Под луной в старом заброшенном портовом складе спят дети. Когда-то здесь было море. Волны то с грохотом разбивались, то нежно лизали огромные черные камни в фундаменте здания. Под причалом, там где раньше плескалось море, спят дети, залитые желтым светом луны. К этой изъеденной морем и ветром дощатой пристани причаливали раньше бесчисленные парусники, порой огромные, каких-то немыслимых расцветок, чтобы заполнить свои трюмы. И отсюда уходили они, тяжело груженые, навстречу опасности морских дорог.
Тогда перед складом простиралась таинственная гладь океана, и ночи здесь были темно-темно зеленые, почти черные, того загадочного цвета, каким бывает море после захода солнца.
Теперь ночи здесь светлые. Белый морской песок делает их такими. На многие метры простирается теперь перед складом песчаная полоса пляжа. Под причалом уже не бьется волна: всем завладел песок. Медленно, шаг за шагом отвоевывал он все новые и новые территории. И море отступило. Не причаливают больше к этой пристани разноцветные парусники, не работают мускулистые негры, словно сошедшие со старинной гравюры. И не поет больше на старом причале свою песню тоскующий по родной земле моряк. Белый, белый песок простирается перед складом. И уже никогда больше не заполнится этот огромный склад тюками, мешками и ящиками. Люди оставили его. Так и стоит он, заброшенный, полуразрушенный, - черная точка на белом полотне песка.
Долгие годы единственными обитателями склада были крысы. Они с визгом
носились друг за другом, грызли массивные деревянные ворота и чувствовали себя здесь безраздельными хозяевами. Как-то в поисках убежища от дождя и ветра туда забрел бездомный пес. Первую ночь он совсем не спал, охотясь на бегающих крыс. Он провел там несколько ночей, воя перед рассветом на луну. К этому времени часть кровли обвалилась и лунный свет свободно лился внутрь на толстые доски настила. Но бродячий пес не привык к постоянному жилью и скоро ушел искать пристанище в другом месте: в темноте пустого подъезда, под аркой моста, у теплого тела суки.
И опять хозяйничать здесь стали крысы, пока заброшенный склад не попался на глаза капитанам песка. К тому времени ворота уже сорвались с петель, и кто-то из капитанов, обходя однажды свои владения (ведь все побережье байянской гавани, впрочем, как и сам город, принадлежит капитанам песка), забрался внутрь. Он сразу сообразил, что гораздо удобнее ночевать здесь, чем на голом песке или под причалами других складов, откуда в любую минуту может смыть волной. И с этого дня большая часть капитанов песка спит в старом портовом складе, под желтой луной, в компании с крысами. Впереди - громады песка, белизна без конца и без края.
Вдали бьется о берег море. Сквозь дверной проем видны огни причаливающих и покидающих порт кораблей, сквозь дырявую крышу - звездное небо и луна, освещающая пристанище "капитанов". Вскоре они перетащили сюда свои пожитки. Странные вещи появились тогда в складе. Впрочем, не более странные, чем эти ребята, мальчишки всех возрастов и цветов кожи от 9 до 12 лет, которые спят на полу или прямо на песке, под причалом, не обращая внимания ни на ветер, что завывая , кружит по бараку, ни на проливной дождь. Зато с каким вниманием всматриваются они в сигнальные огни кораблей, с какой жадностью ловят слова доносящихся с парусников песен ...
Здесь вы найдете и вожака песчаных капитанов, Педро Пулю. Это прозвище он получил рано - в пять лет. От полицейской пули погиб его отец. Матери своей он не знал. Сейчас Педро пятнадцать. Уже десять лет бродяжничает он по улицам Баии, изучив ее вдоль и поперек. Сейчас в городе нет ни одного переулка, магазина или кафе, о которых ему не было бы известно. Когда он попал к капитанам песка (в то время только что построенный порт притягивал к себе всех беспризорников города), вожаком у них был Раймундо по прозвищу Кабокло[1], здоровый меднокожий мулат. Но недолго пробыл Раймундо вожаком песчаных капитанов. Педро Пуля был гораздо решительнее и умнее, мог лучше спланировать "дело", умел с каждым наладить контакт. Он был прирожденным лидером: какая-то особая сила светилась в его глазах, звучала в голосе. Однажды они сцепились. На свою голову Раймундо выхватил нож и полоснул Педро по лицу (след этой битвы остался у него на всю жизнь). А поскольку Педро был безоружен, ребята встали на его сторону и положили конец драке. Все понимали, что этим дело не кончится, и стали ждать реванша. И не ошиблись. Однажды вечером Раймундо хотел задать трепку Бузотеру. Педро вступился за негритенка, и драка началась. Впервые песчаные дюны пристани стали свидетелями столь грандиозного сражения, Раймундо был намного выше и старше. Однако Педро Пуля, с развевающимися белокурыми волосами и багровым шрамом на лице, обладал необыкновенной ловкостью, и с этого дня Раймундо утратил не только лидерство над капитанами, но и сами песчаные пляжи . Вскоре он нанялся матросом на какой-то корабль и навсегда покинул Баию.
Все безоговорочно признали Педро Пулю вожаком, и скоро город услышал о капитанах песка - беспризорных мальчишках, промышляющих воровством. Их было около сотни (точнее не знал никто), и почти половина ночевала в развалинах бывшего портового склада. Оборванные, грязные, полуголодные, дерзкие, то и дело сыплющие ругательствами, с неизменным окурком в зубах, они были настоящими хозяевами города, в совершенстве знавшими и беззаветно любившими его, они были его поэтами.
НОЧЬ КАПИТАНОВ ПЕСКА
Величественная мирная ночь спустилась на Баию. Она пришла с моря, окутала парусники, форт и волнолом, простерлась над холмами и куполами церквей. Колокола не поют уже "Аве Мария": время службы давно прошло. Склад отчетливо выделяется на белом фоне песка, хранящего следы "капитанов", собравшихся к этому часу в своем убежище. С такого расстояния слабо мерцающий свет фонаря над входом в таверну "Приют моряка" едва различим. Резкий холодный ветер бьет в лицо, поднимает песчаные вихри, сбивает Жоана Длинного с ног. Он идет согнувшись, с трудом преодолевая сопротивление ветра, и его рубашка надувается пузырем и бьется на ветру, как парус рыбачьей лодки. Жоан - высокий и сильный негр с короткой курчавой шевелюрой и стальными мускулами. Он самый высокий и сильный в банде, хотя ему только тринадцать лет, четыре из которых он пользуется абсолютной свободой, бродяжничая с капитанами песка по улицам Баии. В тот самый день, когда его отец, здоровенный ломовой извозчик, попал под грузовик, пытаясь перевести лошадь на другую сторону улицы, Жоан решил не возвращаться домой. Перед ним лежал загадочный город, и он отправился завоевывать его. Город Баия, языческий и благочестивый: почти такой же таинственный , как само зеленое море. И Жоан Длинный не вернулся в лачугу на холме.
В девять лет он попал к капитанам песка, когда вожаком был еще Раймундо
и о них мало кто знал, потому что Кабокло не любил рисковать. Очень скоро Длинный стал одним из главных в банде, и его никогда не забывали позвать на совет, где обсуждалось очередное "дело". Но не потому, что он был хорошим организатором или отличался живым умом. Напротив, всякий раз, когда приходилось шевелить мозгами, у него от напряжения болела голова. Зато каким огнем загорались его глаза, когда при нем обижали слабых. Тогда у него сами собой сжимались кулаки, и негр не раздумывая бросался в драку, как бы ни велики были силы противника. В любом случае его огромная физическая сила внушала страх, и с ним не решались связываться.
Хромой говорил про него:
- Этот негр глуп, как пробка, но силища, как у быка.
Зато малыши, с опаской вступавшие в шайку, видели в нем самого надежного своего защитника. Педро, вожак, тоже любил его и прислушивался к его мнению. И Жоан Длинный знал, что вовсе не своей силой заслужил он дружбу Пули. Педро считал негра добрым и не уставал повторять:
- Ты хороший парень,Длинный. Ты лучше нас всех. Ты мне нравишься, и хлопал Жоана по плечу, чем очень смущал его.
Жоан Длинный торопится в склад, сгибаясь под порывами ветра. Ветер хочет помешать ему, бросает в лицо песок. Он возвращается из "Приюта моряка", куда зашел выпить стопку кашасы[2] с Божьим Любимчиком[3], вернувшимся сегодня с уловом из южных морей. Божий Любимчик-самый знаменитый капоэйрист[4] города. Кто в Баии не знает и не уважает его? В искусстве ангольской капоэйры[5] нет ему равных, никто не может соперничать с ним, даже Зе Задира, оставивший о себе громкую славу в самом Рио де Жанейро. Божий Любимчик поделился с ним последними новостями и пообещал на следующий день появиться в складе, чтобы продолжить уроки капоэйры, которые берут у него Педро Пуля, Кот и сам Длинный. Подходя к складу, Длинный закуривает сигарету. Ветер тут же заметает следы его больших ног. Негр думает, каково приходится тем, кто вышел в море в эту штормовую ночь. Жоан Длинный проходит под причалом - ноги вязнут в песке - стараясь не потревожить тех, кто уже заснул, заходит в склад. Несколько минут нерешительно осматривается, пока не замечает Профессора. Вот он там, в самом дальнем углу барака, читает при свете свечи. Пламя колеблется на ветру, вот-вот погаснет. Жоан Длинный думает, что света от этого огарка даже меньше, чем от фонаря "Приюта моряка", и что Профессор совсем испортит глаза, читая книги с такими мелкими буковками. Жоан Длинный идет к Профессору, хотя сам он спит у входа, как сторожевой пес, и нож у него всегда под рукой - мало ли что случится. Осторожно обойдя спящих, Жоан садится на корточки рядом с Профессором, долго наблюдает за ним. А тот настолько поглощен книгой, что ничего вокруг не замечает .
Жоан Жозе, по прозвищу Профессор, с того самого дня, когда стащил сборник рассказов из библиотеки одного дома на Барре[6], не упускал случая стянуть очередную книгу. Но он никогда не продавал их, а прятал в своем углу под кирпичами, чтобы не изгрызли крысы. Он читал книги запоем, с какой-то лихорадочной, почти болезненной страстью. Ему хотелось знать обо всем на свете. И часто долгими вечерами он рассказывал капитанам удивительные истории о моряках и путешественниках, о легендарных храбрецах и героях. Взволнованные его рассказами, еще пристальнее всматривались мальчишки в морскую даль, в огни на холмах загадочного города. И такая жажда героических подвигов и приключений светилась в этих живых глазах! Из всех капитанов только Жоан Жозе умел бегло читать, хотя пробыл в школе всего полтора года. Книги разбудили его воображение, и, может быть, он единственный из всех сознавал героику их собственной жизни. За эти знания, за умение интересно рассказывать Профессора уважали в группе. Но многое знание рождает многие печали. Поэтому,наверное, с такой грустью смотрели из-под черной челки его близоруко прищуренные глаза. Жоан Жозе был прозван Профессором за умение показывать фокусы с платком и монеткой (ему как-то попалась книга с описанием несложных трюков). Но, наверное, настоящее чудо он совершал, когда своими рассказами, иногда прочитанными в книгах, а чаще придуманными, он переносил слушателей в другие миры, и живые глаза капитанов сверкали, как самые яркие звезды в небе Баии. Педро Пуля ничего не решал не посоветовавшись с ним, и часто как раз воображение Профессора подскаэывало наилучший план ограбления. Но никто тогда и представить не мог, что спустя годы, именно ему суждено будет рассказать своими картинами, которые потрясут всю страну, историю жизни капитанов и многих других людей, всех тех, кто боролся и страдал.
Может быть, это известно лишь дон' Анинье[7], матери святого[8] на террейро[9] Крус де Опо Афонжа, потому что она узнаёт о будущем от самой богини Ийа[10], гадая на ракушках в грозные штормовые ночи.
Жоан Длинный долго смотрел, как читает Профессор. Ему самому эти буквы ничего не говорили. Его взгляд перебегал с книги на колеблющееся пламя свечи, а оттуда - на растрёпанную шевелюру Профессора. Наконец ему это надоело, и он спросил своим глубоким теплым голосом:
- Интересная, Профессор?
Только тут, оторвавшись от книги, Профессор заметил негра, самого пылкого своего почитателя, и хлопнул его плечу:
- Отличная история, Длинный. - Глаза Профессора сверкали.
- О моряках?
- О таком же негре как ты. Вот это молодчина!
- Расскажешь?
- Когда кончу читать - расскажу. Увидишь, какой это был негр...
И снова уткнулся в книгу. Жоан Длинный зажег дешевую сигарету, другую молча протянул Профессору и курил, сидя на корточках, словно охраняя покой товарища.
В складе смеялись, разговаривали, спорили. В этом гуле Жоан Длинный ясно различал голос Хромого, гнусавый и резкий. Хромой громко говорил, много смеялся. Он был разведчиком в банде, мог проникнуть в приличный дом и остаться там на неделю, притворяясь мальчиком из хорошей семьи, потерявшим своих родителей в огромном враждебном городе. Хромой с детства приволакивал ногу, из-за чего и получил своё прозвище. Но этот физический недостаток помогал ему разжалобить добродетельных сеньор. Да и у кого не дрогнет сердце, когда увечный мальчик, такой испуганный и несчастный, стоит у твоих дверей, моля о куске хлеба и пристанище на одну ночь.
Сейчас посреди барака Хромой высмеивал Кота, который потратил целый день на то, чтобы украсть массивное кольцо с камнем винного цвета, оказавшимся подделкой, ничего не стоящей стекляшкой.
Ещё неделю назад Кот во всеуслышание объявил:
- Видел я, братцы, здоровое кольцо, прямо, как у епископа. Отлично будет сидеть у меня на пальце. Шикарная штучка. Сами увидите, когда я его уведу.
- В какой-же витрине эта драгоценность?
- У одного фраера на пальце. Этот толстяк ездит каждый день на трамвае из Бротас на Байшу-ду-Сапатейро.
И Кот не успокоился, пока не добился своего: в трамвайной давке в час пик ему удалось не только снять кольцо, но и улизнуть в суматохе, хотя хозяин перстня почти сразу спохватился. Очень довольный, Кот показал надетое на палец кольцо.
Хромой рассмеялся:
- Рисковать головой из-за такого дерьма. Ведь вещица-то дрянь.
- Ну и что? Лично мне оно нравится.
- Ты настоящий осел. У барыги за него и гроша ломаного не дадут.
- Зато как смотрится! Может, подцеплю на него какую-нибудь цыпочку.
Кот имел ввиду, конечно, женщину, и остальные поняли это, хотя самому
старшему едва исполнилось шестнадцать. Очень рано узнавали капитаны песка тайны любви.
Появление Педро Пули предотвратило назревавшую драку, спорщики разошлись. Только Хромой всё никак не мог успокоиться, с усмешкой цедил сквозь зубы что-то язвительное в адрес Кота. От этого занятия его отвлек Педро, позвав вместе с Длинным и Профессором на совет.
... Какое-то время все четверо сидели молча. Хромой, смакуя, курил бычок дорогой сигары. Жоан Длинный вглядывался вдаль, туда, где в дверном проёме за кромкой песка виднелась узкая полоска моря.
Наконец Педро Пуля сказал:
- Сегодня я говорил с Гонзалесом, хозяином 14-го ломбарда...
- Что, ему опять нужна золотая цепочка? В прошлый раз... - не дал ему договорить Хромой.
- Нет, сейчас ему нужны шляпы. Только фетровые. Соломенные не подходят, на них нет спроса. И ещё...
- Чего ещё ему надо? - снова вмешался Хромой.
- Он говорит, что слишком поношенные тоже не нужны.
- Много хочет. Если бы хоть платил, как следует.
- Ты же знаешь, Хромой, Гонзалес - парень надежный, трепаться не станет. Может, платит он и не больно хорошо, зато нем, как могила. Из него и крючком ничего не вытянешь.
- Но платит-то он всего ничего. А трепаться не в его интересах. Если раскроет рот, то никакая "лапа" не вытащит из тюряги.
- Ладно, Хромой, не хочешь участвовать в деле, уходи, не мешай нам обмозговывать всё как следует.
- Да, нет, я не отказываюсь. Просто я думаю, не стоит связываться с этим мошенником-гринго[11]. Но если ты хочешь...
- На этот раз он обещал заплатить лучше. Это дело выгодное. Только шляпы должны быть фетровые и новые. Вот ты, Хромой, и занялся бы этим с кем-нибудь из ребят. Завтра вечером сюда придет человек Гонзалеса и принесет деньги.
- Хорошее место для этого - кинотеатр. - сказал, обернувшись к Хромому, Профессор.
- Нет, уж лучше на Витории. - презрительно хмыкнул Хромой. - Там публика шикарная. Полчаса - и шляпы обеспечены.
- Охраны там тоже хватает.
- Дворника испугался? Если б хоть легавые... А дворник - это так, в догонялки поиграть. Идешь со мной, Профессор?
- Иду. Да мне и самому нужна шляпа.
Педро Пуля подвел итог:
- За операцию отвечаешь ты, Хромой. Бери, кого хочешь, только Длинного и Кота оставь - мне они завтра нужны для другого дела. - Педро повернулся к Длинному. - Это дело Божьего Любимчика.
- Да, он мне говорил. И ешё сказал, что придет завтра на капоэйру.
Хромой уже собрался уходить (он хотел обсудить с Фитилем, кого они возьмут завтра с собой за шляпами), когда Педро напомнил ему:
- Слушай, Хромой, предупреди ребят: если кто-то засыплется, пусть смывается в другую сторону. Не вздумайте привести сюда хвост.
Педро попросил у Длинного сигарету и отправился на поиски Кота, чтобы обговорить завтрашнее дело. Вернувшись, он лег рядом с Профессором, который опять уткнулся в книгу, и читал до тех пор, пока свеча не догорела и темнота окутала барак. Жоан Длинный не спеша пошел на свое место и лег у двери с кинжалом за поясом.
Хромой нашел Фитиля в его углу. Фитиль был очень худым и высоким, с изможденным желтоватым лицом, глубоко запавшими глазами и большим неулыбчивым ртом. Для начала Хромой язвительно поинтересовался, успел ли Фитиль помолиться, и только потом приступил к делу. они обсудили, кого возьмут завтра с собой, наметили план действий и разошлись.
Фитиль отправился на свое обычное место. Он обосновался в углу барака, где аккуратно разложил свои пожитки: старое одеяло, подушку, украденную из отеля, куда он проник, поднося чемоданы какому-то туристу, брюки, которые надевал по праздникам с линялой, но довольно чистой рубашкой. К стене маленькими гвоздиками были прибиты два образка: один - святого Антония с младенцем Иисусом на руках (христианское имя Фитиля было Антонио, и он слышал, что его святой был бразильцем), а другой - Богородицы Семистрельной с пронзенной стрелами грудью. За эту иконку был засунут увядший цветок. Убедившись, что цветок уже ничем не пахнет, Фитиль положил его в ладанку, которую носил на груди, а из кармана старого пиджака достал красную гвоздику, сорванную в одном саду прямо на глазах у сторожа, в этот неопределенный час на границе дня и ночи, когда сумерки стирают очертания предметов. Фитиль засунул цветок за иконку и, не сводя с Богородицы благоговейного взгляда, опустился на колени. Вначале капитаны, видя, как Фитиль молится, стоя на коленях, смеялись, но потом привыкли и перестали обращать внимание. Фитиль начал молится. Он побледнел и осунулся, и эта недетская суровость, простертые к иконе худые руки ещё больше усиливали его сходство с юным аскетом. Его лицо излучало какое-то необыкновенное сияние, а в голосе слышались интонации и волнение, непонятные его товарищам. Словно он был в каком-то ином мире и видел перед собой не старый разрушенный склад, а саму Деву Марию. И молитва его не была заучена по катехизису, она была проста и шла из самого сердца: он просил Богородицу помочь ему поступить в тот колледж, где учат на священников.
Вернулся Хромой, чтобы обсудить кое-какие детали завтрашней операции. Он хотел было отпустить очередную шуточку и посмеивался, предвкушая, как разозлится этот святоша. Но увидев простертые к небу руки. отрешенный взгляд, восторженное выражение лица (Фитиль словно светился счастьем), Хромой замер, язвительная ухмылка сбежала с губ, он следил за Фитилем почти со страхом, охваченный каким-то странным чувством, в котором были и зависть и отчаяние. Хромой смотрел, как зачарованный. Фитиль не двигался, только губы слегка шевелились. Хромой привык насмехаться над Фитилем, как и над всеми остальными ребятами: даже над Профессором, которого любил, даже над Педро Пулей, которого уважал. У новичка, попавшего к капитанам, сразу складывалось о нем самое нелестное мнение, потому что Хромой тут же награждал его прозвищем, высмеивая какую-нибудь фразу или жест. Он издевался надо всем на свете, часто лез в драку. Многие считали его очень жестоким. Однажды он долго мучил забравшуюся в склад кошку. В другой раз ударил ножом официанта только за то, что тот не хотел отдавать жаренную курицу. Когда на ноге у него образовался нарыв, он хладнокровно разрезал его перочинным ножом и выдавил на виду у всех. Многие не любили его, но те, кому удалось преодолеть неприязнь и подружится с Хромым, говорили, что он неплохой парень. Просто он острее других переживал их общее сиротство и загонял эту боль в глубину своего сердца. Эти шуточки, громкий смех были его спасением - так он пытался убежать от своей тоски. Сейчас Хромой, затаив дыхание, наблюдал за Фитилем, поглощенным молитвой. На лице молящегося застыло какое-то странное выражение, вначале Хромой подумал, что это счастье или радость. Но, поразмыслив, решил, что это иное, неведомое ему чувство, название которому он вряд ли сможет подобрать. У него самого никогда не возникало потребности помолиться, обратится к богу, о котором часто рассказывал приходивший падре Жозе Педро. Возможно, потому, что не нужно ему вечное блаженство на небесах. Он хотел счастья, хотел радости в этой жизни, на земле. Хотел убежать от горя, от душившей их нищеты. Правда, у капитанов была безграничная свобода уличных мальчишек. Зато никто никогда не погладил их по голове, не сказал доброго слова. Фитиль искал счастья на небе, в иконах, увядших цветах, которые он приносит Богородице, как романтический влюбленный - своей невесте. Но Хромой не понимал, как можно довольствоваться этой жалкой заменой. Он хотел - и немедленно - чего-то, что сделало бы его счастливым, освободило от необходимости смеяться над всем и вся, спасло от тоски, от непрошенных слез дождливыми зимними ночами. Но того, в чем находит утешение Фитиль, ему не нужно. Ему хотелось радости, хотелось, чтобы кто-нибудь погладил его по голове, заставил своей любовью забыть увечье и долгие годы (может быть, это были всего лишь месяцы или недели, но Хромому они казались годами), когда он скитался в одиночестве по улицам города. Его толкали прохожие, гнали дворники, били старшие мальчишки.
У него никогда не было семьи. Раньше он жил в доме булочника, которого называл "крестный", и который часто его бил. Хромой убежал оттуда, как только понял, что бегство - это свобода. Он голодал, однажды попал в тюрьму. Он мечтал о ласке, о том, чтобы кто-то нежно провел рукой по его лицу и прогнал прочь воспоминания о той ночи в тюрьме, когда пьяные солдаты заставляли его, хромого, бегать по камере, подгоняя длинными резиновыми дубинками. Раны на спине затянулись, но боль в душе жива до сих пор. Он бегал тогда по камере, как затравленный собаками зверь. Больная нога отнималась, и дубинка гуляла по его спине всякий раз, когда он падал от усталости. Сначала он горько плакал, но потом, неизвестно почему, слезы высохли. Наступил момент, когда силы оставили его, он повалился на пол, истекая кровью... И по сей день он не может забыть, как веселились солдаты и как смеялся тот человек в сером жилете с дорогой сигарой в зубах.
Потом он попал к капитанам песка (его привел Профессор, встретив на скамейке в парке) и остался с ними. Очень скоро он выдвинулся, потому что умел, как никто, изображать неизбывное горе и дурачить богатых сеньор, в чьи дома наведывались потом капитаны, прекрасно осведомленные обо всех обитателях и о том, где хранятся ценности. А Хромой испытывал истинное удовольствие, представляя себе, какими словами ругали его сердобольные сеньоры, приютившие бедного сироту. Так он мстил им, потому что его сердце было полно ненавистью. Подсознательно ему хотелось иметь бомбу (вроде той, о которой однажды рассказывал Профессор), чтобы стереть с лица земли весь город. Тогда он был бы счастлив. Но, может быть, для счастья ему нужно было совсем другое - чтобы нашелся кто-нибудь, например, седая сеньора с нежными руками, которая прижала бы его к груди, погладила по лицу и освободила от тюремных кошмаров. Тогда он узнал бы, что такое счастье, тогда ушла бы из сердца ненависть. И он не испытывал бы больше презрения и злобы к Фитилю, который с помощью веры убегает из мира страданий в чудесный мир рассказов падре Жозе Педро.
До Хромого долетают возбужденные голоса, нарушая воцарившуюся в складе тишину. Хромой вздрагивает. Фитиль по-прежнему молится, не замечая ничего вокруг. Хромой бросает ему в спину смешок, потом пожимает плечами, решив отложить разговор на завтра. В склад вошли четверо мальчишек, громко обсуждая свои похождения. Хромой не хочет ложиться, он боится своих снов. Поэтому он идет навстречу четверке, просит закурить, отпускает язвительные замечания насчет их хвастливых рассказов:
- Ну кто поверит, что такие сосунки, как вы, способны снять девчонку. Наверняка это был переодетый гомик.
Те кипятятся:
- Ты что, придурок? Если не веришь, пойдем завтра с нами. Сам увидишь, какую шикарную штучку мы отхватили.
Хромой язвительно смеется:
- Я не люблю педерастов, - и идет дальше по складу.
Кот ещё не спит. Он всегда уходит после одиннадцати. Среди капитанов только Кот тщательно следит за своей одеждой. Когда он появился в складе, белокожий, с нежным румянцем, Сачок попытался заполучит его. Но уже тогда Кот отличался необыкновенной ловкостью и попал к капитанам не из хорошей семьи, как думал Сачок, а из банды беспризорников, обитающих под мостами Аракажу. Путь до Баии он проделал на крыше товарняка. Коту шел пятнадцатый год, он отлично знал жизнь уличных мальчишек и сразу понял, что на уме у Сачка, и почему этот некрасивый приземистый мулат так предупредителен с ним: угостил сигаретой, поделился ужином и предложил прогуляться по городу. Потом они стащили пару новых ботинок из обувной лавки на Байша ду Сапатейро. Сачок сказал:
- Не волнуйся, я знаю, где их пристроить.
Кот оглядел свои старые башмаки:
- Я хочу взять их себе. Мне нужны новые.
- Да у тебя и эти хорошие, - удивился Сачок, который очень редко надевал ботинки, и в тот вечер тоже был босиком.
- Я отдам тебе твою долю. Сколько ты хочешь?
Сачок внимательно посмотрел на него. Кот был в рваном пиджаке, но при галстуке и даже - подумать только - в носках!
- Хочешь шикарно выглядеть, да? - улыбнулся Сачок.
- Эта жизнь не по мне. Я рожден для большого света, - повторил Кот фразу, услышанную однажды от какого-то коммивояжера в Аракажу.
Сачок решил, что Кот очень хорош собой. И, хотя в его красоте не было ничего женственного, он определенно нравился Сачку, которому, кроме всего прочего, не везло с женщинами, потому что он, невысокий, сутулый, казался гораздо моложе своих 13 лет. Кот же в свои четырнадцать был высок, и над верхней губой у него появился нежно лелеемый пушок.
В эту минуту Сачок действительно любил его и поэтому сказал:
- Можешь взять их себе. Дарю.
- Замётано. Не беспокойся, за мной не пропадет.
Сачок тут же решил воспользоваться обстоятельствами и начал наступление. Он попытался погладить Кота по бедру, но тот ловко уклонился. Кот усмехнулся про себя, но ничего не сказал. Сачок решил не настаивать, чтобы не испугать мальчишку. Он ничего не знал о Коте и представить себе не мог, что тот разгадал его игру.
Они бродили по городу, любуясь вечерней Баией (Кот был поражен!), и около одиннадцати вернулись в склад. Сачок представил Кота Педро Пуле и отвел в свой угол:
- У меня есть одеяло. Обоим места хватит.
Кот улегся. Сачок растянулся рядом. решив, что Кот уснул, Сачок одной рукой обнял его, а другой начал стягивать штаны. В мгновение ока Кот уже был на ногах:
- Ты ошибся, приятель, я настоящий мужчина.
Но Сачок уже ничего не видел, его ослепляло желание овладеть белым телом Кота, зарыться лицом в его кудри, ощутить крепкую плоть его бёдер. И он бросился на Кота, намереваясь опрокинуть его и овладеть силой. Но Кот ловко увернулся, поставил подножку, и Сачок грохнулся носом об пол. Вокруг них уже собралась толпа.
Кот объяснил:
- Он решил, что я гомик. Ну и придурок же ты.
И, захватив одеяло Сачка, ушел спать в другое место. Какое-то время они были врагами, но потом помирились. И теперь, когда Коту надоедает какая-нибудь девчонка, он уступает её Сачку.
Как-то вечером Кот прогуливался по улице, где обитают определенного сорта женщины. Его волосы блестели от дешевого бриллиантина, вокруг шеи был повязан галстук. Он шел развязной походкой, насвистывая, явно подражая замашкам профессионального сутенера. Женщины разглядывали его и одобрительно улыбались:
- Посмотрите-ка на этого петушка. Интересно, что ему здесь нужно?
Кот отвечал на улыбки и шел дальше. Он надеялся, что какая-нибудь позовет его в свою постель. Но бесплатно. Платить он не собирался. Не только потому, что в кармане звенела одна мелочь, просто капитаны песка не привыкли платить женщинам. У них хватало молоденьких негритянок для забав на берегу.
Проститутки без стеснения разглядывали Кота. Им нравился этот красивый
юнец с задатками альфонса, и многие хотели бы заняться с ним любовью,
но им надо думать о завтрашнем дне, о куске хлеба и крыше над головой, а в это время появляются клиенты с деньгами. Вот почему женщины не приглашали Кота, ограничиваясь смехом и шуточками. Они чувствовали, что из него выйдет один из тех проходимцев, которые отбирают у женщин деньги, награждая взамен оплеухами, но они же скрашивают им жизнь, даря любовь. Многие хотели бы стать первой женщиной этого столь юного мошенника. Но было десять вечера - час мужчин, которые платят за любовь. И Кот без толку бродил по улице из конца в конец. Тут-то он и увидел впервые Далву. Она шла по улице, кутаясь, несмотря на летний вечер, в меховой палантин. Она прошла мимо, даже не взглянув на Кота. Это была женщина лет тридцати пяти с крепким телом и очень чувственным лицом. Кот тут же потерял голову. Он пошел за нею следом, видел, как она вошла в дом, даже не оглянувшись. Кот не уходил, ждал, что будет дальше. Вскоре она появилась в окне. Кот стал расхаживать взад-вперед под её окном, но Далва не обращала на него никакого внимания. Вскоре какой-то старик принял её приглашение и вошел в дом. Кот ждал. Но, даже когда старикашка вышел, стараясь остаться незамеченным, она не появилась. Вечер за вечером возвращался Кот на свой пост, чтобы только увидеть её. Теперь на все добытые деньги он покупал поношенную одежду, чтобы произвести впечатление на Далву.
Коту природой дано было особое изящество, характерное для карточных шулеров и альфонсов. Оно проявлялось скорее в походке, манере носить шляпу, умение небрежно завязывать галстук, чем в выборе одежды. Кот хотел во что бы то ни стало завоевать Далву. Он страстно мечтал о ней, как голодный - о куске хлеба, как умирающий от жажды - о глотке воды. Кот уже не откликался на зов других женщин, когда, после полуночи, заработав на завтрашний день, они искали юной любви маленького мошенника. Только однажды он принял предложение, но лишь для того, чтобы побольше разузнать о жизни Далвы. Оказалось, у неё есть любовник, флейтист из ресторана, который отбирает у неё деньги и устраивает колоссальные попойки, мешая работать проституткам всего дома.
Кот каждый вечер возвращался на свой наблюдательный пост. Далва ни разу даже не взглянула на него. Но он только сильнее любил её. Он томился мучительным ожиданием примерно до половины первого ночи, когда появлялся флейтист, целовал сидящую у окна Далву и заходил в темный подъезд. Тогда Кот возвращался в склад, и каждый раз в голове у него вертелась одна и та же мысль: а вдруг однажды флейтист не придет? Вдруг он умрет?.. Флейтист - парень хлипкий, наверное с ним нетрудно справиться. Так думал Кот и крепко сжимал рукоятку своего ножа.
И вот однажды флейтист не пришел. В эту ночь Далва бродила по улицам, как безумная, вернулась домой поздно, мужчин не принимала и сейчас стоит у окна, хотя уже давным-давно пробило двенадцать. Улица постепенно пустела, вскоре они остались вдвоем: Кот на улице и Далва у окна. Кот понимал, что эта ночь - его, и ликовал в душе. Далва была в отчаянии. Кот стал прохаживаться под её окнами. Наконец женщина заметила его и подозвала жестом. Он тотчас подошел, улыбаясь.
- Послушай, мальчик, это ты стоишь каждую ночь на углу?
- На углу - это точно, я. А что касается мальчика...
Она улыбнулась невесело.
- Сделай одолжение... Я хочу кое о чем тебя попросить... - но потом передумала и махнула рукой.
- Хотя нет, ты наверняка ждешь свою подружку и не станешь терять время попусту.
- Да нет, отчего же... Та, кого я жду, сегодня не придет.
- Тогда, сынок, сходи на улицу Руя Барбозы. Дом 35. Найди там сеньора Гастона. Он живет на втором этаже. Скажи, что я его жду.
Никогда ещё Кот не испытывал такого унижения. Сначала он решил никуда не ходить и больше не видеть Далву. Но потом ему захотелось увидеть человека, у которого хватило духу бросить такую красивую женщину. Он нашел нужный дом (грязное многоэтажное здание), поднялся по лестнице на второй этаж и спросил у дремавшего в коридоре мальчишки, в какой комнате живет сеньор Гастон. Комната оказалась в конце коридора. Кот постучал. Дверь открыл флейтист. Он был в кальсонах, а на кровати Кот заметил какую-то женщину.
- Я от Далвы, - сказал Кот.
- Скажи этой шлюхе, чтоб она наконец оставила меня в покое. Во как она мне осточертела! - он провел ребром ладони по подбородку. Из комнаты раздался голос женщины:
- Кто этот сопляк?
- Не твое дело, - отрезал флейтист, но тут же добавил, - парня прислала эта шлюха Далва. Мечтает, что я к ней вернусь.
Женщина рассмеялась бесстыжим пьяным смехом:
- Но теперь ты любишь только свою Пьянчужку, правда? Ну, подойди, поцелуй меня, мой падший ангел.
Флейтист тоже засмеялся.
- Сам видишь, парень, что тут у меня... Так и скажи Далве.
- Ну, вижу, гремит костями какая-то кляча. Ну и ворону ты себе подцепил, приятель!
Флейтист вдруг серьезно посмотрел на него:
- Не смей так говорить о моей невесте, - и тут же, - у меня тут неплохая кашаса. Хочешь сделать глоток?
Кот вошел. Женщина на кровати прикрылась простыней.
Флейтист засмеялся:
- Он же совсем мальчишка, не обращай внимания.
- Этими мощами меня не соблазнишь, - ответил Кот, - я на кости не бросаюсь.
Кот выпил кашасы. Флейтист уже сидел на кровати и целовал женщину. Они не видели, как Кот вышел, прихватив с собой сумочку проститутки, забытую на стуле под ворохом одежды. На улице Кот пересчитал деньги - шестьдесят восемь милрейсов. Он выбросил сумочку под лестницу, сунул деньги в карман и пошел, насвистывая, к дому Далвы.
Далва ждала у окна. Кот пристально посмотрел на неё:
- Я зайду... и вошел, не дождавшись ответа.
Далва ещё в коридоре спросила:
- Так что он сказал?
- Скажу в комнате. Показывай, куда идти.
Они вошли в комнату. Коту сразу же бросилась в глаза фотография: Гастон в смокинге, играет на флейте. Кот сел на кровать, не отрывая взгляда от портрета. А Далва испуганно смотрела на Кота и едва смогла повторить вопрос:
- Что он тебе сказал?
- Сядь сюда, - Кот показал на кровать.
- Каков петушок... - прошептала она.
- Слушай, крошка, он путается с другой, поняла? Ну, я им обоим сказал, что надо, а потом обчистил эту шлюху. - Кот сунул руку в карман, вытащил деньги. - Мы это разделим поровну.
- Значит, он с другой. Но господь их накажет. Обоих разобьет паралич. Господь Бонфинский - мой покровитель.
Она подошла к иконке Господа Бонфинского, дала обет и вернулась.
- Оставь деньги себе. Ты их заработал.
- Садись, - повторил Кот.
На этот раз она села. Кот обхватил её и опрокинул на постель. А потом, после того, как ласки и оплеухи, которыми он её награждал, сорвали стон с её губ, она прошептала:
- Да ты настоящий мужчина.
Кот встал, поддернул брюки и, подойдя к портрету флейтиста, разорвал его в клочья.
- Теперь поставишь сюда мой портрет.
Женщина рассмеялась:
- Иди ко мне, мой котеночек. Ах, какой же любовник из тебя получится! Я тебя этому научу.
И заперла дверь. Кот сбросил с себя одежду.
Вот почему Кот уходит каждый вечер около полуночи и возвращается только утром, чтобы вместе с остальными участвовать в дневных похождениях.
Подойдя к Коту, Хромой съязвил:
- Собираешься ослепить её этим перстнем, да?
- Не твое дело, - отрезал Кот, закуривая. - Хочешь, пойдем со мной, посмотрим, найдется ли такая, что захочет иметь дело с тобой, хромоногим.
- Не беспокойся, если понадобится, найду себе что-нибудь получше уличной девки.
Кот был явно не расположен к обмену любезностями, и Хромой ушел.
Хромой привалился к стене, не зная, как убить время. Он видел, как около половины двенадцатого ушел Кот. Хромой усмехнулся: Кот умылся, намазал бриллиантином волосы и направился к выходу, покачиваясь, - походкой бродяг и моряков. Потом Хромой долго глядел на спящих мальчишек. Здесь их было около пятидесяти - беспризорных детей без отца, без матери, без наставника. Что было у них? - Только безграничная свобода, только улицы и пляжи этого города, где они вели не всегда легкую жизнь, добывая еду и одежду всеми возможными способами: подносили чемоданы, воровали бумажники и шляпы. Иногда грабили, иногда просили милостыню. Вообще-то в банде было около сотни ребят, но остальные не ночевали в складе. Они разбредались по подъездам небоскребов, устраивались под причалами или перевернутыми баркасами на песке у Дровяной пристани. Они никогда ни на что не жаловались. Случалось, они болели и умирали от неизвестной болезни. Если в это время в склад заходил падре Жозе Педро, или дон' Анинья, или Божий Любимчик, больной получал какое-нибудь лекарство. Но никто не заботился о них, как о других детях, у которых есть дом, семья. Хромой задумался. Нет, слишком высокую цену приходится им платить за радость свободы. И она не окупает нищеты и убожества их жизни.
Размышления Хромого прервал какой-то шорох. Он обернулся: негритенок Бузотер на цыпочках крался к выходу. Хромой подумал, что мальчишка хочет спрятать свою добычу, чтобы не сдавать её в общий котел. А это преступление против законов капитанов. Хромой решил выследить негритенка и последовал за ним, лавируя между спящими. Небо было усыпано звездами, и Хромой хорошо видел, как Бузотер вышел из барака и торопливо свернул за угол. Хромой понял, что он направляется к противоположному концу здания, где песок ещё мельче, и решил обойти склад с другой стороны. Он успел во-время: Бузотер как раз подходил к кому-то. Хромой сразу же узнал Алмиро, пухлого и медлительного двенадцатилетнего парня. Они улеглись вместе, негр стал ласкать Алмиро. Хромой подошел поближе и услышал шепот: "Мой сыночек, мой сыночек." Хромой отпрянул. Неизбывная тоска снова навалилась на него. Все ищут человеческого тепла, чего-то такого, что заставило бы забыть убожество их собственной жизни: Профессор - в книгах, которые он читает ночами напролет, Кот - в постели уличной женщины, которая дает ему деньги, Фитиль - в преображающей его молитве, Бузотер и Алмиро - в ласках на песчаном берегу. Хромой почувствовал, как тоска всё сильнее сжимает ему сердце. Как избавиться от неё? Спать нельзя: если уснет, вернутся тюремные кошмары. Если бы он мог выместить на ком-нибудь свою боль: избить, исхлестать до крови кнутом. Он подумал, не поджечь ли спичкой ногу кому-нибудь из спящих. Но, заглянув в склад, Хромой почувствовал только жалость и безумное желание убежать. И он бросился бежать по берегу, не разбирая дороги, спасаясь от своей тоски.
Педро Пулю разбудил какой-то шорох. Он спал ничком и мог видеть все происходящее не поднимая головы. Какой-то мальчишка поднялся и, стараясь не шуметь, пробирался в угол Фитиля. Спросонья Педро Пуля подумал было, что это какой-нибудь гомик. Он насторожился, приготовившись выгнать виновных, законы банды не допускали педерастии среди капитанов. Но, окончательно проснувшись, он сообразил, что это невозможно, ведь Фитиль не из таких. Тут явно пахло кражей. Действительно, парень уже открыл сундучок Фитиля. Педро Пуля бросился на него. Борьба была короткой. Кроме Фитиля, никто даже не проснулся.
- У товарищей воруешь?
Виновник молчал, потирая ушибленное место.
Педро Пуля продолжил:
- Завтра же уберешься отсюда. Видеть тебя не хочу. Нечего тебе с нами делать. Ступай к ребятам Эзекиела, это они воруют друг у друга.
- Я только хотел посмотреть...
- Что это ты хотел посмотреть руками?
- Клянусь, я только хотел посмотреть его медальон.
- Выкладывай всё по-честному, а не то получишь, как следует.
Тут вмешался Фитиль:
- Оставь его, Педро. Может, он и вправду только хотел посмотреть медальон. Тот, что мне подарил падре Жозе.
- Это правда, - подтвердил мальчишка, - я только хотел посмотреть. Вот честное слово!
Он трясся от страха, понимая, как трудно приходится тому, кого выгнали капитаны песка. У него только два пути: либо вступить в банду Эзекиела (а его ребята что ни день - в тюрьме), либо подыхать в исправительной колонии.
Фитиль снова вступился за парня, и Педро вернулся на свое место рядом с Профессором. Тогда мальчишка сказал Фитилю всё ещё дрожащим голосом:
- Я скажу, чтобы ты знал. Я познакомился сегодня с девочкой. там, в Соломенном Городке. Я забрался в магазин, хотел стащить пиджак. Но тут вошла она и спросила, что я хочу купить. Мы разговорились. Я сказал, что приду завтра с подарком для неё. Потому, что она добрая, она хорошо отнеслась ко мне, понимаешь? - теперь он кричал и, казалось, вот-вот забьется в истерике.
Фитиль повертел в руках подаренный падре медальон, внезапно протянул мальчишке:
- Возьми! Подари ей. Только Пуле не говори.
Сухостой[12] вернулся в барак на заре. Его темный силуэт четко вырисовывался в предрассветном воздухе: волосы мулата-сертанежо[13] всклочены, на ногах - альпаргаты[15], как будто он только что приехал из каатинги[16]. Он перешагнул через Жоана Длинного, сплюнул, растер ногой плевок. В руке он сжимал газету. Сухостой внимательно осмотрелся. Увидев Профессора, направился прямо к нему и, несмотря на столь ранний час, стал будить:
- Профессор... Профессор...
- Что случилось? - Профессор никак не мог проснуться.
- Проснись, у меня к тебе дело.
Профессор сел. В темноте он едва различал хмурое лицо Сухостоя.
- Это ты, Сухостой? Что тебе?
- Прочти мне заметку про Лампиана. В "Диарио" напечатана. Там и фотография есть.
- Оставь, завтра прочту.
- Прочти сейчас, а завтра я научу тебя свистеть канарейкой.
Профессор поискал свечу, зажег и стал читать газетную заметку: банда Лампиана ворвалась в поселок в штате Баия, убиты восемь полицейских, изнасилованы женщины, ограблен сейф префектуры. Мрачное лицо Сухостоя просияло. Сжатые губы расплылись в улыбке. Он ушел, счастливый, и унес газету, чтобы вырезать портрет Лампиана. И в сердце у него расцвела весенняя радость.