Ирина Ванка. ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ТЕТРАДИ

--------------------------------------------------------------
(с) Ванка Ирина

Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с
разрешения автора. Любое коммерческое использование данного
текста без ведома и согласия автора запрещено.
--------------------------------------------------------------


ФАНТАСТИЧЕСКИЕ ТЕТРАДИ

   От автора

   Посвящается умным и порядочным людям,

   чудом сохранившимся в этом безумном мире

   "Не  знаю,  что  он  здесь написал,  но  все написанное --  чистейшая
правда,  потому что  свидетелей этому нет..."  --  возможно,  только эти
слова  Лоина  Гренса,   моего  коллеги  по  умопомешательству,  способны
по-настоящему оправдать  описанные события,  которые  начинаются в  наше
время, но не заканчиваются даже в очень далеком будущем.

   Все,  что  я  могу  предложить в  этой  книге,  -  -  всего лишь труд
скромного переводчика-адаптатора,  поднаторевшего в  своем исключительно
редком ремесле и  взявшего на себя не только смелость..,  но и авторство
на  то,  что  большей частью  ему  не  принадлежит:  выдержки из  личных
мемуаров  (использованных с  разрешения  или  без  разрешения  авторов),
несколько документов,  попыток  этнографических и  прочих  исследований,
фрагменты  исторических  архивов,   цитаты   из   хроник   и   некоторые
субъективные толкования различных процессов, в интерпретации неизвестных
мне авторов.

   Все это более-менее проанализировано и смешано в относительно сносный
для восприятия коктейль.

   В  структуру повествования введены выдержки из учебника,  который был
составлен автором  лично  отнюдь  не  из  тяги  к  интуитивному познанию
неизвестного,  а  для  простоты и  удобства.  Это  всего  лишь  пособие,
позволяющее не отвлекаться на разъяснения в процессе сюжета. Он не имеет
ничего общего ни  с  эзотерическим учением,  ни с  научным исследованием
хотя бы  потому,  что автор не относится к  избранным просвещенным и  не
обременяет себя ни  единым научным доказательством.  Причина этого вовсе
не в  пренебрежении к истине,  а в том,  что научных исследований в этой
области нет. А если есть, то это -- лженаука.

   Так  как  повествование базируется исключительно на  слепом доверии к
непроверенным  источникам,   то   и   существовать  оно   может  лишь  в
фантастическом жанре, провокационном, антинаучном поиске здравого смысла
в мире беспросветного хаоса.

   Первая тетрадь:

   ЧЕЛОВЕК С ЧЕРНОЙ ЗВЕЗДОЙ ЗА ПЛЕЧАМИ

   (Из мемуаров Феликса Матлина.

   Никаких  следов  пребывания  на  Земле  человека  с  таким  именем  и
описанным прошлым не обнаружено после 1989 года.)

   * * *

   Тот,  кто не оставил в твоей памяти ни облика,  ни имени своего, имел
достаточно причин,  чтоб никогда не  вернуться.  У  Матлина не  осталось
ничего,  кроме  невыносимой  головной  боли,  которая  парализовала  его
способности  воспринимать  окружающий  мир.  Будто  содержимое  черепной
коробки пыталось пробить себе жерло для извержения серо-белого вещества.
Чем больше он старался связать воедино мутные обрывки воспоминаний,  тем
больнее ощущались толчки раскаленной "магмы",  бурлившей в  его  недрах.
Может,  оттого ему стало легче,  что боль окончательно разъела память, а
может оттого, что он потерял способность воспринимать саму боль.

   "Я человек или рыба?  Или птица? -- спрашивал он себя, -- или червяк,
нарезанный мелкими ломтиками,  и если пошевелиться,  они рассыплются,  а
слепая голова укатится прочь?"

   Первые минуты без боли показались ему самым сильным наслаждением,  на
которое способен человеческий организм.  Он  ощущал под  собой  холодную
гладкую поверхность;  испарину и сердцебиение,  сотрясающее тело. Чьи-то
осторожные пальцы  щупали  его  запястья,  плечи  --  это  казалось  ему
естественным. Он вышел из тяжелейшей комы, надо позволить врачам сделать
все,  принять лекарства из этих чудесных рук и спать,  спать,  спать. Но
"пальцы" поползли вверх  по  бедренной кости  и  тщательно ощупали кости
таза.  "Что это,  --  испугался Матлин,  --  неужто от меня остался один
скелет?"  "Пальцы" прошлись по  позвонкам,  протиснулись между  ребер  и
коснулись бьющегося сердца,  от этого оно забилось еще сильнее.  Но боли
не было,  да и  вряд ли она могла бы сравниться с  той,  которую ему уже
довелось пережить.  Он приоткрыл глаза и обнаружил,  что лежит на полу в
полумраке пустого зала,  ни  высоты,  ни ширины которого определить было
невозможно --  его  едва прорезавшееся зрение еще не  работало на  такие
расстояния.  Но того, кто склонился над ним, он увидел вполне отчетливо:
то  был  самый  безумный  кошмар,  извергнутый из  глубины  его  детских
воспоминаний --  лысая голова с безобразно серым цветом кожи, в точности
такую он видел один раз на похоронах утопленника.

   Существо сверкнуло ядовито-желтым взглядом и испустило звук,  похожий
на глубокий вдох с  утробным клокотанием:  то ли его тошнило от Матлина,
то  ли его речевой аппарат находился где-то на уровне желудка.  Существо
отпустило его внутренности и распрямилось во весь двухметровый рост. Оно
было  одето в  черный тяжелый балахон из  пористой ткани.  Рука  его  по
локоть  была   закрыта  перчаткой,   пальцы  которой  продолжались  едва
различимыми для глаз "щупальцами",  похожими на сплетение плазматических
кровеносных сосудов,  медленно  уползающих  обратно  в  перчатку.  Серое
существо поправило полы своего балахона и  издало еще  один звук,  более
утробный и продолжительный.  Матлин закрыл глаза: на этот раз он очнулся
не в самом удачном месте и не в самой подходящей компании.  Возможно, он
предпочел бы вернуться в  свою головную боль,  будь у  него хоть немного
уверенности, что в следующий раз ему повезет больше.

   Серый освободил от  перчатки кисть руки и  постучал Матлина по голове
указательным  пальцем.   Между  складкой  его   рукава  и   налокотником
пробивался сильный фиолетовый луч,  который чуть не  ослепил Матлина при
попытке  снова  открыть глаза.  Серый  настоятельно требовал подняться и
следовать за  ним,  но  куда и  зачем --  не  объяснял.  Даже не пытался
объяснить, почему он не хочет оставить в покое несчастное создание, хотя
бы  дать  поспать пару часов на  этом холодном полу измученному головной
болью, полусонному существу.

   В  своем  местонахождении Матлин  сориентировался самостоятельно,  но
далеко  не  сразу.  Он,  вслед  за  Серым,  преодолел добрый километр по
темному  залу,   наблюдая  впереди  себя   яркую   полосу,   указывающую
направление.  Он  видел  дорожку,  обозначенную  полосой,  спину  своего
поводыря.  Больше всего на свете он боялся упасть,  и эта мысль отвлекла
от  лишних  вопросов.  Движение  в  неизвестном и  неуютном пространстве
требовало много сил. Матлин быстро устал и волочился бог знает по какому
наитию,  с  полузакрытыми глазами,  перед которыми то  и  дело всплывало
месиво разноцветных пятен.  Эти  пятна  иногда неожиданно отскакивали от
пола,  и  тогда он  вынужден был  обходить препятствие,  ощупывая руками
пустое пространство.  Серый,  заметив такое дело,  остановился,  помахал
перед  носом  Матлина своим  серым  пальцем и  посветил прямо в  глазное
яблоко острым фонариком.  Матлин,  к своему удивлению,  не ослеп на один
глаз,  но  впредь шел  за  своим проводником след в  след,  сквозь любые
пятна,  чтоб лишний раз не  провоцировать его на  изучение человеческого
организма.

   Отдельные участки  пола  имели  свойство опускаться и  подниматься на
другие  этажи  так  быстро  и  безинерционно,  что  не  требовалось даже
замедлять шаг.  Они миновали толстую галерею, в которой время от времени
соблюдалась непривычно  мощная  гравитация,  и  каждый  раз  по-разному,
потому что  в  любой момент можно было сильно ушибиться,  упав на  стену
или,  того  хуже,  на  потолок.  Следующая  галерея  представляла  собой
правильный шестигранник,  и  по  какой из граней идти не имело значения.
Матлину показалось,  что вся эта конструкция предназначена совсем не для
пеших прогулок.  Тем не менее, на стыке двух галерей они повстречались с
несколькими   живыми   существами,   также   не   отвечавшими  стандарту
эстетического восприятия Матлина.  Но в контакт не вступили. Матлин лишь
заметил краем глаза,  что существа вели себя довольно странно,  исчезая,
как привидения,  в  сплошной стене.  Но Серый не позволил ему разглядеть
это действие в деталях, -- площадка вытолкнула их внутрь темной трубы, и
через секунду интерьер поменялся на еще более фантастический.

   Матлин  имел  некоторое  представление о  физике,  поэтому  с  трудом
поверил глазам: они находились на смотровой площадке в открытом космосе,
с  которой вверх,  вниз и во все остальные стороны не было видно ничего,
кроме бесконечной россыпи звезд. Все выглядело так, будто они находились
внутри невидимой сферы,  плавающей в пустоте. От неожиданности у Матлина
закружилась голова,  но звезды внезапно исчезли;  Серый опустился на пол
перед  планшетом,  разлинованным матовыми  лучами  и  изобразил  на  нем
замысловатый зигзаг.  Звезды  появились  опять,  опять  исчезли.  Пейзаж
сменился несколько раз.

   -- Земля,  --  сообразил  Матлин.  --  Солнечная  система,  --  Серый
подозрительно молчал. -- В спирали Галактики она где-то вот здесь вот...
-- не  найдя  ничего  похожего в  окружающем пейзаже,  Матлин  изобразил
руками спиральные завихрения.

   Серое существо продолжало молчать,  но  звезды вокруг них дернулись и
совершили перемещения,  напоминающее движение рук Матлина.  За следующие
полминуты  сменилось еще  несколько картинок,  в  которых  ни  Солнечной
системы,   ни   характерных   спиральных   закруглений  различить   было
невозможно.

   Серый  оставил  планшет  и,  подойдя  к  Матлину,  произнес несколько
отрывистых звуков,  от  которых у  Матлина все  закрутилось в  голове не
хуже,  чем галактическая спираль,  он  даже пошатнулся.  Серый дождался,
пока  Матлин придет в  себя,  и  произнес еще  раз  те  же  самые звуки.
Головокружение повторилось  с  легким  приступом  тошноты  и  видениями,
принявшими  формы  абстрактных  графиков,   стрелок,   пунктиров.  Серый
повторил еще  раз,  но  ничего не  прояснилось,  если  не  сказать,  что
запуталось  еще  больше  и  оформилось  в  совершенно неуместные образы:
карандаши,  линейки,  карта,  вырванная из учебника астрономии.  Контуры
этих   предметов  четко   спроецировались  на   звездную  панораму,   --
чернильница,  разлитая на столе,  компас в пенале, циркули... "Почему он
не хочет отпускать меня?  --  Подумал Матлин.  -- Что ему от меня надо?"
Образы его навязчивых галлюцинаций расплывались в  уродливых очертаниях,
Серый без конца повторял один и тот же набор звуков,  наблюдая, как мимо
него  проплывают  голограммы из  матлинова  школьного  детства,  пока  в
сознании Матлина не возник совершенно конкретный вопрос: "Каким способом
вы   строите  звездные  карты?",   после   которого  видения  в   момент
прекратились.

   -- Никаким.   Не  умею.  Я  не  специалист,  --  ответил  он,  а  для
убедительности еще замотал головой и замахал руками.

   Серый понял сразу,  но  большого удовлетворения от ответа не получил.
Очевидно,  он  был более высокого мнения о  своем клиенте.  Матлину было
предложено еще  несколько образных головоломок,  сопровождаемых хлопками
по запястьям.  Похоже,  Серый,  следуя его примеру, тоже перешел на язык
жестов. Из этого Матлин с большим усилием извлек еще один вопрос: почему
он,  не умея разбираться в звездных картах,  позволил себе остаться безо
всяких  опознавательных  меток,   которые  у   всех  нормальных  существ
располагаются от локтей до запястья?

   Матлин  почувствовал себя  не  то  чтобы  полным  идиотом,  а,  можно
сказать,  диким бизоном,  вырвавшимся из зоопарка и  не имеющим никакого
представления о  правилах дорожного движения.  Неужели "регулировщик" не
знает,  где находится зоопарк,  и зачем ему нужно мучить животное своими
никчемными расспросами?

   Но  Серый  замучился не  меньше своего подопечного,  а  когда  Матлин
изобразил свое видение Галактики графическим способом,  водя пальцами по
планшету,  и  указал в  нем расположение Солнечной системы в  анфас и  в
профиль, Серый поник окончательно. Матлин и не предполагал, что гуманоид
может выглядеть таким расстроенным.  Все же они зафиксировали полученное
изображение в  маленькой рамке,  не больше спичечного коробка,  и Серый,
провалившись в  площадку,  оставил его  одного.  Видимо,  как показалось
Матлину,  отправился за консультацией у  более грамотных коллег.  Однако
вернулся ни с чем и с большим усилием сообщил,  что ничего подобного нет
нигде...  Даже представить себе невозможно, как такое можно искать. Если
Матлин действительно уверен в существовании спиралевидной галактики, ему
следует грамотно строить схему-маршрут из того места,  где он находится,
или из какого-то другого легко определяемого места.

   Матлин немедленно соврал,  что  прекрасно отдает себе  отчет во  всем
происходящем,  очень сожалеет о причиненном беспокойстве и единственное,
на что может рассчитывать, это на совет серого гуманоида: как быть? Кого
просить о  помощи?  Может,  он  знает место,  где  учат строить звездные
карты?  Может,  он знает того, кто может знать, где находится его Земля?
Может  быть  он,  в  конце концов,  лучше знает,  как  поступить в  этой
ситуации?  А  если  вдруг ему  выделят транспорт,  он  с  благодарностью
покинет эту гостеприимную лечебницу.

   Восприняв эту тираду,  Серый поглядел на  Матлина как на окончательно
умалишенного и ничего не ответил.

   * * *

   На вторые сутки полета Матлин завершил обход корабля и обнаружил, что
здесь он  совершенно один.  Другой причиной его беспокойства было полное
неведение относительно того,  куда  и  зачем  он  движется  и  скоро  ли
достигнет цели.  Следующей причиной, самой, казалось бы, незначительной,
было  отсутствие на  корабле пульта управления.  Конечно,  будь пульт на
месте,  Матлин вряд ли  бы  рискнул им  воспользоваться,  но  отсутствие
пульта управления на  настоящем космическом летательном аппарате --  это
уже не лезло ни в какие ворота.  Не говоря уж о таких элементарных вещах
как иллюминатор. Любоваться окрестностями было возможно из самого "ядра"
корабля,  где  находился  затемненный холл  с  куполообразной панорамой,
больше  похожий  на  смотровую площадку.  Отсюда  Матлин  наблюдал  свое
отплытие в открытый космос.

   То,  что  выпустило его  из  своих недр,  было  похоже на  ярко-бурую
планету,   испещренную  шахтами,   будто  норами,   вырытыми  гигантским
животным.  Никаких  признаков  цивилизации  на  поверхности  планеты  не
наблюдалось;    она    обволакивалась   несколькими    слоями    густого
грязно-оранжевого тумана. Преодолев эти слои, Матлин успел лишь заметить
издалека едва различимое,  только начавшее прорисовываться,  закругление
космического  тела  в   месиве  желтовато-пенистых  протуберанцев  и   в
ослепительно ярких лучах выходящего из-за нее светила. Но, не успел он в
очередной раз ослепнуть от непривычного света,  как панорама почернела и
изобразила  обычный  пейзаж   из   дальних  скоплений  звезд,   медленно
движущихся навстречу.  Это  нагнетало неприятное ощущение беспомощности,
полной неизвестности и заставляло Матлина сделать хоть что-нибудь, чтобы
ощутить в себе присутствие жизни; хотя бы осмотреть корабль.

   Меньше  всего  на  свете  эта  штуковина была  похожа на  космический
корабль.  По  форме она скорее походила на  шар,  сплюснутый с  полюсов.
Абсолютно герметичный,  без какого-либо намека на входную дверь или хотя
бы  на  шов  от  нее.  Каким образом Матлин оказался внутри --  для него
самого  осталось  загадкой.  Под  внешней  оболочкой корабля  находилось
залоподобное пространство без единой подпорки:  шар,  заключенный в шаре
радиусом порядка ста  метров,  с  гравитацией,  аккуратно направленной к
центру шара  из  любой точки,  с  уже  знакомыми лифтовыми площадками на
разметке пола.  В  таком  пространстве можно было  бы  безопасно учиться
водить машину:  как  ни  разгонись --  врезаться некуда.  Этот идеальный
"шаровой  автодром" здесь  служил  банальным коммуникационным коридором,
верхней  палубой (внешней палубой).  Если  уметь  правильно пользоваться
разметкой пола, из него можно было попасть в любой отсек корабля. Матлин
от скуки мог бы нарисовать несколько внутренних планов, так... для себя,
на  память.  Но  таких элементарных вещей как бумага с  карандашом здесь
тоже  не  нашлось.  Ему  оказались доступны практически все  отсеки,  за
исключением сферы  двухметровой толщины,  которая опоясывала центральный
"смотровой" холл:  никаких входов в  нее не было,  а  в холл вела особая
площадка,   не   отмеченная  на  внешней  разметочной  панели.   Размеры
сферического  пояса   Матлин   определил  лишь   приблизительно,   путем
математических вычислений,  однако  далеко  не  каждая вещь  на  корабле
идеально просчитывалась таким образом.

   Между  центральным холлом  и  внешней  палубой  находилось  несколько
помещений.  В одном из них Матлин обнаружил остатки грунта,  похожего на
серую  глину,  в  другом  несколько приспособлений с  длинными шнурами и
неприятным  кисловатым запахом,  назначение которых  осталось  для  него
загадкой. В помещении рядом была обнаружена разобранная деталь машины, в
которой при  большой фантазии можно  было  узнать  фрагмент миниатюрного
летательного аппарата. Матлин еще раз не поверил своим глазам: эта штука
вместо  проводов  и  микросхем была  начинена сплетениями лучей  разного
цвета, яркости и калибра, которые взаимодействовали, реагировали друг на
друга,   имели  свои  траектории  и  частоту  мерцания.   Матлин,   ради
эксперимента,  бросил туда  кусочек серой  глины --  лучевая конструкция
перестроилась в  один миг,  а под кусочком глины образовалось фиолетовое
свечение.  Он  даже  нагнулся поближе,  чтобы  внимательней рассмотреть:
свечение, набирая яркость, сжималось кольцом под глиняный комок, яростно
пульсировало и,  в конце концов,  пульнуло им под глаз экспериментатору.
После чего  моментально рассосалось,  а  фингал под  глазом светился еще
неделю.

   Больше   всего,    однако,   Матлину   пришлись   по   душе   бытовые
приспособления, особенно так называемая душевая, в которой использовался
пар любой температуры:  от кипятка до "зимней проруби"; а также кровать,
точнее спальник,  который принимал форму тела под  каждую косточку,  под
каждую  мышцу  организма и  сам  принимал решение о  режимах упругости и
температуры.  Единственное,  что  могло  испортить ему  комфорт,  полное
отсутствие  приспособлений для  бритья.  Борода  не  соответствовала его
имиджу, но дело шло к тому...

   Эйфория продолжалась не  больше двух  дней.  Прошла неделя.  Оптимизм
Матлина  стремительно  убывал,   --  никаких  изменений  на  корабле  не
происходило,  ничто не обещало скорого прибытия. Полет был исключительно
стабилен, без особого разнообразия панорамы. Однако Матлин лишился сна и
покоя.  Следующая неделя  прошла  в  состоянии легкого стресса,  который
сменился в свою очередь приступами истерик и апатии.

   Через месяц он  понял,  что  происходит что-то  не  то...  Внутреннее
оборудование корабля стало реагировать на вспышки его отчаяния: лифтовые
площадки  застревали на  половине  дороги  и  продолжали движение только
после  окончания приступа.  Освещенные отсеки  меняли  яркость,  внешняя
панорама  дрожала,  а  через  некоторое время  вовсе  остановилась,  что
привело его к окончательному расстройству. Сколько лет он мог проторчать
один в  открытом космосе?  Запасы продовольствия вполне позволяли дожить
до  глубокой старости.  Он  уже смотреть не  мог на  "пищевые брикеты" и
давно позабыл,  что такое аппетит, наедаясь на целый день одним ломтиком
величиной с  пятак.  Наевшись,  он спускался в холл и по несколько часов
таращился на панораму в  надежде уловить хоть малейшую сдвижку.  Корабль
будто  прирос  к  пустоте.  Матлин  вспомнил,  как  перед  началом этого
изнурительного  полета  Серый   активно  размахивал  руками  и   "бурчал
утробой", очевидно, объясняя ему как себя вести на всякий непредвиденный
случай.  Но  Матлин был  так  счастлив,  убраться оттуда,  что  даже  не
старался вникнуть в  смысл этого бурчания.  Для  него во  сто раз важнее
было последнее,  с  трудом воспринятое им изречение,  что внутри корабля
опасности  не   существует,   можно  все.   Остальное  воспринималось  с
непривычки тяжело.  Ему  так  хотелось домой,  что  жалко  было  тратить
временя на то,  чтобы понять,  куда его несет, почему он оказался один в
этом летающем склепе?

   Он еще не один раз обыскивал корабль на предмет связи или чего-нибудь
похожего на нее. Даже залез в грузовой отсек, в надежде, что на обломках
летательного аппарата сохранился аварийный "SOS",  но ничего похожего не
нашел,  а  при  попытке  сунуть  палец  в  лучевую систему получил такую
затрещину,  что  весь  день  не  вылезал из  спальника,  делая  холодные
примочки к распухшей руке.  Однако это новое впечатление слегка отвлекло
его.  Когда боль  утихла,  он  даже уснул и  проспал неизвестно сколько.
Может быть,  сутки,  может быть больше,  -- во времени он ориентировался
только по наручным часам.  Сон прервался стойким ощущением беспокойства:
это  было похоже на  навязчивую идею,  манию преследования,  на  все что
угодно,  --  будто  наружная  оболочка корабля  охвачена огнем,  который
вот-вот прорвется внутрь.  Что-то изменилось вокруг.  Посадка ли это или
неожиданные неприятности?

   Матлин с  замиранием сердца поднялся на внешнюю палубу --  с  потолка
обугленных головешек не  летело.  Он  аккуратно прошелся  по  отсекам  и
ступил на  площадку в  смотровой холл.  Там-то  его  и  ожидало зрелище,
которое  заставило  усомниться в  реальности происходящего и  на  всякий
случай иметь в виду, что пробуждение от сна возможно в любой момент.

   Посреди холла стояли два  вполне человекоподобных существа.  Один  из
них,  молодой и  черноволосый,  очень  смахивал на  латиноамериканца,  а
другой, скорее всего, приходился ему престарелым родственником.

   -- Люди! -- Заорал Матлин и сам чуть было не оглох от крика.

   Пришельцы вздрогнули.

   -- Люди, -- повторил он тише, -- наконец-то!

   Панорама отсутствовала.  Холл  был  ярко  освещен  сверху  вниз  всей
плоскостью   купола.    Молодой    "латиноамериканец"   улыбнулся    ему
ослепительной белозубой улыбкой и подошел ближе.

   -- Ну надо же... -- пробормотал он, осматривая Матлина снизу доверху,
-- ты здесь откуда взялся?

   "Русский,  --  подумал Матлин,  -- либо галлюцинация русскоговорящего
гуманоида,  что более вероятно".  Он  сделал попытку взять себя в  руки,
точнее,  устоять на ногах. Этого быть не может, а если все-таки есть, то
здесь что-то не так.  И здоровый сон,  безусловно, лучше, чем нездоровые
галлюцинации.  Поэтому самое разумное, что он может предпринять в данной
ситуации, -- это пойти и лечь спать.

   Но "латиноамериканец" наступил ногой на край площадки.

   -- Куда это ты снарядился, если не секрет?

   -- На Землю,  -- отрапортовал Матлин, вытянувшись по стойке "смирно",
будто на Земле его ожидало дежурство в почетном карауле.

   -- А откуда, если не секрет? -- Поинтересовался пришелец.

   -- Я не понял...

   -- Как выглядит то, чего ты не понял?

   Матлин только успел представить себе картину,  которую ему  следовало
описать, как "латин" уже замахал руками:

   -- Ладно,  ладно, не тряси языком! Откуда же ты можешь тащиться, если
не из транспортного парка, лучше расскажи, что там у тебя за "земля"?

   -- Та же,  что и  у тебя,  я полагаю.  Или ты хочешь сказать,  что их
несколько?

   "Латин"  сел  по-турецки  и  забарабанил ладонями  по  полу  чечетку.
Матлин,  за то недолгое время,  что он общался с  гуманоидами,  так и не
научился различать,  где они придуриваются,  а где поступают осмысленно,
поэтому не  был  уверен,  что  из-под  рук  "латина" сейчас не  выплывет
какая-нибудь панель управления.  Но ничего не выплыло.  Было похоже, что
"латин"  осуществляет в  своей  голове  сложную  мыслительную операцию и
активно помогает себе руками.  Вскоре он подскочил и  втолкнул Матлина в
кресло.

   -- Я знаю, что тебе надо!

   Кресло,  в  котором Матлин провел почти месяц,  ни разу не проявившее
даже  намека  на  агрессивность,  вдруг  сцапало его  за  все  суставы и
зафиксировало голову.  На  кисти  рук  наехали  жесткие рукава  и  будто
приварились к  коже.  С  ногами также  происходило что-то  странное,  но
Матлин не мог пошевелиться,  чтобы посмотреть,  целы ли они еще.  Голова
оказалась "прихвачена" намертво, было ощущение, что по всему телу гуляют
электрические заряды.

   "Гады,  --  думал Матлин,  --  если  вы  все  задались целью со  мной
покончить, почему не сделать это сразу и сообща?"

   Физиономия "латина" выкроила сочувственную гримасу,  а  кресло слегка
развернулось,  накренилось вперед и  из пола рванулся двухметровый столб
белого света.

   -- Ты представляешь себе, как обращаться с информатекой?

   -- Я инженер, -- выдавил из себя Матлин.

   -- Смотри,   инженер,   эта  машина,   кажется,  не  против  с  тобой
поработать.

   Матлин,  наконец,  освободил голову  и  хорошенько потряс  ею,  чтобы
убедиться,  что в ней все на месте. Затем освободил конечности, и кресло
вернулось в свою прежнюю форму.

   -- Займись-ка делом, задай ему пару вопросов. Но учти, на его вопросы
ты ни в коем случае не должен отвечать, особенно, если он покажет сигнал
"навигатор". -- "Латин" начертил пальцем в контуре светового столба знак
и улыбнулся. -- Если, конечно, хочешь долететь живым...

   Столб  света  сжался в  куб  и  приблизился к  Матлину на  расстояние
вытянутой  руки  --   в   нем   мутно  прорисовался  монитор  компьютера
неестественно больших  размеров,  от  которого  отделилась  клавиатура и
зависла над коленями.  По мере приближения, контуры этих шизофренических
голограмм становились все более четкими, приобретая натуральные размеры;
вскоре Матлин усомнился в том, что это всего лишь проекция воображения и
ткнул пальцем в клавиатуру. Палец прошел насквозь, но экран зарябило. Из
ряби  выстроился  ряд   бессмысленных  буквосочетаний  четким  латинским
шрифтом.  Он еще раз коснулся клавиатуры. Комбинация букв изменилась, но
смысла от  этого не  прибавилось и  впредь,  сколько раз он  ни  пытался
повторить этот прием,  происходило одно и  то же с  завидным упрямством,
будто здешняя информатека ни на что другое не была способна.

   Матлин сосредоточился и попытался применить предметный метод мышления
Серого гуманоида.  Машина на  галлюцинации не поддалась,  однако видения
начались  у  самого  Матлина:   символы,   графики,  звуки,  буквы  всех
когда-либо знакомых ему алфавитов.  Он  потерял чувство времени,  он  не
способен был членораздельно произнести элементарной фразы,  пот стекал с
него ручьями,  а  тело колотил озноб.  Такого сильного интеллектуального
напряжения он  не  мог себе представить,  даже когда решал самые трудные
головоломки. Но что-то подсказало ему, что от этой "головоломки" зависит
нечто большее, чем авторитет у соседа по парте.

   Через  час,  откинувшись  в  кресле,  мокрый  и  изможденный,  Матлин
подозвал к себе "латина":

   -- Твоя информатека говорит о  каком-то  языке Ареала,  что нет языка
общения, но совместимость есть, и она готова работать.

   -- Оно и так видно, что нет языка, -- ухмыльнулся "латин", -- но если
она готова работать -- попробуй, это твой шанс.

   -- Я не смогу "работать" под таким...  напряжением...  -- выжал он из
себя и почувствовал, что теряет сознание.

   -- Перегрелся,  инженер,  --  это была последняя услышанная им  фраза
"латина".  Очнулся он уже совершенно один, как прежде, посреди открытого
космоса и  наверняка все  происшедшее показалось бы  ему  странным сном,
если бы  напротив не  остался висеть световой куб с  размазанными во все
стороны очертаниями компьютерного монитора.

   "Вот и все,  --  подумал про себя Матлин,  --  кажется, я прилетел...
кажется, это конец".

   УЧЕБНИК

   ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ

   Шкала Дуйля. 
   
   

   Всем  желающим  изучать  основы  метакосмологии,  рекомендуется иметь
представление о шкале Дуйля --  это одна из немногих систем, пригодная к
усвоению  без  каких-либо  предварительных  разъяснений.   Шкалу  иногда
называют "схемой цивилизаций".  Прежде всего,  "цивилизация" по Дуйлю --
это обобщающий термин существования от планетарного состояния до Ареала,
без  учета  различия культур,  методов  и  направлений прогресса,  если,
разумеется, таковой присутствует.

   Шкала мною сильно упрощена и  сокращена в объеме,  но,  представив ее
даже в  таком виде,  я  смогу использовать самые элементарно необходимые
термины,  такие  как  "Ареал",  "фактура",  "КМ",  "БКМ",  "Е-инфополе",
"И-инфополе"  и  т.д.  И  впредь,  если  объяснение каких-либо  терминов
отсутствует в тексте, -- оно обязательно встретится в учебнике.

   Сам  автор шкалы,  известный Ареалу под  именем Дуйль,  посвятил себя
изучению прогрессирующих цивилизаций.  Судьбу его,  без сомнения,  можно
было бы  назвать трагически-противоречивой.  В  Ареале она ни  за что не
стала бы  чем-то примечательным,  если б  не один нюанс,  касающийся его
исчезновения. Но обо всем по порядку.

   Длительное  время,   занимаясь  исследованиями  в  области  фактурной
инфоэнергетики,  Дуйль  провел  в  добровольном заключении  в  одной  из
цивилизаций 3-й фактуры. Целью его было накопление авторского материала,
касающегося  форм  "психоэтического восприятия  фактуриалами технических
информационных   парадоксов".    Дуйль   имел    изначальное   намерение
синтезировать полученный  материал,  вернуться  и  продолжить  работу  в
приличных  условиях,   но  поступил,  что  называется,  с  точностью  до
наоборот.  За время своего пребывания в  цивилизации,  скажем,  "Х",  он
составил  ознакомительное описание  всех  известных  ему  и  неизвестных
иксовитянам наук  Ареала,  включая  технические описания  энергетических
конструкций  и  принципов  построения  летательных аппаратов;  некоторые
сведения  о  навигационных  зонах  и  астрофизических процессах  ареала;
наиболее  характерные  гуманитарные  тупики,   от   которых   хотел   бы
предостеречь цивилизацию "Х", а также спрогнозировал направления мутаций
на такой срок, когда все его записи должны были от старости естественным
образом рассыпаться в  порошок и смешаться с грунтом.  Вероятно,  именно
это впоследствии и произошло с оригиналами трактата, который был записан
на магнитных платах из весьма недолговечного материала.

   Оставив в  наследство иксовитянам свой  "Информационный трактат",  --
именно так это было озаглавлено,  Дуйль загадочно и бесследно исчез.  По
какой причине,  и каким образом ему удалось это сделать,  собственно,  и
является загадкой. В Ареале не так-то просто бесследно исчезнуть.

   В  цивилизации "Х"  трактат  не  имел  большого  числа  сторонников и
последователей.  Возможно,  из-за неудачной адаптации на непригодный для
этого  язык;  возможно,  из-за  сухости  и  усложненности  описаний.  Но
некоторые   прогрессивные   ученые-иксовитяне   "эпохи   Дуйля"   слегка
переболели его "технической фантасмагорией", став отчасти посмешищем для
своих   консервативно  мыслящих  коллег.   Следом  произошло  еще   одно
необъяснимое событие: после исчезновения Дуйля трактат, со всеми снятыми
с него копиями, также внезапно исчез и был забыт на несколько веков.

   Цивилизация "Х"  со  временем вошла в  Ареал и  успешно существовала,
когда  древняя копия  "Информационного трактата Дуйля" была  найдена под
обломками одного  из  архивов на  давно  уже  "мертвой" планете,  давшей
начало  этой  цивилизации.  Копия  находилась  на  12-метровой  глубине,
герметично закрытая в  конструкции архива и  зажатая в  пластах грунта в
результате   древних   тектонических   перемещений.   Любая   экспертиза
подтверждала ее историческую подлинность,  несмотря на то,  что хранение
информации в  таком виде  и  такой срок представлялось невероятным.  Это
событие произвело сильное впечатление на  потомков иксовитян.  Некоторые
патриоты из  их  числа  попытались сочинить легенду о  своем  гениальном
соплеменнике-провидце.  В Ареале же, имевшем свое представление о темном
прошлом бедняги Дуйля,  легенда не прижилась,  и патриоты "Х" собственно
не  настаивали на  своей  патриотической точке зрения.  Легенда осталась
легендой и  как  всякая  легенда  представляла затруднение для  познания
истины.  Поэтому та  же  самая  шкала  Дуйля  в  разных источниках может
именоваться по-разному.  Но факт остается фактом: это и по сей день чуть
ли не единственная удачная фактурная адаптация подобных схем.

   Кроме шкалы,  никаких сведений из "Информационного трактата" здесь не
приводится. Нет необходимости переадаптировать прогностику, рассчитанную
на иксовитян, к тому же, Дуйль был одним из ярых сторонников пресловутой
"теории  Возврата",   доказывающей  невозможность  гибели   цивилизации.
Подобные теории я  считаю антигуманными и  ничего общего с ними иметь не
хочу.

   Надо  сказать,   что  поступок  Дуйля  в  Ареале  был  воспринят  как
недоразумение,  его исчезновение вызвало куда больший интерес. Отдельные
энтузиасты в  разное время и  с разной степенью прыти пытались разрешить
для себя эту загадку.  Но все они,  так и  не обнаружив никаких дуйлевых
следов,  сходились на  одном  единственном объяснении:  "мадиста".  Этот
термин,  обладающий некоторым магическим оттенком,  имеет  самый широкий
диапазон применения: от страшнейшего проклятья до высшей степени похвалы
и от полнейшего идиотизма до непререкаемой гениальности. У Дуйля же этим
термином всего  лишь  обозначены две  ступени цивилизации,  стоящие выше
Ареала (если не  сказать намного выше).  В  принципе,  им  не  стоило бы
находиться в данной шкале,  но Дуйль не был, да и не мог быть искушенным
мадистологом,   для   которых   это   явление  воплотило  в   себе   все
необъяснимости мироздания.  Хотя до сих пор точно не известна даже форма
существования мадисты.  И  уж  конечно  это  не  цивилизация в  дуйлевом
понимании этого слова.  Есть разные предположения на сей счет,  но о них
позже.

   Шкала Дуйля тем хороша,  что изучать ее  можно безо всяких инструкций
из любой точки. Начнем, пожалуй, от левого нижнего угла:

   Фактура  (ограничения).   "Ф".   --  имеется  в  виду  ограничение  в
планетарном смысле,  системном, "галактическом", зональных микроструктур
ареала,   --   1,2,3,4  ступени  цивилизации  принято  считать  периодом
развития,  "молодости и возможностей".  В дальнейшем повествовании может
встречаться термин "фактурные хвосты":  одна и  та  же цивилизация может
существовать на уровне Ареала и  на уровне фактуры одновременно,  в этом
случае фактурная часть называется "хвостом". Как правило, такие "хвосты"
от естественных фактур отличаются очень сильно.

   Ареал.  "А".  -- термин употребляется в двух значениях, В ЗАВИСИМОСТИ
ОТ НАПИСАНИЯ С МАЛЕНЬКОЙ БУКВЫ ИЛИ С БОЛЬШОЙ!!!  (Большая просьба, сразу
обратить  внимание  на  эту  разницу,  чтобы  потом  не  затрудняться  в
восприятии).  Если  с  большой буквы --  имеются в  виду  5,6,7  ступени
развития.  Надо сказать,  что границы между 4-й  и  5-й  ступенями очень
размыты и  чем выше,  тем сложнее отделить одну ступень от другой,  чаще
всего  этого  не  делают  вообще,   одного  обобщающего  термина  вполне
достаточно.   По   продолжительности  развития  и   существования  Ареал
значительно превосходит всю  вместе взятую фактуру.  Более  того,  никто
пока  четко не  определил верхний предел продолжительности существования
А.,  поэтому  некоторые  исследователи считают  достижение  5-й  ступени
концом цивилизации,  и в каком-то смысле они правы.  А. -- не есть нечто
подобное  государству,   это   всего  лишь  возможность  выхода  в   ИИП
(искусственное   информационное   поле),   которое   дает   колоссальные
возможности и  убедительное представление о так называемой картине мира,
только  и   всего.   Другой  вопрос,   какие   именно  возможности  дает
И-инфополе...  По крайней мере,  существование в А.  это не то же самое,
что  сосуществование,  и  к  тесному общению никого  не  обязывает.  Это
исключительно привилегии фактур.  Именно это обстоятельство,  да еще так
называемое  "слепое"  развитие  дает  фактуре  возможность  нажить  свои
неповторимые особенности. Сразу объяснюсь насчет "критических барьеров":
Дуйль  употребляет термин "возврат".  "Возврат" --  это  не  обязательно
ядерная война,  экологическая катастрофа или  еще  какое-нибудь пагубное
для  цивилизации  событие.  Критический  период  развития  --  это,  как
правило,  всего  лишь  возможность изменить направление этого  развития,
сверх восприимчивость цивилизации к любому неожиданному влиянию, -- ни о
каких катастрофах тут речи не  идет.  Но  и  возможности различного рода
катастроф тоже исключать нельзя.

   Мадиста  --  все,  что  Дуйль  здесь  измыслил  на  предмет  мадисты,
руководствуясь исключительно собственной фантазией,  можно  воспринимать
только с юмором,  можно вообще не воспринимать,  но желательно на всякий
случай иметь в виду.

   Ареал.   "а".   --   с   маленькой  буквы   термин   употребляется  в
пространственно-физическом   смысле.    Это    что-то    сродни   нашему
представлению о  Вселенной,  разве  что  не  требует  столь  глобального
размаха  воображения.  Это  область  компактного  скопления  однородного
астрофизического вещества. Однако определение размеров ареала -- это уже
из  области сверхбольших величин,  аналоги которых в  современной земной
математике  лично   мне   искать   бесполезно.   Проще   воспользоваться
пропорцией:  ареал "а" во  столько раз больше находящейся в  нем планеты
"в",  во сколько раз планета "в" больше электрона вещества,  из которого
она состоит (грубо,  конечно, но как быть?). Границы ареала определяются
отсутствием за  его  пределами  аналогичного вещества  на  расстоянии не
менее "с".  При том,  что величина "с" соотносится с размером ареала "а"
примерно так  же,  как  расстояние от  планеты "в" до  ближайшей планеты
соотносится с размером самой планеты "в".

   Эта кажущаяся простота на самом деле не есть прямой аналог сходства в
строении  Солнечной системы  и  атома  вещества.  Речь  идет  только  об
относительности  величин.   Само  же  явление  можно  понять  с  помощью
отдельной науки об "Уровнях" и геометрии астрофизического пространства.

   Проблема   освоения   ареала   определяется   таким   явлением,   как
коммуникация:  КМ и БКМ-транспортное обеспечение,  о котором речь пойдет
ниже.  Но уже сейчас можно сказать, что в нашем ареале процент освоенных
зон столь незначительный,  что стыдно сказать.  Что-то  около миллионной
доли  процента разрозненных очагов  цивилизаций,  связанных между  собой
транспортной   сеткой,   Искусственным   Информационным   Полем   (ИИП),
Естественным Информационным Полем (ЕИП),  да  и  все.  МИП  -  Мерцающие
Информационные Поля,  которые Дуйль указал в  таблице,  относятся к  так
называемым "перпендикулярным измерениям" и не входят в число элементарно
необходимых понятий.

   Все  прочие элементы шкалы  должны быть  в  основном интуитивно ясны.
Специфические термины обязательно разъяснятся по ходу повествования.

   * * *

   Абсолютно голое  и  относительно живое  существо  с  головой,  сплошь
заросшей густой шерстью,  лежало,  скорчившись, на дне поломанной камеры
для  транспортировки растений и  пронзительно икало.  По  этому  иканию,
собственно, Ксарес и отыскал его среди прочего хлама.

   Существо,  сей  же  час,  было отправлено в  биолабораторию,  где оно
продолжило икать в  обществе биоников,  не  верящим ни глазам своим,  ни
приборам.

   -- Ты подумай, чистый натурал...

   Ксарес подозрительно пощупал кожу пациента.

   -- Натуральнее не бывает,  --  уверял его лаборант.  -- Что попало не
станет икать так долго.  Все, что нужно этому бедняге -- много жидкости,
которая его не отравит и -- полный порядок.

   -- Невероятно,  --  недоумевал Ксарес,  --  как  он  мог  оказаться в
контейнере на пустом корабле?

   -- Невероятное --  это уже по твоей части.  Могу лишь сказать, что он
объелся растительным порошком -- ему явно не хватало витаминов.

   -- Но зачем он вывалился в грузовой контейнер?

   Лаборант озадаченно поглядел на  существо,  затем на  пеструю таблицу
биологических характеристик существа, затем на Ксареса...

   -- Все нормально, Ксар, если б я не знал режимов выхода из корабля, я
бы тоже начал с контейнера.

   -- Хорошо, но каким образом ему удалось вскрыть грузовые отсеки? Если
это существо не знает таких элементарных вещей...

   -- Если ты думаешь,  что знаешь о них все, забирай его себе, -- решил
лаборант. -- Скоро он придет в чувство и расскажет много интересного.

   В надежде,  что так оно и будет,  но с некоторым скептицизмом в душе,
Ксарес,  отложив  все  дела,  принялся оборудовать "среду  обитания" для
своего  нового  подопечного.  Прежде  всего,  было  создано  герметичное
кубическое помещение в  сорок  метров  по  диагонали,  --  именно  такие
комнаты,  по его мнению,  должны были строить себе похожие существа.  Он
рассчитал  давление,  гравитацию,  атмосферный  режим,  поставил  каркас
лежбища,  собранного наспех  из  недолговечных конструкций и  накрошил в
него  мягкие  комки  коконов  насекомых,  чтоб  уютней  лежалось.  Рядом
разместил широкую емкость с жидкостью для питья,  чтоб поменьше икалось,
и  остался доволен своей  работой.  Но  клиент не  оценил его  понятия о
комфорте,  очевидно,  длительное  одиночество  дало  о  себе  знать.  Он
потребовал ежедневный час парового душа,  походный спальник, пульт входа
в  маршрутную информатеку по  всей  зоне,  а  все  остальное барахло  из
комнаты убрать,  чтоб не  пересекалось с  панорамой.  Из  дополнительной
роскоши неплохо было бы в  этом склепе прорубить широкое окно в  зеленый
парк,  что-нибудь  похожее  на  солнце  и,  наконец,  дверь...  дверь...
дверь!!!   Пусть  бутафорская.   Наплевать,   что  здесь  ими  никто  не
пользуется, главное, чтобы была.

   Пришелец охотно пошел на контакт, велел себя побрить и очень подробно
объяснял,  что  далее  любоваться  его  наготой,  ему  обязательно нужна
одежда,  и не какая-нибудь, а приемлемая по его понятиям, иначе никакого
конструктивного диалога не  будет.  На  вопрос,  откуда  он  так  хорошо
владеет языком Ареала,  ответ был  более чем исчерпывающий "У  меня было
достаточно времени, чтобы им овладеть".

   Ксарес удивился,  но  расспрашивать не стал,  а  спокойно наблюдал из
своей лаборатории, как пациент с самозабвенным усердием перебирает схемы
навигационных маршрутов,  в надежде, что когда-нибудь ему самому надоест
эта бессмысленная затея.  Ксарес был на редкость спокойным существом,  к
тому  же,  наблюдать фактуриалов было  его  профессиональным призванием,
которому он отдавался с таким удовольствием, что сам становился похож на
подопечных.  В  цивилизованном Ареале его частенько принимали за чудака.
Но  такова была  судьба всех  заядлых фактурологов.  Ксар имел несколько
собственных лабораторий в  одном  из  ЦИФов (центр исследования фактур),
находящихся,  как и  положено ЦИФам,  на  самой дальней границе одной из
навигационных зон.  Все его хозяйство умещалось на трех планетах в одной
системе  из  18  планет  и  имело  близкое соседство с  открытой бездной
"дикого" космоса,  которая  служила ему  исследовательским угодьем.  Все
живое,  что выносилось оттуда случайными экспедициями,  а также все, что
было слепо,  беспомощно,  но хоть немного шевелилось,  он тащил к себе и
подвергал детальному анализу.  Надо сказать,  что везло ему не часто и в
большинстве случаев  приходилось довольствоваться биологическими копиями
фактуриалов, но если уж везло, так везло.

   Существо ему попалось на редкость настырное.  Из всей своей практики,
Ксар  не  мог  вспомнить  другого  такого  бешеного  стремления отыскать
родину.  До  такой степени искреннего,  что он стал всерьез опасаться за
психику  этого  патриота  и,  поступившись своим  принципом  терпеливого
ожидания,  первым  сделал  шаг  навстречу.  И  не  какой-нибудь  шаг,  а
непосредственно через дверь квадратной комнаты:

   -- Есть  ли  у  тебя в  запасе пара миллионов лет,  чтобы пройти этот
участок хотя бы до середины.  И почему ты уверен,  что Земля должна быть
именно здесь?

   -- Где-то она должна быть?

   -- Систематизируй все основные характеристики.

   -- Пробовал.   Земля,   Солнечная  система  --  девять  планет,  Наша
галактика,  тьфу, ты! -- Матлин схватился за голову. -- Наша ... Ваша...
Неизвестно чья!

   -- Понятное дело... Ну-ка, встань в панораму, -- Ксарес занял место у
пульта,  и луч аккуратно обвел Матлина разноцветными контурами,  начиная
от внутренних органов,  скелета и,  кончая тем,  что называется "внешний
вид", -- выходи.

   Голографическая копия,  раскрашенная  изнутри  в  самые  экзотические
оттенки,  извергнув из  себя  оригинал,  осталась  неподвижно стоять  на
месте.  Компьютер  составил  для  себя  несколько таблиц,  касающихся ее
фактурных достопримечательностей, и вопросительно замер.

   -- Примерно такие твари...  --  подтвердил Матлин, -- обитают по всей
Земле. Ищи.

   -- Такие "твари" могут обитать где  угодно,  --  ответила машина,  --
микроэнергетическая  память  блокирована.  Обновление  организма  прошло
полтора цикла -- оснований для молекулярного поиска нет.

   -- Ты в Ареале примерно год, -- объяснил Ксарес. -- Странно. Я думал,
значительно больше.  Твой язык дает мне основание предполагать,  что, по
меньшей мере, лет десять, либо...

   -- Либо?.. -- Переспросил Матлин.

   -- Либо я не знаю,  кто ты такой... И зачем ты выдумал себе фактурную
планету, где никто не знает своих навигационных координат.

   -- Я  и  сам  не  знаю,  кто  я  такой,  --  Матлин тяжело вздохнул и
опустился на пол. -- Ни черта не помню. Поверишь, ни черта!

   -- Родной язык был?

   Матлин произнес несколько фраз по-русски и  компьютер тут же разложил
их в звуковой ряд. Затем несколько раз повторил, будто сыграл по нотам и
попросил еще.  Четверти часа  осмысленной болтовни ему  вполне  хватило,
чтоб вынести заключение:

   -- Да, это похоже на фактурный язык...

   -- Неужели! -- Возмутился Матлин.

   -- ...Язык достаточно образный,  --  объяснила машина,  --  чтоб быть
использованным в фактуре первой-третьей ступеней.  Может иметь несколько
информационных вариантов  с  48  символами и  использоваться в  таких-то
волновых диапазонах и в таких-то...

   -- Короче! -- Не выдержал Матлин.

   -- Она не может найти твою родину даже по языку,  -- вмешался Ксарес,
-- 48 символов -- очень мало. Максимум конец второй ступени фактуры. Это
невероятно.

   Матлин попытался произнести несколько фраз  по-английски,  но  машина
попросила его  не  утруждаться --  языки  идентичны и,  вероятнее всего,
принадлежат одной и той же цивилизации,  в крайнем случае,  цивилизациям
близкородственным. Ничего похожего в каталоге ЦИФа все равно нет.

   -- Как это нет? -- не понимал Матлин. -- Как это нет? Может, Земля не
внесена ни в какие каталоги?  Может,  здесь нет каталогов, в которые она
внесена?

   -- Не может быть,  --  спокойно ответил Ксарес,  --  скорее всего, ты
упускаешь какую-то  очень важную деталь.  Но  я  все  больше склоняюсь к
тому,  что дело в  тебе,  а  не  в  планете.  Надо серьезно изучать твою
психику, а не маршрутные схемы.

   -- Ты считаешь, что я ненормальный? Что я все сочинил? Что я...

   -- Матлин, планеты, которую ты ищешь, не существует.

   -- Может быть, проверить другие зоны?

   -- В  отличие от твоих бессмысленных усилий,  машина уже сделала все,
что могла. В ареале нет ничего похожего.

   -- Но здесь что-то не так!!!

   -- Здесь что-то не так, -- согласился Ксар.

   -- Так что?

   -- Если мы можем что-то сделать,  то только вместе и только при одном
условии,  --  ты должен мне доверять.  Собственно, другого выхода у тебя
нет.

   -- Другого выхода у меня нет, -- согласился Матлин.

   * * *

   После завершения психиатрических экспериментов с  последующей за ними
реабилитацией,  Ксарес оставил Матлина в покое. Тем более что его усилия
не принесли существенных результатов.  Провал памяти и без того сомнений
не вызывал,  а если к тому еще прилагались психические расстройства,  то
только  по  причине длительного пребывания в  закрытом пространстве безо
всякой предварительной подготовки и безо всякого понимания причин и сути
происходящего.

   У пациента восстановился здоровый сон и он вместо того,  чтобы гонять
информатеку, крепко спал, зашившись в свой спальник, по двенадцать часов
в сутки. Но каждое пробуждение погружало в депрессию:

   -- Мне опять приснилась Земля,  --  жаловался он,  --  если б  ты мог
посмотреть эти сны!

   -- Во сне ты думаешь по-русски,  --  возражал Ксар,  --  это искажает
образные проекции.  Вообще-то  не  надейся,  что это может быть решением
проблемы, даже если сменишь язык.

   Матлин продолжал спать, а в свободное ото сна время, одолевать своего
попечителя всякого рода "инженерными" подходами к неразрешимой проблеме.
Вплоть до  того,  что  собрался писать специальную "поисковую" программу
для компьютера,  работающего в  аналоге знакомой ему IBM-ки,  а уж потом
адаптировать ее  к  тому,  что есть.  Программа замышлялась не больше не
меньше как  на  всю поисковую информационную сеть Ареала,  и  Ксарес был
вынужден выпустить на  пульт его информатеки несколько учебных программ.
Во-первых,   чтобы   пациенту   стала   очевидна   глубина   собственных
заблуждений,   во-вторых,   чтобы  оградить  себя  от   его   назойливых
расспросов,  и,  в-третьих,  он  уже серьезно задумывался о  том,  чтобы
прекратить бессмысленный поиск,  и  в  меру  возможностей позаботиться о
будущем  этого  существа  непонятного  происхождения.  К  тому  же,  его
патологическая  страсть  к   потрошению  инфосетей  без  всякой  на   то
необходимости должна  была  свидетельствовать о  природной  склонности к
самообразованию.

   Из  всех подходящих учебных программ Ксарес отобрал в  первую очередь
"технику  безопасности",  пользование всеми  разновидностями информатек,
краткий экскурс в  астрофизику,  основы естественных наук  и  навигации.
Матлин попробовал всего понемногу,  и  дело пошло.  Единственной наукой,
перед которой он серьезно комплексовал, стала практическая навигация.

   -- Это все что угодно,  только не инженерная наука, -- возмущался он.
-- Либо  все  мое  физико-математическое восприятие мира летит к  черту,
либо   здесь   нужна  совершенно  иная   теория.   Что   за   "искажения
пространства"?  Почему навигатор принимает решения в 3/4 секунды, а если
в  3/5 --  происходит градусная корректировка "рабочей скорости"?  Зачем
так делать?  Почему я  могу менять курс не раньше,  чем через пять шагов
КМ-транзита?  Почему я не могу просто лететь без всяких транзитов? Что у
вас за дурацкий тренажер, который только и делает, что меняет программу?

   Попытки  Ксареса  приобщить  своего  подопечного  к   фундаментальным
теоретическим основам навигации ни  к  чему  не  привели:  теорию Матлин
воспринимал отдельно,  как увлекательный аттракцион,  практику... вообще
не воспринимал.  Связующее звено у  него категорически не работало.  Это
обстоятельство удручало и,  так как длительное, беспомощное пребывание в
космосе в  его жизни уже имело место,  вся жажда познания по  уши и  без
остатка  увязала  в  практической  навигации.  Со  временем  это  больше
напоминало  идею  фикс,   манию  с   перепадами  на   нервный  тик   или
интеллектуальное  самобичевание.   Пока  Ксарес  не   решился  на  самый
отчаянный шаг,  в  котором позже неоднократно раскаивался.  Но дело было
сделано  и,   персонально  для   Матлина,   был  разыскан  преподаватель
навигации,  которому,  как  предполагалось,  был  доступен любой уровень
тупости  ученика,  поскольку  сам  он  был  чистейшим фактуриалом где-то
начала 4-й  ступени,  и с фактурным менталитетом дел имел предостаточно.
Если не сказать больше, -- именно в фактуре его и нашли.

   В  цивилизованном Ареале это существо прославилось своими уникальными
навигационно-инженерными способностями. В частности, тем, что как-то раз
чуть ли  не голыми руками снял и  разобрал диспетчерскую плату с  панели
управления  космического  корабля  Ареала,   которая,   в  принципе,  не
снималась и  уж  тем более не подлежала разборке.  Правда,  собрать ее в
рабочее состояние он не смог,  даже не попытался,  -  - перед ним стояла
совершенно иная  задача --  спереть ее  незаметно и  по  частям.  Плату,
конечно, отобрали, но кое-какие ее детали не найдены до сих пор.

   На   своей   родине   он   создал   несколько  модификаций  кораблей,
превосходящих по  дальности и  скорости перемещения все допустимые нормы
для  фактурной навигации и  заставил  Ареал  серьезно  обратить на  себя
внимание.  Во  время  одной  из  своих  дальних вылазок он  был  пойман,
подвергнут анализу и  на некоторое время упущен из вида --  именно этого
времени  ему  хватило,  чтобы  выпотрошить плату  на  пульте  управления
поймавшего его корабля с целью понять, как эта штука сработала. Очевидцы
были настолько ошарашены,  что тут же предложили ему, шутки ради, пройти
тесты в  навигаторскую школу Ареала.  К  их  еще большему удивлению,  он
успешно прошел все тесты и был принят.  Более того,  успешно окончил три
курса,  (всего их 8-10, в зависимости от специализаций). За это время он
успел много чему  обучиться,  но  вместо четвертого курса был  выслан из
Ареала обратно в  родную фактуру.  За  какие  такие  подвиги --  история
умалчивает, но это был исключительно редкий случай получения фактуриалом
настоящего навигаторского образования,  что равносильно свидетельству об
окончании начальной школы,  выданному обезьяне.  Ареалу он  был известен
под именем Суф.

   Суф  оказался  низкорослым гуманоидом --  не  выше  190  сантиметров,
абсолютно лысый,  смуглый,  с  большими  синими  никогда  не  моргающими
глазами,  без бровей и ресниц. Нос его был необычно узким и заканчивался
вместо ноздрей двумя симметричными перепонками, способными комбинировать
звуки не  хуже голосовых связок,  а  ушные раковины,  раза в  три больше
человеческих,  не  выступали за пределы черепа.  Зато рот казался вполне
нормальным.  И  руки  выглядели нормально,  только  с  тонкими  длинными
пальцами без ногтей,  но Матлин уже ко всему притерпелся и  был согласен
на  любую каракатицу,  лишь бы  учила летать.  Поэтому,  приглядевшись к
внешности Суфа, нашел его вполне симпатичным.

   Это   создание  явилось  в   ЦИФ   на   своем   новом  концептуальном
сверхдальнобойном   супергибриде,    который   не   парковал   ни   один
шахтоприемник ЦИФовского технопарка.  Даже не подпускал к себе близко по
причине  нестандартного излучения,  которым смердел гибрид,  напичканный
бог весть какой техникой.  К  великому недовольству навигатора,  никакие
хитрости и  уловки на  приемник не действовали.  И,  пока Суф сражался с
защитным полем,  Матлин,  с некоторой долей сопереживания следил за этой
баталией на своей панораме. В конце концов, чтоб не разогревать страсти,
оператор парка  извлек рассерженного Суфа  из  корабля,  а  сам  корабль
"умножил  на  ноль",   иными  словами,   аннигилировал.   От  этого  Суф
окончательно  пришел  в   ярость,   но  даже  его  окончательная  ярость
троекратно увеличилась,  когда  он  узнал,  для  чего  его  вытащили  из
фактуры.  "Учить навигации аборигена... Только потому, что он неизвестно
откуда взялся и не может быть отправлен назад!!!  А меня,  такого, всего
из  себя из себя навигатора,  отсекли от Ареала как последнюю чуму!  Это
чересчур!"

   Но, видимо, Ксарес не первый раз имел дело с фактурными специалистами
и  знал,  как  с  ними надо обращаться.  Сторговались они на  скоростном
навигаторском  болфе  взамен  почившему  супергибриду,  а  за  моральные
издержки  --  неограниченный доступ  в  Ареал,  что  фактически означало
прямое подключение к  И-инфоплю Ареала.  После такой щедрой компенсации,
Суф  значительно смягчился,  а,  выбрав себе скоростной болф по  высшему
классу,  растаял от одного предвкушения предстоящих на нем полетов, всем
все простил и готов был немедленно обучить любое говорящее полено,  даже
самую  безмозглую амебу.  Именно  в  этом  настроении он  был  допущен к
Матлину.   Но  первым  делом,  вместо  приветствия,  Суф  запустил  свою
"щупальцу" в отросшую шевелюру ученика и слегка приподнял его:

   -- С этими зарослями ты собираешься пилотировать?

   Матлин  совладал с  собой,  но  впервые  почувствовал на  собственной
шкуре, чем отличается дикарь от цивилизованного существа.

   Однако Ксарес был глубоко убежден,  что фактуриалы между собой всегда
разберутся и в их междоусобные недоразумения вмешиваться не стоит. Так и
случилось.  Очень  скоро  они  поладили  и,  не  загружая  себя  обилием
фундаментальных  теорий,   стали  предпринимать  вылазки  в   парк   для
практических занятий.

   * * *

   Технопарк ЦИФа  располагался на  спутнике крайней  планеты в  той  же
системе и частенько пустовал. Это было удобно, но Суфа каждый раз тянуло
к  воспоминаниям "школьных  лет",  в  тестовый  парк  начального  курса,
который больше смахивал на  музей или  парк аттракционов.  Одним словом,
представлял собой  гигантскую свалку  истории  флота  Ареала,  собранную
патриотами навигаторской школы.

   Матлин не сразу понял, как именно они преодолели расстояние до парка,
не выходя в  космос и как именно они оказались в совершенно другой зоне,
не выходя из парка.

   -- Запомни,  --  начал свой  первый урок  Суф,  --  весь  флот Ареала
делится на три части:  КМы,  БКМы и  весь остальной хлам,  именно его мы
будем изучать,  а пользоваться будем КМами там, где они есть. А там, где
их нет, -- тебе делать нечего.

   Суфов "хлам", составлявший смысл его существования, классифицировался
по  следующему  принципу:  локальный  транспортный парк,  используемый в
пределах зоны для всяких узких специализаций --  каста неприкасаемых, ни
один  уважающий себя  навигатор до  этого  барахла не  снизойдет.  Далее
следует  исследовательский скоростной  флот  без  ограничения дальности,
который делится на  "болфы" и  "не  болфы",  что несколько хуже,  но,  с
другой стороны,  дает больше простора инженерной фантазии.  А  уж  затем
только базы,  платформы,  транспортеры: навигационные, коммуникационные,
астрофизические  и   прочие,   а   также   суперболфы   универсальные  и
пилотируемые,  на которые невозможно даже посмотреть снаружи --  они все
равно  невидимы.  На  таких  болфах могут  находиться лишь  навигаторы с
десятым уровнем допуска,  пассажиров на них не бывает. Все это хозяйство
используется в основном в диких районах ареала и вблизи фактур.

   Изучая схемы конструкций,  Матлин решил для  себя  загадку той  самой
сферы двухметровой толщины,  опоясывавшей центральный холл его  корабля.
Это  оказался всего лишь блок крепления отсеков.  Внутренний "шарик" мог
бы  продолжить  полет  совершенно  самостоятельно,  отстегнув  отсековую
оболочку,  на которую, кстати, благодаря такому же приспособлению, можно
было бы накрутить сверху еще с десяток сфер-этажей.  Пульт управления на
корабле такого  класса располагался в  отсеке-дублере,  о  существовании
которого Матлин и  не  подозревал.  Пульт извлекался наружу элементарным
поворотом площадки  пола,  делящего внутренний шарик  на  две  половины.
Градус  поворота  площадки  означал  возможности управления  --  степень
самоконтроля корабля и  его доверия пилоту.  Само собой,  что в бытность
Матлина на корабле, площадка не сдвинулась ни на градус.

   Болфы и "не болфы" принципиально отличались друг от друга лишь своими
методами  работы  --   конструкторским  решением.   Болфы   были   новым
универсальным поколением летательных аппаратов,  в  основу  которых были
заложены  принципы  движения  в  системе  БКМов.   Суть  этих  принципов
разъяснять аборигену Матлину все равно не имело смысла.  Его аборигенова
задача заключалась в том,  чтобы уметь программировать простейший полет,
правильно обращаться с  бортовым компьютером и  не слишком шарахаться от
навигационных карт,  если  с  таковыми придется иметь дело,  --  хотя бы
уметь сориентироваться в своем местонахождении.

   Суф искренне не понимал,  как могло получиться,  что в ЦИФе не смогли
вычислить исторических координат живого натурала.  "Здесь что-то не так,
-- утверждал он,  --  такого быть не может.  Голову морочат".  И  обещал
помочь при удобном случае выяснить, что у них на уме.

   За  неделю  работы в  парках они  просмотрели несколько сот  наиболее
часто используемых кораблей во  всех возможных ракурсах.  Суф долго и  с
удовольствием рассказывал о своих изобретениях, которые, в конце концов,
не выдержали конкуренции даже с самыми древними моделями флота Ареала; о
принципах энергетики сверхслабых полей,  которые открыли новые подходы к
энергетике и использованию сверхскоростей, еще когда-то... давным-давно.
Но Матлин мало что понимал и  с трепетом ждал начала практического курса
пилотажа,  когда  Суф  выведет  его  в  открытый космос  и  поставит "за
штурвал". Но Суф, вместо этого, переключился на программирование полета,
навигационные маршруты и зоны, в которых можно лететь и в которых нельзя
лететь, потому что, не умея, можно долететь до неприятностей. Физическая
структура ареала находится в  движении и  местами ведет себя  коварно --
залетев в  такую зону,  можно никогда из нее не выбраться.  Но у  всякой
подлости  существует обратная,  полезная  сторона:  есть  зоны,  которые
существенно упрощают и ускоряют полет.  Поэтому зона в навигации -- дело
номер один, и, если не имеешь в этом деле чутья или опыта, будь любезен,
подключись к "навигатору" и к управлению не прикасайся. "Навигатор" тебя
худо-бедно,  да  вывезет.  Поэтому  действовать следует  так:  вызываешь
"навигатор" (это  общая программа,  действует в  любой точке ареала,  за
исключением некоторых специфических зон)  и  сообщаешь,  куда тебе надо;
ждешь,  пока он  загрузит программу,  просматриваешь на панораме процесс
загрузки и,  если у "навигатора" возникнут уточняющие вопросы, отвечаешь
на них. Когда все готово -- запускаешь работу программы и свободен.

   -- А дальше?

   -- Что  "дальше"?  Отдыхаешь,  можешь  лечь  поспать,  когда  корабль
запаркуется --  тебя разбудят.  Или  тебе рассказать,  как  пользоваться
"выходом", чтоб ты опять не лез через грузовой отсек?

   -- Так в чем заключается моя роль?

   -- В том, чтобы прилететь туда, куда надо. В чем же еще?

   -- А лететь? Просто лететь...

   -- Ты же не астероид, чтоб просто лететь!

   -- Но вдруг мне понадобится изменить маршрут?

   -- А для чего,  по-твоему,  существует "навигатор", если не для таких
"чайников", как ты.

   -- Но может что-то случиться...

   -- Ничего  с  тобой  не  случиться,  если  не  будешь совать пальцы в
лучевые микросхемы.  Тоже мне,  инженер...  Ты  что,  может,  "порулить"
хочешь?

   -- Обязательно.

   -- В павильоне своем рули.  Здесь у тебя ничего не получится --  флот
Ареала не пилотируемый, а программируемый. То, что пилотировалось, давно
лежит на свалке. Корабль летит быстрее, чем ты видишь.

   -- Зачем тогда панорама?

   -- Никакой панорамы в  полете нет и  быть не может --  это дискретное
перемещение на сверхскоростях,  а  болфы вообще идут в КМ-режиме,  какие
могут  быть  проплывающие мимо  звезды?  О  чем  ты?  Настоящая панорама
возможна только при сложных маневрах на старте и торможении.

   -- Но  я  же...   То  есть  ты  хочешь  сказать,  что  если  панорама
остановилась, корабль все равно идет по маршруту.

   -- Это  "кино" может  остановиться даже  от  твоих психов.  Все,  что
способен был сделать бортовой компьютер,  --  вызвать аварийный патруль,
который "перемотает кино" на  начало.  Тебе повезло,  что они сообразили
отправить тебя в  ЦИФ...  до  сих пор бы  летал.  Наверное,  судьба твоя
такая, летать без толку, не помня откуда, не зная куда.

   Кроме  воспитательно-лирических  отступлений,  Суф  рассказывал массу
интересных вещей, касающихся его деятельности и услышанных им от коллег.
Матлина перестало раздражать непонимание многих нюансов их (гуманоидных)
взаимоотношений.  Он даже не стеснялся вставлять не к  месту свои глупые
вопросы.  Единственное,  что бесконечно его удивляло,  --  то,  что Суф,
безмерно  болтливый даже  для  среднестатистического фактуриала;  умница
Суф,  никогда ни  словом не  обмолвился о  своем навигаторском прошлом в
школе,  в  которую  способен был  поступить далеко  не  каждый  уроженец
Ареала.  Несмотря на то,  что в этой школе прошел немалый срок его жизни
-- три  курса  составляли около  25  земных  лет.  Зато  он  без  умолку
хвастался своими  конструкторскими лабораториями и,  конечно,  моделями.
Одна  из  них,  наиболее  концептуальная,  была  обнаружена в  последнем
сводном  каталоге  навигации  в   разделе  "Как  не  надо  проектировать
летательные аппараты и  почему" --  этим  фактом  он  гордился особенно:
привлечь к  себе  внимание навигаторского каталога было  самой  заветной
мечтой любого конструктора.

   Но настал день торжества и для Матлина. День, когда он впервые должен
был ощутить радость полета,  несмотря на  все его внешние условности,  и
выполнить   первое   самостоятельное  перемещение  из   парка   школьных
аттракционов на техническую платформу, которая по "навигатору" принимала
всех проходимцев,  не имеющих четкой полетной задачи. Собственно, если б
они не прошлись по этой платформе собственными ногами,  Матлин ни за что
бы не поверил, что был нормальный перелет, а не тренажер. Суф не пожелал
разделить праздника первого полета ученика.  К тому времени ученик успел
ему  надоесть "хуже  липкого  скафандра".  Его  гораздо больше  занимала
беседа с  оператором платформы,  с  которым он  куда-то  пропал на целые
сутки.  А  что такое "липкий скафандр",  Матлину довелось узнать намного
позже.

   Но  прежде  он  тщетно  прождал  Суфова  возвращения  и   набегал  по
заковыристым туннелям  платформы больше,  чем  налетал,  пока,  в  конце
концов,   не   заблудился.   Выбраться  ему   удалось   лишь   благодаря
самостоятельно  освоенной  разметке  и   еще,   может  быть,   благодаря
самостоятельному осознанию того, что если он не выберется сам, его здесь
никто искать не будет. Вернувшись на корабль, он первым делом закрепил у
себя на манжете пульт одношагового дополнительного КМа с исходной точкой
на корабле,  чтобы не стать заблудившимся посмешищем, и вновь устремился
на поиски.

   Суф как в воду канул,  и Матлину ничего не оставалось, как стартовать
в  парк  самостоятельно.  Возможно,  второй полет  удался бы  ему  лучше
первого, если б не случилась та самая непредвиденная ситуация, о которой
он  неоднократно намекал своему  учителю.  Все  произошло от  того,  что
Матлин, загрузив программу, не поспешил убраться подальше от пульта, как
учил  Суф,  а  напротив,  устроился поудобнее и  вывел  на  панораму все
параметры его работы. Тут-то ему и стало слегка не по себе: машина четко
показала приближение второго космического корабля на скорости,  будто он
шел  на  таран.  Матлин,  наслушавшись  рассказов  Суфа,  сразу  включил
аварийную блокировку коммуникаций и,  не  сбивая "навигатора",  запустил
корабль в  режим КМ-транзита.  Но  блокировка сработала,  а  КМ-режим не
пошел. Пытаясь разобраться почему, Матлин сбил-таки "навигатор" и только
после этого до него дошло,  что через аварийную блокировку коммуникаций,
исключающую  проникновение  в   корабль   извне,   никакая  перезагрузка
невозможна.  Можно лишь быстро и правильно создать внутреннюю программу,
которая собьет с толку преследователя. Ничего другого ему не оставалось.
Суф говорил о каком-то режиме "экстремального навигатора",  позволяющего
любую  задачу  переложить на  внутренний компьютер,  в  нем  должно было
находиться особое изобретение Суфа -- "автопилот преследуемого", которое
он  сам считал детской игрушкой,  но игрушки Суфа в  такой ситуации были
надежней матлиновой головы, и он решился.

   "Автопилот"  одним  шагом  БКМа   выбил  корабль  с   траектории,   и
преследователь исчез не  только с  панорамы,  но  и  со  всех  приборов.
Несколько секунд полета шли вслепую на малых скоростях, настолько малых,
что  включилась  естественная  панорама  и  показала  Матлину,   как  от
преследующего  корабля  осталась  тонкая  полоска  света,  исчезающая  в
глубинах дальнего космоса,  дальше самых дальних видимых ему звезд.  "Не
успел  затормозить,"   --   объяснил  ему  "автопилот"  и   зафиксировал
максимальную дистанцию удаления,  которая, по замыслу программы, с этого
момента  должна  была  стремительно  прогрессировать от  любого  маневра
преследователя. И Матлин со вздохом облегчения повалился в кресло.

   Не  прошло десяти секунд,  как  пульт снова вошел в  аварийный режим.
Глазам Матлина явилось зрелище еще более ужасное:  с  компьютера одна за
другой стали слетать программы,  которых он  так  или  иначе касался,  и
"автопилот преследователя" оказался в  этом  черном  списке под  номером
один.  Суть происходящего стала ясна лишь после того,  как на вычищенной
рабочей панораме,  лоб в лоб, во всей своей красе возник преследователь,
и машина Матлина позорно капитулировала,  сообщив своему пассажиру,  что
дальнейшее  сопротивление  бессмысленно  --   чужаку   удалось  нарушить
блокировку коммуникаций; подробный анализ ситуации содержится там-то...

   -- Да иди ты со своим анализом...  -- огрызнулся Матлин. С перепугу у
него пересохло в  горле.  Пульт уже не  реагировал на  отчаянные попытки
спасти   положение,   а   был   целиком  занят   захватчиком,   который,
приблизившись на шаг БКМ-приемника, тут же отчалил восвояси. Из внешнего
коридора  в   пульт  управления,   сметая  на   своем  пути   оставшиеся
коммуникационные блокировки,  рвался Суф, до неузнаваемости рассерженный
на  всю  гиблую,  неизвестную науке  породу  "летучих  головастиков",  у
которых "сперва прорезаются крылья,  а затем уже глаза,  хвосты, мозги и
прочие  обременительные детали".  О  существовании  таких  биологических
парадоксов Матлин не знал,  возможно,  узнав, не поверил бы, если бы Суф
не утверждал,  что с  одним таким экземпляром знаком лично.  Более того,
еще  пару секунд назад готов был втереть его в  гравитационную площадку,
но, увидев состояние "головастика" и трезво оценив ситуацию, смягчился:

   -- Ладно, буду учить тебя управлению. Что поделаешь... С чего-то надо
начинать.

   По прибытии в парк они в первую очередь проанализировали ситуацию:

   -- Первая большая глупость,  которую ты сделал, -- поучал его Суф, --
это  аварийная блокировка.  Надо ж  было додуматься!  Она  рассчитана на
самый  крайний  случай.  Ты  мог  отключить входные мосты,  но  связь  с
кораблем должна быть всегда.  Еще раз врубишь аварийный блок --  считай,
что похоронил себя заживо.

   -- Откуда мне было знать, что это ты?

   -- Кому ж ты,  кроме меня,  мог понадобиться?  А даже если не я,  тем
более надо было связаться и  выяснить,  в  чем дело.  Никто не полезет к
тебе в корабль, если есть связь.

   -- Почему ты не связался со мной с платформы?

   -- Откуда я знал,  что ты расселся на пульте?  Чему я учил? Не умеешь
сматываться --  не берись. Из миллиона вариантов ты выбрал самый гнилой.
Во-первых,  для кого существует "ноль-фаза"? Именно для таких тугодумов,
как  ты.  Она держит корабль вне пространства целую минуту,  --  за  это
время машина сто  раз прокрутит варианты и  сама выберет решение.  Вот и
все!

   -- А во-вторых?..

   -- Во-вторых... -- задумался Суф, -- от меня бы ты все равно не ушел.
Не забывай,  что я загружал программы.  Какой позор! На скоростном болфе
не уйти от антикварного драндулета! Это ж кому рассказать? Даже не знаю,
как тебя учить? Чему тебя учить?

   -- Как  следует!  --  прорычал Матлин  и  очень  сердито  нахмурился,
демонстрируя этим серьезность намерений, -- и с самого начала.

   Для  вышеупомянутого начала,  Суф  изыскал очень древнее "летательное
чудовище",  управляемое во всех режимах с гибкой конструкции пульта: под
любой рост,  длину конечностей,  толщину и количество пальцев пилота. Он
усадил своего ученика в  пилотское кресло,  крутящееся в  круглом коконе
панорамы с  управлением на подножках и подлокотниках под каждую пятерню.
Ввел в  контур панорамы управления дублер,  по  которому тут же принялся
лихо молотить своими тонкими пальцами с  такой скоростью,  что у Матлина
зарябило в  глазах.  При этом он еще и  болтал без умолку:  вертикальная
ось,  горизонтальная ось, направляющая ось, выравнивать корпус только по
направляющей оси,  15 градусов лево-право-низ-верх,  даешь пару градусов
крена  вперед  --   так  он  легче  стартует;   здесь  у   тебя  таблица
распределения   габаритов    корпуса,    вот    так    выводишь    схему
габаритовращения, а эта таблица появляется на три секунды -- надо успеть
задать  оптимальное  положение  корабля,   иначе  корабль  на   скорости
поведет...  это  схема  включения  внутреннего  оборудования --  задаешь
скорости прохождения команд...

   -- А  как  насчет  того,  чтобы  снизить  скорость  объяснения нового
материала? -- Не выдержал Матлин.

   Суф опешил.

   -- Я тебе это десять лет объяснять должен? Напрягись, будь любезен, и
не старайся казаться тупее,  чем ты есть, -- тупее уже невозможно. Не на
меня смотри,  на  таблицу.  Перед каждым маневром она  будет зависать на
пять секунд.

   -- Но я не вижу никакой таблицы.

   -- Как не видишь?

   -- Никак! Ни одной таблицы. Размытые пятна и все.

   Суф поглядел на  "размытые пятна",  потом на Матлина,  потом опять на
"размытые пятна".

   -- Я  могу их  сделать поярче и  побольше,  но  они  закроют весь низ
панорамы.

   -- Может, как-нибудь обойтись без них?

   -- Может, ты вообще без этого всего обойдешься? Сделаем тебе игрушку,
будешь летать на ней по ЦИФу и балдеть.

   Суф  вышел из  пилотской,  но  очень скоро вернулся с  полупрозрачным
мягким шлемом в руках. Шлем одевался на затылок и закрывал верхнюю часть
лица,  сдавливая виски  влажными присосками.  Когда Матлин открыл глаза,
испытал настоящий шок:  он  увидел все,  каждую клеточку кожи  на  своей
руке,  каждый  кровеносный  сосуд  под  кожей,  даже  шевелящиеся в  них
кровяные тельца.  Он,  от неожиданности,  спрятал руку за спину и  с  не
меньшим интересом уставился на  Суфа,  будто познакомился с  ним заново.
Его   пленила  радужная  оболочка  суфовых  глаз,   переплетенная  всеми
оттенками синевы,  в  загадочных узелках,  которые безжалостно поглощала
черная клякса зрачка,  --  это был первый признак того, что Суф начинает
сердиться.

   Очки  имели  полезное  свойство  избирательно  "приближать"  к   себе
предметы,  и Матлин по очереди приблизил к себе каждую таблицу. Они были
составлены в  цифровых кодах на  языке одной из протофактур,  признанном
наиболее  универсальным  для   понимания.   Матлин  понимал  его   очень
приблизительно,  скорее интуитивно и  ни  за  одну из своих трактовок не
поручился бы  головой.  Вся  панорама,  как  выяснилось,  была рассечена
мелкой сеткой.  Это говорило о том, что она не являлась прямой проекцией
с  внешней  оболочки  корабля,  а  высчитывалась  программой,  и  каждая
клеточка этой  сетки  имела свое  назначение и  отвечала за  свой  объем
информации.  Под пальцами Матлина оказались вовсе не кнопки, а усеченные
концы лучей,  вернее,  различные их комбинации,  которые в  компьютерных
аналогах Ареала имели  свойство считывать информацию с  пальца клиента и
таким же способом ее передавать.  Но это,  видимо, было первым в истории
Ареала   случаем  применения  лучевых  кнопок.   Поэтому  информация  не
считывалась,  даже не  пыталась...  Да что там кнопки,  вокруг оказалось
столько интересных вещей, что можно было сутки просидеть, не сдвинувшись
с  места.  Однако  Суф  безжалостно вывел  своего  ученика из  состояния
преждевременной эйфории:

   -- Надень перчатки и заходи на старт. Чего время тянешь?

   Матлин  "потянул" корабль из  шахты  "вверх  ногами",  тщетно пытаясь
выровнять его на ходу.

   -- Зачем?  --  удивился Суф,  --  какая ему разница, главное, чтоб ты
понимал,   что  происходит.  Сойдешь  с  орбиты,  наберешь  скорость  --
выровнять будет проще.

   Сойдя с орбиты,  Матлин кувыркался минут десять,  прежде чем зайти на
маневр.  Маневр заключался в том, чтобы уловить спутник соседней планеты
и  добраться до  него по кратчайшей траектории,  не гоняясь за ним,  как
борзая за механическим зайцем. Благодаря деловым советам и практическому
участию Суфа, "заяц" был вскоре пойман и весьма удачно, можно сказать, с
первой  попытки.  Они  зависли  над  жерлом  широкой  шахты,  в  которую
предстояло войти, и Матлин почти не сомневался, что не промажет.

   -- В  малогабаритных  кораблях  для  панорамы  применяется  шлем,  --
пояснил Суф,  --  но  два  шлема на  одну бестолковую голову --  это уже
слишком.  И вообще,  волосы надо убрать, потому что волосатых пилотов не
бывает.

   -- Почему бы не предусмотреть в этой посудине центровочный поплавок?

   -- Чего?

   -- Чтоб она  соблюдала направление общей гравитации...  там,  где она
есть.

   -- Зачем?

   -- Для удобства.

   -- На  самом деле  это  очень неудобно.  Любая привязка к  гравитации
неудобна. Ты это поймешь только с опытом. Но мне нравится твое отношение
к неудобствам. А теперь пошел-ка в лабиринт.

   Матлин вцепился в  подлокотники,  и  корабль мягко  тронулся вниз,  в
оранжевую кишку извилистого лабиринта,  стены которого были очень похожи
на заросли сухих губчатых кораллов.

   -- Разгоняй,  разгоняй --  так  он  легче  пойдет на  маневр.  Корпус
держи...  пять градусов...  поверни вверх...  три -- вправо, да не мотай
его  в  ручную,  задай  параметры --  он  сам  выровняется,  ...еще  два
градуса...  много даешь,  вернись в таблицу,  на глаз у тебя еще рука не
набита...   криво  пошел...  сейчас  сорвется.  Где  у  тебя  центровка?
Выравнивай, выравнивай!

   Но  выровнять Матлин уже не  успел,  потому что очнулся на полу перед
пилотским креслом с шишкой на лбу вместо шлема.

   -- Так  летали  древние  астронавты,  --  мечтательно  произнес  Суф,
ощупывая  его  шишку  и,  смазывая ее  быстроиспаряющейся жидкостью,  --
рискни ты сейчас на такой посудине сунуться в Ареал, упекут в "музей"...
прямо в посудине.  --  И он погрузился в воспоминания,  видимо, не самые
приятные воспоминания своего прошлого.

   -- Я так надеялся, что это тренажер, -- простонал Матлин.

   -- Обижаешь.  Самый настоящий учебный лабиринт.  И корабль настоящий.
Ты помял ему "фасад", теперь жди, пока восстановится.

   -- Сам восстановится?

   -- А как же?

   Матлин поднялся, потирая ушибленные места.

   -- Корабли Ареала восстанавливаются сами?

   -- Нет, зачем? Это антиквариат сам восстанавливается, и то не всегда.
А  корабль Ареала попробуй помять...  Им планету с  орбиты выбить можно,
особенно "пломбы" астрофизиков -- об нее саму можно помять что угодно.

   -- Что за "пломбы"? Пломбы тоже летают?

   -- Ты  никогда не видел АФ-пломб?  Еще как летают!  Все,  что угодно,
летает.  Это пилотируемые шары размером с  планету.  Их крепят в систему
вместо естественных планет,  если что-то  случается,  или для укрепления
системы и  наращивают на  нее  нужную  массу  нужной  кондиции внутри  и
снаружи.  Со  временем оболочка шара  растворяется,  и  ты  не  отличишь
планету от натуральной.

   -- Ты летал на таких штуках?

   Суф вышел из  своей мечтательной прострации как-то слишком неожиданно
и серьезно поглядел на Матлина.

   -- Еще бы!  Я  и  не на таких летал.  Но тебе об этом знать еще рано.
Взгляни-ка  лучше на  свой  пилотский тест:  реакция никуда не  годится,
зрение... ты сам все понял, слух -- аналогично. С таким слухом только по
павильону Ксара бегать, да от шорохов шарахаться.

   -- А надо...

   -- Надо как минимум различать, что это за шорохи. Скорости восприятия
тоже никакой. Как думаешь пилотировать дальше?

   -- Как очень древние, самые древние навигаторы.

   -- Это уже древнее, чем сама древность.

   -- А  кто мне говорил,  что фактуриалы не отстают по своим умственным
способностям от...

   -- Чего стоят твои способности,  если ты  не можешь пользоваться ими?
Хочешь чисто интеллектуальный тест?

   -- Ну...

   -- Только  отвечай сразу  первое,  что  пришло  в  голову,  иначе  не
получится.  Помнишь,  ты говорил, что внешний "зал" корабля -- идеальный
полигон для  испытания машины,  только  потому,  что  некуда  врезаться?
Придумай принцип скоростного полигона для летательного аппарата.

   -- Чтоб не врезаться?

   -- Скажем так, не сорваться с маршрута.

   -- Внутреннее   пространство   пустого   шара...    с   отрицательной
гравитацией.

   -- Это тренажер, а ты полигон придумай.

   Матлин задумался.

   -- Нет,  с  "отрицательной гравитацией" --  это ты  хорошо сообразил,
теперь  придумай конструкцию,  в  которой  можно  испытывать корабль  на
скоростях.

   -- А это возможно?

   -- Возможно.

   -- Может,  это принцип подвижного кольца?  Внутри него возможна любая
скорость, а если оно подвижно -- то и любая траектория.

   -- Что?  --  переспросил Суф.  -- Ты, парень, какую геометрию в школе
проходил?  Сейчас я  тебе запущу корабль в  режим вращающегося кольца --
только потом не жалуйся на меня Ксару.

   -- Ты хочешь сказать, что это не полигон?

   -- Почему, полигон. Просто я не тому тебя учу. Начнем-ка мы с тобой с
элементарной физики,  иначе я  не  отвечаю за  ту кашу,  которая будет в
твоей голове после моих занятий.

   -- Хорошо,  --  согласился Матлин, -- хоть с элементарной арифметики,
только расскажи, как выглядит этот полигон.

   -- Тебе что-нибудь объясняли о геометрии кинетического пространства?

   -- Оба-на!  --  Матлин сразу не нашел, что ответить. -- Я представляю
себе, о чем идет речь, но не так, чтоб в деталях...

   -- Какие  еще  пространственные  геометрии  ты   себе  представляешь?
Свернутое пространство тебе о чем-либо говорит?

   -- Как это?

   -- Очень  просто:   попав  внутрь  этого  пространства,   ты   можешь
разгоняться на  любой  скорости,  в  любом направлении --  и  никогда не
вылетишь за  его пределы,  потому что оно сворачивается на тебя из любой
точки со скоростью, задаваемой твоим кораблем.

   -- А, прости пожалуйста, как же из него потом выбраться?

   -- Вот! Именно для этого нужно знать все пространственные геометрии и
физику, начиная с элементарной. Так что, извини, с тестом пока ничего не
получилось.  Собственно,  твои  "земные" испытатели машин тоже  могли не
знать  о  шаровых гравитационных полигонах.  Скажи,  какая гравитация на
твоей планете?

   -- Чуть больше,  чем в лаборатории Ксареса --  чуть меньше, чем здесь
сейчас... -- и к этому сравнительному анализу Матлину, к великому своему
стыду, добавить было нечего.

   В  глубокой  задумчивости Суф  вел  корабль  по  лабиринту  на  таких
скоростях, на которых Матлин уже сто раз смял бы его в лепешку. Лабиринт
сужался,  петлял,  извивался в коварных поворотах. Похоже было, что весь
спутник проеден им насквозь и навылет.

   -- Вот что я  тебе могу посоветовать в первую очередь,  --  рассуждал
Суф,  --  займись своим организмом.  Я  понимаю,  что он  тебе дорог как
память, но для пилотажа он не годится. Считай, что на тебе готовый гроб.
Объясни Ксаресу,  что  такие дела...  Пусть бионики с  тобой поработают,
особенно  со  зрением  и   нервной  системой.   Они  умеют  "выправлять"
фактуриалов. Хотя бы на то время, пока ты здесь.

   -- Не будут. Я "натурал" -- это для них превыше всяких ценностей.

   -- Все "натуральные" достоинства останутся при тебе. Пусть дадут шанс
нормально жить, вот и все.

   -- Пусть  лучше вставят новые мозги в  новое тело  и  не  забудут мне
сообщить, что это я...

   -- Нет!  --  категорически возразил Суф.  --  За  новые  "мозги"  они
удавятся.  Тем  более  для  фактуриала.  Какие  есть,  такими  и  будешь
пользоваться.  А вот скорость реакции выправить могут.  Это им ничего не
стоит.  Они же должны понимать, что одних мозгов для того, чтобы выжить,
не хватит. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, что им от тебя нужно.
Может, ты опасный тип? Может, с тобой вообще не стоило связываться?

   -- Ты лучше за "дорогой" следи. Кишка становится уже, зацепишь!

   -- Никогда не зацеплю,  -- ответил Суф. -- Даже если захочу... -- это
в принципе невозможно.  Инстинкт!  Понимаешь,  что это? Когда руки умнее
головы.

   -- А  если  проход будет меньше габаритов корабля?  Есть ли  на  этот
случай в твоей голове какая-нибудь геометрия?

   -- Очень  простая геометрия:  развернемся --  пойдем  назад...  И  ты
совершенно напрасно улыбаешься. Обратно вести тебе.

   * * *

   -- Я  заходил в  твой дом,  --  обескуражено произнес Ксарес,  увидев
Матлина в  своей лаборатории,  --  хотел посмотреть еще  раз на  все это
вблизи;   и  решил  перенести  его  в  ближний  павильон.  Там  суточное
световращение как  раз то,  что надо.  И  климат хорош,  растения быстро
приживаются.

   -- Спасибо.

   -- Будь здоров.

   -- "На здоровье" надо говорить.  "Будь здоров", это когда чихаешь или
фамильярно прощаешься.

   -- Да,  на здоровье.  У меня нет возможности заняться твоим языком. В
компьютере мало информации -- он начинает фантазировать.

   -- Как фантазировать?

   -- Думать.  Когда машина думает -- это не к добру. Скажи лучше, зачем
тебе эти  два каменных льва у  парадного входа?  Когда я  захотел войти,
один из них лег у двери, а другой подошел и обнюхал меня.

   -- Не может быть, -- опешил Матлин, -- они же каменные!

   -- Да, каменные, и это мешает им двигаться.

   -- Каменные львы не должны двигаться! Это украшение. Игрушка.

   -- Извини, договаривайся со своими львами об этом сам. Я же повторяю,
в  машине  мало  информации,  она  начинает  фантазировать.  Похоже,  ты
чересчур увлекся полетами в ущерб своей главной задаче.

   Но Матлина ничуть не удручали нотации Ксареса и  ничуть не раздражали
его визиты во время отсутствия в  доме хозяина,  несмотря на то,  что он
тысячу раз  объяснил,  что  на  Земле себя так не  ведут --  это признак
дурного тона.

   На  дом Матлина действительно стоило посмотреть.  Он был оборудован с
такой  фантазией,   что   сам   по   себе   мог   служить  учебником  по
"землеведению".  В нем было почти все необходимое для аристократического
быта обитателей планеты, которую ЦИФ тщетно пытался найти в естественной
природе.  Вплоть до камина и фарфоровой посуды,  сделанной из материала,
не   имеющего  ничего  общего  со   своими  земными  прототипами.   Этот
универсальный конструктор легко  воспроизводил любые предметы и  так  же
легко их уничтожал.  Весь этот бутафорский театр затеял Ксарес, извлекая
из памяти Матлина все,  что способно иметь материальные воплощения,  что
примелькалось  глазу  и  притерлось  к  рукам.   Все,  что  имело  смысл
существовать  в   качестве  среды  обитания.   Они  конструировали  даже
миниатюрные макеты городов,  но так как Матлин имел мало опыта наблюдать
их аналоги с  высоты птичьего полета --  макеты получались неважно и тут
же утилизовывались. Зато чашки, вилки, книжные полки, ворсистые коврики,
дверные ручки выходили отменно и закреплялись попрочнее. Вскоре эта игра
увлекла и  самого  Матлина.  Но  первая  же  самостоятельная попытка его
бессовестно опозорила.

   Он выкопал в саду небольшой бассейн,  оправил его "мрамором", снабдил
изящной лесенкой и перилами,  но вода повела себя странно: она собралась
посреди бассейна в  гигантскую каплю,  и  как  Матлин ни  лупил  по  ней
лопатой, -- растекаться не собиралась.

   -- Ты  что-нибудь  слышал  о  поверхностном  натяжении  жидкости?  --
Спросил его Ксарес.  --  Что-то ты намудрил с молекулярными пропорциями.
Собери эту воду обратно и не вздумай пить.

   Но  сколько Матлин ни  перепроверял свой  проект --  никаких ошибок в
"молекулярных масштабах" не  обнаружил.  Гигантская капля  немым  укором
продолжала торчать из бассейна и испаряться не собиралась.  Окончательно
расставшись  с   надеждой  положить  этому  цивилизованный  конец  и  во
избежание еще большего позора, Матлин, скрываясь под покровом ночи, стал
растаскивать  ее  ведрами  по  всему  павильону  и   прятать  под  самые
развесистые лопухи.  В  конце концов,  Ксарес,  утомившись наблюдать эти
ночные рейды, покончил с каплей сам.

   -- Не  переживай  о  бесполезной  работе,   --   успокоил  он  своего
подопечного,  --  увеличим влажность --  вода  сама наберется.  А  когда
перемонтируем купол, осадки будут точь-в-точь, как на твоей Земле.

   Флора  и  климат  этого  рукотворного оазиса  были  целиком  заслугой
Ксареса.  Он  сам выбирал и  приживлял травы,  кусты,  деревья,  которые
больше  смахивали на  мохнатые  кактусы,  и  зачастую  мало  походили на
земные,  но были абсолютно натуральны и чудесно озонировали воздух. Если
смотреть на всю эту растительность с  балкона второго этажа,  не слишком
вглядываясь в  детали,  вполне можно было вообразить себя в каком-нибудь
райском  уголке  тропического пейзажа.  Для  полного ощущения курорта не
хватало разве что моря --  ни  на  одной из  ЦИФовских планет не нашлось
естественного водного  пространства с  подходящим  химическим  составом,
поэтому не было допущено к  павильону и  циркуляция воды в нем строилась
автономно. Предрассветная тишина здесь была абсолютной, без пения птиц и
стрекотания насекомых, зато это была естественная предрассветная тишина.
Ни  о  чем таком Ксарес никогда бы  не догадался.  Отчего его подопечный
каждое утро выходит на  балкон и  битый час  стоит неподвижно?  Что  его
волнует:  усаженная растениями поляна?  Они  все  зеленые,  как  и  было
уговорено.  Никакого другого цвета Ксарес ему  даже  не  предлагал.  Или
стянутое куполом небо?  Да,  на нем еще видны "швы",  но очень скоро они
рассосутся. А может быть, что-то еще, находящееся между?.. Да и стоит ли
над этим ломать голову? Всякий фактуриал не без придури, бывало и хуже.

   Одним таким загадочным утром Матлин,  по своему обыкновению, вышел на
балкон вдохнуть свежего воздуха. Он прошелся туда-сюда, сделал несколько
приседаний-отжиманий,  поднял с пола гантель и зевнул... Но когда закрыл
рот,  чуть  не  уронил гантель себе  на  ногу:  прямо  перед  ним  завис
сероватый  полупрозрачный шарик,  размером  с  баскетбольный мяч.  Такие
штуки никогда прежде его не посещали.  Что это и  как с этим обращаться,
он  понятия не  имел.  Именно сегодня он  был намерен хорошо отдохнуть и
предпочел  бы  абстрагироваться от  появления  в  павильоне неопознанных
летающих  объектов;  разве  что  врезать  по  нему  хорошенько со  всего
размаха.

   Но шарик сам собой развернулся в конусообразную панораму,  на которой
обозначились    внутренние    помещения    технопаркового    ангара    с
плазматическими очертаниями средней паршивости летательного аппарата,  и
две абсолютно одинаковые коричневые,  безносые морды с  ярко-фиолетовыми
глазами.  "Морды" были одеты в  упругие сплошные комбинезоны,  пригодные
лишь для ремонта парковых конструкций,  и  Матлин грешным делом подумал,
уж не приключилось ли чего с Суфом...

   -- Он и Он,  --  представились "морды".  Они стояли,  тесно прилипнув
друг к  другу,  будто сиамские близнецы.  --  Ты  прилетел сюда на  этом
аппарате.  --  Обращение "на вы" к незнакомому существу в нынешнем языке
Матлина имело массу условностей.  Соблюдать их или не соблюдать,  и если
соблюдать,  то, каким образом -- была отдельная наука. "Может, именно на
этот случай их двое?" -- подумал он.

   -- Прилетел. Было такое дело.

   -- Мы  его  забираем,   потому  что  он  нам  нужен.  Так  что,  если
понадобится, -- не ищи.

   "Хорошенькое дело,  "не ищи", -- рассудил Матлин. -- Нужен -- это еще
не причина,  чтоб брать без спросу чужую вещь. Да мне-то, собственно, не
жалко,  но какова наглость!"  Он уже собрался сформулировать эту мысль в
открытый эфир,  как  вдруг его  посетила ужасная догадка --  Оны  его не
слышали.  Весь  смысл  этого  летучего шарика  заключался в  том,  чтобы
сообщить  информацию,  не  подразумевающую  ответа.  Теперь  можно  было
спокойно топать  ногами,  лупить  гантелей по  перилам  балкона.  Можно,
наконец, растереть этот шарик как мыльный пузырь или грязно выругать его
отправителя: никакой обнадеживающей информации эти "посылки", как видно,
не несут.

   Оны  вежливо  помолчали,   очевидно,   давая  Матлину  время  усвоить
информацию,  а затем сообщили, что уже готовят его корабль к экспедиции,
но взамен высылают другой летательный аппарат. То есть давно выслали, но
так как скорость аппарата очень мала,  а  летит он  из парка в  павильон
сам, через открытый космос (что, в общем-то, для него не характерно), то
достигнет цели он только к ночи, если, конечно, с ним ничего не случится
по дороге.

   Только  Матлин,  позабыв все  правила этикета,  собрался расправиться
если не  с  самими ворюгами,  то  хотя бы с  их подлой уловкой,  как Оны
исчезли, пожелав ему бережно обращаться с оставленным залогом. Эта дрянь
сейчас,   надо  полагать,   как  раз  заходит  на  орбиту  какого-нибудь
перевалочного  пункта,  чтоб  смазать  свои  скрипучие  болты,  залиться
бензином и  продолжить греметь своими гадкими шестеренками в направлении
ЦИФа. От предвкушения этой встречи у Матлина похолодело в суставах.

   -- Сперли!!!  --  закричал он в утреннюю тишину павильона. -- Корабль
сперли! Сволочи!!! -- Но никто не разделил его отчаяния, даже эхо.

   Очень скоро Матлин отвлекся от этой маленькой неожиданности,  занялся
активным отдыхом,  навел порядок в доме и так утомился, что уснул сразу,
как  только световращение павильона отключилось.  Но  вдруг среди ночи в
спальню проник нежно-зеленый неоновый свет.  Источник света  --  толстая
двухметровая полоса --  зависла прямо напротив окна. Матлин перевернулся
на  другой бок и  натянул на  голову одеяло.  Но въедливый свет от этого
нисколько не потускнел. Матлин встал вместе с одеялом и подушками, вышел
в гостиную и устроился на диване.  Через секунду полоса света зависла за
окном гостиной.  Матлин так рассердился,  что потерял сон.  Он подошел к
окну, раздвинул шторы, но, не разглядев ничего, кроме светящейся полосы,
вынужден был спуститься на  первый этаж в  компьютерную комнату.  Полоса
света, обогнув особняк, зависла у окна компьютерной.

   -- Что за дерьмо в павильоне,  - - спросил он машину. -- Кто это сюда
впустил?

   -- "Это" никто не  пускал,  --  ответила машина,  --  И  это вовсе не
"дерьмо",  как может показаться на первый взгляд, а летательный аппарат.
Очень маленький,  очень низкого класса, очень подозрительный, потому что
нет  возможности проникнуть  в  его  систему  для  подробного  выяснения
обстоятельств.

   -- Только этого мне не хватало,  -- проворчал Матлин. -- Ладно, пусть
даст мне возможность спать, утром разберемся.

   По  утрам  особняк  Матлина посещал Ксарес,  чтобы  принять участие в
ритуальном распитии кофе.  Матлин каждый раз извинялся за качество этого
напитка,  которое никак не дотягивало до нужного уровня, и Ксарес каждый
раз вежливо принимал его извинения.  Он с удовольствием проводил время в
особняке,  топил камин деревянными брусочками или  выструганными из  них
статуэтками,  которые  производил его  пациент  во  времена  мучительной
бессонницы.  Каждый раз он приносил с собой перечень вопросов, аккуратно
записанных по-русски чернилами на настоящей бумаге.  Например: что такое
"сперли",  "башка",  "ухайдокали",  "хряснули",  "угваздали" и т.д.  Суф
такие вещи обычно понимал без перевода, зато Ксарес идеально воспринимал
на  слух и  писал без  единой ошибки,  запоминая все  слова и  правила с
первого раза и  навсегда.  Матлин напрягался изо  всех сил,  чтобы найти
аналоги непонятным словам в  языке Ареала.  При  этом Ксареса капитально
сбивали с толку синонимы и омонимы,  особенно, если они пересекались. Но
это  было  еще  полбеды.  Настоящий тормоз  наступил после  знакомства с
поэзией: атмосферные завихрения -- это понятно, отсутствие естественного
света  --  более-менее;  180-градусная верхняя панорама от  произвольной
точки  на  поверхности грунта --  элементарно,  накрывать постель чехлом
(потому что мы,  по аналогии с Землей, развели здесь страшную пылищу) --
еще как-нибудь...  Но  как только "Буря мглою небо кроет..."  --  готово
дело,  приехали.  Да  еще  если "...Вихри снежные крутя" --  на  полчаса
работы.  "То как зверь она завоет,  то заплачет как дитя.  Выпьем..." --
"чудовищная метаморфоза человеческого организма" --  объяснил  Матлин  и
для  более  глубокого проникновения в  ее  суть  изготовил по  фамильным
рецептам  старую  добрую  вишневую  наливку.   А   Ксарес,   чтобы   она
действительно была старой,  выдержал ее в особой лабораторной камере,  и
они выпили. Как положено, из хрустальных бокалов. Так как за отсутствием
вишни была использована "синяя съедобная ягода",  из  которой они  гнали
чернила,  Матлин на утро посинел как покойник и  не смог оторвать голову
от подушки.  Ксаресу же не помутнело ни в одном глазу,  и он с интересом
подверг химическому анализу сперва  посиневшего Матлина,  затем  остатки
настойки.

   Постепенно Ксарес привык к  языку,  и поэзия перестала вызывать в нем
комплекс неполноценности.  Напротив, он очень полюбил Пушкина и научился
отличать хорошую поэзию от  плохой.  По крайней мере,  поэтические опыты
Матлина распознавал сразу.

   Ксарес считался серьезным фактурологом, знал несколько сот языков и в
его  лабораториях в  разное  время  перебывали фактуриалы всех  сортов и
мастей.  Куда они девались потом -- Матлин не спрашивал, но языки Ксарес
помнил все и  русский не  стал в  их ряду чем-то особенным,  из ряда вон
выходящим.  Напротив,  изучение языка его еще больше убедило в том,  что
Матлин не фантазер и  описанная им фактура действительно существует,  Но
все  опыты,   исследования  и   запросы  подтверждали  один  и   тот  же
огорчительный  факт:  этой  цивилизации  в  ареале  не  существует.  Она
отсутствует даже  в  самых  полных  и  универсальных каталогах,  которые
обновляются по  несколько раз  в  сутки,  но  чем  ближе  Ксарес узнавал
Матлина, тем меньше в это верил. Ему проще было найти тех, кто вытащил в
Ареал  его  подопечного,  но  эта  кажущаяся простота требовала от  ЦИФа
особой осторожности:  просто так память не чистят, для этого должны быть
очень серьезные причины, более чем серьезные.

   Утром  Ксарес,  как  обычно,  навестил Матлина со  стопкой исписанных
листов  бумаги.  Сложив их  на  журнальный столик,  он  попросил Матлина
спуститься  вниз.  Возле  парадного  подъезда  стояло  нечто,  по  форме
напоминающее  продолговатый  пряник  метра  три  на  четыре  с  куполом,
заполненным   изнутри   серо-зеленым   туманом   под   цвет   окружающей
растительности.

   -- Или это очень глупая машина,  или она себе на уме!  --  возмутился
Ксарес.  --  Развалилась на самом проходе. Придумай, где устроить ангар,
иначе, я ее заберу.

   Но  "пряник" не забрал никто,  ни Матлин,  ни Ксар.  "Пряник" остался
зеленеть на своем прежнем месте, уткнувшись "мордой" в ступени подъезда,
и  ни на какие команды маневра с  внешних компьютеров не реагировал.  Он
даже не изволил переместиться в ангар,  устроенный для него в пристройке
к  дому  и  не  позволил  сдвинуть  себя  с  места,  потому  что  дрался
плазматической дугой.  Матлину все это не  понравилось сразу.  К  каждой
необычной машине  должен  быть  свой  необычный подход,  но  искать этот
подход голыми руками было опасно. Еще опаснее было обращаться за помощью
к  Суфу.  Вероятнее всего,  он  умер бы  со  смеху,  узнав,  как провели
недоумка Матлина.  Но  уничтожить машину рука  не  поднималась:  дерется
все-таки,  значит живая... К тому же, это шанс получить назад украденный
корабль. Так и простоял "пряник" в павильоне без малого месяц. Весь этот
месяц они с  Суфом вплотную знакомились с  древней навигацией,  и в ЦИФе
Матлин  появлялся разве  что  ненадолго остудить мозги.  Однако по  мере
приближения  к  теоретическим  основам  КМ-транзитных  перемещений,  его
перерывы  становились  более   частыми,   продолжительными,   с   явными
признаками безнадежности. Но Суф настаивал на продолжении занятий: "Если
этот любопытный "головастик" понял,  --  говорил он  Ксаресу,  --  что с
макролоргическими* скоростями  ему  лучше  дел  не  иметь,  --  это  уже
прогресс!"

   УЧЕБНИК

   ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ

   КМ, БКМ, Макролоргическая скорость.

   М*-скорость -  буквально,  скорость,  при которой время не выходит из
"диапазона ноля".  Либо стоит на  месте,  либо движется по специфическим
законам, характерным скорее для квантового "микромира", чем для реальных
физических объектов.  На  этом  эффекте построена вся  навигация ареала.
Учитывая расстояния,  которые ей приходится преодолевать,  это,  похоже,
единственная возможность...  По сути,  детская игрушка в машину времени.
Дело в  том,  что ускорение не  беспредельно.  Наступает момент разгона,
когда  время,  грубо  говоря,  поворачивает обратно  и  выходит  в  свой
"нулевой диапазон", который у навигаторов называется "рабочей скоростью"
Именно  этот   природный  пространственно-временной  фокус  помогает  не
тратить  время   на   дорогу,   на   прохождение  чистого,   однородного
пространства.  Фактическая потеря  времени  в  пути  происходит за  счет
перехода с одной ветки маршрута на другую.  И то,  его при желании можно
отыграть обратно. Эти принципы подробно рассматривает Теория Агравитации
- одна из  сложнейших наук Ареала,  но  так как ее  элементарные азы уже
повсеместно задействованы,  и  обойти  их  невозможно,  придется  как-то
приспособиться.  Принцип макролоргического эффекта был положен в  основу
КМ  и  БКМ-транзитных коммуникации,  без которых просто не обойтись,  но
даже навигаторы порой не  владеют досконально такой ужасной наукой.  Для
управления  летательным аппаратом  гораздо  важнее  знать  астрофизику и
технику безопасности, а для пользователя сойдет и элементарное понимание
процесса.   Главное,   не  перепутать  кнопки:   где  загрузка  полетной
программы, где "стоп кран", где "запасной парашют".

   Никто не  знает,  каким образом впервые был  открыт эффект "диапазона
ноля". Однажды он был успешно применен на практике в лабораториях ЛОРПа,
которые  занимались  проектированием нового  поколения  коммуникационной
техники на  ранних этапах развития Ареала.  Тогда  толком еще  никто  не
осознал,   какие  перспективы  это  может  иметь  в   будущем.   Другой,
теоретик-одиночка Гизор,  применил его к  живому пространству,  то  есть
добился эффекта "нематериального перемещения в нулевом диапазоне". Иными
словами,  воплотил мечту фантастов, и создать так называемый "коротонный
мост" (КМ)  по  системе двух  дверей:  в  одну  входишь,  --  из  другой
выходишь,  только на другом конце "Галактики".  Все это, конечно, далеко
не элементарно,  а очень даже сложно.  Так сложно, что лучше не вникать,
главное,  чтоб принцип был  ясен.  Единственно,  что может выбиваться из
стандартов  восприятия  --   смысл  слова  "коротонный".  Это  сленговая
аббревиатура  навигаторов,  обозначающая  пренебрежительное отношение  к
любому пространству,  расположенному между точками их  старта и  финиша,
даже  если  это  стена,  разделяющая два  помещения --  макролоргический
эффект   дает   возможность  подобными  мелочами  пренебречь,   в   этом
заключается,  может  быть,  его  главное  полезное  свойство.  Оно  дало
возможность использовать герметичные пространства.  Но  к  навигации это
уже не имеет отношения.

   БКМ,  в  отличие  от  КМа,  располагает всего  лишь  одной  конкретно
зафиксированной  "дверью",   другая  проецируется  произвольно,   иногда
вслепую и  не  всегда успешно,  что требует от  пользователей предельной
осторожности и  ювелирной точности,  особенно в начале освоения.  Первые
испытатели  БКМов,   как  саперы,   не  имели  права  ошибаться  даже  в
теоретических расчетах --  никогда не знаешь точно,  что там, за "второй
дверью".

   Но  муки  первопроходцев стали  достоянием  истории,  а  КМы  прошили
насквозь все "очаги цивилизаций",  и  необходимость в дверях отпала сама
собой,  а  вместе с  ней  и  такие полезные для  здоровья привычки,  как
хождение  пешком.   КМ  мосты  могут  пролегать  между  двумя  соседними
комнатами и между двумя соседними планетами. Все это локальный транспорт
и не требует отдельной летной техники. Корабль, как таковой используется
по своему транспортному назначению лишь в том случае, когда нужно за час
преодолеть несколько  миллиардов таких  локальных мостиков  между  двумя
соседними зонами Ареала.  Только для того они, собственно, и нужны. Болф
идет  по  транзитным веткам автоматически,  по  своей  программе или  по
указке "навигатора". Пешком такой маршрут можно преодолевать сотни лет.

   Эти   новые   возможности  скоростей   в   герметичных  пространствах
похоронили целое поколе "негерметичных" космических аппаратов.  Они были
просто сняты с  производства и  сданы в  архив.  В том же архиве имеется
колоссальное  множество   прочих   технических  достижений  цивилизации,
гениальных по  своей природе и  бесполезных по  сути.  Все это хозяйство
иногда  называют  емким  словом  "фактура",   однако,   кто  знает,  как
развивалось бы  направление технической мысли,  и  в  какие дебри бы оно
завело,  не случись макролоргического прорыва?  Может быть,  это была бы
совсем другая история и совершенно другой Ареал.

   ***

   Именно на М*-скоростях Матлин и покончил с изучением основ физики,  в
которой все  равно не  имел возможности себя применить и  ограничил свои
познания навигаторского искусства правилами поведения "багажа", умеющего
не  навредить себе  по  дороге.  Летал он,  надо  признаться,  чуть хуже
среднестатистического "чемодана",  но  несравнимо лучше,  чем  оголтелый
фактуриал,  обуреваемый  жаждой  эксперимента.  Восприятие  всех  прочих
премудростей он  пустил  на  интеллектуальный самотек,  не  выходящий за
рамки удовольствия.

   За время своего обучения у  Суфа,  серьезные летающие аппараты Матлин
видел только в  изображении,  и  то  далеко не все.  Так что возможности
флота Ареала он  представлял себе лишь приблизительно.  Только там,  где
это  можно было  назвать флотом,  а  не  пилотируемой планетой,  которую
обитатели покидали не  чаще,  чем он  свою родную Землю.  От  нормальных
планет  эти  базы  отличались разве  что  наличием навигационной службы,
отвечающей   за   положение   в   пространстве,    да   еще   абсолютной
герметичностью, на всякий пожарный случай. Собственно, и на естественной
планете могла находиться навигационная служба, другой вопрос, что бы она
смогла сделать в  критический момент?  Но  Суф продемонстрировал ему еще
одно   изобретение   астрофизиков,   действующее  прямо   противоположно
АФ-пломбам:   этот  аппарат  способен  был  "конвоировать"  естественную
планету.  Одним шагом БКМа он трансплантировался в ядро,  а естественное
ядро  тем  же  самым  способом  изымалось.  Дальнейшая  методика  полета
оказывалась элементарно проста --  все,  что оставалось от  конвоируемой
планеты,  выглядело как  дополнительные отсековые оболочки.  Изображения
таких приспособлений не  существовало,  а  если  существовало,  то  было
весьма  нечетким  для  матлиновых  глаз  и  в  классификацию летательных
аппаратов не входило. Было чем-то вроде инженерного приспособления.

   Матлин даже не  мог себе представить,  что изучается в  навигаторской
школе выше пятого курса.  Суф знал,  но не имел желания разговаривать на
эту  тему.  Его гораздо больше увлекали темные пятна биографии Матлина и
поиски описываемой им Земли, отсутствие которой волновало его не меньше,
чем возможность продолжить свое обучение.

   По  каким-то  одному ему ведомым каналам,  Суф добыл сведения о  всех
фактуриалах,   которые   оказались  вытолкнутыми  из   своей   среды   в
цивилизованный Ареал и осознанно в нем прижились.  Их оказалось в разное
время  за  всю  историю всего лишь  около десяти миллиардов.  Это  такой
статистический мизер,  что  вероятность ЦИФов столкнуться с  натуральным
фактуриалом хотя бы раз в тысячу лет практически равна нулю.  Из этих же
сведений Суф  извлек радостную для  себя новость:  в  списке этих десяти
миллиардов он не обнаружил себя,  зато обнаружил себя в другом списке --
навигаторов Ареала,  без всяких указаний на его фактурное происхождение.
Судьба  же  каждого  из  этих  десяти  миллиардов была  достойна  десяти
миллиардов отдельных томов. Но, к сожалению, нельзя объять необъятное. И
мы не будем пытаться его объять.

   Однако время  шло,  а  проблема приблудного летательного аппарата,  а
точнее,  проблема очистки от  него  павильона,  никак не  решалась.  Или
решалась очень медленно.  Ксаресу удалось его каким-то способом отогнать
от ступенек подъезда,  но не более того.  "Пряник" прятался в  зарослях,
пульсировал плазмой активней,  чем прежде,  а если кто-то пытался к нему
приблизиться -- издавал исключительно мерзкий вой.

   -- Подозреваю,  что он сделан в системе "ИНИ",  --  сказал ему как-то
Ксарес,  --  это неприятная вещь. Нужен специалист, а пока держись-ка от
него подальше.

   С той поры,  выходя из особняка,  Матлин испытывал не самые радостные
ощущения  и   старался  лишний  раз   в   сторону  "пряника"  головы  не
поворачивать.   Все  это  постепенно  и   привело  его  к  необходимости
обратиться за помощью к Суфу.

   В  один прекрасный день Суф  посетил-таки особняк,  чтоб взглянуть на
фактурный  быт  своего  ученика,   да  и  вообще  прогуляться  по  этому
"зоопарку", а заодно взглянуть на пресловутый "пряник".

   "Пряник",  вопреки  ожиданиям  Матлина,  не  вызвал  у  Суфа  никаких
экстремальных эмоций:

   -- Говоришь,  не реагирует на команды извне? "ИНИ"-система, говоришь?
-- он  обошел  аппарат  со  всех  сторон,  пощупал  его  через  защитные
перчатки,  но вскрывать не стал.  --  Ладно,  заберу его в  парк --  там
разберусь.

   И действительно,  в тот же день компьютер показал зависание на орбите
над  павильоном  ремонтной  платформы.  Вниз  стрельнул  фиолетовый  луч
четырехметрового  диаметра,   и  "пряник"  исчез,  будто  его  вовсе  не
существовало. Даже трава под ним оказалась не примята.

   Через некоторое время Матлина ожидало сразу два эпохальных. Первым он
был обязан Суфу.

   На  сумасшедшей для павильона скорости к  парадному подъезду особняка
подлетел "пряник" и  завис в  полуметре над дорожкой.  Купол опустился и
обнажил  интерьер уютного полукруглого салона  с  эластичными сидениями,
принимающими форму  задницы  любого  фасона,  и  прекрасно оборудованным
пультом управления,  за которым возвышался Суф, и не было во всем ареале
более счастливого гуманоида.

   -- Какой  кретин  обменял  ее  на  ту  старую  рухлядь?  Пожелай  ему
счастливого пути! -- Суф выкарабкался из машины, стряхнул с себя зеленую
пыль и  постучал по  корпусу кулаком,  что на  языке его жестов означало
высшую степень одобрения.--  Забудь все,  чему я тебя учил. Эта штука из
биоконструктора,  "ПЕРРА", чистейшая "ИНИ"-система! Она также дурна, как
ты. Вы просто созданы друг для друга.

   Из  всего  восторженного речевого  потока  Матлин  уловил  следующее:
биомашины такого  класса "навигатору" не  подчиняются.  Так  же  они  не
подчиняются командам,  отданным любой  другой машиной по  одной  простой
причине:  компьютер не может отдавать команды биосистеме,  даже если она
искусственного  происхождения.   В   анналах  Ареала  по   этому  поводу
содержится полный  кодекс  субординации на  каждый случай взаимодействия
всех разновидностей интеллекта. "ИНИ" занимает в нем далеко не последнее
место.  Дело даже не в том,  что "пряник" не принимал команды машины, --
он всего лишь не считал для себя обязательным на них реагировать,  и его
"ИНИ"-биоконструктор давал ему на  это полное право и  делал практически
неуязвимым для вмешательств извне.  Зато все остальные параметры машины,
мягко говоря, имели перспективы к совершенствованию.

   Перед тем, как допустить Матлина к пульту управления, Ксарес провел с
ним дополнительный инструктаж о  принципиальных особенностях и  отличиях
интеллектов естественного и  искусственного происхождения,  которые  ему
давно уже следовало изучить самостоятельно,  прежде чем общаться с какой
бы то ни было машиной. Но у Матлина сильно чесались руки, слабо работала
голова,  к  тому же историю Субординаций Ареала он не изучил и относился
равно уважительно к любому проявлению интеллекта.

   Вскарабкавшись  за   пульт,   он  первым  делом  осмотрелся,   ощупал
управление,  вдавился в кресло так, чтоб руки дотягивались до всего, что
нужно.  Убрал лишние приспособления, все, как надо, подтянул, перетянул,
поднял  купол  и,  включив режим  пилотажа,  потянул за  рычаги.  Машина
бесшумно  пошла  вверх.  Он  покувыркался  на  ней  во  все  стороны  --
гравитация 100%, у тренажера и то меньше. "Кайф" - решил для себя Матлин
и,  запустив скоростные режимы,  включил  "моментальный разгон".  Пейзаж
павильона  дернулся  ему  навстречу  --  внутри  салона  не  качнулась и
пылинка. Машина шла так уверенно, что можно было совсем отпустить рычаги
и расслабиться.  "Это режим закрытого купола,  -- рассуждал Матлин, -- а
если открыть..."  Он  скинул купол на  лету,  но не успел ощутить порыва
ветра,   как   вместо   герметичного  покрытия   образовался  прозрачный
ветрозащитный    экран    и    гравитация    внутреннего    пространства
восстановилась.  Он снизил Перру до макушек деревьев,  чтоб чувствовать,
как толстые ветки скользят по ее брюху и  щупать на лету влажные листья,
-- все было потрясающе,  более чем замечательно,  но  в  конце павильона
"пряник"  остановился  и  сообщил  своему  наезднику,   что  в  соседнем
павильоне им  делать  нечего.  При  этом  вольный  пилотаж автоматически
отключился, и управление перешло в режим автопилота.

   Но,  Матлину  было  известно  много  способов,  позволяющих  обмануть
возомнившую о  себе машину.  Например,  спокойно продублировать команду,
которую она  сама  себе  дала,  чтобы  усыпить ее  бдительность и,  пока
выполняется загрузка,  а  на  таких агрегатах она выполняется не  меньше
четверти секунды, не убирая руки с пульта, включить пилотаж одновременно
с максимальной скоростью.  На скорости у нее должен сработать "рефлекс",
и  чем  больше она  разгонится,  тем медленнее будет соображать.  Но  не
тут-то  было  с  "пряником":   при  малейшем  импульсе  руки  в  сторону
управления из-под сидения выстрелило щупальце и  намертво приковало его.
Другое такое  же  щупальце выгребло зеленую пыль  из  пультовой диарамы,
машина  изобразила  на   ней  график  увеличения  в   организме  Матлина
адреналина и задала вопрос, который по-человечески прозвучал бы как "Все
ли  у  тебя дома?  И  все ли  с  ними о`кей?  И  не  стоит ли продолжить
анализы?"

   -- Какие еще анализы? -- не понял Матлин.

   -- Может быть, жидкие, если хорошо напугать...

   -- Бог мой!  Кто ж  тебя запрограммировал на  такую пошлость?  --  Он
развернулся  и  пустил  Машину  вдоль  границы  павильона.  --  Еще  раз
позволишь себе что-нибудь подобное...

   -- Машина   не   программируется,   --   ответила   Перра,   --   это
биоконструктор.

   -- Давай-ка,  голубушка, в парк! -- приказал Матлин. -- Разыщем Суфа.
Я  скажу ему все,  что думаю и  о  твоем биоконструкторе,  и о создателе
твоего б-конструктора...

   Манипулировать на  пульте не  было  необходимости.  Перра знала сама,
когда закрыть купол,  как  выйти из  павильона и  как подготовить своего
пассажира к  выходу в космос.  Она укрепила корпус внешней защитой,  для
надежности,  прощупав его  по  всему  контуру,  очистила свое  брюхо  от
прилипших к нему листьев, проверила состояние атмосферы в салоне, работу
панелей и  только  после  этого,  лениво  и  неохотно стала  стягивать с
Матлина одежду теми же  самыми щупальцами.  Матлин от хохота повалился с
сидения, но щупальца втащили его обратно и очень скоро раздели догола, а
одежду упаковали в мешочек и небрежно кинули на пол.  Они оторвали волос
от  его головы,  отщипнули кусочек кожи от пальца,  проанализировали все
это  на  свой манер и  выдали на  диараму все возможные варианты зашиты.
Пока Матлин выбирал из  всех этих вариантов наименее гадкий,  машина уже
обрела на этот счет свое мнение и  столь же упорно,  с  какой-то ехидной
нежностью в жестах, стала натягивать на него снизу липкую тягучую ткань,
больше похожую на  мазь,  которая моментально застывала на теле.  Именно
это  явление в  обиходе называлось "липким скафандром",  который каждого
уважающего  себя  навигатора способен  был  привести  в  ярость.  Матлин
испытал  ни  с  чем  не  сравнимое чувство отвращения.  Впечатление было
такое, будто он влетел на машине в огромную, теплую и очень глубокую яму
с дерьмом и ему ничего не остается,  кроме как ждать, пока он не увязнет
в  ней  по  самую  макушку.   Там,   где  его  тело  имело  естественную
волосатость,  скафандр  пригонялся  особенно  тщательно,  расчищая  себе
территорию    плазматическими   "щипчиками".    Матлин    стерпел    это
издевательство лишь  до  верхней части  бедра и  никому бы  не  позволил
надругаться над тем, что располагалось выше.

   -- Ну,  довольно!  -- рявкнул он командирским голосом, словно на роту
солдат.  --  Мы уже никуда не летим! -- Плазматические "щипцы" застыли с
очередной волосинкой в "зубах",  и вязкая гадость стала медленно стекать
в пол.  --  Впрочем, я могу на тебя нажаловаться и не выходя из дома. --
Машина вытащила из-под сидения пакет с  одеждой и  собралась было помочь
ее надевать. -- Отвяжись! И вези меня обратно.

   Через минуту Перра аккуратно подрулила к  подъезду и вывалила Матлина
на  ступени,  прямо  к  ногам  удивленного Ксареса.  Каменные львы  даже
приподняли морды,  чтобы  лучше  разглядеть своего  обнаженного хозяина.
Вслед за хозяином на ступени шлепнулся пакет с одеждой.

   -- Пошла вон! -- распорядился Матлин.

   Перра  сердито поползла в  сторону ангара,  а  Матлин  также  сердито
пополз домой.  Ксарес даже отошел в сторону, чтоб сделать траекторию его
проползания максимально прямой.

   -- Я,  конечно,  понимаю,  что это не мое дело,  -- заметил он, -- но
все-таки интересно узнать, что между вами могло произойти?

   В  доступном Матлину  архиве  содержались довольно скудные сведения о
машинах   подобного   класса:    они    создаются   по    индивидуальным
специализациям,  ненадежны  в  управлении,  мало  маневренны  и  вообще,
использование   биоконструктора   на   летающих   аппаратах   --    идея
сомнительная.  Но,  вместе с тем, это идеальная учебка для начинающих, в
которой   присутствует  естественный  инстинкт  самосохранения.   Бывали
случаи, когда такие машины сильно подводили своих владельцев из-за своей
малой управляемости и несовместимости с "навигатором",  бывало наоборот,
выручали,  благодаря  тем  же  свойствам.  Все  зависит  от  ее  личного
отношения к  пилоту (и  к  пассажирам),  --  утверждали специалисты,  но
инструкций,  как поставить ее на место,  не приводили.  В  связи с этим,
главной целью  нынешних взаимоотношений Перры и  Матлина стало выяснение
взаимоотношений,  кто из них хозяин,  а  кто игрушка.  Каждый решал этот
вопрос в свою пользу.

   Перра  вела  себя  чересчур назойливо,  у  Матлина не  раз  возникало
чувство,  что она его "пасет".  Всегда, когда он выходил из дома, машина
выползала из ангара и устремлялась за ним,  предлагая свои услуги.  Если
Матлин  не  отказывался  от  нее  сразу  с  помощью  самых  непристойных
выражений,  она волоклась за  ним всюду и  совалась во  все дыры,  кроме
лабораторий ЦИФа.  Оттуда ее,  как  следует,  шуганул Ксарес,  и  Матлин
тщетно  пытался  выяснить,   каким  образом  ему  это  удалось.   Машина
наловчилась менять цвет,  маскироваться под окружающую среду и испускать
радужные протуберанцы, чреватые ожогами. То ли она старалась понравиться
своему  новому  хозяину,   то  ли  защитить  свои  внутренности  от  его
инженерного любопытства.  Но  Матлин был  холоден и  равнодушен.  Больше
всего его угнетал тот факт,  что машина всерьез считала себя самой умной
и  даже  не  пыталась  этого  скрыть.  Такие  понятия,  как  скромность,
вежливость и уважение к ближнему,  воспринимались ею как обременительные
излишества, дурно влияющие на ее скоростные показатели.

   Как-то раз от нечего делать Матлин научил ее играть в шахматы. Машина
назвала эту  игру  нудной и  бестолковой,  но  ничего умного,  толкового
взамен не предложила.  Матлин очень рассердился,  но ни одной партии ему
выиграть так и не удалось. Перра доигрывала до определенного хода, после
которого имела все  основания сообщить,  что  у  противника нет  шансов.
Случалось  это  обычно  в  середине  партии  и,  сколько  бы  Матлин  ни
рассчитывал на ошибку своего партнера, таковой ни разу не произошло.

   -- Даже не надейся, -- отвечала Перра.

   Самое интересное, что в карты она тоже никогда не проигрывала. Обычно
ей чудовищным образом везло,  а когда не везло -- она не менее чудовищно
мухлевала,  используя все  возможные способы  отвлечь  внимание Матлина.
Один раз даже уронила его со  стометровой высоты,  правда,  поймала,  но
карты успела поменять.

   -- Ты  знаешь,  что  на  Земле за  это можно получить по  мозгам?  --
Спрашивал Матлин.

   -- Мы же "в дурака",  --  оправдывалась Перра,  -- кто дурак -- тот и
должен проигрывать.

   Как-то,   ради   сравнительного  эксперимента  Матлин  решил  обучить
шахматам Ксареса.  Тот охотно согласился, без труда выиграл, но при этом
не  вознесся под купол павильона и  игры зазря не  обругал.  После этого
события   шахматы  были   надолго  отложены  в   сторону,   к   большому
разочарованию Матлина.  Перра сама вспомнила о  них,  когда пришло время
прорезаться  первым  подснежникам ее  совести.  И  сообщила,  что  может
попробовать проиграть, если, конечно, это доставит Матлину удовольствие.
Конечно,   это  потребует  от   ее  нежного  организма  слишком  большой
концентрации "рассеянного воображения",  но  раз  уж  она решила сделать
подарок -- то пойдет на все.

   Они сыграли.  Раз,  другой, третий -- Перра по-прежнему выигрывала, и
Матлин порекомендовал ей  сыграть партию с  самой  собой,  чтобы ощутить
вкус  поражения хотя  бы  наполовину.  Перра наотрез отказалась,  но  на
следующее утро от  чего-то  летала "по  ходу конем" и,  чтобы придать ей
направленное ускорение, Матлину приходилось командовать: "ферзь А1-Н8".

   Тогда же Матлин решился на еще один любопытный шаг и  предложил Перре
сыграть с Ксаресом.  Ксар согласился, Перра отказалась наотрез, но после
уговоров,  пошла "на консенсус" и  согласилась провести эту партию через
нейтральный компьютер,  чтобы  Ксарес  к  ней  близко  не  подошел.  Они
"повисели над доской" и сыграли молниеносно, не сдвинув ни одной фигуры,
пользуясь своими обозначениями.  Разошлись вничью,  и  Матлин готов  был
голову дать на отсечение,  что вторую половину игры они анализировали не
партию,  а друг друга.  Но,  что особенно его поразило,  среди всей этой
интеллектуальной гимнастики не было проявлено ни малейшей воли к  победе
ни с одной, ни с другой стороны.

   "Имей в виду,  -- проговорилась однажды Перра, -- у Ксареса четвертая
степень защиты мозга".  "Ну и что?" --  не понял намека Матлин. "Ничего,
просто имей в виду".

   Матлин и без этого имел в виду, что в обитаемой части ареала он самое
бестолковое и беспомощное существо,  глупее, чем можно себе представить,
напрягая "рассеиватель абстрактного воображение" на полную мощность,  но
это не прибавляло ему стимулов к  прогрессу и  нисколько не ускоряло его
возвращения домой.

   Постепенно они  с  Перрой ощупали всю  планету:  половину ее  площади
занимали павильоны, разбросанные большей частью по островам. Половину --
океан,  в котором тоже имелись павильоны. Матлин распознавал их по пару,
стоящему над водой,  и спускался вниз поглядеть.  Перра одинаково хорошо
маневрировала и в воде, и в воздухе, но проникать под оболочку подводных
павильонов  отказывалась,   опасаясь  иметь  дело  с  Ксаром.  Так  что,
любоваться  приходилось  исключительно  водяной  растительностью.   Сами
лаборатории ЦИФа помещались в недрах планеты на небольшой глубине. Кроме
Ксареса и пары лаборантов-фактурологов, которые в основном учились, а не
работали,  там не было ни души.  Но лаборанты к  Матлину не подпускались
даже  близко.  Похоже,  Матлин  приходился  Ксару  "любимой  наукой",  а
лаборанты --  нерадивыми учениками.  Что лучше,  что хуже, -- вопрос еще
тот...  только Матлин с  удовольствием поменялся бы  местами с  любым из
них. Если б только мог...

   УЧЕБНИК

   ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ

   Информационные поля.

   То,  с  чего,  возможно,  следовало  бы  начать  изложение  учебника.
Освоившись в  нужной степени с  этими  понятиями,  возможно разом решить
уйму  проблем.  Но  эта  задача,  мягко говоря,  невыполнима,  а  потому
бессмысленна.

   Все  встречавшиеся выше  упоминания об  инфополях  относились лишь  к
Искусственному инфополю (ИИП),  которое  появляется вместе  с  Ареалом и
включает в себя всю информатеку,  нажитую его цивилизациями.  Нет смысла
перечислять все  ее  составляющие,  --  это действительно все...  лишь с
одним маленьким "но" -- не для всех. Нет также смысла объяснять, что вся
эта система регулярно пополняется новыми поступлениями.  Но  возможности
ее  количественного роста не  безграничны --  после определенного уровня
она  приобретает  некоторые  свойства  Е-инфополя  (ЕИП),  Естественного
Информационного Поля,  такие  как  способность к  самому  распоряжаться,
систематизировать и  даже генерировать информацию.  Где  находится и  от
чего  зависит  этот  "определенный  уровень",   вопрос  спорный.   Дуйль
утверждает, что такой переход есть один из признаков прохождения Ареалом
шестой ступени развития.

   Природа   Е-инфополя  имеет   необычную  физическую  структуру.   Оно
распространяется не только на весь ареал,  включая пустоты,  но и на все
возможные гипотетически просчитанные и  не просчитанные пространственные
образования на  любых уровнях:  от микромира до макро.  В  связи с  этим
глобальным предназначением,  ЕИП обладает еще и свойством самотрансляции
на все доступные уровни пространства.  А  так как этому монстру доступно
все,  то  и  трансляционный (зеркальный)  эффект  его  безграничен.  Это
неуправляемое поле,  к  которому невозможно подключиться по  той простой
причине,  что все мы, живущие, по своей природе, изначально подключены к
нему,  о  чем  свидетельствует сам  факт  нашего  жития,  потому  что  в
компетенции  ЕИП  даже  такие  частные  вопросы,   как  развитие  клетки
организма.  По  той же причине,  мы не отключимся от этого поля и  после
смерти,  даже  если не  верим в  переселение душ.  Ни  в  одном существе
вселенной не найдется ни одного даже мельчайшего флюида, который выходил
бы за рамки ответственности ЕИП.

   Совершенно другое дело ИИП.  В подключении и Искусственному полю, как
указывалось в шкале, состоит смысл перехода с четвертой на пятую ступень
цивилизации.  Если  кого-то  мучает вопрос,  может  ли  ранний фактуриал
самостоятельно включаться в такую информационную среду,  точно знаю, что
через ЕИП  теоретически --  да,  но  практически --  маловероятно.  Есть
методы подобных включений,  но  они очень сложны и  требуют колоссальных
талантов,  сродни ясновидению. Поэтому ничто нельзя исключать наверняка.
Другой вопрос,  может ли  фактуриал достать информацию из  этого поля  и
адекватно ее  воспринять?  Объясню,  что  в  таких  случаях  происходит:
фактуриал  имеет  теоретическую возможность  войти  в  И-инфополе  через
специфические каналы ЕИП которые,  однако, надо уметь найти. По идее, за
этой  работой  можно  не  заметить,   как  окажешься  в  психиатрической
лечебнице.  Но,  допустим,  что  некоему  пользователю удалось  зацепить
канал.  Почти наверняка,  он увязнет,  потому что поле, приняв подобного
рода поисковую директиву, вероятнее всего, будет демонстрировать один из
своих "зеркальных" эффектов и начнет выдавать информацию,  добывая ее по
ходу дела из  самого фактуриала,  но  до  неузнаваемости искажая.  Иными
словами, добывая ее из подсознания спросившего, как из ближайшего своего
архива,  оказавшегося под  рукой.  В  качестве  информации  пользователь
получит собственные "подсознательные" попытки ответить на  этот  вопрос.
На этот случай могу дать деловой совет,  как себя вести:  нужно банально
ждать...  Ждать пока эти  зеркальные помехи успокоятся сами собой и  вся
"авторская" информация будет исчерпана.  Главное --  не потерять канала.
Те,  кто дождался (и не заснул),  говорят,  что этот переход ни с чем не
перепутаешь. Но ждать иногда приходится слишком долго.

   Кроме  этого,   ЕИП  имеет  свойство  искажать  информацию  даже  без
зеркальных манипуляций --  поэтому иметь  дело  с  ЕИП  без  специальной
подготовки -- занятие неблагодарное, способное привести в отчаяние.

   ЕИП -  - естественное образование, существующее всегда, независимо от
того,   освоен  ареал  или  абсолютно  пуст.  Оно,  в  отличие  от  ИИП,
практически  не  развивается,  потому  что  держит  информацию  по  всем
временным   пространственным  направлениям   и   живет   своей   особой,
внутренней,  замкнутой жизнью,  которая имеет свои  периоды активности и
летаргического забытья в  различных своих  частях и  проявлениях --  это
иногда называют "динамикой". Специально манипулировать в ЕИП не принято,
это чревато неприятными неожиданностями.  Возможности его никем до конца
не изучены,  но исследователей,  увлеченных этой темой,  хватало всегда.
Эти  существа  -  настоящие смертники Ареала.  Они  нередко  погибают от
расстройства психики (разрушенная ЕИП  психика не  восстанавливается,  и
вся работа, как правило, идет насмарку).

   ИИП,  развившееся до  нужных пределов,  само  собой  накладывается на
участок ЕИП (в рамках ареала).  Это значительно упрощает общение с  ЕИП,
несмотря на  то,  что  единого целого они  так  никогда и  не  образуют.
Считается,  что  обращаться с  ЕИП  грамотно  и  наверняка может  только
мадиста. Отсюда вытекает предположение, что мадиста -- это либо инженеры
ЕИП, либо одно из ЕИП-проявлений. Ни то, ни другое наверняка неизвестно.
Эту гипотезу подтверждает то,  что один из первооткрывателей Е-инфополя,
известный Ареалу  под  именем Ип-Кальтиат,  по  сути  своей  бездельник,
ведший праздный образ жизни,  был примечателен тем, что время от времени
общался с мадистой. При этом мадиста по непонятным причинам имела к нему
ярко  выраженный интерес.  Именно Ип-Кальтиат впервые в  истории Ареала,
детально описал это  явление природы,  которое затем было теоретически и
практически  обосновано.   И  именно  Ип-Кальтиату  принадлежит  заслуга
объяснения  некоторых  парадоксов  И-инфополя,  вытекающих из  "близкого
соседства" с ЕИП.

   ***

   Вторым  эпохальным для  Матлина  событием стало  неожиданное открытие
Ксара, сделанное на материале некогда проводимых психиатрических опытов.
В  том,  что  память его  пациента не  стерта,  а  заблокирована,  будто
завернута в непробиваемую оболочку, он не сомневался сразу. Но выяснение
природы этой оболочки и,  возможно, ее происхождения стоила ЦИФу усилий,
которые  ни  к  чему  не  привели.   Ксар,  отчаявшись  решить  проблему
логически,  обратился  к  статистическому  методу  и  стал  беспорядочно
сопоставлять  отдельные  периоды  жизни   своего  пациента  с   реальным
количеством  записанной  в  памяти  информацией.  Тут  его  ждала  новая
загадка.   Оказывается,   блокировка  памяти  была  не   одна.   Вторая,
приобретенная уже  в  Ареале,  по  продолжительности не  превышала часа.
Ухватившись за этот час,  как за последний шанс, он велел Матлину срочно
явиться в  ЦИФ.  Суф  бросил все  дела  и  примчался вслед  за  ним  как
ошпаренный.

   -- Дела таковы,  -- разъяснил Ксарес, -- тот час, который мне удалось
обнаружить,  приобретен тобой уже  в  Ареале и  стерт совершенно не  тем
методом,  что предыдущий отрезок.  Теоретически,  я могу его вскрыть, но
лучше будет, если ты сделаешь это сам. Ты должен непременно вспомнить, в
связи с чем это могло произойти во время твоего первого полета.

   -- Этого не может быть! -- удивился Матлин. -- Я же все помню.

   -- Это тебя не может быть, -- вмешался Суф, -- а все остальное вполне
нормально, так что садись и думай.

   Они  сели  втроем и  пошли по  порядку:  "Диспетчер отправил тебя  из
технопарка в  учебный  архив,  чтоб  тебе  помогли толком  разобраться с
координатами.  В  пути  встала  панорама  --  ты  запаниковал;  сработал
бортовой локатор и  навел на тебя аварийную платформу.  Аварийная служба
перепрограммировала полет на  ЦИФ  и  научила тебя обращаться с  местным
компьютером;  ты выстроил свой языковой код и  начал адаптировать к нему
язык Ареала..."

   -- Их было двое! Помню! Я кретин!!! -- закричал Матлин и хлопнул себя
ладонью полбу.  Мало того, что он вскочил, забегал, как ненормальный, по
залу лаборатории,  он  еще  схватил Ксареса за  защитный "фартук" и  так
тряханул,  что  тот  едва  не  лишился равновесия.  --  Я  болван!  Надо
срочно...  Срочно найти этих аварийщиков.  Один из  них говорил со  мной
по-русски.  Он землянин,  понимаешь?!  Такой же,  как я! Что это была за
платформа? Как ее разыскать? Как я мог не подумать об этом?

   Ксарес  с  Суфом  не  произнесли  ни  слова,  а  только  настороженно
переглянулись.

   -- Вы не верите мне?  Клянусь! Век Земли не видать! Нужно дать запрос
по аварийным службам немедленно!

   Его  оппоненты  по-прежнему  соблюдали  молчание,   лишь  лицо  Ксара
приобрело нехарактерную для  него  гримасу,  похожую на  крайнюю степень
озабоченности, а Суф неподвижно застыл, вглядываясь в мельтешащего перед
ним Матлина.

   -- Ты уверен... что он говорил с тобой по-русски?

   -- Да! Да! Да! Да!

   -- Еще раз спрашиваю, ты в этом абсолютно уверен?

   -- Абсолютно.

   -- Это не могло тебе показаться?..

   -- Я  все  прекрасно помню!  Каждое  его  слово,  каждый жест  --  он
землянин. Я никогда не спутаю землян с кем-то еще...

   -- Еще раз подумай...

   -- Не надо, -- перебил его Ксарес, -- это мадиста.

   -- Нельзя утверждать,  если  не  знаешь точно всех обстоятельств.  --
настаивал Суф.

   -- Я знаю Матлина. Мадиста, без сомнений, -- этим многое объясняется.

   -- Что?  --  Матлин непонимающе вертел головой.  --  Какая,  к черту,
мадиста? Я ж вам объясняю...

   -- Что  ты  можешь  объяснить?   --  остановил  его  Ксар,  --  Язык?
Внешность?  Это  не  проблема:  мадиста  выглядит  как  угодно,  с  ходу
включается в  любой язык и  не  оставляет следов на  приборах.  А  самое
главное...  --  Ксар  растерянно развел руками,  --  вряд ли  нам  стоит
продолжать поиски. Ищи его, спрашивай у него, не хочу пугать заранее, но
боюсь, что это твой единственный шанс вернуться.

   -- Вот я и говорю, надо дать запрос на все аварийные службы.

   -- Он не понял,  -- ухмыльнулся Суф, -- Матлин, поверь горькому опыту
предыдущих поколений:  этой платформы в природе никогда не существовало;
ни  один  идиот не  станет тебе искать мадисту по  инфосетям.  Найти его
сможешь только ты, потому что он "клюнул" именно на тебя.

   -- То есть хочешь сказать, что это опасно?

   -- Знаешь,  что я хочу сказать,  -- Суф приблизился к самому его уху,
-- если  мадиста соберется причинить тебе  вред  --  тебя  уже  ничто не
спасет, но и помочь он сможет наверняка.

   -- Кажется, я хорошо влип, -- решил Матлин.

   -- Не  то слово,  --  подтвердил Суф,  --  кажется,  ты теперь у  нас
"меченый".

   Некоторое время Матлин выглядел весьма озадачено. Ксарес дал запрос в
аварийные службы и  умыл руки.  Суф  же  придумал кое-что  похитрее:  он
запускал  Матлина  в  те  самые  координаты,   где  его  когда-то,   как
предполагалось, перехватила платформа и через некоторое время вылавливал
обратно.  Матлин же, во время этой процедуры самозабвенно медитировал на
заданную тему. Между ними это называлось ловлей мадисты на живца, потому
что  "дичь",  по  статистике,  хорошо  ловилась там,  где  пахло  полным
отсутствием логики и здравого смысла.  Но мадиста не шла,  и Суф решился
на последний, совершенно отчаянный шаг.

   -- Я не могу гарантировать,  что это чудо объявится, -- сказал он, --
но если я что-то понимаю в мадисте, то сделаю так, чтоб он узнал, что ты
его ищешь. А теперь пакуйся в аппарат и вали отсюда подальше.

   Сути происходящего Матлин не понимал и  терпеливо ждал Суфа в  парке.
Но когда терпение подошло к  концу,  попросил оператора выйти на связь с
болфом.  Ничего не подозревающий оператор ЦИФовского парка свел каналы и
хлынувший по ним поток снес диспетчерский пульт, буквально растворил его
в розовом облаке.

   -- Он работал с ЕИП-сетями? -- возмутился оператор. -- Почему ты меня
не предупредил?

   Но у  Матлина и без того душа ушла в пятки.  Что случилось?  Где Суф?
Жив ли он? По счастью, Суф скоро объявился.

   -- Чего ты опять психуешь?  Я просто вскрыл канал... над местом вашей
встречи.  Должно сработать.  Только не  говори Ксару,  он засунет меня в
фактуру, а это страшнее чем вскрывать ЕИП.

   -- Ты соображаешь,  что делаешь, -- бушевал Матлин, -- а если б ты не
успел удрать!

   -- Если б я не успел --  я бы не брался. Да брось ты, все так делают,
просто надо запомнить место и не появляться там больше никогда.

   Оператор парка в  тот  же  день  заложил Ксаресу всех и  инцидент был
замят.  Трудно сказать,  во  что это вылилось Суфу,  но  с  того момента
Матлин  начал  кое-что  понимать о  причинах его  предыдущего изгнания в
фактуру.

   -- Кончайте!  --  категорически  потребовал  Ксар.  --  Этого  вполне
достаточно.  Либо он появится в ближайшее время --  либо вы когда-нибудь
доиграетесь...

   И  в том,  и в другом случае Ксарес оказался абсолютно прав:  однажды
ночью  случилось долгожданное чудо.  Не  то,  чтоб  оно  Матлина  сильно
взволновало или обнадежило,  однако нервы потрепало порядком. Среди ночи
он ни с  того ни с сего подскочил с постели и увидел сидящего подле него
на  стуле человека.  Это  была  плохо выполненная голограмма того самого
черноволосого "латиноамериканца".  Матлин сразу  зажег свет.  Голограмма
смотрела на него в упор своими черными чуть шевелящимися глазами, -- все
остальное  тело   производило  впечатление  каким-то   образом  сидящего
покойника, и Матлин почувствовал неприятное оцепенение.

   -- Привет,  Латин,  --  произнес он и сам,  как голограмма, застыл на
месте.  В  комнате появился едва различимый свист,  от которого по спине
Матлина пробежали мурашки.

   -- Что тебе от меня надо? - спросил черноглазый.

   -- Координаты Земли. Больше ничего.

   --Зачем?

   -- Как зачем?..  -- Матлин сам не заметил, как начал заикаться. Тогда
на  корабле это выглядело настолько естественно,  что он бы ни за что не
усомнился...  не  заподозрил бы в  нем существа неизвестной природы.  Но
сейчас это был воскресший покойник с неподвижным лицом.

   -- Я не знаю координат. Что-нибудь еще?

   -- Нет, спасибо...

   Голограмма исчезла,  и  Матлин провел остаток ночи  в  холодном поту.
Заснуть ему  удалось лишь  под  утро  и  то  ненадолго.  Ему  приснилось
продолжение разговора.  Будто  Латин  действительно мертв,  кроме  того,
обвиняет в  своей смерти его,  Матлина.  А  на  вопрос:  "Когда бы это я
успел,  и  как бы это мне удалось?"  отвечает интригующей фразой:  "Этот
день нами еще не прожит".  От этих слов Матлин проснулся и  первым делом
ринулся к  компьютеру.  Но на вопрос,  что это было здесь сегодня ночью,
ответа не  получил.  Машина не  зафиксировала внешних проникновений ни в
павильоне,  ни  вокруг него.  Однако на  запрос мигом  примчались Суф  с
Ксаресом и, как ни странно, поверили всему, что рассказал Матлин.

   -- Ты действительно кретин,  --  успокоили они его,  -- знает он все,
знает.  Надо было ему  так  и  сказать,  что  видно по  его бессовестным
глазам: все он знает. И нечего перед ним выписывать реверансы. "Спасибо"
-- тоже мне...  существо высшего порядка. Возьми его за ухо и скажи, что
не отпустишь, пока он не выложит все. У него есть ухо?

   -- Ухо?.. есть...

   -- Перестань,  --  ободрял его Суф,  -- никто их не боится. Они такие
шуты...  Комедию ломать -- за милое дело. Пока за ухо не возьмешь, толку
не будет.

   -- Да-да, -- соглашался Ксарес, -- обращайся с ним, как с землянином.
Если  он  хочет  играть  --  принимай  правила  игры.  Начнешь  бояться,
осторожничать -- упустишь или навлечешь неприятности.

   -- А вы уверены, что он появится еще раз?

   Выражение лица Ксареса снова стало чересчур обеспокоенным.

   -- Должен,  -- заключил он, -- хотя, кто его знает? Думаю, должен. --
И оказался, как всегда, абсолютно прав.

   Следующей ночью Матлин постарался не заснуть,  и явление не заставило
себя ждать -- появилось на том же стуле возле кровати.

   -- Чего пришел?  --  спросил его Матлин,  но вскакивать с  постели не
стал.  На этот раз Латин казался более человекоподобным,  и Матлин решил
не включать свет, чтоб вид не испортился.

   Существо хлопнуло себя по коленкам и помотало головой.

   -- Знаю,  зачем пришел,  --  продолжил Матлин,  --  знаешь,  паразит,
координаты,  а  сказать не хочешь.  Пришел посмотреть,  как я  буду тебя
упрашивать? Да катись ты...

   Латин улыбнулся,  как звезда Голливуда на  рекламном плакате.  "Какая
обаяшка,  -- подумал про себя Матлин, -- и какая падла. На Земле из него
бы получился отменный сердцеед. Может, действительно взять его за ухо? А
может, за какую-нибудь другую, более важную часть тела?"

   -- Честно, инженер, не знаю.

   -- Где ж тогда, скотина, научился по-русски разговаривать?

   -- И ты по-русски разговариваешь, а координат не знаешь.

   После  этого  заявления Матлин  испытал  особенно острую  потребность
треснуть ему, но не был до конца уверен, что кулак не пройдет навылет.

   -- А  теперь  даже  Ксарес  твой  премудрый  по-русски  говорит.  Еще
немножко и Ксуфус твой заговорит по-русски.

   -- Будешь издеваться, ей богу, схлопочешь.

   -- Почему бы нет?..  -- Латин приблизил свою физиономию на расстояние
"вылета" кулака,  и  они внимательно поглядели в  глаза друг другу.  "Не
драться же,  в  самом деле,  с  этим пучком галлюцинаций?  --  рассуждал
Матлин,  -- но если нет? Такого живого сходства в природе не существует.
Оно  не  возникает просто  так,  из  ничего".  Латин  будто  ощутил вкус
сомнения оппонента.

   -- Чего тебе про меня успели наплести?  Ведь ты,  правильный дурачок,
ничего обо мне не знаешь,  --  он опустил ладонь на плечо Матлина. -- Ты
всему поверил?

   Не  то  чтоб Матлин действительно верил во что попало.  Латину он как
раз таки верил бы в меньшей степени,  но рука, теплая человеческая рука,
что-то  перевернула внутри;  что-то  выдернула из  основания конструкции
нажитых  принципов и  этических условностей,  будто  лавина  сорвалась с
вершины горы -- ему чудовищно захотелось плакать.

   -- Не исчезай так неожиданно. Побудь... Ты можешь ничего не делать --
просто побудь, кем бы ты ни был, -- Матлин оттолкнул его руку и уткнулся
носом в  подушку.  Последний раз  столь самозабвенно он  рыдал в  раннем
детстве оттого,  что из  садика его забрал не папа,  а  совершенно чужой
дядя.  Тогда он  не  в  состоянии был понять,  что на  самом деле ничего
ужасного не произошло, просто жизнь потеряла прежний, привычный для него
смысл.  Таким же ребенком он чувствовал себя и теперь. Но если у детства
есть  надежда вырасти и  понять --  в  нынешнем положении Матлина ничего
похожего не предвиделось.

   Латин тяжело вздохнул и прошелся по комнате.

   -- Я же чувствую, что мы одной крови...

   -- Ты и я одной крови, Маугли. Хочешь, -- Латин обернулся, -- я стану
звать тебя лягушонком Маугли?

   Матлин чуть было опять не пропал в  удушающей волне воспоминаний,  но
взял себя в руки.

   -- Почему ты не хочешь мне помочь?

   -- Не могу.

   -- Не хочешь!

   Латин  опустился на  колени перед распахнутым в  сад  окном и  провел
рукой по пыльному подоконнику.

   -- Как все это похоже:  все эти милые безделушки,  шторки, стульчики.
Ты молодец, умеешь устроиться. Как ты жил? Кем ты был на Земле? Кем были
твои родители? Часто ли ты бывал в Петербурге?

   -- Так ты из Питера?  И морочишь мне голову? Может быть, у тебя и имя
есть?

   -- В Ареале меня зовут Али...  кажется, давно уже зовут, надо идти --
он поднялся с колен.

   -- Постой-ка,  --  Матлин подошел и  протянул ему  руку.  Али ответил
рукопожатием.

   -- Черт меня побери,  я совсем забыл этот жест,  --  признался он, --
отвык.

   Они  обнялись.  Матлин,  окончательно успокоившись,  проводил его  до
конца аллеи и вернулся назад, не оборачиваясь.

   На  следующий день Матлин посетителей не принимал и  видеть никого не
хотел.

   -- Не  трать  времени зря,  --  наставлял Ксарес,  --  следи  за  ним
внимательно,  пока  есть  возможность,  --  скоро  он  совсем перестанет
отличаться от человека.  Играй в  свою фактуру и  сообщай мне о малейшей
фальши с его стороны. Все что угодно может помочь, любая деталь. Так что
не раскисай!

   Матлин весь день пролежал в постели,  погруженный в свои воспоминания
и  глубокую печаль.  В  той же  самой печали он  пролежал и  последующие
несколько дней,  только уже  на  диване гостиной и  в  довершение всего,
напился наливки из синей съедобной ягоды, которую они когда-то не допили
с  Ксаресом и  от  которой он  так безобразно посинел.  Ксар мужественно
перенес этот рецидив и тактично не совался в личную жизнь пациента.

   На этот раз Матлин посинел еще безобразнее. Его колотило в лихорадке,
слезы катились градом,  суставы ломало,  а конечности сводило судорогой.
Во  время этих страданий он  дал себе честное благородное слово:  как бы
ему ни  было тяжело и  безнадежно,  где бы он ни оказался в  конце своих
дурацких скитаний, он никогда, ни за что на свете, ни из-за какой потери
не будет напиваться этой дурацкой наливки из синей съедобной ягоды.

   После клятвы ему существенно полегчало. Он решил вздремнуть и проспал
как убитый сутки напролет. Следующей ночью явление повторилось.

   Али стоял на  пороге спальни,  разглядывал скрюченный наливкой контур
своего "земляка", прорисовывающийся из-под мокрой простыни, и постукивал
костяшками пальцев по дверному косяку.

   -- Войдите, -- пробормотал Матлин.

   -- Кажется, инженер, я смогу кое-что для тебя сделать.

   Инженер подскочил на кровати.

   -- Ты узнал координаты?

   -- Дались тебе эти координаты, -- обиделся Али, -- свет клином на них
сошелся? Я не это имел в виду.

   -- Не понял. Ты их знаешь или не знаешь?

   -- Какая разница!  --  Али  начал раздражаться,  --  ты  сам себе все
испортил! Дело не во мне, дело в тебе! Поздно.

   -- А тогда, по дороге из технопарка, было не поздно?

   Али замолк и уселся в угол.

   -- Что со мной произошло,  в конце концов?  Ай,  --  Матлин махнул на
него рукой,  --  не хочешь -- не говори, скажи только, почему Ксаресу не
удается вычислить эти координаты? Они в ареале?

   Али кивнул.

   -- Я  не прошел какого-нибудь дурацкого "Уровня",  который мог выбить
меня из ареала?

   -- Только этого не хватало.

   -- Тогда в чем дело?

   -- Хорошо,  я  без  всяких координат прямо  сейчас отправляю тебя  на
землю или...

   -- Что или?

   -- Или ты мне больше никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за что
на свете не задаешь дурацких вопросов о координатах.  Ну,  как?  Хорошая
проверка на патриотизм?

   Матлина снова бросило в озноб.

   -- Ах, вот как! Ты отправишь меня прямо сейчас!.. С амнезией годичной
выдержки,  не  иначе.  Или мне всю оставшуюся жизнь прикажешь провести в
психушке?  Вот тебе,  -- он протянул Али вульгарно-вызывающую комбинацию
из  трех  пальцев.  Али  улыбнулся,  но  в  его  глазах стала появляться
растерянность.  Матлин  как  можно  дольше постарался выдержать "фигу" у
него  под  носом.  --  Во-первых,  я  хочу  знать  реальные  координаты;
во-вторых,  я хочу знать, почему их не удалось найти Ксару. Кроме этого,
я  хочу  знать,  что  со  мной произошло и  есть у  меня одно интересное
подозрение, что ты, паразит, к этому причастен.

   -- Нет-нет, -- Али замотал головой.

   -- Значит, ты знаешь, что случилось?

   -- Нет-нет,  --  протестовал Али,  --  я только знаю,  что к этому не
причастен.

   -- Ты собираешься мне помочь?

   -- Я что, похож на идиота?

   -- Все!  --  Матлин стукнул кулаком по  стене,  --  на  сегодня прием
окончен.

   Али поерзал в своем углу,  лениво поднялся, потирая отсиженное место,
и поковылял на выход.

   -- Али!!!  Ради всего святого,  что в тебе осталось,  негодяй,  скажи
хоть в какой зоне искать!

   -- Спроси об этом у своих гуманоидов. Кажется, вы сильно сдружились.

   -- Если   ты   позволишь  себе   неуважительно  высказаться  о   моих
гуманоидах...

   -- Да пропади ты тут хоть на сто лет! -- психанул Али. -- На Земле-то
камни тяжелые, на Земле ты себе такой дом все равно не поставишь!

   Матлин рассвирепел не на шутку,  а Латин и подавно. Они орали друг на
друга, обзывались непечатными словами, за что Матлину в последствии было
нестерпимо стыдно --  что на  него нашло,  он  не  мог понять,  но такой
ярости за собой прежде не припомнил.  Больше всего его взбесило то,  что
Али  уйдет.  Выскажется,  уйдет и  больше никогда не  вернется.  Это его
заводило на  новый  круг,  еще  более насыщенный,  но  уже  вперемешку с
угрозами.  Али даже на  время затих,  чтобы дослушать матлинов отчаянный
монолог до финального аккорда.

   -- Кто я? -- переспросил он.

   Матлин изобразил у виска виток механической дрели.

   -- Дебил. Недоумок.

   -- Вот твои координаты! -- закричал Али в ответ и нарисовал в воздухе
размашистый крест,  --  провались ты пропадом!  Ксар этого не знает. Ищи
хоть сто лет, -- выйдя на лестницу, он обернулся, повторил тот же жест и
указал пальцем на Матлина, -- ты меня еще вспомнишь!

   Ранним  утром   Ксарес  узрел  в   своей  лаборатории  сине-пятнистую
физиономию Матлина.

   -- Мы будем с этим что-нибудь делать или подождем, пока само пройдет?

   -- Кажется, он прокололся, Ксар. Я все больше начинаю верить, что это
мадиста. Земного происхождения, но все-таки...

   -- Ты ошибаешься. Мадиста не бывает земного происхождения. У мадисты,
милый мой, вообще происхождения не бывает. Если хочешь, просмотри записи
ваших баталий -- там нет и следа от него.

   Матлин нарисовал в воздухе крест.

   -- Это жест земляне не используют, но он повторил его дважды.

   -- Ну-ка еще раз...

   -- Собственно,  погоди...  Как  будто  он  перекрестил меня,  но  это
определенно подразумевало что-то оскорбительное.

   Ксарес перекрестился на христианский манер.

   -- Так?..  Я дерево -- меня не тронь? Древесники, бонтуанцы! Что ж ты
мне раньше этого не показал? Крест, длинной палкой направленный в землю?

   -- Он самый.

   -- Символ дерева: два полюса жизни, движение из темноты земли к свету
солнца.  Тебе  это  как-нибудь знакомо?  Древесная покорность --  символ
подчинения власти стихии. Существование без вреда...

   -- ...ближнему своему,  --  продолжил Матлин,  --  все правильно. Это
очень похоже на христианские заповеди,  но о подобной трактовке креста я
слышу впервые.

   -- Неважно,  главное,  что ты его узнал. Если бонтуанцы имеют влияние
на Земле --  ничего удивительного,  что мы не нашли ее.  "Ей Богу, слава
Богу",  -- ты говоришь это в день по сто раз. Сколько я просил: объясни.
Не может быть в языке "не суть как важных" моментов.  Самое ужасное, что
ты даже не фактуриал,  --  заметил Ксарес,  ехидно поморщившись,  --  ты
бонтуанец.

   -- Самое  ужасное,  --  ответил ему  Матлин,  --  что  я  всегда  был
атеистом.

   ***

   Начало следующему событию положило разбитое окно в  гостиной Матлина.
Он  тщательно осмотрел  место  происшествия и  обнаружил под  журнальным
столиком скомканный сверток  бумаги.  В  бумагу  был  завернут булыжник,
шестипалая  навигаторская  перчатка  и   послание,   написанное  корявым
почерком:  "Если ты  думаешь,  что  тебе так просто все сойдет с  рук --
ошибаешься. Место и оружие выбери сам".

   -- Все сгодится,  --  объяснял Матлин Суфу,  --  пулеметы,  огнеметы,
бластеры, пластыри, истребители типа "Су..."

   Суф подозрительно на него покосился.

   -- Договаривай, все равно у меня ничего такого нет.

   -- Может быть, ты знаешь, где это взять? Пойдем в фактуру, посмотрим,
что где есть?

   -- Мозги отобьют.

   -- На болфе. Осторожненько, издалека.

   -- Фактуры я не боюсь, мне в Ареале мозги отобьют.

   -- Один хороший истребитель, чтоб врезать... и сразу назад.

   -- Отвяжись.  Сказал не пойду --значит,  не пойду.  Ты объясни,  куда
надо "врезать", может своими силами обойдемся?

   -- Ну,  нет!  Суф,  как это пошло!  Должен быть спектакль! Фейерверк,
понимаешь? Для тех, кто еще не наигрался в игрушки и требует зрелищ.

   -- Мадиста?  Только  этого  не  хватало.  От  нас  жареного места  не
останется. Я не хочу быть начинкой для фейерверка.

   -- А я не хочу быть урной для плевков.

   -- Ты же древесник, друг мой, утрись и забудь.

   -- Я  этой сволочи задолжал по морде...  и  не собираюсь оставаться в
долгу. Или ты тоже хочешь узнать, что такое "по морде".

   -- Ладно, не кипятись! Тебя на эту драку все равно никто не пустит.

   -- Как ты  себе представляешь неявку на дуэль?  Как я  буду выглядеть
после этого?

   -- Прекрасно будешь выглядеть.  А  вот как ты  будешь выглядеть после
дуэли, я даже представить себе не могу.

   Планета,   пригодная  для   такого  рода   безобразий  с   наименьшей
вероятностью "засветиться",  была найдена. Она почти целиком состояла из
скал,  не подвязывалась ни к каким транзитно-информационным каналам и не
имела вблизи себя  ничего,  что  помешало бы  двум  фактуриалам выяснить
отношения. Место было выбрано в плоскодонном ущелье, в самой низине, где
сохранилась насыщенная атмосферная пломба,  в  которой можно было дышать
без внешних биофильтров.  Они спустились на  Перре в  ущелье,  на ровную
площадку  из  вулканической  породы.  Это  оказался  неплохой  амфитеатр
естественного происхождения,  а главное, между вершинами скал можно было
разместить  отражающий  экран.  На  всякий  случай.  Исключительно  ради
спокойствия Суфа.

   Убедившись,  что все, как надо, они предприняли прогулочный полет над
местным  ландшафтом.   Перра  уже   неделю  как  демонстрировала  чудеса
покорности и  благопристойности в  отношении  Матлина,  что  его  немало
удивляло.  Он  долго не понимал,  что произошло,  пока не припомнил один
невинный диалог накануне. Это был точно такой же легкий прогулочный рейд
над куполами павильонов,  в  который Матлин пригласил с собой Суфа и,  к
слову,  нажаловался ему  на  все  подлости машины.  Суф  это  выслушал с
удивлением.

   -- Нет! Такого быть не должно ни в коем случае! Еще раз повторится --
скажи мне,  я  ей  вправлю что  надо.  --  Этот  день  ознаменовал собой
появление принципиально новой машины класса "перра" --Перра-шелковая,  и
Матлин имел удовольствие совершать на ней любые маневры, соответствующие
его воле и прихоти.

   Матлин никогда еще не  видел вблизи планет,  столь похожих на  Землю.
Если  абстрагироваться от  непривычного желтоватого  света,  можно  было
вообразить себя летящим на вертолете над горным массивом.  Странно,  что
планета  никогда не  была  обитаема.  Когда-то  давно  здесь  приживляли
скалистый мох, но из-за сезонных изменений атмосферы ничего не проросло.
К  тому же планета всегда находилась в  состоянии полусумерек,  а  сутки
равнялись двум земным неделям.

   -- Я  никогда не  имел  дела  с  мадистой,  --  сознался Суф,  --  не
удивлюсь,  если и  теперь ее  не  увижу.  Полюбуюсь на  твою пантомиму и
пойдем на корабль.

   Но  по  дороге назад Суф не  сдержался от возгласа восторга.  Почему,
Матлин разглядел лишь подойдя на пару километров ближе к намеченному ими
ущелью:   откуда  ни   возьмись,   под  защитный  экран  набежала  толпа
фактуриалов  и   рассаживалась  на   нижних   уступах  скал,   крича   и
жестикулируя. К изумлению Матлина, это были земляне.

   Трудно сказать,  признали ли они в  Матлине своего земляка?  Пальцами
показывая  на   Перру,   они  кричали:   "Смотрите!   Летающая  тарелка!
Инопланетяне! Настоящая летающая тарелка!"

   Матлин гонял от "пряника" любопытных и  желающих потрогать его голыми
руками,   но  людей  это  только  забавляло.   А  мальчишка  лет  шести,
подкравшись к  Суфу сзади,  дернул его за  спинной "ремень",  на котором
держалась вся амуниция,  позволяющая не терять КМ-связи с оставленным на
орбите кораблем.

   -- Дяденька  инопланетянин,  --  завопил  мальчишка,  --  покатай  на
летающей тарелке!

   -- Почему они все так кричат? -- спросил Суф. -- Я прекрасно слышу.

   -- Очень сильно хотят кататься.

   Суф  поймал мальчишку сразу  за  обе  руки,  приподнял и  внимательно
осмотрел.

   -- Если уж так сильно,  что совсем никак...  --  посади его в  Перру,
пускай катается.

   Но  мальчик не  понял,  сильно испугался,  и  от этого испуга у  Суфа
заложило оба уха.  Матлин подумал,  что с ним произошло что-то страшное,
похожее на  разрыв  перепонки,  и  если  сейчас  же,  сию  же  минуту не
прекратится этот сумасшедший дом, его самого постигнет та же участь.

   Али  появился как нельзя вовремя и  одним жестом руки отогнал публику
от  инопланетян --  все притихли,  полезли по  местам,  через минуту они
остались "на ринге" вдвоем, не считая оглохшего Суфа.

   -- Я  не  ожидал увидеть так  много зрителей,  --  обратился Матлин к
своему противнику.

   -- Это  мои  секунданты --  сущая ерунда.  Все  они  не  стоят одного
глухого навигатора. Я сделал это тебе назло.

   -- Нисколько в этом не сомневаюсь.

   -- Ты подвел меня, лягушонок. Ты не должен был впутывать Ксара в наши
проблемы.

   -- Это были мои проблемы.  Если помнишь,  ты отказался принять в  них
участие,  и подвел тебя Ксар... только лишь тем, что оказался умнее, чем
ты рассчитывал.

   -- Кажется, я предлагал тебе выбор?

   -- Кажется,  ты  собирался получить по физиономии?  Или предпочитаешь
дискуссию?

   -- Начнем?

   -- Начнем.

   Али  грациозно  скинул  с  себя  банный  халат,  которым  разжился  в
гардеробе Матлина,  очевидно,  в  обмен  на  булыжник,  и  обнажил  свое
загорелое тело в плотно облегающих плавках,  вероятно,  позаимствованных
там же. Затем натянул на голову махровую повязку, сделанную из халатного
пояса,  дабы  кудри не  лезли в  глаза,  и  дабы соблюсти понт,  и  пока
раздевался Матлин  отошел  к  краю  площадки  глотнуть минеральной воды.
Питье подносила симпатичная блондинка, которая все время стояла, чтоб не
испачкать своих белоснежных джинсов,  и  влюбленными глазами смотрела на
Али.

   -- Хочешь? Очень тонизирует.

   Матлин   что-то   фыркнул   в   ответ,   продолжая  снимать  с   себя
обмундирование, которому могут повредить удары. Но совсем раздеваться не
стал.

   -- Это правильно, -- согласился Али, -- здесь дети, старики, я уже не
говорю  о  девственных особах.  Ты  же  не  догадался захватить с  собой
боксерские трусы?

   -- Я не вижу здесь ни детей, ни особ... Все вы вместе взятые для меня
--нелюдь.  Одна сплошная однополая нелюдь и  не  старайся убедить меня в
обратном, не получится.

   -- Уже получилось. Иначе ты не пришел бы сюда.

   -- Я сделал это тебе назло.

   -- Нет. Ты сделал это, потому что сомневался.

   -- Сомневался в чем?

   -- Видишь ли, -- Али виновато отвел глаза в сторону, -- я поспорил со
всей этой публикой,  что  ты  никогда не  сможешь ударить человека.  Они
поставили на меня.

   -- Кто тебе сказал такую ерунду?

   Али обошел вокруг него и встал в боксерскую стойку, на которую Матлин
никак не отреагировал.

   -- Ерунду?  -- Али помахал голыми кулаками перед его носом. -- Это не
ерунда, лягушонок. Мы будем драться без перчаток, ты имеешь хороший шанс
остаться с расплющенным носом.

   -- Я не про твои кулаки.  Кто тебе сказал, что ты человек? А главное,
почему ты так отчаянно стараешься убедить меня в этом? Чего тебе в жизни
не хватает, Али? Этой публики? Или хорошего перелома?

   Удар пришелся в  челюсть,  но оказался не достаточно сильным.  Матлин
терпеть не  мог,  когда бьют по  голове,  в  любой драке голова была его
самым слабым местом.  Именно поэтому он никогда не занимался боксом,  да
всеми остальными науками мордобоя тоже не злоупотреблял,  но, как всякий
уважающий себя жилец на этом свете, знал кое-что о самообороне. Хорошего
ответного удара в переносицу оказалось достаточно, чтобы Латин шлепнулся
на площадку, закрывая лицо руками. "Уж не переборщил ли я?" -- испугался
Матлин.  Сквозь  пальцы  хлынула  кровь,  а  с  "трибун" донесся возглас
отчаяния.  Несколько секунд Али лежал неподвижно, потом едва шевельнулся
и открыл окровавленное лицо.

   -- Хватит. Помоги мне.

   На площадку выскочили люди и кинулись к раненому. "Скорее! -- кричали
они.  --  Надо  остановить  кровь!"  В  этом  налете  секундантов Матлин
почувствовал мощный  толчок  в  бок,  но  не  понял,  то  ли  его  грубо
оттолкнули,  то ли "нежно" ударили. Из-за толпы Али уже не было видно, и
Матлин попятился.

   -- Куда? -- Услышал он за своей спиной, и мощный удар в спину повалил
его на площадку. Над ним возвышался накачанный верзила с каменной плитой
в руках. -- Мы пришли сюда без оружия, а ты...

   Рука Матлина первый раз в  жизни сама собой потянулась к манжету,  но
уперлась лишь в голый пульс. Вся защитная экипировка оставалась лежать в
пяти метрах от площади.

   -- Ты совсем совесть потерял!  Забыл, кто ты и откуда, -- так вспомни
нас.  --  Каменная плита  величиной с  чемодан взяла  курс  аккуратно на
матлинову голову,  но  опоздала буквально на  мгновение.  Именно  в  это
мгновение Матлин был  вырван из-под нее за  ногу острым щупальцем Перры,
подброшен вверх  и  благополучно усажен в  кабину.  Таким же  образом из
возбужденной толпы  Перра  извлекла обалдевшего,  ничего не  понимающего
Суфа и ринулась прочь из ущелья.

   -- Стоять! -- скомандовал Матлин.-- Назад!

   Но Суф вцепился в пульт управления. Перра взвилась выше скал.

   -- Не вздумай, Матлин! Совсем не выберемся, засосет!

   -- Убирайся на свой корабль и там командуй.

   -- Это же мадиста, придурок!

   -- Это мое дело!

   -- Там все равно уже никого нет!

   На  восьмидесятикилометровой высоте  между  ними  произошла небольшая
потасовка  за  пилотское  место.  Но  как  цивилизованные гуманоиды  они
вовремя нашли компромисс и  спустились поглядеть,  рассосалась ли  толпа
сама  собой.  На  площадке все  было  по-прежнему,  и  они  снизились до
двадцати метров.

   -- Спускайтесь, пожалуйста, помогите ему, -- кричала пожилая женщина,
-- он умирает!  Если в вас осталось хоть что-нибудь человеческое.  Он не
хотел причинять вам вреда, не бросайте его!

   Матлин вывел сиреневый луч  на  Али,  включил "прием" и  в  следующий
момент истекающее кровью тело лежало на  полу заднего отсека,  а  машина
стремительно уходила на орбиту.

   -- Что мы можем для него сделать, Суф?

   Суф  провел  пальцем по  кровавой маске  на  лице  Али,  а  индикатор
"пряника"   четко    показал    присутствие   человеческого   организма,
адаптированного к  Ареалу с отсутствием необходимых свойств регенерации.
И  наглядно продемонстрировал на  диараме его проломленный череп.  Через
некоторое время раздумий компьютер сообщил,  что  сделать ничего нельзя.
Он мертв, а как лечить -- неизвестно и стоит ли их вообще лечить?

   Матлин опять почувствовал легкий приступ озноба.

   -- Вывали его за борт и сматываемся,  --сказал Суф, -- не хватало нам
еще выхаживать мадисту.

   -- А если это не мадиста?

   -- Тем более надо сматываться.

   -- Как это получилось? Я не мог убить его!

   -- Это ты меня спрашиваешь?

   -- Здесь не настолько сильная гравитация, я не рассчитывал...

   -- Какая разница! Для него уже все кончено. За борт и дело с концом.

   Матлин спустил Перру и велел искать мягкий грунт.

   -- Это еще зачем? -- удивился Суф.

   -- Хочу показать тебе один обязательный человеческий ритуал.

   -- Грунт везде одинаковый -- камень.

   Матлин   очертил   лучом   прямоугольник   метр   на    два,    задал
полутораметровую глубину  и  "пряник",  зависнув над  заданным участком,
долбанул твердую породу так, что пыль поднялась столбом.

   -- Понесли.

   -- Может...

   -- Нет, будь любезен руками, таков обычай. Помоги мне.

   Они вынесли тело из машины,  спустили в  яму и битых два часа ползали
по окрестностям,  собирая каменистую пыль,  мелкую щебенку и все прочее,
подходящее для  ритуала,  пока могила не  наполнилась до  краев.  Сверху
Матлин навалил холм из каменных плит,  выложил крест и  нацарапал на нем
имя "АЛИ".

   -- Как думаешь,  не разошлись ли еще люди из амфитеатра?  Наверно, им
следует знать, где он похоронен?

   Но  вымотавшийся  Суф  ничего  не  ответил.  Он  разлегся  на  свежем
могильном холме как на пляжном шезлонге,  и у Матлина не было ни сил, ни
морального права его оттуда прогнать.

   -- Кто такие бонтуанцы? -- спросил он, усаживаясь рядом.

   --Понятия не имею. А что?

   -- Я  впервые в  жизни убил  человека.  Ай,  тебе все  равно этого не
понять, -- Матлин закрыл лицо ладонями, стертыми в кровавые мозоли, упал
на колени и уткнулся головой в груду камней. Наверняка, любой фактуролог
заинтересовался бы  подобным  нечастым состоянием организма.  Он  то  ли
плакал,  то  ли  дрожал от  лихорадки,  бормотал себе под нос непонятные
слова. Все это продолжалось бы бессмысленно долго, до полной потери сил,
памяти, если б он, наконец, не почувствовал, что Суф теребит его за ухо.
На языке его жестов это могло означать:  оглянись. Матлин оглянулся и не
пожалел.  Справа от него сидел на камне,  заливаясь слезами, целехонький
Али-Латин.

   Еще   несколько   секунд   Матлин   "зависал"...   Его   естественный
мыслительный аппарат требовал экстренной "перезагрузки". В конце концов,
он отвернулся, плюнул, выругался и толкнул Суфа.

   -- Пошли отсюда.

   -- Стойте!  Подождите!  --  Али кинулся Матлину на шею и зарыдал.  --
Спасибо,  друг! Ты не представляешь, что ты для меня сделал! Ты отличный
парень,  ты лучший из всех этих тварей, которых я встречал до тебя! -- И
снова захлюпал соплями у Матлина на груди.

   Матлин  же   явил  собой  каменное  изваяние,   не   промокаемое  для
жидкостей...  сомнительного происхождения,  а  Суф  и  подавно предпочел
отвернуться.

   -- Со мной еще никогда такого не было. Считай меня своим другом. Нет!
Я  не  достоин быть  другом!  Я  буду  твоей преданной собакой,  --  для
убедительности он сполз на колени,  освободив матлиновы плечи,  без того
уставшие от процедуры похорон вечно живого покойника. -- Наверное, ты не
поверишь --  я обожаю тебя.  И Суфа твоего обожаю,  --  после этой фразы
Али,  не поднимаясь с четверенек,  кинулся к Суфу,  но тот в один момент
вскочил на скалу,  продемонстрировав невероятную прыть,  --  Не бросайте
меня,  ребята. Я хочу с вами. Что угодно для вас сделаю, только возьмите
с собой.

   Не дожидаясь положительного ответа,  Али вскарабкался в  "пряник",  и
они все втроем молча, как положено после похорон, двинулись на корабль.

   -- О чем он болтает? -- спросил Суф. -- Переведи.

   -- С нами хочет.

   -- Он мне надоел.

   Али притих,  но не надолго и вместо того,  чтобы заткнуться навсегда,
перешел с русского на язык Ареала.

   -- Я сам себе надоел! Клянусь! Я сам от себя не знаю куда деться!

   -- Можно, я вышвырну его за борт? - Спросил Матлин.

   -- Нет!  Нет!  Нет!  Нет!  --  закричал Али и  в следующий момент уже
полетел  вверх   тормашками  в   пояс   туманного  поля,   опоясывающего
стратосферу планеты.

   Как только Перра зашла на корабль,  Суф кинулся к управлению и рванул
вслепую, не разбирая дороги, пока не вонзился в сеть КМ-транзита и далее
по сети тем же самым маневром.

   -- Допрыгался! Доигрался! Теперь думай, как от него отделаться.

   Отмахав приличное расстояние,  они  прозондировали отсеки  корабля --
Али-Латина не наблюдалось.

   -- Собственно,  я  видел,  как  он  полетел вниз,  --  успокаивал его
Матлин.

   -- Естественно,   куда  ж  ему  еще  было  лететь?  Мы  не  вышли  за
гравитацию.

   -- Может, лучше было оставить его в космосе?

   -- Ему без разницы. Главное, чтоб сразу на хвост не сел.

   Как  только  полет  перестал  напоминать траекторию консервной банки,
спущенную по ступенькам небоскреба,  на пульте появилось сразу несколько
запросов "навигатора": "Не случилось ли чего? От кого можно было удирать
таким  способом и  стоило ли  засорять своим  тарантасом сразу несколько
каналов КМ-транзита?"

   Суф  сел оправдываться,  а  Матлин взял курс на  ЦИФ и  еще раз,  для
верности, обошел все отсеки.

   ***

   -- Не  знаю,  как  быть!  --  признался  Ксарес,  выслушав  подробные
объяснения и,  просмотрев записи, -- считайте, что вы его приручили. Мне
попадалось много желающих мадисту "поймать".  Ничего удивительного,  что
он привязался именно к вам,  --  вы оба нонсенс в Ареале! Нонсенс! Когда
вы, наконец, начнете умнеть?

   -- Матлин --  никогда,  -- объяснил Суф, -- он сейчас умный, а Латина
увидит -- все: "Свой, родненький" и слушать ничего не желает.

   -- Матлина я  могу понять,  но  зачем ты  полез в  эту  авантюру?  Ты
понимаешь,  что вы посадили его себе на хвост!  Ты знаешь, чем это может
кончиться?

   -- Вот я и спрашиваю, чем это может кончиться?

   -- Я не мадистолог,  -- ответил Ксар, -- но предчувствия у меня самые
нехорошие.

   Все это время Матлин с Суфом не расставались:  "Одна глупая голова --
хорошо,  --  говорил Ксар,  --  но  две  --  безопаснее".  Они  сидели в
павильонном особняке,  совершая обходы по  поводу любого шороха.  Али не
появлялся.  Они так заждались,  что чуть не  напали на Ксареса,  который
плелся в  сумерках по саду и был,  как минимум,  на четыре головы выше и
раза  в  два  пошире Али  в  плечах.  Но  Матлин вышел ему  навстречу во
всеоружии...

   -- Идите-ка  сюда  оба,  --  подозвал их  Ксар  и  отвел  подальше от
особняка,  -- вот что, дорогие мои авантюристы, -- начал он полушепотом,
-- компьютерными и  КМ-сетями не  пользоваться,  "навигатором" тоже,  на
связь ни  с  кем не  выходить,  даже со  мной.  Берите скоростной болф и
отправляйтесь.  Программу полета,  Суф, возьмешь в лаборатории и никакой
самодеятельности по дороге, что бы ни произошло.

   -- Что должно произойти, Ксар? -- испугался Матлин.

   -- Если кто и знает управу на мадисту --  только мадистологи. А тебя,
лягушонок Маугли,  --  он притянул Матлина еще ближе,  -- я отпускаю, но
следи за собой. Имей в виду, им общаться с тобой будет тяжелей, чем тебе
с ними.

   Не  прошло и  четверти часа,  как они стартовали из  парка ЦИФа.  Суф
пилотировал сам,  отослав своего ученика и  предоставив ему  изнывать от
тоски в  полном одиночестве.  Тот  покорно принял этот  тяжкий крест.  В
конце  концов,  благодаря удивительной кротости  одного  и  титанической
работоспособности другого,  они кое-как уложились в график полета. И, по
истечении  расчетной недели,  влетели  в  плотную  полосу,  состоящую из
множества близкорасположенных обломков  небесных тел.  Вся  эта  система
хаотически бродила по  одной из  "пустошных" зон ареала на громадных для
естественных  тел  скоростях,  не  привязываясь  к  существующим в  зоне
астрофизическим закономерностям.  Матлину  это  напомнило шлейф  кометы.
Впрочем,  в  шлейфах  комет  ему  пока  бывать  не  доводилось,  поэтому
сравнивать было не с чем.

   Суф   затормозил  до   появления  естественной  панорамы   и   бросил
управление.

   -- Приехали.   Эта   система   называется  Кальта.   Запомни,   может
пригодится. Постоянных координат такие штуки все равно не имеют.

   Приглашающая сторона не  заставила себя  ждать,  и  скоро болф  пошел
парковым автопилотом,  зашел на орбиту одного из обломков и благополучно
ввалился в шахтоприемник.

   В  болф  проникло  существо трехметрового роста,  абсолютно безлицее,
чернокожее с  сильно  вытянутой головой,  на  нижнюю часть  которой была
натянута  "маска",  закрывающая шею,  которая,  очевидно,  позволяла ему
говорить.  Все тело было завернуто в  плазматический кокон,  под которым
ничего не возможно было разглядеть.

   Матлин от этого зрелища съежился в кресле и абсолютно не нашелся, как
себя  повести.  И  это  после более-менее прилично выглядевшего Суфа,  к
которому  он   давно   привык,   симпатяшки  Ксареса,   имеющего  вполне
человекоподобное  лицо,  если  абстрагироваться от  слишком  "греческой"
переносицы; не говоря уже о дамском угоднике Али...

   Суф поприветствовал вошедего жестом, будто они сто лет были знакомы и
слез со своего сидения.

   -- Фактуриал? -- спросил "черный", указывая на Матлина.

   -- Да.

   -- Подождите здесь. Я не рассчитывал на визит фактуриала, -- он также
внезапно удалился при  помощи  своего  мигающего лифта  в  нижней  части
костюма, а Матлин протер глаза и помотал головой.

   -- Что это было?

   -- Знаешь что,  лягушонок,  ты  ведешь себя  нетактично.  Вляпался --
терпи, это не самое страшное, что тебе предстоит.

   -- А если б я не был фактуриалом?

   -- Черт тебя возьми!  Мы бы уже давно стартовали домой.  Ему надо три
секунды,  чтоб считать с  тебя и  переработать информацию.  А  теперь мы
будем долго смотреть друг на друга,  произносить медленные слова, чтоб в
твоей голове все  разложилось по  полочкам.  Возможно,  мне еще придется
переводчиком поработать, чего я терпеть не могу.

   Хозяин Кальты вскоре пригласил их  следовать за  ними  и  повел через
темный туннель,  подведенный прямо  к  пульту управления болфа.  Туннель
извивался как американские горки,  терял гравитацию и, если б Суф не вел
Матлина за ремень,  тот непременно бы уже раз десять упал и раз двадцать
потерялся.  Когда  туннель  посветлел,  Матлину  удалось разглядеть руки
хозяина: от каждого локтевого сустава у него отходило по три предплечья,
каждое  предплечье  заканчивалось  кистью  из   шести  длинных  пальцев,
расположенных симметрично три на  три,  как челюсть.  За ними из темноты
вылетела "муха" размером с перепелиное яйцо --  точка, светящаяся черным
светом,   как  лампочка  в  негативе.   Матлинова  павильонно-тепличного
воспитания оказалось маловато для  столь  неожиданного наплыва новшеств.
Он  чувствовал себя  почти  как  в  первый  день  в  технопарке с  одной
существенной разницей --  теперь с ним был Суф,  и никакие черные "мухи"
его не волновали, пока Суф не обращал на них внимания.

   Туннель тем  временем вытянулся в  зал,  посреди которого возвышалась
круглая  тумба,   опоясанная  фиксирующим  обручем.   В  принципе  обруч
универсально фиксировал любое биологическое тело  и  очень часто заменял
сидение. Матлину такие приспособления всегда казались неудобными -- свой
собственный фиксатор в  форме кресла его вполне устраивал.  Другое дело,
если  обруч  применялся  на  ремонтах  в  больших  пространствах,   имел
гравитационный контур и  свободно перемещался.  Но  Матлин был не в  той
ситуации,  чтоб требовать себе особых удобств и разместился, как умел, а
точнее, скопировал позу Суфа.

   Черная "муха" растворилась в поверхности тумбы, Суф кинул сверху свои
перчатки,   отстегнул  от   манжетного  "кармана"  блок   с   записью  и
торжественно подал его хозяину Кальты.

   -- Думаю,  это бессмысленно,  --  ответил тот, -- если бы я знал, что
есть запись, -- объяснил бы как ее сохранить.

   Он вставил блок в  отверстие своей нашейной "маски".  Тумба накрылась
куполообразной панорамой с  изображением скал,  площадки и двух фигурок,
Матлина и  Суфа,  которые по  этой  площадке праздно разгуливали,  и  ни
души...  Кроме того,  фигурки повели себя  довольно странно:  они  вдруг
стали кидаться на перчатки,  оказавшиеся в  контуре панорамы и  пытаться
спихнуть их со стола.  Персонаж Матлина особенно старался и  так вспотел
за этим занятием,  что стянул с  себя защитный комбинезон.  Когда хозяин
вынул блок и положил его на тумбу, фигурки ринулись к блоку, но добежать
не успели, исчезли вместе с панорамой.

   -- Сколько раз вы наблюдали это явление?

   -- Пять раз, -- отрапортовал Матлин.

   -- Я не могу сказать точно,  что это мадиста. Слишком часто для срока
вашего пребывания в  Ареале.  Возможно,  кто-то работает под нее,  иными
словами, пытается ввести вас в заблуждение.

   Если б не фиксатор, Матлин непременно схватился бы за голову. На этот
раз ему подурнело всерьез,  особенно от воспоминаний о  последнем полете
вверх ногами этого невинного шутника...  Суф  непременно расхохотался бы
над его позеленевшей физиономией,  но, на свое счастье, он не умел этого
делать -- Матлин был взбешен и опасен.

   -- Расскажите мне  обо  всем по  порядку и  как  можно подробнее,  --
попросил хозяин Кальты.

   -- Все? Начиная с моей бонтуанской фактуры?

   -- Я  не  тороплюсь,  и  о  бонтуанских фактурах мне  пока  никто  не
рассказывал.

   Матлин  с  отчаяния выложил все,  даже  то,  о  чем  не  стоило столь
откровенно...  На  подобные вещи его  натаскал Ксар,  заставляя особенно
подробно излагать,  казалось бы,  ничего не  значащие нюансы,  такие как
изменения восприятия одного и  того же  предмета через день,  через год,
через десять лет.  Хозяин Кальты,  на удивление, его ни разу не прервал.
"Супервоспитание,  --  подумал Матлин,  --  или суперхитрость", но после
рассказа об Али,  исчезли всякие сомнения. Да, это действительно то, чем
он занимается. Расслабьтесь, ребята, вы пришли по адресу...

   -- Вы  были обречены уже с  первой встречи,  --  объяснил он.  --  Не
обязательно было вскрывать канал --  он нашел бы вас сам.  Кроме того, я
уверен,   что  он  давно  висел  "на  хвосте".  Следует,  прежде  всего,
разобраться с  обстоятельствами вашего  появления в  Ареале.  Это  может
прояснить столь пристальный интерес мадисты.

   -- В ЦИФе не смогли восстановить память.

   -- Я не говорю о памяти,  если она потеряна по вине мадисты, лучше ее
не трогать -- это гарантия потерять рассудок. Есть много других способов
узнать,  что произошло.  К  примеру,  у  вас была прекрасная возможность
спросить об этом Али, прежде чем выкинуть его за борт.

   -- Но он постоянно бессовестно врет!

   -- Он всего лишь играет.  И если вы принимаете участие в "спектакле",
действуйте по его правилам:  шантажируйте --  почему бы нет? Насколько я
понял,  игра идет в вашей фактуре, вам видней. После вашего визита сюда,
особенно,  если я  стану работать с  вами,  он  не  будет беспокоить так
часто.

   -- Почему он ведет себя так?

   -- Хороший вопрос.  Вы наблюдали пока лишь одно из проявлений мадисты
и,  уверяю вас,  далеко не самое критическое. Почему они иногда себя так
ведут?  В данном случае это напоминает истерику отчаяния.  Некоторые мои
коллеги уверены,  что  это тупик цивилизации.  Они сопротивляются своему
будущему.

   -- А что скажете вы?

   -- Это недоказуемо. Возможно, они дошли до тупика в нашем понимании и
все их,  видимое нам, существование направлено на то, чтобы вернуться. О
результатах их  движения  вперед  мы  ничего  знать  не  можем,  это  за
пределами понимания.  Можно  только  строить гипотезы,  но  это  не  ваш
случай.

   -- В чем заключается возвращение?

   -- Это очень условно называется возвращением:  они живут в  фактурах,
летают навигаторами в  Ареале и,  если  при  этом  никак специфически не
проявляют себя, распознать в них мадисту практически невозможно. Но если
бесятся --  вы  сами видели,  что  происходит.  Чаще всего они бесятся с
инфосетями.  Поэтому я  никогда не  пользуюсь инфраструктурой Ареала.  В
моей работе возможно только личное общение.

   -- Как их можно распознать в фактуре?

   -- Никак.  Даже  если наблюдать подробно всю  жизнь.  Только интуиция
может подсказать.  Конечно, есть несколько характерных черт, но это ведь
в каждой фактуре по-разному.  Пожалуйста, если интересно, я могу сделать
примерный портрет мадисты с человека.  Это будет, скорее всего, мужчина,
заурядный,  трудолюбивый, неконфликтный, довольный всем, что вокруг него
происходит.  Он не будет заниматься делами, выделяющими его из толпы, он
напрочь лишен  честолюбия,  любит  большие компании,  общителен,  но  не
поставит себя  в  центр  внимания.  Он  станет  избегать слишком сильных
привязанностей,  не произведет потомства, будет часто менять обстановку,
путешествовать,  но...  точно  так  же  может  себя  вести  естественный
фактуриал.

   -- Но теоретически в фактуре они могут быть ключевой фигурой эпохи?

   -- Теоретически да,  но никогда этого не сделают.  Если в вашей эпохе
есть ключевые фигуры -- это отнюдь не мадиста, уверяю вас. Мадиста ведет
себя очень корректно и  никогда не  станет вмешиваться не  в  свое дело,
даже если увидит,  что "родная" цивилизация теряет перспективы -- найдет
себе другую.  Они в  принципе могут все и не видят смысла кому-то что-то
доказывать. Последние курсы навигаторской школы -- мадиста через одного,
но попробуй их распознай.  Со многими из них я знаком лично,  но сделать
ничего не могу. Последние курсы инженерных школ -- то же самое. В Ареале
трудно найти существо с  похожими умственными возможностями,  и  мадиста
элементарно занимает эту нишу.

   -- Вы хотите сказать, что это не одно единое целое?

   -- Что вы имеете в виду, говоря о "едином целом"? Публика на скалах и
Али  --  безусловно,  одна и  та  же  субстанция,  но  никто еще не  дал
исчерпывающего определения единого целого.  Все зависит от того,  к чему
применять.   Есть  много  гипотез  о   способе  их  существования.   Вся
мадистология построена на подобных гипотезах, но трудность заключается в
том, что никакими традиционными методами это явление изучить невозможно.

   -- Что же мне делать?

   -- Смотря,  какие у  вас планы.  Я  смогу отпугнуть его на  некоторое
время,  а  потом --  это будет для вас трудная головоломка,  как сделать
так,  чтоб он отстал.  Придется внимательней его наблюдать. Когда выбора
нет,  не  стоит думать об опасности.  Главное --  не увлекаться.  Многие
"жертвы",  подобные вам, утверждали, что мадиста приносит удачу. Все они
плохо кончили. Нужен полный самоконтроль. Рассчитывать на такую удачу --
верх легкомыслия.

   -- Но с какой стати я вообще должен его бояться?

   -- Никто  и  не  собирается  вас  пугать...  Одно  из  самых  древних
переводов слова "мадиста":  "ведущий за собой смерть". Смысл этого слова
понятен? Существует явление, так называемое "раздвоение призрака" -- оно
случается с  близкими "друзьями" мадисты.  Имейте  друзей  в  нормальной
среде,  это  убережет вас.  Возможно,  при  последней встрече вас спасло
присутствие Суфа. Никогда не знаешь точно, что у них на уме.

   -- Что значит "раздвоение призрака"?

   -- Можно на  них  посмотреть,  здесь есть несколько экземпляров.  Но,
если  вас  шокировал  даже  мой  вид,  не  рекомендую.  Фактуриалу лучше
беречься от таких потрясений, ваши психические потери трудно восполнимы.
Если  поверите мне  на  слово,  порок  большинства обитателей Ареала  --
одиночество.   Вы  не  испытали  его  в  полной  мере,   потому  что  не
предоставлены самому  себе.  Может,  когда-нибудь  оно  станет понятнее:
живет  некое  существо своей  обособленной жизнью  и  наблюдает мадисту;
имеет с  мадистой дела,  принимает от нее услуги,  в  конце концов,  они
оказываются  неразлучными  друзьями.  После  этого  существо  пропадает.
Вернее,   оставляет  после   себя   оболочку   с   пустыми   глазами   и
непредсказуемым поведением.  Что  творят  эти  "призраки",  трудно  себе
представить,  и  вступить с  ними в  контакт невозможно.  Под  оболочкой
пустота.  Здесь целая колония таких "летучих голландцев",  я не хотел бы
пополнить коллекцию фактуриалом.

   Есть   другая   опасность:   средних   возможностей  существо   вдруг
обнаруживает в себе незаурядные свойства,  все признаки "буйной" мадисты
и  ведет  себя  соответственно.  В  инженерных  школах  даже  существует
специальный тест на это состояние.  Такие "псевдомадисты",  в отличие от
настоящей,  не  всегда себя контролируют,  от  них уже погибло несколько
цивилизаций.  Мой вам совет,  пока вы здесь --  старайтесь быть на виду,
используйте любую возможность вернуться в фактуру.

   -- Как можно объяснить мое появление здесь с вашей точки зрения?..

   -- Все-таки подозреваете мадисту?  Не  знаю.  Фактуриалы для  них  --
сплошная биомасса, из которой вырастают разумные существа, даже если они
проживают среди них  жизнь.  Должны быть  очень серьезные причины,  чтоб
вырвать вас из  естественной среды.  Более чем серьезные!  Вы что-нибудь
слышали о селекционных порогах?

   -- Только название. Эта тема всегда была для меня запретной.

   -- Ваша фактурная ступень?

   -- Думаю, завершение второй...

   -- Странно,  я был уверен, что выше. Не знаю, что предположить. Очень
молодая цивилизация,  к  тому  же  бонтуанская...  Можно  выстроить цепь
случайных совпадений,  но  я  не увлекаюсь случайностями.  Ищите причины
вашего появления здесь в чем-то еще. Насчет мадисты же могу сделать одно
предположение:  люди  вашей  ступени фактуры практически не  имеют шанса
включиться в  язык  Ареала.  Поэтому,  вероятнее всего,  своим свободным
языком вы обязаны первой встрече у технопарка.  Похоже, тот час, которые
обнаружил Ксарес, Али делал для вас индивидуальный ключ к ЯА.

   УЧЕБНИК

   ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ

   Язык Ареала.

   ЯА нельзя назвать языком в классическом смысле этого слова. Это набор
абстрактно   и   конкретно   ассоциативных   образов,   форм,   понятий,
условностей,  сложившийся в  некое универсальное целое и  употребимый во
всех  вариантах обмена  информацией:  от  речевого и  телепатического до
совершенно аномальных (в нашем понимании) реприз, работающих по принципу
"приставки к мыслительному органу". Если задаться целью перечислить весь
этот  "парк  аттракционов" --  можно  увязнуть с  концами.  Каких только
вариантов  адаптации ни  придумано.  А  все  почему?  Попробуйте глухому
существу объяснить,  что  такое музыка,  --  он  вам  тут же  попытается
изложить теорию тонально-вибрационной защиты со  всеми ее преимуществами
и  прогрессивными значениями для  каждого  здравомыслящего гуманоида.  И
если   вам   не   удастся   перевести   в    доступную   ему   плоскость
эмоционально-эстетического,  толку не будет. Для этого существует ЯА. Но
не только для этого.

   Это  немножко похоже  на  философию,  на  утопическую примитивистскую
систему мира:  существует абстрактный банк данных на нескольких уровнях.
Первый --  элементарный,  прототип алфавита, состоит примерно из пятисот
тысяч  смысловых  регистров.   Они  срабатывают  поодиночке  и  в  любых
комбинациях друг  с  другом  независимо  от  количества  задействованных
регистров. По идее, их не должно сработать одновременно больше двадцати,
но  даже  в  этом  случае я  затрудняюсь подсчитать количество возможных
вариантов.  Да это и невозможно, поскольку само понятие "не должно" тоже
не  обещало работать безотказно.  На  самом деле ничего ужасного в  этом
нет,  но  из элементарного уровня идет формирование абстрактных понятий,
что адекватно...  я даже не знаю чему,  может, "идеям" Канта, в каком-то
смысле. Ничего ближе не нахожу. Далее следует "ассоциативный ключ" (ключ
понятия),  адаптирующий всю  эту  систему  к  индивидуальным ассоциациям
(звуковым ли,  жестовым -  не важно,  главное, чтоб собеседник адекватно
понимал,  о  чем  речь).  Бывает случаи,  когда  вылетают,  казалось бы,
основные  понятия:   в  языке  обитателя  Антарктиды  элементарно  может
отсутствовать слово "снег".  Ему и  в голову не придет,  что поверхность
грунта может быть какой-то  иной.  Для  него это все равно,  что для нас
земля -  типичный понятийный бардак. Попробуйте объяснить ему, что такое
садоводство...  Он будет считать вас полным идиотом.  Так вот, для того,
чтобы представители разных цивилизаций как можно реже считали друг друга
идиотами, и существует единая языковая система.

   Ключ  понятия имеет  две  стороны:  одна  отвечает за  (грубо говоря)
восприятие ассоциаций,  другая (тоже,  грубо говоря) за  их передачу.  У
каждой расы свои возможности маневра на этом полигоне. Однотипным расам,
безусловно,  проще,  даже  если  один  говорит,  а  другой  отвечает ему
жестикуляцией --  главное,  чтоб  наборы  условных  сигналов вибрирующей
гортани и  жестикулирующих конечностей как-то  соотносились через  общий
ассоциативный  банк.   В   других  случаях  существует  немало  аналогов
эсперанто,  которые приживались удачнее нашего и  существуют до сих пор.
Довольно большое место в  ЯА  занимают так  называемые "профессиональные
языки".  У  них  свои  понятийные  базы,  которые  иногда  не  адекватны
общепринятым,   свои   регистры,   своя  информатека.   Считается,   что
фактуриалу, специалисту в какой-то узкой области включиться в ЯА гораздо
проще  со  своей  профессиональной "базы" -  проще происходит понятийная
идентификация.  Вроде бы  слишком хорошим специалистам даже не требуется
ключа.  Но  это уже из  области маразма.  Ключ не определяется качеством
интеллекта  претендента  на  включение.  Это  обоюдный  процесс.  Многое
зависит и  от готовности ЯА к такого рода контакту.  Взрослый человек не
всегда способен понять речь  ребенка.  Нужны  не  только усилия с  обеих
сторон, но еще и достаточное поле для взаимно понятных ассоциаций.

   Считается,    что   два   доключевых   уровня   ЯА:   регистровый   и
абстрактно-ассоциативный, держит в себе Е-инфополе. Куда оно девало ключ
-- непонятно. Но именно включение является корнем всех проблем. Чаще оно
происходит  естественным  образом  по  мере  созревания  необходимости и
закрепляется в  ИИП на 4-й  ступени (по Дуйлю).  Поэтому никто не вправе
присваивать себе заслугу "изобретения" ЯА.  При достаточном развитии ИИП
оно возникает не то чтобы само по себе,  а формирует строго определенные
правила, из которых ЯА, собственно, и состоит.

   Если говорить о  включении в  ЯА  отдельно взятых фактуриалов --  чем
ниже ступень,  тем сложнее это происходит.  На 1-й и 2-й --  практически
невозможно;  в  3-й  ступени  начинают  появляться  исключения;  на  4-й
срабатывает первый ключ на передачу информации,  к  концу 4-й ступени --
ключ уже работает в обе стороны.

   Известно несколько вариантов ключей к ЯА.  Если ни один не подошел --
дела плохи.  Если подошел,  да еще полноценно сработал в  обе стороны --
задача освоения ЯА существенно упрощается и,  соответственно, появляется
перспектива доступа в  ИИП.  При сильном желании и хороших способностях,
ЯА возможно освоить за год.  Чем дальше --  тем дело идет быстрее, нужна
лишь  постоянная  осмысленная практика.  Освоив  ЯА,  можно  без  особой
подготовки понимать языки родственных фактур,  если  у  них  аналогичная
ассоциативная база,  к примеру, как у современных европейских языков. Но
говорить -- вряд ли, только при наличии практики.

   В  случае если ключ не подходит,  дело плохо,  но не безнадежно.  Без
ключа  первый  месяц  освоения  ЯА  может  растянуться  на  десятки  лет
интенсивных занятий.  Но  если  фактуриал не  дурак  и  не  одержимый (в
оскорбительном смысле этого  слова),  он  найдет более  достойный способ
просуществовать эти годы.  Тем более, что даже в самом худшем случае для
него не все потеряно: при необходимости он все равно сможет объясниться,
но  с  гораздо  большей затратой времени и  сил.  Такое  общение никакой
практической пользы в изучении языка не дает, но быстро выматывает обоих
собеседников.  Кроме того, оно создает у некоторых представителей Ареала
ошибочное мнение,  что фактуриалы сплошь тупы и беспомощны.  Фактуриалов
зато  без  труда  поймут  в  ЦИФах,  воспользовавшись  своими  приемами.
Лаборанты  ЦИФов,  как  правило,  знают  натуральные языки  тех,  с  кем
работают, и для этого им не требуется много времени.

   Самая же  трудная работа --  переводить с  ЯА  на  язык фактуры,  это
признают все. Такую работу нельзя назвать переводом, если языки никак не
подводятся к  одному общему ассоциативному знаменателю.  Возможна только
адаптация.  Чем адаптация практически отличается от перевода,  я объясню
так:  когда переводишь,  скажем,  с  английского языка (о котором имеешь
приблизительное  представление)  на  русский  --   испытываешь  ощущение
перехода  из  тесной  "бочки"  в  свободный полет.  Если  адаптируешь на
русский с  ЯА (о котором имеешь представление еще более приблизительное)
-- вроде бы все происходит нормально,  разъяснимо или,  по крайней мере,
приблизительно  разъяснимо.  Это  уже  показатель  хитрости  адаптатора,
заставить засмеяться существо,  у  которого  в  принципе  не  существует
похожих  эмоций,  или  погрязнуть в  описании  эмоций,  которые  напрочь
отсутствуют у землян. Зачем усложнять? Главное морально себя подготовить
к тому, чтобы, перечитав свой перевод, сразу не застрелиться. Не то чтоб
примитивизируется все до  тошноты,  --  теряется сам смысл описаний.  Не
говоря уже о том,  что от истинного колорита вещей и событий не остается
никакого удовольствия.

   Из  всего  вышесказанного напрашивается только один  печальный вывод:
идиот тот,  кто пытается заниматься этой неблагодарной работой;  а  тот,
кто имеет глупость еще и обнародовать свои убогие изыскания,  --  трижды
идиот.

   ***

   -- Что это? -- спросил озадаченный Ксарес, указывая на черную "муху",
маячащую за  спиной Матлина.  --  Как  это  понимать?  Что  за  дрянь ты
притащил в ЦИФ?

   От  самой  Кальты эта  штуковина не  отставала от  него  ни  на  шаг.
Подробно расспросить шестирукого о ее назначении Матлин постеснялся.  Не
рискнул упасть в  его  глазах на  одну-другую фактурную ступень.  А  Суф
отделался от  его  расспросов:  "Не обращай внимание,  они вешают это на
всех подряд..."  Ксареса такое оправдание не удовлетворило,  и он долгое
время назидательно ворчал на  своего подопечного прежде чем сообщить ему
последнюю новость:

   -- Я получил от бонтуанцев координаты Земли. Ты можешь вернуться.

   В  павильоне наступила ночь.  Горели садовые фонари.  Матлин сидел на
каменных ступенях между спящими львами и предавался печальным раздумьям.
Точнее,  прикидывал свои шансы: Ксарес его здесь не оставит -- это факт.
С ним закончены все дела, пробита брешь в бонтуанские "заповедники". Его
"меченый"  павильон  будет  переоборудован  для  какой-нибудь  очередной
биокопии.  В этих пуганых ЦИФах каждый лаборант наложит в штаны,  узнав,
что в  его владения зачастила мадиста.  Можно подбить на авантюру Суфа и
убраться с ним отсюда подальше в поисках той жизни, к которой Матлин уже
привык.  Но  провести свои  лучшие годы  в  закупоренном болфе  --  надо
сделаться одержимым,  тем  более  что  личного  доступа к  инфосетям ему
никогда не  получить.  Без них же в  этом бесконечном,  тягучем,  слепом
пространстве о  выживании лучше  не  мечтать.  Искать  себе  осмысленное
прибежище в  Ареале --  смешное дело,  как  раз достойное ни  на  что не
годного фактуриала.  В  конце концов,  Матлин согласился бы даже на роль
"наживки" для  мадисты,  если  б  уловил в  этом  хоть  малейшим образом
обнадеживающие перспективы.  К  тому же,  "наживка" до  сих  пор  наивно
полагала,  что  способна  на  большее,  чем  быть  проглоченной  во  имя
прогресса.  "Что мне мешало остаться на Кальте? -- Спрашивал он себя. --
Взглянуть на "колонию призраков",  закосить под идиота, раз они считают,
что это действует на психику. Вряд ли Ксар стал бы возвращать бонтуанцам
их беглого, к тому же чокнутого... А впрочем, кто его знает? Если я имел
глупость привязаться к нему -- это только мои собственные проблемы".

   Матлин запросил через информатеку ЦИФа  условия возвращения натуралов
в  естественную среду.  Перед ним  прополз длинный неутешительный список
биокорректора,  отключения от  инфосетей,  если таковые присутствовали в
его  жизни,   что  было  равноценно  отсечению  головы,   если  таковая,
разумеется,  тоже  присутствовала;  зональная блокировка памяти,  что  с
точки зрения Матлина было совершенно недопустимо:  "Они сделают из  меня
"раздвоение призрака"?  --  Удивлялся он.  --  Черт возьми! Им не стоило
выпускать этой информации на мой пульт или они держат меня за дебила?"

   -- Я хочу остаться!

   От этого заявления желтые глаза Ксареса слегка позеленели.

   -- Как это "остаться"?

   -- Я не намерен навсегда покидать Ареал.

   -- Вот как? Что значит "не намерен"?

   -- Ксар, понимай это, как хочешь, но я вернусь!

   -- Вернешься?   Зачем?   Планетарная   фактура   гораздо   интереснее
павильона?

   -- Тебе интересно -- вот и проваливай туда.

   Ксарес так опешил, что не нашелся, как возразить.

   -- Ладно,  извини.  Я  соскучился по дому,  но это не дает тебе права
посадить меня  в  клетку.  Так  с  натуралами поступать нельзя.  Это  не
гуманно. Гуманные гуманоиды так не поступают.

   Ксар обалдел еще больше.

   -- Ты хочешь всю жизнь провести в моем зоопарке?

   -- Я хочу иметь выбор!

   -- Хорошо,  оставайся,  живи,  где захочешь,  но  знай,  что с  этого
момента и  до  конца дней своих ты  не  пересечешь ни  одной бонтуанской
зоны.

   -- Но Земля...

   -- Это весь выбор,  на  который ты можешь рассчитывать.  Либо я  тебя
возвращаю, либо мои контакты с бонтуанцами на этом завершены.

   -- Ты сможешь вытащить меня обратно.

   -- Не  рассчитывай на  это,  пока не узнаешь,  каким образом тебе это
удалось в первый раз.  Ты думаешь,  мне жалко оставить тебя здесь? Я дал
тебе что мог,  я не ограничивал тебя ни в чем, я терпел здесь мадисту, в
конце концов.  Знаешь почему?  В первые дни своего появления в ЦИФе, ты,
как одержимый,  искал свою планету,  и я подумал, что знаю о фактуриалах
далеко не все... Ты отличался от других, Матлин.

   -- А теперь?

   -- Теперь ты имеешь право сделать выбор.

   -- Ты оставишь мне связь?

   -- Нет. Это бонтуанская зона.

   -- Из  одного зоопарка в  другой зоопарк?  Один  родной --  в  другом
клетки просторнее. Ты считаешь, что я не смогу прогрызть в них дыру?

   -- Прогрызть дыру можно в любой точке ареала.

   -- Что мне делать, Ксар?

   -- Возвращайся. Другого шанса может не быть: они пропустят болф Суфа,
выведут его обратно -- с этого момента у тебя действительно будет выбор.
Здесь ты всю жизнь проведешь в клетке.  --  Ксар поднялся на разметочную
площадку,  служившую универсальным входом во  все закрытые павильоны,  и
поманил к себе Матлина. -- Поторопись, пока я не передумал.

   -- Куда?

   Ксар силой втащил его в лифтовую панель и выпихнул на берегу океана с
белым песком и прозрачно-зеленоватой водой. Да, именно сюда они с Перрой
тщетно  старались  проникнуть  много  раз.  Мутный  купол  павильона  не
пропускал сквозь себя даже видеодатчики. Матлина эта ситуация раздражала
невероятно: рядом с ним, почти бок о бок находилось совершенно непохожее
на  него  фактурное  существо,   и  Ксар  не  то  что  не  собирался  их
познакомить, но даже отказывался показать, какое оно из себя.

   Всю  кромку между  водой и  сушей занимали мясистые растения,  больше
похожие на  подушки:  мягкие и  вонючие,  как та  жидкость,  которой Суф
протирал внутреннюю панораму пилотского шлема,  прежде чем  приступить к
управлению  "антикварным  доисторическим аппаратом"  и  которая  разъела
Матлину кожу на руках.

   -- Иди, иди, -- подтолкнул его Ксарес, -- любуйся на свое будущее.

   Между  вонючими  подушками  растительного  происхождения  сидели  или
стояли на карачках два аналогично вонючих существа.  Где низ, где верх у
этих существ,  где голова,  где задница,  -- определить мог лишь опытный
фактуролог.  Матлин на всякий случай заткнул нос.  Существа были влажны,
пузаты и  очень пугливы,  но,  завидя Ксареса,  они выползли из подушек.
Одно из  них даже заголосило гнусавым басом и  Матлину пришлось заткнуть
еще и уши.  Только когда Ксарес тем же манером заголосил ему в ответ, до
Матлина дошло, что это речь. Но, немного пообщавшись, Ксарес отвернулся,
и его глаза позеленели больше, чем речей Матлина.

   -- Что случилось?

   -- Все нормально.  Они меня доканают.  Каждый день по несколько раз я
должен выслушивать от  них  одно и  то  же:  они  счастливы,  у  них нет
проблем,  они держат путь из достойного прошлого в достойное будущее,  а
теперь они  втройне счастливы,  потому что у  них будет трое детенышей и
они получат возможность исполнить свой долг.

   -- По-моему,  теперь ты обязан быть счастлив,  -- прогундосил Матлин,
не разжимая носа.

   -- Эта  раса  съедает своих детенышей.  Они  производят пищу в  своей
утробе  --  вся  этика  и  философия  этой  цивилизации  оправдывает  их
природный  каннибализм.  Детеныши  рождаются с  инстинктом очень  быстро
бежать в разные стороны.  Их двое --  шанс выжить будет у одного.  Это и
есть возможность исполнить свой долг продолжения рода.

   Матлин  ощутил приступ дурноты,  и  инстинкт быстро-быстро побежать в
сторону лифта.  Но  Ксар предусмотрительно схватил его за руку,  как раз
ту, что закрывала нос, и он не рискнул даже пошевелиться.

   -- Ты   представить  себе  не  можешь  возможности  этой  расы:   это
уникальные способности интеллекта, для них не существует ни болезней, ни
мутаций,  ни...  голода,  ни  холода:  они  решают  любые  проблемы ради
одной-единственной,  глобальной,  незыблемой цели  --  продолжения рода!
Подойди к ним! -- Ксарес потянул его за руку.

   -- Нет! Не надо, Ксар!

   -- Подойди,  расскажи им о своей Земле,  я переведу. Расскажи, во имя
чего живешь ты?

   Матлин,  сопротивляясь,  шлепнулся носом в песок, но Ксарес приподнял
его за шиворот.

   -- Теперь ты  понимаешь,  лягушонок,  что  такое  фактура?  Это  твоя
ступень, ты должен найти с ними общий язык.

   -- Не надо,  Ксар,  прошу тебя!  На моей Земле то же самое! Все то же
самое! Так же как у них, только не на таких вонючих подушках!

   Ксарес,  оставив его в покое,  вступил в переговоры один и,  пока они
пронзительно блеяли,  обсуждая  подробности  предстоящего ответственного
момента,  Матлин понял,  как был не прав.  До такой степени не прав, что
ему  стало за  себя нестерпимо стыдно:  его цивилизации,  как ни  верти,
оказалось  слабо  найти  философское  оправдание  пожиранию  собственных
детей.

   В лаборатории они поостыли,  обтряхнули с себя песок, надели защитные
фильтры и гравитационные "буцы":  Ксарес по-прежнему был полон решимости
проводить экскурсию.

   Следующий экспонат находился на малом спутнике со слабой атмосферой и
гравитацией,  но  зато очень липким рыжеватым грунтом.  Вся  поверхность
была  испещрена дырами  метрового диаметра на  расстоянии не  более  ста
метров друг  от  друга.  Ксарес подцепил перчаткой комок  липкой смеси и
шлепнул ее в дыру.  Шлепок получился звучный.  Из дыры высунулась голова
такого же  рыжего цвета,  чем-то напоминающая глазастый огурец с  такими
же,  огуречной  природы,  бородавками и  в  таком  же,  огуречной формы,
прозрачном шлеме, на "макушке" которого красовался шлепок рыжей грязи.

   -- Он за нами следил,  --  объяснил Ксарес и обратился к существу, --
ну как, работа продвигается?

   "Голова" уставилась сначала на него, потом на Матлина. Глаза у головы
были  синие-синие,  красивые-красивые,  но  уж  больно целеустремленные,
будто он полжизни получал грязью по голове,  а  следующую половину жизни
давал по голове сам.

   -- Их  тут  целая пропасть,  --  продолжил Ксарес,  --  весь  спутник
перекопали.  Строят колонию внутри -- меня туда не впускают. А этот, мой
персональный сторож: ничего не слышит, не понимает и не говорит.

   -- Как же он сторожит?

   -- У  него на меня нюх --  у какой дыры ни появлюсь,  он тут как тут.
Раньше мы имели контакты.  У них интересные старики, но стариков принято
запирать,  а  новое  поколение еще  не  поумнело.  Жду.  Строят  что-то,
суетятся,  охраняют от  меня какую-то тайну.  На этапе интеллектуального
созревания общий враг -- исключительно полезная вещь.

   -- Это ты? -- расхохотался Матлин.

   -- А  то кто же?  Больше некому.  Такова работа.  Собственно,  все их
"тайны" у  меня  на  панораме в  лаборатории четче,  чем  в  натуре.  Но
выводить их  на  контакт прежде времени --  ломать естество.  Сейчас им,
безусловно, полезнее копать...

   Пока огурцеголовое существо безмолвно пялилось на  них,  из  соседних
дыр высунулись такие же.

   -- Они  пустились в  полет  из  своей  фактуры на  аппарате,  который
наверняка даже Суф не с первого раза поднимет. Ну, естественно, удача им
не  улыбнулась --  обломки  собрали,  этих...  восстановили как  смогли.
Чистых  натуралов  среди  них  нет.  Сначала  были  гибриды,  а  это  --
гибридопроизводные, но исключительно жизнеспособны. Между прочим, вторая
ступень фактуры.  Чудовищная мутация.  Новое  поколение "завоевало" весь
спутник.  Как  думаешь,  они  соображают,  где  находятся и  что с  ними
происходит?

   -- Ты намекаешь, что я такой же?

   -- Удивительно то,  что с  каждым из  них отдельно взятым можно иметь
дело,  но  как только соберутся в  толпу --  начинают жить по совершенно
иным  законам.   Эти  метаморфозы  в  любом  направлении  чудовищны.  Ты
бонтуанец и я боюсь за тебя, Матлин!

   Тем временем одно из  огурцеголовых существ выволокло наружу предмет,
который напомнил бы  Матлину дуло от крупнокалиберной пушки,  если б  не
был изогнут на фасон самоварной трубы.

   -- Похоже, -- предположил Матлин, -- по нам сейчас постреляют.

   -- Непременно постреляют.  Поверь, я много чего видел, много что знаю
и  тебя  изучил достаточно,  для  того чтобы утверждать:  возвращение на
Землю --  твой единственный шанс удержаться в рамках самоконтроля,  а не
делать выбор между клетками,  зоопарками.  Если я наблюдаю фактуриала, я
должен знать о  нем  все,  даже то,  о  чем  он  думает,  в  чем  боится
признаться самому себе. Суверенитета личности на этой территории никогда
не  будет.  Ни одно нормальное существо без критической необходимости не
приблизится к  ЦИФу --  во всем Ареале это "запретная зона".  Ты обратил
внимание, как редко здесь бывает Суф? Спроси его, почему...

   Из дула "самоварной трубы" вылетел великолепный мыльный пузырь, и все
огурцовые головы попрятались в норы. Матлин уже ничего не слышал, лишь с
замиранием сердца наблюдал,  как это достижение огурцеголового прогресса
медленно  и   степенно  совершало  движение  в  их  сторону,   выписывая
немыслимые реверансы, переливаясь всеми цветами радуги, пока, наконец, с
оглушительным  треском  не  лопнуло  за  спиной  Ксара.   Ксар  даже  не
вздрогнул, только силой удержал Матлина от рефлекса зарыться в грунт.

   -- Этого только не хватало,  --  ворчал Ксарес,  счищая рыжую грязь с
его  колен,  --  подумаешь,  газу напустили!  Для чего я  надел на  тебя
фильтр? Чтоб ты рыл им окопы?

   День  отъезда  назначен не  был.  Суф  то  и  дело  собирался строить
навигаторские  расчеты,   ждал  выгодных  фаз,  удачных  астрофизических
смещений, а Ксарес стимулировал его мыслительный процесс: "Оттого что ты
будешь думать миллион лет,  Солнечная система все равно не войдет в зону
ЦИФа. Думать тут совершенно не о чем, а стартовать самое время". Матлина
приближение этого  старта приводило в  состояние оцепенения,  похожее на
перспективу нырять в ледяную прорубь.  Нельзя сказать, что его отчаянные
попытки уцепиться за  Ареал не  дали результатов.  Но  для уверенности в
завтрашнем  дня   они  выглядели  "жидковато":   "калеными  клещами"  из
непоколебимого Ксара была вынута клятва,  что как только в  ЦИФе удастся
организовать бонтуанский  филиал,  он  тут  же,  не  медля  ни  секунды,
разыскивает Матлина.  Достает из-под земли или снимает с  орбиты,  чтобы
взять его  себе  в  бессменные консультанты.  Ксаресу даже  в  голову не
пришло  сказать своему воспитаннику,  что  "бонтуанский филиал" это  то,
чего  в  природе  по  определению  существовать  не  может,  как  самого
глубочайшего абсурда.  Ксарес был  вынужден поклясться своим  здоровьем,
которое за последние пятьсот лет его ни разу не подводило.

   С  Суфом  Матлин  заключил  тайный  пакт  "о  поддержании контакта  с
внеземными цивилизациями" и  "о  сокрытии любой  информации,  касающейся
контакта" как от земной цивилизации,  так и  от внеземной,  во избежание
неприятностей с той и с другой стороны.

   Но  главным  своим  достижением,  воплощением светлых надежд,  Матлин
считал один хитроумный трюк: информацию, запущенную по инфосетям Ареала,
подобно бутылке с  письмом,  брошенной в  океан.  "Если я  пришел к  вам
увидеть и умереть,  дайте же увидеть как можно больше.  Человек с черной
звездой за  плечами" --  под  этим  именем он  впервые вошел в  инфосеть
Ареала.  С  этим именем он покинул Ареал,  и  "черная звезда" с той поры
неотлучно следовала за ним всюду.

   ***

   УЧЕБНИК

   ВВЕДЕНИЕ В МЕТАКОСМОЛОГИЮ

   Расы и мутации.

   Только счастливому безумцу может прийти в голову идея перечислить все
расы и мутации Ареала.  Специалисты же, историки, фактурологи, анатомы и
другие,  скооперировавшись в своих усилиях,  создали подробные атласы по
всем   расовым   группам.   Анализ   этой   коллекции  наводит  на   ряд
закономерностей,  подобных периодической системе Менделеева,  со  своими
белыми пятнами, заполняющимися по ходу исследований.

   Расой принято считать биохимическую основу организма, мутацией -- все
варианты,  в  которых эта  основа  способна развиваться.  Именно мутации
создают внешний вид и  адаптируют к любому изменению среды обитания,  но
никогда не меняют расы (имеется в виду естественная мутация).  Поэтому о
чистых расах здесь речи пока не идет -- это особая категория, не имеющая
отношения к естественным природным процессам.

   Расовая группа подразумевает множество однотипных рас.  Та, к которой
принадлежим мы,  земляне,  прошла  не  самый  ветвистый путь  развития и
считается наиболее распространенной.  Что  характерно для  этой  группы:
жесткая основа,  позволяющая существовать в  гравитации;  принцип работы
мозга -  единый,  естественный орган самоконтроля и принцип постоянного,
цикличного обновления организма на  уровне клетки.  При  этом химический
состав клеток,  число конечностей тела,  его  цвета и  формы значения не
имеют.  Раса,  к  которой относятся земляне,  в  своей группе не слишком
далека от среднестатистического оптимального типа. Этот тип кое-где даже
сохранился в чистом виде и выглядит (на конкурсах красоты) примерно так:
около двух с  половиной метров роста,  примерно человеческие пропорции с
более мощными и длинными руками.  Всегда абсолютная симметрия тела.  Без
волос,  с  кожей  бежево-апельсиновых  оттенков,  слегка  сморщенная  --
способности регенерации и  защиты у  этой кожи потрясающие,  мы  рядом с
ними --  хрупкие куклы, из которых чуть что, тут же брызнет красный сок.
У  этих  существ,  как  правило,  небольшие глубоко сидящие глаза яркого
цвета в  диапазоне (по спектру) от  темно-синих до  светло-желтых.  Чаще
всего  ярко-зеленые.   У  них  удивительные  глаза,   позволяющие  иметь
несколько уровней зрения  и  зрачки,  способные менять  форму  вплоть до
сложных  концентрических фигур.  Изображения этих  фигур  служили  им  в
ранних  фактурах подобием алфавита.  Устройство глаза  от  человеческого
отличается  принципиально,  начиная  от  внутреннего строения  и  кончая
способом взаимодействия с  мозгом:  у  нас обратная связь почти никак не
выражена.  Они же  имеют возможность глазами "говорить",  анализировать,
строить телепатические проекции (дуны) и еще много чего интересного.  То
же   самое  касается  некоторых  других  органов,   казалось  бы,   мало
функциональных для человека. Они необыкновенно универсальны и гармонично
развиты от природы, надо признать, что, действительно, довольно красивы,
хотя  мало  кто  поверит  мне  на  слово,  исключительно умны,  хитры  и
изобретательны.   В  Ареале  их  так  и  называют  "оптималами",  притом
тщательно  оберегают  те  несколько  сохранившихся "фактурных  хвостов",
которые  "производят" этот  расовый  тип.  В  Ареале  их  немало  еще  и
благодаря тому, что многие его обитатели желают биокорректировать себя в
этом направлении.  Не потому что есть такая мода,  а  исключительно ради
удобства: для некоторых видов деятельности это просто необходимо.

   Но  никакие  оптимальные критерии  не  могут  исключать существование
других рас и  расовых групп,  которые,  казалось бы,  выходят за  всякие
рамки  эстетического  восприятия.   Мне  раз  посчастливилось  наблюдать
пилотский  пульт,   сделанный  под   существо  совершенно  иной  группы:
управление  было  размещено  по   всей  внутренней  поверхности  шара  в
"свободном  диаметре"  от   15  до  100  метров  с   полным  отсутствием
гравитации.  А  потом  еще  больше  посчастливилось увидеть  изображение
самого  пилота.  Этот  навигатор,  по  общему  мнению,  большая  умница,
функционирует только  в  невесомости и  с  прочими  не  родственными ему
группами общается с помощью дополнительных технических средств, но часто
и  охотно.  Выглядит он  как  сгусток пульсирующего вещества с  таким же
свободным диаметром от полутора до двух с половиной метров. Вещество это
напоминает процесс размешивания в  электромиксере серой шаровой молнии с
горчицей и куриными потрохами.  Толком рассмотреть там ничего нельзя без
специального адаптора  зрения.  Личное  общение  так  и  происходит,  по
принципу "отойди подальше и  выйди на  связь".  Но  самой примечательной
деталью этого,  уважаемого мною,  навигатора оказались его  "импульсовые
щупальцы",  которые молниеносно выстреливались из  общего кома пучками и
по одиночке во всех направлениях.  То ли они мгновенно конструируются из
общей массы и,  выполнив задачу,  в  нее возвращаются,  то ли это что-то
нематериальное  --  боюсь,  что  этого  никто,  кроме  специалистов,  не
понимает. Эти существа крайне редко лично контактируют с нашей группой и
считают оптималов неповоротливыми куклами. Однако частенько заказывают у
них летное оборудование, работающее в их же навигационной системе.

   Это я к тому,  что всякое может быть и "дружбы народов", как таковой,
со   всеми  вытекающими  из  нее  "национальными  вопросами"  в   Ареале
существовать  не  может.   От  этого  берегут  огромные  пространства  и
разнообразие  природы  астрофизических  зон.   Есть  расовые  группы,  в
принципе,   невидимые  глазу.   Но   это   "короли"  определенного  типа
рискованных (для нас) зон,  совершенно иных "геометрий пространства". Их
восприятию доступно то,  чего мы  даже не  сможем себе представить.  Для
таких  существ  в  Ареале  четкая  специализация:  только  они  способны
создавать  индикаторы паранормальных явлений  для  системы  "навигатор",
только они способны моментально находить прорывы в  КМ-транзитных сетях,
иногда чреватые катастрофой,  они идеальные проводники в своих зонах. Но
они  же  абсолютно  беспомощны  в  любых  магнитных  аномалиях,  которые
совершенно  индифферентны  оптималам.   Именно  оптималы  проектируют  и
испытывают для них все виды магнитных защит.  Словом, полный симбиоз, не
считая  некоторых белых  пятен  этой  "периодической системы".  Симбиоз,
благодаря которому, безусловно, стал возможен Ареал.

   Сроки существования каждого индивида в Ареале совсем не одно и то же,
что наши представления о  жизни и  смерти.  Смерть возможна лишь в форме
грамотного самоубийства или неграмотного контакта с ЕИП, что равносильно
несчастному  случаю.   Одно   и   другое   подразумевает  манипуляции  в
Е-инфополе.

   Как правило,  существа Ареала (в личности) постоянны, практически все
выходцы из поздних фактур или фактурных "хвостов". До полной ассимиляции
в  Ареал они проходят несколько жизненных циклов с несколькими ступенями
мутаций.  Количество циклов строго индивидуально.  Оптималам, к примеру,
достаточно 5-10,  но  это в  расовой группе чуть ли  не  рекорд,  обычно
требуется больше. Первый цикл у них похож на естественный, от 200 до 250
лет с одним порогом биологической коррекции в пятидесятилетнем возрасте.
Второй цикл может растянуться лет на  500,  третий --  на  тысячу и  так
далее.  Среднестатистический  срок  продолжительности  цикла  в  расовой
группе колеблется от двух до семи тысяч лет. Оптималы -- от двух до трех
тысяч  с  биокорректором защиты  мозга  примерно через  каждые сто  лет.
Больше трех тысяч пока еще ни  один оптимал не  выдержал.  Это связано с
так называемой теорией тупика, который невозможно понять, не испытав его
лично.  Тупик,  если я правильно понимаю, касается психоинтеллектуальной
перегрузки.  В  этом случае снимаются все  внутрицикловые степени защиты
мозга,  делается информационный сброс до  80%,  чтоб  следующий цикл  не
начинался с  ноля  и  на  "чистые" мозги  иногда  корректируются,  грубо
говоря,  новые возможности,  а  также невозможности въехать второй раз в
один и тот же тупик.  Собственно,  смена цикла и означает начало жизни в
нашем понимании,  с  той  лишь  небольшой разницей,  что  происходит она
осмысленно и управляемо, в отличие от естественной стихии природы.

   ***

   В  холодную сырую  ночь,  как-то  очень по-булгаковски,  по  окраинам
Москвы, темными дворами и пустынными переулками пробирались два странных
субъекта в  длинных плащах и  спущенных на  лица капюшонах.  При  каждом
подозрительном шорохе  они  старались укрыться за  что  попало,  каждого
случайного прохожего обходили по  противоположной стороне  дороги  и  за
версту огибали любой,  самый  тусклый фонарь,  а  у  каждого перекрестка
предусмотрительно выглядывали из-за угла.

   Обнаружив телефонный автомат,  один из них заскочил в  будку и плотно
прижал за собой дверь,  а другой немедленно укрылся за ней, отвернувшись
лицом в угол.

   -- Мама? Это я. Все в порядке.

   -- Господи! -- Донеслось с противоположного конца провода. -- Феликс!
Где ты? Что случилось?

   -- Ма, я не мог позвонить. Только что приехал.

   -- Откуда? С тобой все в порядке?

   -- Да. Еду домой спать. Завтра увидимся.

   -- Феликс,  как ты мог!  Мы куда только ни обращались,  где только ни
искали...

   -- Ма, все потом, не по телефону. Я в полном порядке.

   -- Это ты в полном порядке, а мы чуть с ума не сошли!

   -- Моя квартира свободна?

   -- Кем она должна быть занята? Ты бы хоть пару слов написал, где ты и
что ты...

   -- Мама, я устал. Поговорим завтра. Все. Целую. Позвоню.

   Двое   инкогнито   продолжали  путь,   игнорируя   ночные   такси   и
припозднившиеся троллейбусы,  покуда не  достигли кирпичной двухэтажки с
подбитым над подъездом фонарем. Они поднялись на второй этаж, воткнули в
замочную  скважину  штучку,   наподобие  отмычки,  и,  дождавшись,  пока
металлический  язычок  замка  обретет  пластилиновую мягкость,  бесшумно
проникли в квартиру.

   Из кухонного крана монотонными каплями шлепалась вода, проедая ржавую
дыру в раковине, а с потолка и антресолей живописными гирляндами свисала
не первой свежести паутина. Первой свежести она была только на зеркале и
на вешалке в прихожей.  Надо полагать,  что авторы этой пространственной
графики   находились  где-то   неподалеку,   однако   встречать   своего
ответственного квартиросъемщика не  вышли.  Никто не вышел им навстречу,
не  выпрыгнул  из  окна  и  не  попытался  укрыться  в  шкафу.  Из  всех
посторонних  шумов,  присутствующих  в  квартире,  самые  подозрительные
принадлежали  протекающему крану.  Матлин  включил  свет  и  вздохнул  с
облегчением.

   -- Проходи.

   Суф вошел в комнату, прикрывая ладонью глаза.

   -- Я ничего не увижу при таком ярком свете.

   -- Зато  я  ничего  не  увижу  без  него,  --  Матлин вытер  от  пыли
солнцезащитные очки и протянул ему, -- не забывай, ты у меня в гостях, а
не у себя дома.

   -- Ты  просто дурно  воспитан,  --  заметил Суф,  уселся на  диване и
поглядел на  Матлина сквозь темные стекла.  --  Давай показывай,  да мне
пора...

   Матлин выгреб из-под шкафа кипу журналов и газетных полос -- все, что
осталось от его юношеского предармейского увлечения уфологией,  разложил
все  это  добро  перед  Суфом и  пошел в  ванную переодеться.  Но  долго
переодеваться ему не пришлось.

   -- Иди-ка  переведи мне,  что здесь написано,  --  Суф протягивал ему
вырезки с невнятными изображениями НЛО.

   -- Ты считаешь, что это может полететь?

   -- Полететь может что  угодно.  Другой вопрос,  зачем?  Я  не  совсем
понимаю, что ты от меня хочешь?

   -- Здесь написано: "сто двадцать метров в диаметре".

   -- Ну  и  что?  С  любым  диаметром можно полететь...  а  можно и  не
полететь. Все зависит от того, как сделано. А это что?

   -- "Полет НЛО в вечернем небе над Петрозаводском".

   -- Ну вот!  А ты спрашиваешь,  полетит -- не полетит... Здесь же ясно
написано.

   -- В  моей  фактуре  есть  одно  мудрое  правило:   никогда  не  верь
сказанному,  а тем более напечатанному.  Я хотел знать,  знакомы ли тебе
такие типы кораблей?

   -- Если б я посмотрел его в натуре.  Что я могу сказать?  Глупо низко
летать всей кучей, да еще так, что видно с земли. Это надо быть идиотом.

   Суф  уперся  взглядом  в  изображение глазастого  гуманоида  с  белой
кожицей и черточками вместо носа.

   -- Ты где-нибудь когда-нибудь таких видел?

   -- Фактура какая-то.

   -- Это точно не Ареал? Это не могут быть бонтуанцы?

   -- Обижаешь. Флот Ареала я знаю.

   -- А можно ли узнать точно, кто они, что им здесь надо?

   -- Если встречу -- спрошу.

   -- Суф, это очень редкое явление. Возможно, их не существует вообще.

   -- Ты меня удивил.  Вроде цивилизованный человек. Может, ты считаешь,
что вы единственные обитатели "Галактики"? Не жирно?

   -- Короче, ничего интересного ты сообщить мне не хочешь.

   -- Хочу. Флот у них -- полная дрянь.

   -- Понял.  На тебе за это подарок, -- Матлин сунул ему книжку и пошел
переодеваться дальше,  --  возьми у  Ксара мой "переводчик" и почитай на
досуге, только ему не показывай.

   -- Что это?

   -- Как раз по твоей части. Учебник астрономии.

   -- Да брось ты!

   -- Серьезно говорю, учебник астрономии.

   -- Здесь-то он зачем?

   -- Тихо!!! К нам гости.

   Они  замерли,  и  тревожная тишина  ожидания вскоре прервалась робким
стуком в дверь.

   -- Ах,  черт!  --  прошептал Матлин. -- Давай быстро в ванную. Надень
наверх халат. Там полосатый банный халат висит, с капюшоном.

   -- Собственно, я уже...

   -- Капюшон на  голову,  закройся и  не  выходи!  --  Затолкав Суфа  в
ванную, Матлин бросился к двери. -- Кто там?

   -- Феля,  открой на  секундочку.  --  В  дверь  просунулась кучерявая
головка  соседки  Аллочки.   --  Хэлло!  С  приездом.  Я  так  просто...
убедиться,  что это ты.  Вижу, свет горит. Сто лет в твоем окне света не
было.

   -- Сто лет!  -- закричал Матлин, но быстро взял себя в руки. -- Какие
сто лет, что ты болтаешь?

   -- К тебе можно, или ты не один?

   -- В другой раз, поздновато уже.

   -- Да ладно, я все равно не засну от любопытства. Где ты был?

   -- Далеко.

   -- В Америке? Я так и знала.

   -- А кто у тебя?  Если женщина,  скажи, что я твоя двоюродная сестра.
Она американка?

   -- Алла,  я  прошу тебя,  мне надо поговорить с человеком и проводить
его.

   -- Американец?

   -- Да. По-русски все равно не понимает.

   -- А по-английски?

   -- По-английски тем более. Все, ступай домой, весь дом разбудишь.

   -- Ты что, издеваешься? Дай хоть на живого американца посмотреть. Что
я ему сделаю?

   -- Завтра посмотришь.

   -- Ты же его провожаешь сегодня?

   -- Значит, перебьешься. Ванную он принимает.

   -- Фелька,  да ты с  Луны упал,  честное слово.  Во всем доме уже две
недели воды нет, одна холодная струйка.

   Матлин дернулся было к  зазвонившему телефону,  но вовремя вспомнил о
шпионских наклонностях своей соседки.  Завтра не  то,  что  дом,  Москва
будет  знать,   что  в   его  квартире  принимал  воздушные  ванны  весь
американский конгресс.

   -- Пошла вон отсюда.

   -- Фелли,  --  Аллочка чуть не расплакалась,  -- я же сто лет тебя не
видела.  Или боишься,  что я  обкраду тебя,  пока ты  будешь по телефону
разговаривать?

   Матлин и впрямь подумал,  что переборщил.  Не стоило вообще открывать
дверь. Он оставил Аллочку в прихожей и ринулся к телефону.

   -- Феликс, я тебя разбудила?

   -- Нет, мам, я только ложусь.

   -- Ложись,  ложись.  Все нормально? Ты не оставлял мне своего ключа и
не просил его передавать кому-то. Я подумала, что...

   Но  дослушать Матлин  не  успел.  Из  коридора донесся  пронзительный
Аллочкин визг.  Она  выскочила из  ванной так  стремительно,  что ушибла
локоть о  дверной косяк  и,  оттолкнув Феликса,  выскочила на  лестницу.
Матлин кинулся за ней, но соседка испарилась быстрее, чем умела бегать в
свои  школьные спортивные годы,  и  в  каком направлении --  понять было
невозможно.

   -- Мамочка,  прошу тебя,  мы все обсудим завтра,  я обещаю,  что буду
дома весь день!

   Суф  стоял  в  ванной  в  банном  халате  с  капюшоном  на  голове  и
внимательно изучал себя в зеркале.  От одного его вида Матлин непременно
бы расхохотался, если б его не колотило от злости.

   -- Однако мне действительно пора. Еще одно знакомство и я оглохну. Да
и  тебе проблем наделаю,  --  он снял халат и аккуратно разместил его на
вешалке "вверх ногами".

   -- Погоди... Не так сразу.

   -- Мне  еще тащить твой "пряник" из  системы.  Надо с  темной стороны
уйти за орбиту,  а потом --  болф смещаться начнет, придется ставить его
на  маршрут...  Знаешь,  тебе  и  без  меня неприятностей на  целую ночь
хватит,  --  Суф  сверкнул на  манжете  фиолетовым лучиком  КМа,  --  не
переживай, мы же сто раз обо всем договорились.

   -- Значит, через год? -- Переспросил Матлин, прикрывая глаза, чтоб не
ослепнуть от вспышки.

   -- Чуть не  забыл!  --  Суф извлек из карманного тайника белое яйцо и
протянул его Матлину.  --  Тебе от  меня,  по  вашему обычаю,  как бы  в
подарок.

   -- Что это?

   -- Это все,  что мне удалось спасти с  "гибрида",  который уничтожили
эти цифовские вандалы.  Антенна.  Ты  можешь использовать ее как угодно.
Собственное изобретение.  Ну,  все!  Отходи,  --  он оттолкнул Матлина и
исчез в фиолетовой вспышке.

   ***

   Матлину удалось заснуть лишь под утро,  зато проснуться не  удавалось
долго,  ни  к  ночи,  ни  на  следующий день.  Его не могли разбудить ни
телефонные звонки, ни дверные стуки, ни снящиеся ему кошмары, пока он не
учуял с  кухни аппетитный запах котлет и  не  подумал,  что на  этот раз
проснулся вовремя и в нужном месте.

   -- Я тебя,  конечно,  не дождалась,  -- покачала головой мама, -- да,
собственно,  и не надеялась. -- А Матлин с ужасом вспомнил, что так и не
придумал до сих пор убедительного оправдания своей внезапной отлучке. --
К  тебе приходили родители Андрея,  но я сказала,  что ты спишь и ничего
пока не рассказывал.

   -- Какого Андрея?

   -- Андрюши Короеда. Ты знаешь, где он, что с ним?

   -- С какой стати я должен знать?

   -- Вы разве не вместе были?

   -- Нет, а что?

   -- Как-то вы одновременно пропали.  Мы решили,  что... но я скажу им.
Ты точно ничего не знаешь о нем?

   -- Что?  --  Матлин вскочил с кровати.  --  Когда он пропал? Не может
быть!

   -- Я же говорю, вы пропали буквально в один день. Мы же не знаем, что
случилось. Может, это простое совпадение? Где ты был?

   -- Далеко,  мама,  прости,  я  не  мог  о  себе сообщить.  Так как мы
пропали?

   -- Феликс, почему ты спрашиваешь об этом меня?

   -- Ну да, правильно...

   -- Так  ты  расскажешь или еще не  придумал,  что соврать?  --  После
красноречивой паузы Нина Петровна махнула рукой и ушла на кухню.

   С  этой минуты и до позднего вечера Феликс Матлин был самым послушным
и самым любящим сыном.  Он хорошо кушал, вежливо разговаривал с отчимом,
учтиво здоровался с  соседями,  но все его внутреннее существо поглощала
одна-единственная,  совершенно  неожиданная  для  него  новость.  Ничего
подобного он даже представить себе ни разу не догадался.  Андрюша Короед
был  его  старым школьным приятелем,  с  которым они  в  последнее время
встречались  изредка,   и  то  случайно.   Как  можно  было  связать  их
одновременное исчезновение?  Они не  ходили вместе ни на рыбалку,  ни на
шашлыки, у них не было общих компаний. Даже женщины Андрюшу интересовали
постольку поскольку.  Он  с  детства был слегка не от мира сего.  Весь в
книжках.  Его не раз ставили в  пример разгильдяю-Феликсу как прилежного
умного мальчика,  из которого обязательно вырастет профессор.  Так его и
дразнили "профессором".  За  свои "профессорские" замашки он не один раз
бывал бит и  никому,  кроме разгильдяя-Феликса,  не  приходило в  голову
помахать за  него кулаками:  все-таки выросли в  одном дворе,  сидели за
одной партой.  И  вот тебе раз.  Свои последние дни на  Земле он  помнил
очень туманно,  но Андрея в этих воспоминаниях не было даже близко, даже
духу его  быть не  могло.  Скорее всего,  да  наверняка,  это  идиотская
случайность. Но исчезнуть в один день -- это уже слишком.

   К  вечеру  мрачные  размышления Матлина  нарушил  телефонный  звонок,
отчасти вернувший его к  жизни.  Каким образом о  его возвращении узнали
старые институтские товарищи,  трудно было  себе  представить.  Матлин с
трудом вспомнил имя позвонившего:  то ли Леша,  то ли Леня, -- ему стало
слегка неловко,  да  чего там  слегка,  самый настоящий позор.  Зато сам
голос,  пропитанный алкогольными парами,  ни  спутать,  ни  забыть  было
невозможно.

   -- Феликс!  --  Донеслось из телефонной трубки.  --  Ну ты и скотина!
Ладно,  мы --  черт с  нами,  но матери-то мог позвонить.  Короче,  твой
сволочной образ  желают  освежить  в  памяти...  (далее  следовал долгий
список желающих).  Дела таковы:  мы второй день безвылазно у  Бочаровых.
Всю  водку без  тебя скушали,  деньги остались только на  пиво,  так что
давай, со своим... и с погремушками. Все понял?

   -- Ничего не понял.

   -- У Бочаровых родился сын, 4.500, -- это первое и главное. Второе --
при личной встрече, хочешь поржать -- поторопись.

   "Так, -- подумал про себя Матлин, положив трубку, -- мы их поженили в
конце ноября, срок у Ленки был -- три месяца. Если она на днях родила --
сейчас должен быть конец марта.  В  любом случае,  на Земле меня не было
меньше чем полгода".

   Эта новость его слегка обнадежила.  Он  бодро собрался,  оделся и  со
всех ног побежал в сторону метро, пока не начали закрываться магазины.

   Его появление в квартире Бочаровых вызвало шквал восторга и хохота.

   -- Леха, расскажи ему...

   -- Вновь прибывшему...  Тебе,  Фэл,  в первую очередь,  --  перед ним
выставили доверху налитый стакан вина.

   -- Уговорили,  --  Леха поднял руку, и вся компания затихла, -- хохма
недели!  Какой там недели, хохма пятилетки! Но только в последний раз. У
меня уже язык устал,  -- он опустил свою поднятую руку Матлину на плече,
-- мы,  конечно,  не  спрашиваем  тебя,  Феликс,  из  соображений такта,
разумеется,  с  кем ты путешествовал по Кордильерам,  кхы...  кхы...  Но
только вчера,  средь  ясного утра,  когда  мы  только-только повалили по
первой  рюмке  за  новоявленного Александра,  явилось нам  видение твоей
кучерявой соседки.

   Кто-то из присутствующих во время паузы с  тихим стоном повалился под
кресло.

   -- Ну...

   -- Ты погоди.  Я,  конечно,  все понимаю -- радость у девочки, Феликс
вернулся,  не один,  говорит. "А с кем? -- спрашиваем мы ее, -- все-таки
пора,  как бы, ему... дело понятное". "И я, -- говорит, -- так подумала,
что дело понятное и  заглянула,  --  говорит,  --  к нему в ванную,  а в
ванной   сидит   двухметровый  инопланетянин  в   банном  халате  поверх
скафандра,  читает учебник астрономии и так, -- говорит, -- увлекся, что
никакого внимания на меня не обратил..."

   Леха не успел закончить, как вся компания грохнула со смеху.

   -- Мы  ей:  "Вот это  да!  А  вспомни-ка,  девочка,  не  был ли  этот
инопланетянин очень сильно похож на слесаря Васю?" "Нет,  -- говорит, --
совсем настоящий инопланетянин,  у  него под  халатом,  --  говорит,  --
мигали какие-то разноцветные черточки..."

   Под очередной раскат хохота Матлин заглотал до дна выставленный перед
ним стакан. Чувство юмора ему внезапно отказало.

   ***

   Вполне возможно,  что в природе существует устойчивая и пока никем не
признанная  закономерность --  память,  пережившая  вынужденные провалы,
становится особенно прочной.  Матлин мог  не  вспомнить,  что передавали
вечером в  прогнозе погоды,  но каждую секунду,  начиная с того момента,
как  он  очухался в  технопарке,  он  помнил слишком подробно,  во  всех
деталях,  не  несущих ни  малейшей смысловой нагрузки.  "У меня не будет
никаких комплексов на  тему Ареала,  --  заверял он Ксареса,  --  можешь
своих биоников не беспокоить".  И  действительно,  можно ли было назвать
комплексом каждую  минуту,  каждую  секунду  проплывающие перед  глазами
картины  того,   что  происходило  с  ним...  Разве  что,  единственное,
маленькое неудобство -- постоянное желание прислониться спиной к стенке.
В   этой  позиции  его   "черная  звезда"  уходила  в   невидимое  глазу
пространство.   Не  видимое  глазу  Матлина.   Для  остальных  она  была
неразличима даже на белом фоне.  Однако Матлину пришлось стереть со стен
немало побелки, прежде чем он убедился в этом наверняка.

   Историю же первого знакомства с  младенцем Бочаровым Матлин вспоминал
потом как первый день настоящего безумия и иначе,  как безумием,  это не
объяснял.  Уже переступая порог комнаты,  он заподозрил в себе неладное,
но  что-то заставило его войти.  Потом были глаза...  Да,  именно с  них
началось.  Младенец не мог появиться на свет с  таким взглядом,  если он
прежде  не  провел миллиарды лет  одиночества в  материнской утробе.  Но
стоило ли  взрослому человеку цепенеть от  ужаса при виде новорожденного
существа, да еще в присутствии родителей, которые фанатично уверены, что
именно они  произвели его на  свет?  Ребенок посмотрел на  дядю Феликса,
закрыл  глаза  и  едва  заметно улыбнулся --  эта  улыбка стоила Матлину
несколько седых волос.

   -- Али? -- прошептал он. Ребенок еще раз улыбнулся.

   -- Алик,  --  подсказала его мама,  -- мы с Генкой думали назвать его
Феликсом в честь тебя,  без вести пропавшего,  но раз уж ты жив, здоров,
-- назвали в честь деда.

   "Он родился в  тот день,  когда я  вернулся,  --  подумал Матлин,  --
возможно, в тот же час, минуту, секунду".

   -- Ничего такого в нем нет,  обыкновенный здоровый мальчик,  --  Лена
сплюнула  через  плечо  и  взяла  сына  на  руки.   --  Нечего  его  так
рассматривать. Женись и рассматривай своих детей хоть всю жизнь.

   -- Ты показывала его врачу?

   -- Конечно, показывала. Не пугай меня.

   Безумие Матлина продолжалось два  месяца то  всплесками эмоциональных
бурь,  то  приступами апатии.  Иногда  оно  достигало  абсолютной потери
самоконтроля,  и  он метался в  своей квартире,  как муха внутри оконной
рамы,  от ощущения собственной беспомощности. Должна пройти долгая зима,
пока хозяева жизни снова приоткроют форточку,  все, что он может сделать
сам  для  себя,  --  только ждать и  надеяться,  что  зима  когда-нибудь
действительно закончится открытой форточкой, а не мусорной корзиной.

   Спустя два месяца на столе доктора Татарского лежала тайная кассета с
весьма необычными монологами.

   -- Понимаете,  Борис  Сергеевич,  тут  дело  очень  деликатное,  Гена
Бочаров от волнения слегка заикался и теребил обивку казенного стула, --
вас  рекомендовали как  очень  деликатного  и  понимающего  специалиста.
Феликс большой друг нашей семьи. Я никогда даже не думал ожидать от него
плохого. Но мы с женой... у нас маленький ребенок, вы понимаете? Все это
ради него.

   -- Разумеется,  --  Борис  Сергеевич подтолкнул кассету  Гене  и  тот
быстро  сунул  ее  в  карман,  будто  это  был  политический  компромат,
предлагаемый за  большие  деньги,  но  не  находящий покупателя.  --  Он
разговаривает с  вашим ребенком как  со  взрослым человеком,  просит его
"уйти" и в этом вы видите опасность?

   -- Не  знаю,  не знаю.  Вы не находите,  что это какое-то психическое
отклонение?  Он постоянно просит его сообщить что-нибудь о судьбе Андрея
-- это его школьный товарищ,  они исчезли вместе на полгода, и Андрей не
вернулся.  Откуда мой  двухмесячный сын может знать?..  Но  бред Феликса
теперь  его  занимает  больше,   чем  игрушки.   Вы   не   находите  это
ненормальным?  Доктор,  он  начинает капризничать,  беспокоиться,  когда
Феликса долго нет.

   -- А сами вы разговариваете с ним?

   -- С кем?

   -- С Аликом, с вашим сыном? Или только гремите погремушками?

   -- Но я работаю, с ним обычно жена.

   -- Понятно.  Я  хорошо понимаю ваше беспокойство,  но в  любом случае
надо говорить с Феликсом лично. Какой смысл нам обсуждать это с вами?

   -- Нет, это невозможно. По крайней мере, не через меня.

   -- Вы давно знакомы?

   -- С первого курса. Мы все с одного курса: я, моя жена, он.

   -- Что-нибудь подобное наблюдалось за ним раньше?

   -- Нет,  я  хорошо его  знаю,  он  всегда был  очень  спокойным.  Это
поездка, думаю, потрепала ему нервы.

   -- Он сильно изменился?

   -- Да, очень сильно. Заметно...

   -- У  вас  есть предположение,  где он  провел это время?  Кто-нибудь
пытался его об этом расспросить?

   -- Расспрашивали много раз.  Вроде он задолжал кому-то большие деньги
и то ли отрабатывал,  то ли шабашил на севере --  никто конкретно ничего
не знает.  С ним и раньше случалось:  сразу после армии он уезжал на два
месяца в Крым со своей девушкой.  Занял у кого-то денег, ни слова никому
не сказал.  Его чуть не отчислили из института, и мать его рассказывала,
что до этого тоже бывало, вроде как он с отчимом не ладил.

   -- У него не было особых отношений с вашей женой до свадьбы?

   -- Нет, с самого начала только у меня с ней были особые отношения, он
бы не позволил себе... У него и так были девчонки...

   -- А психически больные у него в роду были?

   -- Мне не приходило в голову об этом спрашивать.

   -- В остальном ведет себя нормально?

   -- Как будто... Но он какой-то... в себе.

   -- Что ж я могу вам сказать? Надо разбираться с ним лично.

   -- Как  я  ему  сообщу  об  этом...  что  ходил  консультироваться  с
психиатром насчет него? Борис Сергеевич, поймите!

   -- Что же прикажете делать мне?

   -- Может быть,  посоветуете, как быть? Может, хоть скажете, опасно ли
это для ребенка?

   -- Если вы  опасаетесь за ребенка --  никто вам не мешает изолировать
их  друг от  друга,  вряд ли  здесь нужна моя помощь.  А  если вы хотите
помочь своему другу и опасаетесь за ваши дружеские отношения... -- Борис
Сергеевич тяжело вздохнул и задумался.  --  Ну найдите,  в конце концов,
приемлемый для вас способ. Не консультировать же мне его заочно.

   ***

   Способ был найден приемлемый со всех сторон,  настолько удачный,  что
Борис Сергеевич покряхтел,  повздыхал,  но согласился,  исключительно из
давнего уважения к  старикам Бочаровым.  В  малометражке Матлина в  свое
время  не  переночевали только ленивые и  семейные.  К  такому положению
вещей он  безропотно привык с  той  поры,  когда квартира перешла в  его
полное владение.  Он был от этого события в  состоянии близком к  слепой
эйфории,  даже когда возвращался домой,  а  на  его  кухне готовили обед
совершенно  не   знакомые  ему  люди.   Но  командированные  провинциалы
подозрительно интеллигентного вида здесь доселе не появлялись.

   -- Вы  разбираетесь в  технике?  --  Спросил  гость,  застав  хозяина
сидящим на полу перед разобранным радиоприемником.

   -- Немного. Проходите.

   -- Борис Сергеевич,  --  представился гость, -- врач, к сожалению, не
смогу ничем вам помочь. В этих вещах я профан.

   Борис  Сергеевич показался Матлину немного старше своих 54  лет,  как
отрекомендовал его  Генка.  Впрочем,  это  не  имело значения.  Как  все
командированные,   он  аккуратно  вынул  из  сумки  домашние  тапочки  и
церемонно переобулся.

   -- Я вас не слишком стесню?

   -- Пожалуйста,  если вас устроит раскладушка на кухне.  Я  работаю по
ночам.

   -- Конечно,  не беспокойтесь. Это лучше, чем я предполагал. Ужасно не
люблю гостиницы. Гена сказал, что вы живете один?

   -- Да,  это квартира моего отца. -- Матлин вздохнул и снова углубился
в приемник.  А командированный, умывшись тонкой струйкой холодной воды и
переодевшись в  спортивный костюм,  вошел в  комнату и присел на табурет
рядом с созидаемой Матлиным радиоконструкцией.

   -- Гена интересно о вас рассказывал.

   Матлин подозрительно поглядел на командированного.

   -- Вы в какой области медицины?..

   -- Педиатрия.

   Матлин поглядел еще более подозрительно.

   -- Есть проблемы? -- Удивился доктор.

   -- Нет, спасибо. Я уже вышел из этого возраста.

   Расчеты Бориса Сергеевича в выборе области медицины оказались удачны:
пациент почти  поддался на  провокацию,  но  изо  всех  сил  старался не
показать виду.  Весь вечер они просидели у разобранного приемника,  весь
вечер "паяли" друг другу мозги и только за полночь,  когда все приличные
командированные укладываются на свои скрипучие раскладушки,  любопытство
Матлина одержало верх над осторожностью.

   -- Вы смотрели ребенка Бочаровых?

   -- Конечно, а почему вы спросили?

   -- Нет, ничего... Просто так.

   Но доктор перешел в наступление по всей линии фронта.

   -- Гена  говорил,  что  у  вас  к  малышу  какие-то  особые отеческие
чувства?

   -- Да, я привязался к нему. Точнее, он ко мне привязался. В общем, мы
привязались  друг  к  другу,   --  от  этого  признания  Матлину  слегка
подурнело.

   -- Вы любите детей?

   -- Не знаю...

   -- Мои  коллеги считают,  что  это не  мужская специальность.  Мне же
всегда казалось, что любая медицина -- не для женщин...

   -- Возможно, вам виднее.

   -- Вас, кажется, приглашали стать крестным отцом?

   -- Да, но я отказался.

   -- Почему?

   -- Я не крещеный.

   Доктор слегка разочаровался, но довод показался ему исчерпывающим. Он
даже  зачем-то  пробежал  взглядом  по  книжным  полкам,  будто  у  него
неожиданно появилась идея найти ключ к решению проблемы именно там.

   -- Это убеждение атеиста или...

   -- Или.

   -- Вы не служили в Афганистане?

   -- Нет. Бог миловал.

   С утра пораньше,  обзаведясь ключом, Борис Сергеевич ушел на работу с
тайной  мыслью  вернуться  в  середине  дня,   когда  хозяина  квартиры,
возможно, не будет дома. Мысли его бродили по одному Аллаху ведомо каким
лабиринтам.  Он обращался к  коллегам с дурацкими вопросами об исламских
пророках,  не было ли среди них кого-нибудь по имени Али и не практикуют
ли  мусульмане буддийских традиций поиска в  младенцах душ своих усопших
наставников? Но доктор был сильно разочарован, вернувшись в середине дня
и застав Матлина дома за тем же радиоприемником.  Матлин даже неожиданно
обрадовался его  приходу.  Они  с  удовольствием попили чай с  лимоном и
побеседовали о всякой ерунде, не касающейся педиатрии. Разве что доктор,
в порядке развлечения, позволил себе предложить Матлину несколько тестов
на  умственное развитие подростков 12-14  лет,  которые  пациент успешно
прошел,   обнаружив  для  этого  возраста  незаурядные  интеллектуальные
возможности,  в  которых (в  душе) никогда особенно не  сомневался.  Но,
выслушав  причитающиеся  ему   комплименты,   почувствовал  еще  большее
душевное потепление к своему собеседнику.  Они даже полтора раза сыграли
в  шахматы.  При  этом  Борис  Сергеевич позорно оплошал в  конце первой
партии, а во время реванша сдался сразу, как почувствовал перевес сил не
в  свою пользу.  Оставшуюся часть дня  они,  окончательно разобравшись в
своих интеллектуальных паритетах,  мирно сидели перед телевизором,  пока
не  раздался  телефонный звонок,  который  и  осуществил тайное  желание
доктора остаться наедине с квартирой.

   Матлин быстро собрался и  со словами "я скоро вернусь",  захлопнул за
собой дверь, а Борис Сергеевич, как по команде "фас", кинулся на книжную
полку, где в числе прочих, вполне "атеистических" книг и брошюр, блестел
золотыми буквами на переплете увесистый том Корана.

   Дождавшись,  пока шаги утихнут на лестнице, он стащил книгу с полки и
перелистал:  ни закладок,  ни пометок,  характерных для ярых адептов там
обнаружено  не  было.  Более  того,  отдельные  страницы  расходились  с
некоторым девственным хрустом, нехарактерным для часто читаемых книг.

   -- Вот и чудненько,  -- подумал доктор, возвращая Коран на место. При
этом  стопка  наваленных сверху журналов перекосилась,  в  любой  момент
угрожая обвалом,  и  доктор полез на  табурет ее  попридержать.  Но тут,
Борис Сергеевич даже не заметил,  откуда оно взялось,  --  с полки упало
куриное яйцо.  У  доктора от  неожиданности перехватило дух.  Но сделать
выводы о пациенте,  который хранит яйца на книжных полках,  он не успел.
Яйцо не  разбилось,  зато громыхнуло так,  будто по полу стукнули обухом
топора. Изображение на экране телевизора пропало, вернее, сделалось едва
различимым,  и  звук  с  трудом пробивался сквозь помехи.  Доктор слез с
табурета и  пошел поправлять антенну,  но  с  удивлением обнаружил,  что
телевизор работал  без  нее.  Он  тщательно осмотрел  корпус  --  гнездо
антенны  пустовало.  Он  попробовал слегка  подковырнуть заднюю  крышку,
потому  что  представления  не  имел,   как  можно  воткнуть  в   корпус
старенького "Горизонта" антенну,  дающую  такое  качество изображения --
эти ремонтники-любители имеют одну родственную черту,  не завинчивать за
собой крышки. Но крышка сидела на пломбе.

   Борис  Сергеевич  поднял  с  пола  яйцо,   и  изображение  на  экране
прояснилось,  но  вместо  ЦТ  он  показывал  какое-то  китайское  шоу  с
китайскими иероглифами и разговорами, очевидно, тоже китайскими.

   -- Вот это да! -- воскликнул доктор и пощелкал каналы. Везде шло одно
и то же.  --  Не может такого быть!  --  Он опустил яйцо на пол, и экран
опять потускнел.  Доктор снова поднял яйцо  и  уселся с  ним  на  диван.
Изображение поменялось  на  дикторшу,  говорящую  на  похожем  азиатском
языке,   но   после   перемещения  яйца   обратно  к   телевизору,   шоу
возобновилось. Доктор прогулялся в другой конец комнаты и, катая яйцо по
столу,   нащупал  англоязычную  передачу  с  французскими  титрами,   а,
перекатив его на  подоконник,  посмотрел отрывок новостей ВВС.  Он очень
внимательно оглядел яйцо --  естественно,  ни сорта,  ни даты выпуска на
нем не значилось и ничего подозрительного, кроме чересчур большого веса,
в  нем не было.  Вернув его на прежнее место,  Борис Сергеевич убедился,
что  в  эфире  родное  Центральное телевидение,  собрался,  переоделся и
покинул квартиру Матлина навсегда.  Больше они не виделись, не слышались
и  лишних вопросов друг о  друге старались не задавать.  Разве что Борис
Сергеевич перед уходом написал хозяину записку,  в  которой попрощался и
поблагодарил за гостеприимство. А также сделал звонок молодым Бочаровым,
в котором сообщил,  что ничем помочь,  к сожалению,  не в состоянии, так
как  Феликс произвел на  него впечатление психически здорового человека.
На  более  же  детальный психиатрический анализ он  уполномочен не  был.
Впредь  просил не  беспокоить и  от  оплаты услуг  со  стороны Бочаровых
категорически отказался.

   Доктор отнюдь не был полным профаном в технике. Честно признаться, он
разбирался в  ней гораздо лучше,  чем в  устройстве человеческой души --
две  эти вещи ему всегда казались несопоставимыми по  степени сложности,
несравнимыми  ни  в  каких  абстрактных  или  конкретно-профессиональных
условностях.  Но  никто не  виноват,  что доктору Татарскому хотелось от
этой жизни всегда больше,  чем она могла ему предложить, и он никогда не
позволил бы себе отнять у своего пациента права желать того же самого.

   ***

   После деликатного отлучения от семейства Бочаровых и  категорического
запрета на  общение с  их подрастающим наследником,  душевный дискомфорт
Матлина усилился.  Он устроился в ателье по ремонту бытовой техники и по
уши  завалил  себя  работой.   Это  несколько  улучшило  его  финансовое
положение,   немного  развеяло  навязчивые  идеи   и   позволило  сносно
существовать,  по крайней мере,  с полгода,  покуда на него не свалились
новые проблемы.

   Проблемы дали  о  себе знать скромной повесткой,  приглашавшей его  в
следственные органы районного отделения внутренних дел. Куда Матлин, как
законопослушный гражданин,  явился  в  назначенный срок  и  откуда вышел
спустя час в  полном смятении.  Из  всего услышанного там он понял,  что
является  единственным свидетелем по  делу  о  предполагаемом убийстве и
сокрытии  тела  Андрея  Николаевича Короеда.  А  так  как  свидетелем он
оказался действительно единственным,  то  ему же,  по  совместительству,
была предложена роль главного подозреваемого. В связи с этим у него была
взята  подписка  о  невыезде  и  письменное изложение  обстоятельств его
полугодичного отсутствия с  подробным описанием,  как и  с кем он провел
это время,  да еще с указанием имен и адресов свидетелей,  которые могли
бы это подтвердить.

   Покинув отделение, Матлин еще некоторое время просидел на скамеечке в
парке,  осмысливая происшедшее и в глубине души надеясь, что следователь
выскочит за ним вдогонку с извинениями и обещаниями замять этот досадный
инцидент.  "Вы до сих пор не дали определенного ответа на вопрос, был ли
с вами пропавший Короед..." --  наезжал следователь,  не подозревая, что
главного свидетеля это интересовало ничуть не меньше.  "Каково хамство!"
-- думал Матлин,  но  убедительного оправдания себе не находил.  Точнее,
инстинкт самосохранения подсказывал ему:  один намек на пережитую тобой,
лягушонок,  амнезию и  при первом же сеансе гипноза ты выболтаешь все...
даже  если не  все  --  для  психушки любого количества информации будет
достаточно.  С  ощущением  абсолютного тупика  в  душе,  он  решительной
походкой направился к родителям предполагаемого потерпевшего.

   На  его  счастье,  отца,  главного  вдохновителя следствия,  дома  не
оказалось.  А прослезившаяся мать не смогла сообщить ничего нового:  "Он
вышел из дома очень рано, в четыре утра. Я проснулась и думала спросить,
куда ж он в такую рань собрался?  Но не спросила. Ах, если б знать... Он
был совершенно обычным в  последние дни.  Только все время ждал звонка и
спрашивал "мне  никто не  звонил?",  "мне  ничего не  просили передать?"
Кажется,  он устраивался на работу.  О тебе не говорил ничего. Мы читали
все письма,  которые ему пришли за  последние годы.  Там тоже --  ничего
особенного.  Записную книжку он  забрал с  собой.  Он  взял  еще  старую
спортивную сумку,  но что он в ней унес -- не могу сказать. На следующий
день мы стали звонить по всем друзьям и знакомым. Тогда-то и выяснилось,
что ты тоже пропал.  Буквально за день до того ты разговаривал с матерью
по телефону,  обещал зайти --  она тоже очень волновалась,  и мы решили,
что вы вместе.  Мне даже стало спокойнее,  что он с  тобой,  а  не один.
Через  неделю  мы  обзвонили всех,  кого  смогли,  опросили  всех  ваших
знакомых,  заявили в  розыск.  Когда  ты  вернулся --  у  нас  появилась
надежда.  А теперь отец настоял.  Он считает, что ты что-то скрываешь от
нас. Он хочет точно знать, где и с кем ты был, иначе не угомонится... --
женщина опять расплакалась, -- если б ты знал, Феликс, сколько трупов мы
пересмотрели на опознании.  В Астрахань ездили,  в Ярославль, везде, где
приметы были похожи. Как это тяжело. Не дай Бог..."

   Глядя  на  эти  слезы,  Матлину действительно оставалось лишь  молить
Бога, чтоб вспомнить хоть что-нибудь, хоть самое начало. Или метаться по
квартире в  ожидании возвращения Суфа и надеяться,  что до этого времени
ничего худшего не случится.

   Страх оказался на выдумку хитер.  Матлин уволился с работы, стащил из
мастерской разобранный радиопередатчик военного образца,  набил  карманы
деталями и  посвятил себя  целиком  конструированию приставки к  антенне
Суфа,  которая смогла  бы  передать внятные позывные за  пределы орбиты.
Зная Суфа,  Матлин был  уверен,  что  любое его устройство рассчитано на
гораздо больший диапазон применения,  чем планетарная система. Иначе оно
ему всецело без надобности.  Хотя бы  выйти за  радиопомехи Земли...  Он
должен был это сделать.  Единственной и самой главной его проблемой было
развернуть "яйцо" с  приема на трансляцию.  С  этой проблемой он не спал
ночами,  он  проводил тончайшие эксперименты по сопоставлению внутренней
сущности  антенны  и   ее   создателя,   одинаково  герметично  от  него
закупоренных. Он перечитал гору технической литературы, перепробовал все
и  уже  готов был смириться со  своим поражением,  когда сигнал удалось,
наконец,  послать.  Да  так,  что  на  его  фоне заглохли все  остальные
радиостанции.  Теперь он каждую ночь с интервалом в час, запускал в эфир
мгновенный сигнал:  "Навигатору" найти  Суфа,  Матлин  нуждается  в  его
помощи".

   Однажды  ночью  в   комнате  его  раздалось  необычное  шипение:   от
работающей антенны  Суфа  отделился небольшой оранжевый нимб,  повисел с
минуту неподвижно,  затем, увеличиваясь в диаметре, начал терять яркость
и  растворился.  Матлин подскочил с дивана,  повключал все находящиеся в
доме приемники на разные частоты и затаил дыхание. Через некоторое время
явление повторилось и  с  той  поры  наблюдалось регулярно с  небольшими
перерывами и без всякой пользы для дела.

   Утром того же  дня он обнаружил в  почтовом ящике очередную повестку,
кинулся звонить следователю и очень убедительно разъяснил ему,  что весь
в  процессе  написания...  Что  пытается  вспомнить  все  до  мельчайших
деталей,  потому что понимает серьезность обвинения,  которое может быть
ему предъявлено,  не  хочет нести незаслуженное наказание и,  в  связи с
этим, на окончание написательного процесса ему требуется еще как минимум
пару дней.  Но следователь был непоколебим и  категорически настаивал на
немедленной явке. Матлин тяжело вздохнул. Деваться ему было некуда.

   В милиции его продержали допоздна, заставляя подробно расписывать все
события  и  напрягать  свою  истощенную фантазию  обилием  бессмысленных
подробностей,   за   которые  следствие,   должно   быть,   предполагало
зацепиться,  так как цепляться ему было откровенно не  за  что.  История
получилась  отменно  захватывающей,   с   динамичным  сюжетом  и  яркими
персонажами.  Достойная  настоящего детективного романа:  ни  в  чем  не
повинного Феликса,  волочившегося домой с  дачи пешком по Волоколамскому
шоссе,  остановили трое лиц кавказской национальности, огрели по голове,
повязали и увезли. Трое суток не кормили, не поили, изысканным обществом
не баловали,  даже дорожным пейзажем любоваться не позволяли, потому как
машина являла собой закрытый грузовик.  А когда грузовик открылся, перед
ним   простирались  лишь  снежные  вершины  Кавказа  и   ветхая  лачуга,
обнесенная высоким  забором,  в  которой он  и  двое  таких  же  невинно
схваченных невольников с  полгода страдали на  голом  холодном полу  без
теплых одеял  и  горячей еды;  терпели унижения и  побои;  голыми руками
выкапывали из-под  снега черемшу,  не  смея роптать на  жизнь.  Подобные
"роптания" были  чреваты еще  более  тяжкими унижениями и  побоями.  Ему
чудом удалось вырваться из этого ада. Единственное, что ему хотелось, --
это  забыть!  Все  забыть и  никогда не  вспоминать.  Это почти удалось,
только  теперь  долгими бессонными ночами ему  снятся обмороженные руки,
снег,  черемша,  пинки  охранников  и  разжиревшая физиономия "хозяина",
торчащая  из  окошка  белого  "Мерседеса",  но  Короед  не  снится.  Это
определенно,  совершенно точно,  что  Короеда с  ним не  было и  быть не
могло.  С  ним  был только страх,  сквозь который алчно сверкали налитые
кровью глаза и повторяли:  "Проболтаешься --  тебе не жить, из-под земли
достану!"

   Завершив первый  в  своей  жизни  литературный опыт,  Матлин чуть  не
расплакался   над    участью    тех    двоих,    оставшихся    взаперти,
бомжей-невольников. Ему вдруг яснее ясного явилось видение "краснорожего
хозяина" с перекошенной челюстью,  клацающего золотыми зубами. "Вот ты и
покойник!" --  послышалось Матлину и он начал требовать себе вооруженную
охрану.  Он,  не  дрогнув,  подписал каждый лист своего отпетого бреда и
подумал, что, возможно, неплохо было бы начать мемуары. Но какие мемуары
могли сравниться с  его сегодняшним полетом вдохновения.  Только б  наша
доблестная милиция успела схватить эту шайку и упечь в тюрьму. Матлин бы
еще не такое осмелился о них рассказать!  Конечно,  лучше бы ему сегодня
было переночевать в следственном изоляторе.  Вдруг за ним следили? Вдруг
видели, куда он вошел? Вдруг догадаются, что все они в западне?..

   Матлина выставили на улицу в  десятом часу без всякой охраны.  Велели
убираться домой и ждать.  В своем творческом подъеме он приволокся домой
только за полночь,  запер за собой дверь и  потянулся к выключателю,  но
выключатель закрывало что-то инородное.  "Вот оно, возмездие! -- подумал
он про себя, -- мафия бессмертна!"

   -- Не включай свет. Я без него лучше вижу.

   -- Суф!!!  Наконец-  то! -- Матлин готов был обнять его и на радостях
задушить, но тот вовремя отскочил.

   -- Чему я учил тебя? Никогда не хватайся голыми руками за навигатора,
если не знаешь,  какая на нем защита.  И  вообще,  инопланетян руками не
лапать.

   -- Сейчас,  сейчас,  --  Матлин забегал взад-вперед по коридору, -- я
найду свечу, разберусь, что это за защита, и оторву тебе голову.

   Свечи не  нашлось,  но нимб антенны накалился не хуже лампы.  На Суфе
была   действительно  великолепная  экипировка  с   отменной  защитой  и
остатками   навигационных   приспособлений  на   манжетах;   с   крутыми
креплениями  и   гравитационными  ботинками  такой   мощности,   которая
позволяла ходить по стенам и потолку --  знал,  паразит, куда собирался.
Физиономия  его   сияла,   будто   он   только  что   испытал  очередной
концептуальный супергибрид и чудом не свернул себе шею.

   -- Где ты шлялся, черт лысый? Сколько времени тебя не было!

   -- Это Ксарес виноват. Я тут ни при чем. Все из-за него.

   -- Что-то стряслось?

   -- Нет, конечно, -- Суф скрестил руки на груди и уставился в потолок,
на котором он протоптал дорожку от длительных ожиданий, -- он повел себя
как последняя скотина.

   -- Объясни толком.

   -- Он поселил в твоем павильоне двух бонтуанских фактуриалов. На этой
почве поссорился с бонтуанцами и они закрыли для него заповедник.

   -- Ты не мог сюда попасть?

   -- Мне сообщили, что ты тут... занервничал и мы...

   -- Ну, что? -- Матлин начал не на шутку заводиться.

   -- ...  мы обменяли одного из них на проход в зону,  а другого Ксарес
припрятал --  теперь жди неприятностей.  Хотя с бонтуанцами вполне можно
было договориться по-хорошему. Но он же, как всегда, самый умный.

   -- Вы спятили!

   -- Не волнуйся,  они не земляне и на тебя совсем не похожи.  Я с утра
на  орбите,  все  ваше телевидение просмотрел --  вы  тут  все  какие-то
бешеные, а они -- жрут, дрыхнут, да пугаются, чего попало.

   -- Ты меня заберешь? Я нужен Ксару?

   -- Ксар залег на  дно.  Ты даже имя его вслух не произноси.  Да и  не
нужен ты ему ради одного полудохлого фактуриала. На, читай, это все, что
он велел тебе передать.

   Матлин получил бумажку,  одну из тех, что остались в наследство ЦИФу,
на которых когда-то Ксарес обучался азам правописания и которые когда-то
до боли напоминали настоящую бумагу с  его таинственно пропавшей родины.
Запись была  исполнена чернилами из  пресловутой синей съедобной ягоды и
выглядела предельно лаконично:  "Человека с  черной  звездой за  плечами
приглашают посредники. Жди," -- Матлин сильно пожалел, что не учил Ксара
культуре писания писем.

   -- Кто такие посредники?

   -- Что-то вроде лингвистов.  Переводчики какие-то.  Они подозрительно
быстро на тебя клюнули, Ксар сказал, что это хорошо.

   -- Сколько ждать?

   -- Может быть,  год...  Они захотели подробную информацию о тебе. Ну,
Ксар и выложил им все начистоту. Происхождение черной звезды тоже. Когда
не надо, он честный.

   -- Тысяча чертей тебя возьми! Какой год! Я не знаю, что со мной будет
завтра. Ты представить себе не можешь, что здесь происходит.

   Суфу  пришлось выслушать все,  начиная  с  таинственного исчезновения
Короеда  до  возможных  последствий  сегодняшнего  детективного  романа,
написанного у следователя. Младенца Бочаровых он отмел сразу:

   -- Как вела себя "муха"?

   -- Она никому, кроме меня, не видна.

   -- Как она себя вела, когда ты подходил к ребенку?

   -- Обычно.

   -- Рядом с  мадистой это нереально.  От  нее бы  след простыл,  а  на
следующий день здесь была бы  вся Кальта и  им  было бы наплевать на его
родителей, на тебя, на твою фактуру и на все остальное.

   -- Ты уверен?

   -- Для чего, по-твоему, ее навесили?

   -- Но ты не видел его взгляда!

   -- Я  видел  Али.  Такое  увидишь  --  всю  жизнь  будешь  бегать  от
галлюцинаций. Поверь мне, все нормально. А насчет твоего одноклассника я
ничего не знаю,  и знать не хочу. Еще одного мне не хватало. Конечно же,
это совпадение. Может, ты действительно его убил и закопал? Все равно же
ничего не помнишь...

   -- Ты считаешь, что я на это способен?

   -- Я  видел,  на  что  ты  способен.  Довести  фактуриала  до  обряда
погребения --  это тебе на  час работы.  Только в  тюрьму садиться из-за
этого не стоит. Никому от этого пользы не будет.

   -- Здесь  не  принято спрашивать согласия перед тем,  как  посадить в
тюрьму.

   -- Давай снимем с тебя биокопию.  В тюрьме все равно за ней ухаживать
не умеют. Она "скончается" и все останутся довольны.

   -- Ты соображаешь, что говоришь? У меня здесь мать!

   -- Знаешь что,  -- разозлился Суф, -- никуда тебя не посадят. Кому ты
нужен в тюрьме,  такой зануда? Разбирайся сам, я тупею от ваших с Ксаром
этических заморочек.  Мое дело -- прилетел... улетел. А кого ты убил, не
убил -- это твои проблемы.

   ***

   Вопреки ожиданиям Матлина,  ни завтра, ни послезавтра в тюрьму его не
посадили, несмотря на настоятельные требования Короеда-старшего и на то,
что Матлин,  благодаря своей бреши в  памяти,  уже сам перед собой ни за
что не  ручался.  Но  его криминальный роман проверялся на достоверность
подозрительно тихо.  Матлин  продумал перечень самых  необходимых вещей,
сложил их в спортивную сумку и поставил за штору возле окна. На этот раз
он предусмотрел все, даже письма родным и близким на все случаи жизни.

   Неделя  напряженных ожиданий  принесла  самый  неожиданный результат,
который Матлин  не  мог  и  предположить.  Вернулся Андрей  Короед.  Как
сообщила его заплаканная,  на этот раз от счастья,  мать, вернулся среди
ночи совершенно голый,  прикрывшись скатертью, снятой с чьей-то бельевой
веревки.  Пришел домой,  чуть стоял на ногах от усталости, ничего толком
не  рассказал,  сразу лег спать.  Сказал только,  что ты (то есть Феликс
Матлин) здесь  совершенно ни  при  чем.  Поэтому,  несмотря на  то,  что
виновник события спит  уже  сутки напролет,  глубоко виноватое семейство
Короедов желает видеть безвинно пострадавшее семейство Матлина у  себя в
гостях.

   Собственно,  Феликс пришел бы и без приглашения.  На кухне был накрыт
торжественный стол из  всего,  что  пряталось на  дне холодильника и  не
предназначалось  для  заурядного  завтрака.   Отец  семейства  откупорил
бутылку белого вина, и дорогой гость был в принудительном порядке усажен
за стол. Трудно сказать, на сколько суток ареста Матлин променял бы этот
привод на  кухню,  но  противостоять натиску хозяев не смог.  Счастье-то
какое в доме, сын вернулся.

   Сын тем временем спал в своей комнате и вяло реагировал на окружающую
суету.  Феликсу  так  и  не  удалось  его  добудиться.  Не  удалось  его
добудиться также ни отцу,  ни матери,  ни друзьям,  ни родственникам, ни
врачам,   ни  соседям.   На  четвертые  сутки  ранним  утром  его  нашли
повесившимся  в   собственной  комнате  на  крюке  от  люстры.   Никакой
объяснительной записки Андрей Николаевич Короед после себя не оставил.

   С кладбища Матлин вернулся в непонятном настроении. В черном костюме,
который одолжил у  соседа для похорон,  он  весь оставшийся вечер и  всю
последующую ночь  просидел на  диване в  одной позе,  не  шевелясь и  не
предпринимая никаких попыток выйти из  этого странного состояния.  Когда
наступило утро,  в  том  же  самом  черном костюме он  вышел  на  улицу,
прошелся через сквер и через все дворы,  в которых остались воспоминания
его детства,  постоял у закрытых ворот школы, обошел ее со всех сторон и
отправился на  автобусную остановку.  На  автобусе он добрался до метро,
вылез в центре у Белорусского вокзала и дошел пешком до Красной площади.
Затем повернул в сторону Арбата, стараясь идти в самой сердцевине толпы,
насколько это было возможно.  Не дойдя до Арбата,  он почувствовал,  что
дальше идти  пешком не  в  состоянии,  вернулся в  метро и  до  половины
первого  ночи  нарезал круги  по  кольцевой линии,  пока  его  не  вывел
милиционер. Добравшись до своего дивана, он уселся на нем в той же самой
позе,  отрешенной от всякого бытия.  Ни усталости,  ни малейшего желания
заснуть он не чувствовал.  Не реагировал ни на телефонные звонки,  ни на
позывные Суфа.  Он  ни о  чем не думал,  ни о  чем не сожалел и  даже не
шевельнулся, когда Суф появился в квартире собственнолично.

   -- Я все знаю,  --  заявил он.  -- Только не надо усугублять масштабы
трагедии. Все вы когда-нибудь там побываете...

   -- Спасибо,  --  учтиво произнес Матлин, -- благодарю за напоминание,
только ты не учел одного:  проснувшись утром,  люди не вешаются на крюке
возле своей постели.

   -- Не понял?

   -- Это я  не понял.  У  кого из вас,  у тебя,  у Ксара появилась идея
состряпать эту бездарную копию?

   -- Ты уверен, что вы похоронили копию?

   -- Я даже догадываюсь, чьего она производства.

   -- Намекаешь на  ЦИФ?  --  Суф  забурчал от  ярости.  --  Знаешь что,
маленькая лягушка,  я  не  обязан был к  тебе тащиться на  помощь,  но я
здесь;   я   не   обязан  вторую  неделю  висеть  на   орбите  над  этим
"обезьянником",  но  я  делаю  это  и  скоро  совсем забуду,  что  такое
цивилизация;  я также не обязан оправдываться перед тобой за то, чего не
совершал, и уж этого, извини, ты от меня не дождешься.

   -- Я был уверен...

   -- Заткнись  и  слушай:  во-первых,  для  изготовления  копии  такого
уровня,  чтоб мать родная не узнала,  надо, как минимум, иметь оригинал;
во-вторых, если вместо оригинала в родную фактуру возвращают копию, -- я
бы  на  твоем  месте хотя  бы  попробовал поинтересоваться причиной;  и,
в-третьих,  если ты, проторчав здесь с год, так и не удосужился выяснить
обстоятельств,  забросивших тебя в Ареал, то можешь продолжать сидеть на
своем диване в  этом дурацком костюме с тем же самым дурацким выражением
физиономии...

   -- Суф! -- Перебил его Матлин.

   -- Чего?

   -- Каким  образом  в  культуре  твоей  цивилизации принято  приносить
извинения.

   -- Стукнись три  раза  лбом об  стенку --  для  твоей культуры вполне
достаточно.

   -- Хоть сто раз о каждую деталь корабля! -- Закричал он.

   -- Нет!!! -- Испугался Суф, -- только не о корабль!

   -- Мы должны затемно выйти с орбиты!

   -- Куда еще?

   -- Технопарк! Туда, откуда все началось!

   -- Этих технопарков в зоне миллион,  а твой корабль "сперли" вместе с
архивами маршрутов!

   -- Не волнуйся, я узнаю его из миллиона!