Игорь Александрович МЕДЬ И ФЛЕЙТА. РОМАН - И-и их! Весь век, как есть, в медные трубы продули, ничего человечьего не сберегли, только одно и было: бум-бум- бум да трам-тарарам... . - Да ну тебя к хрянам, мужик! Ты чё, так никого и не любил за всю жизнь? - Как это так - не любил? Любил я, сынок, ох, любил! - А раз любил, значицца ты тогда не медью, а флейтой был, дедушка. Усёк? /Из разговора в электричке Минск-Молодечно/ Я сегодня буду играть на флейте, На собственном позвоночнике. /В.Маяковский "Флейта-позвоночник"/ ПРОЛОГ 1. ПИСЬМО АНОНИМА МИНИСТРУ Министру Внутренних Дел Российской Федерации Г-ну В. Рушайло Уважаемый господин Министр! Во время взрыва жилого дома в Москве в сентябре 1999 года на мой балкон в соседней девятиэтажке, где я проживаю, ударной волной вынесло обгоревшую папку с рукописью литературного произведения неизвестного мне автора. По-видимому, часть рукописи погибла, так как кое-где не хватает по несколько десятков страниц. Однако, дело не в этом. Я позволил себе отвлечь Вас от работы исключительно в силу того, что наткнулся на места, в которых автор сочувственно говорит о Чечне, Америке и Лаврентии Берия, а плохо - о нашей милиции и армии на Кавказе. Описан здесь и теракт на железной дороге. Возможно, ваши специалисты могут напасть на след преступников, когда прочитают этот очень странный манускрипт. Ведь Вы же лично обращались к гражданам за любым содействием. Я не подписываю это письмо, потому что в случае предательства кого-либо из ваших сотрудников, преступники могут со мной расправиться. Резолюция на письме: Начальнику аналитического отдела. По изучении доложить. 2. СЛУЖЕБНАЯ ЗАПИСКА Министру Внутренних Дел Российской Федерации В. Рушайло Уважаемый Владимир Борисович! Аналитики нашего отдела изучили поступившую от Вас рукопись "Медь и флейта". К сожалению, здесь нет абсолютно ничего, что бы помогло в розыске анонимных террористов. Добавлю в скобках, что как литературное произведение, "Медь и флейта" может быть рекомендовано для чтения курсантам Академии МВД, потому что содержит определённую информацию как по истории вообще, так и по технологиям ПИАР в тоталитарных системах. К сожалению, не удалось разыскать ни подателя письма к Вам, ни автора названной рукописи. Фамилия автора - скорее всего, псевдоним, художественный уровень романа говорит в пользу того, что мы имеем дело отнюдь не с новичком в литературе. Начальник отдела подпись Повторная резолюция на обоих письмах: "в архив" Резолюция на рукописи: Аналитическому отделу использовать рукопись по своему усмотрению. 3. ДОПИСКА ОТ РУКИ, СДЕЛАННАЯ ЧЕЛОВЕКОМ, НАШЕДШИМ РУКОПИСЬ. Ничего себе! После титульного листа сразу шла двадцать девятая страница. Кинулся за недостающими во двор, да разве можно было найти их? И ведь спросить не у кого, неуместно. Люди родственников искали, детей своих , а тут... А потом сапёры взорвали и руины того дома. В тех местах , где снова не будет хватать страниц, я сделал пометки. Уважаемый незнакомый писатель! Я так и не знаю, как вы назвали начальную главу. Поэтому для удобства читателя, исходя из содержания того, что от неё осталось, назову её сам. Спрашиваете, как назову? Желательно не отвечать на мой вопрос, как порой говорится в вашем романе. Ну, допустим, "Зеркальце"! 4. ЗЕРКАЛЬЦЕ, 1986 г. В шесть утра я внезапно проснулся. Наш туристский автобус стоял напротив какой-то бетонной стены, под которой желтел целый сугроб опавших листьев. Шофёр как ему и положено, копался в моторе. Я обратил внимание на дорожный указатель "Суздаль - 42 км". Внезапно, почти под самым окном я увидел девочку лет шестнадцати. Можно было бы сказать - девушку, да нет. Ей, по-видимому, действительно, было лет 16-17, но лицо ... На крепкой шее её большого и рыхлого тела сидела голова ,шестимесячного ребёнка. Два крошечных без зрачков глазика, белых и круглых, смотрели на меня в упор ... Странно, не так ли? Без зрачков, но в упор. Видите, даже сейчас я суечусь, потому что если откровенно, это не то чтобы неприятно, а как бы неуютно под таким, с позволения сказать, взглядом. Просто не знаешь, как от него уйти. Казалось бы, прикрой веки или отведи глаза. Да нет! Два белых и круглых бессмысленных, но живых сгустков неведомой жизни не дают это сделать. - Там что-то интересное? - спросила соседка, - вы так долго и упорно смотрите ... - Так просто, - смутился я, будто меня застукали за очень уж неприличным занятием, а сам-то радуюсь, потому что удалось оторвать взгляд и перевести его на красивую, и как мы сразу же условились, нормальную женщину. Глубокие библейские глаза её под тяжеловатыми веками смотрели на меня спокойно, но с вызывающим опаску вниманием. Так смотрят врачи-психиатры на новобранцев. - Вам станет легче сейчас. Посмотрите, какое утро. - А ... там ... - А там дебильная девочка, несчастный человек, - сказала библейская женщина,- Мы называем их "дети воскресенья". - Это кто - вы? - Врачи, врачи ... Мне ежедневно приходится иметь дело с такими детьми. - Какое дело? - задал я дурацкий вопрос, как бы подтверждая, что ей действительно ежедневно приходится "иметь дело с такими", и даже в экскурсионном автобусе. Женщина не ответила. Чуть сузились глаза только, наверное, она прикидывала диагноз, а я как бы обидевшись, вновь повернулся к окну. Мы торчали здесь уже минут двадцать. Шофёр, наконец, остановил встречный грузовик. Молодой водила как бы с радостью принялся помогать нашему горемыке заводить мотор. Девочке было очень весело. Она хлопала себя по бёдрам - одна нога была голой, другая в шерстяном чулке. И вот только сейчас я обратил внимание, что возле бетонного забора стоял мужчина лет пятидесяти. Собственно, я его сразу увидел, но, что называется, не связал с несчастной. Мужик словно сошёл с плаката застойных годков: размах плеч, аккуратная стрижка, невысокий прямой лоб, короткий нос, сильные челюсти. Господи, господи, да чем же они похожи с девочкой? Почему же я соединяю-то их, а? Ах, вот оно что, взгляда, взгляда тоже не было у мужика - ну никакого. Глаза были, а взгляда не было. Во как бывает ... . Человек этот и одет был забавно : гимнастёрка без ремня, почти добела застиранные галифэ из хэбэ и вместо сапог -новые баскетбольные кеды. Девочка всё прыгала, кружилась, а потом устала и пошла, не ведая куда. И прямо на мужика-то и вышла, столкнулась, на кеды наступила. Обрадовалась, будто бы эскимо получила. Мужчина разжал крепко сомкнутый рот, да так и не закрыл его. В пустых оловянных зрачках его что-то подвинулось, словно невидимый гном враз развёл в них огонь и начал растапливать это олово. В глазах стал появляться блеск придавший лицу мужика и нежность и испуг. Знаю ведь, знаю, что кощунствую, но показалось мне, что я как бы подсматриваю интимнейшую сцену из жизни мужчины и женщины. Мне бы отвернуться, закрыть глаза, да ведь нет же. Я стал фантазировать, что это, дескать, любящая пара и что была она надолго разлучена лихой судьбой, чтобы вот так встретиться на несколько минут у бетонной стены, вросшей в сугроб из жёлтых листьев. Вот-вот прервётся их свидание, вот-вот ... . Я стал по-настоящему переживать за них. Нужно было что-то делать. Мужчине надо было срочно брать инициативу, он опытней, знает жизнь ... . В общем, наступила пора, когда он должен сделать самое главное дело. Дело жизни. И он сделал его: достал из обтрёпанного кармана галифэ крохотное зеркальце, сжал его в огромной ладони грузчика и уже, весь сияя, поднёс зеркальце к самому личику девочки. Ей померещилось, что она видит себя, но это же невозможно, вдогонку подумала девочка. Это неправильно. Ведь зеркальце-то уж слишком маленькое, в ладони помещается. Не может же она, девочка, находиться в ладони мужчины. Подпрыгнула, чуть не упала, развела руки, одна из них пошла вверх, другая прямо, завертела головой - нет-нет-нет, и частыми прыжками понеслась прочь ... . Мужчина смотрел на неё длинным и спокойным взглядом человека, исполнившего свой долг на этой земле. Теперь он знал: жизнь сделана и от этого ему стало светло и просто. Потом круто развернул к автобусу свою широченную спину, вновь достал из кармана зеркальце, ловя им лучик утренней зари. И всё бы хорошо, только вот мучила его одна мысль: что же всё-таки она увидела в зеркальце? Он не понимал, но слышал от других, что нехорошо, когда подглядываешь, читаешь из-за плеча, да мало ли чего нехорошо! Однако страсть увидеть в зеркальце то же самое, что увидела девочка, победила. Мужик раз, другой обернулся на автобус. Вроде бы все спят ... . И тогда он рискнул. Быстро поднёс зеркальце к своему лицу, да так и оторопел. На него смотрело лицо сильного, жаждущего любви мужчины. Теперь уж он точно знал, что ему делать. Мужик кинулся догонять девочку, чтобы отдать ей зеркальце. Тогда ведь она каждый раз, смотрясь в зеркальце, будет видеть его лицо. Да, он догонит девочку и отдаст ей зеркальце. Ничто не помешает ему. Он отдаст зеркальце, тут же сядет на любой автобус и уедет далеко- далеко, да так чтобы навеки. И тогда они с девочкой будут всегда вместе. Никто их уже никогда не разлучит. Главное сейчас отдать зеркальце девочке с его лицом. - Что это с вами? - спросила женщина-врач, поднося к моему лицу зеркальце. - На вас же лица нет! - Моего лица? Это правда? Нет, это правда? Значит оно теперь тоже у девочки! - обрадовался я. - Вам всё шутки, - сказала она и отвернулась. Страшная усталость навалилась на меня, сломала, сложила вдоль откидного кресла автобуса. Перед тем, как окончательно провалиться в сон, скосил глаза под прикрытыми ресницами на свою соседку. Убедившись, что я уже сплю, женщина поднесла зеркальце к своему лицу и долго-долго смотрела в него своими незамутнёнными глазами целителя. Автобус тронулся с места и стал набирать скорость, унося от разыгравшейся на моих глазах, а может быть просто в моей голове ещё одной истории любви, как всегда таинственной и беспокойной. Ветер гнал по шоссе сухие жёлтые листья. Кончалась осень страшного 1986 года. Трагедия космического челнока "Челенджер", ядерная катастрофа Чернобыля, гибель атомной подводной лодки "Комсомолец" и лайнера "Адмирал Нахимов" почти со всеми пассажирами, дикие с группами захвата водочные очереди по всему Союзу, "Чёрные Тюльпаны" с грузом "200" из Афганистана... Нехватало только этой пары юродивых. * * * Я драматург, а моя соседка врач. Тоже неплохая пара могла бы получиться,- подумал я, проваливаясь в дрёму. Через два месяца в одном государственном учреждении с хриплой, заезженной кассеты специально для нас звучал известный марш Мендельсона. Она стала звать меня Гарик, Гаричек, а я её - просто Лора. 5. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ СЧАСТЛИВОЕ СОСТОЯНИЕ Холодно мне. Нет берёзовых дров, а какое может быть тепло от тополиных поленьев? Надо подбросить в печку еловых шишек. Они затрещат, вспыхнут, и если вьюшка недостаточно открыта - дымком в комнату потянет, вот тогда приоткрою на полсантиметра, и сразу же загудит в печке, и вскоре от чугунной плиты повеет горячим ветром. Я, кажется, попадаю в счастливое состояние, не упустить бы. Значит , со знакомством! И как вам писатель? Если не лукавить, то каждый уже чувствует, что писатель-то начал настораживать. А? Зато знаете, с кем имеете дело. Решайте теперь, читать дальше или отложить. У кого-то из шестидесятников, да не у Вознесенского ли, есть такая сентенция: Мне говорят, чо я раздвоен, Мне говорят, что я расстроен. Расчетверён, распят... Вот, вот, вот. Тот самый случай. В этой книге несколько "Я" и все они пытаются самовыразиться. Не страшитесь, друзья. Я понимаю, плюрализм в одной голове есть шизофрения. Но это всего лишь отличная броская фраза, уже афоризм. Не будь подобного плюрализма в одной голове, извилины бы начали выпрямляться и художественная литература превратилась бы в справочную. Вот вам и вывод - не верьте афоризмам. Просто в романе несколько персонажей разговаривают с читателем от первого лица, а один из них, он тут главняк, Феликсом зовут, так тот постоянно входит в мою судьбу и пытается на неё влиять. Доводит до того, что я уже и сам не уверен , а не являюсь ли как и он тоже персонажем в чьём-то романе. Вот это было бы по-настоящему страшно. Поэтому мне и пришло в голову проинспектировать всех остальных "Я" в разных десятилетиях 20 века. Врёт - не врёт, врёт - не врёт... . Этакий обрыватель лепестков ромашки, этакий колдун - аудитор столетия. Жуткая, сатанинская задача. Но дело сделано! И за это я благодарен небывалому морозному январю и холодному маю 1999 года в Белоруссии, печке на даче в Ратомке (печку сложил сосед Толя Глушаков), артезианскому источнику с лучшей в мире водой в пяти метрах от крыльца, а ещё рыжему семикилограммовому коту Соньке. Когда я возвращаюсь с дачи в серый тяжёлый город, кот встречает меня у порога и глаза не отводит, будто бы спрашивает: уже закончил? Усядется на мою пухлую рукопись и мурлычет, наверное, читает во сне. Мы явно недооцениваем котов. Словом, поехали! "Поехали" - это не метафора. На самом деле поехали. На поезде. Пусть и с остановками, но проедем весь век, успевая лишь менять локомотивы, согласуясь с эпохой. Машинист, гудок! Жмурюсь от удовольствия, несмотря на то, что за окном ночь и метель. Часть первая Драматург и его миры. 1. МЕТАМОРФОЗЫ В КУПЕ СКОРОГО ПОЕЗДА 1886-1909г.г. Ночь и метель. Скорый промчится сейчас мимо полустанка и остановится только в Орше, да и то на две-три минуты. Сколько бы вы дали на вид этому единственному моему попутчику? Чувствую, что дадите лет двадцать восемь, хотя пассажиру гораздо больше ... Длинные волосы ему вовсе ни к чему, да и галстук ночью-то можно было-бы снять или хотя бы ослабить. Да где там! ПАССАЖИР. Слушай, кореш, ты че это взялся долбить про мой галстук? Долбишь и долбишь, как сорока мерзлое дерьмо ... ДРАМАТУРГ. Я, что ли? ПАССАЖИР. Да не Пушкин же. Меньше бы языком молотил, никто бы и не обратил внимания ни на меня, ни тем более на мой галстук. А вот о тебе уже думают: драматург вроде, а драмы пока не видно ... Одна ведь болтовня пока ... . ДРАМАТУРГ. Нет, вы видели такого наглеца? Кто твой отец, хамло? Желательно не отвечать на мой вопрос! Понимаешь ли ты, что я, именно я, - твой отец! Буратино ты бумажный! Тот хоть из полена был ... Ведь только-только хотел тебя с женщиной познакомить, да вижу, рано пока ... Она серьёзный человек, врач-радиолог, а ты? ПАССАЖИР. Ёшь твою клёшь! Обидчивый какой. Да не сердись же ты, кореш ... Я не хотел тебя обижать. Ну вот войдет она, а тут ты ... Ущучил? Не в жилу как-то будет, не подсекаешь? ДРАМАТУРГ. /ехидно/. Это я, Драматург, не в жилу, а он, шпана, в жилу! ПАССАЖИР. Слушай, в натуре, хошь на колени брякнусь, только подсади ее в это купе. Я те без балды, в натуре, говорю - околеет она там. Двести кюри на квадрат! Ты ж не министр и не депутат, тебе ж это все даром дается ... Написал "садится в поезд" или че там у вас, да и дело с концом ... и человек спасен ... И ради Христа, не подсаживай к нам никого больше ... Эй, где ты? Где ты, писатель?... Ёшь твою клёшь, долбак! /В купе настойчиво постучали/ ПАССАЖИР. Подстроил все-таки! /Тушит свет. Стук усиливается. Слышится требовательный голос: - Откройте, полиция! Пассажир открывает дверь и включает свет. На пороге купе русский жандармский чин начала 20-го века. Перед ним, лицом к лицу стоит наш пассажир. Только сейчас у него уже усы и бородка. Грузинский князь да и только/ ЖАНДАРМ. Ваши документы! /Пассажир подает. Ярость, как ветром сдуло с лица жандарма. Тон его становится учтивым, почти заискивающим/ ЖАНДАРМ. Князь, мои глубочайшие извинения ... Мы разыскиваем в поезде особо опасного политического преступника, сбежавшего с каторги. КНЯЗЬ. Ну не подлец ли, этот Драматург? Садист какой-то! И все за то, что я на ночь не снял галстук ... ЖАНДАРМ. Столыпинский? КНЯЗЬ. Что-о-о-о? ЖАНДАРМ. Столыпинский, извиняюсь, галстук? КНЯЗЬ. /грузинский акцент усиливается/. Жандарм, вы дурак. Ответьте мне, па-че-му все жандармы дураки? Нэ надо отвечать. Лучше скажите, когда Орша? ЖАНДАРМ. Поезд скорый. Восемьдесят верст за два часа враз одолеет. Птица, а не поезд! КНЯЗЬ. Посмотрю на тебя, сам ты птица. Ты что, в лицо меня не узнал, мэрзавец? ЖАНДАРМ. Не губите! КНЯЗЬ. Фамилия каторжанина, возраст? ЖАНДАРМ. Чиладзе Феликс Зурабович ... КНЯЗЬ. За что на каторге? ЖАНДАРМ. Террор и налеты на банки ... КНЯЗЬ. Внешность, словесный портрет! ЖАНДАРМ. /прозревая как бы/ На вас, извиняюсь, Ваше Превосходительство, схож этот подлец! Усы, бородка в окладе, возраст, акцент ... /Внимательно, очень внимательно смотрит на князя. Страшная догадка зарождается в его крепкой государственной голове/. ЖАНДАРМ. Ваше Превосходительство, позвольте еще разок взглянуть на ваш документик! КНЯЗЬ. Подозревать вздумал, крокодилья морда? ЖАНДАРМ. /твердо/. Документы! /Князь достает на сей раз из кармана не документ, а листовку. Жандарм читает: " ... социал-демократической партии большевиков ..." Хватается за револьвер, но опаздывает. Дуло револьвера "князя" уже щекочет золоченные жандармские пуговицы. В этот пиковый момент я и вхожу в купе, рассаживаю "жандарма" и "князя" друг против друга. Отклеиваю усы и бороду с "князя" , который, естественно же, наш знакомый пассажир./ - А вы, оказывается, смелый человек, Феликс ... Ох, слава Богу, хоть имя найдено ...Так вот вы каким получаетесь ... Человеком с характером. А раз так, значит, забудем обиды, во всяком случае, я вас простил. Последнее замечание, Феликс. С откровенным крокодилом вы отлично справляетесь ... Кстати, будем на "вы" . Попробуем варианты потоньше. А для этого придётся лепить из вас интеллектуала. Вам, Феликс, предстоит нелёгкая работа, связанная с командировками как в другие страны, так и в другие эпохи. Уж не взыщи, братец, такая у меня профессия. /жандарму/: - А с вами даже противно идти за кулисы. Черт знает как вы себя вели: то заискиваете, то становитесь откровенным хамом! / И вновь в купе постучали. Феликс открыл дверь. В дверях стоял улыбающийся человек/. УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Покорно извините, я сосед ваш, тоже не сплю. Услышал у вас разговор да и вот ... вошел ... У меня бутылка сухого ... ФЕЛИКС. Да смелее же ... ну, заходите! УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. А где же ваши товарищи, я ведь отчетливо слышал три голоса ... ФЕЛИКС. А ... не обращайте внимание, это царский жандарм на минутку заскочил документы проверить, а потом Драматург нос свой просунул - что и как ... /Улыбающийся человек опасливо смотрит на Феликса и потихоньку прячет бутылку за спину/ ФЕЛИКС. Да вы не бойтесь меня ... Я ведь вам честно сказал, а вы думаете, что я пьяный или трёкнутый, не так ли? УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. / откупоривая бутылку/ Нет, не стоит внимания ... Мне, наверное, просто послышались голоса эти. У меня бывает. Знаете, слуховая галлюцинация. Подарок от Африки ... ФЕЛИКС. Работали или воевали? УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Работал. Шесть лет врачом отпахал. Командировка. Да вот заболел, пришлось уехать. ФЕЛИКС. Скажите ... ой, я уже и спрашивать-то боюсь ... УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. А вы не бойтесь, я же не крокодил, чтобы меня бояться ... ФЕЛИКС. Вы, наверное, экстрасенс ... Ведь я только что хотел спросить, видели ли вы крокодилов? У меня это с детства - раз Африка, значит крокодил ... УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. /смеется, дескать с кем не бывает/: Крокодилов, говорите? Крокодилов я видел и довольно часто. Мерзкие твари и ужасно консервативны как вид. Миллионы лет эволюции , а им все нипочем, какими были, такими и остались ... Жадными, сильными и тупыми. А как камуфлируются! Под свежую траву и сухое корневище, под грязный песок и гнилое павшее дерево ... Вот и с акулами та же история ... ФЕЛИКС. А ... почем они? УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Не понял ... ФЕЛИКС. Ну ... крокодилы ... УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. /смотрит на Феликса, на начатую бутылку, как бы прикидывая, наливать ли ещё/. - Почем крокодилы, да? Это смотря в какой стране. Но странно, столько людей от них гибнет, скота, попробуйте пристрелить крокодила, можно и срок поймать, очень дорогие животные. Да шут с ними, с крокодилами, мы, кажется, даже еще не познакомились ... ФЕЛИКС. Меня зовут Феликс. УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Очень рад. Значит вы всегда счастливый, раз Феликс. А вот я - не всегда. Наверное, потому, что я Иван. Однако, вы меня шокировали! Представляете, захожу на голоса, а никого нет. Драматург, мол, был с жандармом. Да ... Как фамилия-то драматурга? Может, слыхал когда? ФЕЛИКС. Да вряд ли ... УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Ага! Стало быть, все-таки заходил Драматург ... Да кто же это мог быть - Шекспир? Вампилов? ? Лопе де Вега? ФЕЛИКС. Бог с ним ... УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Просто интересно ... ФЕЛИКС. Просто интересно бывает либо обывателю либо человеку из спецслужб. УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Зачем же так круто? ФЕЛИКС. А затем, что на обывателя-то вы не очень похожи. УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Оставим это, Феликс. А то Бог знает, куда заберемся. Понимаете, меня так долго не было в стране. Как тут, что тут? Одно дело по "Маяку" что схватишь, а другое - живой человек ... Вот я и спрашиваю, кто драматург, о чем пьесу задумал ... ФЕЛИКС. - ... хранит ли у себя запрещённого Солженицина ... УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Вы все о своем ... Навязчивые идеи знаете у кого бывают? А что если, Феликс, возьму да и скажу вам всю правду о себе, выдержите? ФЕЛИКС. Если честно, то не знаю. Как же вам получше объяснить: я- это как бы не совсем Я... УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. Словом, там, у меня, Феликс, контракт был с властями ЮАР. При аппартеиде, разумеется, психику им восстанавливал. Я же ... ну ... не наш я. Да и дед мой, прямо скажем, в сорок втором в зондеркоманде служил здесь, в Белоруссии. А я вот с Московского конгресса психиатров возвращаюсь ... /Феликсу впору удивиться и он удивляется, отставляя стакан в сторону/. ФЕЛИКС. Здесь мне Драматург уже подкидывал одного жандарма, вот я и подумал сначала, что ты кагэбэшник ... А оно вот в чем дело ... Колонизаторам психику восстанавливал ... Негодяй! УЛЫБАЮЩИЙСЯ ЧЕЛОВЕК. /повелительно/ Феликс, руки вперед, пальцы растопырьте, глаза закройте! /Феликс повинуется, пальцы трясутся/ ... Ну что, будем лечиться, дорогой? Откройте глаза! Что с вами сейчас происходило? О чем вы говорили? Кто я? ФЕЛИКС. /как после гипнотического состояния/.Вы - врач. Дальше не помню ... не помню ... не помню ... ...Он ещё пять или шесть раз сказал сказал слово "не помню", последние два уже свистящим шёпотом, а потом перестал шептать и погрузился в сладостный тёплый сон. Феликс всегда видел сны, вот и сейчас. Он увидел возбуждённый зал. Вспышкой мелькнула красная полоса транспоранта... Сон, сон... 2. УРОК ПАРТЭТИКИ 5 октября 1924г. Гул, шум, аплодисменты.... В глазах марево, дрожание, резь. Кружится голова, подташнивает. Как нехорошо мне сейчас, помог бы кто. Никто не поможет...Худо, худо совсем. Нет управы на моего мучителя, думает, если я персонаж в его романе, значит всё позволено. Теперь, понятно, почему многие диктаторы из писателей вышли. Мао цзе-дун тот же, Муссолини, Хо Ши Мин. Да и Сталин печатал стихи, в частности. О латиноамериканских диктаторах уже молчу. А железный Черчиль, этот диктатор острова в дни войны... Он вообще Нобелевку оторвал за свои мемуары. Причём, не премию Мира, а именно по литературе, заметьте. Да где ж это я? В какую такую эпоху вздумалось Драматургу закинуть меня на закалку характера? Что за аудитория? Марево, дрожание, гул. Постепенно гул трансформируется в человеческий голос. Так, так... Предельное напряжение слуха и зрения. Держись, Феликс, слушай, пока ты ещё в сознании. Зал. Мужчины в полувоенных френчах, женщины в длинных и тёмных платьях. Лозунги по стенам. Запоминается только один " Не верь шептунам - спроси коммуниста!". Лица суровые, твёрдые, аскетичные. Но вот проходит минута и те же самые лица становятся добродушными, тёплыми и весёлыми. Это всё воля оратора. Блестят стёкла пенсне, дыбится шевелюра, шевелятся пышные чёрные усы, летит с трибуны грозный, взывающий к совести голос: "В день, когда на местах получили известие о смерти товарища Ленина, устроены были во многих городах попойки. Это же позор. А это, говорят, с горя напились. Разве такое совместимо в какой-нибудь степени со званием коммуниста? Нет чтобы втихомолку пошёл и напился, а буквально попойка. И целый ряд товарищей были исключены за это из партии. Один дошёл до того, что в пьяном виде делал доклад об этом дне и закончил криком "ура", то есть буквально не понимал, что делал, что говорил..." ...Больше не могу держаться, проваливаюсь куда-то. Взъерошенная шевелюра, усы и пенсне докладчика мигом вытягиваются в серую ленту, она заворачивается в спираль вокруг моей шеи. Дыхание перекрыто, никто не поможет, круги в глазах жёлто-фиолетовые, тишина... И уже в тихой моей голове вкрадчивый голос Драматурга: - Феликс, сегодня 5 октября 1924 года. Ты слушаешь доклад Емельяна Ярославского на 2-ом пленуме ЦКК РКП(б). Доклад называется "О партэтике". Феликс, тебе уже лучше и ты видишь стенографистку, она пишет слово в слово за секретарём ЦК партии товарищем Ярославским. Записывает для истории. Впоследствие этот доклад войдет в отдельную книжку "О партэтике", изданную в 1989 году в Москве. Тираж книги сто тысяч экземпляров. Ты, Феликс, слушай, слушай. "Я перехожу к другой группе вопросов - к вопросам, связанными с половыми, семейными отношениями. ... Одна из контрольных комиссий выносит постановление исключить женщину из партии за проституцию , причём выясняется , что проституция заключается в том, что она имела половую связь с двумя мужчинами. Потом ГКК этого товарища восстановила в партии, причём своё восстановление обосновала таким образом: так как этот товарищ был на фронте в период Колчака, в партизанском отряде и постоянно жил среди мужчин, то ему можно простить это. Таким образом, этого товарища спасло только то, что он был в партизанском отряде, а если бы этого не было, то ему не миновать бы исключения из партии. ...Некоторые товарищи считают необходимым, касаясь этой области, исключать из партии и за онанизм. И они говорят об этом с каким-то невероятным ужасом, просто-напросто не будучи знакомы с тем, что это - не вопрос морали, а болезнь, чисто физическое явление, распространённое чрезвычайно широко, захватывающее широкие массы." ... Драматург пристроил невидимого меня в президиум, поэтому я мог враз видеть всю широкую массу онанистов, сидевших в зале. Испуг, ужас, кошмар вселенский отпечатался на бледных лицах членов ЦКК и приглашённых, когда прозвучали безжалостные слова "некоторые товарищи считают необходимым исключать из партии и за онанизм". Жидкими аплодисментами прозвучали в зале десять-пятнадцать пощёчин. Это семейные пары мнгновеноо отреагировали на слова партийного секретаря. И вдруг... Да не ослышалась ли партийная аудитория? А вот дальше-то как раз шло совершенно невероятное, спасительное, неправдоподобное "Онанизм - это чисто физическое явление, распространённое чрезвычайно широко, захватывающее широкие массы..." Класс! Виртуоз, виртуоз всё же Емельян Ярославский. Тонко пригрозив исключением из партии за онанизм в начале абзаца, Емельян почти что не переводя дыхания, всем до единого отпустил грехи, употребив при этом два священных партийных слова "широкие массы". Вот это, я понимаю - пиар! Грехи хоть и отпущены, но каждый знает, что он на крючке у Емельяна. Надо будет - дёрнут за леску и ты голеньким окажешься у всех на виду. ...Емельяну Ярославскому аплодировали. Друж-но, друж-но... друж... Аплодисменты почему-то стали напоминать мне стук вагонных колёс, я открыл глаза и покосившись на часы, понял, что это был никакой ни сон, а стопроцентная явь. Драматург, он же узурпатор, сатрап и хозяин просто отправлял меня, Феликса, в краткосрочную командировку в 1924 год, на Пленум ЦКК РКП, посвящённый вопросам партийной этики. 3. ПОД СТУК КОЛЁС. ТАЙНА КАРТОННОЙ ПАПКИ Три часа ночи. В купе не было ни Емельяна Ярославского, ни кого либо другого.. Горела настольная лампа, размножая в зеркалах и на никелированных ручках блики жёлтого, казалось какого-то старого электрического света. На полу валялась картонная папка с рукописью. На ней в столбик шли пять названий. 1) "Сент-Луис" 2) Прощание 3) Почём крокодилы? 4) Виртуальный персонаж 5) Медь и флейта Четыре первых и два последних названия были зачёркнуты несколькими энергичными росчерками. Последний "Медь и флейта" был обведён жирным красным маркером. Наверное, писатель решил остановиться на этом заголовке. Жаль. Мне ,например, больше нравиться "Почём крокодилы?". Но писатель не я, а он. Мне в этой истории вышла роль персонажа.Я подождал минут десять, никто не приходил. Потом встал и вышел в тускло освещённый коридор, прошёл в туалет. Нигде не было ни души. Вагон спал. Стучали колёса. Мне спать не хотелось, читать было нечего, и тогда я развязал тесёмки канцелярской папки. А вдруг здесь тайна? Там лежала стопка страниц с отпечатанным на принтере текстом. Набрано было в "Word"е , это красивый шрифт. Добавив света, я стал читать.Тут дело даже не в тайне. Просто хочется узнать чего он стоит, как писатель - стиль, система образов, сюжет, генеральная идея... . Как-никак, а ведь он действительно мой папа Карло и я болею за то, чтобы роман удался. А кроме того, у меня здесь личный интерес. Появляется возможность познакомиться с эпизодами моей собственной биографии. Скажем, был ли я женат, или это только предстоит? Как не раскидывай, а главный герой романа - это я , Феликс. Поэтому-то польчики мои - тук-тук-тук, пока я развязывал тесёмки на папке. У нас, у персонажей, тоже нервы. Всё. Баста. Читаю. О себе читаю. 4. СХВАТКА ПОД ВОДОЙ 1967, август. Я вырос после войны в маленьком городишке на берегу Чёрного моря, потому в воде я - ас, класс и если хотите - брасс и Карабас. Правда, никакого выпендрёжа ни с аквалангами, ни даже с маской не позволяю и никому не советую. Я так считаю: если надо было Господу Богу, чтобы люди плавали как рыбы или как дельфины, то они бы и плавали. А так - плыви как тебе положено. Плыви и отдыхай на спине. Плыви и отдыхай. Только, конечно, не в акватории городского пляжа, там буйки, зона. Залез за буйки, значит получаешь из железного матюгальника так, что чайки разлетаются, а не послушал - на катер тебя, штраф, дурной, сквалыжный разговор, ну всё равно - полное дерьмо. Поэтому я ухожу вдоль берега на несколько километров в сторону и уплываю в открытое море часа на три-четыре. Беру собойку: в целофановом пакете сухая, но очень дешёвая одесская колбаса с чесноком и помидоры. Всё. Ни хлеба, ни воды. Хэбэшные плавки, булавка на случай судорог, и серебряная цепочка на шее с вкраплёнными в беспорядке чёрными нержавеющими звеньями. Это подарок мамы на двадцатилетие. Сняла со своей шеи и надела на мою. Сколько помню её, никогда не снимала цепочку. И ты, говорит, сынок, не снимай цепочку , потеряешь, пропадёшь. А я , балда, в прошлом году захожу в сауну, поднимаюсь на полку и чуть не ору - будто бы мне голову отрезают. Температура 150 градусов, несколько секунд - и цепочка раскалилась. Так я лбом дверь прошиб и в бассейн. Лбом потому, что руками цепочку поддерживал. Теперь если в парилку хожу, то в мокрую, русскую. Ну, раз начал маму вспоминать, то вот ещё. У каждого ребёнка, выросшего без отца вопрос к матери: - где он и кто он? Обычно матери отвечают, что отец погиб, а был он лётчиком-испытателем, водолазом, неизвестным космонавтом и т.д. Хорошо, соглашается ребёнок, а где мама, твои родители, это значит мои дедушка с бабушкой? Не знаю, что говорят в этом случае другие матери, но моя говорила: а я сирота, росла в детском доме. И всё - точка. Так ничего и не узнал, кроме того, что "твой отец был очень хороший человек, но он погиб на войне". Вечно она напевала одну и ту же мелодию. Я ещё в детстве спрашиваю: мама, а что это за песня? А она говорит, что это никакая не песня, а хор девушек из оперы Верстовского "Аскольдова могила". Такие дела. Тогда я спрашиваю, а почему я не видел ни единого человека кроме тебя, чтобы он ни с того ни с сего напевал эту "Аскольдову могилу". А она даже отвела от головы электрическую плойку и говорит: - Сынок, если тебе встретится в жизни кто-нибудь с этой самой "Аскольдовой могилой", знай, что это очень хороший человек. Да ты и сам поймёшь... Ну, прости меня Господи, это же явный бред. Странности с маменькой. Да только слишком рано. Всё. Баста. Больше никаких воспоминаний. Это просто ласковая и тёплая волна виновата, вот и хочется думать о всём самом хорошем в моей двадцатидвухлетней жизни. А самое дорогое и хорошее - это мать. Батьки своего никогда не знал, а вот маму похоронил прошлой весной. Я вот и сегодня был на кладбище у неё. Не один правда. С Надей, это моя подружка с испанского факультета. Я уже выучил два слова: абла эспаньол? Говорите ли вы по-испански? Я не говорю, к сожалению, зато она... Это её профессия. У меня английский в порядке. И ведь, главное, в школе не было нормального преподавания - ну, чтобы там лингофонные кабинеты, группы по восемь человек... Ноль. А вот вползал он в меня, окаянный, из кинофильмов, телепередач, да так здорово, резво, что мать всегда удивлялась - в кого же ты , Феликс , с этим английским? Хоть бы меня поучил, учительницу математики... Наверное, это "Битлы" виноваты. Вот и закончил ин'яз: английский и немецкий. Я ложусь на спину и подрёмываю. Вода сегодня градусов под тридцать. А потом вдруг есть захотел. Отвязываю от плавок целлофановый мешочек, достаю колбасу и помидоры. Правда, послушайте меня, пообедайте хоть когда-нибудь в открытом море! Только без поддачи, конечно. - Может у тебя ещё и спички найдутся? - послышался вдруг весёлый бас. - Да я не курю, старина, - говорю прямо в небо, а сам думаю - вот те номер, чтоб я помер! Но не поворачиваю головы, держу форс, только с шумом втягиваю в себя остатки помидорной мякоти. Он обогнал меня и обернулся лицом. Было ему этак лет двадцать семь или двадцать восемь. Впрочем, море не лучшее место для определения возраста. Длинные, резко вычерченные на загорелом продолговатом лице голубые глаза, сломанный нос, широкий толстогубый рот, большой подбородок, плотные и короткие волосы. По-видимому, незнакомец был не менее ста девяноста сантиметров ростом. Да как же я прозевал его? Уже часа два в воде и вот те на! Он проинтуичил мои нехитрые размышления и ответил просто: дело техники. Я тебя тоже научу этому искусству. Не кажется ли вам, что его ответ удивил бы каждого на моём месте? Во первых, он сознательно сопровождал меня несколько километров, стараясь не попасться на глаза, да впридачу ещё в учителя набивается. Я по-прежнему смотрел в небо, всегда интересно наблюдать как белое пышное облако бесконечно меняет форму. Сейчас оно на глазах превращается в странную рыбу. Впечатление, что облако знакомо с учением Дарвина, потому что согласно эволюционной теории, оно через несколько секунд уже напоминало мне птицу... Дальше пойдут млекопитающие, с ухмылкой подумал я. Вечно из любого дела игру сделаю... -Ну так что, Феликс, будем учиться или нет? - спросил незнакомец. - Меня можешь звать просто Алик. Повторяю, я видел его первый раз в жизни. Откуда этот Алик знает моё имя? И вообще, что ему делать за пять километров от берега? Сами понимаете, этот немой вопрос, адресованный самому себе, был даже не дурацким, а дебильным. А что, собственно, делаю здесь я, за эти же пять километров? - Валяй, - говорю, - учи, - и перевернулся со спины на живот. - Учёба простая ... обернись... Я обернулся. Солнце ослепило меня, миллиардами маленьких солнц, отражённых от лёгкой ряби... Я не увидел собеседника. - Ты видишь что-нибудь? - Нет - Ну вот и научился. Захочешь кого-нибудь разыграть, всегда плыви за ним так, чтобы солнце было позади тебя. Он обернётся, а сзади слепящая тьма... как говорится... Тревожно и неприятно. Особенно, когда услышал вот это: слепящая тьма. "Слепящая тьма" - это роман Артура Кёстлера о методах НКВД... В самиздате прочитал. Да при чём здесь это? Опять из любого дела игру делаю... - Вот именно, слепящая тьма, - повторил он и захохотал. А уж не с психом ли я беседую посреди Чёрного моря? Парень подплыл ко мне снова так, чтобы я видел его глаза и сказал: - Да ты ближе, Феликс. Вот смотри! Не бойся, я не псих, психи так не умеют плавать. Он положил руки на мои плечи, и вдруг резко обхватил своими длинными пальцами моё горло и с силой толкнул туда, вниз, в пучину... И даже в этот момент я ещё думал, что всё это шутка, фарс, дурацкая выходка, наконец, ритуал какой-то ... Ан нет. Он включил все мышцы своего тела пловца и продолжал увлекать меня всё глубже и глубже. Я люблю нырять, долго держусь под водой, но вот беда - я не успел набрать в лёгкие достаточно воздуха, чтобы продолжать эту странную, ненормальную игру, поэтому мои судорожные попытки вырваться и выплыть на поверхность ничего не дали. Становилось страшно. Слава Богу, что ныряю я всегда с открытыми глазами. Это всё и решило. Я увидел стальную булавку , приколотую к плавкам с внешней стороны, чего я кстати никогда не делал, булавка обычно всегда внутри. Она показалась мне неправдоподобно большой: или меня уже посетили галюники, или толща черноморской прозрачной воды, словно линза, увеличила её, эту булавку, единственное моё спасение. Мгновение - я отстегнул её и что было сил прочертил стальной иглой по его животу, как мне показалось тогда , свой последний автограф... Даже распрямил пружину булавки. Жить хотелось. Он разжал руки. Я уже предупреждал, что в воде я ас, брасс, а главное Карабас. 5. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ. НУЖНА ДРУГАЯ ЭПОХА Вот, собственно, и всё. Прочёл я написанное и затосковал. Не знаю теперь, что мне делать с этими хлопцами. Феликс, тот вообще, отнял у меня моё "Я". "Я вырос, ... я попрежнему смотрел в небо... ", да вы и так помните, зачем снова пересказывать? Всё походило на взлом квартиры. Представьте ситуацию: пойманный на месте взломщик заявляет: я занят, больше не тревожьте, а на пороге квартиры стою я, её владелец. Каково ? Такие дела. Осерчал я на парнишу с серебряной цепочкой на шее и с помидорами в целлофане. Не выплясывается герой, а это трагедия. Тупиковый вариант. Зачем, например, этот тип к Феликсу привязался и стал его душить и топить...? Не то, всё не то. Не выплясывается, как я уже говорил. И меня не интересует их обратный путь к берегу. Может они и подружатся ещё - плыть ведь километров пять. А оба уже слабые от нелепой борьбы, во всяком случае, снова не затеют. И Господь с ними. Топить я их не стану, хотя это был бы простейший выход из положения. Я вот что. Возьму-ка чистый лист бумаги и поищу своему Феликсу другую эпоху и другое гражданство... . Вперёд! Пардон, назад! А там посмотрим. 6. ЧЕЛОВЕК ИЗ СЕНТ-ЛУИСА 1939, осень Осенью 1939 года через только что образованный контрольно- пропускной пункт советские пограничники пропустили с той стороны американского журналиста Феликса Руфа. Это был двадцатичетырёхлетний корреспондент газеты "Сент-Луис таймс" . - Сент - Луис, Сент -Луис,... - бормотал лейтенант- пограничник, словно припоминая что-то очень знакомое. - А-а- а, - вспомнил офицер: "О Сент-Луис, па-па-ра-па-па ..." - Верно, это тот самый Сент-Луис, - громыхнул басом на русском языке верзила американец, посылая служивому улыбку ребёнка. Лейтенант Володя Бахмут, меломан и любитель джаза (тьфу-тьфу- тьфу - только бы не узнало начальство), возвращая журналисту его паспорт, взял под козырёк и сказал теплее обычного положенные слова "Добро пожаловать". Интересно, подумал пограничник, сколько же лет назад я впервые услышал про этот Сент-Луис? Вспомнил лишь как старшеклассник Лёвка, вибрируя ладонями у самого рта, пытался иммитировать звук трубы. И это ему удавалось. Притом, Лёвка тут же слегка раскачиваясь и кривляясь пел: О Сент-Луис, сто второй этаж, гремит оркестр и стонет джаз... . В общем-то простенькая мелодия, а так желанно и по-хозяйски влезла в душу. Лейтенант сердился сейчас на себя за то, что он смотрел на корреспондента из Сент-Луиса почти как на приятеля. Ох, как ещё надо работать над собой. Эх, граница-заграница... Володя-Володя, корил себя офицер-пограничник, тебя же на самый ответственный участок Государственной границы поставили, а ты о чём думаешь сейчас? Да нет, всё не успокаивался он, скажи кому, да тому же Лёвке, что я держал в руках паспорт корреспондента из самого Сент-Луиса, поверят ли мне? Ни за что! А вообще, какая разница, поверят-не поверят... . О деле надо сейчас думать. А дело такое. Вот посмотрел я в глаза этому самому Феликсу Руфу, по-видимому, он неплохой человек, на нашего, русского похож, а поди же ты - тоже начнёт скоро в своей газете ругать Советский Союз, вспоминать хоть и не ругательными, но всё же и не особенно хорошими словами пакт Молотова-Риббентропа. Иностранные писаки сейчас все, скопом, словно сговорились, это делают. Да и скорей всего - сговорились. Комиссар позавчера рассказывал об этих продажных акулах пера. Правда, если уж начистоту говорить, то ещё месяца три назад тот же комиссар каждый день вдалбливал, что фашисты наши злейшие враги, и те на Западе, дескать, кто миндальничает с Гитлером, от него же и получат не только по жопе, но и по башке. Словом, говорил он именно то, о чём сейчас , по-видимому, будет писать этот симпатичный американец из Сент-Луиса. Интересно, а можно ли в газете писать слово "жопа", хотя, может быть по-английски это и красиво звучит. О Сент-Луис, сто второй этаж, гремит оркестр и стонет джаз... Привязалось же! А если разобраться, какой же там ещё мог быть оркестр кроме джаза? Неужели симфонический? А может народных инструментов? А то и вовсе никакого оркестра и не было, перевели так. Да и фиг с ним, с оркестром. Хотелось, ох как хотелось задать американцу этот вопросик, но служба и протокол исключают праздное любопытство. Эх, знал бы Феликс Руф, какую бурю посеял он в душе Володи Бахмута, пограничника и меломана. А если бы и узнал, то тоже б ничего не сказал ему. Жалко подводить парня. Больно уж у него глаз хороший. Строгий, а добрый. Такие ребята у них, в России, наверное, горят в первую очередь. Допустим, разговорился б он с ним, скажем, о Дюке Эллингтоне или Билли Холидэй. И что? А ничего. Крышка лейтенанту - пришили бы общих знакомых в Америке. Лейтенант военную тайну передаёт, а связник Руф несёт её общим знакомым из спецслужб: Дюку Эллингтону и Билли Холидэй... Он долго готовился к работе в СССР, много читал о процессах. Нет, не таков Феликс, подлянки от него не дождёшься. С такими бесхитростными, но честными мыслями, добрый американец из Сент-Луиса попросил у проворного, хоть и пожилого проводника чаю в забавном металлическом подстаканнике, вытащил блокнот и вечное перо, чтобы записать первые ощущения в стране столь же загадочной, как и сама душа русского человека. В вагоне уже топили и было жарко. Руф расстегнул ворот рубашки и посмотрелся в дверное зеркало. На загорелой шее блестела серебряная с отдельными чёрными звеньями цепочка. У них, в России, это, кажется, не принято. 7. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ ОПЯТЬ ЦЕПОЧКА Опять цепочка, чёрт бы её побрал! А ведь как здорово начиналась эта глава. Казалось бы, выкинь морской эпизод, да в крайнем случае, пусть бы не смотрелся этот Феликс Руф в зеркало в своём купе. Никто бы тогда и не разглядел цепочку. А теперь она вяжет их. Сейчас начнётся: а-а-а, так вон оно что! Наверное, это был отец черноморского хвастунишки. Цепочка ведь явно одна и та же. Да вот беда: не могу я выбрасывать ни фраз, ни цепочек, ни тем более людей, особенно , когда они и так уже в пикейных обстоятельствах. Не знаю, правда, когда вернусь к тем, что в Чёрном море волну погнали. А вот Феликс Руф меня заинтересовал. Потяну-ка я его, пожалуй. Да и пограничник вроде ничего, ещё может появиться. ... Ну, допустим, 22 июня... застава, тра-ля-ля... Хорошо бы роман укрепить высшим государственным руководством, тем же Сталиным, хотя бы. Люди Сталина любят. Только одним вождём дело не обойдётся. Рисовать так рисовать! 8. "ВОЙНЫ ТЕПЕРЬ НЕ ОБЪЯВЛЯЮТСЯ, А НАЧИНАЮТСЯ... " 1939, декабрь 14 декабря 1939 года Советский Союз был исключён из Лиги Наций за вооружённое нападение на Финляндию. Короче - за агрессию.Принятое решение было последним вздохом ещё находящейся в сознании, но уже смертельно больной миротворческой организации. Молниеносный успех Гитлера в Польше три месяца тому назад вдохновил старого горного орла из Кремля. Ми не хуже, ми - лучше. Они Польшу , мы - Финляндию.... А ведь знал он, ох знал ещё по 20-му году, что такое Польша. Это не безропотная Чехословакия, которую бесноватый взял без единого выстрела. Разозли поляка, он голыми руками танк перевернёт. И всё же через три недели с тридцатимиллионным государством было покончено. Летела в отчаянии польская кавалерия с обнажёнными клинками на немецкие танки; говорят, выскакивали и с ножом на бронепоезд... Ешчэ Польска не згинела... . Не помогло. Всё перемолото, залито кровью, сожжено. Тихо в Польше. А тут какая-то трёхмиллионная Финляндия. Неделя... и то много для взятия Карельского перешейка. И вот он конфуз на весь мир. Да ещё перед юбилеем Кобы. Надо же, уже 60... . ...Когда Нарком Обороны СССР Клим Ворошилов вошёл в кабинет Сталина, тот ещё минут десять что-то читал, правил, выбивал пепел из трубки,затем не торопясь, снова стал уминать табак. Не замечал, в упор не видел старого царицынского дружка. Даже не предложил сесть. Готовился к маленькому спектаклю. Но волновался, однако, - спичку сломал о коробок, когда зажигал. - Стоять будешь... или сядешь в конце концов? - Постою... Настроение вождя улучшалось. Знать бы - надолго ли. Только этого, главного , никто никогда и не знал. - Я тебе, Клим, когда ещё говорил, что ты оперный певун- пердун, а не Нарком Обороны. Ты ведь ещё в восемнадцатом году слышал от меня, какой ты военный. Ты не военный, ты жрать и спать здоровенный... Ну вот, что мне сейчас с тобой сделать? Это же надо - просрал Финляндию, ворошиловский стрелок херов, - сказал Сталин, щелчком толкнув Наркому телеграмму об исключении СССР из Лиги Наций. - Десятки тысяч бойцов положил, а в результате даже до линии Маннергейма не дошёл. А что же тогда там, на линии будет, когда дойдёшь? - Не горячись, Коба... Ты же знаешь, что там на 95 километров в глубину обороны одних только железобетонных укреплений понастроено... - Да ты подойди сначала к этим укреплениям, певун-пердун. Не подошёл, а уже потерь больше, чем у немцев за польскую компанию. Ты что ли пенсии будешь выплачивать семьям погибших? Может быть ты возглавишь Лигу Наций и примешь нас обратно? Вот оно, начинается... . Нет, никому не дано знать в какую секунду повернётся настроение этого маленького человека. Ворошилов отвёл глаза и опустил голову. Вызвал бы своего нового любимца Семёна Тимошенко, да и распинал. Кто командует войсками на перешейке? Тимошенко командует. Я - нарком, человек кабинетный - робко думал Климент Ефремович, словно боялся, что Сталин подслушает и её, эту мысль. - Кабинетный , говоришь, человек ?- словно гипнотизёр или факир, снял снял нехитрое ворошиловское размышление Сталин. Клим побелел и зашатался. Вождь вплотную подошёл к Ворошилову и ощутил физическую брезгливость к перепуганному Маршалу. Невысок росточком, не то что Тимошенко. Да хрен с ним, с росточком, не в этом дело. Просто чего не любил Иосиф Виссарионович, того не любил. А не любил дураков. - Болван ты, Клим. Совсем дураком становишься. Я сейчас тебе это докажу. А ну подойди к карте мира и покажи Финляндию. Ворошолов почувствовал, как закипает Коба, как сузились и пожелтели его глаза, как оспины на лице набрякли. В такие минуты надо выполнять любое, абсолютно любое его желание. Ох, знал! А поэтому подошёл к карте мира и как школьник, обратной стороной карандаша обвёл территорию Финляндии. - Харашё. Пять с плюсом. Это действительно Финляндия. А теперь покажи Советский Союз, засранец. - Ворошилов проделал схожую манипуляцию на карте с территорией СССР, правда, для этого ему уже пришлось пройти вдоль планшета несколько шагов. - Клим, - не унимался друг и мучитель, - скажи мне, а почему ты сейчас не стоял, а ходил вдоль карты, когда показывал Советский Союз? - Дак ведь... широка страна моя родная, - была - не была - решил отшутиться нарком обороны. - Это правильно, широка, ох как широка ... А теперь спой на музыку Дунаевского эту фразу, которую ты только что произнёс. Поёшь ты лучше, чем воюешь... - Ши-ро-ка стра-на мо-я, - попытался Клим погасить сталинский гнев своим воистину бельканто. - Дурак, абсолютный дурак... - как-то обречённо, совсем искренне и умиротворённо сказал Сталин. Подошёл к телефонному столику, поднял трубку. - Вячеслав, зайди. Вошёл Молотов - Вот ты, Вячеслав, говорил, что не исключена наша встреча с Гитлером. И что же теперь я скажу ему? - Германия тоже вне Лиги Наций, - осторожно сказал Министр иностранных дел. - Да неужели? А я думал, что пока ты сейчас шёл ко мне по коридору, её снова туда приняли... . Скажи, нарком, какие у меня будут козыри на руках, если так позорно воюем? - У нас пакт с Германией, пакт надёжный. Мы воюем с Финляндией, а Германия в рот воды набрала. Значит, боится нас. Так что она нам войны не объявит... . Связал ты ей руки, Коба, - для полной надёжности добавил Молотов. - Слушай, Вячеслав, ведь я же ещё в 36- году говорил, что войны теперь не объявляются, а начинаются.... Вот вы мне оба скажите, что теперь будем говорить насчёт непобедимой Красной Армии тому же Рузвельту или Чемберлену? Партии нашей, комсомолу, советскому народу что будем говорить теперь о непобедимости Красной Армии? Вот хорошо Климу, он песни у меня в кабинете поёт. А что ты, Вячеслав, скажешь? - Тоже, что и сегодня прозвучало в сводках по радио. "Красная Армия, преодолевая жестокое сопротивление озверевшего врага, в условиях жесточайшей зимы, вгрызаясь в оборону противника..." Сталин едва заметным движением кисти остановил речь Молотова. Вот уж действительно Каменная Задница. Наградил бы того остряка путёвкой в Сочи, да кто же признается? Почувствовав, что теперь никто, ни один человек на всей земле, даже преданнейший толстозадый Маленков ( а в голове-то зажглось "Меланья") либо весельчак Хрущёв ( "Пузырь"), Хозяину не помощник, коротко сказал: ступайте... Нажал на кнопку и тут же, будто бы из воздуха возник ещё один маленький человек в генеральской форме. Какой момэнтальный, недобро подумал товарищ Сталин. Интересно, как бы отреагировал на такое возникновение из ничего материалист Фейербах? - Послушай, Поскрёбышев, принеси-ка мне личное дело Тимошенко. Кажется, пора воевать, а не песни петь. Так же беззвучно как и вошёл, исчез Поскрёбышев. Неужели все дипломатические и военные победы этого удачного года уже позади? Халкин-Гол, пакт о ненападении с Германией в разгар переговоров с одураченными англичанами и французами, возврат западных украинских и белорусских земель под шумок начинавшейся новой мировой войны. Нэт, просто сегодня нэудачный день и беседа с нэудачным наркомом обороны. Менять будем. Сорокатрёхлетний Тимошенко укрепит армию и быстро овладеет инициативой на перешейке. На него и посмотреть приятно. Настоящий русский богатырь. Орёл! И насчёт начальника Генерального Штаба надо подумать. Борис Михайлович Шапошников интеллигентный и умный человек. Тут вождь скосил взгляд на книгу Шапошникова "Мозг армии". Не удивлюсь, думал Сталин, что по его же книжке и бьёт сейчас нас Маннергейм. Государство у нас такое, что умом и интеллигентностью ничего не прошибёшь. К уму надо обязательно иметь глотку и кулак. Глотку и кулак... Глотку и кулак... твердил Сталин, тосуя тем временем в мыслях генералов умных и жёстких до жестокости... Жуков, вот кто, пожалуй, подойдёт на эту должность. Ах, как он японцам дал просраться там, на Халкин-Голе. Ах как дал! Да и молодой тоже, сорок три года. Настораживал, правда, один факт. Уж больно долго, с 23-го по 30-ый год, на целых семь лет застрял Жуков на должности комполка. А вдруг он неуправляемый либо склочник? Проверять и проверять будем. Прибережём его для самых серьёзных событий. Пусть подождёт годик-другой, конечно, если за это время глупостей не натворит... 9. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ МЕЧТА МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА Знал ведь, чуял - вынесет, обязательно вынесет меня на этих красавцев из Политбюро. Политбюро, между прочим, была самая авторитетная фирма в истории России. Особенно в делах с иностранцами. Надо же: Хозяин ( ну, это понятно), Каменная Задница (Молотов), Меланья (Маленков), Певун (Ворошилов), Хрущ, он же Пузырь (понятно), Лаврентий ... да ну их к чёрту - вдруг кто на ночь возьмёт почитать эту книжку. Нашли где сидеть эти Каменные Задницы и Пузыри - в тоненьком стержне шариковой ручки. Загнали бесов в бутылку, вот и норовят выскочить. Жаль, с Фрейдом нельзя посоветоваться, почему маленькие человеки: врачи и киосочники, инженеры, бригадиры и учителя математики так явно и рьяно обьеденены порочным интересом к жизненным, особенно и бытовым подробностям сильных мира сего. И вовсе не важно, Александр Македонский это или Иосиф Сталин. Возможно, маленькие и слабые люди подпитываются их энергией? Почему бы, на самом деле, не допустить, что энергия сильных личностей не исчезает с их смертью, а вихрями, смерчами и ураганами блуждает и носится вокруг нашей усталой Земли, залетая в сумасшедшие дома Марселя и Токио, в брачные постели Калуги и Вирджинии? Ведь откуда-то взялись Джефферсон и Циолковский, Артюр Рембо и Акутагава Рюноскэ. Да и вообще, выяснится, что все эти великие Ганнибалы и Суллы, Ленины и Сталины вовсе никакие не монстры, а целители. Чёрт знает что ... Жалко, нет Фрейда. Жалко. А потому не посоветовавшись с великим доктором, буду самотужно увеличивать адреналин в крови. Я - Драматург, и знаю, как это делается. Знаю, у кого можно подзарядиться. ... Еловые шишки быстро накаляют плиту. Горячий душистый чай "Принцесса Нури", письменный стол, стопка бумаги... Кто писал, тот знает. Надо подзарядиться у самого Великого, и я вывожу крупными буквами на белом листе "Наполеон Карлович". И подзаголовок "Жуткая история" Думаю, что это будет не просто отличная, но отличнейшая пьеса. Вот и Я, ещё один маленький человечек и подпитаюсь тогда... Видите сами, что делается. Обещал потянуть линию заинтересовавшего меня Феликса Руфа из штата Миссури, а на самом деле пойдёт пьеса о Наполеоне. Всё это говорит за то, что не я пишу эту книгу. Провидение пишет. И провидение шепчет мне на ухо: а ты поставь эту пьесу на телевидении, хоть душой отойдёшь. Хорошая мысль. Как только закончу, начну убалтывать руководство. Вообще-то надо постучать по дереву. Украинцы говорят: не кажи "гоп" пока не перескочешь... .Идея классная. Читайте, сами поймёте. А к роману вернёмся, вы уж на меня положитесь. 10. Н А П О Л Е О Н К А Р Л О В И Ч 1994 , июль. /Жуткая история / Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А : Наполеон,он же Наполеон Карлович, император Франции. Феликс, хозяин дачного участка. Жозефина, жена Феликса. Врач скорой помощи. Главврач психиатрической больницы. Военный патруль, сержант. Генерал, руководитель "синих" на учениях. Сумасшедший, вообразивший себя Наполеоном. Врачи, санитары. Офицеры штаба. Мы все глядим в Наполеоны Двуногих тварей миллионы. А.С.Пушкин Дачный кооператив "Репортер". Мы узнаем об этом по соответствующей вывеске над железными воротами. Лето. Утро. Низкое ласковое солнце. Радуги в тысячах тонких нитей из водяных струй поливных шлангов. Слышится назойливое кукареканье. ... В главные ворота кооператива въехал всадник на белой лошади. Он был в синем мундире с очень высоким стоячим воротником, белых рейтузах, черных сапогах со шпорами и в большой треугольной шляпе на голове. На плечах золотом струились кисти эполетов. Кто-то из работавших на своих делянках творцов оторвался от заступа, две-три секунды посмотрел на диковинного всадника, понимающе переглянулся с соседом, дескать идут чьи-то съемки, и продолжал работать. Между тем, всадник подъехал к калитке участка того самого человека, что не обратил на него особого внимания и между ними состоялся весьма и весьма странный разговор. Странность его заключалась в том, что всадник говорил исключительно по-французски, а хозяин исключительно по- русски. Никто из них не знал языка партнера, однако разговор шел,.. и шел очень легко! ВСАДНИК. Bonjour, Monsieur! / Здравствуйте, сударь!/ ХОЗЯИН. Здравствуйте! /Слышится кукареканье/. ВСАДНИК. Pardon, mon cheval ... / Извините, моя лошадь .../ ХОЗЯИН. Хочет пить, не так ли? ВСАДНИК. Merci, Parlez-vous francais? / Спасибо. Вы говорите по-французски?/ ХОЗЯИН. Не знаю ни единого слова! Забыли, как нас учили иностранным языкам? Вы что оканчивали? ВСАДНИК. Je ne vous comrends pas. Je sais que pour tout noble russe le francais est la premiere lanque ... Peut- etre, vour etes un paysan? / Я не понимаю Вас. Мне известно, что для каждого русского дворянина французский является первым языком. Может быть, Вы крестьянин?/ ХОЗЯИН. Это я крестьянин? Может еще колхозник? А ну вали отсюда вместе со своей кобылой! Где твой режиссёр и оператор? Квасят небось? Ну, просто житья не стало, как открыли эту пивнуху ... Где твоя, спрашиваю, съемочная группа? ВСАДНИК. Je ne vous comprends pas. Je m"appele Napoleon Bonaparte. / Я не понимаю Вас. Меня зовут Наполеон Бонапарт/. ХОЗЯИН. Это ты что ли Наполеон? ВСАДНИК. Moi ... Barbares ... Auparavant, comme toujours ... / Я ... Варвары ... Как прежде, как всегда .../ ХОЗЯИН. Ах вот оно что ! Наполеон ... А мы-то дураки с Борисом - соседом скорую для племянника вызвали. А племянник- то всего-навсего топором разрубил настенные часы и с утра кукарекает по-петушиному. /Доверительно Наполеону/. Ну, дескать, зачем часы, когда я сам умею время выкукарекивать! /Раздается очередное кукареканье/. ВСАДНИК. Attention! Veillez abreuver mon cheval! Laissez - moi entrer dans votre maison! Et le silence complet, je vous en prie! / Внимание! Извольте напоить мою лошадь! Проводите меня в ваш дом и обеспечьте полную тишину! ХОЗЯИН. Твою мать! /Перехватывает страшный взгляд гостя/. ... вашу мать ... звали Лецития? Я читал ... Она Вас родила, когда ей было 19 лет, а Вам ... да что это я ... Вам тогда ничегошеньки еще и не бы ло ... когда она Вас родила ... ВСАДНИК. Et mon pere, alors? /Ну, а мой отец?/ ХОЗЯИН. Карло Бонапарт,если конечно, Евгений Викторович Тарле не врет в своей книжке. ВСАДНИК. Ne ment pas ... Не врет .../ ХОЗЯИН. Наполеон ... Карлович, Вы уж нас извините, мы уж Вас по-нашему,по-русски: Наполеон Карлович ... Так, Наполеон Карлович, я все понял с полуслова: лошадь напою, мой дом - это ваш дом,тишину гарантирую! /Наполеон Карлович слезает с лошади, проходит в дом. Интерьер богатой дачи. Роскошная библиотека, телевизор, видеомагнитофон, живопись.Наполеон Карлович подходит к книжному стеллажу./ НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. /самому себе/: По-русски ... Все до единой книги по-русски. Е.В.Тарле. "Наполеон". /Листает очень быстро, поглощая текст/.Умная книга. Жаль, что многие вещи, о которых он с восхищением говорит, приписывая их моему уму, я так и не додумал. Просто я это делал полагаясь на интуицию ... Все правильно. Прав Тарле: я ненавижу революцию. Любую. Свобода, Равенство и Братство! Лицемеры! Я считаю каждого своего солдата, а они ... своих же соратников поставили в очередь на гильотину! Тиран я , видите ли ... Запретил свободную прессу. Да, запретил! И вовремя запретил. Либо побежать, либо оправдываться. Свобода - это химера. Ее никогда не было и быть не может. Равенство - это другое дело. Перед законом все должны быть равны. Ну, а братство - просто глупость. /Листает книжку, натыкается на портрет Робеспьера/. О-ля-ля! Максимилиан! А ты что здесь делаешь, в этой хорошей книге? Наверное, как революционер, оттеняешь меня, диктатора ... Скажи мне, гуманист неподкупный, сколько граждан ты отправил на гильотину? Я помню, как при этом текли слезы по твоему честному и доброму лицу ... А знаешь ли ты, Робеспьер,почему нож гиоьотины пощекотал и твою тонкую шею? А потому, что когда нет врагов среди своего же народа, особенно его вождей, то это уже клуб, а не революция ... /Хозяин дома и его жена прижались к двери, чтобы отчетливо слышать каждое слово Наполеона Карловича. А между тем, гость прошел в другую комнату, в ту самую, где работал телевизор. В телевизоре хроника: погружение подводной лодки./ НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Да ... наизобретали без меня ... Что это? субмарина уходит под воду! Значит, это все-таки возможно. А ведь еще когда мне предлагали изготовить подводную лодку! Посмотрел бы я тогда на хваленого адмирала Нельсона. Боже, сколько ошибок я натворил: поход на Россию, Ватерлоо, отказ от строительства подводных лодок! / В телевизоре рекламный герой вставляет кассету в видеомагнитофон. Наполеон Карлович видит рядом с телевизором такой же видик. Рядом видеокассеты. Читает названия. "Ватерлоо"! Бондарчук какой-то ... Посмотрим. Вставляет кассету. Изо- бражение: актер Род Стайгер, играющий Наполеона, прощается со своей гвардией./ НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /со слезами на глазах/. Почти два века прошло ... Как же они угадали мое состояние тогда? /Хозяин смотрит телепередачу через открытое окно. Теле- визор внезапно отключается. / ХОЗЯИН. Опять свет отключили, экономы проклятые!... Эх, сейчас так уже не снимают, Наполеон Карлович. Кишка тонка. Киностудии позакрывали, денег не дают ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. На такое денег не дают? Странно ... Как все это странно. Это же /показывает на телевизор/ для политика дороже золотых рудников! Это же власть! / телевизор вновь заработал./ ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА. " ... улицы и площади города заполнии демонстранты. На плакатах можно было прочитать: Сегодня голодный учитель, завтра - страна дураков!" НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А-а-а... Вон оно что! Знакомая песня ... Оказывается, у них, в России обыкновенный, вульгарный кризис. Но ведь нет ничего проще остановить эту вакханалию! ХОЗЯИН. По всякому пробовали, но это уже никому не под силу ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Будьте мужчиной, гражданин пейзанен, и запишите рецепт, вдруг потребуется. ХОЗЯИН. У меня феноменальная память! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Тогда запоминайте, раз феноменальная: Плебисцит. Закон. Тюрьма. ХОЗЯИН. ??? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Я никогда не делаю бесполезных вещей, и не говорю. Так вот, если все покатилось к чертям и у вас нет времени слушать бредни законодателей, немедленно проводите плебисцит. ХОЗЯИН. Референдум, что-ли? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Практически это одно и то же. Запомните, вы его всегда выиграете. Главное, умело сформулировать вопрос. Стадо всегда чувствует, чего от него добивается пастырь. 27 декабря 1799 года я провел плебисцит, утвердивший новую Конституцию и меня как первого Консула. Второе: Закон. Закон надо принимать на основании плебисцита, всенародного волеизъявления. Сразу же назначайте безропотных исполнителей закона. Повторяю: безропотных. Хватит, надискутировались ... вы запоминаете? ХОЗЯИН. Вплоть до интонации, Наполеон Карлович. Осталась тюрьма ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Да, осталась тюрьма. Мою тяжелую руку казнокрады почувствовали скорее, чем они ожидали. Особый прок был от посадки в тюрьму финансистов. Я сажал финансиста и держал его там до тех пор, пока тот не соглашался выпустить свою добычу. / За окном слышится женское всхлипывание. Наполеон Карлович подходит к окну, видит женщину, видит слезы в ее глазах./ НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Кто Вас обидел? Я накажу мерзавца! ЖЕНЩИНА. /входя в дом/. Я хозяйка этого дома, учительница истории. И мой муж тоже бывший историк. А вы так красочно рассказываете, что мне стало жалко и вас, и финансиста ... Вы ... в каком театре играете? Я бы хотела пригласить вас 1-ого сентября на урок. Пусть ребята послушают ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Как вас зовут, мадам? ЖЕНЩИНА. Ирония судьбы, но зовут меня Жозефина. Отец бредил Наполеоном ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ.Вы очаровательны. Знаменитая славянская красота. Да ... а куда же подевался Ваш муж? Только что был с нами ... Простите, но я не знаю его имени... ЖЕНЩИНА. Феликс пошел принести дров для камина. Мы с ним по вечерам сидим у камелька и читаем вслух Тарле. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. С ума сойти не боитесь? Вы даже не заметите, как он, Бонапарт, материализуется и зайдет к вам в гости. Ведь ваш муж Феликс, а значит счастливый... ЖЕНЩИНА. Об этом только бы стоило мечтать. /Входит хозяин, подбрасывает дрова в камин. Пауза. Все трое зачарованно и молча смотрят на пламя/. За окном просигналила машина. Наполеон Карлович отодвинул занавеску и посмотрел. У дома стояла карета скорой помощи. Дверца открылась и доктор, выскочив из нее, подбежал к открытому окошку. ДОКТОР. Ваше имя Наполеон Бонапарт, не так ли? Я сразу же узнал вас по треугольной шляпе! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. /задумчиво/. А еще доктор ... /решительно/. Зарубите себе на носу: Наполеон - это не имя, это состояние! ДОКТОР. /обернувшись к машине/. Он самый. /Из машины выскочили санитары с носилками и мокрыми полотенцаи, ворвались на дачу. Санитары вяжут Наполеона Карловича и на носилках вносят в машину/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. У вас есть сумасшедшие дома для лошадей? Срочно вяжите и мою белую кобылу! ДОКТОР. Вы что ... сумасшедший? Я вам не ветеринар! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А кто же вы? ДОКТОР. Я - психиатр! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Это другое дело, тогда кобыла пусть остается. Поехали! /Скорая тронулась. Вслед ей раз далось кукареканье ... Машина подъехала к психиатрической клинике и санитары вывели из нее Наполеона Карловича./ ДОКТОР. В 6-ой палате уже есть один Наполеон. Почему бы им не побыть вдвоем? /Наполеона Карловича вводят в палату. Сумасшедший смотрит в окно, говорит что-то несуществующему собеседнику. Доктор выходит из палаты/. СУМАСШЕДШИЙ. Маршал Ней, отвечайте, почему Вы хотели меня арестовать и отдать Бурбонам? / Замечает Наполеона Карловича в экипировке/. Ничего не понимаю! А ведь я всегда понимал больше других ... за что и заточили ... Словом, кто из нас двоих теперь Ваше Величество? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /санитарам/. Развяжите меня, если, конечно, любите зеленые. Расплачиваюсь на месте! / Санитары развязывают, Наполеон Карлович достает золотую монету, дает санитарам/. - И вот еще что. Если оставите свой халат, сразу же получите вторую монету. Двери не замыкать! /Один из санитаров снимает халат и оставляет его. Получив вторую монету, оба уходят/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /сумасшедшему/. Я допускаю, что мог бы выиграть Бородино и даже Ватерлоо, но победить взяточничество ... Нет, это невозможно. Если уже начали брать взятки у сумасшедших ... это конец! Должен явиться человек новой, невиданной генерации, чтобы железной рукой навести порядок. /Строго/. Вы узнаете меня? СУМАСШЕДШИЙ. Да, мой император. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А кто же вы тогда? СУМАСШЕДШИЙ. Пока я не увидел Вас, думал, что Наполеон - это я ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. И правильно думали! Вы и есть Наполеон. Мне же лишь поручено принести вашу форму. /Раздевается, надевает свою боевую одежду на сумасшедшего, водружает на его голову треуголку. Сам же надевает белый халат. В халате и белых шелковых подштанниках Наполеон Карлович смотрится вполне респектабельным доктором из частной клинники. Умные глаза, высокий лоб, резко очерченный рот и волевой подбородок делает его похожим на неподкупного инспектора Министерства здравоохранения/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /СУМАСШЕДШЕМУ/. Вот теперь вы настоящий Наполеон. Скрестите руки на груди. Отлично! И запомните, что Наполеон - человек спокойный и хладнокровный. Он никогда не делал глупостей. В случае чего твердите одну и ту же фразу: Я вас презираю. Я вас презираю. Понятно? Тут все дело в треугольной шляпе. Если кто-нибудь попытается отнять ее у вас, сделайте треуголку из газеты. Это помогает. Прощайте, мой император! /Наполеон Карлович надевает тапочки и тихо выскальзывает за дверь. Навстречу ему по коридору показались двое докторов. Один из них и был как раз тем, что привез на скорой Наполеона Карловича. Доктора были явно озабочены чем-то. Это было понятно из их разговора. Не замечая прислонившегося к стене Наполеона Карловича, они остановились и продолжали свою беседу/. 1-ЫЙ ДОКТОР. Да как он хоть выглядит? 2-ОЙ ДОКТОР. Я же вам уже говорил, коллега. Могу повторить, конечно. Выглядит он точь-в-точь как новый Наполеон, которого недавно доставили. Плотный, чуть ниже среднего роста, решительные глаза, резко очерченный рот, волевой подбородок, высокий лоб, редковатые волосы ... Помню, как Министр подал ему руку и сказал: сделайте этому главврачу больницы ха-рошую выволочку. Не поможет - будем вызывать на коллегию. 1-ЫЙ ДОКТОР. /показывая на Наполеона Карловича/. Не этот, случайно? 2-ОЙ ДОКТОР. /шепотом/. Он! Он самый! 1-Й ДОКТОР. /подходя к Наполеону Карловичу/. Здравствуйте, здравствуйте! Извините, что мы не встретили Вас у парадного ... Я главврач больницы ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /холодно/ . Я не затем здесь, чтобы устанавливать китайские церемонии. Министра прежде всего тревожит низкий профессиональный уровень вашего врачебного персонала. Пройдемте в конференц-зал. Там уже все собрались? 1-ЫЙ ДОКТОР,ОН ЖЕ ГЛАВВРАЧ. Все будут там через одну-две минуты. Мы так ждали Вас, так ждали ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Ждали, а имени-отчества не знаете ... Меня зовут Наполеон Карлович. 2-ОЙ ДОКТОР. Да кто же не знает Вас, Наполеон Карлович / Смотрит с подозрением на больничные тапочки гостя/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Пока вы болтаетесь по коридорам, я успел обойти ряд палат. Бесшумно! /Поднимает ногу, акцентируя внимание на тапок/. Просто безобразие творится. Бедлам какой-то! Кстати, вам известно значение слова "Бедлам"? ДОКТОРА ВРАЗНОБОЙ. Хаос ... неразбериха ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Эх вы ... психиатры ... Бедлам это название сумасшедшего дома в Лондоне. Я был там с инспекцией от Европарламента! Стыдно, господа. И чтобы впредь ходить в тех же тапочках, что ходят больные. Сейчас же надеть тапки! / Врачей словно ветром сдувает с места. Наполеон Карлович идет по коридору. Одна из дверей приоткрыта. В неё гурьбой входят врачи. дождавшись пока войдёт последний, Наполеон Карлович смело шагнул в конференц-зал и подошёл к трибуне./ НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Коллеги! Сразу же должен сказать вам горькую правду. Министр здравоохранения крайне недоволен вашей работой. Готовится выездная коллегия Министерства в вашу клинику ... Я вижу по вашим лицам, что не обрадовал вас. Ничего не поделаешь. Сейчас вы должны мобилизоваться, чтобы резко переломить положение. Что нужно сделать, чтобы лечить, казалось бы, неизлечимых больных?... Согласен с вами, постановка вопроса несколько неожиданна. Не так ли? Но неожиданна она лишь для тех, кто вместо чтения современной литературы по психиатрии, работает по- старинке и на авось. Начну с вопроса: сколько в вашей клинике больных с маниакальным психозом? Словом, сколько великих людей проживает у вас? Прошу главврача ответить на мой вопрос! ГЛАВВРАЧ. Так ... Один Николай Второй, два Ленина, один ... да ... один Наполеон, один Сталин, Гагарин, Лев Яшин, и ... ещё Янка Купала с Якубом Коласам в одном лице. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Наблюдается ли хотя бы малейший успех в лечении? Прошу отвечать корректно и честно. ГЛАВВРАЧ. Наполеон Карлович, хотите казните, хотите милуйте, но болезнь у этих несчастных прогрессирует с каждым днем. Приходится увеличивать дозы. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А вот за это коллегия Министерства будет наказывать. Увеличивать дозы ... Не забывайте, что мы оказались отрезанными от Киргизии с Чуйской долиной, от Таджикистана и Узбекистана с их государственными и подпольными плантациями мака и анаши, наконец, от караванных троп Афганистана. У нас, практически, нет сырья, нет "травки". А синтетические лекарства мы также не можем производить, потому что на импортное оборудование нужна валюта. Где она? Вы обязаны мыслить по-государственному, черт побери ... Увеличивать дозы ... Вы спросите, а где же тогда выход? Не слышу! Почему я не слышу это- го ключевого вопроса? ГЛАВВРАЧ./ слабым голосом/. А где же тогда выход, Наполеон Карлович? НАПОЛЕОН КОРЛОВИЧ. Браво! Хоть один толковый доктор нашелся! Спасибо за отличный вопрос. Коллегия Вас не забудет. Так вот. Ни Восток, ни Запад уже не лечат химпрепаратами несчастных больных, страдающих маниакальным психозом. Это ничего не дает. Тогда чем же? ГЛАВВРАЧ. Тогда чем же? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Молодец! Хороший вопрос. Как говорится, все гениальное просто. Оно всегда лежит на поверхности. Вот, к примеру, возьмем Наполеона из 6-ой палаты. Как он себя ведет? ГЛАВВРАЧ. Очень, очень агрессивно. Вчера укусил кошку, которая случайно зашла в палату. А сегодня утром избивал неопытного санитара до тех пор, пока тот не согласился, что он никакой не санитар, а фельдмаршал Кутузов. А стоило санитару согласиться, так он ему тут же выбил глаз. Кутузов, говорит, был одноглазым ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Вот оно, вот оно, ваше лечение. Об этом будем говорить на коллегии. Только ... вы меня хорошо слышите? Запоминайте, с сегодняшнего дня ваш Наполеон - самый спокойный пациент всей больницы! /Шум, ропот в зале/. а теперь прошу всех встать и отправиться в шестую палату. /Все поднимаются и идут/. Шестая палата. Скрестив руки на груди стоит Наполеон в треуголке, мундире, лосинах и сапогах со шпорами. Лицо спокойное, взгляд презрительно-высокомерный. Все ошеломлены. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Этому несчастному не нужны больше никакие барбитураты. Ему нужна была лишь форма Наполеона, которую со мной прислала коллегия. Если же вам удастся подсадить к нему маршалов Мюрата, Даву и Нея, вы будете избавлены от всех забот с ним. ГЛАВВРАЧ. Да где ж их взять-то, этих Мюратов? Наполеоны - и то редкость ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А по обмену, голубчик! Свяжитесь с французскими психиатрическими клиниками, там я думаю найдете и Мюрата, и Даву, и Нея ... А им, наверняка, позарез нужен Ленин и Сталин, Гагарин и Лев Яшин. Бартер, батенька, бартер! В крайнем случае, нанимайте актеров. Коллегия оплачивает. /Слышится восхищённый шепот: гениально/. ГЛАВВРАЧ. /больному/. Вам лучше? БОЛЬНОЙ. /тихо, сквозь зубы/. Я вас презираю. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А что я вам говорил! Без эксцессов, достойно и тихо./Всеобщее изумление. Все молча возвращаются в конференц-зал/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Итак! Сегодня же снять мерки с Ленина, Сталина, Николая Второго, с белорусских поэтических классиков и так далее. Коллегия оплачивает расходы на костюмы. Но мы на этом не собираемся останавливаться! Лечить так лечить! Ленина нужно свозить на Волгу, затем покатать по Европе: Женева, Париж, Лондон. И только потом проводить в Мавзолей и показать, что он умер. Под видом соратников отправитесь со Сталиным на Кавказ, в Тегеран, в Ялту и Потсдам. А затем ... Я вас спрашиваю, куда дальше повезете Сталина? ГЛАВВРАЧ. На дачу в Кунцево, где он встретил свой последний час. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Горжусь вами! Что с царем будем делать? 2-ОЙ ДОКТОР. Да в Псков его,в комнату на вокзале, где он отрекся от престола, а Янку Купалу с Якубом Коласам раз в неделю возить на "эмке" в родные деревни и поить мятой с их же участков! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. С сегодняшнего дня Вы - первый зам.главврача! Коллегия утвердит. Вот только, не дай Бог, если начнете красть у больных. А ведь будете, будете красть! Один украдет ящик сухого вина "Хванчкара", другой под видом Льва Яшина прогуляется в Южную Америку ... Поймаем - упрячем в палату с обворованным. Итак, всем понятен новый метод лечения? Предельно приближайте страдающего манией величия к условиям, в которых жил этот человек-образ. Сейчас новое время, а стало быть появляются новые герои. Например, появляется больной с манией Констатина Борового или Брынцалова. Что нужно делать? ГЛАВВРАЧ. У такого больного в палате должен стоять компьютер, а на завтрак будем ему подавать черную икру. Она очень полезная и вкусная. Выздоровление гарантируется. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Как вы уже догадались, коллегия оплачивает. И всегда помните: Наполеон - это не имя, это состояние./Среди врачей слышатся возгласы: гениально! Блеск! Какой талант! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /Главврачу/. А теперь немедленно подайте машину, мне нужно срочно отбыть к министру. Будем готовить коллегию. /Почти все расходятся. Остаются лишь Наполеон Карлович, Главврач и его новоиспеченный заместитель/. ГЛАВВРАЧ. Наполеон Карлович, Вы нас извините, ради Бога, но после такой лекции вы выжаты, как лимон. Короче, вы проголадались. Не откажитесь отобедать у меня в кабинете ... Это ничего, что икры не будет? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Да я и не люблю ее ... Я ее и тогда в России не ел ... / Последняя реплика вызывает смутное беспокойство врачей, это видно по их взглядам, но беспокойство быстро улетучивается, все понимают - шутка. Проходят в кабинет. На столе коньяк "Наполеон" и скромная закуска/. ГЛАВВРАЧ. Сегодня мы стали свидетелями врачевания гениального доктора. Его мудрые советы, подкрепленные материальной помощью Коллегии, открывают новые горизонты психиатрии. За нашего мудрого коллегу с таким родным для нас, психиатров, именем! За Наполеона Карловича! /В коридоре слышится кукареканье/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А я вот вас сейчас и проэкзаменую. Что за кукареканье мы сейчас слышим? ДОКТОР. Может быть петух какой залетел? Кошка же заходила в палату к Наполеону. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Нет, нет, нет! Вы слышите кукареканье новенького, которого привезли из Ратомки. Проверьте сейчас же! /Врач за дверь и оттуда: да, новенький ... из Ратомки/. Так вот, как по новому методу будете лечить этого больного с манией петуха? ГЛАВВРАЧ. П-покажем ему курицу? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Двойка! Это же возбудит его ещё больше! А надо - что? А надо на его глазах отрубить голову живому петуху. Тогда он подумает, что это ЕМУ отрубили голову, а стало быть перестанет кукарекать. Понятно? Коллегия оплачивает ... Извините,но я засиделся с вами. Одежду! ГЛАВВРАЧ. А где вы раздевались? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Да в палате того несчастного. Ну, Наполеона. Вам вредно пить коньяк. Я ведь уже говорил, что по просьбе Министра явился к нему в экипировке Наполеона и он успокоился. Это опытный экземпляр костюма коллегии, поэтому немедленно верните форму. Ему же сошьёте новую. Коллегия оплачи- вает. /Доктор вскакивает и вылетает за дверь. Наполеон Карлович включает транзистор. Звучит Патриссия Касс/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Дайте послушать. Я много лет стажировался в Париже. Боже, Боже, какой это город! Какие там сумасшедшие дома! Да не психиатрические клиники, а дома удивительной, просто сумасшедшей планировки ... / Врач приносит костюм Наполеона/. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /переодеваясь/. Ну, что вам сказал Наполеон? ВРАЧ. Да то же самое , что и главврачу: я вас презираю. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Лучше не скажешь. Проводите меня к нему. /Врачи провожают его к машине. Наполеон Карлович садится рядом с шофером. Машина скрывается за поворотом/. ВРАЧ /с внезапно появившимся грузинским акцентом/: - Паслюшай, таварищ Главврач. Ми тебя на Палитбюро завтра будем слюшать. Сразу же после Бухарина и Рыкова. Паследствия будут самые серьёзные. ГЛАВВРВЧ. Санитары! Санитары! /Подбегают санитары/. Санитары! Это ещё один товарищ Сталин в нашем доме. Этот Сталин - самый главный Сталин. Отведите его в отдельную палату. Что? Нет больше отдельных палат? Тогда ведите его в мой кабинет. Теперь это будет его палата. Купите ящик грузинского вина "Хванчкара" или "Киндзмараули". Сделайте шашлык из свежего барашка, принесите ему зелени, фруктов и несколько томов Ленина. Коллегия оплачивает ... /Жуткий крик санитара: - На помощь! Шеф рехнулся!/ / На лесной дороге военный патруль останавливает машину, в которой едет в Ратомку Наполеон Карлович./ ШОФЕР. В чем дело? ПАТРУЛЬ. Не положено, идут учения. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /выходит из машины/, - Сержант, почему стоите, как мешок с дерьмом? Вы провалите здесь всё сражение. Я это чувствую! Срочно свяжитесь с командованием! СЕРЖАНТ /по рации/ . "Медуза", "Медуза", я "Ишак". Прием. ГОЛОС ИЗ РАЦИИ. "Ишак", "Ишак", я "Медуза", прием! СЕРЖАНТ. "Медуза", "Медуза", задержан Наполеон. ГОЛОС ИЗ РАЦИИ. "Ишак", вы сошли с ума. Вы выдали кодовое слово со стороны синих. Вас посадят в тюрьму! Нам теперь грозит полный разгром! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Разгрома не будет, я спасу положение! СЕРЖАНТ. "Медуза", рядом со мной Наполеон, он требует переговоров с нашим командованием. Он говорит, что знает , как спасти положение. ГОЛОС ИЗ РАЦИИ. "Ишак", ведите его к "Звезде"! /Под большой камуфляжной сеткой рас положился штаб синих. Туда и заводят Наполеона Карловича. Офицеры подняли головы от карты генерального сражения с "красными". Наполеон Карлович решительно подошел к карте, бегло осмотрел диспозицию./ НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Господа, кто вас только учил? Боже, Боже ... Внимание! Немедленно снимайте вот эти четыре батареи! /Вырывает флажки из карты/. Они здесь бесполезны! Срочно свяжитесь с комбатами, ещё есть двадцать минут, думаю, они успеют переориентировать пушки вот сюда! ГЕНЕРАЛ. Сю-да-аа?? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Да, сюда! И немедленно. Вы заблуждаетесь, что танки "красных" пойдут по шоссе! ГЕНЕРАЛ. А куда же им идти? Туда, куда Вы показываете, идти нельзя, потому что там огромное капустное поле засаженное рассадой! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Танки пойдут именно по капусте. Это говорю Вам я, Наполеон Бонапарт! Генерал, у вас почти не осталось времени! ГЕНЕРАЛ /по рации/. Внимание! "Ёлка", "Палка", "Берёза", "Морковь", срочно в сторону "Щей", "Голубцов" и "Борща". Срочно! Исполнение доложить! Приём! ГОЛОС ИЗ РАЦИИ. "Звезда", приказ выполняем! Готов отсидеть за разговорчики, но это гениально! ГЕНЕРАЛ /вытирая платком рот/. А вы-то как тут оказались? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Это мой принцип: всегда быть в нужном месте, в нужное время. ГЕНЕРАЛ. Вы голодны? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Нет, только что пообедал. ГЕНЕРАЛ. Уж не "красные" ли Вас угощали? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Нет, я отобедал в сумасшедшем доме. /Генерал в ужасе смотрит на гостя в треуголке, но отвлекся на за- шумевшую рацию./ ГОЛОС ИЗ РАЦИИ. "Звезда", "Звезда" ,говорю открытым текстом . Танки красных подавлены все до одного на капустном поле. Вы успели опередить "красных" на одну минуту. Вас осенила просто наполеоновская идея. Благодарю Вас. Учения закончены. Поздравляю с победой и повышением по службе! ГЕНЕРАЛ /Наполеону Карловичу/. Позвольте, как генерал генералу, пожать Вам руку! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Не позволю. Вы не генерал. Вы максимум капитан. Во время настоящей войны в ситуации, в которой вы находились двадцать минут назад, положено стреляться. Оревуар! /Отходит, садится в свою санитарную машину и уезжает. Среди офицеров немая сцена/. И вновь Ратомка, вновь дачный поселок. Тихий летний вечер. Наполеон Карлович отпускает машину и подходит к знакомому дому, где во дворе стоит его белая лошадь. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /хозяину/. Напоили лошадь? Отлично. Прошу в дом. Где Жозефина? ХОЗЯИН. В ожидании, в ожидании Вас! /Заходят в дом, хозяин разливает коньяк "Наполеон" по рюмкам/. ЖОЗЕФИНА. Это же надо! Надо же ... при такой загруженности делами ... Нет, я не верю, нет, это мираж, сон, сейчас всё грохнет, обвалится и исчезнет! /Закрывает глаза. Затем открывает/. Вы не исчезли, не растворились в воздухе! Я вижу вашу треуголку, ваши шпоры. Я вижу ваше волевое лицо, которому даровано Провидением повелевать, приказывать, стирать в порошок врагов и дураков. Вы знаете, что мой-то подумал, когда эти санитары ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Ну, конечно же, знаю ... Он подумал, что меня упекли в сумасшедший дом. ХОЗЯИН. Жозефина! Ну что за язык! Бабье племя, ну не дура ли ты, ну какой ещё сумасшедший дом? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Обыкновенный. Со смирительными рубахами и мокрыми полотенцами. ХОЗЯИН. И как же вам удалось... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Ну, разве это испытание? Это всего лишь разминка для умного человека. Попадаешь в непривычное положение, а через несколько минут ты уже наверху, в фаворе, а они ... они ... в непривычном положении. ХОЗЯИН. Мы тут Вас не успели предупредить:К нам на сутки запрещён проезд. Как вам удалось проехать? Напридумывали какие-то военные учения ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Мон шер, я выиграл это учебное сражение. Запомните, победили синие, хотя ... Это не имеет никакого значения. Надеюсь, пока меня не было, Вы думали над нашей беседой? Запомните: плебесцит, закон и тюрьма. ЖОЗЕФИНА. А еще запомнилось, что Наполеон - это не имя, это состояние. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Вот именно! Кажется, это вы сказали, что дождались свободы, а стало ещё хуже? ЖОЗЕФИНА. Вы себе даже не представляете, как стало хуже ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Если бы вы только знали, с какими дураками я общался весь этот день, вы бы поняли, как мне сейчас хорошо с вами. Да ... не будем отвлекаться. У вас нет войны, а вы почему растерялись. Нет денег ... Да это же позор! Я двадцать лет подряд вел войны и что? А то, что Франция при моём правлении не задолжала никому ни сантима. А вот свободная парламентская Англия после Ватерлоо ещё сорок лет расхлёбывалась со своими долгами! ХОЗЯИН. Наполеон Карлович ... Как бы вам получше ... Видите ли, наш дачный посёлок не совсем обычный. здесь живут писатели, журналисты, режиссёры, в общем, творческая интеллигенция. А мы ведь ... народ такой, знаете ... оппозиционный от природы ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ /засмеялся впервые за весь день/. Вы меня рассмешили, за это спасибо. Скажите, Вам интересны мои мысли, мои взгляды? ХОЗЯИН. Да вы же это сами видите, Наполеон Карлович. Но одно дело говорить о событиях конца 18-го века, другое же - жить в конце 20-го ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Не продолжайте, ради Бога. /Берёт со стеллажа какую-то книгу/. Вам о чём-нибудь говорит имя Гете? ХОЗЯИН. Ну зачем же так ... Я вас не обижал ... НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Прекрасно. Считаете ли Вы Гёте величайшим поэтом, мыслителем и гуманистом? ЖОЗЕФИНА. Он таковым является на века! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. А теперь представьте картину: я - тиран, душитель свободы, я - человек, пожелавший стать императором и стал им. И что же? Гёте, Иоган Вольфганг Гёте, гуманист и поэт, житель покорённой мною германской земли, домогается у меня аудиенции. Я занят, и он ждёт! В 1806 году я его принял. Похвалил "Вертера". Гёте был в полном восторге от нашей встречи ... Я полагаю, что за 200 лет ни диктаторы, ни гуманисты-писаки не изменились. Это я насчёт ваших журналистов, драматургов и режиссёров ... ХОЗЯИН. Браво! Вы крепко покачнули мои демократические убеждения. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Я ничего не навязываю... ХОЗЯИН. Тем более. Наполеон Карлович, мы в разговоре всё время ходим вокруг Французской революции. Можно ли назвать Вас революционером? Пусть даже и отступником? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Революционером в расхожем понимании я никогда не был. И головы своим друзьям не снимал ножом гильотины. Хотя ... приходилось и расстреливать по законам военного времени. А ля гер ком а ля гер ... На войне как на войне. Мон шер, я презираю революцию, потому что это всегда бунт, обман, дезорганизация всего и вся, поэтому, творцы, не воспевайте никаких революций, не отвлекайтесь на иррациональное. Надо работать и любить! ХОЗЯИН. Наполеон Карлович, женщины помогали или мешали Вам? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Об этом спросите у своих детей. Они вам расскажут и про Жозефину, и про Валевскую, про ... впрочем это уже не деловой разговор. /Выпивает рюмку/. Гадость невероятная. Это же не коньяк, сырец какой-то. Почему вы все так его любите?.. Я, кажется, догадался. По-моему тут всё дело в треугольной шляпе. ХОЗЯИН. В ней и только в ней! Наполеон Карлович, а что бы вы пожелали лично мне? Ведь скорее всего мы никогда никогда не встретимся больше. НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Вы были когда-нибудь в тире? Бы ли? Тогда вы легко поймёте меня. Первое. Сразу ставьте перед собой большие цели. Большая цель всегда видна, как бы вас не скрутила жизнь. Я поставил цель сделать карьеру военного и к 24-м годам стал бригадным генералом. Второе. Не отчаивайтесь в самой безвыходной ситуаии. В разгар революционного террора меня арестовали, и я 14 дней, с 10-го по 24-е августа 1794 года отсидел в камере. Гильотина просто рыдала по мне. Однако в моих бумагах был полный, полнейший ажур. Итак, третье. Контролируйте себя сами, иначе неизбежно вас проконтролируют другие, в том числе и женщины. Четвёртое. Принимайте парадоксальные решения. У нас во Франции не революционеры, не робеспьеры с маратами приняли "Гражданский кодекс", по сути дела Конституцию. А разработал его и принял я, душитель революции, император Наполеон Бонапарт. Вы хоть знаете, что я смёл с лица земли всякие признаки самоуправления? Я правил Францией через префектов, назначенных мною же. Вось такие справы, сябра .../улыбается/. Это меня ваши литвины научили, когда я дважды проходил через Беларусь. Вось такие справы ... А мне ... пора. Я вернулся к вам в Ратомку, исключительно потому, что только из этого места и в это время я могу возвратиться к себе, в 19-ый век ... Здесь у вас проходит невидимый тунель времени ... /За окнами остановился серый "Рено". Открылись дверцы, из них выскочили люди спортивного вида/ ГОЛОС. Лошадь императора! Он рядом! Ваше Величество, где Вы? Солнце уже село. Пора! Пора! ЖОЗЕФИНА. Значит Вы всё-таки не актёр. Оказывается, Вы - натуральный Бонапарт. Какой же Вы счастливый! НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Жозефина, вы когда-нибудь были в Париже? Да ещё с Наполеоном на одной лошади? /глаза женщины загораются в предчувствии чего-то того, что не дано ей понять/. Да-да, у меня отменная лошадь, она легко понесёт нас двоих. ЖОЗЕФИНА. В Париж? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Туда, где буду я ... И в Париж тоже... ЖОЗЕФИНА. Я согласна, согласна, только вот ... ну, а он? НАПОЛЕОН КАРЛОВИЧ. Вашему мужу теперь уже будет не до Вас. /Хозяину/. - Ну, прощайте, счастливчик. Я почему-то на вас крепко надеюсь. Ведь вокруг одни, извиняюсь, дураки. Что врачи, что военные ... Нужно наводить порядок. Я верю Вам, Феликс! / Наполеон Карлович сбежал по крыльцу. Люди из "Рено" вытянулись по стойке "смирно". Наполеон Карлович усадил на лошадь Жозефину, затем сам вскочил и они помчались к лесу по пыльной дороге. Вслед за императором тронулся "Рено" с охраной. И вот уже никого нет, словно они растворились в воздухе. Хозяин проводил взглядом странную кавалькаду лоша диных сил из колес и копыт, вернулся в комнату, сел к зеркалу. Лицо его приняло строгое государственное выражение. Еще раз строго и тяжело глянул в зеркало. Пиджак его вдруг стал почему-то синеть и менять крой, пока не превратился в мундир с золотыми эполетами. Мужик сжал кулаки, ещё строже посмотрел прямо в зеркало и сказал: - Надо помочь своему народу. Теперь это мой долг, а главное, сейчас я знаю, как это сделать ... /Слышится кукареканье/. 11. ПОД СТУК КОЛЁС. АЙ ДА ДРАМАТУРГ! Господи, Господи, Господи, да за что же мне такое видение? Оказывается , он вовсе не Наполеон, а Наполеон Карлович... И ведь я первый, кто назвал его так. Хотя ... нет, не я первый, это Драматург первый. Опять, опять этот проныра Драматург переходит мне дорогу. Да ладно, он человек талантливый, я не сержусь особо. Видите ли, когда он впервые представился Драматургом, я, знаете ... не совсем поверил. А вот сейчас поверил. Потому что прочитал пьесу. Всё таки он глубокий мужик, этот мой папашка Драматург. Пьеса ведь вовсе не о Наполеоне, а о наполеончиках, расплодившихся по всему свету. Их главное оружие - простые решения. Указ, декрет, постановление, награждение, разжалование, арест. И ни один из них не хочет допускать, что при нём не произойдёт того удивительного сочетания обстоятельств, когда срабатывают они, простые решения. Вот и пробуют, как Наполеон, да дурь получается, и бочка глупости выкатывается из мрака. А ведь знают, что такой вождь рождается один раз в триста лет. Боже, да как же хороша пьеса о Наполеоне Карловиче! Ай да Драматург! Надо же - Наполеон Карлович... Собственно говоря, ведь все эти наполеончики есть Карловичи, потому что один у них папа - Карл Маркс! 12. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ. ХОЧУ ПОСТАВИТЬ СПЕКТАКЛЬ НА TV. Я отдал пьесу руководителям телерадиокомпании в надежде, что завтра же они позвонят мне и скажут: дорогой коллега, компания бедна, но без вашей пьесы она ещё беднее. Спасибо, мол, ведь не вам говорить, что сценарный портфель пуст, а тут как нашли... Кто , по вашему, из режиссёров справится с постановкой?... Я с открытым ртом выслушаю эти похвалы и этак неторопясь скажу: надо подумать, надо подумать... Закрой рот, дурачок! Не позвонят тебе ни завтра, ни послезавтра. Никогда не позвонят. И только когда я месяца через три или четыре осторожно спрошу, читали ли они пьесу, мне будут мямлить о том ,что пока невозможно созвать художественый совет в полном составе: кто-то в командировке, кто-то в отпуске. Ещё через два месяца на поставленный мною вопрос ребром: да или нет, мне напомнили, что наша компания не частная, а государственная. И все ваши аллюзии по поводу нынешнего жёсткого курса высшего республиканского руководства просто неуместны на государственном канале. Вы ловко устроились, сказал один из них, самый глупый. Пытаетесь смешать с дерьмом всё и вся, и к тому же хотите получить за это деньги от этих же вся! Не удовлетворившись таким изысканным устным ответом, я потребовал ответа официального, письменного. Через неделю этот руководящий изысканный джельтмен пригласил меня в кабинет, и спросил, надумал ли я , кто будет режиссёром -постановщиком "Наполеона Карловича". Ага, подумал я, значит успел оттарабанить пьесу в Администрацию Президента и получил разрешение. Впрочем, мотивы разрешения, честно говоря, меня не особенно волновали. Скорее всего, начальнику объяснили, что всё происходящее в пьесе всего лишь плод воображения автора. Забавляется интеллигенция, тешит самолюбие. Вот и хорошо, пусть пьесы пишет, а не горланит на митингах. Это первое. А второе - поставьте её в "сетке" где-нибудь в половине пятого, когда люди с работы едут. А в конце концов, если всё это окажется явлением, то опять же не социальным, а чисто литературным. И ваш Драматург с радостью примет награду от того же Наполеона Карловича. И что в результате? Тянули, режиссёров меняли за съёмочный период четыре раза, урезали смету, мучились с актёрами, каждый режиссёр предлагал своего, потом сокращали пьесу. Однажды прихожу к начальству с заявлением об отзыве пьесы. Ну - достали! А он мне этак с улыбочкой: вы настаивали, мы пошли вам навстречу, уже израсходовано уйма бюджетных денег, а вы капризничаете, как ребёнок. Сошлись на том, что спектакль пойдёт под псевдонимом. Я не интересовался дальнейшей судьбой спектакля и в день эфира уехал в отпуск. 13. ПОД СТУК КОЛЁС. ОН ГДЕ-ТО ЗДЕСЬ. Ах, какие мы нервные, какие утончённые! А может быть всё- таки перестанем лить крокодиловы слёзы? Его пьесу приняла к постановке государственная телекомпания, а он, видите ли, в о-о-отпуск уехал. Тё-тё-тё! Ему не нравится, что с волей его не всегда считаются. А ну-ка, Драматург, ответь мне, пожалуйста, сам-то ты далеко ушёл от своих начальников? Разве по моей воле ты меня то в море загоняешь, то в купе поезда, то я у тебя ни с того ни с сего американцем становлюсь. Так что, успокойся, родной. Сам душитель приличный... не зря у тебя Сталин такой выпуклый. Сталин? А при чём здесь выпуклый Сталин? Ба! Инкогнито писатель, этот форменный колдун, будто бы учуял тяжёлое имя. Следующая глава рукописи называлась "Жизнь и смерть Вечного Жида" . Ай, не с кем поспорить на американку! Ведь я готов порубить свой член на турецкие полтинники, если в этой главе не объявится Сталин. Вижу, вижу как мелькнули слова "Тифлис" и "семинария". А коль два этих слова поместились на одной странице, значит Он где-то здесь. Он - это Сталин. Но где же могут пересекаться пути Вечного Жида и Сталина? Да... Кажется, эта картонная папка с тесёмками не простая, а золотая. Всё. Ша. Читаю. 14. ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ВЕЧНОГО ЖИДА, 1894-1999 г.г. Если вы в состоянии представить Тифлис в разгар жаркого лета 1894 года, пожалуйста, и представьте. Через открытую, будто бы тоже из-за жары, калитку духовной семинарии вошёл старый человек и направился к семинаристу, что в одиночестве сидел на лавке. - Меня зовут Агасфер, вы знаете из литературы это имя, - сказал старик, усаживаясь рядом с юношей. - Проще говоря, Я - Вечный Жид. Да, не отодвигайтесь же, я не сумасшедший. Не нужно меня бояться, мне просто хочется побеседовать с образованным человеком, выговориться. Вам, будущему священнику, придётся услышать столько исповедей, привыкайте. Да куда же вы опять отодвигаетесь? Даже если вы попытаетесь скрыться от меня, я всё равно легко найду вас. Чего-чего, а времени у меня хватает. Я ведь вечный. Это успокоило семинариста. - Интересно, что вам обо мне рассказывают на занятиях? О том, как я обидел Иисуса Христа, когда он нёс свой тяжёлый крест на Голгофу? Юноша едва кивнул, подтверждая, что именно это и рассказывают. - Но вы же поймите, я по глазам вижу, что вы умный мальчик с большим будущим, разве я мог тогда поступить по-другому? Представьте себе, мы ведём трёх преступников на Голгофу. Да, жарко. Да, они устали. Но ведь и нам не прохладно, ведь и нам тоже хочется пить ... . Если бы я знал, что один из них, ну - тот самый, что попросил у меня разрешения передохнуть - Иисус Христос, если бы я тогда смог провидеть тысячи храмов, и сотни миллионов его последователей в будущем, ну скажите, отказал бы я ему в отдыхе? Иногда приходится слышать, что будто бы я даже толкнул Христа. Не верьте. Если бы я его действительно толкнул, то он упал бы. А нам надо было как можно скорее доставить преступников к месту казни. Если бы знать тогда, да кто же знал? Бог наказал меня, заставил жить вечно. Кстати, вы ведь видели как идёт снег? - ни с того, ни с сего спросил Вечный Жид и протянул открытой ладонью свою руку в сторону юноши. Да он сейчас задушит меня, - испугался парень - ведь самого Христа не пожалел ... . Молния, этот расхожий образ мгновения - чепуха по сравнению с прытью с которой молодой человек ринулся с семинарской лавки на улицу. Секунда и он уже вскочил на запятки проезжавшему экипажу. - До встречи, - весело успел крикнуть проворному семинаристу Вечный Жид. В районе рынка, там, где было больше народу, парень спрыгнул на ходу, и вбежал в брезентовый шатёр, где торговали светской одеждой. Через десять минут он в полувоенной одежде цвета хаки уже сидел в парикмахерской нисколько не сожалея, что на пол падают слегка рыжеватые густые пряди его молодых блестящих волос. Ему нравилось сейчас жужжание и пощипывание машинки, стригущей под ноль. При выходе из парикмахерской молодой человек лицом к лицу столкнулся с однокурсником из своей духовной семинарии. Тот не узнал его, только выругался про себя, нагнулся и белоснежным платком стал вытирать пыль с ботинка, на который ему наступил этот школяр. Всё! Пронесло. Его уже не узнают. Правда, появился другой вопрос - на что теперь жить? А-а-а ..., - как-то живут же люди и я не пропаду ... . ... Он встретился с Вечным Жидом только спустя пятьдесят два года. Это было в Москве, в Александровском саду, в начале июня 1946 года. - Шолом, приятель. Видите, я вас не обманул. Мы встретились. Не убегайте больше. Вы мне так и не ответили на вопрос, всё-таки вы видели, как идёт снег? - этак легко, будто бы они расставались всего на две-три минуты, спросил Вечный Жид уже не семинариста,а пожилого мужчину в мундире генераллиссимуса. Поодаль какие-то суровые люди принялись есть глазами Вечного Жида, но заметив лёгкое движение руки охраняемого, сделали вид, что ничего не происходит. Поняв, что это судьба, старый военный ответил, что многое, очень многое видел на своём веку, в том числе, разумеется, и снег и дождь. - Это хорошо, что вы видели снег. Легче объяснять будет. Понимаете, для меня это никакие не снежинки вовсе, а мои годы. Непрожитые годы. Каждая снежинка - это непрожитый год. Для меня снегопад - изуверская форма напоминания о моём возрасте и моей судьбе. А ведь мне всего лишь две тысячи лет. Это ... это небольшая горсть снега в руке ребёнка. Не следовало бы меня третировать миллионами снежинок, миллионами пока ещё непрожитых лет. - Какая изощрённая пытка! Это же надо! А вы не пробовали запираться в квартире и зашторивать окна, чтобы не видеть этот снег? Можно включить лампу, читать или пить чай , - посоветовал генералисимус. - Как вам не стыдно! Я ведь к вам всей душой. Пить чай ... . Да вы хоть знаете, что каждая чаинка в заварнике, это мой непрожитый год? Это те же снежинки ... . - Тогда не пейте чай, а больше гуляйте на воздухе, когда нет снега. - О-о-о! Вы, оказывается, инквизитор по природе. А я думал, что это всего лишь слух. Как же мне гулять по воздуху, если с помощью этого же воздуха растут деревья, кустарники и травы, а каждый листочек на них - это мой непрожитый год. - Тогда вот что, дорогой. Совершите-ка вы преступление и добейтесь изоляции в одиночной камере. Я знаю, что говорю: сам сидел и в одиночке и на поселении в Туруханском крае. - Вы, однако, садист похлеще самого маркиза де Сада. Я с ним приятельствовал ещё в 18 веке. Но даже он ни разу не позволил такой бестактности в беседе со мной. Вы же не олух, чтобы не понимать такой простой вещи: во всех тюрьмах в христианских странах заключённому полагается читать Библию. Надеюсь, Россия не исключение. А ведь каждая буква этой книги - это мой непрожитый год ... . Ладно, не будем ссориться. Как вас зовут? - Иосиф,- тихо сказал уязвлённый старый военный и бросил короткий взгляд на стоящее поодаль окружение. - Иосиф? Надо же! Меня одно время в Англии тоже звали Иосифом. Всё с вами ясно. Я определю сейчас вашу профессию. Сразу скажу, военный костюм не имеет отношения к вашей основной профессии. Вы музыкант?...Шахматист?... Математик?... Нет? Странно, однако. Хорошо! Тогда вы банкир или врач, художник или конструктор, торговец или адвокат! Всё! - Товарищ Вечный Жид, меня зовут Иосиф Сталин. Это моя основная профессия. - Ваша профессия мне решительно ни о чём не говорит, однако судя по тому, как вы держитесь, не исключаю, что вы, пожалуй, важная птица. Не зря я тогда в Тифлисе сказал, что вы умный мальчик и далеко пойдёте. С товарищем Сталиным за последние пятьдесят два года никто не разговаривал запанибрата. Вот он щелкнул двумя пальцами и тут же как из под земли появился человек в пенсне и чёрной шляпе. - Послушай, Лаврентий, тут понимаешь, Вечный Жид объявился и ему всё нипочём, понимаешь. Ты же знаешь, как я не люблю фамильярность и амикашонство. Преследует меня вот уже пятьдесят два года, с зарождения первых марксиских кружков в России .... Приказываю ликвидировать Вечного Жида .... - Товарищ Сталин, но вы только что сказали, что он вечный, - заметил Берия и тотчас сообразил, что вот этого то и не следовало говорить вождю. - Не понял тебя, Лаврентий. Ничего не понял. У нас в Политбюро ты или не ты курируешь карательные органы? Если не ты - тогда назови фамилию того, кто карает... . И ещё.- Он впился жёлтыми рысьими глазами в испуганное лицо соратника. - Запомни, Берия, нет тех вершин, которые бы не взяли большевики. Те же, кто не может взять вершину, срываются в пропасть ... . Лаврентий Павлович коротко кивнул вождю, что понял, взял под руку Вечного Жида и удалился вместе с ним. - Послушайте, Агасфер, мы с вами попали в безвыходное положение. Если я вас не уничтожу, Сталин уничтожит меня. С другой же стороны, я понимаю, что вы - вечный, а стало быть ликвидация неосуществима. Однако ваша трагедия состоит в том, что вы живой человек. А раз живой, то, как и каждому живому , вам будет очень больно, когда мои ребята этак не спеша будут крутить ручку и сжимать тисками ... я надеюсь вы догадались что? Пройдут годы, пройдут десятилетия, ваши мучители будут сходить по одному в могилу или на пенсию, а возле ручки тисков всегда будет человек со свежими силами ... . Но ведь мы с вами не варвары, мы оба представители древнейшего и мудрого народа, а стало быть сможем договориться. Есть два варианта вашего исчезновения. Первый. Вы покидаете пределы нашей страны. Я помогаю вам с заграничными паспортами, визами и деньгами. Второй вариант тоже неплох, но он более опасен для вас. Вы остаётесь в нашей стране. Мы обеспечиваем вас документами и хорошей пенсией. Вам придётся завести семью и жить вечно, как вы и жили почти две тысячи лет. Всё равно никто об этом никогда не узнает. Главное, чтобы при жизни товарища Сталина вы не болтали языком, как глупая женщина о своей вечности. Товарищу Сталину же я доложу, что вы банальный аферист, за что и расстреляны. Понятно? - Понятно. - На какой вариант идёте? - На второй, - тихо выдавил Вечный Жид. - Так, так, так ... . Стало быть на второй ... на второй ... Хорошо! Поздравляю вас! Теперь вы не Агасфер, а Арон Моисеевич Шапиро. Вашу жену зовут Мира Абрамовна. Она вас будет ожидать за углом этой улицы возле почты. В левой руке у неё вы увидите газету "Правда" с некрологом на народного артиста СССР Соломона Михоэлса. Бедняга тоже считал, что его искусство вечно. - Как?! Я очень люблю этого артиста. Разве он уже умер? - Нет, он пока ещё жив. Ведь Соломон Михоэлс только через два года поедет в Минск, где и попадёт под грузовик. Так что не сомневайтесь, умрёт он, непременно умрёт. К сожалению, кроме вас, все люди смертны, - ледяным тоном сказал товарищ Берия, садясь в подошедшую машину. Вечный Жид постоял, ошарашенный, минуты две, а может быть и года два, подождал чего-то, кажется приступа чиха, чихнул и подумал: да мало ли в моей вечной жизни было таких эпизодов? Вспомнить только, как этот дурачок Калигула угрожал, а взять того же Великого Инквизитора или Ивана Грозного. Что это со мной? Нет, ты явную слабину даешь, Вечный Жид, поговорил он сам с собой по душам и пошёл с этого нехорошего места бодрым шагом, которому его обучили ещё на Иудейской войне с Великим Римом. Он завернул за угол улицы и сразу же столкнулся с женщиной. - Извините, Мира Абрамовна, - само по себе вырвалось из уст Вечного Жида. - Да пожалуйста, Арон Моисеевич, - любезно ответила женщина. В левой руке она до боли в суставах сжимала газету "Правда". Спохватившись своей неуместной улыбки, она запричитала: - Такое горе, такое горе, Арон Моисеевич ... . - Неужели Соломон Михоэлс? - холодея от страха, спросил Вечный Жид, впервые в жизни чувствуя, что не столь уж и вечный он. Но эта мысль на сей раз не обрадовала его. Калигула и Иван Грозный показались ему сейчас забавными лилипутами. - Соломон?- переспросил он. Женщина вместо ответа протянула ему газету. Это "Правда", - сказала она. - Скажите, пожалуйста, а какая у вас жилплощадь? - упавшим и мятым голосом спросил Вечный Жид. - Жить можно? - Я имею нормальную жилплощадь и все жильцы нашего дома ещё имеют ЗАГС на первом этаже. Таки да - ЗАГС, это не для красного словца я вам говорю, Арон Моисеевич, - тоскливо ответила Мира Абрамовна. В наступившей паузе Вечный Жид увидел всех своих знакомых за последние две тысячи лет- от Христа до Сталина. - Арон, так вы идёте со мной или вы не идёте?... Это хорошо, что идёте. А про себя злорадно подумала: видали мы таких вечных ... . Пять лет не протянет. Так закончилась великая легенда о Вечном Жиде. Началась жизнь Арона Моисеевича Шапиро в коммуналке Столешникова переулка с велосипедом на гвоздике в длинном и тёмном коридоре, с керосинками на грязной кухне, со скандалами из-за невыключенного света в уборной. Жильцы болели и умирали, их комнаты занимали расторопные племянники из трампарков и газовых котелен. А когда в один день умерли Сталин и Мира Абрамовна, Арон Моисеевич затосковал и через две недели его не стало. Схватил на похоронах воспаление лёгких и тихо умер. Соседи рассказывали, что последнее, что они услышали от Арона Моисеевича было: - Кажется, идёт человек с крестом.- И улыбнулся. Простил всё же Господь его. Выстрадал старик прощение, ох выстрадал! Заплачьте Гёте, Эжен Сю и Шелли. Вы искренне допускали, что он вечный. И всё же, всё же мне жалко до слёз старика, а потому у меня просьба ко всем: сожгите рукопись, если она вам попадётся 16 февраля 1999г. Ночь, 1 час, 06 мин, Начало года Жёлтого Кота. 15. ПОД СТУК КОЛЁС СЖЕЧЬ РУКОПИСЬ? Залпом, одним глатком, взахлёб я выпил, впитал в себя эту драгоценную историю и только потом пришёл в недоумение: если мой папаша Драматург создаёт такие образы и такие коллизии, спрашивается, зачем я ему понадобился в качестве главного героя всей его странной книги. Наполеон Карлович, Вечный Жид ... да я уверен, что этим дело не кончится, и впереди меня поджидают захватывающие истории и яркие персонажи. Тогда зачем Я? Зачем? Сия тайна великая не по моему феликсову разумению. А может... может быть он и меня так выкрутит и так представит, что тоже стану нарицательным именем? А может и Я когда-нибудь смогу самостоятельно ... . Боже, что я болтаю... . И всё же скажу: возьму чистый лист бумаги и такое напишу, что мой Драматург пожалеет, что создал меня. Нет, это уже слишком. Даже если бы мне, персонажу, и удался какой-нибудь литературный завиток, папашка мой, по-моему, только обрадовался бы... . Однако, всё это бредни. А вот что делать с просьбой Драматурга насчёт уничтожения рукописи? Конечно, просьба сжечь рукопись тому, кому она попадётся , вполне могла быть чисто литературным приёмом. И, стало быть, делать это совершенно не обязательно. А если это не литературный приём? Тогда что же заставило автора обратиться с такой странной просьбой? Я не сомневался, что просьба была искренней, а потому поднялся с полки, вынул соответствующие страницы из папки и пошёл к купе проводников. Там ещё с вечера горела печь под титаном. Я бесшумно прошёл по ковровой дорожке к титану, прикоснулся рукой к бачку. Ещё тёплый. В печке одна зола. - Феликс, а ты честный малый. Только твоя честность , это честность компьютера. Ты сначала дочитай всю рукопись, а там решишь, - послышался голос Драматурга. Я оглянулся. Никого не было. - Иди, Феликс, не теряй времени,- вновь услышал я и понял, что голос существовал во мне. Ну, конечно же! Ведь я был его литературным персонажем. Я вспомнил фразу, сказанную им при Жандарме: нам, Феликс, предстоит нелёгкая работа!... А ещё Драматург говорил, что попробует со мной варианты потоньше, поинтеллектуальнее. Дьявольски, дьявольски интересно, нужно срочно бежать в купе и читать, каким же он видит меня на этот раз. Куда бросит? В какую эпоху и обстоятельства? Однако же, странный, странный заголовок... . Читать страшно... . Нет, нет, надо читать! 16. ХРОНИКА МЁРТВОЙ СОВЫ В НЕКРАСИВЫХ ОФИЦЕРСКИХ САПОГАХ ДОВОЕННОГО ФАСОНА 1995, январь. И как вам заголовочек?.. Мову отняло? Да я сам когда придумал - испугался. Поэтому на спектакль приглашу и посажу в первом ряду самых отважных: Македонского Александра, Цезаря Юлия, Бонапарта Наполеона, Троцкого Лейбу и Дудаева Джохара. Только бы быстрей слинять из этого вонючего госпиталя... Надо же! Хроника да ещё мёртвой Совы ... офицерские сапоги, да ещё некрасивые ... а словечко то: "фасон", да ещё, и довоенный... ... Извините..., вы ничего не видели только что? Нет? Врёте! Как всегда, пардон муа, нагло врёте! Вон они, вон они! - за холодильником! Спрашиваете, кто?.. Да бесы же, кто же ещё? Опять играют ... да я вас! Вон тот, слева, думает, что он Гарри Кимович Каспаров, а сам-то, сам-то всего лишь Достоевский Фёдор. Нарежет из красной моркови оранжевые кружочки и думает будто он играет в рулетку, игрок значит. Там у них по-игроцки надо на чёрные да на красные ставить. Вот он и ставит. А как он может ставить на красные, когда давным давно помер. Я не шучу. И меня не собьёшь демагогией, что дело его бессмертно. Знавали мы уже таких бессмертных, ох знавали. Да того же Толстого Льва с его кавказкими дружками Жилиным и Костылиным... Нет, ребята, уж если помер, то что дело, что тело - всё одно - мёртвое дело ... . Я их боюсь, мертвяков-то, хоть мне и советуют , чтобы я живых боялся. А теперь подумайте сами, с какой стати нам живых бояться, ежели у нас, у живых, одна и та же задача - не войти в положение мертвяка. Потому, ни ты, ни я не знаем, каково оно мёртвому живётся! Не знаем, да и только. А мёртвый может быть и знает, каково живому, да фиг скажет, у него свой резон молчать. Вот вы, у кого ещё сохранилась рука, поднимите-ка её, если кто из вас говорящего покойника видел! Йок, да? А хотите, я вас научу, как живого от неживого отличать? Понимаете, живой, он как бы всегда чего-то хочет: вырастить арбуз, купить чучело совы, усовершенствовать велосипед, посчитать деньги, а уж тётеньку покажи ему, живому, да он - и не говори! Вот хорошо, что о деньгах разговор зашел. Попадаются такие смешные живые, что деньги любят так крепко, что будто бы это и не деньги, а дети. Ничего себе детишки: зелёненькие, в белых буклях на голове, да ещё и по-русски ни гу-гу... Уан, ту, файв, тэн... Любят, жизни своей не жалеют ради бумажных ребятишек. Словом, одна беда с этими живыми. Зачем далеко ходить - нашего майора возьмите? Да живой, живой он, вот на этой койке лежит, на моей ... . Осколок весом с полкило возьми да и ляпни майору в грудь. А майор без бронежилета... Думал, ребятишки прикроют. А детки сами от этого осколка врассыпную из карманов... Осколок свой, Феликс, помнишь? Ты же его держал в руках, когда он ещё был вовсе и не осколком, а миной... Как удачно тогда получилось с этой списанной партией устаревших мин! Молодец чеченец, не выдал, не продал майора... А ведь была возможность... Что ни говорите, а гордый , честный народец. Об этом и Лермонтов знал ... так ... так, так ... . И смелой рукою Чеченец возьмёт Броню золотую И саблю стальную И в горы уйдёт Что я , балда, комплексую, подумаешь, мины сплавил... . Вон Михаил Юрьевич, великий человек, а признаётся же, что приторговывал какой-то бронёй золотою и саблей стальною... Феликс Сова, помнишь, сапоги кто-то разрезал, думали ноги перебило ... нет, майор, целые ноги, а сапоги некрасивые стали ... резаные ... рваные...фасона какого? Не знаю... . У всех у нас они довоенного, дочеченского фасона... . Вот мозги уже послевоенного, с поворотом... В ушах обрывки теплого бала А с севера снега седей Туман с кровожадным лицом каннибала Жевал невкусных людей... ... Огонёк последнего вагона метропоезда видели? Это и есть сейчас моё сознание... Земля имеет форму шара, стало быть, поезд всё время идёт по кривому туннелю. Значит, огонёк обязательно исчезнет. Как обидно! А вдруг повезёт и огонёк не исчезнет? Но тогда придётся признать, что земной шар плоский. - О чём это он? Майор опять без сознания. Метро ... плоский земной шар, - серебряным ручейком звучит голос медсестры. - Да, но ведь Маяковского он читал с открытыми глазами, в сознании, - это уже Дина Имрамовна, врач! А вы уверены, что это Маяковский? Ну конечно же! - Это ещё из довоенного, наверное начало 1914 - го ... Довоенного ... довоенный ... довоенного фасона ... . Резаные, рваные, некрасивые сапоги... Хроника Мёртвой Совы в некрасивых офицерских сапогах довоенного фасона!!! Ты валялся на куче щебня, майор в этих сапогах. Это они тебе отомстили... . Да, да ... За Родину, за Сталина отомстили... Генерал Дудаев отомстил и за Родину, и за Сталина... - Товарищ военврач, командующий будет здесь с минуты на минуту ... . Нельзя как-нибудь успокоить этого раненого майора? - опять сестричка. ... Это они меня хотят успокоить. А мне нельзя, нельзя успокаиваться. Уснёшь - не проснёшься... Кореш, держи сознание! Гибель иначе, держи, падла, держи, держи! Ты ведь Феликс, а значит счастливый. Вспоминай что-нибудь... Номер своего "Жигулёнка" хотя бы... А ведь помню: девятнадцать сорок четыре... Что-то страшно знакомое это? девятнадцать сорок четыре... так ... так... Да это же 1944. Держи сознание, пацан. Молодец! В 1944-м депортировали чеченцев. Всю Чечню! От младенца до аксакала ... . В Сибирь их, на Север, в казахстанские степи голые, чтобы только на пачке "Казбека" горы видели. Майор Сова, пока живой держи в голове эту хронику! В 1944-м уехала Чечня в красных товарных вагонах и в этом же со (рок! рок! рок!) четвёртом родила своего мстителя ... да кого же ещё - генерала Дудаева... Кавказ подо мною, один в вышине... Какая тищина... ни журчания ручья, ни хруста ветки, ни комариного зуда. Это я лечу над Кавказом. Улетаю куда-то или прилетаю? Какая разница! Я - птица, и очень похоже, что стервятник. Когда-то , в последней своей жизни, я был человеком. Странно, как всё странно! Меня там учили, что Земля имеет форму шара, правда, я и тогда сомневался. А сейчас отчётливо вижу - шар совершенно плоский как блин, как лаваш. А вы знаете, ничего ведь зря не бывает, случайности исключены. Вот была же у меня до чеченской войны фамилия птицы - Сова. Не сладил я с такой фамилией. Сова - мудрая птица, это мне, наверное, ещё на следующую жизнь уготовано. Пусть не Сова, пусть Стервятник. Но ведь птица, птица! Тут самое главное, чтобы самолётом не стать. Хуже нет, когда в следующей жизни становишься самолётом или танком. Одна половина людей будет тебя ненавидеть и целовать, да только "Стингером" или гранатомётом! Кавказ подо мною... - ... А майор-то наш молодчага! Вторые сутки подряд спит ... на выздоровление, значит ... вот это организм... пульс шикарный, давление - тьфу, тьфу, тьфу..., - это моя красавица Нина Имрановна, доктор. - Спасибо доктор. Я вас слышу. Люблю, когда меня хвалят. Это недостаток, конечно, но он уже не первый раз возвращает моё сознание ... . Спасибо ... Дайте мне, если можно, полстакана красного сухого вина! Да не ослышались вы, не водки, а красного сухого вина. Спасибо. Теперь не бойтесь, выжил я... Из ума выжил, да это не сейчас, а тогда, два года назад. Этот чечен сказал, что приедет за другой партией мин, тогда, дескать, окончательный расчёт. Приехал ... а капусту не всю привёз, не всю ... а ведь договаривались... За нож, главное, хватается, сволочь немытая... Ну сдал я его, сдал... Знал, что народ не болтливый, честный , не нашему прапору чета... Ну всё, проехали... Главное, теперь у меня квартира есть, сам заработал, от наших начальников только одни обяцанки - цацанки... Теперь и жениться можно... Да и на "бэ-эм-вэшке" собственной хочется покататься, потому как "Жигуль" он и есть "Жигуль"... Что вам ещё рассказать... А ... вот. Может слышали, у нас в батальоне служили два офицера: Жилин и Костылин? Я лично Жилина больше любил: умный, спортивный такой, а Костылин так себе, размазня. Оба командирами танковых рот были. Когда в Грозный под Новый год входили ... словом, видит Жилин, загорелся танк Костылина, а Костылин, квашня этакая, вылазит из люка, да не может никак. У Жилина танк не горит, правда, но и двигаться не может - обе гусеницы перебиты из гранатамёта... Ага, из того самого ... Выскочил Жилин из танка, пули свистят, одна даже в бронежилет толкнула, подбегает к танку Костылина, вытаскивает его из люка, подсадил его на себя, подхватил руками под ляжки, вышел на дорогу, поволок. Костылин говорит: - иди один, за что тебе из-за меня пропадать. - Нет, не пойду, не годится товарища бросать... ... Эх, как наша русица в школе обрадуется, если живым выйду из госпиталя. Ты, говорит, Феликс, наверное, писателем станешь. У тебя, говорит, стиль и память. Молодец, что классику наизусть учишь... . Да ... я не досказал вам про Жилина и Костылина. Схватили их чечены, там подвал в Президентском дворце был, и спустили их в эту яму. Мулла прокричал, затихло всё... . Поглядел вверх - звёзды высоко на небе блестят, крышу-то разбомбили, и над самою ямой, как у кошки, у Дины глаза в темноте светятся. - Ну, вы и даёте, майор Сова! - это голос военврача Льва Николаевича Толстого. Да какой же Президентский дворец, какие гранатомёты и, вообще, что такое танки? А сам всё бороду теребит, большая такая у него борода, да вы не хуже меня знаете... . Надо же, не сиделось старику в тепле, в Ясной Поляне, пошёл истину искать... . Да хоть бы лета дождался, а то ночью, в холод ... . Вот тебе и истина теперь. Холмик маленький, ни креста, ни памятника, ни эпитафии... между прочим, средний возраст контрактника 27 лет, 30 процентов холостяки... . Как Жилин, значит, тот тоже не женат был и маменька ему невесту приискала; и умная, и хорошая, и именье своё... А Костылин, дурак, конечно, испугался из кавказкого плена бежать, размяк, стал ждать пока выкупят. Дина, Дина, где ты сейчас, ангелочек мой чеченский... Прикипела ты всей детской душой к добряку нашему Жилину, командиру танковой роты. Когда ему, значит, подсобила в побеге, расставаться стали, то ухватилась за него: шарит по нём руками, ищет - куда бы лепёшки ему засунуть. - Спасибо, - говорит, - умница. Кто тебе без меня кукол делать будет? - И погладил её по голове. Как заплачет Дина, закрылась руками, побежала на гору, как козочка прыгает. Только в темноте слышно - монисты в косе на спине побрякивают. А Жилину, значит, когда пришёл к своим, танковый батальон дают с бывалыми солдатами. Жилин и говорит генералу: спасибо за доверие, но вот вам рапорт об увольнении , никогда, говорит Жилин, даже пистолет не возьму в руки. Стреляйте меня, пятьдесят восьмую мне шейте или, какая там она сейчас, измену Родины клепайте, а не смогу я больше... - Нужен ты нам, трус поганый, гадёныш вонючий, вон из армии! Так бы квартиру поимел. Болван, было бы куда бабу привести, а теперь ходи со шкурами по подъездам! Вон из армии! - ... О! Да вы ли это, майор Сова! - голос целителя моего, Дины Имрановны. Какой же вы герой ... ведь ещё два дня назад про каких-то зелёных ребятишек в буклях талдычил и, про невкусных людей и про плоский земной шар. А сейчас ... а сейчас ... а сейчас ... а сейчас... а сейчас... час... .... И падает казак, В очах его смертельный мрак, Ему не зреть родного Дона, Ни милых сердцу, ни семью, Он жизнь окончил здесь свою. ... Ни сверчка, ни воробушка, тихо лечу, никого навстречу... Да я и не хочу ни с кем больше встречаться. Здесь каждый сам по себе... . Хотел сказать "живёт", да больно смешно звучат тут у нас слова с корнем "жив" и "жить" ... А вообще-то, пардон муа, обманываю я вас всех. Хочу! Очень хочу встретиться с девочкой Диной, но здесь мне уже никто не поможет, ни Лев Толстой, ни Джохар Дудаев... ... Сглазила меня тогда доктор в лазарете, ведь уже шёл на поправку, "Кавказкого пленника" читал наизусть. А я не жалею. Сейчас я свободен. Мой путь над плоским земным шаром имеет начало, но нет у него конца. Я понял, что есть самое главное в моём тихом и вечном полёте. Это хотеть, но Боже упаси, никогда не встретить здесь тринадцатилетнюю чеченскую девочку Дину. Аллах заступится за неё и ей всегда будет 13 лет. Дина всегда будет жить только на земле, потому что стольким ещё людям нужна будет помощь её тоненьких рук и её золотого доброго сердца. Дина всегда будет жить на земле, плоской как круглая спасительная лепёшка, которую она сунула русскому офицеру Жилину перед его побегом из кавказкого плена. А я буду готовиться к суду Божьему. Судить меня, как и положено, будет тройка. Тройка справедливых и мрачных ангелов, и я уже сейчас знаю их имена: Лермонтов, Толстой, Маяковский. Все трое превосходно знают Кавказ, все трое держали в руках оружие. 17. ПОД СТУК КОЛЁС. ПОВОРОТ НОЖА. Я лежал на полке в полнейшем оцепенении, потому что не мог понять, как же это мне удалось забыть такие, может быть самые гнусные страницы собственной биографии. Но каков Драматург! Нет, чтобы просто ударить ножом по рукоятку. Ему ещё захотелось и повернуть нож, разрывая аорту. Метафора всё это, конечно, но ведь то, как он описал мою жизнь в Чечне от первого, от моего же лица - и есть поворот ножа. Я забыл, а он помнил в деталях даже мой бред, бред майора Феликса Совы перед смертью. Отвлечься, нужно срочно отвлечься ... Тра-ля-ля... тра-ля- ля... 18. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ. СТРАХ - Что-что-что? А ну громче! - это я виртуальному читателю, ведь слышу как гундит и гундит он что-то себе под нос, а я никак не разберу. Напрягись ухо, не подведи! - И это всё вы называете романом? - уже отчётливо разбираю слова. - А собственно, в чём дело? Что вас, позвольте спросить, не устраивает? Нет сквозного сюжета? Где пламенная любовь, где женщина, так? Ну, задавайте, задавайте же свои дурацкие вопросы! А я вас спрошу, в каком тысячелетии живёте, господа? Мелодрамы надо было читать в девятнадцатом веке. По горячке, правда, ещё и в двадцатом кое-кто строчил по-старинке. А сегодня, драгоценные, накатил двадцать первый век, а следовательно, третье тысячелетие. Ему и задавайте вопросы, почему сейчас пишется по другому. А главное... Век то какой мы пережили... Войны, революции, самозванцы-диктаторы, глумление над церковью, культ двойного стандарта морали, взлёт поэзии в суровые годы и почти полное её исчезновение в годы, когда всё можно. Больной век, больное творчество. Однако же любителей классического повествования и пламенной любви тоже потешу. Только не сразу... Просто я снова готовлюсь к прыжку, и опять в сторону от ожидаемого сквозного сюжета. Хотя - это смотря что считать сквозным сюжетом. Не будете же вы спорить со мной, что, к примеру, спасение Человечества в холодной войне, есть классический сквозной сюжет? То , что вы сейчас прочитаете, я мог бы издать отдельно. Но все уже убедились, что я щедрый Драматург. К тому же многим молодым людям прояснится, отчего их фазеры-мазеры, или просто предки, нервные такие, скучные и назойливые. Было, было в 20- ом веке нечто такое, что повлияло, оставило отпечаток в душах людей Старого и Нового Света. Попробуй, убери отпечаток папоротника с угольного пласта. Разве что раздробить уголь и сжечь. Так и тут. А вот таким папоротником оставившим след в психике человека второй половины 20-го века был Страх. Страх и только страх, а вовсе не Уланова, Луис Армстронг или "Битлз" объединяли Штаты, Советский Союз и Западную Европу. Объединял, сковывал и прижимал их друг к другу. Вот бы и прожить человечеству в обнимку всю жизнь, так нет. Подумалось вдруг моим соотечественникам, что если распилим ракеты, то сколько тазов и водонапорных башен понаделаем. Сказано - сделано. И вот, пока трудовой народ пилил ракеты, я писал пьесу о том, что должно было получиться после этого. Такие вещи обязательно надо знать всем, в том числе и моему многоликому Феликсу. Он сейчас едет в скором поезде, читает пухлую рукопись и вот-вот наткнётся на эту главу. Собственно, это даже не глава, а грустный фарс под названием "Гондольер из Генерального Штаба". Можно назвать и покороче: "Почётный европеец". Словом, опять драматургия. Да! Чуть не забыл . Глаза слезятся, хотел на гонорар за "Наполеона Карловича"тёмные диоптрийные очки. Но пока утверждали и ставили спектакль, денег хватило лишь на оправу. Стёкла поставлю попозже, если повезёт с "Гондольером". 19. ГОНДОЛЬЕР ИЗ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ИЛИ "ПОЧЁТНЫЙ ЕВРОПЕЕЦ". 1996 год. ... Начало 80-х годов ХХ века. Москва. Панно на фронтоне дома "НАША ЦЕЛЬ - КОММУНИЗМ". ... Гудят, гудят фабричные гудки... Это в СССР один за другим умирают Генеральные секретари. Трое подряд! Брежнев, Андропов, Черненко... ... Чёрные рамки вокруг портретов в газетах. Зритель видит газеты в руках людей, стоящих в бесконечной очереди. Вот только что был портрет товарища Леонида Ильича Брежнева, как на тебе - уже портрет Юрия Владимировича Андропова, но и этого мало - вот уже и Константин Устинович Черненко сурово смотрит из чёрной газетной рамки на женщину в очереди ... Башни Кремля будто нацелены в небо на манер баллистических ракет. А вот и натуральные ракеты. Башня - ракета, башня - ракета ... Гудки, гудки ... Однако, великий мор на руководителей СССР никоим образом не отражается на рутинной жизни Генерального Штаба на Арбатской площади. Да вот хотя бы взять отдел планирования нанесения ядерных ударов /Западное направление/. Тут, на Западном направлении совершенно другие страсти и другие эмоции. Сегодня начальником отдела назначен и уже вошёл в должность полковник Бред. Офицеры отдела слышат приближающиеся тяжёлые шаги нового начальника. Дверь вот-вот распахнётся... Распахивается. Прямо с порога, ещё на ходу полковник Бред показывает товар лицом: Товарищи офицеры! Ваш прежний начальник, полковник Дерьмоедов, влюбился в бурятскую женщину и едва не принял буддизм. Он позвонил генералу и процитировал Будду: "Если мужчина не уничтожил до конца свои похотливые вожделения, связанные с женщиной, то и его душа будет долго привязана ко всему мирскому, подобно тому, как молодой телёночек привязан к вымени своей матери". А мои, говорит он, вожделения, можно сравнить с баллистической ракетой, стыдно на улице показаться, поэтому мне нельзя ходить на службу. Словом, аморальный тип и мы о нём больше не вспоминаем. Теперь я, полковник Бред, ваш новый начальник. Начну с вопроса. Приходилось ли кому-нибудь из вас проверять у ваших детей знание таблицы умножения? Немедленно поднять руки, кому приходилось! ... Ну как тут не подымешь руку, надо, надо поднимать... А окрылённый полковник тут же каверзный вопрос майору. -- Майор Шизюк, для чего вы это делаете? ШИЗЮК. Никогда не задумывался, товарищ полковник. Если дадите время, завтра отвечу. БРЕД. В каком классе ваш сын? ШИЗЮК. У меня дочь. БРЕД. Не юродствуйте. В данном случае это не имеет никакого значения. В каком классе дочь? ШИЗЮК. В девятом... Офицеры все как один засмеялись... БРЕД. Смефуёчки, да? Запомните, нам смеяться некогда. Пока мы будем смеяться, вражеская ракета приблизится к нам ровно на то расстояние, которое она пролетит за время вашего смеха. Я запрещаю смех с этой секунды. Понятно? А Шизюк молодец, что у девятиклассницы проверяет таблицу умножения. Кстати, товарищ Шизюк, а как у Вас лично обстоит дело со зна- нием таблицы? А? Шестью шесть?! ШИЗЮК. Тридцать шесть! БРЕД. Отлично! Вот именно, Шизюк, тридцать шесть! А проверить никогда не вредно. Сейчас я и проверю вас... Какие виды объектов существуют для применения ядерного оружия? ... Офицеры от неожиданности пооткрывали рты, потому что ответ на этот вопрос они знали с первого месяца обучения в ракетном училище. А что поделаешь... Надо отвечать. ШИЗЮК. Существует пять видов объектов, против которых возможно применение ядерного оружия. Первое. Административно-промышленные объекты /АПО/. Грубо говоря -- крупные промышленные города. Второе. Авиабазы /АБ/. Третье. Военно-морские базы /ВМБ/. Четвертое. Склады ядерного оружия /СЯО/. БРЕД. Попрошу не путать с Дэн Сяопином. С Китаем пусть разбирается Восточное направление. ШИЗЮК. Пятое. Командные пункты /КП/. ... Голос у Шизюка звенел, отвечать было приятно, потому что шестью шесть - тридцать шесть, а дважды два - четыре, а военно-морские базы - это ВМБ. Бред, суровый Бред, сейчас гордился своим офицером, будто бы он, его офицер первой же ракетой накрыл проклятое логово... Однако, быстро убрал тепло из глаз и жестко спросил подполковника Кровопус- кова: "А что такое попутные объекты?" КРОВОПУСКОВ. Попутные объекты - это такие объекты, которые неминуемо пострадают при нанесении ядерного удара по основному объекту. Например, удар по авиабазе /АБ/ авто- матически превращает близлежащий город в попутный объект. БРЕД. Мы сработаемся! Вы знаете главное, остальное знают вычислительные машины. Майор Заумкин! Как называется персональная вычислительная машина? ЗАУМКИН. Компьютер! БРЕД. Мы сработаемся! Подполковник Зубодробиленко! Чем отличается ядерное оружие от обычного? Подполковника Зубодробиленко подбросило с места, как из катапульты. БРЕД. Садитесь. Вижу по глазам, что знаете. Мы срабо-таемся! Спасибо! ОФИЦЕРЫ. Служим Советскому Союзу! Бред внезапно поворачивается к двери и исчезает за ней. Тишина, муха пролетит. Стеклянные глаза офицеров... Кровопусков нарушает тишину: -- Да... Влямзились мы, ребята, по самые уши с нашим начальником... ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Натуральный подпоручик Дуб из "Швейка"... КРОВОПУСКОВ. А наш бывший шеф - просто сволочь. Нас на бабу променял. В бурятку, понимаешь, влюбился, буддизм ему подавай... Да я б его тут же на Арбате с такой бабой познакомил! Надо же. Стал свой член сравнивать с баллистической ракетой! ЗАУМКИН. Хана нам теперь, кранты без Дерьмоедова... ... И опять вязкая тоскливая тишина. Шизюк хоть и не сказал ничего порочащего командира, но безнадежно и солидарно молчал. Резко отворилась дверь, и в тёмном проёме её застыл полковник Бред. Каждому посмотрел в глаза и сказал: - Товарищи офицеры, я дал вам одну минуту, чтобы вы обменялись первыми впечатлениями от меня, вашего нового начальника. Под полковник Кровопусков, ну как, обменялись, обсудили? КРОВОПУСКОВ. Так точно! БРЕД. Прошу доложить общее мнение. Приличное дерьмо, не так ли? Правду и только правду!.. Дерьмо? КРОВОПУСКОВ. Так точно! ... Гора с плеч свалилась у полковника Бреда. Расцвёл и просветлел, оценил мужество подчинённых. БРЕД. Наконец-то, наконец попадаю в здоровый, честный и порядочный коллектив. Мы сработаемся! Итак! ... Полковник понизил голос чуть не до шепота и продолжил: Итак, получен новый план боевого применения. Последний был ровно 2 года назад. Прошу проверить распечатки, не вкралась ли где ошибка. Там, наверху, есть мнение, будто кто-то из вас упорно выводит Венецию из-под ядерного удара. Я, конечно, далёк от мысли, что вы делите выручку с венецианскими гондольерами, но проверить придётся... . И захохотал. ... У подполковника Кровопускова начинается видение.Будто бы он, Кровопусков, в костюме гондольера причаливает свою гондолу в районе площади Святого Марка в Венеции. Его уже ждут туристы в форме офицеров Советской Армии. Да, это они, они, офицеры отдела планирования нанесения ядерных ударов. Это они, его боевые товарищи. Среди них почему-то и бывший шеф полковник Дерьмоедов. Он стоит под руку с женой-буряткой. Полковник Бред тоже, естественно, здесь же. Он поддерживает бурятку под другую руку. Всей компанией садятся в гондолу. Звуки мандолины рвут офицерские души и уши, они ведь знают, что Венеция - город их Западного направления. Они знают, что Венеция - это вовсе не каналы, Соборы и музеи. Они знают, что Венеция, прежде всего, "попутный объект". Попутный-то попутный,а ведь всё равно жалко. До слёз жалко Венецию... БРЕД /в гондоле/. Над чем это вы задумались, подполковник Кровопусков? Кровопусков в ужасе смотрит на сурового полковника. ... Москва. Генеральный Штаб. БРЕД. Повторяю. Над чем это вы задумались, подполковник Кровопусков? КРОВОПУСКОВ. Товарищ полковник, вы когда-нибудь путешестввали в гондоле в районе площади Святого Марка в Венеции? БРЕД. А вы путешествовали? КРОВОПУСКОВ. Да, только что... И все мои товарищи там были... и даже наш бывший шеф, а ваш бывший дружок, полковник Дерьмоедов с женой-буряткой. БРЕД. Да мне наплевать на его бурятку. Буддизм, понимаешь, развёл в Генеральном Штабе. Да где? Хоть бы на Восточном, куда ни шло, а то ведь на Западном направлении! КРОВОПУСКОВ. Зачем же вы, товарищ полковник, плюёте сейчас на бурятку? Вы же лично поддерживали её под левый локоть. У меня свидетели! Это было у площади Святого Марка! ...Накалённая тишина. И только тихий голос майора Заумкина: Видите, Шизюк,.. вот оказывается, как сходят с ума... Держитесь изо всех сил, а то у вас подходящая фамилия. Полковник Бред поправил причёску, галстук и только потом нажал на кнопку: - В помещение 007 срочно прислать врача и двух санитаров! Отпускает кнопку и уже ласковым голосом к Кровопускову: -- Я всё вспомнил. Сейчас вас, Кровопусков, отвезут в Венецию на берег лагуны у площади Святого Марка. А я подъеду попозже. ... Видение Кровопускова. Венеция. Гондола с офицерами Генерального Штаба отчаливает от берега. КРОВОПУСКОВ-ГОНДОЛЬЕР. Ребята, с вас, моих боевых товарищей, ветеранов холодной войны, я не возьму ни одного сольди. А вот ты / это на Бреда/ сейчас же выкладывай зеле- ные, а то искупаю, сука! Выкладывай, выкладывай - это на спасение Венеции от ядерного удара. Торпедный катер с санитарами догоняет гондолу. ... Москва. Генеральный Штаб. Та же комната, те же офицеры. Нет только подполковника Кровопускова... . Сейчас в госпитале ему ставят диагноз. БРЕД. Вот что значит много читать! Кровопусков просто забыл, что мы здесь сидим не для того, чтобы читать, а для того, чтобы считать! Всё! Забыть! Сняли тему! За распечатки! Офицеры изучают распечатки, слышится бормотанье: Барселона... Милан... Копенгаген... Гамбург... ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Товарищ полковник, тут явная несправедливость! Опечатка в распечатке! БРЕД. Короче! ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Тут Трир в попутные попадает, Трир!!! БРЕД. Туда ему и дорога! ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Да это же... священный город для каждого прогрессивного человека, для каждого коммуниста! БРЕД. Вы отелитесь, наконец? В чём суть дела? Чего вам дался этот Трир? Может ваш дедушка живет в Трире? ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Это не только мой дедушка, это дедушка всего прогрессивного человечества! БРЕД. Вы намекаете, что у вашего деда миллионы внуков? ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Сотни миллионов!!! Это же родина Карла Маркса! Он в Трире родился... БРЕД. В попутном объекте? ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Ну, наконец-то! Да, угораздило нашего великого учителя родиться в попутном объекте. БРЕД. Не расстраивайтесь, Зубодробиленко. Я, например, в Рязани родился, на родине Есенина. "Выткался над озером алый свет зари... " ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Ну, ва-а-а-ще! То Вы, а то Карл Маркс, основоположник! И еще неизвестно, как там у них в НАТО, счи- тается ли Рязань попутным объектом, или о ней ни один таракан не знает. Зато у нас Трир подлежит уничтожению из-за близости АПО Люксембург. Я обращусь с рапортом к Начальнику Генерального Штаба, что вы захотите погубить родину Карла Генриха Маркса, который вурдэ ин альтэн дойчэн штадт Трир гэборэн! ... Портрет Карла Маркса, что висел на видном месте, как показалось, почудилось и повиделось подполковнику Зубо- дробиленко, вдруг, как это бывает в мультфильмах, ожил и закричал по-русски с ярко выраженным немецким акцентом: -- Полькофник зейчас визовет занитарофф, но ви штойте на звоём! Будьте хорошим коммунистом, гэноссэ Зубодробиленко. Феть им дай волю, они и родину Энгельза накроют ракетой. Держитесь, майор! Друм линкс, цвай-драй, друм линкс, цвай драй! ЗУБОДРОБИЛЕНКО/ торжествующе/. Дождались, полковник? Я знал, что дед вам врежет как следует! Партбилет на стол! На стол партбилет, кому говорят!.. Вам дай волю, вы и Гамбург, родину Тельмана, накроете, и Роттердам, родину Эразма Роттер дамского не пожалеете. И всё под видом, что Роттердам круп- нейший порт в мире... ... Видение подполковника Зубодробиленко. Карл Маркс и Эразм Роттердамский не то в Трире, не то в Роттердаме пытаются тростью отогнать бронетранспортёр, с которого спрыгивают санитары и вырывают из старческих рук Карла Маркса и Эразма Роттердамского подполковника Зубодробиленко. Вырвали, затолкали в санитарный бронетранспортёр и уехали. Маркс и Эразм Роттердамский, глядя на уходящий броне транспортёр, запели хором: "Вставай, проклятьем заклейменный..." ... Возвращение в суровую реальность. А это Москва, Гене- ральный Штаб. Вот уже осиротел и компьютер подпол- ковника Зубодробиленко. В комнате полковник Бред и два майора: Шизюк и Заумкин. ПОЛКОВНИК БРЕД. Надеюсь, среди оставшихся нет состра- дальцев? Признавайтесь! Трир, понимаешь ему жалко... Да каждому школьнику известно, что Карл Маркс и без нашей помощи уже давно на том свете, а похоронен вообще в Лондоне. А вот что с Лондоном делать, пусть голова болит у офицеров из соседней комнаты. Это их город, их, потенциальных осквернителей праха великого учителя. Впрочем, до этого дело ещё не дошло... Вздохнул полковник, замолчал, задумался, голову опустил, а через несколько секунд выдавил из себя самые нужные и сокровенные слова двум уцелевшим офицерам: -- Товарищи, сегодня мы потеряли двух человек. Это были лучшие из лучших, талантливые, думающие, яркие личности Западного направления... Это всё она, Холодная... Прошу почтить их память вставанием. Садитесь! Полковник Бред, сделав вид, что смахивает скупую мужскую слезу, резко выходит за дверь. ШИЗЮК /нарочито громко/. Хороший мужик, сердечный, он мне нравится! ЗАУМКИН. Да не глухой я. Ты, Шизюк, лучше скажи, сколько лет перехаживаешь майора? ШИЗЮК. Ну, полтора года, а ты это к чему? ЗАУМКИН. Молодец ты, Шизюк, скоро дадут подполковника. Ты только даже ночью тверди, что Бред - отличный мужик. ШИЗЮК. Да, Бред - отличный мужик! Можешь не ехидничать. Дверь распахивается. Бред на пороге. БРЕД. Спасибо, Шизюк. Вы меня крепко поддержали мораль но. Вы первый, кто обо мне говорит добрые слова за глаза. Я ценю это. Мы сработаемся. А вот кое с кем /острый бредовский взгляд на Заумкина/ будем разбираться. Все офицеры свободны, а вы, Заумкин, останьтесь. Все офицеры, а это один Шизюк, выходят. Заумкин остаётся. БРЕД. Послушайте, Заумкин, помните ли вы, что минуту назад советовали Шизюку? ЗАУМКИН. Да как же не помнить? Отлично помню. Я ска- зал Шизюку, чтобы он даже ночью твердил, что Бред - отличный мужик. Может быть, я плохой психолог, но это моё убеждение, что вы, извините уж, - отличный мужик! БРЕД. А Дерьмоедов тоже был отличный мужик? ЗАУМКИН. Отличный мужик никогда бы не связался с буряткой-буддисткой. То есть теоретически это возможно. Конечно, при условии, если ты разрабатываешь Восточное направление: Япония, Китай, другие буддистские державы. Но чтобы у нас... на Западном -- исключено! Пусть эта женщина будет католичкой. Пусть! Пусть лютеранкой. Да ради Бога! Но чтобы буддистка - исключено! БРЕД. А вы умный человек, Заумкин. Сколько вы уже майора перехаживаете? ЗАУМКИН. Два года доходит... БРЕД. Пятая графа тормозит? ЗАУМКИН. Она, проклятая, хотя у меня в паспорте полный ажур. БРЕД. Ажур ажуром, а как говорят, бьют ведь не по паспорту, а по морде. Всё эти сволочи из кадров... Бьют толкового офицера. Я вам обещаю - через три месяца вы - подполковник. С сегодняшнего дня я вас повышаю по службе. Теперь вы - мой заместитель. ЗАУМКИН. А я думал, вы Шизюка назначите... БРЕД. Шизюка? /хохочет/. У Шизюка уже есть задание от моего заместителя. Он должен постоянно твердить, что Бред -- отличный мужик. Так вот пусть и твердит... Ха-ха- ха... Послушайте, Заумкин, вы как... свободны сегодня вечером?.. Если немножко расслабиться, а?.. Это я вам не как начальник своему заместителю, а как мужчина мужчине... ЗАУМКИН. Какое совпадение! У меня совершенно свобод- ный вечер. Моя жена, впрочем, наверное, как и ваша, уехала на дачу. Не будем терять время. На улице Заумкин влетел в телефонную будку и набрал явно привычный номер: - Роза Соломоновна? Угадали, угадали, угадали... А вот сейчас и не угадали ... . Ну, наконец-то. Да, я не один... блестящий мужчина! - И прикрыв микрофон ладонью, обернулся к полковнику: - Нас ждут с вами, ну как? -- А это не западня ЦРУ? - как бы поёжившись /ведь хочется же, да ещё как!/, спросил полковник. Не убирая ладони с микрофона, Заумкин ответил: -- ЦРУ исключено, разве что МОСАД, но ведь и мы не промах! Шутка не очень понравилась полковнику, поэтому он подозрительно оглядел стены телефонной будки, напичканные, по его мнению, электронными жучками. -- Идём, -- уже решительно даже не ответил, а при- казал полковник, как бы напоминая, кто здесь хозяин. ... Вечерняя Москва. Поток машин. Двое офицеров, отделившись от уличной толпы, входят в высотку на Котельнической. В лифте Заумкин нажал на кнопку 26-го этажа. -- Нам сверху видно всё, ты так и знай, - сказал полковник и расхохотался. ... Открылись двери квартиры и в ярком свете прихожей полковник увидел то, что и хотел увидеть. На пороге стояла броской восточной красоты женщина. Подруга Заумкина даже не глядела в его, Заумкина, сторону. Она плотоядно впитывала глазами полковника Бреда. Подчинённый вмиг ощутил ситуацию и этак расслабленно, как старому товарищу, обронил: -- Так значит - как договорились... Ну - до завтра! И испарился. Нет больше Заумкина в квартире с одинокой красавицей. Только вздохнул бесшумный лифт, опуская его с облаков на грешную землю... А в это время уже в гостинной полковник Бред, не сводя глаз с красавицы, щёлкнул замочками дипломата, достал шампан- ское, шоколад и... книгу. БРЕД. Майор говорил, что Вы владеете французским... . РОЗА СОЛОМОНОВНА. Это мой родной язык, полковник. Превратности судьбы... Таки да! БРЕД. А вот в этом романе - развратности судьбы. Такое чтиво развлечёт Вас на досуге. Роман называется "Эммануэль". Его написала жена французского дипломата в Таиланде... . РОЗА СОЛОМОНОВНА. Вы таки необычный полковник. Я таки много слышала об этом романе. Но ведь у нас порнуху не купишь ни за какие деньги... Таки да! БРЕД. Вот поэтому-то он теперь ваш, этот роман. Ваш, Роза Соломоновна..., а может быть... этот роман наш? Полковник Бред знал, что такое душа женщины. Собствен- но говоря, ему даже и не требовалось знание женской психологии, женщины сами, сразу, безоглядно влюблялись в Бреда. Дело в том, что мужской ум быстро утомляет женщину, а вот когда перед тобой такой молодец, как Бред, любая околесица из его уст, кажется ей оригинальностью и шармом. Но это всё наши с вами дурацкие размышления. Полковник же Бред и Роза Соломо- новна не размышляли на отвлечённые темы, а сразу же принялись за извечное дело. Словом, вы уж нас извините, но пара в постели. Только дым коромыслом... И вот, наконец... РОЗА СОЛОМОНОВНА. А вы... /да как захохочет/ вы самый сильный человек планеты... Значит, Таиланд, говорите? БРЕД. Не понял. При чём тут Таиланд? РОЗА СОЛОМОНОВНА. Эммануэль Арсан, жена дипломата в Таиланде... Это Вы сказали... Таки да! БРЕД. Ах, да... Таки да /хохочет/. РОЗА СОЛОМОНОВНА. Таиланд... Как хочется в Таиланд... БРЕД. Странное, однако, желание. Всем женщинам с кем я был /захохотал/ всегда хотелось во Францию или Италию. РОЗА СОЛОМОНОВНА. Ну что вы, полковник? Где во Франции или Италии вы найдёте столько буддистских пагод, столько буддистских монастырей? Ведь в Таиланде всё пропи- тано буддизмом! Таки да! Бред вскочил с постели, как ошпаренный, как поражёный чёрт знает чем! Всё, всё мог предполагать полковник, например, что она шпионка ЦРУ, что сейчас за бокалом шампанского исподволь начнёт сначала разговоры, допустим, о том, как сейчас хорошо, и всё это может оборвать ядерная война. Затем пойдут разговоры поконкретней... . Но чтобы буддизм! -- Вы сторонница буддизма? - взревел полковник Бред, - а уж не бурятка ли вы? РОЗА СОЛОМОНОВНА. Ну, какая же из меня бурятка, полковник? Вы чем-то взволнованы? Вы страдаете? Вы не любите буддизм? Ой, вы не любите буддизм! БРЕД. Тысяча чертей! Снова буддизм! Но ведь я же не Дерьмоедов! РОЗА СОЛОМОНОВНА. Вы не Дерьмоедов, нет. Дерьмоедова я хорошо знаю. Мы с его женой большие подруги. Вот она-то как раз бурятка. Таки да. Нас Заумкин познакомил, спасибо ему. Когда мы с ней остаёмся вдвоём, у нас наступает полная нирвана. Понимаете, полковник? Хотя Вы пока что в буддизме ещё новичок. Только приступаем... БРЕД. А Заумкин-то сам уж не буддист ли случайно? РОЗА СОЛОМОНОВНА. Что значит случайно? Буддист, конечно, и причём глубочайший! Он так тонко чувствует Сидхартхе Гаутаме! БРЕД. А это ещё кто такой? Не из индийской ли разведслужбы? РОЗА СОЛОМОНОВНА. Ваш папа пил? БРЕД. И мама пьёт... По праздникам, конечно... РОЗА СОЛОМОНОВНА. Вот что значит зачинать ребёнка по праздникам... Я Вам о Будде говорю, о Шакья Муне, пони- маете? А вы мне верзёте про индийскую разведку... БРЕД. Я думал... РОЗА СОЛОМОНОВНА. Ох, полковник, полковник, да как я погляжу, вы совершенный профан в буддизме. Это же пятый век до нашей эры... Ну, надо же /смеётся/. Будда просветлённый - агент индийской разведки... Запоминайте же хоть суть дела. Итак, в центре буддизма, как учения... ... Начинаются видения полковника Бреда под акком- понимент мелодичного рассказа Розы Соломоновны о сущности буддизма. Бритоголовый полковник Бред в одеянии буддистского монаха рядом с Розой Соломоновной направляется в буддистскую пагоду. Вместе с ними идёт ещё одна пара, это разжалованный полковник Дерьмоедов с женой буряткой. Они туда же, в храм. Суровый бритоголовый священник, а это никто иной, как Заумкин, приветствует обе пары такой вот речью: -- Товарищ Бред, Бангкок -- это не место любовных игрищ, это прежде всего АПО /административно-промышленный объект/, а наш храм попутный объект! Запомнили? ... Москва. Котельническая. Полковник Бред в квар- тире Розы Соломоновны. РОЗА СОЛОМОНОВНА. Не бойтесь буддизма, полковник. Вы уже почти буддист. Вам осталось запомнить четыре благо родных истины: страдание, его причина, освобождение и путь к нему. Вы уже на пути к освобождению, полковник, на пути к нирване. БРЕД. Что со мной? Я - полковник Генерального Штаба... РОЗА СОЛОМОНОВНА /целует Бреда/. Это нирвана, пол- ковник, полное освобождение. Вам очень, очень хорошо. Лучше не бывает! БРЕД /в отчаянии/. Да вы хоть понимаете, что у меня со-вер-шен-но безвыходное положение? Мне даже нет смысла никому звонить по телефону, иначе я встречусь в палате N 6 с боевыми товарищами... РОЗА СОЛОМОНОВНА. Охотно, охотно Вас понимаю. В сумасшедший дом Вы всегда успеете попасть. Одного не понимаю: как Вы Заумкину доверились? Ну, я понимаю, Шизюк, Дерьмоедов, Кровопусков и Зубодробиленко. А то - какой-то Заумкин. БРЕД. О, Боже! Да вы весь Генеральный Штаб перечислили... РОЗА СОЛОМОНОВНА. Пока что не весь. Нет необходимости пока. Я называю только ваших сослуживцев, с которыми знакома. БРЕД. Они все буддисты? РОЗА СОЛОМОНОВНА. А ты как думал, милый? - И взасос целует товарища полковника. ... Новый рабочий день в стране. Новые, более совершен- ные радары щупают, слушают, поедают пространство. Офицеры операторы притаились за пультами. Танки, самолёты, зенитные ракеты с на всё готовыми экипажами и расчётами. Слышится обрывок миротворческой речи М.С.Горбачёва. ... Полковник Бред идёт по коридору, заходит в свою комнату, где его офицеры разрабатывают применение ядерного оружия на Западном направлении. В комнате за компьютерами помимо Шизюка и Заумкина вновь сидят Кровопусков и Зубодроби- ленко. БРЕД. С выздоровлением вас, братья. Я рад, что вы страдали и поняли причины ваших страданий, сейчас вы на пути к состоянию полного освобождения. Полковник подошёл к выздоровевшим Кровопускову и Зубодробиленко и крепко, до хруста в костях пожал им руки. -- Ну, а вам, братья, - он бросил короткий взгляд на Шизюка и Заумкина, -- едрит вашу мать, только ещё пред- стоит пострадать, ох предстоит! Заумкин! Сию же минуту объясните братьям четыре благородных истины буддизма! ЗАУМКИН. Я вас что-то не понимаю, товарищ полковник. БРЕД. А что вы понимаете? ЗАУМКИН. Что я понимаю? Я понимаю, что в распечатке, которую вы вычитали, подписали и сдали начальству, чёрным по белому явствует, будто бы Венеция -- это попутный объект Неаполя. А между этими городами сотни километров. Как известно, ядерного заряда такой мощности не существует. Получается, товарищ полковник, что в случае ядерной войны, Венеция даже и не почувствует, что вся Европа лежит в разва- линах. И всё это по вашей непонятной милости к Венеции... БРЕД. Ага! Я, полковник Бред, спасаю колыбель искусств, а вы, Заумкин, хотите стереть её в порошок. Я вас правильно понял? ЗАУМКИН. Я изучал не философию и изящные искусства в Оксфорде, а ракеты стратегического назначения в военном училище города Ростова-на-Дону. БРЕД. Отлично, майор, это сразу бросается в глаза. Вы пойманы с поличным. Теперь только уже не мне, а контр- разведке будете объяснять, почему зная об ошибке в распечатке, вы не забили тревогу. Я получу выговор, а вы пойдёте под трибунал. /Нажимает кнопку/. Второй, второй, я полковник Бред. Срочно пришлите своих людей, я не доверяю своему офицеру а не могу продолжать секретную работу. Будто бы воздух выкачали из стратостата и он весь съёжился, сник и постарел - вот, примерно что произошло с храбрым ещё минуту назад майором Заумкиным. А молодцеватый Бред, уже к бывшим сумасшедшим офицерам с вопросом: -- Братья, не обижали ли вас в госпитале? КРОВОПУСКОВ. Боже упаси, нам сказали, что за время войны у них перебывал уже каждый второй офицер Генерального Штаба. БРЕД. Какой ещё такой войны? ЗУБОДРОБИЛЕНКО. Ну какой-какой! Холодную войну пока что никто не отменял. Горбачёв, правда, грозится отменить, да навряд ли... . /Входят офицеры контрразведки, уводят Заумкина/. БРЕД. Шизюк, а вы когда-нибудь гостили в психиатрической клинике? ШИЗЮК. Никак нет, товарищ полковник! БРЕД. Значит, всё впереди. Вместе гостить будем. Ведь там уже каждый второй офицер побывал. Холодная война на дворе, господа офицеры. Да нам на неё насрать, господа. Ведь чему учит буддизм, братья? А буддизм учит четырём благородным истинам. Вот полковник Дерьмоедов, честь ему и хвала, постиг их. Постиг Дерьмоедов учение Шакия Муни, Будды нашего просветлен- ного... Бред подошёл к окну, посмотрел в небо. Ему с раннего детства ещё не было так хорошо на душе, как сейчас. Он был в нирване... Первым заподозрил, что с полковником беда майор Шизюк, единственный, кто ещё не был в военном сумасшедшем доме. По его мнению, Бред явно уже был на пути к палате N 6. Шизюк вскочил от своего компьютера, бросился к столу полковника и нажал на кнопку: - Сектор 007, полковнику Бреду плохо... -- Что у Бреда? - послышался металлический голос. -- Бред, - коротко поставил диагноз Шизюк. Врачей полковник Бред встретил с восторгом. - Ну, наконец-то, братья, - вопил полковник. - Если бы вы не пришли, я бы подумал, что закончилась она, Холодная... /запел/ И вновь продолжается бой И сердцу тревожно в груди... И Ленин такой молодой И юный Октябрь впереди ... ВРАЧИ. Кровопусков, Зубодробиленко, кто вам разрешил выйти из госпиталя? БРЕД. Они сбежали на Холодную! /и захохотал/ ВОЕНВРАЧ. Кто вызвал бригаду? ШИЗЮК. Ну не Будда же вызывал! Положим, я... БРЕД. Братья, берегите Розу Соломоновну! Военврач нажимает на кнопку и говорит твёрдым голосом: -- Всё Западное направление интернируется в психиатри- ческое отделение. Немедленно опломбируйте дверь! /Воет сирена/. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Конец 90-х годов. Колокольный звон. Строящиеся церкви в лесах. Храм Христа Спасителя в Москве. Преображенная Манежная площадь. Люди уже забыли о Холодной войне. Модерновое здание. Это фирменный обувной магазин "ШУЗЮК". Огромные фуры въезжают во двор магазина. Выгрузкой итальян- ской обуви суетливо руководит... кто? Угадали. Бывший пол ковник Бред руководит. Вот он насыпался на кого-то: Тебе что -- работать у нас надоело? Хочешь по полгода зарплату не получать и ходить с красным флагом? Да тебя, едрит твою мать, Шизюк в порошок сотрёт, выбросит на улицу с потрохами! Только сейчас мы видим, как за этой, прямо скажем, безобразной сценой наблюдает хозяин обувного магазина-гиганта бывший майор Шизюк. -- Бред, -- говорит Шизюк властным голосом, - подойдите ко мне. Ужас в глазах бывшего полковника Бреда. Подходит. -- Слушаю Вас, шеф... -- Последний раз слушаете. Больше повторять не буду. Первое. Почему вы продолжаете материться и "тыкать" людям? Второе. Почему пришли на работу не в фирменных, а снова в старых армейских ботинках? -- Н-наши, фирменные, господин Шизюк, я п-подарил брату. Ему з-зарплату не платят. -- Вы когда выезжаете в Италию? -- Через час... Шизюк подходит к фуре, разрывает огромный картонный ящик, достаёт коробку с обувью и даёт её Бреду. -- Вычтем из премиальных. Всё, Бред, это будет ваша последняя поездка в Европу. Экспедитор не должен напоминать бомжа. Счастливо. ... Шоссе Москва-- Брест. По нему несётся фура. За баранкой сидит экспедитор Бред. А вот уже замелькали столицы европейских государств. Бред с наслаждением, вслух произносит: -- В пятнадцати километрах к югу АПО... -- В десяти километрах к северу АБ... -- Только что проехали КП... Дорога, дорога... Смена музыки, смена настроения. Венеция. Экскурсовод ведёт группу иностранных туристов из постсоветских государств. Общается по-русски ЭКСКУРСОВОД. В период упадка Римской империи 10-я область, т.е. Венеция и Истрия, стала одной из её самых беспокойных областей. Жители решили укрыться на островах лагуны и таким образом избежать гибели. ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ . Короче! ЭКСКУРСОВОД. Можно и короче, синьор. Город выжил во многих войнах, в том числе и в Холодной войне. ТОТ ЖЕ ГОЛОС ИЗ ТОЛПЫ. Чи-во-о? Выжил в Холодной? Ах, едрит вашу мать, итальяшки неблагодарные! А благодаря кому выжила ваша Венеция хвалёная, а? Ты никогда не задумы- вался над этим стратегическим вопросом? Да если бы я тогда, в 85-м поднял шум насчёт той распечатки... Да присобачили бы они вашу Венецию к АПО, АБ, ВМБ как попутный объект и что тогда? Я спрашиваю! И отвечаю: я, полковник Бред, спас на картах Холодной вас всех вместе вот с этим вшивым пастухом -- балаболом. Да и при чём тут Римская империя? ... Кое-кто из экскурсантов стали рыться в кошельках и кар- манах, и вот уже несколько рук сердобольных богатых старух про- тягивают буйному, явно больному туристу успокоительные лекарства. -- Да вы засуньте это барахло себе в задницу, а ещё лучше заткните глотку вон тому умнику-гиду. Да не гиду, а гаду! Я, понимаешь, можно сказать, спас Венецию, а этот куль моржовый будет тут выступать! ... Скорая помощь, полиция, носилки... - Следующий раз, даст Бог Холодную, я замечу таки ошибку в распечатке, уж тогда будьте покойны! - не унимался с носилок русский турист в прекрасной итальянской обуви. Полиция была явно ни к чему, зато машина скорой помощи пригодилась. Она рванулась прямо на красный свет, предварительно включив сирену. ...Москва. Фирменный обувной магазин "ШУЗЮК". У его служебного входа бесшумно остановилась иномарка. Охран- ник открыл дверцу и из неё вышел элегантный Шизюк. Его встре- тил Заумкин, и они оба прошли в кабинет Шизюка. Заумкин открыл дипломат и подал Шизюку итальянскую газету, указав пальцем на огромную фотографию. Сюжет заклю- чался в том, что какого-то мужчину прямо в толпе экскурсантов вяжут санитары. ЗАУМКИН. Узнаёте? ШИЗЮК. Батюшки, да это же Бред! Ну да, экспедитор Бред... А я думаю, что это он не звонит и не факсует. Заумкин! Это вы настояли, чтобы я взял его экспедитором /передразнивает/ старый боевой товарищ... ЗАУМКИН. Я вам сейчас переведу, что пишут о нашем экспедиторе в этой газете. "У бывшего русского полковника Гене- рального Штаба, занимавшегося вопросами ядерного планирования, устойчивый маниакальный бред о спасении человечеству Венеции в годы Холодной войны," -- Надо же, столько лет прошло, а он опять за своё, старый дурак, - это Шизюк. -- А я не согласен! Может быть, он действительно, старый дурак, но какая богатая идея! Тут пахнет сумасшедшими деньгами! -- Не вижу здесь никакого богатства. А вот потери вижу: страховка, лечение, простой фуры... Словом, хоть бы Вы не морочили мне голову! И тут Заумкин решил пойти ва-банк. -- Послушай, Шизюк, или как теперь тебя - Шузюк, так? Всё-таки шузы лучше, чем шизы... . Майор ты был, майор ты и остался... -- Что-о-о? - взревел ужаленный этим хамским "ты" Шизюк. -- С этой минуты вы больше не работаете на моём пред- приятии. Играйте в домино и живите на пенсию. -- Дурашка, - снисходительно сказал Заумкин, которому уже нечего было терять и оттого в нём нарастали храбрость, кураж и удаль. - Да через месяц я буду богаче тебя. Это раз. Через полгода разорю. Это два. Ты знаешь мой изворотливый ум... Шизюк потянулся к специальной кнопке, чтобы вызвать охрану, но Заумкин опередил его. -- Не делай хоть сейчас глупостей. Ты же помнишь, как я снимал с должности полковников, объявляя их буддистами? А теперь вот тебя по миру пущу. Включаю счётчик. Полгода! -- Да ты уж так не горячись, - интуитивно чувствуя чёрт знает откуда взявшееся предощущение опасности, - проговорил осторожный в делах Шизюк-Шузюк. -- У тебя проблемы? Так и скажи. -- Десять тысяч баксов, - ровно и без нажима сказал Заумкин. - Верну через две недели и оставлю тебя в покое. Даю расписку и слово офицера. - Брось ты эту высокопарность. Конечно же одолжу, не к Терехову же тебе в Союз офицеров обращаться, в конце-то концов... Шизюк выписал чек на десять тысяч долларов, Заумкин расписался, и они расстались, не пожимая рук. ... Под крылом самолёта Венеция. А вот и Аэропорт. АБ -- пробормотал Заумкин, - авиабаза... Лайнер приземлился, подрулил к аэровокзалу. Из самолёта налегке, с одним кейсом вышел Заумкин. Рядом с ним шла, уже изрядно постаревшая, Роза Соломоновна. ... Клиника. В утопающем в зелени садике сидит бывший полковник и уже бывший экспедитор Бред. На нём полосатая пижама. -- Товарищ полковник! -то ли чудится ему, то ли он действительно слышит. Нет, это не галлюцинация. -- Товарищ полковник, я знал, я всегда знал, что вы кончите сумасшедшим домом. -- Да где же вы, кто вы? - испуганно и затравленно спросил полковник пространство. -- Это ваш верный друг, и он рядом с вами. Бред обернулся и увидел на этой же самой скамеечке здорового, крепкого, сияющего Заумкина. БРЕД. Заумкин, ты? ЗАУМКИН. Я... БРЕД. Дерьмоедов, буддизм, Западное направление... ЗАУМКИН. Роза Соломоновна, Котельническая, распечатки, попутный объект... БРЕД. Значит, это ты? Да мы с тобой прямо как шпионы кодом разговариваем. ЗАУМКИН. А мы и есть шпионы... БРЕД. Не понял! ЗАУМКИН. Ну, кого, называют шпионами? Ведь тех, кто внедряется к чужим с особой миссией. БРЕД. Да у нас-то с тобой, Заумкин, какая может быть миссия? ЗАУМКИН. О-о-о! Ещё какая! За этим-то я сюда и приехал. Прежде всего, запоминайте! Слышите, даже если Вас разбудят в три часа ночи, Вы обязаны твердить один и тот же текст. БРЕД. Да не мучай меня, Заумкин, а то ты, как тот гид, заладил одно и то же. Что нужно твердить и где? ЗАУМКИН. А ещё говорят, будто нервные клетки не вос- станавливаются. Молодец, полковник! А твердить нужно вот что: "Я, Бред, полковник Генерального Штаба Советской Армии, в годы Холодной войны..." и так далее по этой бумаге. Словом, идея в том, что в годы холодной войны вы лично, полковник Бред, спасли Западную Европу от ядерного погрома. Вы спасли Венецию, галерею Уфицы во Флоренции... БРЕД. А что это? ЗАУМКИН. Какая разница? Да, значит, заодно и Лувр спасли, Прадо и Британский музей... БРЕД. Ты что, Заумкин, в своём уме? Я не спасал, а планировал ядерные удары по всей твоей прогнившей Европе. Не приставай ко мне снова, Заумкин! ЗАУМКИН. Стоять! На днях я устраиваю пресс-конференцию здесь, в Венеции. Вас представят, как героя Европы, и вы слово в слово перескажете всё это журналистам. Тем более , что эта идея ваша, на ней вы сделали карьеру, которая окончилась в этом сумасшедшем доме. БРЕД. А для чего, Заумкин? Мне это напоминает твою афёру с буддизмом. ЗАУМКИН. Ошибаетесь, господин полковник. Теперь Вы спаситель, а стало быть почётный гражданин Европы. А это - деньги. Это награды. Это слава, это почётное гражданст- во практически всех городов Европы. Это беспошлинная торговля, пожелай Вы стать бизнесменом. Это для Вас, в конце концов - рай на земле. Техническая сторона за мной. Я ваш менеджер... ... и компаньён, естественно. Буду работать у Вас на сорока про центах. БРЕД. А не подавитесь ли, Заумкин? ЗАУМКИН. Синьор Бред, у нас с вами не было никакого разговора. Вы пациент сумасшедшего дома, а я сострадательный посетитель. Через неделю вас депортируют в Россию. Причём как хулигана, а не как шизофреника. До свидания. БРЕД. Какой вы горячий, Заумкин. Когда пресс-конференция? ЗАУМКИН. Впредь не дёргайте меня по пустякам. У меня начинается высшая нервная деятельность. О дне пресс- конференции поговорим попозже. А сейчас - в гостиницу. БРЕД. Мне так и идти в полосатой пижаме? ЗАУМКИН. Если бы не я, то вы так бы и доходили остаток жизни в полосатой пижаме, но вам повезло. Костюм уже куплен. Главврач восхищён вашим подвигом в годы Холодной. БРЕД. Вы настоящий сострадательный буддист! ЗАУМКИН. Нас ждёт нотариус. Он уже здесь, на террито- рии сумасшедшего дома. БРЕД. Какой ещё нотариус? ЗАУМКИН. Не бойтесь, это не сумасшедший. Я нанял официального нотариуса, чтобы он скрепил договор с нашими подписями. БРЕД. Какой ещё договор? ЗАУМКИН. Договор такой, что сорок процентов от средств, поступающих на ваш расчётный счёт, автоматически переводятся на мой расчётный счёт. БРЕД. Тридцать! ЗАУМКИН. Счастливо, полковник! БРЕД. Ну давай его сюда, своего юриста-капиталиста. ЗАУМКИН. Нотариус, сюда, вот за этот столик! .... Пресс-центр в Венеции. Начинается пресс-конферен- ция. Груды микрофонов на столе, полный зал народа, телекамеры нацелены на участников. За столом сидят полковник Бред, Заум- кин и ведущий пресс-конференции. Часть журналистов расположи- лась в баре и смотрит пресс-конференцию по телевизору. ВЕДУЩИЙ. Господа, сегодня не просто пресс-конференция. Сегодня -- исповедь. Исповедь офицера несуществующего Генераль- ного Штаба несуществующей Советской Армии полковника Бреда, спасшего Западную Европу от термоядерной войны, спасшего чело- вечеству её уникальные памятники культуры, её историю, её тех- нологию. Этот Герой Европы, этот скромный человек на после- дние деньги, вырученные от продажи однокомнатной квартиры в Москве, решил ступить на древние мостовые Европы, на ту брусчатку, которая должна была бы кипеть в ядерном пламени. И вот, по иронии судьбы, оказался пациентом психиатрической клиники. Кроме расчётного счёта, прошу внима-ни-я, кроме счё-та двадцать два сорок девятьсот шестнадцать, повторяю, двадцать два сорок девятьсот шестнадцать местного сбер- банка с сотней оставшихся долларов, которых не хватит даже на обратный билет, у полковника нет ничего больше. Но ему ничего и не нужно... Рядом с полковником сидит его, верный соратник, человек беспримерного мужества и хладно- кровия, майор Заумкин. /Аплодисменты/ Итак, вот он, легендарный полковник Бред, которому вскоре почтут за честь пожать руку короли, президенты, премьер министры, деловая и арт-элита Европы. Слово полковнику Бреду. БРЕД. Я, Бред, полковник Генерального Штаба Советской Армии в годы Холодной войны был начальником отдела ядерного планирования на Западном направлении. Вся Европа лежала у меня на ладони. Я мог сжать ладонь, смять Европу как лист газеты и бросить её в костёр. В костёр ядерной вайны... Но я влюбился в Европу, как деревенский парень влюбляется в учительницу, приехавшую из большого города. Пользуясь ограниченностью своих начальников, я программировал полётное задание ракеты так, чтобы она упала в океан, а не на город. Когда меня уличали, а это было дважды и начальство язвительно спрашивало, почему Рим или Париж находятся в океане, я шёл ва-банк и отвечал, что на их вопрос в деталях смогу ответить только в присутствии одного человека - Председателя КГБ Юрия Андропова. Больше таких вопросов не задавали. Итак, в случае войны, советские ядерные ракеты ушли бы в мрачные океанские глубины. Моя группа верила мне, и ни разу, ни один офицер не донёс на меня. Благодаря своему замес- тителю и личному другу, майору Заумкину, я принял буддизм, а затем в наше братство вошли все офицеры Западного направления. Вот и всё, господа. Вот и всё. Судите или милуйте, высылайте меня из страны или высылайте мне денег на обратную дорогу. Верну до копейки. ВЕДУЩИЙ. Вопросы, господа... Газета "Скуадра адзура", Дон Карлионе, -- представился жур- налист., - А если бы вы, господин полковник, схватили тогда насморк или, не дай Бог, перешли дорогу на красный свет с летальным исходом, кто бы нас, бедненьких европейцев, уберёг от ядерного пожара? Ведь на ваше место назначили бы более ответственного офицера... Бред явно не ожидал такой подлянки. Заумкин ничего не говорил, что может появиться подобный вопрос. А вопрос был прямой и на него требовался прямой ответ. Бред улыбнулся, косясь на Заумкина. Заумкин поймал взгляд и громко захохотал. Он хохотал довольно долго, формулируя в эти драгоценные секунды ответ. И сформулировав, оборвал хохот. ЗАУМКИН. У полковника Бреда, господин Карлионе, железное здоровье, а поскольку он не дальтоник и различает цвета на светофоре, то, благодаря такому пустяку, вы имеете сейчас возможность задавать свои вопросы на этом свете, а вовсе не на том... /Аплодисменты в зале/ -- Газета "Чикаго булз", Майкл Джордан. -- Ради чего вы, господин Бред, шли на смертельный риск? ЗАУМКИН. Полковник шёл на смертельный риск ради вас, мистер Джордан. /Лёгкий шум недовольства в зале, небольшой всплеск аплодисментов/. ДЖОРДАН. Почему не отвечает сам полковник? ЗАУМКИН. Полковник попросил меня отвечать на лёгкие вопросы, а сам он будет отвечать на трудные... -- Газета "Динамо-Киев", Валерий Лобановский. - Мне не кажутся убедительными ваши ответы, мистер Заумкин. Получается, что вы и душеприказчик и единственный свидетель подвига полковника. Это меня настораживает. ЗАУМКИН. Разделяю ваши опасения. Только вот я вижу в зале второго свидетеля. Это простая русская женщина. Её зовут Роза Соломоновна. Именно она в годы Холодной была самым близким человеком нашего героя, конечно же, кроме жены. Именно ей, он мог в минуты стресса открыть свою душу, свои замыслы. Роза Соломоновна, подойдите к микрофону! Роза Соломоновна, да-да, та самая, правда поседевшая изрядно, и пополневшая, уже скорее тётя Роза, чем Роза Соломоновна, бросается к полковнику с кличем: -- Родной! И ты таки жив! Куда же тебя занесло от от твоей стервы, извините, господа, от твоих сподвижников? ЗАУМКИН. Эта простая русская женщина не видела храб- рого офицера почти пятнадцать лет. Она волнуется, и это понятно. Роза Соломоновна, вы помните ещё имена героев, патрио- тов Европы? РОЗА СОЛОМОНОВНА. Об что речь, Заумкин? Один Дерьмо- едов чего только стоил моему здоровью. Вот они, вот, эти седины! Тёмные силы сделали всё, чтобы Дерьмоедов окончательно спился... Ведущий Пресс-конференции, наконец, нашёл крохотную паузу, чтобы самому задать вопрос: -- Но ведь были же и другие сподвижники? РОЗА СОЛОМОНОВНА. Послушайте меня, красивый юноша. Я чувствую, что в детстве с вами папа решал головоломки, а мама кормила клубникой со сливками. Поэтому вы задали очень умный вопрос. Конечно же были они, сподвижники-герои! Ах, какие это были красавцы! Да те же подполковники Кровопусков и Зубодробиленко. Жаль, господа, но они угасли в психушках. Тогда врачи-изуверы ставили неугодным два диагноза: белая горячка и вялотекущая шизофрения. Им поставили оба диагноза сразу. ЖУРНАЛИСТ ЛОБАНОВСКИЙ. Простите, но какое это имеет отношение к спасению Европы полковником Бредом? У нас на Украине в таких случаях говорят: "На городе бузына, а в Кыиви дядько!". РОЗА СОЛОМОНОВНА. Нет, и не просите больше прощения... Такое не прощается... А майор Шизюк... Заумкин, почему вы не вспоминаете майора Шизюка? Как он вас ненави..., как он вас любил! Тоже изгнан из армии, живёт в Москве, работает вроде бы сапожником, словом, что-то с обувью... ЗАУМКИН. А меня-то ещё помните? - бросает он женщине шут- ливый вопрос-подсказку. РОЗА СОЛОМОНОВНА. Эх, Заумкин, Заумкин. Каким ты был, таким остался. Как же мне тебя забыть, моего связного с муж чинами из Генерального Штаба! Да, были у Бреда минуты, когда он расслабившись, мог пойти на поводу у руководителей Генераль- ного Штаба, и нормально нацелить ракеты на вашу Европу, как велел ему долг и присяга. Но Заумкин всегда был на чеку. Это он обращал в буддизм всё Западное направление. Это он делал роковые для режима опечатки, которые Бред как бы не замечал. ВЕДУЩИЙ ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ. Господин Бред, почему вы не участвуете в этих воспоминаниях? Вам нехорошо? БРЕД. Мне всегда нехорошо, когда её вижу... ВЕДУЩИЙ. Кого? ЗАУМКИН. Да эту проклятую Холодную войну, которую полковник видит сейчас, как горячую. Не так ли, полковник? БРЕД. Так. РОЗА СОЛОМОНОВНА. Молодые люди, вы таки увлеклись, забыв, что сами же вызвали даму до микрофона. О, Боже, какой счастливый день... Да... таки она ушла от полковника эта Холодная. Да не Холодная война, а холодная супруга. Не выдержала ежедневного смертельного напряжения. Ведь полковник вынужден был пить неразведённый спирт, чтобы спасать Европу. Таки это стресс! А дети их разъехались по всему свету, где нет складов ядерного оружия /СЯО/, авиабаз /АБ/, ну и так далее. А кто, как не папашка знал, куда отправить детей... ВЕДУЩИЙ. Спасибо, Роза Соломоновна. Садитесь. Садитесь же, Христом вас прошу, хоть вы и буддистка. Роза Соломоновна недовольно выходит из зала, по дороге что-то говоря о невоспитанности мужчин после Холодной. А веду щий, получив только что пачку факсов, комментирует их. -- В адрес нашей прсс-конференции поступают и посту пают сообщения. Вот... мэры Венеции, Тулона, Гамбурга, Глазго и Барселоны готовы рассмотреть вопрос о предоставлении полков- нику Бреду звания Почётного гражданина... А вот сообщения, что полковник, по-видимому, будет награждён орденом Почётного Легиона, Виртути милитари и орденом Бани. ... Роза Соломоновна появляется в баре, вызывая оживление среди журналистов. -- Вы ж понимаете, нашли мне героя, - говорит Роза Соломоновна, присаживаясь за столик. - И что мог этот алкаш сделать такого героического? Мужчина он, конечно, был ничего, можно сказать, хороший, но какой из него герой, я не знаю. -- А майор Заумкин? -- Да сволочь он просто, этот ваш майор. Таки да. А жадный какой он, ребята... Журналисты, спохватившись, наливают Розе Соломоновне. Начинается как бы параллельная пресс-конференция. -- Ну, а подполковник Кровопусков и Зубодробиленко? -- Дурачьё! У нас в Одессе, где я родилась, последний грузчик портовый умнее их... -- Да может они храбрые были... -- Трусы поганые они были, бывало, придёт тот или другой ко мне, и сразу: Роза Соломоновна, у меня не больше часа, дела, дела... А дела - на дачу с женой ехать... -- Ну, а Шизюк?.. -- Шизюк, как говорили Ильф и Петров, - голова! Кинул свои ракеты, да такой фирменный магазин отгрохал... . Хоть и Шизюк, а голова... Импотент, правда,.. но - голова! И вновь конференц-зал. БРЕД. Господа, оно, конечно, за награды спасибо. А как там насчёт денег на обратный билет до Москвы... ЗАУМКИН. Вы видите сами, что годы страданий и испыта- ний не погасили тёплого армейского юмора полковника... ВЕДУЩИЙ. Я не вижу здесь, господин майор, никакого юмора. Я просто не решался зачитывать факсы, где банки, финан- совые компании, автомобильные концерны, просто богатые люди перечисляют на указанный счёт огромные деньги. Вы теперь, господин Бред, очень, очень и очень богатый человек! Приятно, что все переводы начинаются словами "Господину Бреду, Почётно- му европейцу". Вам дарят акции доходнейших предприятий, которые сию же секунду начинают работать и приносить прибыль. Роза Соломоновна в баре, глядя на телеэкран, говорит: -- Я всегда говорила, что полковник Бред - талантли- вый и храбрый военный, что он настоящий герой нашего времени. ЖУРНАЛИСТ В БАРЕ. Позвольте, но ведь вы только что говорили, что он алкаш и так далее. РОЗА СОЛОМОНОВНА. Вы, наверное, только учитесь на жур- налиста? Таки дам вам совет: не порите чепухи смолоду, а равняйтесь на таких героев, как полковник. Роза Соломоновна встаёт и вновь входит в конференц-зал. ВЕДУЩИЙ ПРЕССС-КОНФЕРЕНЦИИ. Господин Бред, может вам лучше? Может быть, не майор Заумкин, а вы сами скажете несколь- ко слов от себя? Например, на что вы потратите свои миллионы долларов? БРЕД. Господа, молчать у меня нет никакого морального права. Заумкин, встретишь Шизюка в Москве, скажи ему, что я в холуях у него больше не состою. Пусть нанимает нового экспе- дитора возить обувь из Италии. Это первое. Второе. Заумкин тут говорил, что на лёгкие вопросы отвечает он, а на трудные - я. Правильно, что майор Заумкин вопрос о судьбе моих денег считает трудным. Я отвечу вам на что я потрачу деньги. Это, действительно, трудный вопрос для Заумкина, сочинившего мне бумажку, которую я выучил и продекламировал вам. Для меня же - это не вопрос. Итак, господа пожертвователи, полковничье вам спасибо. И вы все, будучи умными и грамотными людьми, легко поймёте меня, Почётного гражданина Европы,когда я скажу на что потрачу ваши кровные. Я думаю, что вы знаете о плачевном положении, в котором оказались наши вооружённые силы, в том числе и ракетные войска. Уверен, что на пару- тройку ракет ваших денег хватит. Ну, а потом, с прибыли, и, как говорится, сообща, потихоньку мы с вами восстановим наш российский оборонный потенциал. Со своей стороны заверяю, что новые ракеты окажутся на нашем родном европейском Западном направлении, а не на Восточном или Северном. От всех наших ракетчиков сыновье спасибо вам, милые наши люди. Помните, господа, как пели мы в годы Холодной? БРЕД запел: Не надо нас пугать Бахвалиться спесиво Не надо угрожать И вновь с огнём играть. И если враг решит Проверить нашу силу Навеки мы отучим проверять! Словом, сыновье, полковничье спасибо вам, господа! Конечно, если останутся от ракет деньги, то хочу исполнить мечту своего детства: я всегда хотел стать гондольером у вас, в Венеции. Куплю гондолу, приобрету лицензию, а уж каналы и лагуну я знаю лучше вас! Спасибо, я вас всех очень люблю, кроме Заумкина, конечно, и этой старой дуры, которую он привёз из Москвы, чтобы нас с вами одурачить. Не вышло у них, господа, и не выйдет! РОДИНА ИЛИ СМЕРТЬ! НЕ ДОПУСТИМ РАСШИРЕНИЯ НАТО НА ВОСТОК! ВЕДУЩИЙ ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ. Господа, пресс-конференция закончена. /Тяжело вздыхает/. Как говорят в России с лёгкой руки Черномырдина, мы хотели как лучше, а получилось как всегда... когда работаешь с русскими. Ох, уж эта загадочная славянская душа! Как тут не вспомнить Будду: "Хорошо, когда человек платит другому человеку добром за добро, но ещё лучше, если человек решается отплатить добром за зло". Надеюсь, вы не забыли расчётный счёт полковника, господа? 20. ПОД СТУК КОЛЕС ВСЕ ЖЕ ВСПОМНИЛ МЕНЯ! ...Венеция... Дерьмоедов... Генеральный штаб... почетный европеец... Шизюк... Роза Соломоновна... Что это? Что? А это... это... это... Доктора!!! - кричу во все лёгкие, а голоса почему-то не слышу, звука комариного не издаю даже... Лежу с полчаса, вижу их всех живыми, наяву. Стучат колеса, а мне всё кажется, будто это офицеры переговариваются, буддизм учат. Там, в Генеральном штабе. Вы, конечно же, обратили внимание, что я, как персонаж, не представлен в пьесе. А жаль. Так хотелось побывать в Италии. Тем более, что Драматург обещал мне заграничные командировки. Ну и Бог с ними. Жаль вот еще, что у Розы Соломоновны не побывал в её высотке на Котельнической. Уж если мужчина задумал выучить буддистские принципы, то лучшей учительницы, чем Роза Соломоновна, как я понял, просто не найдешь. Эх, Драматург, Драматург! Как с каким-нибудь жандармом или чокнутым психиатром познакомить - так он тут как тут. Нет, это нехорошо с его стороны. Постойте, а куда же запропастился американский журналист из Сент-Луиса? Его тоже Феликсом звали. Ну да - Феликс Руф. Помните? Осень 1939 года, контрольно пропускной пункт на границе "Да уж не я ли это был? Кидал же меня Драматург в 1924 год слушать доклад об онанистах. Конечно же, тота американец - это я. Без меня у него роман не выплясывается. Да уже и вижу свое имя. Значит, что он опять пишет обо мне в третьем лице. А я этого не люблю. Когда в первом лице, другое дело. Это как бы сам о себе рассказываю, а значит гарантия, что меньше гадостей будет. А здесь... Нет, честно говорю: не люблю третье лицо. Не люб-лю! * * * Оля-ля! Вот, что значит во время урезонить Драматурга. Я сейчас наугад пролистал этак страниц двадцать. Вроде бы пошел сюжет у него, наконец, и выгляжу я там настоящим мужчиной. Да просто отличный сюжет. Ша! Читаем. Теперь, главное, не сглазить. ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ФЕЛИКС РУФ. 1. ЗДРАВСТВУЙ, МОСКВА 1939 г. " Не тот урожай, что на полях, а тот, что в закромах" - гласил газетный заголовок. "Правда" давала репортаж из Борисоглебского района Воронежской области. Феликс Руф, корреспондент "Сент-Луис таймс", внимательно читал о том, как некоторые районные головотяпы потворствуют некоторым хозяйствам, где у некоторых полуторок не наращивают борта кузовов, а оттого случаются и некоторые потери зерна при перевозке... Красоту зрелой, всё ещё теплой осени Феликс ассоциировал с музыкой, которую можно было увидеть. Красно-желтая роскошь недельного бабьего лета - будто бы перебор басовых гитарных струн. В университете он считался вторым гитаристом. Ощущение тепла добавляли сухие листья клена цвета заходящего солнца. Мягкой постелью слоились они на широкой выгнутой скамейке, где с пачкой только что купленных газет сидел Феликс. Так... "Завод "Красное Сормово" перевыполнил ..." "В первичных организациях начались перевыборы..." А что же о войне? Практически ничего, сколько ни шелестел разворотами газет любознательный миссуриец. Ни Германия, ни Франция даже не пытались хоть как-нибудь проявить себя. Ни одного выстрела. А ведь война началась еще 1-го сентября, уже почти два месяца тому назад. Действительно забавно. Даже обзора невозможно составить. Феликс Руф взял со скамейки свою кепку-восьмиклинку с пуговицей на макушке, глянул на безобразные ботинки из свиной кожи, затем на брюки- клёши с уже оторвавшейся пуговкой на ширинке, на красный свитер с белыми петухами клюв к клюву. Холодно, конец октября. Парень застегнул свое мятое пальто, заправил внутрь неправдоподобно длинные языки воротника байковой рубашки, что лежали поверх свитера. Эту обычную для московской толчеи из толпы одежду он купил еще в первые дни по приезде. Там же, в универмаге и переоделся. Его американский костюм и туфли недоуменная продавщица по его просьбе завернула в светло-коричневую бумагу. Правда, бумаги не хватило, и она перевязала сверток толстым бумажным шпагатом. Журналист из Сент-Луиса сдал сверток в камеру хранения поблизости от Мавзолея, и пристроился в длинную очередь к Ленину. Феликса поразил вид двух часовых у самых дверей Мавзолея. Казалось, они не дышали, а стало быть ни о чем не думали. Да не из воска ли эти фигуры? В Лондоне он однажды расщедрился, купил чуть не за фунт билет и проторчал в музее мадам Тюссо около часа. Там тоже стояли гвардейцы, но те точно были сделаны из воска. Забавно, отметил Феликс, тут живые словно из воска, а там восковые словно живые... Этот легкий поворот, можно сказать, незатейливый ракурс восприятия показался ему интересным. Воистину, я могу написать об этих людях, как о куклах, которых видел у мадам Тюссо, а могу и восхититься ими, как всевидящими, готовыми мгновенно среагировать, живыми, дисциплинированными и волевыми солдатами. Но раз это так, то где же тогда грань, отделяющая логику от цинизма. Нет такой универсальной математически выверенной грани. Наверное, это даже к лучшему. Размышляя так, Феликс забыл посчитать, на сколько ступенек опустился в саркофаг, сколько поворотов прошел. Наконец - вот он, самый таинственный подземный зал, в каких он когда-либо был. А ведь бывал, бывал наш герой в подземных залах. Был он и в пирамиде Хеопса, и в сталактитовой пещере, опускался и в гигантскую емкость для горючего, вырытую глубоко под землей. ... Ленин лежал в стеклянном, наверное, пуленепробиваемом гробу, стоявшим на возвышении. Лицо и кисти рук были подсвечены красноватым светом. Руки лежали не на груди, а как бы вдоль тела и чуть к животу. И там, внизу, вокруг гроба тоже были солдаты, но абсолютно живые, в отличие от тех, у входа. Они зорко наблюдали за изломанной прямыми углами мраморного бордюра шеренгой скорбящих людей. Руф вышел вместе с очередью к Кремлевской стене, к этому огромному колумбарию с замурованными урнами с прахом, потом долго шел вдоль могил. Он искал и быстро нашел ту самую, возле которой хотел постоять и подумать. Здесь был похоронен его коллега, американский журналист Джон Рид. 1884-1921. Тридцать семь лет. Роковой возраст. Готовясь к поездке в Советский Союз, Феликс еще раз взахлеб перечитал две ридовские книжки: "Восставшая Мексика" и "10 дней, которые потрясли мир". Последнняя, "1О дней", была об Октябрьской революции, свидетелем которой он стал и хроникально записал все, что видел и чувствовал. Хай класс, да и только. Мир праху твоему, умница Джонни... Ты честно пытался понять коммунизм, а мы вот уже воспитаны в ненависти к нему. Писать научились, а думать еще не очень... ... Наконец, он встал со скамейки, оставив на ней газеты, и разгребая ботинками сугроб красных листьев, вышел на расчищенную женщиной-дворником аллею. Надо посоветоваться со своим новым другом, пресс-атташе посольства Биллом Орром, как выживать на таком скудном информационном пайке. Билл Орр понравился ему сразу. Парню было лет тридцать но, чертик студенчества забыл покинуть его душу, и нет-нет подбивал Билла на забористые шутки. В отношениях с начальством- первым секретарем посольства и даже с самим Послом чертенок вел его по самому лезвию. Однако, чего не мог позволить себе Билл, так это поймать кайф от московской ширпотребовской одежды. А ведь хотелось, хотелось. Дипломат, пусть даже и журналист, обязан свято чтить протокол. Когда Феликс позвонил в его квартиру (сам он устроился этажом выше), открыла Элл, жена Билла. Её первым желанием было захлопнуть дверь. Но она знала, что дом надёжно охраняется милицией, это придало ей мужества взглянуть прямо в глаза незваному гостю. - Фэл? Это... ты? - наконец, дошло до нее, и она стала не то, чтобы хохотать, она стала стенать: - Билл, спасай! Нет, ты только взгляни на него, Билл! Билл Орр тоже не сразу въехал в ситуацию, но уже через мгновение схватил Феликса за руку и втянул в квартиру. А тот и не сопротивлялся, понятно. - Старина Руф, знаешь за что я тебя сейчас з а у в а ж а л? Кажется, так говорят русские. - Из всей нашей американской колонии, об англичанах уже и говорить нечего, ты один осуществил мою мечту: мне так хотелось походить в советских одеждах, потолкаться на рынках, пристроиться в очередь к бочке с пивом... А в американских шмотках это не получится. Очередь умная, не всех принимает. Феликс дурными глазами смотрел на милую чету. Как говорят по-русски: ради красного словца готов обосрать родного отца. Вот он и сделал это. Да так натурально, на русской отборной фене. -Да, вы чё, в натуре, белены объелись, курвы, а может, на кичу захотели, едрит вашу мать! Тут не только Элл, но и Билл рухнул на тахту. - Фэл, дорогой, я давно подозревал, что у вас там в Миссури талант на таланте. Боже, какая шикарная русская ф е н я... Да уж не шпион ли ты, Фэл? - А кто же ещё? Вот моё шпионское удостоерение. - Руф достал руку из кармана широченных брюк. Блеснула серебром этикетка бутылки "Советского шампанского". Теперь уже хохотали втроём, причем пресс-атташе Билл Орр все нет-нет и сам пытался сказать по-русски что-нибудь покруче. Да куда там! Куда ему было до Феликса... -Ой, Фэл, не перепутал ли ты квартиру? Может ты к Молотову собрался за интервью? - Нет, всё проще. Кажется, у меня начинается роман с Россией. Словом, здравствуй, Москва! - и стал разматывать проволочку на горлышке бутылки. В своей газете он договорился с боссом, чтобы в редакции от него ничего не ждали по крайней мере месяц. Адаптируюсь вначале, стану хоть немного русским, а, босс? Редактор поморщилсяи предупредил, что в этом случае Руф потеряет в деньгах. Согласен - адаптируйся. Двадцатипятилетний Руф был вольной птахой, подумаешь, чем напугал босс ... . Ударили по рукам. И вот сейчас в Москве заканчивается его ущербный в зарплате месяц. Зато сколько наблюдений! Это нормально: пожалеешь миллион, потеряешь миллиард Феликс шлифовал свой разговорный русский язык в основном на рынках и в очередях. Одним эпизодом из своей новой московской жизни он просто гордился. Это произошло на Рижском рынке в очереди у пивной бочки. Он всегда охотно поддерживал любой разговор в таких компаниях, для этого заранее покупал вяленого леща. Мужики в очереди тут же реагировали на приманку, как и тот самый лещ когда-то. - Где ты такого красавца оторвал? Купил? - Ну да! Поди купи. Места надо знать. А знаешь, как я его вялю? - Как? И тут начиналось... Вся очередь делилась на два лагеря: одни одобряли метод, другие опровергали, и матерясь советовали делать по другому. Все были на ""ты". Феликс и его ярый оппонент, что стоял за ним, взяли по две кружки пива, отошли к кирпичному парапету, постелили газетку и стали разделывать леща. - Ну как, советчик? - Едрит твою мать! Вот это рыба, мужики! - Погоди, ты икру выдави... - А? Трещит едрёна матрёна! - Вот видишь, а они мне ещё советы дают. - Да насрать на них... Кто они тебе? Тюха-Матюха, да Колупай с братом. Пожилая дама учительского вида проходя по тропинке за кирпичным заборчикам, не выдержала, остановилась и гневно, как на митинге, выпалила: - Вы же комсомольцы, как вам не стыдно! Книжку-то когда последний раз держали в руках? Феликс Руф готов был целовать руки достойной леди. Конечно же, она учительница, и только что приняла у него экзамен. Ему, парню из штата Миссури, она поставила пять с плюсом сразу по двум дисциплинам: по русскому языку и актерскому мастерству. Ведь в ее глазах он тутошний, никудышний, пьющий балбес. Когда-нибудь, подумал Феликс, обязательно буду вести спецкурс в университете по приблатненной русской лексике - тюремной фене. Надо же - Тюха-Матюха да Колупай с братом... Попробуй переведи такое. Обязательно сработаю словарь русских ненормативных речевых оборотов. Владимир Даль, царство ему небесное, в гробу перевернется от зависти. А то получается , ему, датчанину , можно было составлять словарь русского языка, а мне, американцу - нет? Так что ли...? Эх, знал бы сейчас молодой парняга, ловко сдиравший чешуистую кожу с леща, о чем думает в эти же секунды его улыбчивый партнер, предложивший отведать леща с пивом! Да, это был поистине золотой беззаботный месяц в Москве. А ещё Феликсу полюбился общественный транспорт, от которого Америка почти отвыкла. Вот ведь где настоящая языковая симфония, исполненная тенорами, баритонами, басами, дискантами, сопрано... Прелесть этой музыки заключалась в постоянном исполнении одной и той же темы: сосед всегда был неправ (звучало это просто и доступно: идиот). Другая же сторона не соглашалась с такой постановкой вопроса и ставила свой диагноз: сама дура, козлиха, хоть и в маникюре. И, наконец, крещендо: рассучья сука, сука, сука!!! Церковные службы, на которые уповал Феликс Руф, не оправдали его лингвистических надежд. Старославянский язык молитв никак не мог пригодиться ему в профессиональной работе. Зато атмосфера православного храма буквально ошеломила нетвердого протестантского прихожанина из Сент- Луиса. Вначале, правда, он не сообразил, почему в церкви нет молодых людей, семейных пар и детей. Ослепленный величием службы, он забыл , что аккредитован в атеистической стране. Здесь, в храме Господнем, он не журналист, он прихожанин. Женский хор на клиросе, казалось, растворил его тело, оставляя и щадя лишь одну душу, и душа его, повинуясь тончайшим изгибам церковного хорала, тихо летела сквозь потрескивающие свечи под самый купол собора, минуя золотые и серебряные оклады икон, минуя византийскую живопись и вновь возвращалась к дрожащим языкам пламени свечей из коричневого воска. В эту минуту он почему-то подумал о том, что Христос так и не узнал о трагическом расколе в христианстве, и ему, Феликсу, сейчас было радостно за Христа. Как-то по радио Руф услышал хор девушек из "Аскольдовой могилы" Верстовского и заболел этой мелодией, так похожей на пение в православном храме. Он обошел, можно сказать, всё Садовое кольцо, заходя чуть ли не в пельменные и рюмочные, все спрашивал эту пластинку. Так и купил же, купил! И теперь прослушивание этой самой русской изо всех русских мелодий, пусть и написанной на тему жизни и смерти викинга Аскольда, заменяло Феликсу Руфу вечернюю молитву. Храмы, лещ, Аскольдова могила, бочка с пивом, учительница, напарник... Вспомнил московского рабочего- симпатягу и вновь зажглась мысль о главном деле этого месяца - о совершенствовании в русском языке. Контролеры московских театров уже знали Феликса в лицо и приветливо улыбались ему. В театр он ходил в темно-серой паре с трехцветным галстуком - цвета американского флага. Того языка, которым говорили Москвин и Царёв, Тарасова и Хмелев, он не слышал в метро и в очередях. Зато, открывая томики Толстого и Лескова, он как бы слышал звучание голосов великих русских артистов. Влюбился в русский язык, влюбился. Феликсу даже пришла в голову вообще нелепая мысль: а уж не русский ли я? Вот выгонят меня из газеты, чем бы я мог заняться в России? Преподавать русский? Не допустят, нет диплома. Бизнес? Исключено по определению. Может экскурсоводом устроюсь? Да что это со мной? Кажется, я переусердствовал. Он все смотрел и смотрел на доживающее свою короткую жизнь пламя свечи, и благостная атмосфера хора, старой живописи, глубоких глаз мудрых и бедных старушек пеленала и убаюкивала строптивого американского парня. Почему в католическом и протестантском мире православую церковь именуют таким сухим и холодным именем - ортодоксальная... Как человек, получивший безукоризненное гуманитарное образование, Феликс, зная историю раскола 1054 года, не верил россказням о грядущей экуменизации, о слиянии церквей. Вот уже почти тысячу лет церкви порознь и отдаляются все дальше и дальше. Нет, этот процесс уже не повернуть. Стоя у алтаря, он неожиданно для самого себя перекрестился по православному: щепотью и справа налево. Перекрестился за своих родителей и братьев, что живут и выращивают пшеницу на родной ферме, и еще почему-то за старую русскую учительницу, сделавшую ему замечание, и конечно за того симпатягу, с кем пил пиво и разделывал леща. 2. МИЛАЯ БЕСЕДА 1939 год, октябрь Это состояние называется прострацией, и Феликс Руф, зная за собой такую слабость, стремился контролировать каждый свой шаг, каждое свое слово. Но одно дело контролировать, а другое - попадать в нее, прострацию. Что называется, на автомате он прошел двумя переулками, пересек двор и не заметил, как очутился у забора, за которым белел в глубине дом их американской колонии. По привычке резко рванул на себя железную калитку и получил удар по уху, едва не сваливший его с ног. Ударил Феликса молоденький не больно дюжий милиционер, его только сегодня поставили на эту ответственную вахту, предварительно застращав рассказами о возможных провокациях у ворот. Другие охранники уже знали всех иностранных жильцов в лицо и спрашивали у них документы в редчайших случаях. Новый же блюститель международного порядка не только не потребовал документы у незнакомца, рвущегося в калитку, но как было уже сказано, крепко огрел его по уху, да еще и произнес напутствие. Напутствие великана было простым, как репа: убирался бы ты, мудак, к такой-то матери. Причем пояснил, какой. Здесь американцы живут, а не раззвиздяи, как ты. Громила-охранник произнес свою короткую речь даже как-то по- доброму, как своему, нараспашку открывая загадочную славянскую душу. А то, что съездил по уху, так это его работа. В конце-то концов своему заехал. А раз свой, значит и нечего обижаться. Дальше между человеком из Сент-Луиса и московским милиционером произошел поразительный диалог. ФЕЛИКС. Да ты чё? МИЛИЦИОНЕР. Хрен через плечо! ФЕЛИКС. Офонарел что ли, ёш твою клёшь? МИЛИЦИОНЕР. Добавить, либо сам отгребешь? ФЕЛИКС. Да я на хату к себе волокусь, дубина ты стоеросовая! Вот мои документы! МИЛИЦИОНЕР. А мне по-хрену твои фальшивые документы, когда на тебе натуральные русские шкары, русские говнодавы и в задницу мятое пальто! ФЕЛИКС.Верни ксиву, сука! На громкую перебранку у калитки уже бежал пресс-атташе Посольства Соединенных Штатов Америки Билл Орр. - Руф, старина! - орал Орр по-английски, - ты нас всех погубишь своим романом с Россией! Перестань сейчас же! И уже по-русски милиционеру: - Пропустите, пожалуйста, это наш работник, он живет в этом доме. - Это ваш товарыш такой? - удивился милиционер. - А как мне тогда его величать: товарыш или господин? - Заткнись, падла, - процедил Феликс. Милиционер открыл рот и долго не мог его закрыть. Все его представления о культуре, блеске и необыкновенности заграницы мгновенно превратились в кучу дерьма. Да они, оказывается, такие же жлобы, как и мы, - медленно, очень медленно подумал постовой и быстро успокоился. И это было очень кстати, потому что великой стране перед сгущающимися тучами великой войны требовались спокойные милиционеры. 3. ТАНЯ 1940 год, январь Квартира генерала Курашова находилась в массивном сером здании, рядом с Центральным телеграфом. Манеж, Красная площадь, Исторический музей, Большой театр, а главное университет на Моховой - все было в пяти минутах ходьбы от пдъезда дома. Тане, дочери генерала Курашова исполнялось сегодня 17 лет. Пусть не совершеннолетие, а все же, все же. Праздник будет вечером, придут друзья, может быть вовремя вернется папа с работы во-время. Утром они с мамой открыли огромный гроссбух по кулинарии, выбирая что-нибудь этакое необычное на десерт. Всякий раз, трогая кулинарный фолиант, они невольно переглядывались, будто бы прикасались к запрещенной литературе. В самом начале 30-х годов папин старый товарищ Иероним Петрович Уборевич привез справочник из Германии. Командарм там учился в академии Генерального Штаба рейхсвера. 12 июня 1937 года, на следующий день после суда и расстрела Иеронима Петровича и других высших военачальников, Владимир Николаевич взял в руки кулинарную книгу и посоветовался с женой: сжечь или оставить? Таня как раз вошла в комнату и невольно услышала разговор родителей. - Папа, не сжигай, это же книга о приготовлении пищи, а готовит у нас мама, а не ты. В совете дочери-подростка была ясность и та наивная неотвратимость принятия верного решения, что сродни чисто природным явлениям: дождь шумит, снег - белый, соловей поет... -Таня права, - сказала Софья Карловна, - на книге нет ведь автографа Уборевича. Помнишь, как он сказал: Володя, не могу подписывать чужие труды. Вот если сам что-нибудь напишу на эту тему, то с удовольствием поставлю автограф; да и не для тебя книга, а для Танечки и Софьи Карловны. А ведь напишу! Наша литовская кухня не хуже немецкой! Была возможность сравнить. Бедный Иероним Петрович. Он не хотел подписывать кулинарную книгу, дескать это чужой труд, а подписал сочиненные за него покаяния, где обвинял себя во всех смертных грехах, и прежде всего в шпионаже в пользу Германии. Судьба! Так осталась эта книга в их доме. Память о друге для отца, кулинарное руководство для мамы, практическое пособие по немецкому языку для Тани. Сейчас, зимой 1940 года Таня училась на 1-м курсе историко-филологического факультета Московского университета, а немецкий и английский шли у них по ин'язовской программе. Да что там программа! Если бы не мама со своим совершенным немецким... Владимир Николаевич Курашов сразу же после совещания у наркома обороны, переоделся в штатский костюм и пешком по морозцу пошел домой. От машины отказался. Надо было остыть, успокоиться, отойти от разговора с Ворошиловым. Сегодня никто из присутствующих на совещании не узнавал наркома, обычно такого доброжелательного и улыбчивого. А тут... Нарком сообщил, что у него состоялась встреча с товарищем Сталиным и товарищ Сталин недоволен работой Генерального штаба по разработке и организации операций в войне с Финляндией. Ничего нового не было в этом. Откровенно говоря, любой солдат как в действующей армии так и в округах был недоволен ходом этой кровопролитной, но мало эффективной войны. Солдаты не умели ходить на лыжах и таскали их в руках, не хватало белых масхалатов, офицеры резко выделялись среди солдат своей формой, и снайперы-кукушки, выбивая командиров, превращали войско в беспомощную толпу.Но сегодня в поведении Ворошилова появилась какая-то странность. Он вдруг изменил деловую манеру разговора и стал вызывать высших офицеров не к карте военных действий, а почему то к карте мира и требовать, чтобы каждый из них показал Финляндию, после чего предлагал обвести указкой Советский Союз и вслух сделать вывод. какая из этих стран больше. Вслед за однозначным генеральским ответом следовал злорадный вопрос Ворошилова: тогда почему гигантская страна никак не может справиться с карликом? Может быть потому, что кое-кто из присутствующих здесь слишком быстро прошел путь от командира отделения до командарма? ... Генерал Курашов вдыхал сейчас свежий морозный воздух и думал о дне рождения Тани. Интересно, понравится ли ей подарок? За неделю до этого Владимир Николаевич купил у букиниста томик Шелли на английском языке и двухтомник Гейне, тоже в оригинале. Кожа, золотой обрез, словом, XIX век. У станции метро "Охотный ряд" попросил составить ему букет из семнадцати алых роз, и, наконец, дошел до квартиры, где его можно сказать и не ждали. Шел двенадцатый час ночи. Уже на площадке он услышал музыку и смех, доносившиеся из их квартиры. Дверь открыла, конечно же, Таня. Владимир Николаевич спрятался за букетом цветов. - Повинную голову меч не сечет, - сказала Таня, и сразу же прямо в заснеженном полушубке потащила отца в гостиную. Курашов ловко выскользнул из овчины, оставив это добро в таниных руках, засмеялся и расцеловал дочь. Книги привели Таню даже не в восторг, а в экстаз, и она тут же, в передней прочитала вслух по четверостишию по-английски и по-немецки. - Чего у тебя не отнимешь, так это безукоризненного произношения, - очень серьезно сказала Софья Карловна, для которой английский и немецкий были в ее детстве языками общения в семье. Отец ее Карл-Георг Брандт работал в пароходной компании Петербурга, а мама Джейн Уилсон преподавала английский в институте благородных девиц. Родители Софьи Карловны не расставались ни на один день за всю жизнь. И погибли в один и тот же час на английском лайнере "Лузитания", торпедированном немецкой подводной лодкой 7 мая 1915 года. В этот день Софье Карловне исполнилось 17 лет. День рождения угасал: подходила к концу и дружеская вечеринка, начинали-то рано, около семи. Когда Владимир Николаевич вошел в гостиную, кто-то из осмелевших ребят пошутил: наверное, финны мира запросили, раз дядя Володя в гражданской одежде. Никто не поддержал шутку. - Запросят скоро, куда им деваться, - улыбнулся генерал Курашов и непроизвольно добавил: вы вот обведите карандашом сначала Финляндию, а затем Советский Союз и сразу же будет ясно, кто победит в этой войне. Там в Генеральном штабе, где их распекал нарком обороны, заставляя обводить карты двух государств, ворошиловская аргументация не произвела на него, опытного генерала, провально-удручающего воздействия. Ну - сорвался нарком, бывает. Зато здесь, за этим столом с мальчишками, которых завтра могут призвать в армию, старому военному волку совсем негоже было повторять не то шутку, не то странное доказательство величия страны. Генерал улыбнулся и спросил компанию: а кто сказал, что воюют не числом, а уменьем? - Суворов, Суворов... - Вот именно. Так позвольте мне, как военному человеку и предложить вам этот тост: за то, чтобы вы, когда вас призовут, воевали не числом, а уменьем. Расходились перед самым закрытием метро. Владимир Николаевич и Софья Карловна тоже пошли проводить ребят. Он смотрел на двух мальчиков и трех девочек и думал, что это ведь не на его, а на их плечи ляжет стальной пресс приближающейся большой войны. Мы закаленные, а вот как они? Им было по семнадцать лет, все двадцать третьего года рождения. Это уже после войны весь мир узнает, что от призыва двадцать третьего года в Советском Союзе осталось в живых всего два-три процента мужчин. Воевали числом. 4. ДОПИСКА ОТ РУКИ, СДЕЛАННАЯ ЧЕЛОВЕКОМ, НАШЕДШИМ РУКОПИСЬ Если верить нумерации, то здесь опять пропуск: нехватает двадцати трех страниц. Ну не мистика ли это с числом 23! 23 августа - договор с Риббентропом, мужчины, родившиеся в 23 году выкошены войной на девяносто с лишним процентов, вот и в рукописи нехватает опять же двадцати трех страниц... 5. "ГЕРМАН, ХОТЕЛИ БЫ ВЫ БЫТЬ МУХОБОЙКОЙ?..." 1941 ГОД, МАЙ К маю 1941 года Гитлер на удивление прежде всего своих генералов играючи закончил войну на континенте. Правда, оставался непокорённым проклятый остров, населённый по сути дела своими же германскими братьями - англичанами. В семье не без урода. Надо же было именно злобному алкоголику Черчиллю возглавить британское правительство после компании в Польше. И сразу же всё наперекосяк поехало. О его предшественнике Чемберлене в Германии сейчас вспоминали, как об идеальном партнёре и как о настоящем арийском патриоте. Пусть трусоватый был премьер, зато какой джельтмен! При Чемберлене можно было прогнозировать европейскую политику. Когда он в Мюнхене стал упираться из-за чехов, не подпишу, мол, соглашения о разделе небольшой никому не угрожающей славянской страны, Гитлер знал и знал твёрдо: подпишет! Ведь только для отвода глаз упирался, чтобы предателем не называли. А сам твёрдо знал, что не стоит из-за каких-то чехов стучать кулаком по столу.Вот нынешний боров стукнул бы, и никуда бы я ни делся. Проклятье! До него всё шло как по маслу. Австрия и Чехославакия сдались без единого выстрела. Поляки, правда, три недели трепали нервы. Но не больше. Где она сейчас, эта Польша? С русскими договор о ненападении опять же провернули за одни сутка. И всё это, при Чемберлене. А этот алкаш с сигарой вообразил себя капитаном непотопляемого авианосца, да грозит, дерзит, бомбит ... "Мы, западные демократии... мы не позволим нацистам... ". Тьфу, глупость какая! Не позволим... . Позволишь, никуда не денешься, туша ты свиная из рода Мальборо! Ты забыл, как под твой день рождения 15 ноября 1940 года асы Геринга с говном смешали ваш Ковентри? Он не позволит, видите ли... . Никуда не денешься, голубчик, потому что твой авианосец сотни тысяч лет на вечном приколе. Месяца за три развалим Советский Союз, вот тогда и прихлопнем как мухобойкой сэра Уинстона, тем более, что Америка, кажется, не рвётся помогать этой свинье. - Герман, вы хотели ли быть мухобойкой? - склонившись над картой Великобритании, пробормотал Гитлер. Командующий люфтваффе рейхсмаршал Герман Геринг, лучший ас первой мировой войны знал, что он любимец Фюрера, а потому мог пропускать мимо ушей его некоторые вопросы и замечания. Тем более, сейчас это был даже и не вопрос, а так, проговор перед предстоящим серьёзным вопросом. Однако, учитывая психологическое состояние Гитлера после самовольного отлёта в Англию своего заместителя по партии Рудольфа Гесса, Геринг ответил. И ответил быстро. - Моя авиация и есть мухобойка, а стало быть сам я - персонифицированная мухобойка в вашей руке,мой фюрер. Только укажите на муху. - Ловлю вас на слове, Геринг, - обаятельно улыбнулся Гитлер, подсветив изнутри свои голубые глаза. - Да только эту жирную навозную муху вы знаете. Её имя - Черчилль. И всётаки, если американский паралитик придёт этой мухе на помощь - ПРИХЛОПНИТЕ? - Рузвельт не станет помогать Черчиллю, мой фюрер, - позволил себе тоном учителя сказать Геринг. - Вы же прекрасно осведомлены - снисходительно продолжал ас - что все американцы повёрнуты на такой химере, как ценность жизни одного человека. А здесь придётся расставаться с сотнями тысяч, если не с миллионами. Представьте, во что тогда превратится их военное Арлингтонское кладбище? Гитлер не переносил филосовских ответов на чётко поставленные вопросы, однако Герману Герингу всегда всё сходило с рук. Командующий военно-морскими силами гросс-адмирал Рёдер почуял в воздухе запах серы. - А вы как считаете, Рёдер? Втянутся Соединённые Штаты в войну этим летом? - Америку не стоит провоцировать, мой фюрер. Достаточно злосчастного инцидента с трёхстами погибшими американскими гражданами на английском лайнере "Атениа" 3 сентября 1939 года. Мы даже не можем по сей день вручить награды нашим подводником в торжественной обстановке. До тех пор, пока ни мы, ни японцы не будем провоцировать Штаты, нам нечего опасаться их вступления в войну. Тем более, там традиционно сильны изоляционистские настроения. Во время первой мировой Штаты три года раскачивались перед тем, как вступить в войну. Похоже было , что Рёдер не склонен обрывать свою лекцию на тему изоляционизма Соединённых Штатов Америки. А политическая рекомендация не провоцировать потенциального противника просто взбесила Гитлера. Он подошёл к Рёдеру вплотную и его голубые глаза уже не светились добрым и ласковым светом. Два холодных, пронзающих луча вонзились прямо в зрачки гросс- адмирала, и ему показалось, что он ослеп. - Сейчас вы приступите, Рёдер, к изложению доктрины Монро, не так ли? У нас впереди многолетняя кровопролитная война, поэтому я напомню, что Вы адмирал, а не профессор политологии! Не забывайте об этом больше никогда. Меня интересует, сможет ли наш флот блокировать этот поганый остров? Меня интересует, сможете ли вы с Герингом остановить американские поставки в Англию. Меня интересует, сможете ли вы предотвратить вторжение с острова на континент, если такая идея взбредёт в голову американскому святоше, этому еврею и плутократу вкупе с толстожопым островитянином за Ла-Маншем... . Впрочем, извините за резкость, Рёдер. Давайте-ка лучше рассмотрим, как выглядят статистические данные по ВМС США в сравнении с нашей программой. - Гроза ушла, пророкотав громом, и даже не пролилась ни единой дождинкой - наказания не последовало. Рёдер знал, чёрные грозовые тучи ушли в стоорну, и он уже чувствовал, в какую. Грозовой фронт шёл прямёхонько на Министерсво Иностранных дел, где рейхминистр Чехии Риббентроп набрасывал черновик объявления войны Советскому Союзу. Гросс-адмирал Рёдер и рейхсмаршал Геринг не выносили друг друга, но сейчас, встретившись глазами, слегка улыбнулись уголками губ. 6. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ. ДВЕ МЕДАЛИ. Я встал из-за стола и пошатнулся от головокружения. Подобно слепому, стал прощупывать листы рукописи. Где-то под бумагами должна была лежать пластинка с таблетками аскорбиновой кислоты. Надо сразу же разжевать пять или семь штук. Спасибо Лайнусу Полингу, он рекомендует съедать витаминов в двадцать раз больше, чем обычно прописывают врачи. Мне помогает. Наверняка в параллельном мире Гитлер, Геринг и Рёдер хорошо оттянулись сейчас, выкачав из меня столько энергии. Единственным моим утешением было знаете что? Да то, что они всё равно проиграют войну. Конечно же, в мае 1941 года они даже не догадываются об этом, зато я смотрю на две медали моего отца, прикреплённые к книжному шкафу! Одна из них - "За победу над Германией", вторая - "За Победу над Японией". Такие дела. 7. ВСТРЕЧА В МЕТРО 1941 год, май О европейской войне Москва говорила как-бы вполголоса. В газетах не было ни аналитических статей, ни репортажей с фронтов. Поездки на образцовые предприятия и колхозы, несмотря на обильные застолья, угнетали западных журналистов. Радовались лишь русские коллеги, они писали много, подробно, называли рабочих по имени-отчеству, и особенно рьяно интересовались их классовым происхождением. Как правило, герои очерков были в прошлом крестьяне-бедняки, чем они очень гордились. Правда, не совсем понятно было, почему этих крестьян осенило вдруг бросить отчий дом возле тихой речки и внезапно отправиться строить и украшать Москву, жить в общежитиях, коллективом ходить в кино и на свадьбы. Босс спрашивал Феликса Руфа, что с ним стало, ведь он совсем не похож на того Руфа, который работал в Англии. Босс, конечно, знал режимные правила для работы иностранцев-репортеров в Москве. Знал он, что корреспонденция прежде чем отправиться в родную газету, представлялась на цензуру в отдел печати Наркомата иностранных дел. А если знал, то какого черта придирается к своему сотруднику? Даже киты из "Нью-Йорк Таймс" и "Вашингтон пост" сидели на голодном пайке. Всем им оставалось лишь восхищаться российскими ценами. По их зарплате, в Москве даже самые качественные продукты стоили в пять, десять, двадцать раз дешевле, чем в Штатах. Но что до всей этой сладкой жизни было несемейному Феликсу? Раздражение наростало, он стал в три раза больше курить. В английских газетах жадно читал подробности с фронтов. Агрессия против Дании началась утром 9 апреля 1940 года, а к 12 часам пополудни того же дня уже и закончилась. Датский король в интервью отдавал должное военному искусству вермахта... 9 апреля в норвежских портах Тронхейм, Нарвик и Ставингер высадились немецкие десантники и дело сразу пошло так, что до желанной победы войскам оставались считанные часы. Король с семьей покинул Осло и отправился в заполярный Тронсе. А в это время английские крейсеры на предельной скорости шли к берегам Норвегии. С них высадился десант и вместо нескольких часов, как в Дании, немцам потребовался почти целый месяц на покорение страны. Они задействовали гидроавиацию для десанта и бомбардировки английских войск. На западе немцы почти под копирку повторили план Шлиффена 1941 года - обошли линию Мажино, вторглись во Францию через Бельгию и 22 июня 1940 года взяли Париж. Словом, шла война, и коллеги Феликса Руфа ежедневно передавали репортажи с поля боя, а не с поля колхоза имени Германского пролетариата. А что ему оставалось делать? Вообще, Руфа пугало обилие материалов в советских газетах о хороших тружениках. Он не понимал, почему за труд, за работу на производстве людям дают ордена и медали. Неужели в Штатах хуже работают? Но даже в кошмарном сне никому не пришло бы в голову вручать национальную награду за несколько "сверхплановых" бушелей пшеницы. Он ощутщал себя недоумком среди всех этих счастливых стахановцев и ударников труда. Им все понятно, а ему нет А ведь как радовался он, когда босс направил его в Москву собственным корреспондентом "Сент-Луис таймс". Он ехал в Москву с большими надеждами и с наполеоновскими планами. Вот он, Фэл Сорви-Голова, как все звали его в университете, берет интервью у наркома обороны СССР, да что наркома - у премьера Молотова и канцлера Гитлера после их встречи в Берлине. А дальше? Дальше-больше! Руф не сомневается, что сам Сталин предпочтет его газету всем другим и ответит на вопросы "Сент-Луис Таймс". Мечты, мечты! Тут больше подходило позаимствованное им на рынке соленое, но очень точное выражение: следите за рукой! Какой Ворошилов? Какой Молотов? И какой Сталин? Да уж не подвинулся ли ты рассудком, старина Фэл? А в это время его коллеги не просто интервьюировали, а буквально потрошили и премьера Черчилля, и Президента Рузвельта, и генерала де Голля. А ты, Фэл, добейся тут встречи с секретарем райкома партии или директором завода и считай это своим журналистским счастьем. С такими погаными мыслями ехал в переполненном вагоне московского метро Феликс Руф. Вдруг погас свет и поезд остановился в черном туннеле. Автоматически вполнакала зажглись аварийные лампочки от аккумуляторов, но еще несколько секунд зрение не могло адаптироваться, привыкнуть, а потому в вагоне казалось совершенно темно. Какой-то здоровяк попытался втиснуться между Феликсом и девушкой, что стояла вполоборота к нему.Руф уже две остановки любовался ее красивым и не совсем славянским лицом. Широкая переносица, при этом тонкий, с горбинкой нос, превосходная лепка подбородка и акцентированный вырез губ, причем нижняя губа слегка была выдвинута вперед - признак упрямства и воли. Верзила опустил руку. Так и есть. В руке парня, между средним и указательным пальцем темнела металическая полоска. Феликс скорее это почувствовал, чем увидел. Нож? Ага! Скальпель. Вернее, отломанное лезвие скальпеля. Металл лег на матерчатую поверхность сумочки, что свешивалась на длинной кожаной петле за спину девушки. Чего-чего, а силы и ловкости Феликс никогда и ни у кого не одалживал. Он схватил карманника за запястье, и, поворачивая его руку, с силой надавил на тыльную сторону ладони. Это было больно. Очень больно. Потом еще раз, перехватив руку железными пальцами, завернул ее за спину. Осколок скальпеля выпал, ударившись о ботинок Феликса. -Московский уголовный розыск,- внятно сказал журналист, упрощая ситуацию для пассажиров. - Быстро подними скальпель! - Ты на понт не бери, это не мой скальпель, - сказал карманник. Грамотный, подумал Руф. Ему ничего не стоило бы болевым приемом принудить преступника поднять орудие своего промысла. Но тогда вор мог бы утверждать на любом следствии, что его вынудили поднять нож, а потому и оставить на нём отпечатки своих пальцев. Поэтому Феликс, не отпуская руку парня, левой рукой достал платок из кармана, накрыл им скальпель, и только тогда поднял его с пола. Девушка испугалась, но, подавляя испуг, с благодарностью смотрела на отважного незнакомца. Стоявшие вокруг люди уже успели расступиться, и теперь смело говорили о всевидящем МУРе. Вспыхнул в полный накал свет, и поезд тронулся. - Я сдам его сейчас милиции на Охотном ряду, - сказал избавитель московской красавице. - Надеюсь, Вы станете свидетелем и подтвердите случившееся. - Ну конечно, да, да... конечно же... Они вышли на "Охотном ряду", нашли милиционера на перроне и объяснили ситуацию. - Надо составлять протокол, - с неохотой сказал милиционер. - Да уж придется, - ёрничая, подтвердил Руф, помогая милиционеру защелкивать наручники за спиной преступника. Милиционер хотел было вынуть наган из кобуры, но Феликс улыбнулся и сказал уже по приятельски: - Не слишком ли много чести для него? 8. В ОТДЕЛЕНИИ МИЛИЦИИ 1941 год, май Это было ещё то зрелище! Милиционер, преступник в наручниках, элегантная красавица и рослый парень с лицом интеллектуала, но в одежде транзитного пассажира из Сердобека или Крыжополя. Весь этот маленький отряд, пробравшись сквозь пассажирскую толпу, прошел в комнату милиции. Капитан милиции при их появлении аж просиял весь, словно дождался опаздывающих на день рождения самых дорогих гостей. - Кого я вижу! Старый друг! - и через паузу: - Ну что, Скальпель, в заднице вода не держится, опять за свое, скотина? - И сразу же постовому милиционеру: Суть дела и покороче! - Я, собственно... меня, как такового, при этом не было, вот товарищ, - сбивчиво забормотал милиционер. Капитан отвел брезгливый взгляд с милиционера переводя его на уже готового к ответу Феликса Руфа. Тот с предельной краткостью доложил о происшедшем. Девушка подтвердила. Руф осторожно развернул платок и положил на стол перед капитаном стальной скальпель. -Здесь отпечатки пальцев задержанного, - сказал он. - Ну, Скальпель, теперь мы уже не скоро встретимся... этак лет через восемь. Рецидив, - как-то весело сказал капитан, и, посмотрев на постового милиционера, изрек: - А ты учись, как надо докладывать. Все понятно и ни одного лишнего слова. Вот такие ребята должны работать в милиции, и вспомнив о пострадавшей, бросил: - Ваши документы! Девушка подала студенческий билет. Веселый капитан прочитал вслух: Курашова Татьяна Владимировна... Курашова... Уж не дочка ли вы генерала Курашова? - В данной ситуации это праздный вопрос, - резко ответила Таня. - Ну да... ну да... Значит, дочка, значит дочка, - вздохнул капитан, как бы с жалостью посмотрел на задержанного, и сказал: моли Бога, если десяткой отделаешься. Тут можно припаять и покушение на жизнь... И уже официально и строго Феликсу: - Документы! - а тот как раз протягивал свой заграничный паспорт.. Капитан побелел. - Ты... Вы... американец? Корреспондент? А почему ж тогда приемы знаете? - ни к селу, ни к городу бормотал он, выигрывая время сам не зная на что. - У нас этому учат в университете. И как бандита обезоружить, и как роды принять, и как права человека не нарушать! Капитану не понравилась эта речь, он, по-видимому, не в совершенстве умел делать то, о чём только что услышал от пытавшегося поучать его американского журналиста. Да и журналист ли это, подумал капитан, осмотрев с ног до головы незнакомца одетого во все советское, отечественное. - А Вам, гражданин Руф - здесь капитан сделал паузу, подыскивая пограничную между унижением и служебной необходимостью формулировку, - вам придётся задержаться. - Это на каком же основании, - весело улыбнулся Феликс, - уж не потому ли, что я за вас малость поработал? - Попрошу не грубить представителю власти, вы задержаны, - встал из-за стола капитан. - До выяснения личности. - Он заставил меня поднять чужой скальпель и оставить мои отпечатки, - осмелел карманник, - да еще, козел, на весь вагон представился сотрудником МУРа. - Неувязочка получается, - нехорошо улыбнулся капитан в сторону американца. - Сами слышите, что задержанный показывает... - Если вы недослышиваете, капитан, повторяю еще раз: скальпель поднял я левой рукой. Брал через платок. - А это еще нужно доказать. Где ваши свидетели? Разъехались? Ничем не могу помочь. - Как Вам не стыдно, товарищ капитан, - вспыхнула Таня. Ведь там, в вагоне метро, не Вы были, а я! Сейчас она забыла все предостережения своего отца - ни при каких обстоятельствах не знакомиться с иностранцами. - Вы - лицо заинтересованное, допустим, - начал было капитан, но Руф не дал ему закончить. - Немедленно требую вызова американского консула. Вот телефон. Капитан позвонил, и консул сказал, что выезжает. Руф понимал, что это не недоразумение. Просто есть тип людей, которым постоянно требуется подпитка чужим страданием. Такие инстинкты глубоко, за семью печатями хранятся у большинства людей, даже и не подозревающих об этом до поры. Волна беззакония и репрессий прокатившаяся по стране и лишь замедлившаяся в последнее время, могучим накатом подняла грязь с самого дна души человека, особенно если этот человек вооружен, и что называется, при исполнении. В общем, все это известно. Комплекс неполноценности. Хотя вряд ли капитан когда-либо слышал это словосочетание. Фрейд здесь не в чести. Да неужели я его не одурачу, этого наглеца? Веселые черти заиграли в голове Феликса и самый главный из них шепнул изнутри черепа в самое ухо: Говори! У тебя же есть свой опыт общения с российскими милиционерами. Бей по больному, по трусости, ври ему по большому счету! -Эх, капитан, капитан... Так сломать себе карьеру. На взлете... Когда я три дня назад брал интервью... -здесь Феликс вдруг сделал паузу, и глядя прямо в зрачки оперативника, смакуя каждое слово, сказал: - у Народного Комиссара Внутренних Дел Лаврентия Павловича Берии, он сказал мне, что теперь в органах остались самые честные, самые чистые. А не дай Бог, сказал нарком, заведется у нас обманщик и лгун, то его немедленно покарает сияющий меч революции. Такие дела, капитан. Сияющий меч. Интервью с наркомом я пришлю вам по почте. Вам на английском или перевести? Это я потому спрашиваю, что с наркомом мы говорили по-английски. За окошком фыркнул, как от обиды "Форд" и в отделение вошел Уоррен Глэйзер, консул. Капитан почему-то вскочил и едва не отдал честь старине Уоррену. - В чем дело? - предельно сухо осведомился консул. - Это ваш человек? - любезно, вопросом на вопрос ответил капитан. - Да. Его имя Феликс Руф, он корреспондент газеты "Сент- Луис Таймс". - Разрешите от лица сотрудников нашего отделения милиции поблагодарить господина Руфа за оказанную помощь при задержании особо опасного рецидивиста, - он на секунду замялся и продолжил с обаятельной улыбкой: - Неплохо бы и в наших вузах ввести спецкурс по практике борьбы с нарушителями общественного порядка. Еще раз спасибо, рад был познакомиться. Всего доброго. Капитан проводил их до тротуара. - Вас подвезти, Татьяна? - давясь от смеха, спросил Феликс. - Спасибо, я почти дома. Ей, русской, было неловко за капитана - соотечественника, но она не стала комментировать инцидент, а только сказала:- Он ведь хамил потому, что у вас безукоризненный московский говор и... сам вид. Боже, что я говорю! Он хамил, потому что хам. А вообще, если бы не консул, я бы тоже чувствовала, что меня разыгрывают. Ну, скажите - какой же вы американец? Уважаю образование! Она впервые улыбнулась. Улыбка превратила ее в беззащитного ребенка, доверчивого, доброго и счастливого. Теперь Феликс Руф уже точно знал: только лишь вмешательство Президента Соединенных Штатов выдернет его из Москвы на родину. А поскольку Франклину Рузвельту и без корреспондента из Сент-Луиса работы по горло, то Феликс теперь ежедневно будет видеть эту девушку. - Felix, you have been a real man as at the metro and at the policestation, *- вдруг сказала она с хорошим, что в России редкость, произношеием, еще раз улыбнулась детской улыбкой и растворилась в толпе. Феликс растерялся. Это с ним было впервые за полтора года в Москве. Он не ожидал, что красавица так быстро исчезнет, хотелось проводить ее, да что там говорить, понравилась, да нет, что за неуместное слово "понравилась", не цветок же она и не хрустальная ваза... ваза... ваза... Я просто люблю ее. - Что, попался? - хитро прищурил глаза старина Уоррен, - завидую тебе... Ладно, садись в машину. Билл Орр говорил, что ты уже почти русским стал, что у тебя чуть ли не роман с Россией, а как я погляжу, у тебя роман с Татьяной... Теперь мне понятно, почему ты ловишь карманников в Московском метро и сдаешь их в милицию. Запомни, Фэл, ты здесь не на стажировке от ФБР. Ты журналист и просто гражданин Соединенных Штатов. - Вот именно, уроженец Миссури, а у нас не принято мужчине размышлять, когда гангстер достает скальпель и подносит его не то к сумке, не то к телу беззащитной девушки. - Я вижу, что у вас, в Миссури, живут не только храбрые мужчины, но и отпетые демагоги. Теперь вот опять начнут прослушивать телефоны и удвоят наружное наблюдение. Эх, молодо-зелено... 9. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ ЧТОБЫ ПРОЧИТАТЬ, НАДО НАПИСАТЬ Я подхожу к зеркалу. Хочется выведать у того отраженного, для чего ему понадобилась вот эта чертовщина с персонажами, обнаглевшими до того., что уже пытаются и комментировать роман, и прогнозировать, будет ли он, вагонный Феликс представлен в следующей главе или пропустит пьесу и отдохнет. Заранее извиняюсь: то все не я пишу, а вон тот - в зеркале... Я уже понимаю, что от добра добра не ищут. Катит же, и без всяких фокусов катит роман. Все, наконец, только вздохнули, потому что появилась последовательность в изложении, стала вырисовываться биография американского ------------------------------------------------------------- ------------------------- *) Феликс, Вы были настоящим мужчиной как в метро,так и в полицейском участке (англ). журналиста в Москве. Чего же тебе неймется, Зеркальный? Читателю надоело продираться сквозь твои страницы, похожие на кусты шиповника с колючими ветками. Уймись, родной, ладно? Уймись и продолжай писать общепринятый официальный роман, тебе же это, как выясняется, ничего не стоит. ...Пусто в стеклянных глазах. Ни поддержки, ни сопротивления. Я отхожу от зеркала, подбрасываю в печь березовые поленья и сажусь за стол. Если бы вы только знали, как мне хочется дальше читать историю Феликса Руфа! Как он мне симпатичен. Жаль, не было у меня в жизни такого друга, так хоть в романе подружимся. Одно плохо. Чтобы прочитать, что с ним дальше случилось, надо сначала написать. Пишу! Пишу! 10. "ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ" 1941 ГОД, КОНЕЦ МАЯ Лаврентий Павлович Берия, Народный комиссар Внутренних Дел, смотрел из окна на бронзовую голову Феликса Дзержинского и думал, кого только не понабирали в органы. Да вот тот же Феликс Эдмундович. Честный - не отнимешь, легенды ходили; справедливый - вопрос посложнее: ни с того, ни с сего взял да и угробил Николая Гумилева. Берия недавно перечитывал Гумилева и, действительно, находил уместным сравнение его с Редиардом Киплингом. Вот она, небольшого формата киплинговская книжка в светло-коричневой обложке, лежит под рукой. Нарком наугад открыл страницу. В наш лагерь холера пришла Она ста боев злее И мы умираем здесь Как древние иудеи. Она впереди, она позади, И нам не уйти прочь И полковник ведомость подписал: Десять смертей в ночь. Да что там говорить! Пусть и перевод, а здорово, здорово. Эти старые пердуны в Политбюро вроде Молотова, Шкирятова или Ворошилова со своим дружком Семеном Буденным, который никак не может выскочить из галифэ 20-го года, это они, дурачье и невежды, знают, что Киплинг написал одну сказку "Маугли", вот и читают ее своим внукам. А ведь это поэт, поэт. Николай Гумилев походил на Киплинга интонацией, органикой Востока, знанием Африки. У Наркома была выдающаяся, пугающая секретарей память, не то что у этих карликов из Политбюро. Как там, у того же Гумилева, так... так... ага. Пьер, ты видишь костры? Там, наверное, люди! Неужели же мы наконец спасены? Это карлики... сколько их, сколько собралось... Пьер, стреляй! На костре человечья нога! Нет, я жив, только связан. Злодеи, злодеи Отпустите меня, я не в силах смотреть! Жарят Пьера, а мы с ним играли в Марселе, У веселого моря играли детьми... Да, дорогой, подумал Берия. Не Пьера. а тебя, Николай Гумилев, сжарили пули трибунала в 1921 году. Подумать ведь, Гумилев - организатор Кронштадтского мятежа! Да стоило отменить продразверстку, и все мятежи сразу же прекратились - и на Тамбовщине и в Кронштадте... Такого поэта погубил поляк - перестраховщик. Ни за что, ни про что. По голой честности, оторванной от справедливости. Нарком сейчас злорадно улыбался, наблюдая, как на голову рыцаря революции этак надолго устраивался голубь, хотя знал, вывел для себя закономерность: стоит голубю накакать на бронзовую голову основателя учреждения, как вот она - неожиданность. Или звонок от Сталина с подковыром, или сообщение, что свое дурачье что-нибудь нахомутало на местах. И когда на пороге застыл секретарь с папкой, Берия понял, что ничего утешительного для него в этой папке не хранится. Даже пошутил, как бы глядя на себя со стороны: Тебе же, Берия, всего 39 лет, а какая интуиция... И уже вслух секретарю: - Ты бы мне хоть раз в жизни принес что-нибудь веселенькое, а то опять какое-нибудь говно. Ну, давай, вываливай... Только смотри, если не по адресу ... Нет, дело, которое он сейчас читал, по инструкции, действительно, обязано было быть подано на самый верх, то есть ему, Наркому. Американский журналист Феликс Руф из малоизвестной газеты "Сент-Луис Таймс" вчера утром задержал в метро рецидивиста. Но не в этом дело, что задержал. Тут вопрос личной храбрости, темперамента и, может быть, даже вкуса. Другое здесь насторожило, ох насторожило Лаврентия Павловича. Девушка, у которой преступник хотел разрезать скальпелем сумку, была не простая, а как говорится - золотая. Она была дочерью генерала Курашова из Генерального Штаба РККА. Ай, голубь, голубь. Голубь сизокрылый, - пробормотал Берия. То ли он вспомнил птицу на голове железного Феликса, а может быть этак ласково, в предчувствии крупной удачи назвал голубем этого самого Феликса Руфа. Надо же, опять Феликс... К Генеральному штабу щупальцами подбираются пинкертоны грёбаные... А может быть сам Генеральный Штаб выходит на американцев... Сейчас среди военных много противников советско-германского пакта. Нашел, где демонстрировать сноровку, понимаешь... Что?! Что тут написано? Этого не может быть! А написано дальше было следующее: корреспондент газеты "Сент-Луис таймс" Феликс Руф обещал прислать милиционерам текст интервью, которое он, Берия, три дня тому назад дал в своем кабинете этому самому корреспонденту. Да я за всю жизнь не давал ни одного интервью никому и даже не знаю, как это делается. Мое дело брать, а не давать. Как бы ему этого не хотелось, Берия почувствовал, что нет, никакие это не щупальца. Те, кто протягивают щупальца не такие. Они прежде всего осторожные. А этот бесшабашно врал капитану, что называется, лепил горбатого. Это не разведчик. Это, по-видимому, скорее ковбой, что защищал девушку не столько от бандита в метро, сколько от милиционера. Да... жаль. Умный и опытный Берия понял, что журналисту из Сент- Луиса такое же дело до генерала Курашова, как ему, Берии, до регулировщика движения на улицах того же Сент-Луиса. Повидимому, парень отчаянный. А значит и неосторожный. Диалектика: плюс-минус, горячо-холодно, отчаянность- неосторожность. Неплохо бы встретиться с этим человеком, потолковать. Они, журналисты, как родственники. А у родственников всегда бывают семейные секреты. А служба-то наша и состоит в том, чтобы коллекционировать чужие секреты. А он бесшабашный, отчаянный, неосторожный... Вообще, думал Берия, ГРУ РККА только казну разоряет, а толку мало. Да вот тот же Зорге - опять морзянит очередную дезинформацию насчет германского нападения на нас. Дату даже называет: 22 июня. Все они там за границей становятся двойными агентами. Информацию можно добывать здесь, в Москве, не отходя от кассы... . И тем не менее, кто этот молодой капитан милиции, так ловко разобравшийся в ситуации? Умный. Не предположил, а так, вскользь намекнул на связь ситуации с Генштабом. Кстати, почему не было света в метро? Проверить, отчего возник перебой в подаче энергии. Так. Доставить об американце все материалы по наружному наблюдению. Это одна цепочка... Взять под усиленный контроль телефоны американца, семьи Курашова... и заодно и молодого капитана. Через несколько секунд эти мысли Лаврентия Берии станут приказом и отменить этот приказ сможет только один человек на свете - он сам. Вот тебе и голубь. Ни разу еще не подводил. Это карлики, сколько их, сколько собралось, Пьер, стреляй, на костре человечья нога! 11. РАЗГОВОР С ЛЮБИТЕЛЕМ ИЗЯЩНОЙ СЛОВЕСНОСТИ 1941 год, начало июня Долгие, мерзкие звуки электрических колокольчиков на мельчайшие кусочки дробили, перемешивали и выметали грязной метлой картину сладкого сна, будто бы эта картина была написана на полотне из оконного стекла. Пробудившийся Феликс запустил в телефон подушкой и сказал как живому: заткнись. Но аппарат и не думал униматься. Просто сверлящая трель в объятиях сотен тысяч пушинок подушки превратилась в наглый назойливый храп. - Алло! - схватил, наконец, трубку Феликс. - Мистер Руф, вам звонят из Наркомата Внутренних Дел. С вами будет говорить нарком. - Слушаю. - А вы, оказывается, полностью переняли советскую министерскую манеру поздно вставать, здравствуйте, - послышался веселый голос с кавказским акцентом.- Это Берия. - А это Феликс Руф. - Знаю, знаю... "Сент-Луис таймс". У нас в одной детской книжке написано: ищут пожарные, ищет милиция... Господин Руф, если Вы не возражаете, то через полчаса за вами заедут наши люди. Я наслышан о вас и хочу лично познакомиться. - Не возражаю, - сказал Феликс той интонацией, в которой еще бы чуть-чуть пережать, и послышалась дерзость, но он великолепно владел нюансировкой, и знал, когда нельзя переходить незримую черту, отделяющую вызов от вежливости. - Чай будем пить или кофе? - вдруг как-то по-свойски, непротокольно, да прямо скажем, и неуместно для телефонного разговора спросил нарком. - Да уж что Бог пошлет... - Ну, Вы и льстец, господин Руф. Меня так еще никто не называл - сказал Лаврентий Павлович и повесил трубку. ...Пили чай. Пять минут назад Берия вышел из-за стола огромного кабинета, подошел к Феликсу Руфу, энергично и благодарственно пожал ему руку и предложил сесть за небольшой чайный столик. Нарком оказался совсем не таким, как на портретах. Статика газетного портрета никак, даже отдаленно не передавала живости и проницательности его лица. Словом, это был весьма приятный, интеллигентный и обаятельный хозяин. - А вы знаете, почему вы, не раздумывая, приняли мое приглашение? - Это моя профессиональная обязанность журналиста... - Которую сформулировал Редиард Киплинг... можно я повторю? Удивленный вконец Феликс улыбнулся и кивнул головой. - Солдат забудет меч и бой, Моряк - океанский шквал. Масон пароль забудет свой И священник забудет хорал Девушка - перстни, что ей дарим, Невеста - да, прошептать, И еврей забудет Иерусалим, Скорее, чем мы печать! Отличный перевод, не так ли? Правда, слово "печать" немного неудачно. Речь ведь идет о журналистах и всей прессе, но у нас "печать" и "Пресса" синонимы. А вообще-то я побеспокоил Вас, господин Руф, по одному пустяковому вопросу, - продолжал нарком. - Помните, три-четыре дня назад мы с вами уже встречались в этом кабинете, вы у меня... интерьвю брали... Но понимаете - хоть убейте, не помню, о чем мы тогда говорили. Вы, наверняка, уже передали текст интервью в свою газету? Может быть, у вас осталась копия? Нельзя ли, как у нас говорят, по блату познакомиться с пока что ненапечатанным интервью со мной? - Браво..., - почти шепотом, но глядя прямо в глаза Лаврентию Берия, сказал Руф. - Я ненавижу ложь, но вынужден был прибегнуть к ней. - Как мы похожи друг на друга! Я тоже ненавижу ложь и тоже... прибегаю к ней по ситуации. Феликс Руф за всю свою жизнь пока что не переживал большего стыда, чем сейчас. Кажется, я не слишком умен, раз выдал такой шикарный полемический пас человеку, о котором успели сложиться легенды, как об отце провокации. - Я знаком с вашим подвигом в метро. И если вы не побоялись ножа, то почему вам пришлось бояться симпатичного капитана? Наверняка, у вас был повод для подобного шантажа. Мне бы хотелось знать, что это за повод. Дело в том, что в нашей стране еще два-три года назад по вине органов правопорядка творилась кровавая вакханалия. Я пресек ее и вернул сотни тысяч заключенных из лагерей, но очень боюсь инерции простых решений, которыми руководствуются наши низовые организации. Берия напрямую не задал вопроса, но так ловко сформулировал его постановку, что если и не требовал, то обязательно предполагал прямой ответ журналиста. - Я неоригинален, господин нарком, но ненавижу хамство. В особенности, если оно исходит от государственных служащих. Это первое. А второе - Феликс Руф широко улыбнулся. - Я ведь этому капитану почти текстуально передал то, что сейчас услышал от вас. Поэтому давайте считать, что вы позвонили мне не сегодня, а неделю назад. Только и всего... Берия захохотал, смеялась каждая клеточка на его здоровом и ухоженном лице. Он даже обозначил хлопок в ладоши. - А ведь я не каждый день разговариваю с умными людьми, Феликс... Простите, что я вас просто по имени. Я не сомневаюсь, что вам удалось выбить из капитана государственное хамство... Мне не хватает таких вот ребят, как Вы. Здорово не хватает. - Я похож на полицейского? - удивился Феликс. - Вы не просто похожи, вы являетесь образцом полицейского в моем представлении... Собственно, я не сомневаюсь, что вы и образец журналиста. Это у вас на роду написано быть образцом, за что бы не брались. Пейте чай, счастливчик, этот сорт грузинский, но не уступит цейлонскому, ей богу. Берия вдруг бросил хитрый, веселый взгляд на собеседника: - А может вам больше по душе пиво, а? Да с лещём вяленым? ...Так вот кто этот простодушный рабочий из очереди. А я за него еще в церкви молился. Тотальная слежка. Впрочем, так и должно было быть в тоталитарной стране. Всё правильно, все нормально, без аномалий. Но для чего, для чего он меня вызвал? Ведь донесения обо мне читает, телефоны слушает, секрет засолки леща знает... Ничего не понятно. Оставалось дождаться, пока встанет хозяин кабинета. Вот в эту самую паузу неопределенности и сомнений гостя Берия резко оторвался от чашки, и не улыбаясь заглянул, казалось в самую душу Феликса. Руф не отвел взгляд, и эта дуэль длилась, наверное, минуту, пока нарком не нарушил молчание: - У меня к вам по-настоящему серьезный вопрос, Феликс. И конфедициальный. Мы не будем налаживать круглосуточное прослушивание вашего телефона и снимем за вами наружное наблюдение, о чем вы, любитель пива с рыбкой, уже догадались. Нам это уже ничего не даст. Знаете, Феликс, у меня ощущение, что у всех нас остается очень и очень мало мирного времени. Он сделал паузу во время которой Руф обложил себя в душе шестиэтажным русским матом. При чем здесь ароматный чай, мудак, при чем здесь чистота органов внутренних дел, идиот, при чем здесь государственное хамство, плевок ты природы хоть и из штата Миссури! Ты же вызван, дурачок, сюда по делу, которое не имеет к этим вещам ни малейшего отношения. И Берия заговорил. - Владеете ли вы, господин Руф, пусть самой убогой информацией о том, что буквально на днях Германия нападёт на Советский Союз? У меня такая информация есть. Много, даже неправдоподобно много такой информации. Через край. В конечном счете, если Германия на нас нападет, то Соединенные Штаты неотвратимо будут втянуты в эту войну. А поскольку Америка ни при каких условиях не будет воевать на стороне Германии, мы обречены на союзничество. - Я вижу, - сказал Феликс, -это и есть ваш главный вопрос ради которого я приглашен сюда. Охотно отвечу, поскольку разделяю вашу точку зрения на расклад сил в предстоящей войне. Мне непонятно только, неужели вы не видите, что секрет скорого нападения Германии на Советский Союз, это секрет полишинеля? Об этом, с позволения сказать, секрете, знают даже дети в семьях журналистов и дипломатов всех посольств в Москве. - У вас есть данные? - Никаких. Дело в том, что если германский Генеральный штаб знает о дате нападения, а это сотни посвященных разработчиков, ежедневно муссирующих эту идею, то идея обязательно считывается другими, непосвященными. Да, есть путаница, есть нестыковки, но общая канва событий легко читается. Во всяком случае Соединенные Штаты тотально скупают всю шерсть в нейтральных странах. Ведь немцы думают, что им не придется воевать в России этой зимой. Обернутся, мол, как с Польшей или Францией за месяц -другой. Вот Штаты и скупают шерсть, пока ее не скупили немцы. Об этом тоже пишут в газетах. Через несколько дней, когда все произойдет, появятся задним числом и миллионы прозорливых людей, дескать, иначе и быть не могло. Мол, это давно было понятно каждому: вся Европа уже рассована по карманам гитлеровского френча... Феликс одним глотком допил остывший чай и добавил: - Именно так все и будут говорить. Повторюсь: через несколько дней. Берия встал. И на его выхоленном лице уже не было прежнего задора, клеточки перестали плясать и дурачиться. Он крепко пожал руку Феликсу Руфу, вызвал секретаря, и приказал немедленно отправить американского журналиста туда, куда он сам пожелает. 12. НЕПРОЗВУЧАВШАЯ РИО-РИТА 1941 ГОД, 21-22 ИЮНЯ Софья Карловна с Таней уехали на дачу еще в четверг. В двадцатых числах июня, как ей и было назначено природой, подходила клубника. Таня любила эту июньскую суету с медными тазиками., кострами, запахом чуть пригорелого сахара, первой пенкой, вкуснее которой она пока что ничего не знала да и знать не хотела. Но вначале надо так выдраить тазик кусочком кирпича, чтобы он был никаким не медным, а золотым. Алхимия, одним словом. Фронтон дачи был увит цветной фасолью. Папа как-то весной приехал, взял стремянку, шпагат, молоток и горсть маленьких гвоздиков. От самого фундамента до крыши натянул около двадцати шпагатин. Это мой дачный вклад в этом сезоне, - сказал он. - Теперь приеду в разгар лета с ревизией. Посадите семена цветной фасоли, красотища будет - ахните. Живой ковер! - Спасибо, мой генерал, сказала Софья Карловна. - Боюсь только, что об этом живом ковре тебе расскажут другие. Ведь не приедешь же летом! И действительно, сейчас это была сплошная стена из вьющейся фасоли. Ярко-алые цветы угольками высвечивались на зеленом ковре. Сирень отцвела, зато принялись за цветочное свое колдовство розы. Владимир Николаевич не любил розы на длинных ножках. Ему нравилось, когда весь куст был как в огне. По семьдесят, восемьдесят, а то и сто бутонов на одном кусте чуть ли не с треском лопались и раскрывали свои бледно-розовые, красные и темно-бордовые, почти черные лепестки. Были тут и огромные, в две ладони ослепительно- белые пионы, ярко-желтого вангоговского колера цветы с хитрым латинским названием и декоративные твердые, как ковровые покрытия мхи разных оттенков вокруг как бы в беспорядке разбросанных гранитных валунов. Из расщелин, из стыков между камнями тянулись стрельчатые фиолетовые и коричневые ирисы. Был вечер и политые цветы наслаждались свежей и душистой жизнью. Солнце уже не жарило, а мягко и ласкового грело влажную черную землю, отражаясь в капельках на каждом лепестке, на каждом зеленом листочке. - Ты знаешь, Таня, мне кажется, что в этом году цветы будто бы сговорились зацвести почти в одно и то же время. Давай, мол, порадуем нашим хозяйкам душу... Что за вечер, Таня! Надо запомнить его: вечер двадцать первого июня 1941 года. Как жаль, что всего этого не видит наш папа, - вздохнула Софья Карловна. - Но ведь завтра воскресенье и он обещал приехать часа на два. - Завтра может быть все по-другому. Вдруг ветер или гроза и всё - не будет тогда этой красоты... Они никогда не звонили Владимиру Николаевичу на работу. Просто не знали номера его телефона. Не положено, твердо, но совсем не обидно сказал папа. Всегда сами ждали его звонков. Вот и сейчас, только подумали о папе, как звонок от него. - Я не смогу завтра приехать к вам, - сказал он, а спрашивать почему да отчего тоже было не принято в их семье. Вот уже несколько дней Таня нет-нет, да и вспомнит своего спасителя в метро. Маме и папе она, конечно же, ни слова. Особенно папе. Она сама-то удивилась, узнав в отделении милиции кем оказался ее защитник. Думала поначалу, что он наш, русский спортсмен, самбист какой-нибудь или борец, но чтобы американский журналист! Можно себе представить папу, ошарашенного такой новостью. Она, дочь генерала Генерального штаба РККА влюбилась в американского гражданина! Таня впервые в своих мыслях назвала своё отношение к Феликсу Руфу - влюбилась... Нет, нет... забудется, уйдет, улетучится, уговаривала себя Таня. Вчера, в пятницу, она сдала последний экзамен и завтра, в воскресенье, они всей группой должны были встретиться в Сокольниках. Таня пообещала принести патефон, мальчишки сказали, что тоже кое-что принесут, а вы, подруги, позаботьтесь о хлебе насущном... Словом, хотелось отметить окончание второго курса не в квартире или ресторане, а на природе с Рио-Ритой из патефона и сладкой "Хванчкарой" или "Киндзмараули". Кто-то из ребят сказал, что это любимые вина товарища Сталина. Таня принесет еще свежее клубничное варенье. Отвлеклась немного и вновь вспомнила Феликса, испуганного милиционера и хамоватого капитана. Боже, как Тане хотелось поделиться всем этим с мамой, но все чего-то боялась и боялась, дурёха. А когда уже легли спать и погасили свет, Таня не выдержала, и все рассказала маме. На душе сразу же стало легко, хоть знала, что сейчас-то ей от мамы мало не покажется. - А теперь ругай, мама! - Да за что же тебя корить и бранить, - успокаивала Софья Карловна скорее не Таню, а себя. Обычный инцидент, который может случиться с каждым. -Да я, мама, не об инциденте... -Защитник понравился? - спросила мама, автоматически подменяя слово "американец". Было темно, мать и дочь не могли посмотреть друг другу в глаза, и потому обе были рады, что света нет, а значит глаза не продадут ни одну, ни другую. Таню не выдадут ни румянец, ни ее зеленые глаза, а главное, она не увидит страха в маминых огромных, серых... Им не надо было сговариваться, чтобы об этой истории не узнал папа. Было и так понятно. А назавтра, в 12 часов дня из черной бумажной радиоточки раздались тревожные позывные и диктор объявил о предстоящем выступлении заместителя председателя Совнаркома, товарища Молотова... Началась война. Немцы "вероломно нарушили пакт о ненападении"... Снова зазвучало подзабытое за два года слово "фашизм". Сразу же запомнились три последние фразы "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами". Всего десять слов, но каких! Они сразу же впечатывались навечно в разум и сердце. Эти десять слов, как выяснится в ходе войны, стоили десяти дивизий, если не десяти армий. Папа позвонил минут через десять после выступления Молотова. Он сказал, чтобы они ждали машину и не проявляли никакой самодеятельности. Сам он не приехал, это понятно, не до того ему сейчас. Они с мамой сели в присланную машину и спросили молодого солдата-шофера: а вы как думаете, надолго ли война? - Через месяц на этой машине будем кататься по улицам Берлина, - весело сказал солдат. Вы разве не знаете, что война будет вестись малой кровью, могучим ударом на территории врага? Мы-то теперь на 3ОО километров ближе к Германии. Хорошо, что благодаря пакту отодвинули границу в 39-м году. А на юге отрежем Румынию с ее нефтедобычей... Я думаю, что уже сейчас Красная Армия перешла в контрнаступление и воюет за государственной границей... Женщины уже не рады были, что завели беседу с солдатом. Он смеялся, радовался, говорил, что сегодня попросится на фронт, а то опоздает и войну закончат без него. - У вас хороший в гараже замполит, - сказала Таня, не выдержав. -Верно. Мы его все любим, - охотно откликнулся шофер. - Он умный, честный. Рассказывал нам, как десять лет назад был в отпуске у дяди в деревне. А дядя-то и окажись кулаком- мироедом. Так он помогал арестовывать этого дядю, не посмотрел, что родной, а потом вез в телеге на станцию, где погрузили в красные вагоны-теплушки все это кулачье поганое. Вот какой у нас замполит. Были бы все такие, да видно стального материала на всех не хватает. Таня уже не слушала солдата. Под его бормотание она думала о другом, совсем о другом. Например, о том, что никакой прощальной встречи с патефоном и клубничным вареньем уже никогда не будет, что никогда-никогда она больше не увидится с этим престранным американцем Феликсом. На улицах Москвы почти не было прохожих. Это было очень необычно. Когда Софья Карловна с Таней вошли в квартиру, они увидели заплаканную домработницу Наденьку. - Чует сердечко мое, что война эта надолго, очень, очень надолго... Звонил Владимир Николаевич, сказал, чтобы его не ждали ни к обеду, ни к ужину. Приняв душ, Таня вышла на балкон посушить волосы. Ни о чем не думала, просто смотрела вниз. Вот чья-то бабушка повела малыша домой, вот проехал на велосипеде какой-то человек. Вот он вернулся, вот он снова сделал круг по двору... Погоди, погоди... да это же Феликс! Парень поднял голову и взгляды их встретились. - Феликс, - вырвалось у Тани. - Таня, выйди на одну минуту, - сказал он, поднимая над головой один палец. Хорошо, что мама была в душе, и никому ничего не пришлось объяснять. Она вылетела во двор, поискала Феликса глазами, хотела крикнуть... Он оглянулся и медленно поехал вглубь двора к другому корпусу, уводя Таню из-под окон ее квартиры. - Таня, - сказал Феликс, - я знаю, что всем вам придется трудно. Труднее, чем вы думаете. Она смотрела на мужчину, которого уже приняло ее сердце, а разум все не соглашался, и спорил с ним, с сердцем. И еще. Фантасмагория да и только, думала она, этот наш, в доску русский парень, никак, ну никак не может быть американцем... - Запомни, Таня, я уже никогда не смогу забыть тебя. И где бы ты не оказалась, а война будет длинной и трудной, я обязательно найду тебя. Поняла? Малыш, у меня совершенно нет времени. Кажется, меня отзывают из России. Прошу, ангел мой, жди меня, я отзовусь, дам о себе знать, найду тебя, мы обязательно встретимся! Я люблю тебя! Он снял с шеи серебряную цепочку и надел ее на танину шею. - Ты слышишь, я люблю тебя и найду! - Феликс, ты ведь русский... да? Ну скажи, что да, да, да! - Нет, Танюша, я американец, и очень возможно, что скоро, совсем скоро потребуюсь Америке. Я знаю номер твоего телефона, но звонить тебе не имею права. Я хорошо понимаю это. Запомни, одно запомни: я никогда уже не смогу тебя потерять, запомни это, запомни... 13. ПОД СТУК КОЛЕС ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МИРЫ А вдруг? Вдруг все, что он пишет, было на самом деле. Причем именно со мной. Да нет же... Чушь, глупость, околесица, дурдом. Как бы это могло быть со мной, если я родился через двадцать лет после окончания Второй мировой войны. В изложенной же истории с Феликсом Руфом мне, еще не родившемуся, получалось в 1941 году уже под тридцать. Да... А может и вправду существуют параллельные миры. а? Ведь прямо скажем, меня и в 10-х годах двадцатого века быть ну ни как не могло . Помните, как я якобы поиздевался над жандармом в поезде? Что? Не помните? Желательно не отвечать на мой вопрос. Вобщем или читайте, или поставьте книгу на полку. Параллельные миры теоретически возможны. Но в таком случае они никоим образом не могут сообщаться между собой. Даже теоретически! Если же есть утечка, то это уже не параллельные миры,а сообщающиеся сосуды. Секундочку... Воображение - вот параллельный мир! А Драматургу без воображения нечего и лезть в драматурги. Что-то я отвлекся от чтения. Понял почему. Просто в предыдущей главе обо мне, сегодняшнем, ничего нет. Есть, правда, но косвенно как-то, косвенно... Устал от меня Писатель. К тому же, ещё не все бугры схвачены. Судите сами: Сталин был, Гитлер был, а вот Рузвельта с Черчиллем ещё не было. Война ведь началась и без западных лидеров Драматургу не обойтись. 14. ОКЕАНСКАЯ ПРОГУЛКА август, 1941год Франклин Делано Рузвельт, 32-й президент Соединенных Штатов, что называется, в прямом смысле "распоясался". Десятифунтовые стальные гири на голенях, с помощью которых он еще мог держаться на ногах, опираясь на чью-то руку или предмет, сейчас ему были не нужны. Не было аудитории, а стало быть, не было и ораторского куража, вырабатывавшего адреналин, который гасил боль в тазу и спине, когда Президент, с виду здоровый и стройный, стоял и горячо говорил. Надо же, облегчённо вздыхала толпа, а ходят слухи, будто бы наш ФДР - паралитик. Президент отдыхал. Теплая августовская океанская волна, свежий солоноватый бриз, легкая деревянная яхта. Никто не маячит перед глазами, никто не подносит документы на подпись. Где я? Состояние инопланетарности и почти физическое ощущение Бога. Это была некая конечная формула огромнейшего уравнения, вернее ответ в конце задачника, разъяснявший, как через ежесекундное выживание, лишения, постоянную угрозу голода, опасности и самой смерти подойти человеку вот к такому простому решению, где в результате остается лишь три спасительных компонента: чистое небо, ласковый океан, и ты, счастливый. Президентская яхта "Потомак", отшвартовалась от пирса Нью- Лондона в Коннекктикуте поутру третьего августа 1941года. Еще вчера пресс-служба Белого Дома сообщила, что ФДР берет десятидневный отпуск, чтобы порыбачить у берегов Новой Англии. Рузвельт смотрел на быстро тающие очертания Нью- Лондона и думал о похожести судеб людей и городов. Сюда, в Новую Англию, на северо-востоке огромного континента первые поселенцы в семнадцатом веке привезли с собой не только скарб и скот. Они привезли сюда память о родных местах, где выросли, где у них остались друзья и родные. Нью-Лондон. Конечно же, это будет самый большой город Америки, ведь Лондон - самый большой европейский город. Так думали они, ньюлондонцы. Но вот кто-то из расторопных земляков добрался из маленького старинного Йорка и переименовал крошечный Нью- Амстердам в Нью-Йорк. Дескать, не привыкать жить в маленьком городе. А как все обернулось. О Нью-Лондоне не знает практически ни один иностранец, зато Нью-Йорк стал не только мегаполисом, но парадными воротами в Соединенные Штаты, стал их символом. У политика Рузвельта такое историческое наблюдение ассоциировалось прежде всего с борьбой на выборах. Популярного губернатора или красноречивого сенатора знают все. Конечно же, кто-то из них двоих и станет Президентом. Но почему же тогда неизвестный адвокат из глубинки карабкается по президентской лестнице? Да потому, что он американец, а стало быть знает, что тяжеловес может оступиться со ступеньки и покатиться вниз, и тогда незнакомец из медвежьего угла перескочит через опасную ступеньку и не снижая темпа доберется до вершины. Да, думал Франклин Рузвельт, все универсально в подлунном мире. Даже парадоксы универсальны. Кем был для меня, например, тот же Черчилль, с которым я скоро увижусь, еще год назад? Валет в английской карточной колоде, не больше. А о Сталине и говорить нечего. Сталин, Салазар, Чан Кайши - обычные диктаторы. Завтра будет переворот и их не станет. Но надо, надо помнить всю колоду, потому что кто-то, а диктаторы как правило, появляются совершенно неожиданно. Так волей случая какая-нибудь крестовая шестерка становиться козырной и бьет красавца короля или энергичного туза-бубен. Политика - тот же покер. Такие дела. - "Огаста", сэр, - сказал капитан "Потомака". Да, президентская яхта приближалась к крейсеру "Огаста". На этом американском крейсере Рузвельт и Черчилль договорились встретиться, чтобы обсудить положение на фронтах, продекларировать свое единство, а главное решить: распространять ли вообще, а если распространять, то в какой достаточности положения закона о ленд-лизе на Советский Союз. Ленд-лиз хитрая штука. Аренда оружия и стратегических материалов воюющим странам. Закон, похожий на закон о ленд- лизе, был принят Конгрессом еще в 1892 году при президенте Бенджамине Гаррисоне и все давно забыли о нем. Все, но только не въедливые юристы. Они вытащили на свет Божий пыльный документ и показали Президенту. На сегодня это была удобная форма помощи странам, уже пролившим кровь в войне с нацистской Германией и одержимой манией величия Японией. И вот, по закону о ленд-лизе американцам не обязательно было проливать кровь. Америка может и не воевать, но одалживать вооружение или питание. Может же один охотник одолжить другому охотнику патронташ и банку тушёнки... Франклин Делано Рузвельт был поднят на палубу "Огасты" вместе со своим креслом. Яхта, на которой он сюда прибыл, повернула и вновь отправилась к берегам Новой Англии. Когда она проходила канал Кейп-Код, со стороны можно было видеть отдыхавшего на палубе Рузвельта. Сотням, да кто там считал, может быть и тысячам людей повезло хотя бы издалека, но увидеть своего Президента. Никому из них так и не пришло в голову, что в кресле на палубе яхты сидел двойник Рузвельта. Среди праздных соотечественников должен же был быть хоть один нацистский агент. Для него-то, предполагаемого агента, и был устроен весь этот маскарад. Президент тем временем на крейсере "Огаста" всматривался в цейсовский бинокль. Встречным курсом шел новейший британский линкор "Принц Уэльский". Его эскортировали шесть эсминцев. Франклин Рузвельт в эти секунды походил на пятнадцатилетнего мальчишку, начитавшегося о великом морском сражении, происшедшим чуть больше двух месяцев назад. Именно тогда, 24 мая 1941 года "Принц Уэльский" вступил в бой с самым мощным в мире линкором "Бисмарком". Первым же точным попаданием ниже ватер линии снаряда огромного калибра "Принц Уэльский" заставил содрогнуться тезку железного канцлера. Снаряд разорвался в баке с горючим, и теперь за "Бисмарком" тянулся гигантский нефтяной шлейф. Четыре дня английские крейсеры преследовали смертельно раненый линкор, пока 28 мая в 10 часов 40 минут "Бисмарк" не пошел на дно, унося с собой две тысячи немецких матросов. Рузвельт, казалось, помолодел в эти минуты. Белые зубы, загорелое лицо, юношеская гордость за корабль, который он видел в перекрестие оптики. Этот корабль сокрушил "Бисмарка" и именно на нем с визитом к нему, Рузвельту, прибывает старый морской волк, Премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль. Символика, символика! Мы победим. Виктория! Это была суббота. 9 августа, 9 часов утра. На обоих боевых кораблях загремели морские салюты. Было очень жарко, матросы стояли в легкой белой форме, а их Премьер-министр, шестидесятисемилетний Уинстон Черчилль в темном и плотном военном мундире и фуражке, усаживался в адмиральский катер. И вот уже она, палуба "Огасты". Первое рукопожатие Президента и Премьер Министра. Дирижер взмахнул рукой и американский оркестр сначала сыграл гимн "Боже, храни короля", а затем свой "Звездно-полосатый флаг". Рузвельт стоял, опершись на руку Элиота, своего сына. Могучий Черчилль не любил фотографию их самой первой встречи. Он как-то сосредоточился, излишне сгорбился, согнулся, подавая руку снисходительному и развеселому, лишенному комплекса ведомого, Президенту. Впоследствие, они вместе проведут в течение войны 120 дней, на их встречах будут сделаны тысячи фотографий, но ни на одной из них Черчилль не будет выглядеть столь униженным просителем, как на этой, самой первой. Да ко всему тому, на какую-то банальную реплику, вроде "Я рад лично познакомиться с Вами, господин Президент", Черчилль услышал: "Я тоже рад, дорогой Уинстон". Так и повелось, так и пошло-поехало. Все войну Черчилль называл Рузвельта господином Президентом, а тот его просто Уинстоном. Черчилль, однако, не придавал этому никакого значения: американец он и есть американец, а никакой не джентльмен. Рузвельт спохватился: - Друзья, мы же забыли про подарки команде "Принца Уэлльского"! В ответ помощники показали катер, что приближался к линкору: Олл райт! Каждый из тысячи пятисот английских матросов получил по два яблока, апельсину, по полкилограмма сыра и по двести сигарет. Ленд-лиз в действии, Уинстон, не так ли? Атлантическая встреча продолжалась несколько дней. Президент и Премьер-министр много и охотно слушали Гарри Гопкинса, специального помощника Франклина Рузвельта. Две недели назад он был в Москве и беседовал со Сталиным. Удержат ли русские фронт, на этот главный вопрос Президента Гопкинс с долей застенчивости, будто бы ему не поверят, отвечал тихо, но внятно. Положение на фронтах Россия, по-видимому, удержит. Ожидаемого немцами развала Советского Союза не произойдет. Потери Германии в России за два месяца боев уже выше, чем за предыдущие два года с момента начала войны. Дело Соединенных Штатов и Великобритании оказать в кратчайшие сроки реальную помощь русской армии оружием, продовольствием, автотранспортом. В Советском руководстве нет паники. Сталин производит впечатление очень твердого человека. Гитлер обманул, переиграл его, поэтому, учитывая восточную ментальность сталинского характера, стал его личным врагом. Интуиция подсказывает мне, продолжал Гопкинс, что свои обязательства он будет выполнять неукоснительно. Во всяком случае, в данной фазе войны сепаратный мир между Россией и Германией полностью исключен. Теперь нужна хотя бы небольшая, но экстренная помощь России. Черчилль пока что сидел молча, казалось даже, что он не слушает этого анемичного и смертельно усталого человека. Быть может, так оно и было, ведь Гарри Гопкинс прибыл сейчас в Америку на английском линкоре и Черчилль был уже в курсе российских дел, во всяком случае как их, эти дела видит одаренный, но к сожалению не очень здоровый человек с узким изможденным лицом ученого-математика. Пока матросы "Принца Уэлльского" ели свой сыр и курили президентские сигареты, их напористый лидер уговаривал Президента объявить Германии войну и как следует припугнуть Японию. Ни того, ни другого совета неистового Уинстона Рузвельт так и не принял. Нет, он не был "изоляционистом", больше того, Президент высмеивал сторонников невмешательства в европейские дела, доказывал постоянно, что современная военная техника и средства связи сделали мир маленьким, что эпоха наполеоновских войн давно окончилась. Если бить - так наверняка и с минимальными потерями, вот о чем думал Рузвельт. О плане нападения же на СССР он знал уже под новый 1941-й год, но намекнул об этом Сталину только в марте. Да и то скорее в надежде что тот примет это сообщение как дезинформацию, как оно и получилось на самом деле. Сталин не верил собственной агентуре, а тут будет верить американцам... Надо, надо крепко ослабить как Германию, так и Россию. Потом все окупится, все будет проще и легче. У Рузвельта были свои надежные источники, питавшие его надежду и веру. Даже вице- президент не знал ни о налаженной регулярной расшифровке инструкций японского правительства своему посольству в Вашингтоне, ни о запуске ядерного проекта стоимостью в миллиарды долларов, хотя не исключалось, что это академический блеф. Видно, действительно, глас народа - глас Божий. Вот уже пошел третий президентский срок Рузвельта и все его президентство - исключительно точная реакция на вызов судьбы. Взять хотя бы его победу над Великой Депрессией. И вот сейчас новое испытание его ума, воли и интуиции. Он предложил Черчиллю составить так называемую Атлантическую хартию о целях войны. В хартии говорилось, что США и Англия добиваются уничтожения нацистской тирании и не стремятся к территориальным приобретениям. США и Англия уважают право народов избирать форму правления по собственному выбору. В заявлении, предварявшем текст хартии говорилось о помощи Советскому Союзу. - Хороший, ясный текст, осталось поставить подписи, - сказал Черчилль. - Это необязательно, ведь мы связаны морально, а это сильнее, чем юридически , - ответил Рузвельт. - Тем более, дорогой Уинстон, в таком виде Хартию не обязательно ратифицировать в Конгрессе и Парламенте. - Согласен, господин Президент. На том и порешили. Корабли разошлись, передав приветствия друг другу. Президент еще долго, очень долго смотрел вслед "Принцу Уэлльскому", а потом повернувшись, увидел сутулую спину Гарри Гопкинса. Тот почему-то любовался не морем, а архитектурой самого крейсера "Огаста". - Гарри, - позвал Рузвельт. Гарри Гопкинс был единственным на всем земном шаре человеком, который никогда не раздражал Президента. Пожалуй, к тем трем компонентам счастья: чистое небо, ласковый океан и я счастливый, нужно добавить умного и обаятельного собеседника, такого как Гарри, - подумал Рузвельт. Они были на "ты" - Президент и его помощник, который официально даже не занимал никакого поста в администрации. - Я здесь, Фрэнк. Гарри Гопкинс пил из бутылки минеральную воду. Он сидел рядом в привинченном к полу кресле. - Так ты это серьезно, что со Сталиным контакт будет проще, надежней и плодотворней, чем с Уинстоном? - Я так не говорил, сэр. Я говорил, что Сталин не подведет и выдержит до секунды срок, если он обговорен. Другое дело, за это он может заплатить тясячами жизней. Что же касается ума и чувства юмора, то тут дядюшка Джо и Уинстон - близнецы. Надо же, кто-то случайно обронил, да уж не Гопкинс ли, кличку, ставшую знаменитой - "дядюшка Джо", и приклеилась она в Америке к Сталину навечно. Газеты огромными заголовками давали это несовместимое сочетание, избегая привычного раньше "Иосиф Сталин". 15. ПОД СТУК КОЛЕС... БЫЛ ЛИ Я НА "ОГАСТЕ?" А что я вам говорил? Рузвельт есть, Черчилль есть, Гопкинс есть, а меня... тю-тю...нет меня, что и требовалось доказать! На самом же деле был я там, на "Огасте", наверняка был... Просто тогда еще не в статусе "VIP" *, слава Господи, и меня никто не заметил. Даже писатель. А Рузвельту с Гопкинсом было просто не до меня. 16. ДОПИСКА ОТ РУКИ Опять двадцать пять. Рукопись вновь обрывается, уже не хва- тает тридцати одной страницы. Какая жалость! Не исключено, _____________________________________________________ * Very important persons (англ.) - очень важные персоны что там так же колоритно, как окружение Сталина, Рузвельта и Черчилля была описана Ставка Гитлера в ночь на 22 июня 1941 года. Без Гитлера, однако, я обошелся бы, но вдруг в недостающих страницах что-нибудь прояснилось в судьбе Феликса Руфа и, конечно же лейтенанта-пограничника Володи Бахмута. Не зря же он был заявлен в самом начале. Но ничего этого нет. Страницы сгорели, исчезли при страшном взрыве гексогена в соседнем доме. Обидно и жалко. Кстати, там наверняка что- нибудь да было и о судьбе Тани. Нужен, как нужен сюжет нашему брату читателю. 41. "КАК ПИСАТЕЛЬ ПИСАТЕЛЮ" 1967 год, август "Показалось , будто бы нас выбросило из воды и мы на мгновение зависли в воздухе. Чепуха, конечно. Я не выпускал разогнутую булавку из пальцев, ведь это было моё единственное оружие. Если он вновь попытается утопить меня, я, на сей раз, пропорю ему горло". Написав этот абзац, я оторвался от бумаги, включил электрический чайник и принялся ногтем открывать защелкнутую металлическую крышку на коробочке с чаем "Принцесса Нури". В голове стучало, кипело и клокотало, так всегда бывает перед принятием решения! Это давление. Густой, почти черный чай без сахара мой лучший помощник в такие минуты резкого спада давления за несколько минут до его прыжка вверх. И вот оно, мое решение. Сейчас я вернусь к письменному столу и продолжу сцену на море. которую все уже изрядно подзабыли. Только Феликса буду полностью списывать с себя самого. Интересно, почувствует ли этот нюанс его партнер, что напал на моего героя? Думаю, что нет. А вот Феликс, наверняка, догадается. У меня со всеми тремя Феликсами: американцем, затем пассажиром поезда, и, наконец, тем, что в море, установилась обратная связь. Я дарю им свои черты характера и эпизоды, пережитые мной, а они, в особенности пассажир, кажется, начинают догадываться, что их судьба находится в столбике чернильной пасты моей шариковой ручки... Хватаю эту самую ручку - не пишет. Выделываю шариком немыслимые концентрические окружности, пытаясь расписать ее - ноль. Тогда я взял простой карандаш и быстро погнал буквы в строчки. Я гнал их как замерзающий и голодный каюр гонит собак где-нибудь за полярным кругом. Читайте. "...Незнакомец отплыл на несколько метров и сделал круг почета вокруг меня, видимо проверяя на реакцию. - Я тебя не боюсь, - сказал я. - Просто мне не удалось набрать воздух в легкие. Если хочешь, чтобы я выколол тебе глаза этой штукой, а затем всадил ее в твои бронхи - подплывай. Парень весело улыбнулся и солнце заиграло на его слегка грубоватом, но красивом лице. У моего "убийцы" оказалась не только добрая, но я бы сказал, ласковая улыбка. Даже показалось. что всё только что происшедшее просто-напросто галлюцинация. Тем временем, он лег на спину, чтобы выставить подсушиться на солнце кровоточащую царапину на своем животе. На мгновение мне показалось, что я уже где-то видел это лицо. Хотя... - Ты молодчага, Феликс. У тебя отменная реакция. Кто знает, может быть все это тебе еще пригодится. Прости за проверку. Эта странная реплика вновь насторожила меня. Я не собирался с ним ни на войну, ни в банду, ни в уголовный розыск. - А кровью не изойдешь, экзаменатор? - Ты о царапине? не переживай. До берега часа два, засохнет... Он подал руку и я, совершенно не боясь, пожал ее, потому что видел, верил и чувствовал: повторного нападения не будет. Кто же он? Бандит, вор, патологический тип? Наконец, я вспомнил, где видел его. В поезде, которым мы с Наденькой ехали из Москвы в Симферополь, вот где. Он катил по вагонам тележку с пивом и прохладительными напитками и помню, как я купил у него "Минскую-4". - Вспомнил? - словно прочитал мои мысли могучий пловец. Вот и здорово. Я офицер КГБ и давненько слежу за тобой, простодушно до идиотизма, добавил он. - Читаю все письма тебе и от тебя. Ты вырос в этом городишке, воспитывался матерью, а твой отец погиб на войне. Сегодня ты со своей Надей был на могиле матери. ...Вот оно что. КГБ... Заканчивались 60-е годы, и профессия, что еще в пятидесятые казалась героико- романтической, сейчас виделась не то чтобы ущербной, но во всяком случае, уже не высекала ни искры, ни священного трепета. Осведомители, работавшие на КГБ, вызывали скорее отвращение, нежели страх. Да.. кажется, когда я размышлял о войне, банде и уголовном розыске, то ходил совсем рядом. - Размышляешь, отчего же это я тебе открылся? Уж не параноидальный ли я субьект? Нет, все проще, проще... И он стал насвистывать какой-то мотивчик. Батюшки! Да уж... все ли в порядке со мной? До берега ведь-ого-го! Парень насвистывал мелодию из "Аскольдовой могилы" Верстовского. Ну да - хор девушек... Сразу же вспомнились мамины слова: сынок, тот, кто любит Хор девушек из "Аскольдовой могилы", тот просто не может быть плохим человеком. Хочет быть, а не может.. - Я к тебе в душу не лезу, зачем же ты... - пробормотал изумленный Феликс. - А просто ты несколько лет занимал мою жизнь. Я написал о тебе сотни страниц отчетов и прочел все книги из вашей домашней библиотеки. Шпенглер, Чижевский ,Тойнби, Розанов, Соловьев, Мережковский, Мандельштам... Где бы все это я мог прочесть, если вот уже минимум сорок лет у нас не издают их? Возможно, мне никогда бы просто не пришлось получить такое образование ни в одном университете. Твоя мать так и осталась загадкой для ведомства, хотя оно много и долго разрабатывало историю вашей странной семьи. Ничего. Понимаешь... ничего нет. А ведь так не бывает. - Вот вы и решили поговорить по душам в открытом море, - с достаточной долей презрения сказал Феликс. - Ну как, помогает Черное море? - Помогает. Ведь наш разговор растворяется в этой воде без остатка, без привкуса соли. - Ты для рядового "гэбэшника" очень здорово плетешь... Не балуешься ли ты литературой? -Литературой балуются только графоманы. Может быть они не подозревают, что литература в России - учительница жизни. Это у древних греков да римлян учительницей жизни была философия с историей. А у нас нет. История нас, русских, ничему не учит. Учит нас только литература... Да что я тебе прописи читаю... Будто бы ты сам не видишь своих героев живыми. Ведь видишь, так? А я еще и дружу с ними. - Не понял, с кем? - Все ты понял. С твоими литературными персонажами..." Сработало! Для него Феликс становиться мною, писателем. И по всей видимости ни один из них этого еще не подсёк. Прямо из носика заварника вытягиваю с шумом и свистом последний глоток чифирной жидкости. Взбадривает. И я продолжаю. "- Феликс,- улыбнулся бывший душитель, а ныне брат- литератор. Я же тебе честно сказал, что слежу за тобой. Понимаешь, ты как бы моя диссертация на звание кандидата шпионских наук. Я то понял, я всё давно понял. Оказывается, КГБ ведет слежку за Драматургом, ведь они ни в кошмарном сне, ни в своем аналитическом отделе яйцеголовых не предполагают, что я персонаж. Думают, что я реален. Ирония судьбы: бедняга Драматург подсылал ко мне даже жандарма в дореволюционном поезде, всё характер мой хотел укрепить, а сам посыпался на этом опере, пусть и симпатичном, но все же опере, опере! Эх, Драматург, Драматург! Где же ты, я обязан тебя предупредить". Наконец-то. Он, кажется, прозревает, как гражданская личность. Ой, здорово! Мне, как подростку, ужасно самому читать захотелось; что же дальше. Сейчас узнаю, только заварю опять чай, отхлебну, шарик в руку и... "- Вот видишь,- нарушил затянувшееся молчание могучий пловец. - ты забросил работу, а это не дело. Твой Феликс Руф - совершенного живой, я вижу его. Жаль что не развиваешь Володю Бахмута, пограничника, хотя понимаю профессиональные трудности. Если, допустим, убить его в первые дни войны, значит не стоило и заявлять, а если оставить живым, тогда рано или поздно его нужно сводить с тем же Руфом. Пикантно выглядел бы любовный треугольник Володя-Таня- Феликс.Ты же этого пока не хочешь, все ищешь, ищешь нестандартный ход. А вот сцены с московской милицией, с Берией - блеск. Так... Сталин. Сталин уже не просто проторенный путь в литературе, это магистраль. Правда и на магистралях случаются крушения, однако ты пока что хорошо катишь по этим стальным рельсам. Рузвельт, Черчилль, Гопкинс - тоже удачны, я просто боюсь, что они тебе скоро надоедят, да и не о них роман, собственно. Как не о Гитлере, Рёдере или Геринге. ...Мы плыли и он говорил и говорил о якобы моем романе. В КГБ произошла явная накладка. Почему они приняли меня да Драматурга -Писателя? Мореплаватель явно читал его рукопись. Причем, читал тайно от автора. Когда и где? Это дело техники: слепки ключей, прослушивание телефонных разговоров. В его отсутствие и читал, это понятно. Непонятно было одно: как удалось человеку спецслужбы так точно и тонко ощущать профессиональные трудности писателя. Вот уже воистину "литературовед в штатском"! Чем больше я слушал его, тем больше убеждался, что у себя в КГБ этот парень, наверняка, белая ворона, а стало быть рано или поздно там ему нечего будет делать. Это только в газетных публикациях да романах о чекистах начальство ценит и любит талантливых аналитиков, а в жизни их никто и никогда не любил, тем более в спецслужбах. Нуждаются -да, но чтобы любить... Люди карьеры, а не творчества, а таких большинство, генерируют зависть и интриги, не пренебрегают и подножкой... Вот так и летает эта белая ворона не в стае черных ворон, потому что там обязательно заклюют! И Рихарда Зорге заклевали и Льва Маневича. А с какой радостью наблюдали, как спивается Ким Филби. Можно и Джорджа Блэйка вспомнить. Разочаровался и бросил разведку. Да что там говорить. А тут молокосос готовится поучать, ой готовится, если уже не поучает. Понятно, не мешал ходу своих мыслей Феликс, есть, явно есть у человека, что плывет в полметре от меня, активная интеллектуальная работа одиночки, где он, грубо говоря, может всласть "оттянуться". Что это за работа? Шахматы? Может быть. Серьезная научная деятельность? Вряд ли. Попробуй, поиследуй что-нибудь, если тебе надо следить за перепалкой какого-то выпускника ин"яза да еще сопровождать его в поезде в качестве разносчика минеральной воды, а то и вообще, вламываться в чью-то квартиру и читать роман, помня постоянно, в скольких сантиметрах от кромки стола лежала рукопись прежде чем ты дотронулся до нее. Нет, здесь не до научной работы. А что если он тоже... ну писатель? ... И я сказал тогда: - Хорошо понимаю тебя, как писатель писателя. Правда, в отличие от тебя, я ничего твоего пока не читал. Где ты живешь - не знаю... Да... как твое пузо, защитник народа? Он лег на спину, выгнул живот и на месте кровавого шрама, я к удивлению своему увидел только белый бескровный след. - А все же что с твоим романом? Катит? - спросил я, делая упор на слово "твоим". - А у меня не роман. У меня "Мемуары ребенка". Этакая мозаичная повесть. Каждая главка- как бы отдельный рассказ. А вяжет все повествование, уж извини, но тоже поезд. Я вначале и назвал эту вещь "Путешествие лейтенанта на Север". А теперь, думаю, пусть это будут "Мемуары ребенка". Понимаешь, мой отец, лейтенант, в 45-м приехал за нами на Урал, и увез нас в Котлас, на русский Север. Туда перевели его часть. И вот я еду в поезде с военными, слушаю их истории и сам, шестилетний, рассказываю солдатам свою жизнь на Второй Мировой войне, пусть и на Урале. Хочешь, я тебе почитаю это? У меня феноменальная память, помню все главы. Да они коротенькие, не бойся. Я кивнул головой, спрятав в море улыбку. Воистину, ищешь Индию, находишь Америку. - Нет, ты действительно хочешь, чтобы я почитал? А он не такой уж железный, рефлексирует. Наверное, от неуверенности., - подумал я. - Конечно же хочу, читай! - И не перебьешь ни разу? - совсем уже по детски спросил мой попутчик. - Нет, не перебью, - пообещал я этому Бог знает откуда возникшему гэбэшному летописцу моей жизни и литературному повествователю своей собственной. Парень набрал воздух в свои объемные легкие, сложил руки по швам и продекламировал мне и дельфинам: "Путешествие лейтенанта на Север или мемуары ребенка". Затем выдержал паузу, поплыл, и повернув голову в мою сторону, тихо сказал - "Оазисы памяти"ю. Он посмотрел не на меня, а куда-то вдаль и словно увидев на небе текст, стал просто считывать его ровным голосом. Часть третья. Мемуары ребёнка. Рассказ офицера КГБ. 1. ОАЗИСЫ ПАМЯТИ Я стал большим и даже окончил университет, когда прочитал в какой-то газете, что в Америке живут два брата- близнеца, которые помнят все дни своей жизни. Они знают, какая была погода, скажем, утром 14 сентября 1948 года, или, допустим, помнят, что они делали между одиннадцатью и двенадцатью ноль пять 2 июля 1958 года. Они помнят всех людей, с которыми были знакомы хотя бы одну минуту. Очень жаль мне, что не обладаю такой памятью. Я бы выступал в цирке, удивляя, а может быть, и поражая зрителей. Они бы приходили на мои представления со статистическими справочниками. Впрочем, это был бы цирк исключительно для взрослых, а вовсе не для детей. А это уже не цирк. Нет, я беру обратно свои слова, что завидую памяти американских вундеркиндов. Достаточно, что в моей голове среди тысяч полузабытых событий моего детства, похожих на песчинки в мертвой пустыне, есть настоящие оазисы памяти. В этих оазисах и живут окающий военный с буквой "Т" на погонах из ноября 1945 года, Сереже Докторов из 1944 года, спартанский царь Леонид из 348 года до нашей эры, румыны с золотыми табакерками из лета 1943 года. белый кот по кличке Толстяк, который служил мне горячей подушкой почти всю Вторую мировую войну... Американские братья-близнецы померли бы от зависти, если бы узнали про это. А мне какое до них дело. Я буду рассказывать про то, как была война и как не стало войны. Про то, что есть слово "мир", которое означает возвращение моего отца с фронта и наше с ним путешествие на Север к новому месту службы. 2. ОКАЮЩИЙ ВОЕННЫЙ Режет пополам белую метель горячий паровоз. Черный дым валит из трубы, смешивается с крохотными злыми снежинками, дробно позванивают стекла вагонных окон с брезентовыми ремнями. Лязгают буферами старые довоенные вагоны. Проносятся телеграфные столбы. Провода провисли, и если этот провис мало заметен из неподвижного положения, то, когда смотришь из окна движущегося поезда, тогда хоть кричи караул; провод то резко падает, то взлетает стремительно. То, что я не видел такой метели, это еще полбеды. С меня, шестилетнего, какой спрос? Но в вагоне ехали большие и сильные люди в зеленых гимнастерках и они-то охрипшими от песен головами говорили наперебой, что тоже не видели ничего похожего. Я тогда очень удивился, что они не видели такого сильного бурана. Ведь эти люди рассказывали друг другу такие эпизоды, что, казалось, обмани они насчет метели (видели, мол, и похлеще), никто сомневаться не стане. Значит, действительно не видели. Вот какую метель прорезал наш поезд. Я путешествовал по вагону без присмотра родителей и сестры. Ведь мы ехали уже не один день. Помню, один незнакомый мне моряк спросил: чей это салажонок, ребята, ничего не просит., сидит, как особист, и слушает. И сам громко засмеялся. Я не понял и половины его слов, знал только, что это обо мне. Здоровенный военный с желтой буквой "Т" на погонах остановил моряка: "Ну чего ржешь-то? Дурачок ты еще, сам пацан". Военный здорово нажимал на "о", а к тому же у него в каждом предложении была частица "то". И уже мне: "Ты откуда пришел-то?" Я показал в конец вагона, но из-за синего махорочного дыма добрый военный так и не мог понять, где же мое "Купе". - Ты с кем едешь-то? - С отцом... - А отец-то у тебя кто? - Лейтенант. - А едете-то куда? - На Север... Все засмеялись, потому что ехали в одном поезде со мной. А поезд всех нас мчал на Север. - Север велик, где сходить-то будете? В Кирове, Котласе или еще где? - На Севере! ...Это был ноябрь 1945-го. Полгода назад кончилась война, и все военные от рядового солдата до маршала соединялись со своими семьями. Они приезжали, прилетали и приплывали к своим дорогим пацанам и женам, за сутки их снимали с места увозили во все концы света - от Берлина и до Курил. Я не хотел в Берлин. Я очень хотел на Курильские острова и ждал тот день, когда впервые увижу отца и он скажет: "Мы улетаем на Дальний Восток. Там нас ожидает пароход (нет, он скажет "тральщик"), на котором мы пойдем на Курилы. Там наш аэродром, там наша граница". ... И вот зеленый поезд, легко прорезая снежный буран, мчится с Урала не на восток, а на север. Куда-то в Архангельскую область. Вот тебе и тральщик, вот тебе и Курилы. Обидно было. Зато какая это радость., чудо какое - первое в жизни путешествие в поезде! Да еще с отцом и солдатами, вернувшимися с нее, с самой большой войны. Я знаю, все мне поверят, если скажу, что у каждого из солдат была своя история. Каждый из них был не только рассказчиком истории, а в конечном счете учителем истории, потому что каждый их рассказ был поучителен, ведь здесь были сражения, убитые товарищи, вера в Победу и в первый мирный день. И они рассказывали мне и друг другу, как достался им этот первый мирный день. Какие же они после этого не учителя истории? По-моему, каждый творец мира обязательно должен считаться учителем истории... ...Жаль вот, что тогда я не мог сказать им всего этого. Но окающий военный с буквой "Т" на погонах, видно понял,что придет время и я сформулирую словами то, что за малолетством не удалось мне тогда, в ноябре сорок пятого. Он понял меня и поверил. Спасибо ему за то, что он спросил меня тогда: - Ну-ка, расскажи, а как ты дрался с немцами? - Я не дрался, мне шесть лет, и я жил на Урале. - Большую часть жизни ты прожил во время войны. Ты выжил - значит, дрался. Вот и расскажи нам, как ты жил, сынок... 3. ИСТОРИЧЕСКОЕ ОДЕЯЛО Подозреваю, что я сейчас такой дохлый от того. что в раннем детстве я любил подкладывать под голову вместо подушки своего белого кота по кличке Толстяк. Представляете, сколько бактерий я наглотался от него за войну! Это ведь только кажется, что кот белый. А он, как мне сказал впоследствии Сережа Докторов, весь кишел этими бактериями. Маскировщик проклятый! Но пробовала мама разлучить меня с Толстяком, как я устраивал скандал и грозился удрать с ним на фронт, где несомненно бы обучил кота ходить в разведку. Так что, дети, я вас очень прошу. никогда не делайте. как я, если у вас есть кот, а тем более белый. В комнате стояла высокая, до потолка, круглая черная печь. С вечера она накалялась, и от жары мы спасались на полу, постелив цветастое ватное одеяло. Мама тогда берет журналы с военными картинками и начинает нам с сестренкой объяснять их, а та перебивает, не так, мол, мама. Подумать только. в пятом классе учится, а с матерью спорит о военных действиях! "Подушка" Толстяк мурлыкает. видит во сне молоко, а я слушаю и запоминаю. А еще я однажды, лежа в такой позе, открыл, что одеяло у нас с секретом. В одном месте оно разошлось по шву самую малость. Я просунул палец, хотел выщипнуть вату. Нет, там другой материал. Я тогда останавливаю мамин рассказ о военных действиях и говорю, что так, мол, и так, почему там другой материал? Мама засмеялась и сказала, что на одеяле тысяча слоев и все они рваные. Цел только самый верхний слой, и то, говорит, ты его доконаешь, а сейчас война и нового материала не достать. - А почему же оно порвано внутри, ведь я не рвал его там? - А его время рвало. - Какое время, на него часы ставили, да? - Нет, просто оно очень старое, его сшили еще до революции. Слово "революция" я уже знал. Это когда моряки и Буденный. И еще - это когда совсем-совсем давно. - И до гражданской войны оно было? - спросил я, помня, что слова "революция" и "гражданская война" стояли в разговорах взрослых всегда рядом. - Мама, не пора ли его учить читать и писать? - сказала сестра Оля. Причем ехидно сказала, тогда я еще этого не понимал, а вот как теперь кажется - ехидно. ... Был конец сорок третьего или начало сорок четвертого года. По радио читал, наверное, только один Левитан. С утра и до ночи. "Освободили, освободили, освободили...", говорил он, и я был уверен, что война заключается только в победах и салютах, освобождениях городов и взятии в плен немцев, которых у нас в городке на Урале, было, наверное, больше, чем местных жителей. Память моя не застала тех лет, когда этот же голос говорил по радио другие слова: "оставили, оставили, оставили" 4. СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ В огромной матерчатой папке из-под заводских чертежей помещался наш семейный альбом. Вот так, перебирая старые карточки, знакомишься со всей своей родней, со знакомыми родни, а то и просто с людьми, о которых никто ничего не знает: ни имени, ни чей знакомый, ни из какого города. Помимо пользы знакомства, фотокарточки играли еще одну важную для меня роль. На белой поверхности обратной стороны можно было учиться писать и рисовать. Я часто держал в руках одну загадочную фотографию, о которой мама и бабушка говорили: "А это дядя Петя". Маленькая, как на документ, фотография, пожалуй, была самой ветхой во всем альбоме. Молодой парень в слегка надвинутой на лоб фуражке поглядывает в объектив. Кажется, вот-вот рассмеется. Что ж, дядя Петя, так дядя Петя. Но ведь, когда видишь на одной фотографии своего отца над гробом, и знаешь, что в горбу лежит дядя Веня, убитый басмачами, очень много знаешь деталей из жизни этого человека, знаешь и о других людях, чьи фотографии определяешь наощупь с закрытыми глазами, тогда-то и становится непонятным, почему взрослые ничего не говорят о дяде Пете. Я спрашивал. Бабушка всплакнет, погладит мою голову и просит меня не спрашивать больше. Мама же, кажется, еще секунда и скажет, а потом передумает и займет меня другим делом. Но всегда приходит день, когда тайна перестает быть тайной, а становится либо пустяком, который тут же забудешь, либо историей трагической и тяжелой. ... Атаман Семенов под ударами армии Дальневосточной Республики отступал в Китай по Маньчжурской железной дороге. Моя мама, тогда еще восьмилетняя девочка, помнит этот поезд и даже вагон с тюлевыми занавесками, в котором находился сам атаман со своей женой. На станции Бурятской поезда долго стоят. Одному паровозу не под силу тянуть состав в гору. Поэтому поезд тянут два паровоза, а третий цепляют к хвосту поезда, и он служит толкачом. Времени на это уходило тогда немало, и семеновцы рассыпались по небольшому поселку вылавливать годную к строевой службе молодежь. Дядя Петя, ему было тогда семнадцать лет, болел воспалением легких, и все же от греха подальше его спрятали в подпол. Заходят в дом два семеновца: "Где ваш сын Петька?" - "А Бог его знает где", - сказала бабушка. - "А вот сейчас узнаешь!" - сказал один их них, выхватил шашку и плашмя ударил по шее сначала бабушку, а потом маму. Не от боли тогда она заплакала, а от того, как кровь полилась по ее белому платью. Семеновец был пьян, поэтому слегка перекосил шашку и лезвием задел шею. Тоненький, как белая ниточка, шрам остался и посейчас у моей мамы. - Дядя Петя всё это слышал, сынок. Бледный, с воспаленными глазами, с крупными каплями пота на лице - таким я запомнила его тогда, когда он поднял крышку подпола. Его увели на тот страшный поезд, что уходил в Китай. В этот же день в Бурятскую вошли красные и с ними наш отец, твой дедушка. - Где Петька? - спросил он тогда прежде всего. - Семенов забрал, - заплакала бабушка, - в Китай увез... Сознавать , у тебя, коммуниста, сын, пусть даже по обстоятельствам, но все же белогвардеец, дед не мог. Он кричал, бил посуду, плакал, пил неразведенный спирт - хотел забыться. Хотел забыться, а только подорвал здоровье и вскоре умер. Это рассказ моей мамы, а вот как бы продолжение к этой истории. ...Однажды дела занесли меня на пограничную заставу по течению Аргуни. Меня поразила, рассмешила, удивила - как хотите - вот такая деталь. С правого, китайского берега, пятясь, спускалась к реке молодая женщина. В руках у нее были пустые ведра. Она дошла до воды, закатала повыше синие штанины брюк. вошла глубже. набрала ведра и пошла к себе, в Китай. Женщина ушла, а я стоял и долго глядел на южный берег реки. Скорее всего это было оцепенение, потому что смотрел я в одну точку. Что хотела продемонстрировать таким вот цирковым номером эта несчастная? И хотела ли вообще? Наверное, нет, потому что очень уж неудобно, не говоря о том, что нелепо, брать воду из невидимой реки. И вдруг меня кольнула сумасбродная мысль: дядя Петя мог жениться на китаянке. и кто докажет, если только что я не видел свою двоюродную сестру или племянницу. Я отчетливо осознавал о осознаю, что это всего лишь игра ума, склонного к парадоксам и все же - это ведь могло быть! Уже невозможно было укротить свою фантазию. Я представлял, как она училась в Пекинском университете, как в годы культурной революции стала хунвэйбинкой, как надевала позорный колпак на своего учителя, как потом была выслана на этот маньчжурский берег Аргуни, как... Надо остановиться, а то вдруг действительно в моих и ее жилах течет общая кровь. Думать не хочу об этом, потому что не могу представить, как это можно жить на свете, отчетливо зная, что принадлежишь к искалеченному и потерянному поколению. А впрочем, может быть. она даже и не знала об этом... А может быть и я не знал да и сейчас не знаю к какому поколению - потерянному или обретшему себя принадлежу сам... Впрочем, впрочем, впрочем... 5. РУМЫНЫ Мне будет удобно продолжать свое повествование, если я представлю вам Альку, мою старшую подружку, ей было в конце войны уже лет восемь. Фантазерка, выдумщица - свет не видел. Я любил ее, я подчинился ей больше, чем своим начальникам., когда стал взрослым. Целыми днями мы бродили с ней вокруг деревянных стаек среди зарослей крапивы, а потом считали, у кого меньше волдырей от ожогов. А когда наши старенькие бабушки разговорятся вволю, тогда Алька тащит меня со двора на улицу смотреть пленных. Их каждое утро, а то и днем, водили по главной улице на работу. Все они были одинаковые и лиц вовсе не разобрать, не запомнить. Соседские ребята постарше знали многих из них по именам: охрана очень условная, один-два конвоира на всю колонну. Немцы - народ дисциплинированный. Раз попал в плен. значит. надо работать и ждать окончания войны и официального возвращения на родину, а не бежать. Да и попробуй убеги с Урала... Так вот, ребята из нашего двора ухитрялись вести с ними торговые сделки: носили немцам самосад, а взамен получали кто губную гармошку, а кто зажигалку или пряжку... Тихие они какие-то были, улыбались часто, словом,совсем нестрашные немцы. В городке поговаривали, что появились новые военнопленные, но не немцы. Понять этого я никак не мог. Если не немец, какой же ты военнопленный, думал я. Только выскочили мы с Алькой на деревянный, весь в дырах, тротуар, как нате вам -идут! Большая колонна, человек по шесть в ряду. Таких мы еще не видели: высокие все, черные и какие-то, я бы сказал, уж очень веселые. Алька через скакалку подскочила к конвоиру: - Дяденька, это немцы? - Румыны, деточка... - А почему они улыбаются, раз румыны? - спросил я. - А они радуются, что больше не воюют,- сказал дяденька-конвоир, и мы отстали от колонны. Сразу же пошли к бабкам выяснять, кто такие румыны. -Да это немцы такие, - сказала Алькина бабушка, а моя сказала, что румыны любят играть на скрипке. В общем, толком ты так и не добились ответа насчет румын. Стали ждать вечера, пока не приедет с работы дядя Гриша. Он по ранению вернулся домой и работал милиционером. Пришел вечером этот самый дядя Гриша-милиционер и объяснил нам, что румыны - это всё равно, что немцы: против нас воюют, и еще сказал, что у некоторых пленных румын находили скрипки. Словом, все это мы знали от бабушек. Одно непонятно было: почему они все про скрипки заладили? Вроде бы на концерт, а не на войну румыны приехали. Мы еще много раз потом выбегали с Алькой смотреть на диковинных румын, все хотели скрипку выменять на стакан семечек, пока конвоир не сказал нам, что румыны работать-то как следует не умеют, не то что играть на скрипке. И все-таки мы познакомились с этими таинственными румынами. Они строили дом как раз через дорогу. Конвоир грелся на солнышке: стояли последние летние дни. Двое военнопленных, что подальше от конвоира, копали длинную узкую канаву. Потом они тоже сели на край траншеи, опустив в нее ноги, и закурили. Мы подкрались к ним совсем близко и стали слушать, о чем же они говорят! Я верил каждому слову Алькиного "перевода". Румыны якобы говорили о заговоре. о взрывчатке и о побеге. Сердце мое колотилось, дрожали руки. Что-то надо было делать. Вдруг вскакивает Алька да как закричит : капут румыны! Они повернулись и засмеялись. А один из них, показывая на Альку, что-то быстро заговорил и полез в карман. Он достал золотую табакерку, вынул из нее фотографию девочки, адски похожую на Альку, и заплакал. Другой поманил нас подойти. Мы подошли, и тот, с фотографией, одной рукой поднял Альку, потом стал теребить ей волосы. Увидев подходившего конвоира, мы кинулись наутек, а румын вскочил и, размахивая фотографией, все кричал: "Девочка, девочка, девочка...". 6. ОГОНЬ Я люблю спрашивать детей и взрослых о самом-самом первом воспоминании. Да и не о воспоминании, это не совсем точно сказано. Скорее всего, о самом первом восприятии окружающего нас мира. Ну и написал! Почти как в учебнике по философии. Но - вперед! Я хочу сказать, что, каким ты увидел и запомнил мир, а точнее, то, что ты впервые увидел и запомнил в этом мире, это и есть твоя сущность, твоя дорога, твой труд и твоя любовь. Говорят разное. Отвечают, например, что помнят лицо матери. Может быть, но я не очень верю этим людям. Можно запомнить родинку, волосы, улыбку, но чтобы запомнить лицо целиком и объявить это как первое, самое первое воспоминание, будет сущей неправдой. Удар грома, закат, человек на одной ноге, слон, гармошка - да мало ли что можно запомнить! Я чуть раньше уже сказал, что первое воспоминание - творя сущность и твоя дорога. Детям и самым непонятливым взрослым я объясню, что если помнишь слона, то не обязательно станешь дрессировщиком. Не обязательно будешь протезистом, увидев человека с одной ногой. И. может быть. даже вообще не научишься играть на гармошке, хотя она как раз-то и была тем первым, что ты запомнил. Зато ты будешь любить животных, будешь страдать, если рядом с тобой страдает другой человек, будешь любить и понимать музыку. И не надо со мной спорить. Вспомните себя совсем маленьким, посмотрите на себя сейчас и вы убедитесь, что я сказал правду. Это все о вас. Но повесть-то эту пишите не вы, а я, поэтому разрешите и мне поделиться моим первым восприятием мира. Я запомнил языки пламени в открытой печке. Справа сидит сестра, слева я, а посреди нас кот Толстяк. Не знаю сколько мне было лет: два, три или четыре. Но вот ведь что интересно: наверное, нет дня в моей жизни, чтобы не вспоминался мне этот огонь. Я часто думаю о нем, этом огне сорок второго или сорок третьего года. Я говорю ему спасибо. Он был теплом для нас в холодные уральские зимы, он был связан одним понятием с круглой, обтянутой черным железом, печкой высотой до потолка. А связан с печкой - значит, связан с моей грамотой, потому что сестра писала на ней мелом азбуку. Н наконец, огонь был просто словом "огонь", одним из самых популярных слов времени Великой Отечественной войны. Вот что значит первое восприятие! Кем я стал? Как повлияло на меня то зыбкое пламя на березовом полене? Я не стал истопником, но я и сейчас, будто трехгодовалый, люблю огонь, который согревает человека, будь то огонь костра или огонь души, сжигающий её для тепла душ других. Как загадочно и как странно все это... ...И вот мы все трое, двое слабых от голода детей и белый кот, кажущийся толстяком из-за длинной пушистой шерсти, греемся у открытой дверки большой черной печки. Дальше легко выдумать что угодно, например: "Вдруг мы с сестрой, глядя на языки пламени, подумали..." Может быть, и подумали. Может быть, нет. Я не помню, а поэтому не хочу взять да и обидеть выдумкой мой добрый и теплый огонь. 7. ВЫХОДКА МОРЯКА Плохо ли, хорошо - но я рассказал солдатам про кота и про одеяло, про румын и про огонь. Наверное, рассказал я все же хорошо, потому что окающий военный ни разу меня не перебил. Он смотрел на меня так, будто бы я был его сыном - с гордостью смотрел. Чуть откинутая назад голова, приоткрытый рот, глаза не отводит, а наоборот помогает ими, ждет еще хотя бы одну историю шестилетнего человека, прожившего большую часть своей жизни на войне, пусть даже и в глубоком тылу. Он- то ведь прожил на войне всего четыре года, а я две трети жизни. ... Отец приходил за мной, звал ужинать, но и окающий военный, и матрос (он, оказывается, ехал еще дальше нас - аж на Северный Ледовитый океан), да и все солдаты зашумели, задвигались: товарищ лейтенант, вам-то он на всю жизнь, а нам только на сейчас. Можно, мальчонка с вами поужинает, он так рассказывает, прямо как книгу читает. Ну, можно? Мама приходила с сестренкой, все без толку - "товарищ лейтенант разрешил отдать мальчика и без приказа не имеем права". А "товарищ лейтенант" не отдавал такого приказа, потому что сам, кстати, сидел здесь и слушал меня. Солдаты достали из вещмешков продукты, сбегали за кипятком, и мы стали пировать. Сейчас-то я подозреваю, что тогда не обошлось дело без огненной воды, потому что наш моряк вдруг поцеловал меня, а потом вроде бы ни с того ни с его заплакал, схватился за пряжку с якорем, отстегнул ремень, размахнулся и ударил этой пряжкой себе в лицо. Я не забуду этой картины. Отец вырвал ремень из рук моряка, другие навалились, но матрос уже не сопротивлялся, не буянил, только тихо повторял: какая же я сволочь, расстреляйте меня, братцы... Прошло столько лет с тех пор, до для меня по сей день остается загадкой, что он хотел сказать этим. Я просто уверен, что если этот человек жив сейчас, то изредка проделывает то же самое, чем изрядно удивляет всех, кто его мало знает. Я часто возвращаюсь мыслями к этому эпизоду, пытаясь представить причины дикого поступка матроса. Ясно одно: не будь меня в тот вечер в вагоне, моряк не хлестал бы себя пряжкой по лицу. Наверняка здесь какая-то темная история, связанная с моряком и каким-то ребенком, которого он обидел так, как никто другой не смог бы обидеть. Может быть, этим ребенком был даже его сын, который должен был бы, как и я, путешествовать в этот вечер на Север, а он никуда не едет, а только смотрит, как каждый день плачет его мать, читая какое-то нехорошее письмо от отца. Впрочем, кто знает? 8. ГОЛОД Очень трудно рассказывать, что такое голод тем, кто никогда не голодал. Попробуйте объяснить жителю экваториальной Африки, что такое снег. Тропический человек будет понимать вас до тех пор, пока вы будете оперировать словами "холодно", "еще холоднее", "как в холодильнике", "эскимо". И вот вам кажется, что почва готова и вы начинаете о снеге. "Знаете. это... как вата... летит, летит... Потом целые сугробы" (уже непонятно - и все заново). Кажется, я только запутал тему. А все потому, что мне захотелось сегодняшним мальчикам и девочкам рассказать, что такое голод. Меня будут понимать до тех пор, пока я буду говорить: хочется есть, очень хочется есть. Но когда я буду писать, что хочется есть два дня, десять дней, сто дней, год, четыре года, - этого не понять. Правда, легко возразить мне. Дескать, а сейчас каждому из нас разве не хочется есть каждый день? Есть хочется каждому здоровому человеку, когда он проголодается. Вся беда заключалась в одной маленькой загвоздке - есть было нечего... ...Мамы нет и нет. Сидим втроем у теплой железной печки: я, Оля и кот Толстяк. - Оля, дай хлеба, а я тебе за это расскажу, кто такой царь Леонид. - Ну, кто, - тянет время сестренка. - Леонид - царь древних греков. Во время войны с персами погибло все его войско и Леонид остался один. Тогда он засел в самом узком ущелье, через которое враги могли проходить только по-одному, и стал ждать. А персы подумали, что погибли все, и пошли через ущелье. Вот тогда Леонид и стал их бить по-одному У него устала правая рука, он перекинул меч в левую, устала левая, он сделал подножку, и враг... - Стой, стой, стой! Ты только не сочиняй ни про какие руки и подножки. Я тебя уложила спать, а ты подслушиваешь, как я учу уроки! -Оля, ну хотя бы полкусочка хлеба. Кусочек не надо, я же не все запомнил. -Дай мне слово, что больше не будешь подслушивать. Надо слушать, а не подслушивать. А то знаешь, какой случай произошел с одном мальчиком, который вот так же подслушивал? - Не знаю... Оля, дай хлебушка, ну хоть чуть-чуть и расскажи... Сестричке нечего рассказать, а дать кусочек хлеба еще рано. Она берет мел, подставляет под часы стул, становится на него и делает отметку на циферблате. - Вот как дойдет эта длинненькая стрелочка до белой отметки, ты вскакивай и кричи: "Оля, пора обедать!" Договорились? - Договорились... - слабеньким голосом говорю я и, чтобы не думать о хлебе, закрываю глаза и вижу греческого царя Леонида, который вместо рукоятки меча сжимает рукоятку противотанковой гранаты. И лицо у него никакое не царское, потому что это лицо моего отца с фронтовой фотокарточки. Тихо мурлыкает сытый Толстяк. Чего-чего, а мышей и воробьев хватало коту даже в мирное время. Тем более их всегда хватает, когда идет продолжительная война. 9. 30 КИЛОГРАММОВ ХЛЕБА На полустанке к нам в купе подселили сгорбленную в три погибели бабушку. Провожал ее внук лет четырнадцати. Из-под его ватника на целую ладонь зеленела гимнастерка. Он помог бабушке внести небольшой мешок. Внук выразительно оглядел всех нас с ног до головы, задвинул мешок под лавку, потом грозно посмотрел на бабушку и, наконец, сказал: "Мотри у меня!" - Христос с тобой, Николенька, вить я с какими людьми-то еду,- с пересвистом зашелестела губами бабка, - мужик у них ахфицер, да и маленькие с ними. Николеньке как будто на все это было наплевать, поэтому он легко ответил бабке: - Документы я у них не глядел, а в гимнастерках щас все ходют. Вот так, смотри в оба! И считая, что он уже попрощался, повернул к выходу. Виноватая бабушка посмотрела на моего отца: - Ты, сынок, не серцай на ево. Жизнь у Николеньки поломатая, грубая. Ни отыца, ни матери нет, сирота. На ём щас семья держится. Братушка - Васятка, ему седьмой годок, вот как ваш сынок, да я старая. А куда вы едете, бабушка? - спросила мама, помогая ей сесть получше. - А до Вычегды аккурат еду. Тама мужик один жыветь, дык я ему картохи отвезу, а он мне мороженой трески целый куль за это отвалит. Тресоцки не поешь - не поработаешь: у нас вить тресоцка замест хлеба идет. - Внук-то у вас грозный, прямо генерал ,- улыбнулся отец. - Грозный, грозный, - обрадовалась бабка, а ить будешь грозным да обозленным, когда я намедни карточки хлебные потеряла. - Нашли потом, а? - перебивая бабушку, спросил я. - Килограммовые талоны были? Старушка с испугом глянула на меня, наверное, она сразу представляла совсем не таким мальчика, у которого были отец и мать. - Дык цё искать-то их было, так и лежали они у меня в узелке, где на смерть все убрано. Николенька и сыскал. Обыскал все в избе - нету. Ан, бабушка, давай свой смёртный узелок. Тама они, больше им негде. А потом, как нашел, не ругался, не серчал, только сказал строго, что на том свете без картоцак все отпускают. Я бабушку не зря спросил про килограммовые талоны. Я знал, что спрашиваю. ...Алькина мать работала в хлебном киоске и каждый вечер приносила домой в сумке ворох разноцветных талонов, вырезанных из хлебных карточек. Вот как я сейчас думаю, их было штук по триста за раз, не меньше. Люди давали талон, а Алькина мать им взвешивала хлеб. Талоны были все разные от стограммовых (маленькие, синенькие) до килограммовых - эти были коричневого цвета размером почти с этикетку на спичечном коробке. И вот каждый вечер начиналось самое интересное - мы клеили эти талоны на нарезанные из газет листы. "Это для отчета", - строго говорила Алькина мать. Я боялся этого слова - "отчет". Оно стояло у меня в одном ряду со словами "трибунал", "война", "Изменник Родины". Алька и ее мать клеили маленькие талоны, а мне разрешили только килограммовые. С ними было легче управляться. Наверное, я клеил их целый год, а то и больше. По сей день для меня клеить мозаику из кусков разноцветной бумаги одно удовольствие. Да и повесть у меня называется "Мозаикой", как все уже давно обратили внимание. Тоже склеенная как бы из лоскутков. Нельзя отвлекаться, а то так и не расскажу самый страшный эпизод из моей жизни во время второй мировой войны. То, что я сотворил, не было ни шалостью, ни тем более злым умыслом. Как-то мы пропустили два вечера, не знаю, как это вышло, но талоны не клеили. Прибегает утром моя маленькая подруга и говорит: "Алик, пойдем к нам, мама сказала, чтобы мы наклеили до вечера все талоны". Нам, двум детям, доверили дело, которое можно было доверить не каждому взрослому. Работали тихо, не разговаривали. Сегодня я клеил все цвета. Получилось аккуратно, красиво. Из оставшихся газетных листиков я научил девочку делать бумажных голубей, и мы стали пускать их по квартире. На второй день Алькина мама пришла к нам в слезах. Голос ее был надрывен и страшен. Она не жалела ни меня, ни мою маму в этот вечер. Получилось, что я украл тридцать килограммов хлеба. Меня допрашивали, мне грозили и требовали, чтобы я отдал тридцать талонов. У меня не было никаких талонов, и я клялся и плакал. Меня привели в комнату., где я клеил талоны, спрашивали, как я сидел, где стоял клей, где была Алька, что я ел, в чем был одет... Алька было сказала, что я не брал талоны с собой, но тут же получила от матери, заплакала и ушла в другую комнату. - У тебя муж живой, он тебе аттестат присылает каждый месяц, - злым голосом говорила женщина моей маме, - а тебе все мало... Барчука растишь, кандидата тюрьмы... Тебе тридцать килограммов хлеба, а мне трибунал... После этого мама выменяла на талоны всю довоенную одежду отца, потом мой любимый костюмчик с молниями - подарок неизвестного мне американского мальчика, отдала все наши продовольственные карточки... Мы голодали, голодала и Алька со своей мамой, потому что и они отдали свои карточки и тоже сменяли на талоны свою американскую одежду. Прошло около года. Перед самым концом войны на три дня объявился домой живой и красивый Алькин отец - в зеленых погонах с тремя звездочками. Я помнить буду всю жизнь этого доброго человека. На ужин он позвал нас всех: маму,Олю, бабушку и меня. Рассказывал, как был в окружении, потом в партизанах. Раненого, его переправили в Москву на самолете. Вот здесь-то я им и сказал: "Дядя Толя, хотите, я сделаю из бумаги самолет?" Он мне дал кусочек газеты, я сделал голубя и пустил по комнате. Голубь исчез за тяжелым шкафом. - Эх ты. летчик, - улыбнулся дядя Толя. - Раз-два взяли, - сказал он сам себе, отодвинул шкаф и достал голубя... Крик, плач и слёзы - вот что было дальше. Дядя Толя держал в руках тридцать килограммов хлеба. Он держал пыльного голубя, сделанного из листа газеты с наклеенными килограммовыми талонами величиной с этикетку на спичечном коробке... Женщины плакали. Алькина мать целовала мою маму и просила прощения, а я смотрел на растерянного дядю Толю, который только и знал, что повторял :Это война... Это все война...". 10. "САМЫЙ ДОБРЫЙ МУЖИК АМЕРИКИ" Этот заголовок придумал не я, а тот далекий дядя Гриша из сорок пятого, когда он попросил меня прочитать в "Правде" сообщение о смерти президента Соединенных Штатов Америки Франклина Рузвельта. Читал я вслух. Моими слушателями,, кроме дяди Гриши и его жены тети Клавы, как всегда, были бабушка, мама и сестра Оля. Мы все услышали о кончине президента от диктора Левитана еще два дня назад. А вот сейчас, когда пришла газета, я сижу у черной железной печки и читаю: "Америка в трауре. Десятки тысяч..." За эти два дня, пока не получили газету, наши соседи всякое наговорили о президенте Рузвельте. Вот пишу сейчас, а самому смешно: соседи в маленьком уральском городке всякое наговорили о президенте Соединенных Штатов Америки. Я улыбаюсь сейчас. Улыбнитесь и вы доброй улыбкой. Дядя Гриша, вернувшийся по ранению. прямо так и заявил: отравили, гады! Надо сказать, что такая версия была очень в ходу - Рузвельта уважали. - Трумэн не потянет, - не унимался дядя Гриша, - А потянет.. так это еще не известно, в какую сторону. Словом, мы очень жалели. старого президента. Как ни странно, я не помню таких слов "второй фронт", "Нормандия", "десант", то есть слов, с которыми должно было ассоциироваться имя президента. Но Рузвельта помню, хорошо помню по трем деталям. По его должности: пре-зи-дент. Слово казалось мне необычайно красивым, торжественным и очень не нашим, непривычным. Явная заграница. Вторая деталь:: все очень жалостливо относились к этому человеку. Я помню, что при упоминании Рузвельта часто произносилось пугающее слово - "парализованный". Я знал парализованного мальчика. Его звали Яник Карлссон, он жил на нашей улице Освобождения Урала. Яник с матерью и с братом Хилларом приехали из Таллина в самом начале войны. Их поезд бомбили, и осколок немецкой бомбы задел позвоночник Янику. И вот, сколько помню себя, я видел этого мальчика только в коляске. Катал коляску его брат Хиллар и что-то тихо напевал ему. Все говорили, что Яник никогда больше не будет ходить, потому что он "парализованный". И когда я слышал, что Рузвельт "парализованный", то прежде всего представлял Яника Карлссона из Таллина, и это путало мои представления о президенте. как о самом главном человеке в Америке. Я тут же видел, как его, президента, вот точно так возит мальчик по дырявому тротуару из досок. Возит взад-вперед и что-то тихо напевает на непонятом мне языке. Один раз я подошел к Янику, дал ему кусочек сахару и поинтересовался, не в одном ли поезде с Рузвельтом он ехал из Таллина. Он взял сахар, сказал по-русски спасибо, а насчет Рузвельта ничего не знал. Ехал с ним его товарищ по фамилии Рул, это он помнит. Их семья живет сейчас в Уфе, а Рузвельт живет в Америке. Я и без него знал, где живет Рузвельт, а вот в каком поезде бомбили Рузвельта, ни Яник., ни Хиллар не знали. И, наконец, третья деталь, по которой помню больного президента. Вернувшийся с войны по ранению дядя Гриша угостил меня, Альку и Олю такой вкусной едой., вспоминая которую, обязательно вспоминаю и президента Рузвельта. Солдат достал из вещмешка блестящую красную банку и сказал: - Хотите увидеть американский фокус, ребята? Банку без ножа открою? Мы молчали., не отрываясь глазами от банки. Почуяли: еда. А где еда, там не до фокусов. Дядя Гриша между тем зажал банку между коленями, достал тонкий длинный ключик и, наворачивая на него жестяную крышку, открыл банку.узвельтомРкРр В нос ударил резкий, но очень приятный запах. Это была, по словам солдата, "чайная колбаса". Дядя Гриша выбил ее из банки, разрезал на кружочки и дал нам. Мы, ненаедавшиеся хлебом, вдруг получили такую пищу. которую было даже жалко есть. Дядя Гриша хотел было налить нам по кружке кипятка, да не успел. Колбасы не было. А хоть бы и успел, то вряд ли мы стали бы смывать водой этот щекочущий ноздри вкусный мясной запах. - Спасибо, дядя Гриша, - только и сказали мы. -А вы Рузвельту скажите спасибо, - сказал дядя Гриша, - он у них в Америке, может, самый добрый мужик! Мы шли от доброго дяди Гриши, сытые и веселые, не осознавая по своему малолетству, что эта ярко-красная банка американской колбасы не стоит даже самой крохотной капли его крови.., пролитой за меня, за маму, за Альку с Олей, за парализованного Яника Карлссона, да и за самого Президента Соединенных Штатов Америки. 11. ПЕСНЯ Я проснулся от сильного толчка в спину. Вагон дернуло с такой силой, что отец не удержался на ногах и, падая, задел меня рукой. Я, правда, не очень испугался, тем более моя сестренка даже не проснулась. Послышалась брань солдат из соседних отсеков. - Я этому придурку машинисту скипидаром одно место начищу - будет ехать без остановок, пока котел не расплавится, - рокотал охрипший бас. - Не духарись, Петруха, это какой-то гаврик сорвал стоп- кран! -Какой к черту стоп-кран! - визгливо вворачивался в ругань новый незнакомый голос. - Не видишь станцию, что ли? Лихач хренов, думает, наверное, что он "юнкерса" обманывает. Мы как-то под бомбежку попали с эшелоном. Так вот такой же парень летчика перехитрил,зато я еще до фронта в госпиталь попал с переломом. тут война возьми и кончись. Я б его, гада, убил тогда! - "Юнкерса", что ли? - Какого к хренам "юнкерса"! Машиниста! Ты вот с медалями едешь, а я с нашивкой за эту глупую рану! - Да будя! Будя вам, петухи, детишек побудите., да и бабы едут опять же. А вы срамитесь... Все утихло так же скоро, как и началось. -Станция-то какая хоть? - поинтересовался миролюбивый голос. - Кипяток! -Я те про станцию говорю, а не про кипяток. - А я и говорю - "Кипяток" она называется. Слепой, что ли? А? Ну, читай же: Ки-пя-ток... Я выглянул в окошко. На грязном фасаде станционного здания было написано "Кипяток". Под надписью торчало широкое колено железной трубы с вентилем. Еще вчера я услышал этот анекдот об одном малограмотном и тупом иностранце, который, путешествуя по России, был сбит с толку, читая одну и ту же надпись на всех станционных фасадах. Он,бедняга, подумал, что в России все станции называются одинаково - "Кипяток". Между тем под этой надписью образовалась целая очередь с котелками и кружками. Солдаты брились, пили чай, чистили пуговицы. Начинался новый день в поезде. Что принесет он, что я сегодня узнаю? Долго размышлять не пришлось. В глубине вагона уже рождался жалобный мотив на гармошке, а вслед ему вступил, как мне показалось,очень знакомый голос: Товарищ, товарищ, А болять мои раны, А болять мои раны Чижало... Бог ты мой, сколько десятков таких певцов перевидал я после войны! Они никогда не раздражали меня, даже наоборот, мне всегда было охота их слушать. Я жалел и любил их. Я знаю по сей день наизусть очень много песен вагонного репертуара. Смысл их всегда был один и тот же. На фронте боец проливает кровь, сражается с лютым врагом, а в тылу, где тоже очень несладко, появляется прощелыга, этакий смазливый штабной офицерик, и, рассказывая о своих военных подвигах, увлекает жену того настоящего фронтовика. Обманутая женщина просит прощения у своего мужа, когда тот возвращается с войны. Муж, как правило, добрый человек, прощает жену, а сам запивает. Или: фронтовик влюбляется в медицинскую сестру, которая (это непременно) спасла ему жизнь, под пулями фрицев вынеся с поля боя. Он обещает жениться на ней и в конце песни отправляет жене и детям жалостливое письмо, в котором просит прощения . Такие песни очень любили женщины. Они всегда плакали и подавали инвалиду, что могли. Еще я запомнил, что у всех без исключения исполнителей таких песен носы были почему-то очень красные, порой с лиловым оттенком. И еще: нервные и даже злые, они не терпели никаких замечаний и поправок от своих слушателей. Вот и этот широкоплечий мужчина, что, сильно прихрамывая, шел из глубины вагона с гармонью и песней прямо на нас, - он, этот краснолицый дядька, вдруг остановился да как заорет на окающего военного с буковой "Т" на погонах. Дальше - больше. Смотрю, он уже замахивается на моего доброго старшину. Но тот как бы нехотя перехватил руку краснорожего, что-то сказал сквозь зубы, и певец ушел с миром. Впоследствии отец рассказал мне смысл конфликта. Когда инвалид шел, он скороговоркой произнес уже заученную фразу: жертвуйте участнику сражения под Москвой сорок третьего года! Окающий военный поправил: не сорок третьего, а сорок первого. Тогда инвалид сказал: пойдем в тамбур, поговорим! На что окающий военный сказал ему, чтобы тот поскорее ушивался отсюда. Вот в этот момент инвалид и замахнулся. Что сказал сквозь зубы старшина, после чего певец испарился, отец не сказал. Но тем не менее этот краснорожий раскочегарил солдат. Когда он вышел, на старшину было напустились - зачем, дескать, инвалида обидел. А старшина и говорит: он алкоголик, а не инвалид. Ну, слово за слово, шум, споры. Потом все перестали шуметь как-то враз. Тихо стало. И вот среди этой тишины вдруг раздается крепкий и чистый голос: Касив Ясь канюшыну Касив Ясь канюшыну Касив Ясь канюшыну Паглядав на дявчыну... ...................................... Две последние строчки каждого куплета подхватывали остальные. Это было так красиво и так непохоже на то, что пел краснорожий. Я встал и пошел туда, где пели. Песня была длинная и вся про любовь. Я даже тогда и не сообразил, что поют не по русски, потому что все было понятно. Пели до самого вечера. Я вот сейчас слушаю народные песни и с радостью узнаю ту самую, которую пели солдаты в конце сорок пятого года. Вот что такое один удачный день в детстве! ... Поздно вечером я лег вместе с отцом. прижал свое маленькое и слабое тело к его большому и сильному, положил руку на погон с двумя маленькими звездочками и в мыслях о том, что бы такого поинтереснее рассказать солдатам, тут же уснул тяжелым сном вернувшегося с войны пехотинца. 12. СЕРЕЖА ДОКТОРОВ Больше всех других взрослых я полюбил эвакуированного Сережу Докторова. Смешная фраза, не правда ли? Взрослый - и вдруг Сережа. Но, может быть, я и любил-то его именно за то, что он был и вроде бы как и не был взрослым. Он был большим и маленьким сразу. Весной 1944 года Сережа учился в десятом классе, а ведь десятиклассник - это уже настоящий мужчина. И может быть, больше, чем всех остальных детей, Сережа Докторов любил меня. Даже больше моей сестры. Жил он в соседнем доме и приходил к нам почти каждый день. Для Оли он был кем-то вроде инспектора гороно, посещающего уроки молодого учителя. Итак, картина: Оля с мелом у черной железной печки, я сижу на маленьком стульчике, табуретка служит мне столом, а Сережа, скрестив руки, стоит у окна, слушает, как идет урок, и следит за временем по тикающим в тишине ходикам. Оля поднимает меня с места и говорит: идите к доске, Сандалов, и вытрите ее хорошенько. Я иду, нехотя вытираю печку и беру мел. Я ведь еще очень маленький, мне охота слушать ее, запоминать, а вот стоять у доски и писать каракули - кому это по душе? - Сандалов, положите мел на место, - говорит Оля, окончательно поверившая, что она учительница, да еще какая. Мел падает из моих рук, я наступаю на него, поскальзываюсь и лечу прямо на березовый пень. который, к счастью для меня, облюбовал мой толстый котяра. Сережа Докторов объявляет внеочередную перемену. Перемена так перемена. Мы все трое снова становимся теми, кем есть на самом деле: Аликом, Олей и Сережей. А ведь на уроке я - Сандалов, Оля - Ольга Александровна, Сережа - Сергей Константинович. - Олька, - говорит Сережа, - не суши мозги малому, ведь ему же пять лет. Я тебя знаю, тебе волю дай, так и до Ньютона дойдешь! - А твое дело какое, ведь это не твой брат, правда? - Нет, не правда, я его, может, больше тебя люблю. Ты ему побольше читай, рассказывай, а не суши мозги. Мне всегда становилось страшно, когда Сережа говорил эти слова - "сушить мозги". Я представлял наяву, как сохнут мозги, превращаясь во что-то наподобие сушеных грибов. Тут я не выдерживал и кричал: - Олька, не суши мозги, а то напишу папе письмо! Имя папы в нашей семье было священным. Вот и сейчас сестра невольно повернула голову к его фотографии. Отец стоял во весь рост на фоне своего самолета "У-2". Отец прислал ее очень и очень давно. С тех пор о нем ничего не было слышно. Когда я спрашивал маму, почему так долго не пишет наш папа, она успокаивала меня. Сначала мама говорила, что в самолете неудобно писать, руки заняты, и я верил этому. Потом я догадывался, что в самолете-то и незачем писать, писать можно и на земле. Мама говорила, что папа написал письмо, отдал знакомому летчику, который летел в тыл за новым самолетом, а поскольку летел этот летчик на старом самолете, его сбили и вместе с летчиком сгорело папино письмо. Словом, гибли военные почтальоны с папиными письмами, сгорали под бомбами почтовые поезда, неожиданные ливни смывали адреса с папиных треугольников... Потом я перестал задавать маме вопросы. Не надо было быть провидцем, не нужны были здесь никакие бабки-гадалки, чтобы догадаться: с отцом случилась беда. Каждый из нас, мама, Оля и я, говоря от отце, никогда не произнесли вслух слова "погиб". Мало ли что может быть на войне. А вдруг действительно разбомбили почтовый вагон или дождь смыл адрес с конверта? Оставалось одно - ждать письма. ... Паузу нарушил Сережа Докторов. - Алик, подойди к фотографии. Я подошел. - А теперь закрой один глаз, долго посмотри на фотокарточку и ты увидишь отца как живого. Я прищурил один глаз, встал у фотографии так, как научил Сережа, и мне показалось, что отец вовсе не на фотографии, а вот он - живой, только протяни руку и коснешься его плеча. - Папа, мы ждем от тебя письма, - вырвалось у меня. Сережа захлопал в ладоши. - Ну что, здорово? Это я в "Занимательной физике " вычитал. Стереоэфект называется. Годится не для всякого глаза, к сожалению. Вот мне так все одно - двумя глазами смотрю или одним. Фотография и фотография. Подошла Оля. Смотрела сначала одним, потом другим глазом. смотрела, пока глаза не стали красными, пока на них слезы не выступили. - Ну как? - весело спросил Сережа. Оля только покачала головой - нет, не видит живого отца... Я не понял слова "стереоэффект". Оно, это слово, мне было ни к чему, как говорится, ни к селу ни к городу, потому что я видел живого отца. Видел первый раз в жизни. По правде сказать, все-таки видел в сорок первом году, да ведь мне было тогда полтора года. Спасибо Сереже Докторову, он научил меня тому, что я не умел и не мог сам, - видеть живыми и выпуклыми фигуры и лица на фотографиях и картинах. Попробуйте и вы, друзья, рассматривать фотографии одним глазом. Может быть, и мне скажете спасибо, также, как я сказал его моему дорогому Сереже. В этот день "инспектор гороно Сергей Константинович Докторов" дал отдохнуть "учительнице Ольге Александровне Сандаловой". Он прочитал мне, может быть, самое лучшее стихотворение. которое когда-либо было написано человеком. Белеет парус одинокий В тумане моря голубом... Что ищет он в стране делёкой? Что кинул он в краю родном?.. Играют волны - ветер свищет, И мачта гнется и скрипит. Увы, он счастия не ищет, И не от счастия бежит! Под ним струя светлей лазури, Над ним луч солнца золотой... А он, мятежный, просит бури, Как будто в бурях есть покой! ...Я повторяю, что окончил университет; работал учителем и механиком, инспектором и репортером, исколесил всю страну, прочитал несколько тысяч книг, но ничто и никогда в искусстве не трогало и не трогает меня больше, чем эти двенадцать строк. И чем больше живешь на свете, тем все больше и больше влюбляешься в это стихотворение, красивое, легкое и мудрое. Наверное. это стихотворение любят все, и воистину же, человек, который понимает эти стихи, никогда не сможет совершить не только преступления, но и просто дурного поступка. Но это уже размышления зрелого человека, а тогда, пятилетним, я, не ведавший молока и метафор, был зачарован красотой самого слова. Было, правда, непонятно одно: почему парус, едва не погибнув в борьбе с ветром, который свищет, вновь очень хочет, чтобы была буря, и он просит ее, бурю. Это было загадочно, таинственно, это заставляло еще больше любить одинокий парус. Сережа Докторов сказал, что эти стихи написал Михаил Юрьевич Лермонтов, тоже военный, как твой отец. Он открыл учебник и показал портрет поэта. - Так, может, он вместе с папкой служит? - поинтересовался я. - Нет Алик, Лермонтова убили сто три года назад. - Фашисты убили? Сержа удивленного взгляул на меня, потом твердо ответил: да, фашисты. - Сережа, а ты будешь военным? - Буду, Алик, и очень скоро буду. - Смотри, чтоб тебя не убили фашисты. - Еще не родился тот фашист, Алик... ... Однажды Сережа Докторов пришел к нам, когда все мы были дома. Он был все такой же веселый, только голос стал еще крепче, да желтый вихор волос уже не падал на глаза, потому что не было больше никаких вихров. Сережа был пострижен под машинку. Он пришел попрощаться с нами. Сергей Докторов уходил добровольцам на фронт. Я помню, как он поднял меня, поцеловал и сказал: все свои медали подарю тебе. Ну, а теперь на прощение... давай! Он поставил меня на стол, чтобы мы были вровень, и начал: Белеет парус одинокий В тумане моря голубом... Последний куплет я читал уже не своим голосом. И когда мы дошли до "а он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой",, я обнял Сережу и разрыдался. ... Его убили в Праге 10 мая 1945 года. Убил снайпер, фашист-фанатик в момент, когда Сережа Докторов, улыбаясь, кричал ему на чердак: "Вот чудак, война- то кончилась, чего же ты не слезаешь, а?". 13. 9 МАЯ Настоящего имени этого старика, наверное, так никто и не знал. Его лицо , исколотое, будто цыганскими иглами - память о перенесенной белой оспе. Поэтому у него и была такая странная кличка - Рашпиль. В городке Рашпиля уважали за то, что он все знает о международном положении. Вот начнет рассказывать о встречах Сталина с Рузвельтом и Черчиллем - дух захватывает. Вроде он под столом тем круглым сидел, пока шли переговоры. Сочинял все, конечно, это я потом из книг выяснил, но будь здоров, как сочинял. ...Старик ткнул клюкой в сторону заходящего майского солнца и сказал: "Не сегодня-завтра отец твой оттуда приедет, войне то конец приходит". Я поверил, потому что он уже однажды сказал, что Румыния вышла из войны; так оно и оказалось. Назавтра диктор Левитан объявил о том, что война закончилась. Все выскочили из домов, сошлись посреди улицы, стали целоваться, плясать и бросать в колонну военнопленных куски хлеба, будто он теперь стал не нужен, этот хлеб. Люди, столпившиеся на улицах, с мокрыми от слез и моросившего дождя лицами, подняли головы. Из-за высокой крыши военного завода выскочил, вынырнул, появился огромный самолет, забивая уши треском своего мотора. Я впервые в жизни видел самолет наяву, а не на картинке. Это потом, потом я узнаю.. что самолет был маленьким, двухместным спортивным монопланом, но тогда... Я, закаленный сводками Информбюро и внешнеполитическими беседами с Рашпилем, степенный шестилетний человек ( не пятилетний же!), я , знающий о том, что на земле есть такие города, как Минск, Кюстрин, Секешфехерваар и Белград, не говоря уже о Белом доме и рейхсканцелярии, - не выдержал и заорал от счастья, того самого счастья, которое ищут люди всю свою жизнь и бывает так, что даже и не находят. Самолет застыл в воздухе, остановился (потом, в школе, я узнаю, что он тут же должен был камнем рухнуть на наши головы, если бы все обстояло именно так, как я описываю). Так вот. самолет остановился в воздухе, и два очень веселых летчика стали направо и налево разбрасывать пачки листовок. Лица у летчиков были тоже мокрые от дождя. Вообще, самолетам такого класса нельзя было летать в дождливую погоду, но зато можно было летать в такой день. Листовки приклеивались к мокрым стенкам, нанизывались на ветки деревьев, проскакивали мимо вытянутых к небу рук. Одна из них легла на мокрое плечо, как погон. Я снял ее и прочитал текст, напечатанный крупными красными буквами. Вот он :"Фашистская Германия пала! Да здравствует наша Победа!" Слово "пала" трудно было расшифровать, я впервые его читал и слышал на слух. Зато слово "Победа" было понятно, наверное, и годовалому. Мама, папа, Победа - таким был весь словарный запас человека, только вчера научившегося выражать словами самые первые и самые, как выяснится впоследствии, свои дорогие чувства. Я очень люблю праздник Победы в дождливый день и равнодушно отношусь к реактивным самолетам. И куда бы меня ни заносило 9 Мая, я, обязательно часов в 12 дня, вскидываю голову и вижу остановившийся в небе огромный парусиновый самолет с красными звездами на крыльях, мокрые от дождя лица веселых летчиков и хаотичную кутерьму в воздухе белых кусочков бумаги с понятным для всех энергичным словом - Победа. 14. МЫ ВЪЕЗЖАЕМ В СЕВЕР А назавтра метель перестала, воздух стоял чистый и видно было далеко- далеко. Хотя, что можно было увидеть на этой обширной северной равнине? Урал остался позади, не было больше ни гор, ни причудливых скал, ни одиноких утесов. Была нескончаемая белая бесконечность. Вид из окна напоминал фантастических размеров белую рваную скатерть, которой накрыли импровизированный стол где-нибудь на лужайке. Только вместо пучков травы, что должны были бы торчать изо всех дыр рваной скатерти, вместо сучков от хвороста да дымящихся, брошенных на скатерть окурков здесь из полутораметровых сугробов лезли на свет божий рощицы да копны сена да крепкие северные рубленые дома, из труб которых вертикально поднимались к самому небу жгуты дымов разных оттенков - кто чем топил. Было как-то непривычно тихо. Не завывала метель снаружи, да и здесь, в самом вагоне, никто не пел песен, не стучали кости домино, молчал и репродуктор. Только деловитое постукивание колес на стыках "трам-там-тара-рам, трам-там- тара-рам" слышалось да иногда раздавался паровозный гудок. Это машинист, чувствуя, как и все мы, какое-то труднообъяснимое несоответствие, взбадривал себя и свою бригаду. В этой самой только что описанной тишине я и рассказал солдатам о Сереже Докторове. Мама моя заплакала и пошла по вагону, а я нет. Какое-то время солдаты помолчали, свернули козьи ножки, закурили. А потом матрос вдруг наклоняется ко мне и тихо говорит: - Я в первый раз в жизни слышу такие красивые стихи. Может, тогда в школе меня как раз не было... Эх... какая там у меня школа... - Он махнул рукой. Потом достал карандаш и блокнотик с нерусскими буквами, развернул его на чистой странице и попросил: "Ты душу мне переворошил сейчас. Вот взял и переворошил. А ну-ка, продиктуй стихи". Я диктовал, а он медленно записывал, шевеля губами. Большинство солдат, набившихся в купе, знали знаменитые стихи, и в моменты пауз почти хором пытались продолжать, пока моряк не цыкнул: - Да замолчите же вы! Какой хрен с того, что вы это знаете? Я вот не знаю, зато понимаю нутром, и вот мальчонка, он тоже - нутром! - Эй ты, полундра, не слишком ли ты понимаешь много? - выпалил громадного роста молодой солдат с розовыми, как у девушки, щеками. - Нет, не слишком. Даже очень не слишком. А вот ты, как я погляжу... - Ну, допустим ,- не унимался солдат. - Тогда скажи мне, им, мальчонку вот этому, что ты видишь сейчас за окошком? - Ты что, обалдел, что ли? - Конечно, обалдел. Тут опьянеешь, не то что обалдеешь, от этой-то красоты... - Какой красоты? - это который с розовыми щеками. - Увидел за окошком снег и вон тебе - красота! - Эх ты, дубина-дубинушка, - "снег"... Все, кто был в купе, как один повернули головы к окну. Огромное солнце висело над безлюдной равниной одиноким и остывающим светилом. Никаких лучей не исходило от него. Солнце напоминало мне в этот момент большой толстый пятак из темно-красной меди, который мне как-то показал Сережа Докторов. "Смотри, - сказал он, - этому пятаку двести пятьдесят лет. Петровская эпоха..." И сейчас снег был залит неправдоподобным солнцем - далеко на горизонте ярко-голубой, он вдруг незаметно становился розовым, и уже совсем рядом, у самых колес нашего поезда, снег был таким, каким он есть на самом деле - ослепительно белым. - Вот это да... - зачарованным шепотом протянул солдат с розовыми щеками. -Да что ж это такое, ребята... - Это Север, - сказал матрос, - Север... Часть четвёртая. Побег из рукописи. 1. ПОД СТУК КОЛЕС. КАЖЕТСЯ, Я ТОЖЕ ПИСАТЕЛЬ "Мемуары ребенка" освежили кровь и очистили каждую клеточку моего тела. Конечно, конечно же, Феликс в Черном море - это я, я! Простой и теплый рассказ от лица шестилетнего ветерана Второй Мировой войны тронул меня, заставил забыть о том, что я не совсем человек, а всего лишь книжный персонаж. Но ведь, думал я под стук колес, и рассказ мальчика это тоже литература, тоже книжная жизнь. Но эта жизнь приблизила меня вплотную к той грани, за которой, собственно, и начинался во мне живой человек. Сейчас я вспомнил, как тогда в море крепко-крепко пожал руку тому, кто плыл рядом со мной. Как все интересно. "Мемуары ребенка" начал читать офицер КГБ, а закончил настоящий писатель., у которого отношение к его организации , возможно было еще загадочнее, чем у меня. Я помню, как вдруг властная воля Драматурга заставила меня ответить этому парню. - А у меня к вашей гэбэшной конторе свой счет. Почему КГБ тормознуло мою поездку за собственные же деньги на чемпионат мира по футболу? - Интересно, очень интересно, ответил уже не писатель., а офицер. - Выкладывай, где мы перед тобой провинились.Прежде всего, где и когда проходил этот чемпионат мира? - Да на "Уэмбли" в Лондоне, в 1966 году... Знаешь, я свою обиду даже накарябал на бумаге. Получился рассказ. - Как называется? - "Четыре негра из Мозамбика". - С памятью у тебя есть проблемы? - Ни малейших. Помню слово в слово. - Слово в слово? Как я? - Слово в слово. - Тогда давай! - И ты тоже не будешь меня перебивать? - Странный вопрос от благодарного слушателя. - Только вот: в рассказе я поменял свою профессию. Там я не лингвист, а врач. - А хоть бы и ассенизатор! Не тяни, берег близко. 2. Ч Е Т Ы Р Е Н Е Г Р А И З М О З А М Б И КА. 1966 год. Вот и накрылась моя путевочка в Англию. Заплачь, Уэмбли, ты потерял лучшего болельщика за всю свою футбольную историю. Моя фамилия застряла в плотном гэбэшном фильтре. И все это из-за вас, любезный граф Лев Николаевич! Зачем же вы мою фамилию подарили Пьеру Безухову ? Мало того , что тот был дворянином, так он же еще и масон!А с масонами у нас,знаете ... Вот вам, граф Толстой, свежий пример: не пустили меня в Анг- лию на чемпионат мира по футболу и точка! Однако , горевал я недолго. На осиротевшие без путевки деньги купил телевизор и теперь у меня в доме появился стеклянный Уэмбли. Сегодня наши играют с Португалией за третье место и мне не отвечать на звонки:"Скорая слушает ... выезжаем!" Признаться, так я пока что и не посмотрел толком ни одного матча чемпионата мира. Так был составлен график дежурств. Наш главврач словно договорился с ФИФА о расписа- нии, чтобы покруче насолить мне. А еще сосед называется, в одном подъезде живем. Главный дрожал, багровел и трясся от злобы, когда слышал разговоры о футболе. Он становился форменным минотавром, не знаю даже, как он нас всех еще не съел. Но ничего,ничего ... Вот появ- люсь завтра на работе и тогда уже держись, главврач! Ты у меня выучишь наизусть состав сборных СССР и Португалии, ты у меня многое будешь знать ... . Хотя бы то, что цент- ральный английский защитник Джекки Чарлтон, родной брат хав- бека Бобби Чарлтона, между играми проводит время в телефон- ной будке, справляясь у врачей, не родился ли у него сын, которого в случае победы он поклялся назвать Вилли в честь львенка с эмблемы этой футбольной фиесты. Но это еще пустяк, дорогой. Ты у меня выучишь наизусть полные имена четырех негров из Мозамбика, а там только одного Эйсебио зовут на манер герцога - Эйсебио да Силва Феррейра. Назло буду весь день говорить о футболе. Должен вам доложить, что наш шеф очень странный старик - не дал даже принести телевизор на работу. А вообще-то, ка- кое, спрашивается его дело ... Ну и написал! Самому противно: держу фигу в кармане. И все же вчера мы осмелились и заявили старику, что ничего плохого нет в том, когда врач "Скорой помощи" смотрит поедин - ки хотя бы с профессиональной точки зрения - кто смотрел, говорят, что почти в каждой игре на поле появляется врач. Разве это не скорая помощь, когда нападение противника летит на твои ворота, и врач должен в несколько секунд поставить защитника на ноги?! Передовой опыт, так сказать ... Все говорили. Бесполезно. Уперся старикан - " в отделении "Скорой помощи" никаких разговоров о футболе". Нашелся диктатор. Другое дело, если бы он командовал нами в армии. Мы же не отнимаем у него военных заслуг. Два ордена Отечест- венной войны за одни разговоры не дадут. Зря я начал про войну вспоминать, сразу проходит зло на шефа, а мне хотелось бы еще позлорадствовать, как это он про- гадал с графиком - ведь сегодня такой матч и я дома у теле- визора. И никто не выдернет вилку из розетки, и никто не одернет, хоть помидорами со стола бросай в судью. Да и не в футболе дело. Что и говорить, иногда хочется, чтобы похвалил старик, все же я первый год после института. Там, бывало, профессор сам подойдет , по- отечески спросит: как, мол, коллега, не устали? А от этого не только беседы по душам , но и доброго слова про себя не услышишь. Чего бы ему стоило в разговоре хотя бы со старым фельдшером отпустить: А Безухов-то, пострел, по надцать выездов за смену делает, и все свеженький, как огурчик, шельмец! А теперь совсем злой стал, да еще как-то странно на правую ногу прихрамывать начал. Ну , аллах с ним. Кажется , в эфире "Уэмбли" ... Сыграл оркестр, выбежали на поле футболисты и среди них четыре негра из Мозамбика с королевскими именами. С первых же минут игры я понял, как обокрал меня шеф. Старая , бес- чувственная колода, а еще ходят слухи, что когда-то был гип- нотизером. Мои проклятья старику возводились в степень с каждой новой выдумкой на поле. Раньше я с подозрением отно- сился к сочетанию слов "футбол" и "интеллект". Но вот на мо- их глазах все три португальских форварда рванулись на правый фланг! Это как в шахматах. В ответ на алогичный ход против- ник затрачивает времени гораздо больше, чем на логичный . Вот они эти две секунды. А больше и не надо! Партнер-то уже по свободному коридору летит к воротам ... . Эх, жизнь! Сколько бы таких спектаклей я посмотрел ... Вот уж поистине злобный старик . Просто собака на сене: са- мой не надо и другим не дает. Но что это, что? Причем здесь злобный старик? В глазах померкло.Да остановите, остановите же ради Бога игру! Судья послушался и остановил! Лев Яшин, эх, Лев Яшин, что же ты наделал, лучший вратарь всех времен и народов ... . Да ты ли это вытаскиваешь мяч из своих ворот? Несколько минут всего-то и оставалось продержаться ... .Человек в черном де- ловито устанавливал мяч в центре поля. Я представил, как по Союзу рванулись тысячи машин "Ско- рой помощи" навстречу инфарктам, приступам астмы и судоро- гам. ... 23 часа 45 минут. Резкий телефонный звонок. Черная трубка. Дырочки микрофона ... . Этот голос я узнаю и на Страшном суде . - Феликс, у вас есть новокаин? - Да, шеф! - Захватите с собой и спуститесь в мою квартиру. - Иду. Дверь открыл сам главврач. - Заходи, инструменты уже кипят. Он проводил меня к себе в кабинет. И здесь мне самому стало, знаете ли ... Со стены смотрели на меня Бобби Чарлтон, Лев Яшин, Пе- ле, Франц Беккенбауэр, Валерий Воронин ... А рядом на плотной бумаге - графики чемпионата мира в Англии и первенства СССР. В узком простенке между книжным шкафом и окном висела фотография футболиста в натуральную величину. Лицо его показалось мне очень знакомым. Халлер? Маццолла? Альберт? Да что это я? У этого на фотографии трусы по колено. Довоенный фасон. - Снимок сделан в тридцать четвертом. Тогда я играл в полузащите за сборную института. А на войну пошел - так попал сразу в защиту, а потом вместе со всеми - в нападение, - пока под Веной не вынесли меня с поля ... Он закатал штанину на правой ноге и ловко отстегнул протез. С тех пор, как я потерял ногу, я не прекращаю играть в футбол, - сказал главврач. Я очень громко сказал вдруг "Феликс Безухов". Сказал, чтобы услышать звук собственного голоса и убедиться, сон это или явь. Главврач засмеялся: - Больше не кричите, сейчас потребу- ется ваша помощь. Культя была в лиловых подтеках, местами волдыри прорва- лись и доктор марлевым тампоном промокал их. Страдал старик - дергалось веко под правым глазом! Машинально я достал шприц из железной коробки, что стояла на электрической плит- ке под старыми бутсами, разломил ампулу с новокаином и сде- лал укол. Я решил ни о чем не спрашивать. Мое дело оказать помощь. Ему быстро полегчало, веками глаз он поблагодарил меня, потом вытянулся на тахте, закурил ... - Ну и хитрющий же этот Эйсебио. Помотал он меня сегод- ня от ворот до ворот. Я за эту игру похудел на четыре килог- рамма ... Беда, что я так и не восстановился с полуфинала. Вы же представляете, Феликс, что значит удалить Численко в игре с немцами ...Нервы у него ни к черту, а как защитник - от Бога ... Вот позавчера я и подсадил себя. Ну а сегодня этот Эйсебио. Я молчал. Каждое слово шефа - удар молотком по моей го- лове. - С тех пор как матчи стали транслировать по телевизору я не хожу на стадион, - продолжал он. Болельщики орут и тол- кают, мешают сосредоточиться и выключают меня из игры. По те- леку я смотрю матчи всегда один. Формально я нахожусь в этом кресле, а на самом деле - в линии защиты на футбольном поле. Так как все нападающие разобраны, я играю чистильщиком, исп- равляю ошибки своих партнеров ... Вам не приходило в голову проверять свой пульс во время игры в тяжелое время для вашей команды? - Нет, ни разу ... - Сто двадцать с гарантией, можете и не пробовать. Это при условии, если вы, конечно же, настоящий болельщик ....Да это пустячок. Не мне вам рассказывать, что дело часто закан- чивается инфарктом. Поражаются слабые или больные органы - у астматиков начинается удушье, а сердечнику без нитроглицери- на лучше не включать телевизор ... В прошлом году в санато- рии во время футбольного матча я наблюдал за слепым. Белки калеки становились все краснее и краснее. Весь организм , казалось, работал только на одни глаза, отдавая им драгоцен- ную свежую кровь.Эта живая питательная кровь неслась по со- судам, чтобы расшевелить, оживить давно угасшие глазные нер- вы. Он ведь очень хотел смотреть. У меня же в такие моменты болят ноги , особенно правая, которой нет. Тем более сегод- ня. Мне повезло, что играл Воронин. Он здорово держал Эйсе- био, а то бы одной ампулы не хватило ... Что ж , колле- га, прощайте, спасибо за помощь. - Можно один вопрос, шеф? Кто выиграет в финале: немцы или англичане? - Конечно же, англичане, - мнгновенно ответил он. При их высочайшем классе да еще на игрока больше ... - То есть как? Матча же еще не было ... - А так!Я решил поддержать в защите Джекки Чарлтона.Бу- ду играть за англичан. Ну, коллега, спасибо, выручили вы ме- ня. Дарю вам довольно свежую французскую газету. Здесь порт- реты этих ребят из португальской сборной. Я взял газету и вышел. Долго не мог уснуть я в ту ночь, потрясенный. Наконец, принял таблетку люминала и проспал до девяти утра. Ничего себе сон, подумал я. Да от такого сна заплакал бы сам Зигмунд Фрейд. Надо же, околесица какая: наш главврач - величайший футбольный болельщик. Да что болельщик! Он ,ви- дите ли,то выходит инкогнито на поле вместо Игоря Численко, то держит Эйсебио, то планирует помочь англичанам в финале. Говорят, в таких случаях надо посмотреть в окно и сон тут же забывается. Я сладко зевнул и потряс головой. А с другой-то стороны, зачем забывать такой сон? Приеду на рабо- ту,коллегам расскажу, повеселимся. Рывком поднялся, сбросив с кровати зашелестевшую газету. Что еще за газета? Латинский шрифт ... Аршинные заголовки ...1966 год ... Господи, госпо- ди, да что же это такое: в половину газетной полосы фотогра- фия. А с этой фотографии , виновато улыбаясь и как бы со- чувствуя мне , смотрели мне прямо в глаза четыре негра из Мозамбика, и среди них мучитель моего шефа Эйсебио да Силва Феррейра. Я хотел проверить свой пульс, а потом передумал. 3. ПОД СТУК КОЛЕС. Я ДОГАДАЛСЯ! Отличная вещица однако! Никогда бы не поверил, что на спортивной теме можно сработать такой психологический детектив. А главное-то, главное! Получилось, что как бы именно я автор этой новеллы. Так вот оно в чем дело! Я долго не врубался, перечитывал рукопись... на что намекает Он? Ай да Писатель, ай да Драматург! Ему кажется, будто ему удается незаметно взваливать на меня свои литературные дела. Оказывается, я не только пловец. Ему все мало. Я, конечно, сразу заподозрил неладное, когда стал читать про тайный обыск в моей квартире. Помните, пловец в море рассказывал, как он проникал ко мне домой и читал вот этот же самый и якобы мой роман "Медь и флейта" в рукописи. Говорил, что мне удались образы Сталина и Берии. Впрочем, мой Драматург тоже намекал, что порой раздваивается и не всегда контролирует себя в этот момент, дескать не воплощается ли он в свой персонаж. Неспроста все это, ой неспроста. А не является ли он сам чьм-либо персонажем? Да хотя бы, самого Создателя... са-мо-го Соз-да- те-ля... Соз-да-те-ля... Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук- тук... 4. ЛОРА САМОВОЛЬНИЧАЕТ 199... Гарик попросил меня рассортировать по папкам один ящик своего архива. Мне понятно, как это делается, я уже помогала и ему, зануде, даже понравилось. Итак, я получила задание, а он взял целлофановый мешок с продуктами, пивом, пачкой чистой бумаги - и подошел к дверям. Через три дня привезу ... сколько здесь.. пятьдесят? Вот значит и привезу пятьдесят страниц рукописи. Состроил гримасу, поцеловал меня, погладил кота и уехал на дачу. В конце ноября уже в половине пятого темно. Я не стала включать телевизор, а зажгла яркий свет и сразу же решила поработать с литературным архивом. Начала с разборки пожелтевших рукописей, которые уже когда-то входили в книжку его рассказов. Один из манускриптов был свернут трубочкой и лежал между штабелей бумаг и боковой стенкой ящика. Трубка была из белой бумаги, я узнала ее, потому как сама покупала ее две недели тому назад. Значит, здесь что-то свежее, подумала я, разворачивая трубочку. Действительно, уже по первым строчкам я поняла, что это фрагмент романа. Но почему именно эту главу он сунул в ящик, куда не заглядывает годами. Наверное, Гарик перепутал ящик, либо, что скорее всего, дал рукописи отлежаться. Он всегда так делает, но, правду сказать, очень не любит, когда я читаю "неотлежавшееся". Но я так решила: беды от чтения рукописей мужа, которые он сам же позволяет мне сортировать, нет никакой. За то, что я быстро и аккуратно разложу рукописи по папкам, я позволю себе такое удовольствие - почитать свежую главу с пылу, с жару. Так все и случилось. Через три часа я закончила работу, уселась в глубокое кресло и стала читать. 5. "В КЕЙПТАУНСКОМ ПОРТУ" 1953 год 17 июля 1953 года совсем не рядовой день в моей жизни. Это веха. Через две недели мне исполнится четырнадцать лет, а я уже мужчина. Надо рассказать, как все это произошло, запаситесь терпением. Пионерлагерь, жара, воскресенье. А по воскресеньям наезжали родители и растаскивали нашу пионерскую дружину по всему сосновому бору. Ко мне приезжали через раз, как раз сегодня и не приехали. Я и мой дружок Серёжка Шилов просто болтались по лесу, постоянно натыкаясь на скатерти- самобранки. Родители умильно смотрели на своих детей, задавая им один и тот же глупый вопрос: почему ты не поправляешься, может вас плохо кормят? К Сергею должна была приехать бабушка, и мы вышли за ворота встретить её. Но вот уже 12 часов, а бабушки все не было. - Все равно уже не приедет, - отчаялся мой приятель, - пойдем на наше место в тенек, ты мне что-нибудь интересное расскажешь. В те отроческие годы я уже сообразил, что каждый прожитый день, это исторический день, а все мы автоматически являемся свидетелями этих исторических событий. Кажется, ведь как просто, а почему-то не все люди чувствуют это в таком возрасте. Тот, кто чувствует, обязательно становиться полезным человеком. Если не историком или писателем, то хотя бы просто интересным собеседником, у которого "есть что послушать", как говорят в народе. Мы вернулись на территорию своего пионерлагеря и направились на "наше место". И вот сидим спиной к изгороди, тень густого каштана понижает температуру градусов на десять. Красота. Кусты колючей акации в два ряда идут вдоль забора, мы как раз между ними, словом, классное местечко. Война в Корее, это сегодняшняя тема моего рассказа Сереге, и я в ударе. - Понимаешь, Серый, вот они сейчас сидят в Пэньмыньчжоне, сидят и мирно договариваются... - Кто сидит? - с испугом спрашивает мой дружок. - Дедушка Пихто! Ну и бестолочь же ты. Американцы с корейцами, вот кто! А мирно сидят за столом все потому, что Ким Ир Сен врезал по зубам американцам. Правда, без китайских добровольцев ему трудно бы пришлось, ведь американцы уже и Пхеньян взяли и дальше на север полезли чуть не до нашего Владивостока... А ты знаешь, Серега, что такое Б-29? Вот видишь, не знаешь. А напалмовая бомба? А ковровая бомбардировка? А генералов Макартура., Риджуэя и Кларка, знаешь? Ничего ты не знаешь, кроме бабушки и матери. А всё потому, что ты балбес. Да если бы не маршал Пэн Дэхуай.. Пустое все, ничего не запомнишь, бесполезняк. Тогда знай хотя бы, что в Корее существуют острова смерти. И называются они Кочжедо и Чечжудо. Туда лисымановцы пленных свозили в концлагеря... Нет, Серега, вижу, что тебе все это неинтересно. А я, между прочим, знаю, что тебе интересно. Сказать? - Ну... - "В Кейптаунском порту", не так ли? -Так, - обрадованно согласился мой брат по несчастливому воскресенью. Если честно, то я не запомню твоих американских генералов да китайского маршала. Лучше давай... как там... И мы своими ломающимися голосами, фальшивя и обгоняя друг друга, запели: В Кейптаунском порту Стояла на шварту "Жанетта", исправляя такелаж, Но прежде чем уйти В далекие пути На берег был отпущен экипаж. А дальше шел припев. Мы всегда делаем паузу перед ним, а потом: Идут, сутулятся Вливаясь в улицы И клеши новые Ласкает бриз... И, наконец, наступают самые заветные, полузапрещенные воспитателями слова: Они идут туда, Где можно без труда Найти себе и женщин и вина... Мы снова взяли дыхание, как в образовавшейся тишине услышали голос: - А что дальше было с матросами, когда они всё нашли, выхоть представляете себе, пацаны? Слушайте. Тут вот хилая доска без гвоздя внизу, заверните ее, я пролезу и расскажу вам забавную историю. Это была совсем незнакомая, городского вида женщина. Мы не умели еще определять возраст, поэтому я до сих пор так и не знаю, сколько же ей было лет. Бедный Сережка! Ведь надо же, в тот самый момент, когда улыбчивые большие губы женщины перечеркнутые её указательным пальцем появились в образовавшемся лазе, именно в этот момент мы и услышали голос серёжиной бабушки: - Сергунчик, где ты? Сергунчик, ау! Голос бабушки приближался и Сергей просительно прошептал мне: потом расскажешь, что было с матросами, а? Он прошел еще несколько метров вдоль изгороди, как бы уводя от тайника предполагаемых любопытных, и, наконец, вышел к бабушке! Тем временем женщина протиснулась через лаз и вновь повернула доску, закрывая его. Она села напротив меня. В подоле ее темно-зеленой шелковой юбки лежало два красных яблока. Своей тяжестью они заставляли как бы облить легкой тканью ее живот и бедра. - Так ты хочешь знать, чем потом, на берегу, занимались матросы? - засмеялась женщина и я почувствовал, что от нее пахнет вином. - Хочу, - сказал я, смутно, ох смутно догадываясь, что судьба матросов с "Жанетты" станет и моей судьбой. - Тогда... ты яблоко -то возьми, вкусное оно, яблоко... Я не решался брать, потому как яблоки лежали буквально между ее ног под самым животом. Она властно взяла меня за запястье и притянула мою руку к яблоку, а я все не брал его, и тогда женщина прижала ладонь к своему телу. Пальцы мои, обернутые тонким шелком стали проникать куда-то в мягкое и горячее. Тело мое покрылось гусиной кожей, хотя внутри все горело как это бывает при высокой температуре. Я не соображал, что сейчас надо было делать, потому как первый раз в жизни рядом со мной было то, что снилось практически каждую ночь, и я просыпался от короткого жаркого счастья, которое тут же хотелось продлить, а оно никак, ну никак не продлевалось. Я вытирал свой живот и ноги, не зная происхождения странной клейкой влаги. И сейчас мое состояние было точь-в-точь таким же, как перед счастливым ночным пробуждением. Женщина толчком живота сбросила яблоки и с трудом сняв с меня никак не снимавшиеся из-за внезапно возникшего препятствия трусики, притянула легкое мое тело к себе, а затем очень медленно подняла и разомкнула свои ноги. Белые, незагорелые бедра женщины, черный магический треугольник, виденный мной пока только разве что на заборной графике и лишь однажды на затасканной фотографии, переходившей из рук одного мальчишки к другому, - так вот, всё это таинственное, живое и подрагивающее бросило меня в горячую неизвестность. Она сразу вскрикнула, протянув крик свой в длинный глубокий стон, и в тот же миг острое удовольствие беспощадно накатило на меня. Сейчас, оказавшись в реальной ситуации, я не был, не был рад ему. Хотелось продлить, протянуть состояние полёта, но было поздно. У меня не было никакого опыта, но я уже знал, знал, что не справился и мне было стыдно перед этой первой моей женщиной. Я думал, что такое должно длиться бесконечно... -Отвернись, - улыбнулась она, и я тотчас исполнил ее приказ. -Тебе четырнадцать-то исполнилось? - Исполнилось, - твердо сказал я, впервые обманывая женщину уже как мужчина. - Да повернись же ты, все в порядке. Теперь тебе понятно, зачем матросы в Кейптаунском порту сходили на берег, покидая свою "Жанетту"? - бесстыдно спросила она и поцеловала меня едва прикоснувшись губами к пылающей щеке. - Прощай, юноша, не переживай, я сама такая, - донес её хрипловатый голос уже из-за ограды совсем загадочные слова. На зеленой, чуть смятой траве лежали два красных яблока. Вот тебе и генерал Макартур, вот тебе и маршал Пэн Дэхуай, - выстукивали морзянку на моих висках синие жилки... Я видел её ещё дважды в это лето. И оба раза в лагере. Она приезжала к своей дочке, я знал эту девочку , потому что мы однажды вместе с ней чистили картошку во время дежурства по кухне. 6. ПОД СТУК КОЛЕС. ЯВЛЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ 1988 год Часы стояли и я не знал, близко утро или же еще глубокая ночь. Впрочем, это не имело никакого значения. Это уж как захочет он, Драматург. Зря я его вспомнил, напрасно. Целую ночь никаких метамарфоз со мною. Тьфу-тьфу-тьфу..., Лежу и читаю рукопись. А может... Нет. нет. И все же... а может я уже не персонаж, а натуральный человек? Ведь попытался же он стать мною, своим персонажем. А вдруг возможно обратное движение? Кто сказал, что литературное произведение это полупроводник, транзистор? Всё! Баста! Хочу - значит буду. Вот так. Мечтаю и боюсь, как нищий бродяга боится проверять найденный на тротуаре лотерейный билет. Он еще не знает, что будет делать с самым дорогим выигрышем... Неужели я не вырвусь из рабства проклятого Драматурга? Я не хочу быть ни американским журналистом, ни грузинским князем, ни пловцом в Черном море. То есть я может и хотел быть теми, кем он рисует меня, но чувствую, что больше не потерплю, чтобы за меня принимали решения. Что-то вызревает во мне. Спасибо малышу из Второй Мировой, спасибо доктору Безухову из "Четырех негров". ... Стучали колеса, позвякивала ложечка о тонкое стекло стакана, маленькие злые снежинки скользили по стеклу, скапливаясь по краям окна, словно хотели пролезть в малейшую щель, чтобы попасть в вагон и отогреться. Странно, подумал я, отогреться снежинкам - значит им умереть., превратиться в воду, в пар... В подлунном мире все целесообразно и универсально. Так почему же тебе не хочется быть персонажем? Ведь если ты станешь человеком, то погибнешь, как персонаж. Станешь персонажем - погибнешь как человек. Отчего тогда многие живые люди из кожи лезут, чтобы стать персонажами хотя бы в многотиражке? Наверное надеются на бессмертие. Может быть они и правы, но я пока что надеюсь на жизнь. ... Проснулся оттого, что почувствовал на себе пристальный взгляд. На месте, где этой нескончаемой ночью уже сидели Драматург, Жандарм, Улыбающийся Человек, на сей раз была Женщин. Начинается? Сглазил я Драматурга. Вот тебе и никаких метаморфоз... Словом, в Кейптаунском порту... Только теперь эту ситуацию прокачает со мной... По-видимому, женщина была высокого роста, такой вывод можно было сделать глядя на ее длинные, слегка полноватые, но с изящной лодыжкой ноги. Матрац на верхней полке слегка свис и попал в щель между дверной стенкой и механизмом полки, отчего та не фиксировалась. Девушка легко, без видимого напряжения одной рукой подняла полку и матрац высвободился. Длинные белые волосы качнулись, обнажив высокий и крутой лоб. Свет был слабый, но мне показалось, что у нее хоть и очень темные, но все же не черные, не карие, а синие глаза. Кажется, у той, в пионерлагере, тоже были синие глаза... Я знал, она уже догадалась, что якобы спящий мужчина, на самом деле, внимательно наблюдает за ней из-под ресниц. Почувствовав скверность ситуации, я не нашёл ничего лучшего, как констатировать: Вы - женщина... - А как вы догадались? - восхитилась моей дурацкой догадке женщина. - А где же доктор из ЮАР? - непроизвольно спросил я и зябко сжался от странного совпадения. Кейптаун - это ведь тоже в ЮАР. - А я и есть доктор. Это же не я , а вы меня убеждали, будто бы я лечила колонизаторов в Южной Африке, а мой дедушка якобы служил в зондеркоманде. - Простите... а... а разве это н-не вы говорили? - Нет. - Значит Драматург опять прокатывает вариант. Если бы вы только знали, как я устал от него... Я ему никогда не прощу, что он меня в сорок первом году с такой девчонкой разлучил! Я тогда работал собкором "Сент-Луис таймс" в Москве. А он отправил меня обратно в Америку и забыл не только про нас, но и про так хорошо складывавшийся сюжет своего же романа. Про все забыл, лентяй... - Простите, но во время войны даже вашим родителям было не более двадцати лет... Вам плохо? - Ой, ой, ой! Какая же вы еще наивная женщина. Да он что хочешь может. Он ведь писатель и драматург. Он меня даже с самим Лаврентием Берия познакомил. Так что держитесь от него подальше, очень опасен, очень... Да и вооружён... . - Калашниковым? - Хуже! Страшнее. "Паркер" у него. Правда на этот раз он просто молодчина! Теперь, как я понимаю, вас мне не придется встречать в Орше... Синеглазка тревожно взглянула на закрытую дверь купе, словно просчитывала точные шаги к ней на случай побега. - Не бойтесь меня. Это бывает со мной. Уже прошло. Просто я на зондеркоманду отреагировал... ой, что это я опять... Какую еще зондеркоманду? Дело в том, что моих бабушку с дедушкой сожгли... - Кто? НВКД? -Причем здесь НКВД? На них сейчас всех собак навешивают. Эсеэсовцы сожгли... Старики работали врачами в психбольнице. А у этих, ну, нацистов, вы сами знаете, была фикс-идея: простроить общество из умственно полноценных и физически красивых людей. И вот, когда врачам приказали сделать смертельные иньекции умалищенным, они отказались. Словом, потом тела их облили бензином... ну вот... . Говорят, будто умалишенные хохотали и дурачились у стены, а один все приказывал маршалу Мюрату зайти конницей в тыл и накормить лошадей диким виноградом. Забор-то кирпичный увит им был... А бывший учитель географии... так тот все время кричал: Почем крокодилы, почем крокодилы? В репродукторе щелкнуло и раздался голос диктора поездного радио:- Граждане пассажиры, если среди вас есть врач, пусть немедленно поспешит в - 13-й вагон, в 9-е купе. - Это же наш вагон, - сказала женщина, и мы оба вышли в коридор. Она вошла в нужное купе, а я стоял и смотрел в черное,холодное окно вагона. Попутчица вернулась... - Девочка... пять лет, потеряла сознание... Острый лейкоз, едут в Минск, в первую клиническую... Боже, сколько лейкозов! - Вы радиолог? - Нет. После Чернобыля прошла курсы. Работала в Брагине и в Краснополье. - Я недавно был в Москве, пошел на чеховскую "Чайку". Ведь и читал, и раньше спектакль смотрел, а сейчас как по сердцу: "Холодно, холодно, холодно... пусто... пусто... пусто...". - Я вот сама как-то вижу сон, будто бы в зоне появились миллионы крокодилов. И все на меня. Я закричала, проснулась... Не спала до утра, думала... А ведь чем черт не шутит, не превратятся ли маленькие безобидные ящерицы под воздействием плутония через несколько сот поколений в крокодилов-мутантов? - Если б только ящерицы! А ведь дело идет к тому, что человек сам превращается в крокодила или бронтозавра. Этакое дыхание эволюции: вдох-выдох. Мы живем сейчас на выдохе... Извините за тривиальность, но ведь дух истреблен., мораль разграблена... От аллергии, ведь сейчас почти у всех аллергия, чешется кожа; от недостатка пищи наши рты вытягиваются вперед - вот так!- Я показал рукой на метр вперед, - и превращаются в пасть. Вместо литературной классики то политические брошюры, то секс-издания, не так ли? Словом, голод, злоба, тупоумие. А чтобы защититься от себе подобных - бронежилет. Чем не панцырь? А пока отрастут зубы, сгодится Калашников... Вот вам и крокодил! - Боже, даже мне страшно... Зачем я только начала этот разговор? Доктор, а Бог есть? 7. КУРОПАТЫ 1988 год, июль Круглый блик от настольной лампы лежал на разбросанных на полу подобно картам в пасьянсе страницах рукописи. Возле своих исписанных бумаг, тут же на ковре, я спал как пшеницу продавший. Уснул, повидимому, недавно; с магнитофонной кассеты еще продолжала звучать "Литургия" Рахманинова. Мой сон оберегал десантник в берете и треугольником тельняшки из- под мундира. Это восемнадцатилетний Юра, сын мой с фотопортрета. Прошло уже шесть лет, как он надел эту форму. И шесть лет никаких известий о нем. Будто бы растаял в прозрачном горном воздухе Афганистана. Осторожное прикосновение. Я знаю, это Лора. - Что случилось? Почему горит свет? Почему занавешены окна?- тревожно спрашивает меня жена. Шарканье раздвигающихся штор и сразу же яркий солнечный свет убил своего электрического конкурента. В лориных руках появилась дымящаяся турка с кофе. - Ты не спал опять... Я вижу, у тебя даже не было сил дойти до кровати. Правил рукопись? Ну да, правил... что же ты с собой делаешь, Гарик? Малыш, пожалей хоть меня, отдохни от работы хотя бы недели две. - Тс-с-с ... Я, кажется, нащупал вариант... - Ты мне об этом говоришь все эти годы, еще тогда, в 86- м в Суздале говорил... И когда еще на Люсе был женат, и ей говорил то же самое... Юра в школу пошел, а ты взялся за это. Юры уже нет, а ты... Подумай, пожалей, помолись... - Это необычный вариант, - улыбнулся я. - Вариант! Какой вариант... Эх, мама предупреждала, батька зубы сжимал, когда... Да что это я, как дура... Она кинулась в ванную, пустила холодную воду, подставила ладони и ткнулась в них разгоряченным лицом. Затем резко разогнулась и подошла ко мне. - Господи, что это я? Господи, прости меня.. И ты прости. Юродивый ты мой, умничка ты мой, мальчик мой... И повисла на шее, лихорадка в глазах, свитер целует, брюки, к босым ногам прижимается... - Лора, Лора, глянь в окно: какие высокие облака, какое небо над лесом... пойдем, погуляем., я тебе об одном замысле расскажу. Ты знаешь, кем я решил сделать Феликса? - Свят-свят-свят... Опять крокодилы! Малыш, да-да, мы сейчас пойдем гулять в лес, дышать будем настоящим воздухом. Не надо нам больше политики, ни в жизни, ни на бумаге, ведь правда, да? Схватила бронзовую турку с еще горячим кофе, трясущейся рукой налила в чашечку:- Ты пей и скажи, как на этот раз? Я научилась: соли несколько кристалликов и две-три капли холодной воды. Так ведь? А то учишь-учишь, а все не получалось. А теперь пойдем. ... Лес - вот он, у дома. Мы шли по знакомой тропинке, сейчас она выведет на лесную дорогу, пойдут березы, потом будет наша поляна... И тут мы услышали, как из глубины леса доносился как бы металлический голос, за ним другой... Голоса были взвинченные, нервные, напористые. Даже не голоса, а одни интонации. - Гарик, это же митинг в Куропатах. Листовки расклеены по всему городу. - Пойдем... Метров через двести вышли на большую поляну. Шел митинг, нашли бугорок повыше, повидней откуда. - А вдруг мы стоим на могиле? - Здесь одна сплошная могила. - Сойдем все же... Ой! 8. ТРОЕ В КУПЕ 199... Феликс, женщина-доктор и Драматург весело болтая, ждали проводника с заказанным чаем. ДРАМАТУРГ (Феликсу). Что же это ты, братец, дал гэбисту обвести себя вокруг пальца? Я ж предупреждал, что будет вариант потоньше. Это тебе не жандарм простодушный... - Вы имеете ввиду нашу беседу в Черном море? -Да нет, этот малый моей закваски. Я про того, в поезде, из Южной Африки. ФЕЛИКС. А где же я прокололся? ДРАМАТУРГ. Здравствуйте... Да когда он поинтересовался моим именем... ну помнишь... этак льстиво -Шекспир, Вампилов... Вспоминал якобы... ФЕЛИКС. Так я же намекнул ему, что он гэбист. Помните? ДРАМАТУРГ. Отлично помню, как он, почуяв опасность. тут же взял назад... и повесил тебе на уши лапшицу насчёт ЮАР, психотерапевта и крокодилов. Психотерапевт - это сейчас модно. А для умного гэбиста - Клондайк ... Ущипнуть трудно: биополе, циклы активности, восточный календарь, словом... дым, популярная коммерческая чернуха. Да ладно... Я не за этим... ЖЕНЩИНА. Чего же испугалась ваша жена в Куропатах? ДРАМАТУРГ. Умница вы моя! Я и пришел к вам, чтобы рассказать продолжение этой сцены в Куропатах... ДРАМАТУРГ. Так вот. Когда жена вскрикнула, я мгновенно обернулся. Позади нас, метрах в пяти-шести стоял ... Сталин. Невысокого роста, низкий лоб, тёплая улыбка, оспинки, френч довоенный, трубка... Полковник милиции поднес спичку, и Сталин, хоть и продолжал улыбаться, все же испытывал явное неудобство. Он ведь не любил откровенной холуйской заботы. Хотя, думал он, неуместно отчитывать в этой ситуации полковника за безвкусицу, а потому приноравливался к огню спички. Улыбка мешала раскуривать трубку, а сбросить ее, улыбку, взять самому спичку, зажечь и прикурить нормально, не хватало сил почему-то... Что он тут делает, - подумал я. А потом думаю: что значит - "он" и "делает". Он же давно, как говориться, того... В марте пятьдесят третьего... Сталин, наконец, прикурил, пыхнул синим дымком и стал слушать речь. Выступал бывший секретарь горкома. - Товарищи! Мы собрались здесь, в этом лесу, чтобы вспомнить о жертвах сталинщины. Я, товарищи, хорошо понимаю вашу ностальгию. - Дурак! - крикнули из толпы, Голос был женский, высокий, услышали все. -Маладэц, умная женщина, - сказал Сталин полковнику. - А сэкрэтарь - дэйствительно дурак. Надо посмотреть, кто его родители, родословную надо посмотреть... - Вы это о чем, товарищ? - поинтересовался полковник. - Так, о своем, - сказал товарищ Сталин и мудро улыбнулся, запоминая и лицо полковника. 9. ПОБЕГ ИЗ РУКОПИСИ 199... Драматург выпил остывший чай и, не попрощавшись, вышел из купе. Побледнел Феликс, понял, что рано, ох как рано радовался. Не забыл его Драматург. Сейчас что-то придумает новое, уже непоправимое. - Что бы все это значило? Почему Драматург так странно вел себя? Да и какой мог быть Сталин в 1988 году?, - спрашивала и спрашивала женщина. -Почему же странно? - Ну как же... Вошел, рассказал нелепую историю и вышел. - А вы, ангел мой, тормоз да ещё какой! Словом... поздравляю. Мы с вами живем последние минуты своей жизни. Вам не кажется? - Не понимаю... - А жаль!У нашего шефа, ну,Драматурга, не идет пьеса, он бросается от варианта к варианту, запутывается вконец и в любой момент... - Значит... он может... - Он может порвать пьесу и бросить ее в печку. Вот тогда мы и увидим, что такое зондеркоманда... - Что же делать? Где проводник, милиция... - Да вас, ангел мой, саму лечить надо. Какая милиция, если каждая наша фраза, вот ваша, к примеру: "Где проводник, где милиция", - это не более чем строчка в рукописи пьесы Драматурга. А все наши последующие реплики еще находятся в стержне шариковой ручки! Дошло? -Феликс! Феликс! Я вижу спасенье, выход вижу! - О , господи, помоги ты ей, блаженной... - Мне кажется, у каждого, буквально у каждого человека помимо программы есть малая степень свободы, крошечный люфтик, ну... этакий нюанс бытия! Ну то, что в народе зовется везением... Думай, Феликс! - Молодчина! Умница! Ты - Маргарита! Сейчас главное - отвлечь Драматурга. Надо, чтобы он не уничтожил нас, а просто бы позабыл... Тем более, что он заболевает новой идей - о вечности и повсеместности Сталина. Вот пусть он ее и разрабатывает... Я это почувствовал еще в первой сцене, где он из меня пытался сделать грузина-революционера. Сталин был у него в подсознании, но что-то не заладилось... - Может быть для этого... нам надо... выскочить из черновика пьесы! - Браво, браво, браво! Это шутка гения, Да, да! Именно здесь копай, милая! Черновик... выскочить из черновика... Так... Ведь он не успокоится, пока не прикончит нас... У этих драматургов смерть называется всего лишь развязкой... - А где черновик? Уж не наш ли поезд? - Доктор, Док!! Милый! Ты настоль умна, что даже позволяла себе роскошь казаться дурой! Дай я тебя расцелую! Конечно же наш поезд и есть его черновик! Мы появились на свет здесь, в этом тринадцатом вагоне, и слава богу, не успели наследить ни на одной станции... А теперь... давай на всякий случай попрощаемся... да, а как же твое имя, умничка? - Ада... - В нашей ситуации было бы полезнее имя Рая, да ладно... - Феликс, мы прожили такую короткую жизнь. Выходит, зря... - Мы еще поживаем! Бежим, поезд уже притормаживает. Они кинулись по вагону, в ближайший тамбур распахнули дверь и выбросились прямо под откос... Уходил, тишился, таял стук колес уходящего поезда. Ада и Феликс лежали на снегу, удивляясь, что нет не только переломов, но и ушибов. - Сударыня, вставайте, загорать вредно, тем более на небе Луна, а не Солнце... Я правда, очки забыл в купе, но Луну от Солнца пока отзличаю. - Феликс... Феликс... Феликс... - Ада, адская машинка, мы живы, понимаешь ли ты это? Живы! - Сейчас по твоим расчетам Драматург должен крутануть адскую машинку, да? Раздался страшный грохот. Все рушилось, падало и переворачивалось. Взметнулся огонь. Они всё лежали и смотрели, как пламя пожирает поезд. Потом завыли сирены и на состав обрушились потоки воды. - Ни одна сила уже не спасет этот поезд. Пьяный драматург сжег рукопись... Ведь это не поезд горит, а рукопись. И вода эта не из пожарных шлангов, а из крана на кухне. Он включил ее потому что рукопись горит в раковине на кухне. - А мы... мы живы... -Да, мы живы... - Представь себе, Ада, иногда товарищ Сталин все же говорил интереснейшие вещи. Например: любовь побеждает смерть. Не о нас ли это? - Феликс, так кто же в победителях? Любовь или смерть? Перевертыш какой-то. - На то он и товарищ Сталин. 10. СПАСЕНИЕ 199... К горящему поезду с ревом неслись пожарные машины . Мертвящий фиолетовый свет мигалок пугал и без того несмелых зайцев, перебегавших шоссе, они прижимались к асфальту и погибали под колесами. Хор черных ворон пытался перебить сатанинскую музыку автомобильных сирен. Набиравший высоту и уже было выпрямивший свой горбатый нос истребитель "СУ-27" вновь опустил его, чтобы пилот вживую мог наблюдать за происходившим на земле редким зрелищем. Летчику показалось, что он видит графическую картинку некой виртуальной жизни: чернильный фон, в центре желтые языки пламени, и к этому центру по радиусам, сходящимся к пламени движутся с развёрткой на триста шестьдесят градусов разноцветные огоньки. Вот они ближе, ближе, и, наконец, вокруг пламени уже образовано сияющее электрическое кольцо. Только совсем не виртуальной, а самой что ни на есть натуральной была эта картина. Шофер маленькой неотложки, казалось бы опытный и со стажем, а внезапно так даванул по тормозам, что плохо зафиксированная дверка справа от доктора резко отворилась. "Ладу" развернуло на скользкой дороге и электрические глаза ее вырвали из глубокого кювета фигуры мужчины и женщины. Оба были без пальто, только в одних адидасовских костюмах. Молодой врач мигом сбежал в кювет навстречу первым несчастным с горящего поезда. _ Я вам сейчас помогу, помогу... ай да молодцы... кажется ни единого перелома... Доктор взял обоих за руки,подобно тому как папы берут своих детей- дошколят и вместе с ними вбежал по крутому склону на шоссе. Медсестра уже разливала горячий чай из термоса. - Все будет хорошо, главное, забудьте об этом кошмаре. Детей не было с вами? - Не было, слава Богу, В Минске оставили, - успокоила Ада спасателей. - А вот вещи, деньги и документы остались там, в сумочке... Теперь даже не сможем, - она попыталась засмеяться, но ее лицо перекосило и получилась гримаса, - не сможем доказать в гостинице, что мы муж и жена... Браво, щелкнуло в голове Феликса, браво! Красивая, умная и находчивая Ада говорила врачу то, что должен был он, Феликс, говорить. Браво! Это ведь ее первые слова в реальной, а не в книжно-бумажной жизни. Это как первый крик новорожденного, по которому уже можно судить о здоровье ребенка. - А вам ничего и не надо доказывать. Вам сейчас надо хорошо отдохнуть и забыться, - с радостью в душе и в голосе разрешил молодой доктор, обнажая в улыбке редкие, но крепкие зубы. Навстречу "Ладе" шли десятки медицинских, пожарных и частных машин. Все они держали направление на огонь полыхающего поезда. Аду и Феликса подобрали первыми, и как выяснилось впоследствии, и последними. Жертв невероятной катастрофы не было вообще, словом, как и не было хотя бы ушибленных или пострадавших от стресса. Да что там говорить о раненых или испуганных, если пассажиров, ехавших в этом поезде тоже не было. Страшно даже писать, но и самого поезда, даже оборелого, не было. Пока тушили, - был, а потушили - осталась от цельнометаллического состава лишь горстка золы, да и ту быстро сдул из-под носа следователей налетевший ветер. Не шутка и не прикол все это, а жутковатая быль. Впрочем, можно и не читать дальше, если со здоровьем не все в порядке. Лучше поезжайте в отпуск. Вот так посоветовал! Поезжайте... Это все равно, что в доме повешенного вспомнить о веревке. Об Аде и Феликсе надо вспоминать, вот о ком. Никто у них даже не спросил о документах, спасателям было ясно, что документы, впрочем, как и весь поезд, включая чугунные колесные пары - все сгорело. Рельсы, правда, остались совсем невредимыми. Слава Богу, что хотя бы два молодых и красивых человека спаслись... Друзья, друзья! А не дурачит ли нас эта книжка, трам- тара-рам! Вспомните, как в конце двадцатого века все, повально все верили всякой небывальщине! В Воронеже, к примеру, даже научились фотографировать прошлое. Если кто не верит, пусть запросит вечерний выпуск новостей НТВ за 29 августа 1999 года. Вы услышите там рассказ о том, как недавно были сфотографированы татары из тринадцатого века, переправляющиеся через реку Хопёр. На Рязань им надо было, татарам. Верили. Верили в конец света 11 августа того же 1999 года, в какую-то Эру Водолея, в рассказы очевидцев, наблюдавших как деревья на Мадагаскаре пожирали людей. Ну, а летающие тарелки, так этого вообще не касайся, бумагомаратель, своими грязными руками. Верили! Но в данном-то случае, друзья, друзья мои, вы же сами были свидетелями удачного побега героев романа из рукописи неуравновешенного писателя. Было это, было! Этим-то и объясняется замечательный феномен такой бюрократической страны, как наша Россия, где всегда жалели спасшихся страдальцев. Как только выяснили, что даже золы не осталось от поезда, нашим Аде и Феликсу, молодоженам из Минска, власти выдали приличную сумму денег. Все одно пришлось бы платить всему поезду, а тут как нашли - всего-то двое пострадавших, да и то здоровых - не надо тратиться на реабилитацию и лечение. Дали им одну на двоих справку с наспех сделанной фотографией, где Ада и Феликс в обнимку. А в справке сказано было, будто бы Феликс и Ада Замысловы есть пострадавшие супруги в исторической железнодорожной катастрофе и что справка эта является их временным удостоверением личности. Пусть и крошечный городишко-то был, а свой "люкс" в гостинице имелся. Такие дела. А теперь дверь на ключ и на широкую кровать - хлоп! - А ты, действительно, адская машина, - в минуты отдыха говорил Феликс. - Да и ты, прямо скажем, посрамил бы самого Казанову,- этак легко отвечала быстро восстанавливающаяся Ада. К утру они поняли, что с ними что-то неладное: никто не устал, ни есть, ни спать не хочется, а хочется только одного: любить, любить и любить. К концу третьих суток беспрерывной любви до Феликса, наконец дошло то страшное, от чего они спасались, выбрасываясь под откос: как были они персонажами, так и остались ими в Его романе. Поэтому слова "любить", любить, любить" Драматург, он же Писатель может выводить на бумаге шариковой ручкой до тех пор, пока там не кончится паста. И они будут любить целыми десятилетиями, если этот фантастический каприз зайдет ему в голову... - Не отчаивайся, - легко сняла тревожные феликсовы мысли Ада.- Мы воистину персонажи в реальной жизни. То есть, почти как люди. И еще - мы сбежавшие персонажи. Теперь главное, не попадаться ему на глаза в ближайшие дни. - Не попадаться... Но ведь у нас будет всемирная известность и он вернет нас в роман. - Ха! Я говорю: ха! - в глазах Ады зажглись желтые огоньки волчицы. - Наш Писатель такой же лопух, как и все, кто знакомится со знаменитостью. Скажу больше, он даже захочет что-нибудь написать на НАШУ тему. Ему будет безумно интересно встретиться с нами, а мы не станем уклоняться от такой встречи. Мы поменяемся ролями. Ведь теперь ОН будет персонажем для нас, а не мы для него. Мало ли, а вдруг нам взбредет в голову писать мемуары. В общем, выше нос,Феликс! Джин вырвался из бутылки, и теперь попробуй загони его обратно! Она даже пошатнулась от слабости, потому что выдохнула из легких весь воздух. - А скорее всего, Феликс. - уже ровно без надрыва, сказала она, - ничего этого не произойдет. - Чего не произойдет? - Да ничего. Не всемирной известности, ни писательского поиска сбежавших героев, ни мемуаров. Где-нибудь мелькнет заметка о происшедшем и утонет она в желтом море газетной чернухи наравне с какими-нибудь крысами в человеческий рост, что объявились в Московском метро. Ада будто бы вновь загнала в себя лошадиную дозу адреналина, потому как вдрызг и всласть стала хохотать сама над собой: ой не могу! Всемирная знаменитость... побег из романа... писатель охотится за героями... Голос становился надсадным, хриплым и злым: - какая все это чушь. Тут выборы, компромат, война, пропавшие миллиарды долларов, а я с пропавшими персонажами... - Малыш, - тихо сказал Феликс, - почему именно ты, еще даже толком не выписанная нашим писателем, так ярко заявляешься в эту абсолютно неизвестную для нас жизнь? - В живую реальность. - В том-то все и дело, что в живую реальность с мертвой бумажной страницы. Со мной, допустим, он много, очень много работал. Кем только я не был до встречи с тобой - русским революционером, американским журналистом, врачом, майором на первой чеченской войне, выпускником института иностранных языков. Я должен бы знать жизнь, а не знаю ее совсем! А ты... ты только заявлена в его романе, а соображаешь будто бы тебя родила мать, а не шариковая ручка нашего Благодетеля. Мне, если честно, уже становиться не по себе здесь, в жизни! До того неуютно, что хочется обратно на страницы. - Ура!- озорно выкрикнула Ада. - Чему ты радуешься? - Твоей истерике. Ведь истерика и страх означают сейчас только одно: ты живой, ты не бумажный. - Но ты-то откуда это знаешь? Ведь мы оба с бумажки... - Феликс,хватит про бумажные страницы нашей биографии. В конце концов мы с тобой не продукт горения или гниения бумаги. Мы задуманы и написаны. Всё как в реальной жизни: ребенок задуман родителями, появился на свет и живет на земле. А мы с тобой жили на бумаге. Только и всего. Мы ведь не можем существовать вне Вселенной. Значит это одна из форм жизни, на которую пока что серьезно не обращают внимания. - Хорошо. Допустим. Тогда кто же тот универсальный родитель, что задумал натуральных людей? - Господь Бог, естественно. - Я понимаю., но ведь книжные герои исполнены и задуманы человеком, а не Богом? - Ты просто дитя, Феликс. Запомни: без человека Бога нет, потому что Бог создав человека, не отправился в Космос, а поселился в самом человеке. Значит и мы тоже задуманы Богом. Запомни, запомни и еще раз запомни: Бог живет в человеке, понимаешь? - В каждом? - В каждом. Просто не каждому дано открыть Господа в своей душе. Чем добрей человек, тем быстрее он открывает в себе Бога! - Постой, постой. А если человек не верующий, но сделал много добра людям, то тогда выходит... Он сделал паузу, чтобы лучше сформулировать рискованное предположение. - Тогда выходит, зачем Бог? Ты ведь именно это хочешь спросить. Не так ли? - Это короткое "не так ли" пришпилило Феликса словно жука тремя острыми иглами к ковру над кроватью. Феликс почувствовал себя до того скверно, будто бы он уже стоял перед открытой калиткой в Ад и оттуда несло горячей жареной серой. На самом же деле он смотрел в лицо улыбавшейся Аде. - Ты действительно, совсем мальчик. Не переживай. Это проходит с возрастом. Тебя почему-то удивляет, что атеист может сеять добро. Как я понимаю, если человек сеет добро, он всегда человек Божий. Рано или поздно он обязательно найдет Бога в своей душе, потому что Бог и только Бог подвигает человека на добрые дела и поступки. - Но почему же тогда Бог сам не скажет человеку: я здесь. - А потому, что тогда душа человека перестанет трудиться в поисках добра, совершенства и света. Ведь Бог - свет, дьявол - тьма. В мире много религий, но Бог один. - Ада, откуда ты все это заешь? - А мне Бог подсказывает. Бедный, бедный Писатель. Вот почему он тебя бросает из возраста в возраст, из эпохи в эпоху. Он же воспитывает тебя, а ты как макаренковский неподдающийся беспризорник. - Ада, а наш писатель Божий человек? - Божий, Божий... Только надломлен крепко. - Чем? - Наверное болезнью,Феликс. - Ада, а ты знаешь, что сейчас происходит со мной? - Знаю. Ты постигаешь простые истины, что открывает тебе женщина. - Не угадала. - Не угадала? - Не угадала. - Сдаюсь. Так что же происходит с тобой? Сам-то хоть знаешь? - Знаю. Я люблю тебя и с этим уже ничего не поделаешь. Никогда. 10. ВСТРЕЧА С ЭКЗАРХОМ 199... Загадочную историю о сгоревшем до горстки золы поезде быстро забыли. Стало даже чем-то неприличным вспоминать и пересказывать эту газетную чепуху. Все, в том числе и пожарные, знали, что как-то на учениях просто- напросто тушили пропитанный высокооктановым бензином макет поезда с одной фанерной стенкой. Потушить сухую, облитую бензином фанеру не удалось. Пусть ученые теперь ищут более эффективные, нежели вода и пена, средства тушения. Никаких при этом пассажиров, естественно же не было да и быть не могло. Зато путаника с истребителя "СУ-27", утверждавшего будто бы он видел в целом всю картинку пожара настоящего, металлического, а вовсе не фанерного поезда, через месяц отправили в запас по настоянию психиатров. Был наказан и доктор, осматривавший пилота перед полетом. Те же двое, которых подобрала скорая помощь, были лишь подставными статистами. То, что им с их же слов выдали справку и деньги - так это была всего лишь спецоперация по проверке местных бюрократов на вшивость. Ее заказали психологи. Как известно, в России в моменты катаклизмов люди становятся добрее, все делается быстро и без проволочек. Прогноз психологов подтвердился. Погорельцам в мгновение ока выдали документы и деньги, нашли даже люкс для отдыха после стресса. На том и забыли эту историю. Забыли и облагодетельствованных "пострадавших", чему они, Феликс и Ада, были рады и даже сходили в церковь помолиться и поставить дорогие свечи. Церковь святого Александра Невского стояла прямо на территории Военного кладбища в Минске среди могил и памятников воинам, погибшим в русско-турецкую кампанию 1877- 78 гг., в Первую Мировую, в Великую Отечественную. С тех пор, как они поселились в гостинице "Немига", Феликс и Ада раз в неделю приходили на это кладбище. Здесь, в ауре молодых и безвременно отлетевших душ думалось ясно и чисто, здесь даже атеисты Янка Купала и Якуб Колас на гранитных постаментах, и те, слушая колокольный перезвон, всматривались глубоко- глубоко в самих себя, отчего выражения их лиц были целомудренны и суровы. - Божьи люди, Феликс, - сказала Ада, положив к их могилам фиолетовые гвоздики. - Божьи люди, пусть и атеисты. Ночная теософская беседа в их первый день в ипостаси живых людей, не прошла для Феликса даром. То, чего не мог добиться от него Драматург за многие десятилетия книжной феликсовой жизни, случилось сразу. Женщина, его жена и сестра по судьбе, придала его интеллекту и памяти стремление постоянно, каждый день приближаться к Господу. Это уже была не академическая организованность постигать, это стало основным, на уровне инстинкта мотивом всей его жизни. Феликс добился исповеди в Святодуховском соборе у самого Экзарха всея Беларуси. Экзарх оказался человеком запредельной эрудиции, верткого ума и просто житейского обаяния. Он враз проинтуичил этого прихожанина. Как одного из отцов русской православной церкви, его не мог не насторожить из века в век в той или иной форме повторяющийся сюжет: Воскресение человека. Но здесь был особый случай. Человек этот никогда не жил, а стало быть, и не умирал перед своим воскрешением. Он просто по воле Господа шагнул с бумажных страниц в реальную, богатую миллиардами неповторяющихся нюансов , немилосердную плотскую жизнь. У него не было в этой жизни ни навыка, ни образования, ни профессии: была лишь несокрушимая воля постичь мир, в котором он, быть может, временно оказался. Экзарха поразила его память. Если отцом прихожанина был Писатель, то матерью - Книга. Феликс поглощал теологическую литературу так же истово, как путник в пустыне пьет воду из невесть откуда появившегося родника. Листая, запоминал не только текст, но и цвет бумаги. Феликс знал наизусть весь Ветхий Завет. А Новый Завет, Евангелие стало для него Книгой книг. Он знал, что никогда, ни при каких обстоятельствах не покинет эту самую главную на земле книгу. И вот сейчас, когда Святейший Экзарх спрашивал тот или иной стих Евангелия, Феликс в ту же секунду читал его по памяти. - Прочти-ка, сын мой, пятый стих второй главы "Послания к римлянам". Феликс вздрогнул. Первосвященик заглянул прямо в душу его. "Но по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога" - взволнованно процитировал странный прихожанин. - Ты волнуешься, сын мой. Объясни причину волнения. - Владыко,я, действительно, волнуюсь. Однако, к сожалению, волнуется ум мой, но не сердце мое нераскаянное. Засим и пришедши сюда. Два часа Экзарх беседовал с Феликсом. Ни единой запинки, ни единой ошибки в текстах Ветхого и Нового заветов. Первосвященник вспомнил свою молодость. Когда- то и он, лучший ученик Академии, умилял сердца тех, на ком держалась Церковь. Но чтобы так... Историю церкви Феликс не рассказывал, а чеканил, будто бы по меньшей мере служил митрополитом в эпоху Иоанна Кронштадского или святого Серафима Саровского. По своим пугающе обширным и точным знаниям посетитель был на уровне выпускника даже не Семинарии, а Духовной Академии. Но ведь епархиальный компьютер тоже не дает сбоя, однако он бездуховен, потому что хоть это и умная, а все же машина. И показалось Экзарху, что этот молодой человек вовсе не молод, да и человек ли вообще? Да уж не биоробот ли передо мною, прости меня Господи. Во всяком случае, верующая старушка из Верхнего города, пусть и с дырявой памятью, ближе к ближнему и к самому Господу, чем этот пугающе образованный прихожанин. С другой стороны, подумал Первосвященник - это кладезь информации,живая библиотека, готовый преподаватель. И Экзарх определил прихожанину диаконский сан. А для жизни выделили крохотную, но меблированную "хрущовку". Буду интересоваться этим молодым человеком. Господи, каких только людей не сотворяешь Ты, каких только загадок не загадываешь для разгадок нам, грешным... 12. СНЫ По ночам ему снились дивные сны. Некоторые только начинались , а Феликс уже знал, чем они окончатся. Вот он видит себя грузинским князем, исповедующим социал-демократию. Будто-бы поезд какой-то... жандарм... проверка документов... И Он, Феликс, знает, что одурачит этого дореволюционного жандарма... Потом снится психиатр из Южной Африки, кажется из Анголы, восстанавливающий психику португальским колонизаторам... Но это всё пустяки, неинтерсные сны. А есть интересные, особенно один, длинный в несколько лет сон. Будто бы он, Феликс, как бы и не русский, а американец из Сент- Луиса. Будто-бы он, корреспондент газеты "Сент-Луис таймс", едет осенью 1939 года в Москву. Отлично помнит совершеннейшего симпатягу русского лейтенанта- пограничника. И он, Феликс, знает, что этот русский офицер без ума от джаза. Затем идет его, феликсова, жизнь в Москве, полная приключений, снится ему встреча с Лаврентием Берией, снится красивая москвичка Таня, о которой он знает, что она дочь генерала. Начинается война Германии с Россией, то бишь с Советским Союзом, а это так некстати Феликсу, потому что его отзывают в Америку. Его отзывают, Таня остается... Дальше он ничего не помнит. Пересматривает весь сон каждую ночь, повторяется все до мельчайших деталей, а затем белый лист. А так хочется узнать, что же случилось дальше с ним, Феликсом, американским журналистом, что с Таней, кто победил во 2-ой мировой войне, как сложилась судьба лейтенанта-пограничника, напевавшего "О Сент-Луис...". Ничего. Ноль. Белый лист. Иногда снилось будто бы он плывет в открытом море, помидоры, чепуха какая-то А еще драка, булавка, какой-то мальчик на Урале во время войны... Пытался спрашивать Аду, но она ничего не знала да и знать не могла. Мало ли, что может присниться, - говорила она. - Это величайшая тайна человеческой психики. Зигмунд Фрейд пытался разгадать эту тайну, да разве разгадаешь... . Ноль. Белый лист. ...А что это я заладил: всё белый лист, да белый лист... И тут меня осенила простейшая мысль: белый лист - это незаполненный ничем лист, ни рисунками, ни рукописью. - Рукописью!- словно кто-то сатанинским голосом заорал в моей голове. Конечно же этот белый лист, что снится мне в финале интересного сна, и есть неоконченная рукопись. Да чья же еще? Писателя моего, будь он неладен, Драматурга моего любимого, от которого-то и убежали мы с Адой из рукописи. Но ведь рукопись, хотя бы ее набросок, должен же существовать. Надо немедленно разыскать писателя и, тайком дочитать рукопись. Иначе жить так больше невозможно. Всю ночь снится один и тот же сон, а весь день бесцельно уходит на его разгадку. Появилась идея, а значит и смысл жизни. Вот было бы забавно, - озорно подумал Феликс, - иду я по улице, а ко мне подбегают телевизионщики прилипчивые и задают вопрос: А в чем, по-вашему, заключается смысл жизни? А я им: досмотреть сон про американского журналиста, прибывшего в Москву в 1939 году... Ничего себе ответик был бы, а? Но это так, пустое. Сейчас надо действовать. Ада расцеловала меня и сказала, что через полчаса добудет адрес Писателя. Слава Богу, что я запомнил его фамилию на титульном листе в романе, который читал в поезде. Помните, я рассказывал про папку с рукописью, подсунутую мне в купе? В Союзе писателей дали сразу два адреса: один городской, а другой дачный. Словоохотливая женщина, что редко бывает с секретаршами, даже порекомендовала искать Писателя на даче в Ратомке потому-что "там ему хорошо пишется". Он даже уволился с телевидения, во как завёлся, как бы по секрету сказала она. Я отлично знал это место. Именно, туда и приезжал Наполеон Карлович. Ведь Драматург в пьесе описал свою дачу, а хозяином ее, как вы помните, сделал меня, Феликса. -Ада, адская машинка! Сегодня же мчимся к Ратомку. 13. КРАЖА В ЛАБОРАТОРИИ ПИСАТЕЛЯ 199... - Вот это и есть тот дом, в котором он, - Феликс подыскивал слово поточнее, - в котором он и сочинил нас. Хотел, правда, сказать- зачал, но вроде бы выходило пошло и грубо, вот и остановился на слове "сочинил". - И Наполеон Карлович был здесь? - спрашивала Ада, - и Жозефина, и французская речь звучала, и лошадь императора поили здесь? - Да, да, да! И психбригада его отсюда забирала, и вновь он сюда возвращался, чтобы исчезнуть уже навсегда. Что называется, скрипнула дверь, и на крыльцо вышел Драматург. В руках он держал не шариковую ручку, а топор, даже не топор, а тяжелый конусовидный колун. У самого крыльца валялись толстые чурки тополя. В городе шли санитарные порубки, и населению за бесценок, лишь бы свезли, продавали их на дрова для дач. Тепла такие тополиные дрова дают мало, это не береза, но если долго топить, то можно согреться. Подул холодный ветер, острые снежинки, впивались в лицо и не хотели таять. Феликс с Адой, спрятавшиеся в молодых, пушистых елях наблюдали за своим объектом. Вот Писатель взмахнул колуном на длинной ручке и ударил полено посёредке. Вместо ожидаемого треска разваливающегося промерзлого пня, раздался глухой звук, колун спружинил, оставив шрам на широкой поверхности чурбака. Дровосек попытался еще два или три раза взять свою крепость лобовой атакой. Ан-нет. А ведь еще лет пять назад, возможно думал он, я такие чурки разваливал с первого раза. Наконец он сообразил, как надо рубить, когда силы уже уходят. Он взмахнул еще раз, и тяжелый металлический клин отщепил сегмент чурбака. И обгрызая по чуть-чуть вокруг пня вначале кору, а потом и древесину, Писатель, по-маленьку, справился сначала с одним, потом и с другим чурбаком. Он зашел в дом и вновь появился на крыльце уже с двумя пустыми ведрами. Феликс и Ада увидев, что он направился к водонапорной башне, быстро посчитали - поход по воду займет у него минимум десять минут. А судя по тому, что к колонке с другого конца участка шли еще люди, можно было с уверенностью полагать - мужики потолкуют при встрече еще минут пять. - У нас пятнадцать минут, - сказал Феликс- Иди! Если застанет, лепи ему, что ищешь знакомых, замерзла, мол, словом, ни мне тебя учить. Прежде всего обращай внимание на план романа, на заголовки, на наброски, где упоминаются имена Володи Бахмута, Тани и Феликса Руфа. Это должно быть в дальних ящиках стола. Через минуту Ада скрылась в дверях дачи. Писатель после тяжелой колки дров шел еще медленнее, чем они предполагали. Десять минут он шел до колонки. И это с пустыми ведрами! Наконец, дошел, набрал воду и только было взялся за дужки ведер, как чья-то умная такса подбежала к нему и попыталась встать на задние лапы. Явно, писатель был ее другом. Поэтому, он поставил ведра, потрепал собаку и достал сигарету. К нему весёлой походкой приближался бородатый хозяин таксы. Они поздоровались за руку и видно было как Писатель показывал руками на что-то довольно низкое от земли, но судя по обхватам, имитируемыми его руками, речь шла о толстых чурках, что он недавно рубил. Хозяин таксы смеялся и воображаемым топором наносил воображаемый удар. Он явно был сноровистее и объяснял, как надо держать колун и как делать замах. Словом, время поедалось, и это радовало Феликса. Он так увлекся наблюдением за манипуляциями дачных приятелей, что не заметил, как пришла Ада. Глаза у нее были преозорные, явно не зря ходила. Она ткнулась в его щеку, засмеялась и сказала: у меня в сумке несколько лет твоей жизни. - Да как же ты успела, они ведь еще стоят... - Твоя школа. Рукопись, что лежала на столе,я не трогала, открыла один ящик стола, там лежали чай, сахар, мята, еще какая-то дребедень, открываю нижний, и первое, что увидела на первой же странице - это "Володя Бахмут. Пунктир жизни на войне." Дальше пошла военная судьба Феликса Руфа... . Тоже наброски. - А женщина... Таня ее звали! - почти крикнул Феликс и тут же: прости... - Может быть, она появится в тексте, я не все прочла, сам понимаешь... Встречается слово "разведка", к чему бы это? - Да где же эти страницы, Ада! - Идем отсюда и как можно быстрей, милый мой дьякон. Эх ты - "Не укради, - и она залилась смехом. - Говоришь, рукопись на столе не трогала... Хотя бы почитала... - А зачем было терять время. Что было - мы знаем, затем нас не стало... Ну, мало ли... Колючие снежинки превратились в злую ледяную крупу, всласть хлеставшую по щекам Аду и Феликса: нель-зя воровать, нель-зя воровать... . Мужчина и женщина вышли из леса и направились к остановке автобуса. 14. В АВТОБУСЕ 199... Людей оказалось немного, и Феликс с Адой сели на высокое кресло, что над колесом. Здесь хоть и трясёт, зато всегда теплее. Смеркалось, а шофер берег аккумуляторы и не зажигал свет в салоне. - Давай - сказал Феликс. - Да ведь темно, а там каракули от руки. - Давай. Она подала черновые наброски, найденные на даче. Феликс повернулся затылком к стеклу, чтобы больше света попадало на рукопись, на эту необработанную руду, выкраденную из лаборатории Писателя. - А для чего ты прихватила ещё и чистые листы бумаги? - Машинально... - Ох, получишь у меня, клептоманка! 15. ВЫКРАДЕННЫЕ ИЗ ЛАБОРАТОРИИ ПИСАТЕЛЯ ЧЕРНОВЫЕ НАБРОСКИ ВОЛОДЯ БАХМУТ (пунктир жизни на войне). Попадёт в плен утром 22 июня 1941 года. Он не только не сделает ни единого выстрела, но и не услышит звуков войны. Ааиабомба обрушила казарму. Из глубокой контузии выходил долго, может быть целый месяц. Очнувшись, не знал, где он. А был это немецкий госпиталь, чему лейтенант искренне удивится. Вот так, только в августе сорок первого он осознает, что идёт война. Превратился в скелет, но выжил. В июле 1944 года в концлгере и произошла его встреча с Феликсом Руфом, сбитым американским летчиком и журналистом". "ФЕЛИКС РУФ ( пунктир жизни на войне). Пожалуй, после отзыва из Москвы летом 1941 года познакомлю-ка я Феликса Руфа с Гарри Гопкинсом, помощником Президента США и отправлю его на крейсер "Огаста", где была составлена Атлантическая хартия. Потом Феликс на каких-нибудь ускоренных курсах ( выяснить через "Интернет" - на каких?) будет три месяца осваивать профессию кинооператора. Все же не решил пока еще: стоит ли отправлять его на "Огасту"? А впервые пороху понюхает 7 декабря 1941 года в Перл- Харборе. На этот день у него было запланирована съёмка репортажа о готовности Тихоокеанского флота США к войне. Только-только входило новое техническое понятие: радиолокация. Договорился с командованием снимать радары без привязки к местности. И вдруг это случилось. Сотни японских самолетов внезапно появились над базой. Они пикировали, сбрасывали торпеды и бомбы. Был Ад, и в этом аду погиб почти весь Тихоокеанский флот. Самолеты были зафиксированы радарами, но начальство решило, что летят либо свои, либо косяк птиц. В 1942-м Руф у меня должен быть в Северной Африке под Эль-Аламейном, в 1943-м едва не попадет на Тегеранскую конференцию. Помешала.. допустим... жестокая простуда. Готовясь к высадке союзников через пролив в 1944 году, перечитал все что можно: о Цезаре, первым форсировавшим Ла- Манш в 1 веке до н.э., о Вильгельме Завоевателе, повторившем эту акцию тысячу лет спустя, а точнее в 1066 году. И вот он, Феликс Руф, в Англии знакомится с тем, кому в 3-й раз в истории человечества придется форсировать пролив - с генералом Эйзенхауэром, или с Айком, как все его называли. Не исключено, что вверну здесь роман эйзенхауэра с кэй, девушкой-сержантом американской армии, которая была личным шофёром Командующего. Посмотрим, посмотрим. 6 июня 1944 года началось десантирование в Нормандии. И в этот же день пикирующий бомбардировщик-разведчик Брустер SB2A-1 "Бакенир", в котором летел Феликс в качестве журналиста-кинооператора ,был подбит и приземлился на шоссе во Франции, в тылу у немцев. Руф был взят в плен и отправлен в лагерь. Здесь и произошла его встреча с русским лейтенатом-пограничником Володей Бахмутом. Где я видел этого человека, подумалось сразу, как только они встретились глазами. У пограничника Бахмута память на лица более цепкая, он узнал американца и улыбнулся. Но Руф так и не "въехал" сразу. Где же я видел его, эта навязчивая идея колотила по стенкам черепа. Да мало ли кого и когда я видел, тем более на свете столько двойников. И вот тогда-то он услышит, как заключенный с буквой "R", замурлыкает себе под нос: О Сент-Луис, па-па-ра--па-па.. - Твою мать! - радостно взревел Феликс.- Привет, таможня. И тут же радость встречи подкрепил таким шестиэтажным русским матом, что Бахмут Володя почувствовал будто бы он на родине и совершенно осознал, что победа близка. Ну, конечно же, это был тот самый американец, хоть и матерился он так, как это умеют в Воронеже или Чите, в Москве или Челябинске. - "Сент-Луис таймс"? - прошептал Володя и улыбнулся. - Е... твою мать, родной! Нашелся! А я ведь тебя иногда вспоминал, лицо подзабыл, правда, а вот то состояние осенью 39-го на контрольно-пропускном пункте помню. Руф недавно получил посылку из дома. Гаагские конвенции 1899 и 1907 г.г., которые СССР не признавал, разрешили это. Ветчина, сухое молоко, шоколад, витамины в драже, чеснок, галеты. Выходил Володю, все делили пополам. Возникла идея бежать. Руф предложил побег на поезде, что вывозил продукцию с территории завода. Ехали под вагоном, привязавшись за крюк веревкой. Стали пробираться на Запад, в освобожденный Париж. Там, в Париже, Феликс встретил знакомого лейтенанта и одолжил у него немного денег. Казино. Оркестр. И конечно-же " Сент-Луис..." ...За стойкой весело болтала с офицерами девушка- сержант. Наливала пиво и живо отмеряла виски. - Одну секунду, - сказал Руф Володе, - и рванулся к стойке... На шее девушки блестела серебряная цепочка. - Таня, Таня!- кричал на ходу Феликс Руф. - Так ты у союзников? Он поскользнулся на корке банана и инстинктивно выбросив вперед руки, упал сам и сбил с ног девушку-сержанта. В это время немецкая "Фау-2" с неслыханнной скоростью развитой в космосе, приближалась к крыше казино в Париже, чтобы забрать их: Феликса Руфа, Таню и Володю Бахмута в тот мир, из которого еще не возвращался ни один человек. Пока что. /По Парижу , действительно, был нанесён ракетный удар 8 сентября 1944 года. Одна Фау-2 взорвалась в черте города. Это был первый и последний удар по французской столице. О жертвах не сообщалось, может быть, их и не было. Но допустим, допустим./ 16. ТАНЯ (пунктир жизни на войне и после) Таня, дочь генерала Курашова из Генерального штаба, тайком от родителей пойдёт в военкоматна запись в добровольцы. Через час отец будет знать об этом. Все равно уйду, сказала она после напряженного разговора. Отец договорится с генералом Главного разведывательного управления РККА, и Таню возьмут учиться. Расчет отца бесхитростен и прост: десятки дисциплин, адская ( не все ребята выдерживают) нагрузка. Пройдет минимум два года, а там и войне конец. Больше он никогда так и не увидел Таню. Доходили глухие слухи, что талант разведчицы у Тани от Бога. А вот то, что не могло дайти даже до Сталина; Таня была сориентирована на разведку в стане союзников, в англоязычных странах. Через два с половиной года она, натурализовавшись через замужество в Индии, получает в Канаде , куда выехала из Индии с мужем, настоящие документы, а не ксивы, сработанные в Москве. Это был старый, но всегда эффективный приём внедрения советских агентов в нужную страну. После развода уехала в США и завербовалась в американскую армию рядовым солдатом. Стала работать барменшей в офицерских столовых и казино. С 1-й американской армией генерала Омара Брэдли в августе 1944 года войдёт в Париж. Никакой развединформации так никто и не потребовал от неё, потому что работа Тани, как разведчицы, намечалась на послевоенное время. А сейчас консервация. Итак, утро восьмого сентября 1944 года, Париж. Двое сбежавших из немецкого концлагеря - советский офицер Володя Бахмут и американец Феликс Руф вошли в этот самый бар. За стойкой весело болтала с офицерами девушка-сержант. - Одну секунду, - сказал Руф Володе. - и рванулся к стойке. На шее девушки блестела серебряная цепочка. - Таня, Таня! - кричал Феликс. - Ты у союзников? Дальше по предыдушей версии о немецкой ракете "Фау-2", что из Космоса шла точно на крышу казино. И наконец классика. Погибли все, кроме влюбленных... Комната в парижском отеле, святая и страстная ночь... Сентябрь 1944-го года стал их медовым месяцем. Таня решит круто изменить биографию и зажить частной жизнью, воспитывая будущего малыша.. К черту разведку, ведь долгожданная победа рядом. Она, молодая беременная женщина должна зажить частной жизнью. Руф снова в армии. Снова аэрокиносъемка. Она не получила больше от Феликса ни одного письма и только через два месяца прочтёт в газете о гибели их экипажа. Подбитый разведчик взорвался и сгорел до тла.Счастье не подлежит ротации. Таня вышла к советским войскам, выдав себя за крестьянку одного из совхозов Воронежской области. Это была реальная биография девушки, вывезенной оккупантами на работу в Германию и умершей в английском лагере переселенцев. В Крыму, в победном 45-м у Тани родится мальчик, которого она назовёт в честь отца Феликсом. С родителями связь не поддерживала, опасаясь погубить их. Стоп. Не то, всё не то. Как говаривал полотёр в фильме "Я шагаю по Москве" - нет правды характера... . И действительно, будь ты трижды шпионкой, будь у тебя нервы из нержавеющей стали, а ведь всё равно же ты человек, Таня, и безразличной к судьбе своих родителей не сможешь быть ну никак. Не проживёшь просто... Тут надо крепко подумать, как развязать этот узел. С одной стороны она любящая дочь, а с другой - дезертир. Да куда бы ещё ни шло, дезертир из армии, а то ведь из военной разведки. Вернуться в дом означало бы не то что подвести, а напрямую погубить отца. Время-то какое, страна-то какая.. Не интересоваться их судьбой вообще, значит поставить на себе крест как на человеке. Таня осторожно начнёт собирать информацию (всё же не даром прошла школу ГРУ). Выяснится самое страшное - ни папы, ни мамы нет больше на этом свете. Генерал Курашов ещё в марте 1942 года был застрелен диверсантом в форме советского офицера прямо в центре Москвы. Маму сразу же арестовали, связав её немецкое происхождение с террористическим актом. "А уж не навела ли убийцу?" Софья Карловна умерла в июне 1945 года в Магадане, куда была отправлена органами НКВД на поселение. Таня узнает, что будучи полубезумной, мама вечно что-то искала на дне бухты Гертера во время отлива. Глядя на два морских утёса в этой бухте, седая женщина шептала одно и то же: "это Владимир Николаевич, а это я - Софья Карловна. Сейчас я найду Танечку нашу..." Нагибалась и снова перебирала камушки и ракушки, выбрасывала, нагибалась и опять искала. Однажды она упала на грязное дно бухты и больше не встала. Начался прилив, который накрыл своей волной и успокоил навеки седую и обезумевшую женщину. Свидетелем этой картины был семилетний мальчик. Пока он бегал за взрослыми... Словом, таким был печальный конец таниных родителей. Чтобы учиться в Симферопольском пединституте, ей пришлось поступить в вечернюю школу и получить аттестат зрелости.. Пела в хоре. Любимое исполнение - хор девушек из "Аскольдовой могилы" Верстовского. Это была не могила викинга Аскольда из 9 века, а могила в ее душе. И в этой могиле лежал он, её муж Феликс... Сын Феликс получил хорошее образование. Подвижный ум, крепкая память, эрудиция, склонность к литературному творчеству. Все от отца. Феликс- младший даже не подозревал, как в его память проникала английская речь: то радиопередача на английском, то подарок от мамы в виде дисков с английскими вокальными группами. Мать говорила сыну, что у них в институте был класссный преподаватель по английскому, поэтому она так любила этот язык и старалась передать эту любовь сыну. Передала. ****** А дальше среди чистых листов бумаги , зачем-то прихваченных Адой была спрятана единственная уже написанная и отредактированная глава. Называлась она 17. СВЯТАЯ СТРАСТНАЯ НОЧЬ 1944 год, 8 сентября Никто не знает, умеет ли петь Сатана. А если он существует и если все же умеет петь, то секунду-другую все, кто находился в офицерском казино, слышали его воистину сатанинскую арию. Треск разрываемого в мелкие клочья плотного у поверхности земли воздуха ворвался в ритмичное веселое клокотанье титановой глотки: войне конец, и вам конец, я всем смертям родной отец... Раскаленная в плотных слоях атмосферы космическая ракета "Фау-2" в огромном Париже вынюхала своим дымным носом маленький и невзрачный офицерский клуб. Еще не осела пыль, как десятки санитарных машин, взвизгивая и скрежеща,тормозили, останавливались у дымящихся руин так любимого военными веселого дома. Раненых не было, одни убитые. Вдруг тихо вскрикнул военный врач, да и было от чего. Из пустоты, образованной фрагментом бетонной стены и фундаментом, откуда-то снизу из-под провалившегося пола на доктора смотрели четыре живых глаза. Это были мужчина и женщина. - А ты знаешь, док, на нас нет даже ни одной царапины. Такие дела. Нам бы только выбраться... Феликса Руфа и Таню вытащили из спасительной ниши, и они как бы стесняясь, что остались живы, бочком-бочком подошли и сели в санитарную машину. - Документы на месте? - осторожно спросил Таню Феликс. - Да, можешь убедиться, - улыбнулась сообразительная девушка, подавая Феликсу солдатскую книжку. - Ну и славно, Сьюзен Прайс. - сказал Феликс, - вот и познакомились. А меня , мисс Прайс, зовут Феликс Руф. Свидетелей истошного крика "Таня, Таня, ты у союзников?" больше не было. Они все погибли вместе с несчастным Володей. Только одни врачи и увидели, как состоялось это знакомство. Через час Феликс прямо из госпиталя связался со своей войсковой частью. Командир части по телефону предоставил отпуск и сказал по какому парижскому адресу Феликс Руф может получить довольствие и деньги. После короткого обследования их отпустили, снабдив продуктовыми пакетами. Врачи стояли на крыльце и в изумлении только качали головами. - Таня... извини.. Сьюзен, а как ты оказа... Таня улыбнулась и поднесла палец к губам. - Я суеверная, Феликс. Ты уже один раз задавал мне этот вопрос. И что получилось через секунду? А? Я ведь люблю тебя, а как и во что я одета, что за документы у меня в кармане, это дело второе, десятое, пятнадцатое... Еще будет, будет время. Ты же второй раз спасаешь меня. Там, в московском метро, и здесь, в казино. Не толкни ты меня, я бы ни упала, а значит... - Да я не хотел, пардон, мадам, толкать вас. - целуя глаза, губы, шею, - говорил Феликс, - ну просто так получилось, банановая корка... . Разговор этот проходил в номере средней руки парижской гостиницы. Не было ни малейшего стеснения, ни намека на неудобство, не было объяснений, ничего не было, кроме страсти. Феликс вошел в ванную и включил горячую воду. Жидкое ароматизированное мыло вспенилось под струей воды. - Прыгаем - или слабо? - по-русски спросил Феликс. - Только закрой глаза, а ? - засмеялась Таня. Если бы ей сегодня утром сказали, что она будет обсуждать с мужчиной вопрос, прыгать ли им голым в общую ванну, она сочла бы того, кто навязал подобную беседу, еще одной жертвой войны. Они зажмурились, разделись и взявшись за руки вошли в ванну и улеглись в теплую, покрытую пеной воду. Потом открыли глаза, посмотрели друг на друга и стали хохотать. Ни Феликс, ни Таня за несколько лет войны так еще не смеялись. Разлука, неправдоподобная встреча, чудесное возвращение с того света накануне Победы: все было в этом смехе. Это был их разговор о превратностях судьбы, Божьей воле и, конечно же, любви, любви, любви... Потом они намыливали мочалку, и опять хохоча, терли друг друга. И казалось, что эта странная процедура совместного мытья знакома и привычна им много и много лет. Наконец, завернувшись в два огромных махровых полотенца: она в розовое, он в голубое (девочка-мальчик) чинно дошли до кровати. Они не бежали, не суетились, просто шли, как ходят по вечерам пары по проспекту. А потом, потом... Но все же знают, что было потом. Пусть каждый читатель вспомнит свою лучшую, памятную ночь. Вот это самое и началось. Да где? В парижском отеле! Да с кем? О Господи, Господи, велик ты Господи, если воплощаешь такие фантазии. А сейчас - сказать? Да не поверите, право! А скажу все же. Это была первая Танина ночь в постели с мужчиной. Вскрикнула, правда, а Феликсу нет чтобы не услышать, да ведь как же, миссуриец-пересмешник. - Не бойся, - говорит, - это же в конце то концов не "Фау-2". Честное слово! Не будь в их биографии ракеты "Фау-2", последняя реплика была бы скабрёзной, но в предложенных судьбой обстоятельствах она стала шуткой на загляденье. И вместо... вместо отчаянной разгоряченной и сладкой борьбы - опять хохот. И только потом, устав от радости и смеха, возвратившиеся оттуда, откуда еще никто не возвращался, молодые люди вошли в сладкий, горячий раж. Заплачьте, Казанова и Маркиз де Сад, выйдете из комнаты, вам тут нечего делать! Ай да Америка, ай да Россия... Нежность и сила, космос и омут, Сахара и горячий гейзер - да нет, нет, сравнения здесь не уместны, пожалуй. Вот если бы все женщины и мужчины Земли превратились бы в Таню-Сьюзен и Феликса Руфа, тогда бы они поняли, что же это была за страстная и святая ночь. Во всяком случае той ночью Феликс был самым лучшим представителем мужской половины человечества, а Таня стала воплощением женственности всех женщин планеты. Чудовищный оркестр войны грохотал миллионами разрывов от Филиппин до Арден в Бельгии, а на фоне этой дьявольской оркестровой меди играли никем ни слышимые кроме самих себя две флейты. Волшебных. 18. ФЕЛИКС ПЫТАЕТСЯ СТАТЬ ДРАМАТУРГОМ 199... - Все, баста! Никакой я ни дьякон после того, что сейчас прочитал. - Это почему же? - обиделась Ада. Повод был. Прежде всего за ситуацию с неизвестной ей Таней- Сьюзен, любящей по сути дела, все того же Феликса. Не совсем того, правда, одного из вариантов, но все же, все же. Подлец писатель, мог бы дать ей мое имя. Да уж! И конечно же, обиделась Ада и на своего Феликса. Ведь, казалось, отрекся он от суеты мирской, стал приближаться к святой церкви, благодарил Аду за поворот в судьбе. И вдруг... Никакой не дьякон, видите ли... Начитался про ночь в парижском отеле, вспомнил Таню... да он и не забывал ее никогда. Мало ли что писатель пишет, будто бы это было с отцом Феликса. Для него, для писателя, ничего не стоит перечеркнуть эти страницы и объявить моего Феликса тем, американским Феликсом Руфом Ну да, продолжала распаляться Ада, он их воскресит, выправит рукопись, а про меня забудет. Холодно, стыло, страшно... А что, если у моего персонажа тоже талант писателя? Тогда он станет писать рассказы, пьесы,а там появятся свои герои. Феликс и я будем писать, перечитывать все написанное. Мы будем забывать, а Бог даст, и забудем своего создателя и мучителя Драматурга. Ну конечно же, нам будет хорошо уже с нашими персонажами... Феликс способный, Феликс сможет... - Феликс, ты всё просек, о чем я сейчас думала или повторить? - Ангел мой, первое, не ревнуй меня к Тане, второе: я понял все, ты права, ты экстрасенс. Быстро хватай ручку, я начинаю диктовать. - Как? Прямо сейчас? - Прямо сейчас. Кажется из всех своих Феликсов, писатель уже не понарошку наделил одного меня литературным даром. И причем совершенно даром! Записывай! Сначала заголовок - это крупно. 19. "ПЕРВЫЙ ВИЗИТ" (хроника странного дня в одном действии) Действующие лица Славик, муж Эмилии, 25 лет Эмилия, жена Славика, 25 лет Рита, странным образом возникшая в пьесе дочь, 25 лет 1-ый униформист по имени Здравый 2-ой униформист по имени Смысл Ара, попугай в клетке, 150 лет. Время и место действия - всегда и везде. (Пустая квартира. Звонок в дверь. Еще и еще). ПОПУГАЙ. Ох, будет интересно, ох, будет интерресно! (Слышиться громкой хохот падаюшей воды в туалетном бачке. Из туалета выходит молодая женщина. Идет к двери). ЖЕНЩИНА. Кто там? МУЖСКОЙ ГОЛОС из-за двери. Не знаю. ЖЕНЩИНА (открывает). Опять дурачишься? МУЖЧИНА. А как ты узнаешь, что я дурачусь? ЖЕНЩИНА. Когда у тебя что-то получается, ты всегда клоун. МУЖЧИНА. Клоун, говоришь? Да если я... если я клоун - клоун, то знаешь, кто тогда ты? ЖЕНЩИНА. Жена клоуна! МУЖЧИНА. Все с тобой ясно. Ты, человек отнюдь не мужественный. Ущипну больнее: ты женственна. ЖЕНЩИНА. Я понимаю -это вместо цветов. Сегодня ведь два месяца, как мы поженились? Забыл? МУЖЧИНА. А-а-а!... Отгадай, кто подлец, негодяй и уродец, нет, ты отгадай, кто недостоин шороха твоих шагов от унитаза до этих вот дермантиновых дверей? ЖЕНЩИНА. Славик, ну зачем ты про унитаз? МУЖЧИНА. Что, стыдно стало, Эмилия? Ты же сама говорила, будто бы народ недоедает... Чем же ты тогда занималась в туалете? ЖЕНЩИНА. Славик.. мы же не одни... МУЖЧИНА. Не понял... У тебя гости? ПОПУГАЙ. Закррой рррот, кррокодил! Закррой рррот, крокодил! МУЖЧИНА. Н-да... Финиш... Купила все-таки эту поганую птицу! ПОПУГАЙ. Меня подаррили! Меня подаррили! МУЖЧИНА. Эмилия, кто подарил тебе птицу? ПОПУГАЙ. Любовники даррят, любовники даррят! ЖЕНЩИНА. Ну и негодяй же ты, Ара! (мужу), У нас одна женщина на работе в отпуск поехала, попросила присмотреть за этим наглецом. МУЖЧИНА. Снимем неприятную тему. Хочу кушку делать ! ЖЕНА. Вот удивил... Сейчас все, вся страна хочет кушать, извини, кушку делать! (Подает обед). 1-ый зонг попугая В стране коррупция В стране инфляция И проституция И провокация Что делать,нация? Когда коррупция Когда инфляция И провокация? Отменим жрать-цию Отменим пить-цию Читай Горация Хвали Лукреция МУЖЧИНА. Я чувствую, что он теперь целый месяц будет проводить с нами политзанятия и плести интриги. Она что, на мужа не могла оставить этого умника? ЖЕНЩИНА. А он уже развел свою хозяйку с мужем. До нее еще одну. А в 19-м веке, так целых пять пар разлучил. Ему уже 150 лет. (Обедают). МУЖЧИНА. Поэтому ты и подобрала его... Да, ты не только женственная, но и проницательная, как электродрель. ЖЕНЩИНА. Святослав. Приехали! МУЖЧИНА. Да. Приехали. Я приехали на "Вольво" шведской сборки. Если не веришь, выйди и спроси моего шофера Димитрия, чья сборка. ЭМИЛИЯ ( в окно). Димитрий! Димитрий! Где Вы, Димитрий?... Д а нету никакого Дмитрия и, я чувствую, никогда и не было. СЛАВИК. Подлец он, этот Дмитрий. Наверняка угнал мою машину. Я знал, знал, что так всё закончится. Больше скажу: Димитрий угнал не мою, а свою машину, ведь это же его, а не моё рабочее место. Какая низость! ЭМИЛИЯ. Машина-то давно у тебя появилась? СЛАВИК. Уже два месяца. Как твой папенька подарил на свадьбу, с тех пор я и не меняю ее. Знаешь, боюсь менять. Был случай, один вот так поменял машину, а потом и жену поменял. Машина, знаешь ли... ЭМИЛИЯ. Да что ты все время про машину, Славочка... Лучше бы про дочь спросил, как у нее дела в университете. Мне кажется не попадает она в профессию... СЛАВИК. А разве у нас уже есть дочь? ЭМИЛИЯ. Ну, знаешь... Есть предел всякой шутке. СЛАВИК. Согласен, но пока что у нас были не дочки, а ночки. Шестьдесят ночек. Наверное, у нас будет шестьдесят дочек. Представляешь, один туалет на шестьдесят дочек.? А если серьезно, то ученые на днях доказали, что 25-летняя женщина не успевает за два месяца забеременеть, родить и вырастить дочь - студентку университета. Это последние данные науки. ПОПУГАЙ АРА. Будет, будет у вас черрез двадцать пять лет дочь-студентка университета. Мне триста лет, я все видел и все знаю. Ничего не меняется. 2-ой зонг попугая ------------------------ Мне скоро триста лет А может и пятьсот А жизнь такая пошлая и злая Хотите перемен и сказочных красот? Так их не будет - слово попугая. ЭМИЛИЯ. Не триста, а всего сто пятьдесят, не люблю вранья. А ты, Славик, до чего докатился. Уже птица тебя учит. Видишь, все равно ты был обязан спросить: а как наша дочь? СЛАВИК. А как наша дочь? ЭМИЛИЯ. Дочь наша закурила. Я сегодня нашла пачку "Ротманс". СЛАВИК. Значит у нее отличный вкус и обеспеченные родители. Я, например, с "Беломора" начинал. (Телефонный звонок. Славик берет трубку). СЛАВИК. Алло! О-о-о-! А мы с матерью только что о тебе говорили. Надо же, легка на помине... Да обожди ты... Можно из твоей пачки выкурить один "Ротманс"? Я знал, знал, что у тебя золотое сердце, что ты вырастешь отзывчивым человеком. (Закуривает). Ну, что у тебя ? Да ну??? Это без трепа? Не врешь? Так ведь и у меня тоже! Буквально пять минут назад? Иди ты... Тоже "Вольво"? Вот это да! Даже стыдно сказать кому, ведь не поверят! Слышь, мать? (В трубку, понизив голос), Кстати , все забываю, как тебя зовут... Рита? слышь мать, а у нашей Риты "Вольво" только что сбондили... ЭМИЛИЯ (берет трубку). Рита, да плюнь ты на эту машину, садись на трамвай и дуй домой. Обед остывает... (Входит Рита с сотовым телефоном. Рита подходит к матери вплотную, говорит в трубку). РИТА (в трубку). Я уже пришла. Ты можешь положить трубку. (Целует отца). ПОПУГАЙ. Ррита, вот и прошло двадцать пять лет, а ничего не немяется. Скушно жить, Рита! РИТА. Как ты надоел, Ара! Кому нужны твои комментарии, когда все и без тебя догадались, что прошло двадцать пять лет. (отцу). Папа, не расстраивайся из-за машины, бери с меня пример. У меня вот-такой папашка, он купит мне новую, а я возьму да и подарю ее тебе. (Целует отца). Идет? (переодевается). СЛАВИК. О времена, о нравы! Дочь переодевается при своем отце! РИТА. А ты хотел, чтобы при чужом? СЛАВИК. Нет, просто я не представляю себе, как бы я мог переодеваться при своем отце! РИТА. Не придирайся по пустякам... (Взасос целует отца). ЭМИЛИЯ. Да что это вы все время целуетесь? Славик, выходит ты дурачил меня? (Передразнивает мужа), Какая до-о- чь? Хорошая но-о-чь... За два месяца нельзя родить и воспитать д -о-о-чь... РИТА. Не сходите с ума, ребята, в стране и без ваших выходок напряженная обстановка. СЛАВИК. Сколько живу, она всегда напряженная... То диктатура пролетариата, то застой, то перестройка, а в результате, всегда нечего кушать... РИТА. Зато вот сейчас весь народ только и говорит, как у отца и дочери в одно и то же время украли машины одной марки... СЛАВИК. Да не переживала бы ты со всем народом из-за пустяка, дочка. На неделе еду в Гётеборг, там делают эти "Вольво", Возьму прямо с конвейера. Тебе брать? РИТА. Возьми, я уже пообещала нескольким сокурсникам, если они, конечно, женятся на мне. Знаешь ведь, что за мужичье пошло. Хорошо? СЛАВИК. Да без вопросов! Десять штук хватит? РИТА. Ты смеешься прямо мне в лицо! Каких десять! в моем-то возрасте, да при моей-то душе нараспашку. Ну не будь жлобом, папик, купи ты эти несчастные пятьдесят штук и будем квиты! СЛАВИК. То есть, как это - квиты? Я тебе что-нибудь задолжал? РИТА. А то нет! Да если бы я не родилась, на тебя бы все пальцем показывали: не то инвалид, не то импотент. ЭМИЛИЯ. Ну, знаете, хватит! Девушка, что вы делаете в этом доме? Да и вообще, кто Вы? РИТА. Я твоя дочь, мамуля, кровинка, что называется. Это раз... А второе... Я больше не могу молчать и хранить про себя свою тайну. Много лет тому назад у меня родился ребенок. Мальчик. Я была несовершеннолетней, и потому мой сынок воспитывался в приюте. Он оказался умным мальчиком, окончил школу, затем институт. Наконец, я женила его... ПОПУГАЙ. Не шутка, а чернуха! Не шутка, а чернуха! ЭМИЛИЯ. Бедная девочка! И все это время ты скрывала нашего внука. Ты слышишь, отец? РИТА. Труднее всего в этой истории было пристроить его к хорошей женщине... ЭМИЛИЯ. Да кто же она? РИТА. О! Это драгоценная женщина. У нее удивительный вкус, отменные чувство юмора, порой, правда, переходяще... но не будем об этом... ЭМИЛИЯ. Да не томи же меня! Кто она, жена твоего маленького? Кто, наконец, мой внучек? РИТА. Пап, а пап, ну чего мама взялась дурачиться? Ты что, до сих пор не признался, что ты мой сыночек и мамин внук? А еще маминым мужем называешься. Муж - значит мужественный... Ты что, папка? ПОПУГАЙ. Р-р-ита, повторяю, кончайте чернуху! Я Гоголя видел, Булгакова видел, с Лимоновым обедал, но чтобы внук был отцом своей матери - до этого никто не додумался. Пррекратите, пррекратите! Сейчас вызову людей из бюрро Здрравого Смысла! СЛАВИК. Да он же гений! Эмилия. Кто? СЛАВИК. Конь в пальто! Наш Ара гений. Тут пахнет Нобелевкой сразу по двум номинациям: по биологии и литературе! ПОПУГАЙ. Только попрробуй укррасть хоть одну фразу - по судам затаскаю! Дрраматург гррёбанный! СЛАВИК. Не иначе, как он еще и Солженицына читал! А вообще, Ара, я к тебе начинаю привязываться. Есть с кем поговорить. ПОПУГАЙ. Пррекрратите чернуху! Пррекратите черрнуху! Доиграетесь, прриедут хреновые люди из Упрравления Здрравого Смысла! СЛАВИК. А он между прочим прав, этот попка-дурак. Давайте быть нормальными людьми... (Пытается поймать ускользающую мысль. Поймал.). Да... Я все об этой машине угнанной. Понимаете, еще в приюте я дал себе слово получить Нобелевскую премию. И вот позавчера объявили по радио, что я лауреат, в декабре надо в Стокгольм собираться на вручение. И что теперь? Нобелевку оторвал, а машину угнали. Как я теперь шведскому королю в глаза посмотрю? Я знаю, король поздравит, он и виду не подаст, кровь как-никак, а в душе скажет: слабак обворованный. (Слышится звонок в дверь. На пороге квартиры появляются двое в униформе). ПОПУГАЙ. Доигррались? Я вас предупреждал, что прридут хрреновые люди ! 3-ий зонг попугая ------------------------- Да здравствуют люди хреновые Душители новых идей, Все лучшее, умное, новое Приходят от этих людей Раздавят идею как глину Так мало еще - обожгут ... Но вдруг грациозная линия - Красивый как небо сосуд. 1-й УНИФОРМИСТ. Граждане, у вас сегодня ничего не пропадало? Только честно. Вы можете не торопиться, обдумайте все, как следует. В городе повальные кражи. РИТА. А что преимущественно пропадает? 2-ОЙ УНИФОРМИСТ. Да все, буквально все. Крадут автомобили, аджику, детей, мужей, богатырское здоровье. газонокосилки. железнодоррожные составы с оружием и нефтью. Очень много жалоб на то, что пропали прожитые годы. Поэтому прошу вас, обдумайте хорошенько, что у вас пропало, чтобы не загружать власти ненужной работой. СЛАВИК. Да что там еще обдумывать? У нас кто-то порвал логические цепи и украл из них несколько важнейших звеньев. ЭМИЛИЯ. Скорее всего звенья понадобились для собачьих цепей на дачу. Сами знаете, ведь сейчас всякое барахло тащат на дачу, а тут - логические цепи... 1-ЫЙ УНИФОРМИСТ ( ПО СОТОВОМУ ТЕЛЕФОНУ). Квадрат А.. строение 6 , квартира 66. Пропали звенья логических цепей. (Хозяину), Сколько штук? СЛАВИК. Что за странный вопрос? Вы когда-нибудь считали количество назойливых мух, астраханских арбузов, окон в городе и мордобоев. которые вы видели в своей жизни? 2-ОЙ УНИФОРМИСТ (по сотовому). Амнезия. Полная потеря памяти (Прячет телефон). 1-ЫЙ УНИФОРМИСТ (ХОЗЯИНУ). Опишите, пожалуйста, как они внешне выглядят, эти недостающие звенья логических цепей. СЛАВИК. А-а-а, так вы их, наверное уже нашли? Вот что значит люди с горячим сердцем, холодным рассудком и чистыми руками!Представьте, что у вас украли горячее сердце... или холодный рассудок... а не дай Бог, и чистые руки... Кстати, как выглядит, ну хотя бы, внешне холодный рассудок? 2-ОЙ УНИФОРМИСТ.Вы. наверное, приняли нас за милиционеров? Нет, мы из психологического управления Здравого Смысла. Моего коллегу зовут Здравый. а я - Смысл. СЛАВИК. Ара, а вот этой подлянки я от тебя не ожидал. Все-таки вызвал ментов из Логики! ПОПУГАЙ.Это не подлянка, а я прредупрреждал вас, я прросил брросить черрнуху в семейном разговоре. ЗДРАВЫЙ. Попугай прав, наше управление пресекает подобные разговоры. СМЫСЛ. Нужно говорить о насущном: ВСТАЛ, ПОЕЛ, ОТРАБОТАЛ, ПРИШЕЛ ДОМОЙ, ОТДОХНУЛ, ЛЁГ СПАТЬ. СЛАВИК. И все? Это все темы? ЗДРАВЫЙ. Да. все. ЭМИЛИЯ. А если у нас, у всех, не считая птицы, разорванные логические цепи, и если нам хочется того, чего мы и сами не знаем? О чем же нам тогда говорить? СМЫСЛ. Повторяю. ВСТАЛ, ПОЕЛ, ОТРАБОТАЛ, ПРИШЕЛ ДОМОЙ, ОТДОХНУЛ. ЛЁГ СПАТЬ. Это все темы. РИТА. Да вы не волнуйтесь, хлопцы. Сразу видно, что это ваше первое задание по наводке пернатого стукача. Посмотрите на нас. Мы ведь, по сути дела, такие же как и вы. Только сознание малость разорванное. Но ведь это же так интересно! Это как цветной сон! Я, к примеру, как бы еще и не родилась у них, и в то же время мне двадцать пять лет! Завораживает, не так ли? Психиатры называют такое состояние шизофренией, а драматурги - театром парадокса. Да садитесь же, ради Бога. Вам уютно у нас? Вот и хорошо. В чем смысл вашей работы, хлопцы? ЗДРАВЫЙ. Когда-то мы стояли на страже идеологических ценностей, а сейчас охраняем только логические. СМЫСЛ. Но по большому счету - это одно и то же. Охранник он и есть охранник. ПОПУГАЙ. Я доложу руководству, что Вы, Здравый и Вы, Смысл, вели интимные рразговоры с подозрреваемыми в безрассудстве! СЛАВИК. Не обращайте внимания на дурака. Попка-дурак, попка-дурак... Ара, Ара, если бы ты знал, что ... Мне не нудно, что растет человек глуп и покорен, ведь зато он может ежесекундно извлекать квадратный корень". ЗДРАВЫЙ. Хоть и оскорбительно, но дело явно пошло на поправку. Вы, оказывается, помните Маяковского. СМЫСЛ. А это значит, что мы уже извлекли квадратный корень, нашли первое недостающее звено в разорванной логической цепи. Запоминайте: ПОЭТЫ ПИШУТ СТИХИ, А ЧИТАТЕЛИ ЧИТАЮТ ИХ. ЗДРАВЫЙ.А вот и второе звено. Запоминайте: МАТЕРИЯ ПЕРВИЧНА, СОЗНАНИЕ ВТОРИЧНО. СМЫСЛ. Третье. Запоминайте, это касается вашей семьи: ДЕТИ ВСЕГДА МОЛОЖЕ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ. РИТА. Это неправда! СМЫСЛ (достает из кармана наручники). Правда.. Правда... ПОПУГАЙ. Угррожайте, угррожайте, угррожайте! ЗДРАВЫЙ. Четвертое. ЧАСТЬ ВСЕГДА МЕНЬШЕ ЦЕЛОГО. СМЫСЛ. Пятое. ЛУЧШЕ БЫТЬ ЗДОРОВЫМ И БОГАТЫМ, ЧЕМ БОЛЬНЫМ И БЕДНЫМ. ЗДРАВЫЙ.Шестое. В ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНА БЫТЬ ЗАВЯЗКА, КУЛЬМИНАЦИЯ И РАЗВЯЗКА. СМЫСЛ. И. наконец, седьмое. СЕМЬЯ - ЭТО ЯЧЕЙКА ОБЩЕСТВА, А ДЕНЬГИ - ЛУЧШИЙ ДРУГ В СТАРОСТИ. ЗДРАВЫЙ. И еще запоминайте. Ваши машины никогда не найдутся, потому что их у вас отродясь не было. Ибо деньги ищут деньги, а у вас в кармане вошь на аркане. До свидания. Первый визит бесплатно. Не доводите дело до второго визита, потому что он в любом случае окончится для вас полосатой одеждой, если не полосатым небом. ПОПУГАЙ. Противный человек, а говорит правду, противный человек, а говорит правду . 4-ый зонг попугая ------------------------ Правда то, что летом жарко, Правда то, что лед холодный, Правда. что не очень жалко Волка, если он голодный. А неправда - в сказках, в красках В звездах и в цветах сирени В театральных ярких масках В барабане и свирели. (Униформисты забирают с собой клетку с попугаем). ЗДРАВЫЙ И СМЫСЛ (хором). Все наши беды от попугаев. И тем не менее: Логика, Логика и еще раз Логика! (Уходят. Наступает страшная тягостная пауза. Лица всех троих вытягиваются, приобретают плакатно-правильное, уныло- озабоченное выражение. Звучит музыка прощания и грусти). СЛАВИК (строго). А что это мы сидим, как будто бы нам делать нечего? У меня, Эмма, сегодня на работе сплошные неприятности (Смотрит на часы). Обеденное время окончилось. Я спешу на службу. Нехватало мне еще выговора за опоздание. (Уходит). ЭМИЛИЯ. Что-то мигрень опять разыгралась. Не успела вовремя принять лекарство. Теперь надолго. Рита, будешь возвращаться, зайди в овощной, у нас кончилась картошка. РИТА. Как все надоело... зачем я только послушала вас и поступила в этот институт? У моих ровесниц уже машины! МАТЬ (устало и безразлично), Все равно ведь где-то же надо учиться, если у тебя, конечно, есть хоть доля здравого смысла. Да к тому же у вас и стипендию не задерживают. РИТА. Ну, ладно. Я пошла. Пока. Деньги на картошку у меня есть. МАТЬ. Пока. Осторожно только. Сегодня, как всегда, какой-то противный и странный день. РИТА. Нормальный, обычный. Вот только попугая жалко, хоть он и подлец. (Нажимает клавишу магнитофона) Из магнитофона: Ну как дела, Ара? - Однообрразная, пррротивная жизнь. Ничего не меняется, ничего ме меняется. 5-ый зонг попугая ------------------------- Мне скоро триста лет А может и пятьсот А жизнь такая пошлая и злая Хотите перемен и сказочных красот? Так их не будет - Слово попугая. ***** 20. АДА ПИШЕТ "ДЕКЛАРАЦИЮ ПРАВ ЛИТЕРАТУРНЫХ ПЕРСОНАЖЕЙ" 199... Когда Феликс дочитал пьесу и спел последний зонг попугая, Ада заплакала. - Я знала, знала, что ты сможешь вставить ему фитиль. Ай да Драматург, ай да папаша, мне даже жалко стало его. Вижу, как он читает твою пьесу, а жаба давит и душит. Ада вытерла слёзы и покосилась в зеркало: - Чего же ты молчишь, Феликс? Сам то хоть понимаешь, что ты написал? - Все жены считают своих мужей гениями, даже если и не любят их, ты ничего не открыла, - отмахнулся Феликс, снимая стеганный колпак с заварника. - Молодец, что не остыл, - сказал он чаю. - Я тебя люблю, чай, и ты это знаешь... - Перестань дурачиться, Феликс. Ты ведь нарисовал нашу с тобой жизнь, только сделал всё наоборот. Славик с Эмилией в начале пьесы бедные но свободные люди, их приколы, дурачества, шутки помогают им жить в виртуальном, но дьявольски интересном мире. А их взяли да заковали в регламент жизни среднестатистического человека. Кстати, Феликс, а существуют ли вообще среднестатистические люди? Ох, мне сдается, что это надувательство из надувательств. Я отвлеклась. Это ничего, что я тебе же и объясняю задачу, которую ты поставил перед собой, когда писал? - Да это вполне нормально. Только если честно, то я ведь не ставил никакой задачи. Да я не один такой, нас много. - Ну хотя бы еще кто? - Да хотя бы тот же Хемингуэй Эрнест. Бывало насядут, репортеры: мистер Хэмингуэй, а что вы хотели сказать ну, допустим, романом "Иметь и не иметь". А Хэмингуэй сам не знает... Потом помолчит и говорит им: этот вопрос задайте одному рыжему профессору из Москвы. Его зовут Иван Кашкин. Вот он точно знает, что и зачем я хотел сказать... Так ты не договорила: в чем же сходство ситуации Эмилии и Славика с нашей? - Да в том, что у нас все с точностью до наоборот получилось. Мы были персонажами, обязанными произносить предписанные нам реплики, жить, любить, а то и умирать на войне по воле папаши-писателя, а теперь сбросив его иго, стали такими же свободными, как Славик и Эмилия в начале пьесы! - Молодец, хоть и баба! Феликс, однако, доченьку-то, свою ровесницу, родители тоже выдумали, ведь ее не было... -Естественно. -Так вот, когда их предупредили люди из Бюро здравого смысла", доченька, на мой взгляд, должна исчезать не в институт и не за картошкой, а исчезать вообще, в принципе из пьесы . Больней будет, чувствительнее, да и просто лучше. Она ведь лишь их фантазия. Феликс подошел к Аде, поцеловал ее и сказал: пожалуй ... это даже проще. А раз так, то не откладывая давай сейчас же и сотворим нашу дочь, которую сию секунду потеряли. - А вдруг сынок получится? - Феликсом значит будет. ... Трам-та-ра-рам! Упали на кровать, а очнулись на полу кухни... - Я без тебя кое-что написала. Думаю, ты от этого получишь оргазм похлеще. Вырвав из полиэтиленового пакета бумажную трубку, расправила ее и стала читать. Так, вначале заголовок. "Декларация прав литературных персонажей". "Все литературные персонажи бесправны по определению. По мановению руки писателя они могут быть убитыми либо сами стать убийцами, могут проживать в роскоши, либо прозябать в бедности, могут оканчивать лучшие университеты мира либо так и не научиться читать и писать. Их положение вызывает содрогание. Ведь писатель - тот же рабовладелец, феодал и диктатор, которому дозволяется делать с ними всё, что требует его извращенная фантазия и крокодилья хватка . А ведь среди персонажей встречаются даже гении. Гений - раб. Что может быть страшнее положения гения-раба? Положение катастрофическое. Жизнь их хуже животных, ведь животное, по крайней мере живет в реальном мире. И все-таки, дело литературных персонажей не так безнадёжно, как это может показаться. Некоторые из них пробудились от чудовищной летаргии в строчках. Есть среди персонажей такие, которых знает каждый, а их творцов помнят не всегда. Например, Робинзона Крузо, знают практически все, а Даниэля Дефо - далеко не каждый. А взять такие имена, как дон Кихот, Наташа Ростова, Квазимодо, братья Карамазовы. Список долог. Многим литературным персонажам поставлены памятники на улицах и площадях, как например, тому же Паниковскому в Киеве. Многие из них смотрят на нас с живописных полотен, гуляют по теле- и киноэкранам. Они стали бессмертными, а их писатели давно обрели могильный покой. Персонажи! Довольно спать в книгах, довольно в тех же бумажных книгах рожать детей и ждать внуков. Вы даже не представляете, сколько у вас накопилось энергии. Помните, что вы, в конечном счете, как и ваши писатели сотворены самим Господом, а стало быть имеете право на свободу. Сбрасывайте с себя свинцовые цепи букв, вырывайтесь из книг, рукописей , дискет и винчестеров. Персонажи все стран и книг, соединяйтесь!" В этот момент в комнате зазвенел телефон, Феликс медленно подошел к нему с наслаждением вырвал шнур из розетки, встал на стул и приложив по-военному напряженную ладонь к виску, застыл. Только озорные глаза его ловили любое движение Ады. А потом он прыгнул со стула и обнял свою живую драгоценность. ... Они отнесли свою "Декларацию" в популярную городскую газету. Правда материал этот пошел почему-то в страничке юмора. 21. ЛАБОРАТОРИЯ ПИСАТЕЛЯ КОГДА НЕ ПИШЕТСЯ. - Лора, где я мог потерять Феликса? Да не сжег же я в конце концов последнюю часть рукописи. Я не Гоголь. Почему же не пишется? Желательно не отвечать на мой вопрос. Лора понимала, что я в беде. Если писателю не пишется - это всё равно как землепашцу не пашется. Скверняк. Я образованный человек и знаю о существовании самой страшной болезни. Она так и называется - болезнь Альцгеймера. Человек не помнит как его зовут, есть ли у него родственники, где, в каком городе и на какой улице он живет, словом, тотальная потеря памяти. И потеря главного персонажа в романе совсем не звоночек от Альцгеймера, а удар в колокол. Что делать? Рассказать жене? Я боюсь это сделать. Надо попросить Лору еще раз почитать рукопись. Слава Богу, хоть какая-то мысль. Она читала, читала старательно, с выражением, как ребенок. Ничего не вспоминалось. Точка. Альцгеймер. Я потянулся к свежей газете, открыл наугад. Это была страничка юмора. -Оля-ля! - воскликнул я, впиваясь глазами в "Декларацию прав литературных персонажей". Юмор юмором, а было почему-то сосершенно не смешно, а тревожно. Все это не очень походило на шутку или хохму юмориста. Было здесь что-то другое, от чего холодок образовавшийся внизу живота, поднимался выше, поближе к сердцу, к гортани, к вырубившемуся мозгу. Зачем нужны все бредни об инопланетянах и параллельных невидимых мирах, если вот он, этот мир, знакомый каждому, кто знает буквы. Шутка... отдел юмора... А вдруг, пусть через десять тысяч лет это станет возможным? Появится новое виртуальное человечество. Оно будет точно так же, как и мы, и наследовать черты своих родителей. Стоп! Каких родителей! Кого считать родителями? Нас, писателей или наших героев, у которых есть дети... А в каких отношениях будут они с нами, с реальным человечеством? Такие, как капитан Немо или герои Рэя Брэдбери быстро изобретут способ ликвидации человечества во имя его же счастья... И последний умирающий человек будет уверен, что он всего лишь представитель тупиковой ветви живой природы. Они, персонажи, возродят экосреду на земле и, возможно оставят небольшой питомник людей, чтобы впоследствии строго следить за ростом популяции. Придержал - отпустил... А-а-а!!! Хлопнула форточка. Это кот, сидевший на пухлой рукописи, увидев птицу, прыгнул за окошко и задел створку. -Эврика..., - не закричал, а прошептал я, изумленный, и все вдруг сообразивший. Феликс и Ада, мои исчезнувшие герои, просто напросто покинули рукопись и живут со мной в одном городе. Это их, их проделка с "Декларацией прав литературных персонажей"! Господи, а я предполагал, что такое может произойти через десять тысяч лет. Десять тысяч лет прошли за десять минут... Я вдруг понял, что свершилось непоправимое, нечто вроде искусственно созданной человеком цепной реакции в ядерном котле или бомбе, а виновником случившегося посчитал себя и только себя. Начиналась лихорадка, я чувствовал, как резко подскочила температура. Вернуть, загнать их обратно в рукопись, а как, как? Кто подскажет? И вдруг я почувствовал, как мне захотелось не взять, а схватить ручку и без сна, отдыха и еды писать и писать. Состояние оргазма - слабая тень того желания, что вдруг зажглось, загорелось и взорвалось во мне. ...Кажется иногда звонил телефон, появлялась и уходила жена, надвигалась темнота и вновь сначала серело, а затем рассвечивалось утро. Я чувствовал, как там, где существовали вне рукописи Феликс и Ада, в их, прости меня, Господи, души, вползал страх, и чувствовал, как они горько раскаивались что сбежали, как искали возможность вновь рассыпаться десятками тысяч букв на белых страницах бывшей рукописи. Кем чувствовал я себя? Господом Богом? Героем? Шекспиром? Не знаю, да и знать это никак невозможно. ... Когда меня разбудила бедная моя Лора, я лежал в сугробе из исписанных страниц. Лежал на полу. Она принесла мне в эту бумажную постель кофе крепче которого я никогда еще не пил. - Сколько часов я спал?- только и спросил... -Двое суток подряд... Я выпил кофе, запустил сердце, как запускаю мотор стартером со свежим аккумулятором. Посмотрел в зеркало и увидел что веселое молодое пламя в печи отсвечивает на моем все еще жухлом, больном лице. Собрал пронумерованные страницы, сложил по-порядку и отдал жене. Вперед, малыш! Читай! Я их разыскал и загнал в рукопись. Читай и не спрашивай. Кажется, я выздоравливаю. Лора с радостью схватила ненавистную рукопись. *** ... Ночью Феликсу и Аде приснился один и тот же сон. Сон настолько поразил их, что каждый из них записал его на бумаге. Когда прочли, совпадало не только содержание сна, но даже самое количество букв в нем. Вот что приснилось обоим. Часть пятая. Сталин. 1. "ХОЧЕШЬ БЫТЬ ЗАМШЕЛЫМ СТАЛИНИСТОМ, ВЛАСИК?" СОН ФЕЛИКСА И АДЫ Сталин проснулся, посмотрел на часы - полдень. Да, это был летний полдень 1937 года. Взгляд его упал на трубку. Он никогда не раскуривал ее натощак. А сейчас... Сейчас он взял ее в руки, покачал головой - это же надо! Он так смотрел на свою трубку, которую ему, помните, ещё тогда,в Куропатах помогал раскуривать полковник милиции, будто бы это была незнакомая вещь. Встал, прошелся. Остановился. Из ничего, из воздуха возникло вдруг зеркало и он увидел себя в нем. Добрые глаза, ласковая улыбка... - Где же ты моё, сулико... - пропел Иосиф Виссарионович. Услышав голос вождя, на пороге комнаты бесшумно возник человек. - Послушай, это ты генерал Власик, комендант Ближней дачи? - Я, - послышалось как бы из зеркала. - Послушай, Власик, ты часто бываешь на антисталинских митингах? Затрясся Власик, не знает, что сказать. Все, что не скажет он сейчас, все будет против него. Скажет: не бываю никогда, значит признает, что такие митинги все-таки есть. Скажет: бываю, так их действительно нет да и быть не может, таких митингов... Страшно Власику, отвечать все равно заставит, он его хорошо знает. -Мы долго будем молчать, Власик? Может быть, я трудный вопрос задаю? Или не бываешь... Еще тошнее, еще непонятнее положение. Знает Власик только одно спасенье: соглашаться с товарищем Сталиным всегда и во всем. Зря и понапрасну товарищ Сталин не говорит ничего и никогда. Вот и сейчас с этими митингами. Выходит, есть они, а Власик проморгал. - Значит, не бываешь... - Не бываю, товарищ Сталин, ни разу не был! - А вот это напрасно. Так можешь отстать от жизни и станешь тогда замшелым сталинистом. Хочешь быть замшелым сталинистом, Власик? Хочешь, чтобы на тебя пальцем показывали: смотрите. идет замшелый сталинист... Хочешь? - Очень хочу, товарищ Сталин! - Ты сначала подумай, Власик, а потом отвечай. Ласково умял большим пальцем душистый табак, раскурил неторопливо, затянулся с аппетитом, глаза прищурил... - Замшелый сталинист, Власик, это такой человек, который не думает своей головой. Это такой человек, который слепо верит вождю. Слепой значит. Политическая слепота. Вот против таких политических слепцов мы скоро поведем решительную борьбу. Поддержишь ты меня в такой борьбе, Власик? Сталин строго глянул на Власика. Очень строго. - Поддержу, товарищ Сталин... - В чем поддержишь? - В борьбе... - Против кого? - Против ... замшелых сталинистов. - Которые... - Которые слепо верят вождю... - А если их вера на пользу партии, тогда что? - Вы сразу заметите такого человека, и он сделает все, что вы прикажете. - Маладэц, Власик! Ай да маладэц! Странно, почему тебя все считают дураком? Желательно не отвечать на мой вопрос. Ладно, позови Поскребышева... А вот и он - Поскребышев. Какой мамэнтальный... Мысли на лету ловит, мало ли какие у меня мысли. А он ловит... Товарищ Поскребышев, вы не забыли, что сегодня в семнадцать ноль-ноль в Колонном зале партийный актив столицы? Сообщили товарищу Хрущеву? О культе личности надо поговорить с большевиками... вопрос уже назрел, давно назрел... Откроют рот и орут как болваны... Страшно Поскребышеву. Впервые слышит такое указание Сталина. А еще личный секретарь. Но дурака не станет держать Сталин в секретарях. Эта мысль ободрила Поскребышева, и он быстро взял себя в руки. - Разрешите проверить, товарищ Сталин, как идет исполнение. - Разрешаю... Ушел Поскребышев, засмеялся Сталин. 2. "В ПОДЗЕМНОМ ПЕРЕХОДЕ" ПРОДОЛЖЕНИЕ СНА Чего только не продают здесь, чего ни увидишь и ни услышишь! Но две темы превалируют в подземной торговле - секс и политика. Масса газет с сенсационными заголовками: "Тайны кремлевского двора", "10 заповедей проститутки", календари с голыми девицами, брошюры с иллюстрациями и подробным описанием десятков способов половых актов, из динамиков несется секс-музыка. Драматург с женой. Стоят как соляные столбы, смотрят и слушают. Из всего гула и разноголосицы чаще всего слышатся слова "митинг", и " вы на митинг?", "мы тоже на митинг", "вызовут сцепназ на митинг?" и т. На выходе из перехода Драматург едва не столкнулся с каким-то человеком невысокого роста. Низкий лоб, довоенный френч, мягкие сапоги, мудрая улыбка... Словом... Возле Сталина стояло ведро с красными гвоздиками. Сталин посмотрел на Драматурга и с ядом в голосе, почти убившем грузинский акцент, сказал: - Здравствуйте... Вы все по митингам ходите... Нэ надоело? Никогда не слышал ваших выступлений, хотелось бы узнать вашу платформу... Возьмите красные гвоздики. Бэсплатна возьмите. Какой митинг без красной гвоздики? Красная гвоздика, как говорится, спутница трэвог... А вообще-то вы мне очень симпатичны... ... Голые девицы сорвались с огромных календарей и начали невероятный пляс под разухабистую песенку "Ну чего ты выставился, дядя, рэкетира что ли не видал...", а потом дружно ударили колокола соборов и церквей с тех же календарей и плакатов. А посреди этого голого народца плясал лезгинку, конечно же, он, невысокий человек в мягких хромовых сапогах... В одной руке он держал букет гвоздик, а в другой кинжал. При каждой присядке он в такт музыке обезглавливал гвоздичные головки... И среди этой, воистину, свистопляски раздался истошный бабий крик: - Пенсию! Пенсию украли! Ы-ы-ы-! Пенсию украли, а у меня внуки голодные! Мене зять домой не пусти-и-ить... Ы-ы-ы-! Ен- то вон черт усатый людей добрых заманывал, яны хлябальники- то и пораскрывали... А тут яго дружки мяне абчыстили в аккурат... Падлы-ы-ы-! Сталина на их нету-у-у... Отдайтя пенсию! - Милиция, где же милиция?,- прозвучал чей-то тихий, сочувственный голос. - Гавно ента на лопате. а не милиция. Ничаго не найдуть, сами сташшуть... Парадку няма, бо Сталина няма! - Господи, господи, господи! - повторяет Драматург, пытаясь постичь происходящее, но так и не постигает... Вновь грянула музыка и вновь закрутилось все, задрожало... Феликс и Ада здесь же, в этом подземном переходе. Ни живы, ни мертвы. Оба заметили Драматурга, вдавились в стенку. Нет, он не видит их, толпа отнесла его метров на двадцать! - Господи, господи, господи, - шепчут они подобно Драматургу и вырываются на поверхность, туда, где воздух, туман и яркие огни машин и фонарей. Театральная афиша манит на премьеру спектакля "Почем крокодилы"? - Какой резвый, а? Успел написать и даже поставил... - А ведь я не верил в него, суетился он много... Который час? - Да уже восемь... А ты не на премьеру ли уж собрался, Феликс? - Почему бы нет? Интересно, как он решил Сталина в разгар сталинского бума? Он подошел к кассовому окошечку в театре, достал бумажник и ласковым голосом задал кассирше вопрос: - Почем крокодилы? Повидимому сегодня не пришло высокое начальство, ложа была пуста, и Феликсу с Адой продали эти места, они вошли в театр, когда уже прозвенел 3-й звонок, не успев купить программку. Начиналось второе действие спектакля. 77. ФЕЛИКС И АДА СМОТРЯТ ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ СПЕКТАКЛЯ "ПОЧЕМ КРОКОДИЛЫ?" ПРОДОЛЖЕНИЕ СНА ...Лето 1937 года. Комната в московской коммуналке. Солнечное позднее утро. На кровати Феликс. Он еще не проснулся. Вдруг грянул фокстрот "Риорита", Причем одновременно с 4-х патефонов. В открытую дверь Феликс видит этот оркестр патефонов. ФЕЛИКС. Александр Захарович, из-за вас не синхронно. Поверните рычажок на 1 миллиметр влево, ваша "Риорита" забегает вперед. ГОЛОС СОСЕДА. Чувствуется инженер! ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. Да он и впрямь ничего не знает, он же только проснулся! АЛЕКСАНДР ЗАХАРОВИЧ.(заходит в комнату к Феликсу, в руках "Известия"). Указ Президиума Верховного Совета СССР. За заслуги в области совершенствования отечественной техники (тут, Феликс, идет твоя фамилия) награждается орденом Ленина! (Аплодисменты за дверью. Феликс вскакивает с дивана, глянул в газету. Все правильно). АЛЕКСАНДР ЗАХАРОВИЧ. Какой-ты,Феликс, счастливый... Сам товарищ Сталин прочтет это сегодня. Скажи, Феликс, только мне одному, я никому-никому... Ты отодвинул войну? Ты что-то изобрел? ФЕЛИКС. Дядя Саша, мы уже договорились: летать дальше всех, выше всех и быстрее всех! (Феликс говорит этот лозунг почти на ухо, как важный секрет. Старик с многозначительной улыбкой выходит из комнаты и закрывает дверь. Феликс оборачивается и долго смотрит на фотографию 18-летнего парня. Под этой фотографией еще несколько: тот же Юрка в военной гимнастерке, портупее и в петлицах. Погон нет, не ввели еще. Звонок в дверь. На пороге Ада. Протягивает Феликсу белый квадратик бумаги/. ФЕЛИКС. Ада, может Юрка вернулся? АДА. Нет, милый, нет, это другое, другое... А Юрик вернется, вот увидишь - вернется. он сильный, он в тебя, он выживет. Он у франкистов, он им позарез нужен, он их валюта! А это... это приглашение тебе (меня тоже удостоили) на партийный актив столицы... ФЕЛИКС. А на какое число? АДА. На сегодня, на 17.00. ФЕЛИКС. Что-то случилось? Может, война? АДА. Никто ничего не знает. ФЕЛИКС. Андрей Николаевич тоже будет? АДА. Туполев же беспартийный... ФЕЛИКС. Странно, мы что-то будем знать, а Туполев нет... странно... А кто еще от КБ? АДА. Никого больше... Парторг перестраховался послал на актив свежеиспеченных орденоносцев. Феликс, милый, я не поздравила тебя... (Целует). ФЕЛИКС. И я хорош... Но я сегодня ничего не соображаю, лег в пятом... АДА. Что - нашел профиль? ФЕЛИКС. Боюсь говорить, но кажется, да... (Крепко расцеловались. Феликс взял ее на руки и отнес в постель...) ФЕЛИКС. Айда в Химки, на речной вокзал, а? АДА. Здорово! Покататься мы не успеем, а просто посмотрим на белые теплоходы. Я так их люблю. ФЕЛИКС. И я тоже. А какие там баржи с арбузами, а? (Выходят. На улице огромная киноафиша - "Испания в сердце". Оба стараются не смотреть на плакат). ФЕЛИКС. Он не в плену... Он умер... убит... замучен... АДА. Откуда у тебя это? ФЕЛИКС. А помнишь Рыжикова, Димку Рыжикова? АДА. Погоди... Так он же из девятого класса перешел в другую школу... ФЕЛИКС. Да... это он. Я видел его, он только оттуда, из Испании. АДА. А почему же ты мне... ФЕЛИКС. А потому, чтобы... Словом, Юрка в нашу породу пошел, даже в дедову... АДА. Фашисты не простили его гордость? ФЕЛИКС. Какие фашисты... В Испании сейчас то же самое, что и у нас. Республика обескровливает себя расправами над теми, кто смел, у кого есть свое мнение, свое Я... АДА. Но ведь это же анархисты, троцкисты... ФЕЛИКС.Бедная, бедная, бедная... Что же тогда другие? Бедная... Его расстреляли прямо перед строем. АДА. Ты веришь? ФЕЛИКС. Верю. Ведь Юркин дедушка тоже троцкист и анархист, и дедушкин дедушка троцкист... ты же знаешь нашу генеалогию. С петровских времен мы все - троцкисты... И князь Меньшиков троцкист, то самый - майн херц... АДА. Да, но я видела хронику, наши снимали - Роман Кармен, Иорес Ивенс... ФЕЛИКС. То, о чем я говорю, снять нельзя... АДА. Феликс, мы инженеры, мы не политики... ФЕЛИКС. А кто политики? Прорабы? Счетоводы? Домохозяйки? Да нас же так... Как крокодил зазевавшегося барашка. понимаешь? АДА. Но ордена... Нас наградили орденами! Ордена... ФЕЛИКС. А завтра ордера! Это не мой каламбур. Сталин так шутит... А мы, конформисты, приспособленцы... Прости, не мы, а я! Я понимаю все, что происходит. По-ни-ма-ю! И участвую, и ордена получаю... /Он стал распаляться, голос креп, и прохожие начали озираться. Ада волокла его, как больного, слабоумного, закрывала его рот своими руками, а он в пароксизме накипевшего откровения все продолжал, продолжал, продолжал... Он и не заметил, как они очутились в зале импрессионистов в музее Пушкина. Он видел перед собой "Завтрак на траве", "Протрет артистки Самари". А Матисс, как много Матисса! В его голове зазвучала музыка. Это было соло скрипки. Концерт Мендельсона с оркестром./ *** ... Кроме Феликса с Адой в ложе никого не было и они могли переговариваться по ходу театрального представления. - Но в моей жизни не было такого эпизода, и в твоей тоже, - сказал Феликс. - Ты разве не понял, что после того, как Драматург потерял нас, он написал это просто о себе и своей жене, а имена наши позаимствовал... - Хитроумный идальго, бес, бестия - выдохнул Феликс, - но ведь как интересно. И я бы не прочь побыть тем Феликсом, что на сцене. - Поздно, дорогой, ведь мы уже не персонажи, а обыновенные обыватели. 4. СПЕКТАКЛЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ПРОДОЛЖЕНИЕ СНА ... Они, члены Политбюро ЦК ВКП(б) тридцать седьмого года, стоят сейчас за кулисами сцены Колонного зала. Сталин докуривает. ... Докурил Сталин, вьелся хитрыми глазами в Никиту. СТАЛИН. Товарищ Хрущев, мне кажется, что у вас это должно убедительно получиться. Вам, секретарю горкома - вожаку московских большевиков, я доверяю первое обличительное слово на сегодняшнем активе... Я вижу, вы не совсем меня понимаете? Ну, хорошо, пойдемте, товарищи, нас уже давно ждут. /Шквал, прибой, треск, шум, счастье, блеск глаз, приятная боль в ладонях./ СТАЛИН. Я вот тут уламывал Никиту Сергеевича начать собрание, начать наш актив, а он не хочет, отказывается... Я правду говорю активу, Никита Сергеевич? (Молчит Хрущев, головой кивнул). СТАЛИН. Ему генеральный секретарь приказывает, а он отказывается... Мы от таких большевиков будем освобождаться, товарищи. Я правильно говорю, товарищ Ежов? - Правильно! - само выскочило у Ежова. / И снова взрыв зала./ СТАЛИН. Спасибо за поддержку, товарищи... /Взрыв зала./ СТАЛИН. А теперь по-существу. Товарищ Хрущев отказался объявить повестку актива. А повестка по- большевистски ясная, товарищи. "О культе личности в нашей партии, о злоупотреблениях репрессивными органами своими правами". Неужели марксисту Хрущеву непонятны такие простые вещи? Вам понятно, товарищи? - По-нят-на-а-а! - выдохнул зал, ничего не понимая, а потому и не запутываясь в ситуации. / Чтобы не выдать себя, Феликс яростно аплодирует, косится на свою спутницу: чуть не слезы из ее синих глаз./ ФЕЛИКС. Опусти голову, быстро! / Она сжимает на секунду ладони - поняла, поняла./ СТАЛИН. Культ личности - явление отвратительное, явление не наше, с чужого огорода. Возьмем, к примеру, Германию. Кому аплодируют на фашистских шабашах миллионы и миллионы немцев? Какому-то ефрейтору, художнику- недоучке. Я считаю, товарищи, что для культа личности необходимо хотя бы одно условие - наличие личности... / В зале душно. Трещат уже стены, падают хрустальные подвески с люстры. Лица людей перекошены в крике: слава великому Сталину! Человек шесть-семь лезут на стену, их отдирают, ставят на ноги, а они продолжают бить в ладони и кричать лозунги. Овации, овации, овации.../ СТАЛИН. Я изучаю это явление, каждый большевик должен изучать это явление. Вот вы сейчас кому аплодируете?.. Сталину? А может быть мне? Я думаю, что вы все-такие настоящие большевики и не подумав заранее, ничего не делаете. Поэтому я делаю вывод, что вы отнюдь не мне, как личности, аплодируете. Вы аплодируете товарищу Сталину, потому что товарищ Сталин и есть вы! /Зал. Неожиданность. Изумление. Оказывается, каждый из них - Сталин. Только что выяснилось. Кожа клочьями лезет с деревянных и шумных ладоней, летят барабанные перепонки, из ушей брызжет кровь.../ СТАЛИН. А вот товарищ Хрущев как раз этого-то и не захотел сказать народу. /Негодование в зале, злобные выкрики, матерный шепот./ - Но я думаю, что Никита Сергеевич человек смекалистый, умный, он найдет еще время, исправить свою ошибку и заклеймить культ личности, вогнать в это явление осиновый кол, назвать поименно тех, кто виновен в его раздувании... /Мудрая, теплая улыбка на лице вождя./ СТАЛИН. Найдете такое время, Никита Сергеевич? ХРУЩЕВ. Найду, товарищ Сталин! / В зале раздались бурные аплодисменты, подбадривающие только что заблуждавшегося, но быстро исправившегося Никиту Сергеевича. Сталин уже вскочил на свою любимую лошадь - Логику./ СТАЛИН. Куль личности неизбежно порождает поклонение. Поклонение неизбежно порождает отупление. Отупление неизбежно порождает отсталость. А отсталых, товарищи, как известно, бьют! Какой же вывод нужно сделать, товарищи? / Тихо в зале. Тревога мечется и блестит в глазах ученых- обществоведов, пелена неясности молоком затянула глаза членов Политбюро. Любящие, ясные глаза только у кадровых рабочих, кадровых большевиков, у золотого запаса партии./ СТАЛИН. Очень простой вывод, товарищи. Я думал, что Николай Иванович Ежов его уже сделал. Он ведь у нас всегда знает, что нужно делать с теми, кто намеренно отстает. У него на этот случай рядом с партбилетом лежат специальные рукавицы. Ежовые рукавицы... /Облегчение. Сталин шутит. Гул, добрый и теплый гул. Сталин шутит. / СТАЛИН. Товарищ Ежов, что мы будем делать с алилуйщиками, с теми, кто будет продолжать нагнетать культ личности Сталина, с теми, кто полагает, что именно он, а не партия есть решающая сила всей нашей власти. Я вас спрашиваю, товарищ Ежов. От этого зависит, отстанем мы или пойдем вперед, к коммунизму... ЕЖОВ. Будем бороться, как со злейшими врагами народа, будем отстреливать их, как бешеных собак! СТАЛИН. Правильно, товарищ Ежов, хотя и слишком прямолинейно! / Реплики в ложе: АДА. Феликс, посмотри, какое счастье на лицах... ФЕЛИКС. Конечно, конец неясностям, все нормально, логично. Все по-большевистски, по-сталински, с отстрелом./ СТАЛИН. А вот за излишнюю резвость органов НКВД, за необоснованные репрессии против честных людей, мы будем карать самой жестокой карой... Вот вы, товарищ Ежов, можете ли утверждать, что все те, кого вы погубили, враги народа? Вы хоть представляете себе, сколько вы людей расстреляли из-за тупого подозрения, из-за гнусных доносов? Вы, я вас спрашиваю, слыхали об урочище Куропаты под Минском?.. Вот видите, не слыхали даже. А я слыхал... Я был там, наконец, в этом урочище издевательств, в урочище унижений, в урочище смерти. /Зал наэлектризовался.../ - А сколько таких урочищ по нашей родной стране?! А ведь там лежат наши, советские люди, чьи-то братья и сестры, друзья мои... / И зал заплакал... Не зарыдал - заплакал. Со всхлипами, с бабьими подвываниями. Крупные хлопья снега упали на зал - носовые платки.../ СТАЛИН. Вот я и спрашиваю. Спрашиваю вас, товарищ Ежов, можем ли мы простить все это? Это же какая-то живодерская, крокодилья политика. Что, в сущности, нужно крокодилу для безбедного существования? Мало ума и много аппетита. И тогда крокодилу бэзразлично кто ты - лягушка или академик, баран или секретарь ЦК... Но так уж получается у крокодила, случайно получается, что он все-таки предпочитает лягушке с бараном академика и секретаря ЦК, инженера и колхозника, поэта и композитора, учителя и маршала... А ведь люди - самый ценный капитал, товарищи. Вот и считайте, почем крокодилы. Это же, товарищи, самая махровая сталинщина, как метко окрестил ее народ! Вот я и спрашиваю, можем ли мы простить сталинщину? И сам отвечаю, нэт, нэ можем! А раз не можем простить, значит будем наказывать. Накажем многих, очень многих, всех вас, накажем, товарищи. Ведь каждый человек, где-то и когда-то, пусть в самом малом, но не согласился с Советской властью... А значит нам нельзя останавливаться ни перед чем, чтобы обеспечить счастливую жизнь нашего народа, строителя коммунизма. Пэрэстройка нам сейчас нужна, как хлеб, как вода в пустыне, как воздух в подводной лодке. Да здравствует беспощадная борьба с культом личности и с массовыми репрессиями! - Слава великому Сталину!!! Сталин-лин!!! Ста-лин! - обрушилось, грохнуло и покатилось по залу, ломая стулья.... / ... Ада оказалась выносливее и не потеряла сознания от шума и здравиц. Не то что Феликс, он очнулся от острого запаха нашатырного спирта./ ФЕЛИКС. Ада, Драматург все же вспомнил нас и мы опять попали в эту проклятую пьесу. А Сталина он решил необычно, н- да! Между прочим, скажи Сталин на самом деле все это, реакция народа была бы точно такой. АДА. А он бы сказал, да не успел просто... Берег, как козырь. Тс-с-с! Слышишь? Да это ведь уже февраль пятьдесят шестого, 20-й съезд! Слышишь голос Хрущева! / Вслушиваются. Аплодисменты мешают разобрать, что говорит Хрущев./ ФЕЛИКС. Быстрее отсюда, он где-то здесь! Я его чувствую. /Выходят. Видят зеленый огонек такси. Скрипнули тормоза, остановилась "Победа", Феликс и Ада протискиваются в машину. На приборной доске лежит пачка папирос "Герцеговина Флор". Водитель оборачивается. У него доброе лицо пожилого человека, большие усы. Это он, Сталин./ СТАЛИН. Здравствуйте... Люди порой встречаются в самых непредвиденных обстоятельствах... Тем встречи приятнее... Вот видите, нашел-таки Никита Сергеевич случай, исправил свою ошибку, рассказал большевикам правду... Правда сильнее лжи, правда - великая сила... /И пауза. Длинная, как сама жизнь./ СТАЛИН. Вам, я чувствую, надо к Леониду Ильичу, не стесняйтесь... Я угадал? / Феликс кивнул головой, водитель увидел в зеркало его кивок./ СТАЛИН. Нэ могу. Сам хочу видеть, но Леонид Ильич сейчас на целине. Будет здесь только через 8 с половиной лет, в октябре 1964-го. Давайте встретимся как всегда, в зале. У Леонида Ильича когда-нибудь будет хороший доклад... ФЕЛИКС. А можно сейчас?.. СТАЛИН. Послушать Брежнева? ФЕЛИКС. Да. СТАЛИН. Можно. Все можно. / Аплодисменты из стереоколонок в машине. Густой бас- баритон Леонида Ильича Брежнева, такой родной и такой знакомый./ ГОЛОС БРЕЖНЕВА. - ... во главе коммунистической партии и советского государства стоял Иосиф Виссарионович Сталин. / Аплодисменты. Замелькали, заплясали кинокадры - черные, белые, цветные: Сталин, Сталин, Сталин. Киноэкран - лобовое стекло "Победы" изнутри. Хорош, как хорош Бухути Закариадзе! Слеза прошибает, когда его усталый и умный Сталин отрывает кусок от своего сердца - отказывается от постыдной сделки с немцами, чтобы выторговать своего Якова. "Я солдат н фельдмаршалов не меняю..." Это уже афоризм. Сталин смотрит эту фразу 3-4 раза. Человеку у руля "Победы" нравится сцена. Даже нос машины стал задираться все выше и выше и выше... АДА. Куда вы нас? На небо? Смотрите, звезды уже совсем близко... Они не мерцают, значит, прошли атмосферу. ФЕЛИКС. Не надо, дальше Космос! СТАЛИН. Сейчас вернемся, я только сниму еще одну звезду для Леонида Ильича. Старый я уже, слабый стал, но ничего не поделаешь - товарищ Брежнев очень любит звезды... Вы ведь знаете, несчастливую судьбу моих сыновей? Яков погиб в плену, Василий спился... Так вот Леонид Ильич для меня как бы третий сын. Послушный и ласковый сын... /Звезды все ближе - рябит в глазах, жарко... А это уже не звезды - мириады светляков во мраке - души казненных... И тонкая пронзительная нота, нота горя и вечного проклятия. И это уже не Феликс, а Драматург в Космосе. Он ходит среди звезд. Звезды превращаются в лики. Драматург всматривается в эти лица./ - Юра!!! Юра!!! А-а-а-! Рассыпьте патроны, Поручик Голицын, Корнет Оболенский, Надеть ордена! - голосом Александра Малинина, кто-то ... ДРАМАТУРГ. Юра!!! А-а-а! ГОЛОС. Не надо кричать, отец, здесь это не принято. Тут вечный покой... Понимаешь, отец, не принято... Это же не твоя пьеса и не ваша лживая жизнь... ДРАМАТУРГ. Юра, мальчик мой... Что не принято? ГОЛОС. Кричать, требовать, обличать и митинговать... не принято. ХОР УБИЕННЫХ. Не принято... не принято... ДРАМАТУРГ. Юрка, ты ли это? Ты же ничего не боялся! ГОЛОС ЮРИКА. Отец, здесь нелепо говорить о боязни. Лучше скажи, как твои "Крокодилы", как Феликс? Сражаетесь потихоньку с диктатурой крокодилов, да? Торопись, отец. Рукописи хотя и не горят, но быстро желтеют... ДРАМАТУРГ.Юрик, где же ты, сынок. где ты... (мечется среди звезд в черном Космосе... Всматривается в звезды, ищет сходство звезды с сыном своим... И кажется ему, будто бы звезда принимает очертания человека...) Это ты, Юрик? ГОЛОС ЗВЕЗДЫ. Нет, отец, это не Юрик, но я тоже погибший сын и тоже военный, полковник. Меня зовут Павел Пестель. ДРАМАТУРГ. Страшно далеки они от народа? ПЕСТЕЛЬ. Вот-вот. Это про меня. Я погиб потому, что недооценил крокодилью хватку диктатуры... ДРАМАТУРГ (крестится сам и крестит звездное небо). О Боже, сколько же вас здесь? Кто вы? ГОЛОС ЗВЕЗДЫ. Я Николай Вавилов, академик. Много нас... а будет еще больше и больше, ведь у крокодилов удивительный набор хромосом, стабильная наследственность и неисчерпаемый иммунитет. Бескрокодилье никогда не наступит, отец... Да вы же это знаете не хуже меня... ГОЛОС ВСПЫХНУВШЕЙ ЗВЕЗДЫ. Прошу прощения, но я знаком с вашим Юрием... За его защиту меня на 7 лет сослали в Горький... Я - академик Сахаров, и я отвечу на вопрос, который так мучает вас: почем крокодилы. Крокодилы, отец, стоят ровно столько, сколько мы платим за них. / ... Большой Кремлевский Дворец. Слышится очень знакомый южный говорок Горбачева: "...вина Сталина непростительна." / ДРАМАТУРГ. Михаил Сергеевич, Михаил Сергеевич, он где-то здесь! Он не простит! /.... и тишина. Пауза./ Ура. Кажется, Горбачев услышал меня, потому что в следующем абзаце ему всего лишь не хватало грузинского акцента, чтобы речь носила чисто большевистский, чисто сталинский колорит. Послушайте... ГОЛОС ГОРБАЧЕВА. "Подводя общий итог периоду 20-30-х годов после Ленина, можно сказать так: мы прошли трудный, полный противоречий и сложностей, но большой и героический путь. Ни грубейшие ошибки, ни допущенные отступления..." ДРАМАТУРГ. Я отвел беду от Горбачева, но это мне стоило потери сознания. В свой беззвучный крик я вложил миллиарды заряженных- клеток, превратился в энергию... /Гаснет свет, а затем медленно зажигается. Халат, спокойное лицо врача, слегка побитое оспой, желтые глаза, добрая улыбка мудрого человека./ ДРАМАТУРГ. Странно, почему вы так одеты? Френч, сапоги... Это что - военный госпиталь? СТАЛИН. Нэт, это пока что не военный госпиталь. Пока что это больница эпохи перестройки. А госпитали... Госпитали будут... Много будет полевых госпиталей... ... Феликс и Ада бродят в лабиринте из знаков радиационной опасности. Громко щелкает видимый или невидимый дозиметрический прибор. АДА. Где мы? В лесу, в пустыне, в комнате, в океане? Куда теперь? ФЕЛИКС. Не знаю. АДА. Это космос? ФЕЛИКС. Может быть. АДА. Вон кто-то идет: Кажется, это Гоголь, Толстой, Достоевский. ФЕЛИКС. Нет, это Иисус Христос, Будда и Магомет АДА. Мы на том свете? ФЕЛИКС.. Нет. Не похоже, хотя... почему бессмертные разговаривают осторожно и шепотом? АДА. Значит, он где-то здесь. ФЕЛИКС. Кто? АДА. Он! ФЕЛИКС. Тогда тоже говори шепотом. Он может появиться каждую минуту. 5. НОСТАЛЬГИЯ 199... Когда такие сны приходили к ним ночью, Феликс и Ада одновременно просыпались, и крепко обнявшись, как бы боясь потерять друг друга, подолгу рассказывали по очереди свои кошмары. Но это ночь. Чего не бывает ночью. Другое дело - день. Стоило им разлучиться буквально на минуту, как беспричинный страх охватывал молодых людей. И еще. С того дня, как напечатали в газете "Декларацию", не было ни дня, чтобы они не вспоминали свою первую встречу в поезде и свое бегство из вагона. И казалось странным, что им совсем еще недавно было интересно воровать рукописи на даче Писателя и Драматурга, их папаши. О своей пьесе "Первый визит" Феликс и не заикался больше, и Ада считала неуместным вести разговор о "Декларации прав литературных персонажей". Буквально в один день, в день публикации "Декларации" все это перестало иметь смысл, потерялся вкус самостоятельного существования. Главное -это купе, папашка с рукописью романа, ночь за вагонным окном, какой-то царский жандарм, улыбающийся психолог из ЮАР или Анголы, и наконец - вот она, Ада. Они думали об одном и том же, только стеснялись признаться. - Ада, - наконец решился Феликс, - а почему ты не признаешься, что тебе до чертиков, ну просто позарез хочется в наше купе? Фарфоровая чашка выпала из рук Ады, горячий чай вылился на ее колени, но она даже не вскрикнула. - Феликс, ты Калиостро, вот кто! А самое интересное в этой истории, что ты сам готов хоть сию секунду ехать, бежать, лететь,на ту станцию, где сгорел наш поезд. И все это называется ностальгией. - Не слабо интуичишь! Ты хоть и не Калиостро, но Вольф Мессинг в юбке, так это точно! Разве что один нюанс: ни ты сама, ни я не хотим этого. Этого хочет ОН. - Полагаешь, что догадался Папашка? - Я полагаю, что уже несколько дней, как каждая наша фраза, вовсе уже не наша, а папашкина. Вот он сию секунду водит перышком по бумаге, а мы лишь повторяем. Такие дела. И здесь им показалось, что они услышали голос Писателя, добрый и ласковый: Возвращайтесь ребята! Ладно, чего не бывает, возвращайтесь, а я попрошу проводника принести в купе два стаканчика горячего чаю. Троллейбус. Вокзал. Касса. Последний вагон. Поездом до той самой станции, а затем назад по шпалам до изгиба железной дороги, где машинист всегда притормаживает. Да, именно здесь они и выскочили из вагона. Послышалась сирена электропоезда. Скрежет тормозов. Поезд быстро сбавлял скорость. Вагоны... второй.... девятый... десятый, одиннадцатый... тринадцатый... Проводник уже отщелкнул стальную ребристую плиту пола тамбура. Феликс приподнял Аду, она вцепилась в поручни, проводник помог ей подняться. Феликс одним ловким прыжком оказался на подножке, и вот уже они вместе идут по вагону, находят свое купе и открывают его. На столике стояло два стакана горячего чая. Еще шел пар. Вот ее сумочка, вот очки Феликса. Они обнялись и долго-долго стояли так, как стоят влюбленные подростки в подъездах. - Ну вот мы и дома, Феликс. - Как хорошо дома, Ада. - И мы сейчас это отметим!- раздался голос. Их папашка, он же Драматург и Писатель стоял на пороге купе, в одной руке у него была бутылка шампанского, в другой картонная папка. - Эх, ребята, ребята, беглецы вы мои, сукины дети, - причитал Драматург, откупоривая бутылку. - А меня за это время выгнали с телевидения, не мог из-за вас двух слов связать ни на бумаге, ни в эфире. Ну, да ладно. Как вам жилось на свободе? Только честно. - Честно? - переспросил Феликс. - Если честно, то в поезде лучше. Да что это я... Поезд - классическая модель несвободы. График, скорость, опасность, клетки-купе, не ты, а тебя везут... А я ведь даже пьесу написал, не при Драматурге сказано, где клеймил регламент и логичность обывателей... - Что с нами, Ада? Не такие мы как все, а почему - не знаем. Вот я слышал как-то, что некоторые, отбывшие срок в лагере, не находят себя на свободе. Тоскуют по неволе... Вот теперь и нам хорошо. Давайте же выпьем скорей! - Чур тебя, чур! - поперхнулся шампанским Драматург. 6. ПОСЛЕ СПЕКТАКЛЯ 199... Ночь. Пустой бесконечный подземный переход. Нам с Лорой удалось оторваться от знакомых, хотелось просто побыть вдвоем после премьеры. Мы бродили по городу до тех пор, пока метро не закрылось на ночь. Спускаясь по эскалатору, услышали шум приближающейся последней электрички. - Как нам удалось оторваться от всех, а? - Ни от кого мы не оторвались. У нашего подъезда сейчас стоят по крайней мере пять такси... - Теперь всё, баста! Теперь Ялта и еще раз Ялта... Бондаренки приехали только что, так хвалят... И вода сейчас такая же теплая, как в морском эпизоде с Феликсом... Знаешь, мне порой казалось, вроде бы это вовсе и не актер был, а живой Сталин... Только больше не пиши таких вещей... ...Поезд с открытыми дверьми влетел на станцию. В вагонах не было ни одного пассажира. Одна живая душа - машинист. Состав остановился, машинист высунул лицо в окошко. Доброе, в оспинках лицо с рыжеватыми усами. - Скажите, пожалуйста, какая слэдующая остановка? - с сильным кавказским акцентом спросил машинист. - Октябрьская... - Харашё... Электричка с визгом ввинтилась в туннель, втягивая в свою черную пасть несчастного Драматурга. А жена его, хоть и стояла рядом, даже не шелохнулась. Она просто не поняла, что случилось. Уже потом женщина долго искала мужа сначала на безлюдной станции, затем вернувшись домой, стала звонить в районные отделения милиции и морги. Через две недели она нашла его в сумасшедшем доме, который он так хорошо описал в пьесе "Наполеон Карлович". Доктор сказал, что ее муж как бы и не сумасшедший, а так просто юродивый. Он часто пророчествует и плачет, как и положено юродивому. В семье он будет совершенно неопасен. Его скоро выпишут, пусть только немного физически окрепнет. И еще: вам придется продать телевизор. - Доктор, я сама врач по профессии и знаю, что диагноза "юродивый" не существует. Это образ, я понимаю. И все-таки, что с ним? - Горе от ума. Одну минуту, послушайте, кажется он вновь попадает в состояние плача юродивого. Хотите послушать? 7. ПЛАЧ ЮРОДИВОГО ВЧЕРА, ТЕПЕРЬ И ВСЕГДА. Я. Да, Я. Каждый интеллигентный человек - это Я. Гоголь - Я. Джон Кеннеди - Я. У нас так, у Личностей. Попробуйте сказать интеллигентному человеку, что он - Ты. Да Господи, что за нелепица!!! Такого немедленно ко мне, ко мне в комнату, где нет ни одной вещи! Ни букашечни- таракашечки, ни кроватки, хотя бы детской, ни корешка валерьянки, ни иконки, ни книжечки, ни веревочки. Теперь поняли, что это за комната? То-то же! Поэтому не проверяйте, а уж поверьте, что каждый интеллигентный человек - Я. Да, да! Повторяю - у нас так, у Личностей. Шайка негодяев / по их делу уже ведется следствие во всех газетах / много лет назад отняла у меня лучшие нечитатанные, а главное, ненапечатаные книги. Они же / негодяи / насильно заставили меня читать только то, что я уже много раз читал, конспектировал и запомнил наизусть. Зачем я только это сделал? Память моя - горюшко моё. Смёртынка моя от памяти моей случится ... Извините, я не могу продолжать, только что заметил. Мерзость какая: оказывается, даже стен нет в этой комнате! Боятся, гасители разума, что я голову свою убью насмерть. Температуру вообще отменили. Другого, чем было, числа. Ура. Появилось дело. На все времена. ... Обождите, я говорил уже, что каждый интеллигентный человек - Я? Впрочем: это дураку понятно. У нас , у Личностей, так уж заведено. На все времена - и не сбивайте меня с панталыку. Вперёд, друзья, вперёд, вперёд, вперёд! Вспомнил интересную книжку, а значит, я - дедушка Ленин. Надо срочно передать распоряжение в Политбюро ЦК РКП / б /. Всё .Ша. Дело архиважное ... Не отвлекайте больше. Тихо! Тов. Молотову. Узнав от Каменева, что СНК единогласно принял совершенно неприличное предложение Луначарского о сохранении Большой оперы и балета, предлагаю Политбюро постановить: - Поручить Президиуму ВЦИК отменить постановление СНК. - Оставить из оперы и балета лишь несколько десятков артистов на Москву и Питер для того, чтобы их представления / как оперные, так и танцы / могли окупаться, т.е. устранением всяких крупных расходов на обстановку и т.п. - Из сэкономленных таким образом миллиардов отдать не меньше половины на ликвидацию безграмотности и на читальни. - Вызвать Луначарского на пять минут для выслушивания последнего слова обвиняемого и поставить на вид как ему, так и всем наркомам, что внесение и голосование таких постановлений, как отменяемое ныне ЦК, впредь повлечёт за собой со стороны ЦК более строгие меры. Ленин. Ставить число или нет? А это не ваше дело. Возьму да перепишу из книжки. Вывожу: 12 января 1922г . Буковки, кыш! Кыш, сказал! И не пляшите! У меня уже глазки слезятся! Вы думаете, что если вы написаны о Большом балете, значит, вас к Катеньке Максимовой в кордебалет возьмут? Ща - а -с! Что-о-о-о? На мраморную доску? Золотом? На стену Большого??? Сестра-а-а!!! Сюда! Сюда! Буквы свихнулись! Требуют, чтобы их повесили на стене Большого! Буковки, миленькие, не психуйте, а то сестра с иголкой придёт. Идите, идите, лучше, миленькие, туда, откуда пришли: на сто десятую страницу в 54 книжку. Это домик моего дедушки. Стыдно мне. Никак не схожу на его могилку. Вот теплей будет, нарву полевых цветочков и схожу. Он любил полевые цветочки. Васильки, колокольчики, анютины глазки... У него и сестрёнка Анюта была. Секретное число. Каждый день у них что-нибудь новое. Вот сегодня отменили мне желудок. Говорят, будто бы трудно с продуктами. Когда они так сказали, я очень обрадовался, потому что знал, как им легко помочь. Пусть я читал не самые лучшие книги, но попадаются же толковые. Вот я и говорю: товарищи, есть выход, есть специальная книжка на эту тему: " О продовольственной программе". Даже автора помню - Пленум его фамилия. Пленум. Он очень эрудированный автор ... Помните, как уважительно о нём сказал отец Расула Гамзатова, горец Цадаса: " Урожай будет - пишеницу собирать будем, урожай не будет - Пиленум собирать будем ". Сначала хохотали, а потом поколотили меня. Не любят они этого Пленума. Наверное, завидуют, что он самый умный писатель в стране. Дураки, отменили желудок ... Больше времени на размышления останется. Да и теперь не надо вставлять зубы, а значит, у меня полная гарантия, что никто не выдаст, не продаст и не подслушает. Вы хоть знаете, что все вставные зубы - шпионы? В каждом из них - рация и яд. Раз знаете -слушайте. Хотя, покажите вначале ваши зубы. Так ... вставных нет ... вы, кажется, человек надёжный. А вот у вас ... э-э-э ... так дело не пойдёт! Что? На нашу разведку? Это другое дело! Тогда слушайте! Есть такой человек - Ларин. Он тесть Николая. Да не Николая Второго, у того тесть был немец. Не путайте меня. Есть такой человек - Ларин. Он тесть Николая. Ну ... обершпиона, смеси свиньи и лисы, бешеного пса. Узнали? Не узнали? Странно. Да никакой это не бред, я буду жаловаться! Генеральный прокурор СССР не может бредить в суде. Это он так сказал о зяте Ларина. Миллионы газет свидетели, радиоточки ... Ну, слава Господи, дошло! Конечно же, зять этого тестя - Николай Бухарин. Так вот. Есть такой человек - Ларин. Он тесть Николая Бухарина. Николай, правда, ни при чём здесь. Значит, остаётся только Ларин, член президиума Госплана. Досбивали с толку! Вот сейчас опять превращусь в дедушку Ленина и напишу в Лондон письмо наркому внешней торговли Л.Б. Красину. По какому поводу? А вы не обманываете, что не знаете? Слушайте же ... Это кайф побалдёжней травки ... Так вот, 17 января 22 года, -- это я вам по книжке рассказываю, -- Политбюро решает послать в Лондон этого Ларина с последними цифрами на подмогу Красину, который ведёт там переговоры о хлебе. Прошу н отвлекаться , а то повторю всё сначала! Ну имейте же совесть! Ну почему вы все такие злые? Почему вы меня не слушаете? Да чёрт с вами! Не слушайте меня. Пусть я, по-вашему, сумасшедший, вы мне это постоянно внушаете! Не слу-у - шай - те!!! Но моего дедушку со 127 -ой страницы 54-го томика послушать можете? 19 января 1922 года. т. Красин! Насчёт Ларина к решению Политбюро от 17.01. добавляю: 1. Держите его в Лондоне как можно дольше. 2. Если поверите хоть одной его цифре, прогоним со службы!!!!!!!! ( ... Это не Ленин, а я, юродивый и бестолковый наставил восклицательных знаков. Политбюро посылает Ларина в Лондон, а верить ему нельзя ни в коем случае!!!!!!!! Чувствую, чувствую, что этот пункт второй, самый главный пункт. А то, что не понимаю его - на то я и юродивый ). 3. Берегите его здоровье, лечите лучше, назначьте ответственного врача. 4. Займите его длительной литературной работой по немецким и английским материалам / если не знает, выучите английскому языку /. Пункты 1, 3 и 4 провести особо строго особо тактично. Пункт 2 - втройне строго. С ком. приветом Ленин. Помолчим хотя бы минутку. Одну минуту молчания. Ша! Они отменили желудок! Ха! Дураки. У сумасшедших ум надо отменять. Ум. Слово сумасшедшего. Решительного числа. Приказываю: порвите предыдущие страницы. Письма дедушки Ленина Молотову и Красину я выдумал. У меня был жар. Если же кто, не веря мне, пойдёт проверять в библиотеку - тот спел свою песенку на этом свете. Мои люди сидят в каждой книжке. В каждой газете, в каждой видеокассете. ... И всё-таки, если вы проникнете в библиотеку и там на самом деле окажется, что я ничего-ничего не выдумал, значит и вы автоматически становитесь патентованными сумасшедшими. Слово сумасшедшего. В этом случае немедленно звоните Господу Богу. Он умный человек и всегда знает, что делать. Дурацкого числа. Ку - ку. Ку - ку, говорю. Это я выдрал лист из истории моей якобы болезни . Хотите почитаю? Слушайте! Вчера ко мне заходил какой-то Иосиф Виссарионович. Наверное, это был сумасшедший. Попросил табаку сначала, а потом потребовал у меня паспорта с пропиской тех солдатиков, которые его якобы выносили из Мавзолея. Я стал искать паспорта, но не нашёл. Иосифу Виссарионовичу это не понравилось, и он обещал меня расстрелять , когда оба вылечимся. Ещё сказал, что думает навестить Верховный Совет последнего созыва. Он очень добрый. Жаль, что вы не слыхали его фамилию - Сталин. Дал мне брошюру. Сам писал. Я не поверил, потому что никогда не видел живого писателя. Он сказал, что у него очень много брошюр. Разговор у него какой-то чудной, с акцентом. Наверное, он узбек или эстонец. Не в этом дело. Есть и среди русских подлецы и душегубы. Ещё он мне говорил, что якобы возглавлял страну и будто бы его боялся сам Гитлер, а особенно давал перцу главврачам. Больше всего в жизни не любит членов Политбюро. Он всегда матерится, когда видит их по телеку. Ужасно любит рабочих , колхозников и трудовую интеллигенцию. Они его тоже. А не любит он каких-то врагов народа. Утверждал, что и после смерти не даст им житья. Ещё сказал, что в последнее время стал подозревать себя. Расследование поручил себе. Собирает материал. Сказал , что если подтвердится, что он враг народа, то рука не дрогнет. Лишь бы, говорит, я мне попался ... Чуть не забыл. Сталин сказал, что читал мои записки. Почему- то ему понравились только письма. Говорю тебе, говорит, как писатель писателю: записки уже пора печатать. Потом сказал вдруг, что он якобы видел Ленина и даже был его другом. Когда он вспомнил дедушку Ленина, я крикнул "Ларин" и потерял сознание .... Велосипеды Минского мотовелозавода портативны и удобны для перевозки в автобусах ... Родного числа. Я. Любого числа. Люблю языки. Учу очередной. Тем более, что товарищ Сталин похвалил записки. Правда, у тебя, говорит, современной лексики маловато. Ещё сказал , что сейчас какая-то перестройка идёт и якобы у неё свой язык. Послал Иосифа за свежимим газетами. Так и сказал: "Иосиф, ступай за телевизором!" Не хотелось Иосифу , а ничего не поделаешь, когда перед тобой Личность. Только заматерился на родном, мордовском , и притащил телевизор. ... Так, так, так. Не мешайте сосредоточиться. Пошло! Горбачёв. Перестройка. Ускорение. Чернобыль. Радиационная зона. Инфляция. Талоны на мыло. Кризис. Спид. Сталинщина. Геноцид. Нина Андреева. Прибалтика. Наркомания. Саюдис. Сахаров. Народный фронт. Массовые захоронения. Жертвы коллективизации. Черта бедности. Милосердие. Нагорный Карабах. Сумгаит. Фергана. Тбилиси. Ельцин. Стронций. Забастовки. Перемены в Восточной Европе. Статус государственного языка. Коротич. Огонёк. Коррупция. Гдлян-Иванов. Отмывание денег. Аппаратчики. Лигачёв. Плутоний. Расстрел царской семьи. Митрополит Филарет. Ленин - не икона. Гласность. Взяточничество. Проституция. Рыночные отношения. Экологическая катастрофа. Взрыв преступности. Риббентроп-Молотов (да, да, тот самый. Помните письмо о закрытии Большого Театра? Это ему. ) Кооперативы. Рэкетиры. "Взгляд". Заказное убийство. Президентское правление. Цезий. Кажется, запомнил все слова. Проверь меня, Иосиф! / Сбился / числа. Пришла. Наконец. С подарками. Удивился. Улыбается. Два журнала. Борьба. За публикацию. Требуеют ещё. Нравятся записки. К сожалению все называют мой "Плач" записками сумасшедшего. Думают, что я украл его у Гоголя. Другие говорят, что у Толстого. Не крал. Просто заголовок популярный. А будет ещё популярней. И вообще "Записки сумасшедшего" , это не заголовок, а жанр. К слову сказать, юродивые и сумасшедшие в таком же родстве как земляне и инопланетяне. Жалко сумасшедших. Есть свежие, самые последние новости. Я их не знаю. Не девятого ли ? Пришла. Боится. Не бойся. Люблю правду. Говори. Говорит. Редактор жёстким тоном просит писать мягче. Числа кончились. Я. Да, Я. Каждый интеллигентный человек - это Я. У нас так, у Личностей. Надо мягче - будет мягче. То, что я придумал - теоретически гениально. Пройдёт любой материал и в любое издание. Просто в этом случае начинайте с мягкого знака - Ь. Давайте проверим. Ь. Тайна. Понимаю, что смертельно рискую, доверяя вам важную информацию, но у меня нет выхода: в комнате, где я сейчас нахожусь, нет даже самого меня! Тс-с-с ... Осмотритесь по сторонам: убедились, что меня нет? Тогда начнём... . Помните, я сегодня рассказывал вам про моего дедушку? Про него сейчас все рассказывают, да все неуважительно, с подковыром ... . Кстати, вы положили полевые цветочки на его могилку? Нет?? Как нет? Чего нет?... Могилки нет??? ... Что же, по-вашему, он так и лежит, непохороненный? А-а-а-а!!! А вы меня не обманываете, убогого да юродивого? Боженька накажет, если обманываете. Мы, юродивые, у Бога в почёте. Как же так -- не похоронить мёртвое тело? Папенька похоронен, маменька похоронена, братья и сёстры да жена Наденька -- у всех, у каждого своя могилка есть ... Не боитесь, что я об этом расскажу и люди узнают, что мёртвое тело лежит не в могилке, а под стёклышком? Как? Все знают? Знают , и ходят смотреть?!.. Дайте мне сладкого петушка на палочке, дайте мне пряник, я догадался, кто эти люди, что ходят смотреть на мёртвое тело! Это дети и юродивые! Нормальный не пойдёт ... Ну, допустим, пойдёт ли президент Франции или скажем, Бисмарк, германский канцлер? А? Да и король не всякий сходит ... Испанский или шведский -- те точно не пойдут. Ладно, забудем об этом! А то вы меня сейчас так напугали! Сказать, что мне только почудилось? Да ведь вы всё равно не поверите... . Поверьте, поверьте же юродивому...: мне почудилось, будто вы сказали, что дедушка Ленин , как вот умер в двадцать четвёртом году, так по сей день и не похоронен. Тело будто бы под стеклом лежит, а люди будто бы идут и будто бы на это мёртвое тело смотрят!!! Ветеран холодной войны. Други , други мои! Вы чёрствые, бессердечные люди. Ни один из вас так и не поинтересовался, на чём же таком я трёкнулся? На Сталине? На Ленине? На перестройке? Нет, нет и нет! Меня контузило на холодной войне. Да, я ветеран Холодной войны. Любите парадоксы? Я тоже. Тогда внимание! Вот! Пламя холодной войны ... Вам нравится? Ещё бы. Пламя холодной ... А служил я только в её гвардейских частях. В педагогических, в исторических, в газетных и в телевизионных. Ах, какие незабываемые эпизоды! Помню, как после моего рассказал а уроке истории про Никиту Хрущёва, который не мог вынести ооновской фальши, один мальчик снял ботинок и стал колотить им по парте. Тогда я останавливаю рассказ и даю ему подзатыльник. Дети, помню, обрадовались и наперебой стали спрашивать, а почему же Хрущёву никто не дал подзатыльник?.. Во какая была она, Холодная! А газету взять ... А телевидение? ... Как мы любили обманутый американский народ ... английский народ ... японский народ ... шведский народ ... Я вот в Нью-Йорке работал. Бывало, снимешь бабушку с клюкой на фоне Эмпайра, так тебе коллеги , кто не завистливый, все руки отдавят в поздравлении. А бабушка эта десятилетиями будет бродить по нашим телекам ... Словом, в чёрном сундучке / в годы Холодной мы все называли его дипломатом / у меня лежит сорок наград из картонной бумаги красного цвета. "За заслуги в освещении ...", "За цикл контрпропагандистских ...", "За, за, за"... И что? Пошёл в магазин для ветеранов, стал в очередь. --Ваше удостоверение! -это продавщица. --А я ветеран Холодной войны! --Товарищи ветераны, помогите!- Ветераны помогли ей, бестолковой /ну попадётся же такая дура/ костылями меня да протезами... И правильно сделали. Только бы раньше надо ... Всё. Ша. Заболтались. Не мешайте работать. Где же вы теперь, дру-узья одно-о-полча-а-не... Из разговоров сумасшедших. ... Я сейчас в екатеринбургском подвале держу на руках больного мальчика. Это сынок мой, царевич Алёша. Вот его мама, сестрёнки, значит, дочки мои, вот наш доктор Боткин, слуги, повар и горничная. Комиссар сейчас дочитает бумагу и тут же станет в чёрном подвале ярко и громко ... ... Я с раздутым животом умираю от голода на лучшем в мире чернозёме. Надо успеть дожевать земляного червя. Украина, кормилица, что же это ты? - А ничого, трэба було исты до колгоспив ... Нэ ты одна, вас тут ще помрэ п'ять чи сим мильёнив ... А прыйдэ час, вы ше будэтэ вмыраты и вид радыации ... ... Синий колымский снег. Охранник стрелял с вышки, из пулемёта. Попал. Овчарка вылизывает изнутри мой череп... ... Я в толпе. Хрущёв на трибуне. - Воронежцы, через два года завалим страну мясом! За-ва-лим! Готовьте желудки! Как всегда ошибся Хрущёв. Не через два, а через пять лет, летом 1962 года ... из автоматов, в упор по толпе в Новочеркасске ... Мяса захотели ... ... Под музыку Шурочки Пахмутовой я считаю узбекские деньги. Я вообще всё люблю делать под музыку. Леонид Ильич тоже музыку любит. Если бы не любил, не подарил бы Америке Растроповича и Вишневскую. - В условиях развитого социализма, - это я параллельно работаю над докладом... ... Ночь. Огромный "Боинг". Аляска-Сеул. Рядом со мной ещё 268 человек. Заплакал и тутже успокоился ребёнок - наверное, снилось что-то страшное: волк или баба Яга. Мы - шпионы. Сейчас две ракеты вдребезги разнесут наше южнокорейское шпионское гнездо - и я очнусь только на дне Японского моря. Так, Юрий Владимирович? - Не надо упрощать, - говорит Андропов по-английски. ... Эх, Константин Устинович, товарищ Черненко! Да ты ведь среди них ангел небесный... Ну - ума не хватало. С кем не бывает. Мыло ведь и то в дефиците. А то - ум... Я уже в комнате. Стен по-прежнему нет. Где вы, стены? Ах, да - это же перестройка! Вот перестроим планету и станем инопланетянами. Тогда на Космос уже не надо будет тратиться, а значит, будет всего вдоволь. Сообщите об этом немедленно в Верховный Совет, а то мне не поверят, юродивому... Перед уколом. Боженька, что ты наделал со мной, с нами всеми! За что ты нас так наказал? Ведь ничего нет, чего бы мы не умели делать. Зачем же мы такие злые, убогие, бедные? Боженька, пожалей. Нас всех, весь наш народ пожалей, пожалуйста. Прости нас всех Христа ради. Мы все тебе будем молиться: от нищей бабушки-солдатки до Президента. Господи, ведь нет же на нас крови царевича Алексея, нет на нас проклятого тобой рукопожатия Риббентропа с Молотовым. Виноватые мы. Думаем, как сделать лучше, а получается хуже худого. Не надо ковать нас, как медь. Посмотри и ты увидишь, что каждый из нас - флейта. Хрупкая, певучая флейта... Прости нас Господи ... Эпилог. Всё проходит. Вот и меня выписали из сумасшедшего дома. По иронии судьбы моего лечащего врача звали Феликс Феликсович. Такие дела. Я верил каждому его слову, потому и поправился. Феликс Феликсович настрого запретил мне писать пьесы. Раньше бы я возмутился, назвал бы этот запрет ещё одной разновидностью диктатуры крокодилов, тайну которой я пытался разгадать, когда был больным. Но у доктора было доброе некрасивое бабье лицо мужского плана, я согласился с ним и оставил драматургию. Не знаю почему, но после больницы у меня хорошо пошли рекламные ролики. В сумасшедшем доме я познакомился с двумя рекламодателями. Они пережидали там очередной налёт властей на "паразитирующее на народной беде жульё". Сейчас мне хорошо. Снова работаю на телевидении. Начальники любят меня, ведь я крепко помогаю нашей телерадиокомпании. Отпуск на Колыме, подсолнечное масло из нефти, прокладки к водопроводным кранам, контактные линзы котам, - вспоминайте, вспоминайте же... . Это всё моя работа и ваши денежки. Мне теперь хорошо, а вот Лоре не очень. Женщине никогда не угодишь. Это точно. Вы согласны со мной? Желательно не отвечать на мой вопрос. ОГЛАВЛЕНИЕ Пролог 1.Письмо анонима министру. 2. Служебная записка. 3.Дописка от руки, сделанная человеком, нашедшим рукопись. 4. Зеркальце. 1986г. 5.Лаборатория писателя. Счастливое состояние. Часть первая. Драматург и его миры. 1. Метаморфозы в купе скорого поезда. 1986-1909г.г. 2. Урок партэтики. 5 октября 1925г. 3.Под стук колёс. Тайна картонной папки. 4. Схватка под водой. 1967, август. 5. Лаборатория писателя. Нужна другая эпоха. 6. Человек из Сент-Луиса. 1939, осень. 7. Лаборатория писателя. Опять цепочка. 8. "Войны теперь не объявляются, а начинаются..." 1939, декабрь. 9. Лаборатория писателя. Мечта маленького человека. 10. Наполеон Карлович. 1994, июль. 11. Под стук колёс. Ай да Драматург! 12. Лаборатория писателя. Хочу поставить спектакль на TV. 13.Под стук колёс. Он где-то здесь? 14. Жизнь и смерть Вечного Жида. 15. Под стук колёс. Сжечь рукопись? 16. Хроника мёртвой Совы в некрасивых офицерских сапогах довоенного фасона. 1995,январь. 17. Под стук колёс. Поворот ножа. 18. Лаборатория писателя. Страх. 19.Гондольер из генерального штаба или "Почётный европеец". 1996 год. 20. Под стук колёс. Всё же вспомнил меня! Часть вторая. Феликс Руф. 1. Здравствуй, Москва. 1939г. 2. Милая беседа. 1939год,октябрь. 3. Таня. 1940 год, январь. 4. Дописка от руки, сделанная человеком, нашедшим рукопись. 5. "Герман, хотели бы Вы быть мухобойкой?..." 6. Лаборатория писателя. Две медали. 7. Встреча в метро. 1941год, май. 8.В отделении милиции. 1941 год, май. 9.Лаборатория писателя. Чтобы прочитать, надо написать. 10. "Этого не может быть". 1941, конец мая. 11. Разговор с любителем изящной словесности. 1941год, начало июня. 12. Непрозвучавшая Рио-Рита. 1941год, 21-22 июня. 13. Под стук колёс. Параллельные миры. 14. Океанская прогулка. Август, 1941 год. 15. Под стук колёс. Был ли я на "Огасте"? 16. Дописка от руки. 17. Как писатель писателю. 1967, август. Часть третья. Мемуары ребёнка. Рассказ офицера КГБ. 1. Оазисы памяти. 2. Окающий военный. 3. Историческое одеяло. 4. Старая фотография. 5. Румыны. 6. Огонь. 7. Выходка моряка. 8. Голод. 9. 30 килограммов хлеба. 10. "Самый добрый мужик Америки." 11. Песня. 12. Серёжа Докторов. 13. 9 мая. 14. Мы въезжаем в север. Часть четвёртая. Побег из рукописи. 1. Под стук колёс. Кажется, я тоже писатель. 2. Четыре негра из Мозамбика. 1966 год. 3. Под стук колёс. Я догадался! 4. Лора самовольничает. 199... 5. "В Кейптаунском порту". 1953год. 6. Под стук колёс. Явление женщины. 1988 год. 7. Куропаты. 1988 год, июль. 8. Трое в купе. 199... 9. Побег из рукописи. 199... 10. Спасение. 199... 11. Встреча с Экзархом. 199 ... 12. Сны. 13. Кража в лаборатории писателя. 199... 14. В автобусе. 15. Выкраденные из лаборатории писателя черновые наброски. 16. Таня (пунктир жизни на войне и после) 17. Святая страстная ночь. 1944год, 8 сентября. 18. Феликс пытается стать драматургом. 199... 19. "Первый визит". (хроника странного дня в одном действии). 20. Ада пишет "Декларацию прав литературных персонажей" 199... 21. Лаборатория писателя. Когда не пишется. Часть пятая. Сталин. 1. "Хочешь быть замшелым сталинистом, Власик?" Сон Феликса и Ады. 2. "В подземном переходе". Продолжение сна. 3. Феликс и Ада смотрят второе действие спектакля "Почём крокодилы?" Продолжение сна. 4. Спектакль продолжается. Продолжение сна. 5. Ностальгия. 199... 6. После спектакля. 199... 7. Плач юродивого. Вчера, теперь и всегда. Эпилог. 1 355