, лишь ненамного опередит нас. Искренне ваш, Артур Конан Дойль (*) Сассекс -- одно из графств в Англии. (Здесь и далее прим. пер.) Я отложил письмо, услышав шаги в коридоре. В полуоткрытую дверь моего кабинета постучал запыхавшийся Шарль -- бедняга прибежал, несмотря на жару: -- Они здесь, мсье профессор! Это невероятно! Он шагнул в сторону, пропуская Дойля. Тот по-прежнему щеголял армейской выправкой старого вояки, однако нисколько не постарел, несмотря на маленькие круглые очки, которых у него прежде не было. Поднявшись ему навстречу, я вовремя вспомнил о его неприязни к искренним галльским объятиям, и просто протянул ему руку. Он тепло ее пожал, и сразу же вытащил меня в коридор. -- Как я и опасался, Фредерик, мой молодой друг впал в транс, увидев вашу коллекцию. Ему недостает манер, однако прошу вас считать, что причина тому --исключительно его научные инстинкты. Я уверен, что вы, будучи ученым, сумеете его простить. Как раз напротив кабинета я держу в стеклянной витрине одну из жемчужин своей коллекции: почти полный скелет неандертальца, найденный в мустьерской пещере (*) неподалеку от Бруникеля. Сейчас перед витриной на корточках сидел мужчина, внимательно изучая швы тазового пояса. Услышав наши голоса, он выпрямился и обернулся. Я невольно вздрогнул. (*) Мустьерская культура -- позднейшая культура раннего палеолита. Названа по пещере Ле-Мустье во Франции, где были обнаружены останки и каменные орудия неандертальцев. Стоя, он оказался гораздо выше меня или Дойля, а мы оба далеко не пигмеи. Пышная иссиня-черная борода скрывала его лицо до самых бровей, почти столь же куститстых. Размера головы почти хватало, чтобы зрительно уменьшить огромные уши до нормальных пропорций, однако мне все время казалось, что они, подобно слоновьим, вот-вот начнут развеваться от малейшего ветерка. Цвет ушей выдавал сангвинический темперамент и склонность к внезапным вспышкам ярости. Бледные глаза Челленджера, подобные скальпелям, препарировали меня с той же легкостью, с какой, несомненно, разобрались в анатомических особенностях несчастного скелета. Скелета, с которым он имел поразительнейшее сходство! Что ж, это объясняло изумление старого Шарля. Создавалось впечатление, будто отдаленный потомок обитателя витрины внезапно решил нанести визит своему пра-пра-дедушке. Та же форма черепа, та же могучая спина, которой позавидовал бы борец, та же обезьянья стойка, весьма напоминающая гориллу перед прыжком. Палеонтологу такие совпадения просто бросались в глаза. -- Замечательный образец,-- гулко пробасил молодой человек по-французски.-- Однако я обязан возразить: хотя реконструкция некоторых безымянных костей и выполнена со знанием дела, тем не менее... -- Фредерик,-- безжалостно оборвал его Дойль,-- позвольте представить вам молодого Челленджера, только что вернувшегося из Монголии с восхитительными теориями насчет происхождения калмыков. Джордж, это профессор Пикар, любезно пригласивший нас посетить его музей. -- Вы в самом деле из Монголии? Тогда вы обязательно должны рассказать мне обо всем, когда у нас найдется время,-- сказал я, пожимая Челленджеру руку. Ответное пожатие заставило меня слегка поморщиться. -- И все равно, эти безымянные кости...-- начал было он, однако Дойлю, очевидно, было хорошо известно, как с ним справляться. -- Потом, Джордж,-- снова прервал он Челленджера.-- Полагаю, нам сейчас нельзя зря терять время, и я хочу выслушать то, о чем нам желает поведать профессор Пикар. Решив, что не стоит мучить гостей в теплице, в которую превратился мой кабинет, я повел их вниз, в подвальную лабораторию. Вход в нее располагался как раз под скелетом голубого кита. Дойль уселся. Челленджер, тряхнув головой, отклонил мое предложение расположиться в кресле, и подошел к дальней стене -- полюбоваться на прикрепленный к ней зуб аллозавра. Я уставился на его спину, поджав губы. Ему еще нет и тридцати, а у него уже проявляются все признаки нашей профессии! И в том, что касается дурных манер, он уже сейчас может дать фору коллегам, которые в десять раз опытнее его. Неважно! Мне требовался Дойль, и только Дойль, хоть я и сожалел об отсутствии нашего общего друга, как он его называл, и чьи выдающаяся наблюдательность и сила дедукции оказались бы сейчас чрезвычайно полезными. -- Речь идет об убийстве,-- заявил я.-- Палеолитическом убийстве... Челленджер вздрогнул, но не обернулся. Дойль ободряюще улыбнулся: -- Насколько я помню ваше первое письмо, ваш помощник... -- Мишель Деснойе. Чуть старше тридцати. Он учился в Париже у Кювье, и был с Бассерманом в Амазонии во время второй экспедиции 1888 года. На мой взгляд, он отличался слишком богатым воображением, зато имел безупречную репутацию... и манеры!-- Последние слова предназначались спине моего молодого коллеги, но впечатлили его не больше, чем блошиный укус носорога.-- Он был убит примерно три недели назад, ночью, на другом берегу Гаронны, неподалеку от "Божьего приюта". -- Амурная история? -- Сомневаюсь. Цветами он интересовался больше, чем женщинами. Полагаю, у него была любовница, но... -- Какими именно цветами?-- вопросил Челленджер, неожиданно поворачиваясь. Должен признаться, что вопрос меня уязвил, однако он сразу вел к сути дела. И сей необыкновенный молодой человек каким-то образом об этом догадался. -- Орхидеями. А если конкретнее, то местными разновидностями. И это подводит нас к первой тайне, связанной с этим убийством. -- Орхидеи в Тулузе. Кто бы мог подумать?-- пробормотал Дойль.-- Я видел возле вокзала оперную афишу, где солисткой значится сама Ночная Орхидея, но никак не ожидал встретить ее цветочный эквивалент здесь, в Тулузе. -- Мишел доказал бы, что вы ошибаетесь. Он обнаружил несколько так называемых гнезд, то есть изолированных участков, где местные условия позволяют орхидеям процветать. А когда он умер, то сжимал в кулаке темно-красный цветок Onchidium Macranthum. Сорванный менее часа назад. Челленджер нахмурился -- при этом его брови словно стали еще гуще,-- и я, заметив, как к его лицу прихлынула кровь, предположил, что он с трудом сдерживается. Выдержав несколько секунд его пылающий взгляд, я добавил: -- Это далеко не единственная невозможность, мой дорогой коллега. Мне прекрасно известно, что орхидеи вида Macranthum можно отыскать лишь на самых дальних горных плато планеты. И, насколько мне известно, никому из европейских коллекционеров еще не удавалось вырастить их в теплице. Таким образом, это дело становится все более и более странным. Далее, Мишель был убит необычным оружием -- когтем, чей обломившийся конец мы обнаружили глубоко внутри его тела. Что странно уже само по себе -- убийства в наших краях не столь уж и редки, но убивают обычно ножом или пулей. Гораздо более странно то, что я обнаружил во время вскрытия. Внимание -- орудие убийства! Я достал из внутреннего жилетного кармана предмет, который хранил там со дня смерти Мишеля, и протянул его Дойлю. Но сцапал его Челленджер -- широченной ручищей, поросшей грубыми черными волосами. Он поднес предмет к свету, что-то бормоча себе под нос. То был изгнутый коготь, угольно-черный и длиной с мою ладонь. Зазубренный по краям, он нанес несчастному Мишелю ужасную рану. На правом краю виднелась отметина в том месте, где коготь в момент удара застрял между позвонками. -- Это,-- заявил Челленджер,-- превосходит все мыслимые границы розыгрыша или дурацкой шутки. Пойдемте, Дойль. Мы и так зря потратили слишком много времени, приехав сюда. Что же касается вас, мсье, то если вы вообразили, будто мы позволим хотя бы на секунду одурачить себя самой грубой подделкой, какой мне доводилось... -- Секундочку, будьте любезны!-- Я удержал Дойля, едва не утратившего свою обычную британскую невозмутимость.-- Мсье Челленджер, я могу понять вашу реакцию, хотя и не могу ее извинить. Однако прошу вас проявить обыкновенную вежливость и позволить мне закончить рассказ. И еще поверить, что я совершенно озадачен этим делом, и отнюдь не стремлюсь привлечь к себе внимание публики. Мне вполне достаточно и той дурной славы, которая у меня имеется! Напомнив ему таким образом о наших относительных позициях -- поскольку я авторитет в свой области, которая совпадает с научными интересами Челленджера,-- я протянул руку за когтем. Челленджер, которому откровенно не хотелось этого делать, тем не менее вернул его. -- Прошу извинить мою несдержанность,-- выдавил он,-- но я не в силах поверить, что это не шутка, чей смысл от меня ускользает, или не столь любимый французами розыгрыш. -- Погиб человек, Джордж,-- упрекнул его Дойль и взял орудие убийства.-- Позвольте-ка взглянуть.-- Он повертел коготь.-- В любом случае, восхитительная штучка. Безусловно примитивная, но от этого не менее эффективная. Мне доводилось видеть подобные штуковины в Британском музее. Их использовали как наконечники копий. Он откинулся на спинку кресла и оперся подбородком на сплетенные пальцы. -- Наш общий друг легко пришел бы к выводу, что данный предмет указывает на весьма конкретную категорию подозреваемых: палеонтологов, или же тех, кто имеет свободный доступ в музей, откуда он был украден. А то, что жертва принадлежит к тому же кругу, вряд ли удивительно... Профессиональная ревность? -- Вы вступили на неверный путь, мой дорогой Дойль. Мсье Челленджер совершенно правильно предположил, что у этого когтя весьма необычное происхождение. Как по-вашему, какой птичке он принадлежит? -- Понятия не имею. Пылающий взгляд Челленджера удержал меня от дальнейших рассуждений на эту тему. Я вздохнул, забрал зловещий коготь и встал: -- В таком случае, давайте навестим место преступления! Летние вечера в Тулузе не только дают облегчение после дневной жары, но и отличаются собственным очарованием. Угасающий свет ласкает красные кирпичи и придает им уникальный оттенок. Возле реки веет успокаивающий ветерок, и берега Гаронны манят любителей прогуляться на сон грядущий. Я с радостью показывал гостям изящные статуи на мраморном фасаде Академии изящных искусств и многочисленных частных виллах, расположенных вдоль мощеных булыжником проспектов. Однако Дойля архитектура не интересовала, а Челленджер буквально рвался вперед, словно торопился на встречу с сами дьяволом. Даже юным красоткам, которые фланировали с зонтиками по улицам, не удалось его отвлечь. Когда мы добрались до Понт-Нефа, я решил нанять экипаж. Кучер высадил нас позади госпиталя "Божий приют", в начале узкой и извилистой улицы, выходящей напрямую к берегу реки. По обеим сторонам улицы стояли заброшенные дома с окнами, заколочеными толстыми досками. После недавней эпидемии ни у кого не возникло желания поселиться столь близко к госпиталю. Горожане все еще помнили те дни, когда мертвецов грузили на реквизированные баржи и отвозили вниз по реке, чтобы сжечь подальше от города в огромных погребальных кострах. А мы сейчас стояли как раз возле одного из причалов, использовавшихся для этой ужасной работы. -- Деснойе нашли во внутреннем дворике совсем рядом с берегом,-- сказал я, когда мы вошли под арку.-- В этом самом дворике! Услышав мои слова, стоящая во дворе молодая женщина, чье лицо скрывала траурная вуаль, приглушенно вскрикнула. Мои спутники остановились, а Дойль снял шляпу и вежливо поклонился. Там, где на грубых булыжниках дворика некогда лежало тело, кто-то положил венок живых цветов, перевязанный ленточкой из крапчатого черного бархата. А сплела венок, вне всяких сомнений, изящная ручка молодой дамы, появившейся здесь незадолго до нас. -- Полагаю, вы были его подругой?-- спросил я ее, представившись сам, и представив своих спутников. -- Нет, мсье профессор!-- Незнакомка гордо выпрямилась.-- Я Ирен Адер-Деснойе. Я была... я его жена. Она подняла вуаль. Ее изумительные зеленые глаза, окаймленные длинными трепещущими ресницами, блестели от слёз, а лоб и щеки все еще хранили бледность, возникшую после внезапных эмоций. Печаль, которую она носила с таким достоинством, не могла отвлечь от ее красоты -- как раз наоборот, она придавала ей уникальное очарование. Теперь я без труда понял, как она сумела околдовать моего злосчастного помощника. Но почему он держал ее существование в секрете? -- Мишель часто говорил о вас,-- прошептала она, словно отвечая на мои мысли.-- Он хотел сохранять тайну нашего брака до тех пор, пока его общественное положение не станет более прочным. Но теперь я могу поведать вам все: я обитательница сцены, всего лишь артистка, которой не место в научном мире, частью которого он был! -- Полагаю, вы певица, мадам?-- уточнил Дойль.-- Я заметил в вашей сумочке первые листы партитуры, однако ваши пальцы не имеют характерных анатомических особенностей, присущих музыкантам. Могу вас заверить, что в Англии профессия певицы весьма уважаема. -- Местная публика менее благожелательна, сэр... И не отличается благосклонностью к мужчинам, которые женятся на женщинах вроде меня. Если бы Мишель завел любовницу, содержанку, то мог бы показывать меня на публике -- в качестве своебразного трофея. Но он предпочел тайно жениться на мне. Он любил меня, я это знаю. -- Мы отомстим за него,-- побещал я, кивая.-- Мои друзья специально приехали, чтобы раскрыть тайну его смерти. Если позволите, то мы осмотрим это место. Мы ищем следы убийцы. -- И ничего не найдете! Чудовищный убийца уже затаился в своем логове, где преследовать его не осмелится никто. -- Значит, убийца вам известен,-- подытожил Дойль.-- Полагаю... Его прервало восклицание Челленджера. Профессор опустился на колено, пристально разглядывая лежащий на булыжниках венок. Потом вытащил из него темно-красный цветок с пурпурными полосками, и указал им на молодую вдову: -- А это, миледи,-- заявил он, размахивая цветком как мечом, и совершенно не замечая гротескности принятой при этом позы,-- требует объяснений. Oncidium, вид гигантских орхидей с горных амазонских плато. Что за дьявольщина здесь происходит? Не знаю, что стало тому причиной -- богохульство или внезапное напиминание об утрате, но молодая женщина неожиданно разрыдалась. Дойль, истинный британский джентльмен, смущенно отвернулся. -- Мы очень сожалеем,-- проговорил я, пытаясь ее успокоить.-- Наш друг немного грубоват. -- Нет,-- отозвалась она, все еще всхлипывая.-- Он прав! Я никому про это не говорила. Боялась, что меня засмеют. Знает только мой брат Клемент. Он ученый, но не скептик, как столь многие из вас. -- Пожалуйста, поверьте, дорогое дитя... Она оборвала меня решительным жестом, вытащила из рукава льняной платочек и вытерла слезы. -- Обещайте, что выслушаете меня, и я расскажу все, что знаю. Даже если мой рассказ покажется вам безумием, я готова покляться всем, что для меня свято, что он столь же правдив, как и Писание. Все еще держа орхидею, Челленджер поклонился молодой вдове и произнес с гораздо большим уважением, чем я от него ожидал: -- Прошу простить мои несносные манеры, мадам. Заверяю, что вы не найдете более преданного слушателя, чем я. Ирен поблагодарила его кивком. За ее спиной стыдливо розовел в лучах заката купол "Божьего приюта", весьма смахивающий на обращенную к небесам обнаженную женскую грудь. На другом берегу Гаронны возвышалась над окружающими крышами фаллическая колокольня собора Сен-Серни. Тулуза воистину город-гермафродит, гордый и таинственный, где каждый вечер рождаются секреты, тающие вместе с первыми лучами рассвета. Неподалеку пронеслась стайка воробьев, и в их чириканье я услышал первый намек на то, что лето подходит к концу. -- Мишель был без ума от орхидей,-- начала Ирен.-- Когда наши отношения только начались, когда я поняла, что нашла человека, которого искала всю жизнь, я уже тогда опасалась, что его страсть к этим таинственным цветкам может встать между нами. Почти все свое свободное время он проводил в поисках орхидей, и в конце концов я решила его сопровождать, чтобы быть рядом с ним. Бедняга даже поверил, будто я разделяю его страсть. Мы небогаты, и Мишель даже думать не мог о том, чтобы покупать у редких торговцев цветами дорогие орхидеи, которые он обожал. Поэтому ему приходилось довольствоваться обычными разновидностями, растущими в окрестностях Тулузы в тайных местах, известных только знатокам. И однажды он вернулся домой необыкновенно возбужденный, нежно держа цветок, какой мне никогда не приходилось видеть. -- Смотри, смотри!-- воскликнул он.-- Тепличная экзотика, ухитрившаяся выжить в наших широтах! Я обнаружил старый заброшенный дом над песчаниковым карьером, и там полно невероятнейших растений. Интеречно, что за коллекционер так когда-то жил?.. Надо будет расспросить! Тогда я еще не подозревала, что этот цветок определит его судьбу. А у обнаруженного им дома,-- она указала на крошащиеся стены здания у дальней стороны двора, возле реки,-- оказалась поразительная история. Его построили над одним из старейших подземных карьеров, где добывали песчаник. А туннели, пробитые еще в средние века, ведут прямо в погреб этого дома. Или в этот самый двор. Мы огляделись. У дальней стены зияло темное отверстие, полускрытое разросшейся травой. Я заметил и веревку, привязанную к ржавому кольцу, вмурованному в угловой камень дома. -- Говорят, что в пещерах под Тулузой прятались катары (*) после падения Монсегура, и что они углубили их до самого ада. И еще говорят, что математик Ферма спрятал в этих туннелях секрет геометрии, основанной на природе бога. Он ведь здесь жил... Но люди так много болтают! (*) Катары -- приверженцы ереси, распространившейся в 11-13 веках главным образом в Италии, Фландрии и на юге Франции. Считая материальный мир порождением дьявола, осуждали все земное и призывали к аскетизму. -- Мишель был слишком рационален, чтобы поверить в такие бредни,-- невольно улыбнулся я. -- Мишель мертв, мсье профессор. И убило его проклятие этого ужасного места. А людям вроде вас, копающимся в прошлом, следует опасаться, как бы не потревожить покой глубочайших мифов человечества. Да, мы живем в век пара и электричества, но кое-что должно оставаться погребенным. Настанет день, и такое же проклятие поразит археологов, которые осмелятся потревожить даже тысячелетний сон мумий! Я говорю это, потому что собственными глазами видела такое, во что никто не поверит. Здесь, в пещерах, куда Мишель уговорил меня отправиться вместе с ним для исследований. Она смолкла, отыскивая на наших лицах следы сомнений. Полагаю, любой скептицизм с нашей стороны заставил бы ее замолчать раз и навсегда. Однако Челленджер серьезно кивнул: -- Я только что вернулся из Монголии, мадам, и ее туземные обитатели полностью разделяют ваши взгляды. А я на собственном опыте убедился, что их предупреждениями пренебрегать нельзя. -- Увы, Мишель к ним не прислушался! Во время своих исследований он проникал в пещеры все дальше и дальше, вооруженный лишь парафиновой лампой и тростью. Однажды он вернулся крайне возбужденный, и с охапкой орхидей. И заявил, что обнаружил невообразимое место, которое я обязательно должна увидеть. И я, как дура, пошла за ним. Едва мы вошли в подземелье, как услышали впереди рев, от которого у меня в жилах застыла кровь. Казалось, в этом одиноком вопле слились воедино все ночные кошмары. Затем он послышался вновь, но уже ближе. Мишель уронил нашу единственную лампу, и та разбилась. Он крикнул, чтобы я бежала к выходу, и я помчалась, даже не посмотрев, бежит ли он следом за мной. Ирен закрыла лицо руками. У Дойля появилось скептическое выражение на лице, что, впрочем, меня не очень удивило. Челленджер, с другой стороны, выглядел искренне заинтересованным. Его взгляд постоянно перемещался от молодой женщины ко входу в подземный мир, словно он ожидал, будто из ямы в любую секунду вырвется армия призраков. -- Что могу я поведать об ужасе последовавших за этим минут?-- прошептала Ирен.-- Я бежала в темноте, и заблудилась. Вопли за моей спиной слабели, но мрак все еще окутывал меня, подобно паутине. Выставив перед собой руки, я брела вперед, не в силах отыскать драгоценный свет, падающий во входной колодец. Тогда меня спасло чудо. В темноте появился огонек -- зависшая в воздухе светящаяся точка. Я пошла за ним, и, хотя мне так и не удалось к нему приблизиться, он вывел меня к другому выходу из подземелья -- возле берега реки. У выхода огонек исчез, но я не сомневаюсь, что из этих адских катакомб меня вывел какой-то добрый дух! -- Тут я вынужден с вами не согласиться,-- возразил Дойль.-- Ваш дух, скорее всего, был "блуждающим огоньком", вспыхнувшим из-за наличия в воздухе горючих газов. И он всего лишь дрейфовал в потоке воздуха к ближайшему выходу. В старых шахтах это вполне обычное явление. Перефразируя слова моего старого друга, скажу: признавайте невероятное только в том случае, если отброшены все остальные причины. Но подобное объяснение ни в коей мере не умаляет вашей храбрости,-- торопливо добавил он.-- Что же сказал Мишель по поводу вашего приключения? -- Я его больше никогда не видела,-- всхлипнула молодая вдова.-- Несколько часов я прождала его возле входного колодца, и лишь потом пошла домой, терзаемая тревогой. Вскоре пришел полицейский констебль и сообщил ужасную новость, но в глубине души я и до его прихода опасалась худшего. -- И вы так ничего и не увидели?-- настойчиво вопросил Дойль.-- Даже малейшая подробность могла бы вывести нас на след... -- Только тот жуткий вопль, но и его вполне хватило, чтобы меня убедить.-- Она повернулась ко мне и сказала, повысив голос:-- Моего мужа убило животное куда более ужасное, чем все дикие звери из вашего музея, мсье профессор. И я поклялась объявить на него безжалостную охоту. Пусть я всего лишь женщина, но я не позволю ему продолжать убийства! -- Восхитительное заявление!-- воскликнул Челленджер без малейшей иронии.-- Позвольте заверить вас, мадам, в своей симпатии, и предложить искреннюю поддержку. Грубость его манер заметно растаяла, но я заподозрил, что это не более чем приманка. Несмотря на бороду, скрывающую две трети его лица, я все же разглядел, что губы Челленджера с сомнением кривятся, а его пронзительный взгляд обшаривает двор в поисках ответа на невысказанный вопрос. -- Нельзя ли снова взглянуть на то, что вы мне показывали, профессор?-- внезапно спросил он, протягивая руку.-- Я уже почти сожалею о своем недавнем скептицизме. У меня появилась парочка идей... Разумеется, вся эта история невозможна, но англичанин начинает свой день, уверовав в полдюжины невозможных вещей еще до завтрака. Я потянул ему коготь, слегка удивленный тем, как изменилось его отношение. Он приподнял его, подставляя последним закатным лучам. Грубые руки Челленджера казались странно неуместными и примитивными на фоне охряных крыш, переходящих в нежную розовость облитых солнцем кирпичей. -- Мы станем охотиться вместе с вами, мадам -- если вы позволите,-- звучно объявил Челленджер.-- Профессор, приношу извинения за свою вспыльчивость. Я завел слишком много врагов среди своих коллег, и легко становлюсь подозрительным. Эти болваны неверно истолковывают мои теории, но на сей раз я докажу им раз и навсегда, что... Дойль, и вы, Пикар,-- внезапно перебил он сам себя,-- если ли у вас оружие, пригодное для охоты на крупную дичь? Свои ружья я, к сожалению, оставил в Лондоне. Дойль покачал головой, я поступил так же. Всего за несколько минут сей поразительный молодой человек обрел над нами такую власть, что я даже согласился передать ему руководство нашими последующими действиями. -- Жаль! В таком случае, с наступлением темноты нам придется ограничиться простой разведывательной вылазкой. И тем не менее, с этим делом нужно покончить как можно скорее -- у меня предчувствие, что худшее, возможно, еще впереди. -- Сегодня вечером я должна петь,-- сообщила Ирен после паузы.-- Это предпоследнее исполнение "Ночной орхидеи", а мое место -- в первом ряду хористок. Если я не приду, меня могут уволить. Ждите меня у служебного выхода после представления. Там будет и мой брат. -- Вы точно этого хотите?-- запротестовал я.-- Опасность... -- Мишель считал, что я заслуживаю лучшего из того, что он может предложить, мсье профессор. И я не предам его веру в меня. Она опустила вуаль и наклонилась, поправляя венок у своих ног. Настал момент, когда ее явно следовало оставить наедине со своими мыслями. Когда мы снова стояли на мосту Понт-Неф, чьи кирпичные и каменные арки пересекали реку, превратившуюся из-за засухи в жалкий ручеек, я попытался отыскать взглядом найденный нами дом среди крыш вокруг "Божьего приюта". Но не сумел -- словно место, где мы встретили Ирен, уже принадлежало давно минувшей эпохе. * * * -- Акустика здесь превосходна,-- заметил Дойль, когда мы выходили из здания оперы в толпе любителей музыки.-- А Орхидея воистину божественна. Какой голос! -- Ну, не знаю,-- возразил я.-- То, как она тянула верхнее "до" гораздо дольше, чем желал Беллини, указывает на некоторую наглость. Тут она весьма напоминала стервятника, отгоняющего соперников в схватке за самку. -- У вас слишком богатое воображение, профессор,-- фыркнул Челленджер.-- Но сравнение, тем не менее, подходящее. Площадь перед Капитолием заливал свет газовых фонарей, чьи желтоватые ореолы отражались в зеркалах кафе. Аркады, переполненные любителями вечерних прогулок, не удивили старого тулузца вроде меня, зато, похоже, привели в смятение Челленджера. Несмотря на все уговоры Дойля, тот отказался переодеться в вечерний костюм -- сам Дойль остался в мундире. И теперь мы с Челленджером смотрелись поразительно контрастно -- я неторопливо, как и подобает моему возрасту и общественному положению, вышагивал с тростью в руке, а он молодым быком рвался вперед, пытаясь пробиться сквозь компактную массу тел, не желающих уступать ему дорогу. В моем городе ритм -- ключ ко всему. Ходьба среди тулезских пешеходов есть тонкое искусство, которым я хорошо владею. Но как я мог обучить тонкостям вечернего променада англичанина, только что вернувшегося из монгольской глуши? Двери служебного входа выводили на небольшую площадь, где располагался общественный парк, хорошо известный как влюбленным, так и карманникам. Приблизившись к двери, охраняемой сторожем в униформе, я заметил мужчину, который разглядывал луну, сцепив руки за спиной. Его лицо, словно в компенсацию за изрядно поредевшие выше лба волосы, окаймляли густые бакенбарды. Когда мы подошли, он словно очнулся. -- Профессор Пикар?-- уточнил он.-- Я Клемент, брат Ирен. Я пришел вам помочь, если позволите. -- Будем счастливы принять вашу помощь, мсье,-- ответил я, отвешивая легкий поклон.-- Ваше присутствие более чем желательно. Это мои друзья -- Дойль и молодой Челленджер. К вашим услугам. -- Весьма польщен. Ирен должна скоро выйти! Если честно,-- он понизил голос настолько, что нам пришлось напрячь слух, чтобы расслышать его шепот,-- я очень за нее тревожусь. Я пытался ее отговорить, но она не стала меня слушать, хотя я и старше ее. -- Опера -- суровая школа,-- объявил Дойль.-- А у Ирен, как говорите вы, французы, артистический темперамент. Но не волнуйтесь, мы без труда обеспечим ее безопасность. Все нарастающий шум за дверью стал предвестником выхода первых исполнителей. Оперные дивы традиционно выходят последними, когда разойдутся статисты и музыканты. Я знал, что Ночная Орхидея все еще в гримерной, где тесно от цветов и поклонников. При других обстоятельствах я и сам зашел бы туда засвидетельствовать свое почтение, хоть меня и не до конца очаровал ее сценический образ. И к черту научную точность, потому что ложь женщине столь прекрасной, как Орхидея, ложью не считается. -- Идет моя сестра,-- предупредил Клемент.-- Умоляю, ни слова о моих тревогах, иначе она умрет со смеху! Мы отошли чуть в сторону, пропуская стайку юных дебютанток, оживленно щебечущих после первой встречи с дивой. Следом за ними из двери выскочила Ирен в накинутой на плечи пелерине и с остатками грима над бровями. Она поприветствовала нас быстрым кивком -- хотя я без удовольствия отметил, что для Челленджера она приберегла кокетливую гримаску,-- взяла брата под руку, и сразу повела нас по улице Паргаминьер в сторону Гаронны. Толпы гуляющих быстро остались позади, и к тому времени, когда мы добрались до моста Сен-Пьер, на улицах уже никого не было. Ночь безраздельно правила на другом берегу, превращая его во враждебную территорию непроницаемых теней. -- У нас нет оружия,-- предупредил я Ирен, стараясь не отставать.-- И мы не пойдем на неоправданный риск. -- Зато оно есть у меня,-- возразила она, доставая из-под пелерины двустволку "вебли". В свете газовых фонарей блеснул металл.-- И пожалуйста, профессор, хватит считать меня беззащитным созданием. Ведь сейчас девятнадцатый век! -- Ирен, ты обещала вести себя разумно!-- взмолился Клемент.-- Представь, о чем сейчас думают эти джентльмены! Проезжавший мимо экипаж резко прибавил скорость, когда кучер заметил оружие. Громыхание колес перекрыло даже стук копыт по булыжной мостовой. Челленджер презрительно фыркнул и протянул руку: -- Чем оно заряжено? -- Патронами на кабана. В наших оружейных лавках ничего крупнее не оказалось. Тигры в окрестностях не водятся. -- Тогда мы лишь напугаем зверя, но вряд ли сможем его хотя бы ранить, если не полагаться на исключительное везение. Дайте его сюда! Он довольно грубо выхватил ружье, не обратив внимания на испуганный вскрик Ирен. Расставив мощные ноги и задрав уже успевшую растрепаться бороду, он одним плавным движением нацелил оружие на Луну. -- Смотрите!-- крикнул он и выругался.-- И скажите, что я не сошел с ума! Мы задрали головы. Поперек серебристого диска, освещающего небеса подобно фонарю, скользнул силуэт чудовищной птицы с острыми, как бритва, крыльями. Бесконечный клюв казался продолжением тощей шеи, крапчатая шкура приобрела в лучах луны пепельный оттенок. На нас пялились злобные желтые глаза. Существо излучало ауру злобной силы, подкрепленную шрамами на черепе, оставшимися после бесчисленных смертельных схваток. На концах вытянутых ног тускло поблескивали зловещие когти. Один из них был сломан. Птеродактиль -- потому что теперь его невозможно было назвать иначе -- снижался, направляясь к лабиринту красных крыш на дальнем берегу Гаронны. Челленджер все же едва не выстрелил, однако, будучи опытным охотником, вовремя понял, что шансы попасть в цель с такого расстояния слишком малы. И вместо выстрела он помчался вдогонку с ружьем в руке. Ошеломленые, мы лишь проводили его взглядами. Внезапно из его могучей груди вырвался низкий долгий рев, напоминающий трубный зов слона --Челленджер резко остановился, вскинул ружье к плечу и выстрелил за несколько мгновений до того, как монстр исчез за крышами. Птеродактиль дернулся. Темноту разорвал воинственный вопль, словно чудовище бросало нам вызов. Должен признаться, что ничего более жуткого мне слышать не доводилось. Вопль становился все выше и выше, пока не застыл на безупречной ноте -- чистейшей, словно звук бьющегося хрусталя. Дойль отреагировал первым: -- Пикар, клянусь королевой, мы должны уничтожить это чудовище! --Челленджер в него наверняка попал,-- сказал я.-- Но, боюсь, шкура у этого существа слишком толста для наших пуль. Мой молодой коллега уже бежал обратно, размахивая ружьем. Услышав мои слова, он покачал головой: -- Вы правы, профессор, для такого зверя это лишь ласковый шлепок. Он еще вернется. -- С какой стати ему возвращаться?-- мрачно усомнился Дойль.-- Если бы мы знали, что выманило его сегодня ночью из логова, то смогли бы устроить ему ловушку, но... -- Кажется, я знаю,-- негромко проговорила Ирен.-- Он прилетел послушать Орхидею. Клемент уставился на сестру с таким изумлением, что при иных обстоятельствах мы бы непременно рассмеялись. Но Челленджер вновь удивил нас: -- Склоняюсь перед вашим превосходным слухом, миледи. Я не поклялся бы, что в крике этого адского филина прозвучало верхнее "до", но раз это сказали вы, то я готов в такое поверить. Дойль кивнул, но все же усомнился: -- Как вы можете быть в этом столь уверены? -- Элементарно, мой дорогой Дойль. Я просто отметил, что дата гибели бедняги Мишеля совпадает с первым представлением "Ночной орхидеи". Вспомните афиши, которые мы видели на станции. И еще я заметил, что птеродактиль летел сегодня со стороны Капитолия. Да, городские огни отпугивают такое ночное существо. Следовательно, у него должна иметься очень серьезная причина, чтобы позабыть о страхе. А когда я услышал его крик... Разве не странно, друзья мои, что композиторы современных оперетт всего лишь имитируют любовные призывы вымерших видов? Я сказал "вымерших"?.. Голос Челленджера дрогнул, и каждому из нас стал ясен истинный масштаб нашего открытия. Когда он повернулся ко мне, прозвучавший в его голосе восторг передался и мне: -- Вы уже знамениты, профессор Пикар, но ваша нынешняя репутация обратится в ничто по сравнению с тем, что вас ждет. А вашему Музею придется ограничивать доступ посетителей, когда мы подвесим к его стропилам чучело нашего чудовищного предка. И я верю, что подстрелить его посчастливится именно мне! -- Кстати, о птичках,-- заметил я, стараясь сохранить хладнокровие даже при подобных обстоятельствах.-- У нас, французов, есть поговорка: "Не следует делить шкуру неубитого медведя". Мы не сможем выследить эту птичку в подземельях, потому что она боится света, а в темноте мы станем слишком уязвимы. А насчет идеи подстрелить его в полете... У нас нет подходящего оружия, и тут я вам помочь не смогу. Я охочусь только на бабочек... -- Мы знаем, где прячется птеродактились, и знаем, как его выманить,-- перебил меня Челленджер с уже привычной грубостью.-- Дайте мне только шанс раздобыть нечто помощнее этой мухобойки, и зарядить ее на слона. И тогда я поставлю палатку на крыше оперы, и устрою там засаду. Один выстрел, мне нужен только один выстрел! -- Увы, мсье, но завтра последнее представление "Орхидеи",-- сообщила Ирен.-- И дива пообещала держать верхнее "до", пока у нее хватит дыхания. Боюсь, это станет нашим последним шансом отомстить за моего мужа. Челленджера словно поразило громом. Он взглянул на ружье, которое в его ручище смотрелось как игрушечное, и пробормотал: -- Завтра? Все потеряно! Если... если только мы не устроим ему засаду в воздухе, лицом к лицу... Воздушный шар! Сможем ли мы до завтра раздобыть шар, профессор? Ведь здесь, в родном городе Пилатра де Розье, наверняка найдется... Я сочувственно покачал головой. Когда дело доходит до спорта королей, англичане склонны к приступам временного сумасшествия. Спорить с ними в такие моменты бесполезно, поэтому я обратился к Ирен: -- Боюсь, моя дорогая Ирен... -- Нет!-- воскликнула она.-- Решение есть. Клемент, умоляю тебя, скажи! Теперь, когда Министерство обороны знает о твоем секрете, он перестал им быть. Неужели ты не видишь, что сейчас идеальная возможность для его демонстрации? Мне и теперь четко помнится этот миг. Мы стоим на середине моста, под которым серебристой лентой в лунном свете вьется Гаронна. Дойль чуть в стороне, охваченный сомнениями. Ирен, вся во власти артистической и женской импульсивности, припала к ногам брата, умоляя его о неизвестной услуге. И рядом Челленджер -- его взор устремлен на крыши домов на дальнем берегу, а мысли наверняка где-то в утраченных мирах, скрытых под поверхностью обыденного -- в далеких джунглях или лабиринтах, раскопанных археологами. -- Говори, о, говори же!-- взмолилась Ирен.-- Эти люди -- наши друзья. И если не ради меня, то сделай это хотя бы ради Мишеля... Последний довод преодолел нерешительность инженера. Он нежно помог сестре подняться и положил руки ей на плечи. В тени густых усов блеснула улыбка. -- Ирен права. Для схватки с таким чудовищем все порядочные люди должны объединиться. Господа, я прошу вас поклясться, что вы не произнесете ни слова о том, что увидите у меня дома, пока Министерство обороны Франции не сделает это открытие достоянием общественности. Дойль автоматически разгладил лацканы мундира, и лишь потом произнес слова клятвы, которую мы повторили следом за ним. -- Встречаемся завтра утром у меня дома,-- решил Клемент Адер.-- Если у вас еще не пропала решимость сразиться с этой зловещей птичкой в воздухе, то у меня найдется кое-что, способное вам помочь. После загадочного обещания Адера мы расстались и направились к освещенному газовым светом сердцу города. В моих ушах все еще звучал пронзительный рыдающий вопль птеродактиля. Подозреваю, что такое же воспоминание одолевало и моих спутников. В ту ночь никому из нас так и не удалось крепко заснуть. * * * (конец фрагмента)