Ramcey Campbell. Hungry Moon.
перевод с англ. - О. Колесников
'Род людской страдает неизлечимой болезнью, называемой грех'.
Билли Грэм.
'Провались, Гари Муни, не мучай нас более,
У нас есть цветы - умилостивить тебя, которые мы оставляем у твоего порога'.
Из старой дербширрской уличной песни.
'Ужасный культ, хранители которого предполагали, что чье-либо убийство ради веры было вершиной религии, особенно если вы съедали потом принесенную жертву...'
Плиний Старший, 'О друидах'.
'...страшиться Луны, кормить ее до насыщения и никогда не наблюдать за тем, как она питается...'
Друидское трезвучие из Посидония.
Глава 1
Ник Рейд вышел из здания редакции на безлюдную Манчестер-стрит и был поражен тем, что напомнило ему царившее вокруг безмолвие. Он вдохнул холодный воздух раннего утра и потянулся, поморщившись от боли, возникшей в теле от многочисленных ушибов и синяков, которые он заработал во время подготовки своего последнего репортажа о забастовочном пикете. В конторе на Динсгейт звонил телефон; одинокий автомобиль проследовал мимо универмагов на Пикадили, потревожив стаи голубей, испуганно взметнувшихся из-под колес на фронтоны домов. Ник запустил пальцы в свою взъерошенную шевелюру и попытался стряхнуть с себя тишину. Воспоминания сейчас не играли для него никакой роли; он хотел лишь придти в себя, чтобы доехать до дома и там уже отключиться. Он наблюдал за тем, как одинокий лучик солнца выхватил из темноты громадные крыши, пробившись сквозь облака, несшие бурю по направлению к Пикс. Потом им вновь овладели воспоминания, которым не мешала даже боль в области шеи. 'Диана', - он задохнулся от волнения. Потом понял: что-то еще было не в порядке.
Он заковылял обратно в здание редакции и, пройдя через фойе, многократно усилившее звук его шагов, поднялся по ступенькам в библиотеку. Пустые серые экраны мониторов тускло поблескивали под светом дневных ламп в маленькой белой комнате. Он должен позвонить Диане; боже, он даже не помнит, когда делал это последний раз. Однако сейчас не было необходимости будить ее. Он принялся перелистывать газетные подшивки за последние недели, пытаясь найти статью о Пикс.
Наконец он обнаружил ее в номере за последний понедельник, который как обычно содержал одно из обращений Чарли Несбита к читателям с просьбой не проводить свои каникулы и отпуска за границей, когда Великобритания и сама может в этом плане многое предложить. Этот выпуск читался обычно в тот час, когда Чарли шумел в пивной во время ленча, тыча черенком своей трубки прямо в физиономии слушателей или делая очередную затяжку всякий раз, когда высказывал новую мысль, которую он сам расценивал как неопровержимую истину, не терпящую никаких возражений со стороны слушателей: Район Пикс - это наше сокровище, древнейший ландшафт, настоящий дар Господа всем путникам, к тому же еще не испорченный туризмом... Ник просмотрел абзацы, в которых перечислялись рекомендуемые для посещения места, потом медленно перечитал всю статью, надеясь на то, что он ошибался. Но он ничего не пропустил. В статье не упоминался Мунвэл.
Он заставил себя вспомнить свое первое впечатление от зрелища этого маленького городка с пустыми улицами и странным пением на бывших вересковых пустошах. Он устал, и в этом была причина того, с каким трудом давались ему воспоминания; но разве Чарли тоже был слишком уставшим? Не приди Ник необычно рано - разве он узнал бы об этом так скоро? Он должен был знать. Он побрел обратно в контору, располагавшуюся недалеко от библиотеки, проходя через лабиринт стеклянных кабинок, чтобы занять место за своим рабочим столом.
Рассыльный, швырнув на стол утренний выпуск, вывел Ника из дремоты. Его репортаж был напечатан, хотя в нем и не было сказано, что полиция, казалось, была возмущена его присутствием не меньше, чем присутствием самих пикетчиков. Несколько ведущих журналистов уже сидели за своими столами, однако он не заметил среди них Чарли Несбита. Возможно, он еще завтракает, подумал Ник и схватил телефонную трубку.
К телефону подошла жена Чарли. 'Минуту', - отрывисто сказала она и прикрыла рукой телефонную трубку. Где-то вдали Ник услышал ее жалобу: 'Я думаю, опять какая-то чепуха', - а потом трубка плюхнулась на деревянную поверхность. Этот приглушенный аргумент прозвучал перед тем, как Чарли взял трубку:
- Так, выкладывай, что там у вас произошло такое экстраординарное, что даже необходимо было меня отрывать от завтрака.
- Чарли, это Ник Рейд. Извини, что побеспокоил тебя.
- Безумно рад этому, скажу я тебе. Чем могу служить?
Какой-то момент Ник собирался с мыслями, пытаясь вспомнить цель своего звонка:
- Это может показаться несколько странным вопросом, но, все-таки, та статья, которую ты написал о Пикс... В нее вносились какие-либо поправки?
- Ни в один из подготовленных материалов, никаких поправок, - голос Чарли звучал немного забавно. - Но почему ты спрашиваешь? Они опять пытались разжалобить тебя?
- Не больше, чем обычно. Нет, я спрашиваю об этом, так как в своей статье ты ни слова не сказал о Мунвэле.
- Где это?
- Мунвэл... Ну, ты должен знать, это тот самый город, в котором я столкнулся со всей этой религиозной истерией. Даже ты сказал тогда, что они зашли слишком далеко, когда я рассказал тебе об этом.
- Боже мой, сынок, ты все никак не слезешь с этого конька? Послушай, разве ты не можешь оставить в покое все эти культы? В наши дни таковых слишком мало, и не наше это дело заниматься их разоблачением. - Он фыркнул и продолжил свою тираду. - Так или иначе, у нас нет практически никаких связей, никаких зацепок в этой области. Я это говорю на тот случай, если ты все еще носишься с этим Мунвэлом.
- Все это верно. Раньше там был древнеримский свинцовый рудник. Теперь они каждый год украшают эту пещеру или они делали это до нынешнего года. Ну же, Чарли, ты должен помнить это.
- Сынок, вот что я скажу тебе. Я занимаюсь журналистикой гораздо дольше, чем ты, и прошло уже чертовски много времени с тех пор, когда кто-либо мог обвинить меня в недобросовестности или сказать, что я взялся не за свое дело. В настоящий момент я не знаю, на чем ты помешался, но ты застал меня врасплох посреди спора, и я чуть было не влез в другой. Послушай меня и заруби себе на носу, это и будет результатом нашей с тобой беседы: в районе Пикс никогда не существовало места с названием Мунвэл.
'Оно есть, оно существует, я был там', - захотелось крикнуть Нику, но Чарли уже повесил трубку. Ник, пытаясь сохранять спокойствие, положил телефонную трубку и полез в карман пиджака за записной книжкой. Зачем он позвонил Чарли? Только для того, чтобы отложить разговор с Дианой? Что он боялся услышать? Возможно, только голос, который, после того, как он наберет номер, поприветствовал бы его высоким, холодным тоном, что означало бы для него недоступность.
'Телефонная станция могла быть перегружена', - сказал он сам себе и позвонил оператору. 'Мунвэл', - сказал он и, когда девушка-оператор вернулась за уточнениями, добавил, специально для нее произнося слова по буквам: 'Мунвэл в Дербшире'.
- Я сожалею, сэр, - сказала она, - но здесь у нас нет города с таким названием.
Ник уставился на мунвэлский номер, написанный рукой Дианы в его записной книжке, увидел как трясется книжка в его дрожащей руке, согнутой в локте. 'Все в порядке', - сказал он, чувствуя странное спокойствие, словно все его страхи и опасения были бы разрешены, если бы он узнал, что делать. Он не знал этого, пока не достиг ступенек и бегом стал спускаться по ним.
На улице моросил мелкий дождь, и бусинки воды успели окропить его лицо, пока он наконец не добрался до автомобильной стоянки. Когда он влез в свой 'Ситроен', его усталость и желание хорошенько выспаться, казалось, улетучились, хотя его взгляд, который он поймал, поправляя зеркало заднего вида, а также его физиономия вряд ли выглядели достаточно убедительно; его большие, темные и немного насмешливые глаза пристально смотрели на круглое лицо с заметно выдающимися скулами, широкий нос и рот, квадратный подбородок, который, казалось, никогда не бывал чисто выбрит. Он завел машину и двинулся по направлению к окраинам Манчестера.
Стокпортская дорога была запружена грузовиками, направлявшимися к Пикс. Один раз какой-то бойскаутский отряд задержал движение на пять минут, и Ник потерял счет числу красных огней светофоров, которые зажигались по мере его приближения к ним. У границы Стокпорта и Манчестера начался маленький городок с узкими улочками, задыхающимися от тесноты, и длинными рядами домов, которые плотно прилегали друг к другу. Одна из сторон улицы почти целиком была занята заводом, сдаваемым в аренду. Границей завода служила длинная глухая стена, сделанная из известняка, пожелтевшего словно глина под дождем. Пожилые люди в запылившихся машинах медленно двигались по середине дороги, неторопливо проезжая пешеходные переходы даже при отсутствии людей поблизости; и Ник подумал, что с такими темпами он никогда не достигнет вершин гор, которые проглядывали над шиферными крышами. Потом, уже на городской окраине, дорога выпрямилась и расширилась на несколько ярдов, и он с силой нажал на газ. Обогнав четырех 'тихоходов', его машина помчалась прямо к вересковым пустошам.
Отлогие склоны под угрюмым небом светились разнообразными оттенками пятнистой зелени. Вересковые заросли горели пурпурным огнем, известняковые обрезы разрывали зеленую завесу; зазубренные, иссушенные временем каменные стены разделяли округлые склоны, напоминая древнюю схему человеческого черепа. Когда сужающаяся дорога стала виться, поднимаясь все выше и выше, сокращая пространство для езды в местах пересечения с рекой, стены перед обрывом внезапно исчезли. Машина с грохотом проехала мимо стреловидного заграждения на крутом изгибе дороги и стала спускаться на пятьдесят футов. Очень скоро заграждения поредели, и теперь только канавы отделяли дорогу от круглых нагорий, где овцы мирно пощипывали траву с кочек и смотрели желтыми глазами на автомобиль Ника. На протяжении многих миль Нику не попалось ни одного дома или указателя, и вдруг он понял, что не знает, куда следует ехать дальше.
Он остановил машину на горизонтальном участке дороги и выключил зажигание. На боковых окнах отпечатались многочисленные точки от ударов дождевых капель, которые смазали вершины гор впереди. Стеклоочистители при движении периодически издавали неприятный скрип. Под этот скрип Ник достал путеводитель и развернул карту дорог горного района.
В конце концов он заложил между страницами указательный палец и обратил хмурый взгляд на указатель направлений. 'Мункоин, Мун, Мунзай', - читал он, а потом искал и вверху, и внизу столбец на тот случай, если в название вкралась какая-нибудь ошибка. 'Это было там', - свирепо сказал он самому себе, открывая путеводитель вновь на карте дорог. С большим трудом он сумел определить свое местоположение; место, в котором он сейчас находился, располагалось в стороне от большинства наиболее удаленных и мелких дорог. Зеленое пятно рядом с Шеффилдом должно быть обозначало поросшие лесом склоны, которые виднелись впереди. Он покрутил книгу и тряхнул головой, будто этими движениями мог избавиться от многочисленных вопросов, возникших при изучении маршрута. Сознание того, что название, которое он так искал, присутствовало на страницах справочника, если только он не потерял способности видеть, вызвало в нем желание кричать от волнения и радости, разразиться потоком самой страшной брани, на которую он только был способен, желание, чтобы появилось то, что в состоянии было разрушить чары. Он закрыл глаза, чтобы немного успокоиться и расслабиться. Неожиданно он осознал, что даже не знает, что же он будет искать.
В слепой ярости он ударил по гудку, который протяжно заревел на пустынной дороге. 'Диана', - закричал он, но его голос оборвался и потонул в пространстве автомобиля. 'Диана из Мунвэла', - и он вспомнил как ее длинные, черные как смоль волосы развевались на ветру по вересковым зарослям, вспомнил ее бледное, заостренное как свеча лицо, огромные зеленые глаза. На одно мгновение рамки памяти расширились, и он вспомнил день, когда встретил ее; вспомнил, как он гнал машину прочь из Мунвэла через старый лес вдали от сосен.
Да, вздохнул он. Решение было принято. Он завел машину и поехал в дождь, который барабанил по крыше автомобиля и полностью скрывал от взора силуэты гор. Он должен был положиться на свои чувства, которые говорили, что лес впереди был одним из тех объектов, которые он вспомнил; он должен был доверять своему инстинкту, верить в то, что пока чутье ведет его правильной дорогой. Сосны возвышались над ним, пока откос, на котором они росли, не стал почти вертикальным, и он подумал о зеленом братстве, гигантских стрелах в известковых колчанах и о зеленых ракетах. Погрузившись в свои мысли, он чуть было не проехал дорогу, которая уходила вглубь леса через каменное ущелье, петляя между его крутыми, поросшими мхом стенами.
Деревья сомкнулись над его головой и приглушили звук дождя, словно он ехал по туннелю. Он отключил стеклоочистители и остался наедине с ревущим двигателем. Теперь, как и тогда, отдельные дождевые капли проскальзывали сверху сквозь ветки деревьев и брызгали на лобовое стекло, хотя он и не мог увидеть небо в просветах между ветвями. Должно быть, спад напряжения и тусклый цвет сплошной стены из зелени убаюкали его, так как он даже не заметил, когда сосны неожиданно сменились дубом и ясенем. Дорога, которая поначалу спускалась к лесу, стала подниматься по мере того, как деревья обступали ее со всех сторон. Теперь и облака, и ветви деревьев сгущались над его головой. Дорога стала такой тусклой и незаметной, что Ник вынужден был включить фары. Плотно сомкнутые ряды деревьев, не пропускающих ни одного луча света, заставили его подумать о стенах пещеры, являющихся основанием огромных горных кряжей, со стенок которых постепенно капает вода. Он вглядывался вдаль, пытаясь увидеть небо. Он должен был вот-вот выехать из леса, если, конечно, это был тот лес, а это был без сомнения тот самый лес. От переутомления ему казалось, что время идет слишком медленно. Он еще сильнее надавил на педаль акселератора, почувствовал, как быстро стали вращаться колеса. Глаза жгло от непрерывного блуждания в сырых темных стенах, на самом деле являвшихся деревьями. Неожиданно они отступили и исчезли, и он очутился под палящим небом, по которому неслись клочковатые облака.
Неогражденная дорога вела прямо к горизонту, на котором виднелись многочисленные утесы, напоминавшие своими формами заостренные хребты динозавров. Позади них, как он вспоминал теперь, местность резко уходила налево вниз к заросшей части гигантского утеса. Однажды он уже поднимался на гребень этого утеса, чтобы увидеть сверху Мунвэл посреди сухой долины, а также единственную дорогу позади города, которая вела прямо к вересковой пустоши. Он уже снял ногу с акселератора, когда автомобиль плавно двинулся вперед, причем у него создалось неприятное впечатление от того, что несущиеся по небу облака словно застыли у него над головой.
Он должен добраться до Мунвэла как можно быстрее, пока его утомленный рассудок не сыграл с ним очередную злую шутку, если то, что произошло, действительно было. Самое главное, он хотел увидеть Диану и убедиться, что с ней все в порядке и она в безопасности. 'Торопись, но не слишком', - сказал он себе и аккуратно нажал на педаль. Впереди не было слышно ни звука, не видно ни признака какого-либо движения. Он выключил все фары, и в тот момент, когда он снова решительно нажал на педаль газа, и машина, и вся местность погрузились в полнейшую тьму.
В прошлом году.
Глава 2
Стоило только ребятишкам из класса, в котором преподавала Диана, очутиться на свежем воздухе в районе вересковых зарослей, они сразу же начали шуметь и кричать, выражая тем самым желание прогуляться до пещеры. Теперь, когда они оказались вдали от всевидящего ока школы, можно было расслабиться и стать более раскованными по отношению друг к другу. Не прошло и получаса, как все в них изменилось, и вот уже рыжий Томас отпускал плоские шуточки, заставляя хохотать своих закадычных дружков, а Салли водрузила очки с привязанным к ним шнурком на самый кончик носа, становясь при этом похожей на бабушку, и стала советовать своей подружке Джейн взять ее за руку. Рони даже попытался незаметно достать рогатку из кармана мешковатых брюк, доставшихся ему по наследству от старшего брата, пока Диана не бросила на него предупреждающий взгляд.
- Мы обязательно сходим посмотреть пещеру, если у нас останется на это время, - сказала она своим сорока трем питомцам. - Теперь запомните, что мы хотим увидеть конкретную работу в ваших тетрадках.
- Тогда мистер и миссис Скрэг обязательно узнают, что мы хорошо поработали, - сказала Джейн.
- Тогда они смогут убедиться, какие вы хорошие ребята и какой у вас отличный класс.
Может быть они были такими же детьми, усвоившими житейскую мудрость, как и те, которых она обучала в Нью-Йорке. Они должны были стать такими, особенно некоторые из них, которые после летних каникул были переведены в класс миссис Скрэг. Ребятишки были чересчур бойкими и шаловливыми, говорила она себе, однако стоило ей только подумать о тех, кого она передала в лапы миссис Скрэг, как временами ей хотелось плакать.
Небо было чистое и яркое. Солнечный свет в конце весны, казалось, преображал местность, расширял вересковые поляны и выделял тенью иссохшие каменные стены, придавая облакам на горизонте легкий зеленый оттенок, демонстрируя как они вились вокруг вершин блестящими ручейками. Звуки и шум города остались где-то далеко позади. Две главные дороги, на Манчестер и Шеффилд, между которыми Мунвэл был единственным городом на протяжении многих миль, находились сейчас как вне пределов видимости, так и вне пределов слышимости. Диана на мгновение остановилась: ее руки были засунуты в карманы застегнутой на молнию шерстяной кофты, и солнце бросало яркий свет на ее лицо. Безмолвие, немного скрашивавшее пейзаж, воспринималось ею как первое впечатление от Мунвэла. Ее не покидало чувство, что она приехала домой.
Когда облака скрыли солнце от взоров, ей захотелось руками раздвинуть в стороны мрачные тучи, однако вместо этого она протянула их к детям и спросила:
- Кто из вас помнит, что я рассказывала вам о солнечном свете?
Дюжина поднятых рук с криками: 'Мисс, я помню, мисс!' - была ей ответом. Она надеялась, что Эндрю Бевэн сможет ответить на вопрос, однако он ловко спрятался за спинами матерей Салли и Джейн, помогавших присматривать за детьми во время прогулки.
- Салли, это означает поднятую или опущенную руку? Ты можешь или не можешь ответить? - спросила она.
- Поднятую, мисс, - запротестовала Салли обиженным тоном, поддерживая спадающие с носа очки. - Мисс, вы говорили, что у нас в Мунвэле гораздо меньше солнечного света, чем где-либо еще в Англии.
- Верно, меньше из-за высокой облачности и туманов. А поэтому вы никогда не должны... Ну же, смелей! Вы же знаете, что вы не должны делать...
- Не должны ходить на пустоши и гулять там без сопровождения взрослых, - ответствовал нестройный хор голосов.
- Вы сказали это сами. Помните, люди легко могут потеряться и навсегда пропасть там, на пустошах и в вересковых зарослях. Ну а теперь давайте найдем подходящее место, чтобы вы смогли уютно расположиться и приступить к работе и чтобы все мы могли наблюдать за наступлением полудня.
Сказав это, она повела детей по маленькой лесной тропинке по направлению к насыпи, где они расселись группками в зарослях вереска и начали заниматься работой. Она же принялась болтать с мамами девочек, периодически бросая пристальные взгляды на детей и наблюдая за их работой. Местность притягивала ее взор - эти бесконечные мили вересковых зарослей и травяных пучков. Необыкновенное неземное единообразие нарушалось лишь редкой каменной стеной или присутствием пересохшего русла ручья, отмеченного россыпями словно бы обгорелых кусочков пробки, редким шелестом травы и полетом одинокой пичуги. Тропа могла так незаметно привести вас вниз, что вы просто бы не уследили бы за тем, как вершины гор исчезли из поля зрения, оставив на горизонте, куда ни кинь взгляд, сплошные вересковые заросли. Склоны опять очистились от дымки, и Диана поймала себя на мысли, что она создана именно для того, чтобы наблюдать, что происходит вокруг. Возможно, ее не покидало ощущение чего-то родного, домашнего из-за воспоминаний о родителях, которые происходили из этих мест, хотя сейчас она осталась совсем одна. Очень скоро все дети заполнили страницы дневников и тетрадок записями и рисунками. 'Картина' Эндрю, на которой был изображен пучок вереска, была выполнена в цвете, но без соблюдения каких бы то ни было пропорций.
- Хорошо, Эндрю, - сказала она, не давая ему стереть нарисованное. Потом похвалила и остальных, как только могла. Она улыбнулась, смотря на одухотворенные лица детей. - Ладно, а теперь я хочу, чтобы вы встали в два ряда позади меня, и каждый пусть возьмет за руку своего товарища.
Как только она довела их до развилки, впереди показались утесы, взметнувшиеся ввысь словно разбуженные великаны. Одно ответвление тропинки вело прямо в вересковые заросли, другое же следовало к окраинам Мунвэла, минуя пещеру, которой, очевидно, город и был обязан своим названием. С поверхности почвы на протяжении нескольких сотен ярдов вокруг бесплодная земля сползла к пещере; вся пустошь была словно истерзана, обнажая сквозь слои земли травы и вереск, песок и гравий. Диана подошла к углублению в земле и движением руки остановила детей: 'Дальше мы не пойдем'.
На расстоянии двух сотен ярдов от них, в центре каменной чаши, разверзлась пещера. Надо полагать, при взгляде на пещеру кто-нибудь непременно бы подумал, что она выглядит настолько широкой и глубокой, что, казалось, этого было достаточно, чтобы поглотить в своих недрах луну. Она действительно представляла из себя гигантскую выбоину в скалах, пятидесяти футов шириной в горловине, окруженную со всех сторон известняковой стеной. В самый первый раз, когда она пришла сюда и обошла всю стену, единственным, что она открыла для себя, было то, что даже ровно в полдень летом невозможно разглядеть дно этой котловины; отвесные стены, гладкие и скользкие, словно сало, погружались прямо во тьму, чей холод, казалось, вырывался из котловины и достигал того места, где она сейчас стояла. Хотя она и понимала, что рано или поздно шахта еще покажет себя, что здесь что-то нечисто, ее чувства, ее эмоции влекли ее вниз. Насколько больше она осознавала опасность, исходящую из шахты, настолько сильней ей хотелось спуститься прямо вниз и остаться там навсегда. Хотя дети были в полной безопасности здесь наверху, стоя на краю котловины, она ничего не могла с собой поделать, сознавая, что не должна брать их с собой туда.
- Никогда не спускайтесь далее этого места, хорошо? - сказала она и подождала, пока все до одного не пообещали ей это.
Потом они стали кричать, пытаясь вызвать эхо из глубин пещеры. Некоторые голоса создали какой-то шум внизу, не все, и Диана предположила, что такой эффект был достигнут только из-за высоты голосов. Она поглядела на Рони, который явно готовился выстрелить из рогатки, и готова была уже погрозить ему пальцем, когда мать Салли закричала:
- Эндрю!?
Диана обернулась, опасаясь, самого худшего. Однако ничего особенного не произошло: просто Эндрю отошел немного в сторону тропинки, склонившись над чем-то, что ползло прочь от котловины. Ребята столпились вокруг Эндрю.
- Фу, это же ящерица, - взвизгнула Салли.
Джейн отступила назад с возгласом отвращения:
- У нее же нет глаз!
Пока Диана бежала вслед за остальными детьми из своего класса посмотреть, что же случилось, Эндрю шагнул вперед и наступил ногой на существо, раздавив его каблуком. При этом он оглянулся назад, надеясь произвести должное впечатление на других детей, но те только с испугом отшатнулись от него.
- Оно, должно быть, выползло из пещеры, - сказала Диана, всматриваясь в месиво из внутренностей и белой кожи. - Жаль, что ты раздавил его, Эндрю. Интересно и необычно, для чего это существо выползло на поверхность. Не беспокойся, - быстро сказала она, заметив как задрожали губы у мальчика. - Пока мы здесь, ты можешь рассказать нам, как ты поможешь пещере принарядиться.
Его маленькое, худое и бледное личико с намеком на брови выглядело негодующим.
- Я нарисую картинку с цветами, - пробормотал он, словно надеясь, что никто не услышит его.
- Ты будешь использовать для этого лепестки, не правда ли? А потом мы сложим вместе все ваши произведения как картинку-загадку. - Везде в Пиксе стены украшались картинами, собранными из цветов и прочей растительности. Такова была традиция, сочетавшая в себе идеи язычества и христианства в знак благодарности Господу за воду, которая оставалась свежей и чистой во время эпидемий чумы и Черной Смерти. Каждый раз когда Диана наблюдала за тем, как горожане выносят из Мунвэла огромные цветочные панели, большие, как двери домов города, чтобы потом во время праздника Середины Лета собрать эти панели вместе у пещеры, ей начинало казаться, что она перенеслась назад, в прошлое, в покой, который терял нынешний мир. Но пока Томас шептал о лепестках, толкая локтями друзей и хихикая, Диана вдруг обнаружила, что она вовсе не чувствует такого покоя около зияющего пролома пещеры.
- Я думаю, что нам пора возвращаться, - сказала она.
- Палатки кругом, - пробормотал Эндрю, и тут же притворился, что ничего такого не говорил. Он был абсолютно прав. Диана увидела, что палатки, разбитые по склонам выше и ниже Мунвэла, образовали круг вокруг пещеры и города. Палаточники и путники покидали Мунвэл, и теперь, когда основные рудники были истощены и полностью разработаны, многочисленные железобетонные крышки покрывали брошенные стволы шахт на пустоши.
Тропинка привела их обратно к границе пустоши, и неожиданно перед ними возник город, между часовней и церковью показались ряды плотно прилегающих друг к другу домов, напоминавшие ложу амфитеатра, послышался шум жизни маленького городка. Диана повела свой класс вниз до ближайшего изгиба тропинки, вдоль Хай-стрит, проходя мимо горожан, сплетничавших на углах улиц и приветствовавших ее и детей. Все дети замолчали, как только они подошли к каменному школьному двору, всего за несколько минут до последнего звонка.
Мистер Скрэг находился в своем кабинете и бил розгами мальчишку, который был намного выше его самого. Некоторые из класса Дианы нервно захихикали при виде заплечных дел мастера, стоявшего на стуле. Матери Салли и Джейн остались снаружи, за воротами, и отвернулись, как только прозвенел звонок. Диана отвела детей в классную комнату.
- Теперь ведите себя тихо, пока не выйдете из этого здания, - велела она ребятам и направилась в учительскую.
Воздух в маленькой грязноватой комнатке был заполнен сухим дымом от сигарет миссис Скрэг. Миссис Скрэг сидела в кресле, которое выглядело слишком маленьким для ее могучих костей. Она, пережевывая хлеб, уставилась на Диану. Ее верхняя губа была даже краснее лица, так как ей частенько приходилось выщипывать над ней усики. Она смотрела на Диану присущим ей воинственным взглядом, который часто доводил детишек до слез.
- Вы нормально добрались обратно, мисс Крэмер? Здесь находится некто, кого вы должны вспомнить.
- Я надеюсь, что ученики мисс Крэмер не приучены своевольничать, - сказала женщина, сидевшая в другом кресле, наклоняя бутылку к своему крошечному рту. - Сейчас я здесь не для того, чтобы заниматься детьми.
- Я уверена, что мисс Крэмер знает о том, чего мы сейчас ожидаем, миссис Хеливэлл.
- Можете в этом не сомневаться, - мило улыбнулась Диана и занялась своим шкафчиком. Казалось, роды вовсе не улучшили отношения миссис Хеливэлл к детям. Лучше побыстрей уйти отсюда, подумала она, пока не пришлось наговорить кучу колкостей в их адрес. Подумав об этом, она стала разбираться к своем рабочем шкафчике, и в этот момент в комнату вошел мистер Скрэг.
Его лицо было красным после произведенной им воспитательной работы. Он пнул дверь пяткой, чтобы она закрылась, и стал потрясать перед носом у женщин журналом, при этом пристально оглядывая его из-под серых бровей:
- Нет, вы только посмотрите на эту мерзость, которую я обнаружил в парте у Кокса. Обещаю вам, что сегодня он не получит абсолютно ничего перед сном.
- Я полагаю, что он взял это из книжного магазина, - не глядя на журнал, сказала миссис Скрэг.
- А что хорошего можно ожидать от людей, которые торгуют книгами в церкви? Жаль, что никто в городе так и не прислушался к моим словам в то время, когда они могли это сделать. Теперь многие уже раскаиваются, что разрешили им переехать туда, однако сейчас уже слишком поздно.
- Если вам интересно знать мое мнение - я скажу, что в последнее время в город приезжает слишком много чужих людей, - пожаловалась миссис Хеливэлл, и Диана почувствовала ее пристальный взгляд сбоку. - Не удивительно, что в городе резко увеличилось количество краж и актов вандализма. А те хиппи, которые самовольно селятся в дачных коттеджах? Это же просто грязные подонки. Боже, прости меня грешную за такое кощунство, но я бы не стала возражать, если бы все они отравились своими наркотиками и подохли.
'Я бы не стала выдавать себя за местную с таким жутким ирландским акцентом,' - подумала Диана как в отношении всего сказанного, так и вообще о миссис Скрэг, однако вслух ничего об этом не сказала.
- Новые времена наступают повсюду, - сказала она, стараясь все свести к шутке.
- Но не в этом городе. Жители этого города достаточно отстали, чтобы мы могли увидеть их приход. Сейчас я покажу вам, что мы думаем здесь обо всем этом, - миссис Скрэг взяла у мужа журнал так, словно взяла в руки запачканную пеленку. Насколько Диана сумела разглядеть, это был журнал 'Чудесная женщина', всего-навсего комикс, который она сама читала еще в детстве. Металлический бюстгальтер - и ничего больше. Миссис Скрэг ткнула сигаретой в лицо женщины, изображенной на обложке, ведя раскаленным кончиком по глянцевой бумаге журнала, пока весьма скромно одетая фигура не была перечеркнута крест-накрест.
- Достаточно ясно теперь? А сейчас можете рассказать вашим дружкам из книжного магазина, что мы думаем о тех, кто сбивает с истинного пути невинные души, продавая им эту гадость.
- Я вовсе не уверена, что Буфс продает комиксы, - сказала Диана, но с таким же успехом она могла и промолчать. - А теперь прошу меня извинить. - И она поспешила покинуть затхлую комнату. Она шла вдоль начищенного до блеска коридора, миновала свой класс. 'Все, что я могла сделать, я сделала, - сказала Диана самой себе. - Я не только учу и воспитываю детей, но и укрепляю их дух, их жизнеспособность, готовлю их к тому, что им придется долгое время, может быть всю жизнь, быть один на один с такими типами как семейство Скрэгов. Хотя как я могу подготовить к этому таких детей как Эндрю?!' Она вышла из школы и повернулась лицом к солнцу. Со времени своего приезда в Мунвэл она все больше и больше чувствовала, что было что-то еще, что она не могла бы сделать, если смогла бы только подумать и понять, что же это могло быть.
Глава 3
Дела у книжной фирмы 'Буфс-бутс' никак не ладились, несмотря даже на приток в город массы новых лиц с наступлением лета, поэтому Джеральдина прогуливалась по магазину Бевэна. Джун Бевэн пылесосила ряды, заваленные рюкзаками, кухонными примусами, фляжками и альпинистскими принадлежностями. У нее были темно-русые волосы с первыми признаками седины. Волосы прядями свисали перед лицом. Когда она выпрямлялась, казалось, что она немного сутуловата.
- Джерри, скажи мне, ты ведь пришла только поболтать. Ты не должна позволять Эндрю побеждать тебя.
- Так или иначе, но я все равно собиралась пройти мимо школы, - солгала Джеральдина. - Нечего беспокоиться.
- Хорошо, это очень мило с твоей стороны. Мы высоко ценим тебя и твоего мужа, который проявляет к нему такой интерес. Я надеюсь, что с вами он хотя бы говорит, если он вообще способен поддерживать разговор.
- Когда ты узнаешь его лучше, он покажется тебе даже слишком болтливым.
- Действительно? В таком случае я наверное не знаю его достаточно хорошо, - маленькое, морщинистое лицо Джун с выпирающими скулами выглядело несколько озадаченным. - Как бы то ни было, я лучше не буду задерживать тебя, иначе мы заставим его слоняться вокруг школы без дела, и у людей может создаться впечатление, что он никому не нужен.
'У кого-нибудь, возможно, и создастся, - подумала Джеральдина, - и у тебя, может, тоже, но ты не должна делать такие поспешные выводы.' Бевэны относились к ней очень благосклонно и поддерживали ее в то время, когда миссис Скрэг в школе попыталась настроить всех против нее и Джереми, распространив обращение, в котором протестовала против сдачи внаем секуляризированной часовни под книжный магазин. И теперь некоторые из тех, кто в то время не подписал эту петицию, казалось, чувствовали себя виноватыми, даже те, кто вообще не ходил никогда в церковь, но в особенности те, чьи дети посещали класс миссис Скрэг. Джеральдину так и подмывало вывести ее на чистую воду, но не сейчас, не на глазах у Эндрю. Она шла по направлению к школе вдоль Хай-стрит, минуя магазины, заваленные тканями и шерстью, а также мазней местных 'профессионалов', всем тем, что было собрано на вершинах гор.
Эндрю скрывался за каменными столбами ворот и грыз ногти, чтобы их очистить. Он запустил руки в карманы длинных, серых, фланелевых шорт и смотрел в сторону Джеральдины, пытаясь улыбнуться ей.
- Ты хорошо выглядишь, хотя и неряшливо, - отметила она.
Эндрю посмотрел вниз на свои запачканные ноги и сползшие носки и, казалось, весь как-то подобрался и съежился.
- Не волнуйся, вот придешь домой и все отмоешь, - поспешно сказала она, беря его за руку. Все восьмилетние дети к концу дня имели точно такой же вид, какой был у Эндрю - грязный и ужасно растрепанный. Джонатан тоже мог быть таким, но не следовало думать и вспоминать о нем в то время, когда она была рядом с Эндрю.
- Ты собираешься поговорить со мной сегодня? - спросила она.
- Да, - ответил он с неуверенной улыбкой. Но это было все, что он сказал до тех пор, пока они не очутились в поле видимости магазина его родителей. Его глаза на узком и бледном лице украдкой поглядывали на нее в те моменты, когда ему казалось, что она не замечает его взглядов. Поэтому он даже не обратил внимания на лепешки лошадиного помета у края мостовой, пока не вляпался в них.
- Вот черт, - пробормотал он и непроизвольно отступил назад.
Джеральдине удалось сохранить невозмутимое выражение лица и притвориться, будто она не слышала ничего особенного. Она поддержала его за локоть, пока он очищал подошву о бордюрный камень. Как только она отпустила его локоть, он выпалил:
- Мне нравится учиться в классе мисс Крэмер и мне бы хотелось остаться у нее навсегда!
- Я уверена, что и она хочет того же и была бы рада, что бы ты остался, Эндрю, - ответила Джеральдина и замолчала, не зная, что еще сказать. Она открыла перед ним дверь магазина Бевэнов, и его сразу встретил крик Джун:
- Ты посмотри на себя, где тебя только носило?
Джеральдина одарила Джун успокоительным взглядом и продолжила свой путь к своему книжному магазину.
Часовня неоконформистов, построенная в семнадцатом столетии, перестала функционировать двадцать лет назад, но лишь недавно была секуляризирована. Она казалось им подходящим местом для книжного магазина, когда они вместе с Джереми переехали сюда из Шеффилда, подгоняемые чудовищно возросшими налогами, особенно с тех пор, когда около церкви уже были построены жилые кварталы. Однако, казалось, праведность горожан была недостаточно всеобъемлющей: они вынуждены были за деньги нанять Бенедикта Эддингса, чтобы он помог им переделать часовню под книжный магазин. Вспоминая об этом, она криво усмехнулась.
Когда Джеральдина вошла в дом, Джереми безуспешно пытался связаться по телефону с Бенедиктом.
- Ты могла бы сказать ему, что будильник опять зазвонил сегодня в три часа утра, - сказал он сердито, теребя свою черную как смоль бороду, закрывавшую его лицо от скул и ниже. - Я был бы чрезвычайно доволен, если бы он позвонил и дал нам знать, как только он закончит свою работу.
Он положил трубку и улыбнулся Джеральдине, и морщинки рассыпались от его больших голубых глаз по квадратному лицу под высоким, открытым лбом.
- Нет нужды ради его же интересов усложнять жизнь его жене. - Он обнял Джеральдину с осторожностью прирученного медвежонка и спросил почти деликатно и как-то небрежно:
- Как там поживает Эндрю?
- Временами лучше. Я хочу привести его сюда, чтобы он выбрал другую книгу, - наконец она освободилась от его объятий, почувствовав себя несколько удивленной скрытым участием Джереми в ее делах: если бы она решила порвать с ним, она бы сделала это еще год назад. Джонатан был где-то здесь, и это являлось тем единственным, что имело сейчас хоть какое-то значение, возможно, только в ее воображении или где-то там, далеко, напоминая бесконечное сновидение.
- Ну же, давай повесим эту полку, - сказала она.
Когда они закрепили книжную полку, покосившуюся буквально на следующий день после того, как Эддингс установил ее, Джеральдина стала укладывать на место книги, а Джереми принялся за ужин. Посередине ужина в маленькой белой столовой комнатке, из окон которой открывался вид на склоны, покрытые вереском, они услышали, как Бевэны возвращались домой. Джун еще отчитывала Эндрю:
- Немедленно ступай наверх и познакомься наконец с горячей водой.
Что должна была подумать о тебе Джеральдина, увидев тебя таким грязным, как маленький бродяга? Хоть немножко подумал бы обо мне, если тебе наплевать на самого себя.
- Я бы никогда так не сделала, - резко проговорила Джеральдина, но если она скажет об этом Джун, то только причинит вред Эндрю. Вместо этого она поставила пленку с музыкой Сибелиуса, и мелодия, унылая и безрадостная, подобно обнаженным вершинам гор, поглотила брюзжащий голос Джун. Не прошло и десяти минут, как она включила запись, а Джун уже звонила в дверь:
- Будьте так любезны - уменьшите звук. Не потому, конечно, что мы не ценим истинную музыку, а потому, что мальчик только что отправился спать. И чем быстрее он заснет, тем быстрее мы, с божьей помощью, обретем спокойствие.
Вероятно, его отправили спать без ужина, подумала Джеральдина, а вслух сказала:
- Так пошлите его снова к нам ради мира и спокойствия, которых вы так жаждите, - предложила она, однако Джун уже шагала прочь к своему дому. Джеральдина приглушила звук и закончила ужин, хотя в животе уже чувствовалась тяжесть. Она помогала Джереми убираться, когда вновь раздался звонок в дверь. Это был муж Джун, Брайан.
- Он дома? Не помешал? - спросил он и перешагнул через порог, даже не дождавшись приглашения со стороны Джеральдины. Какое же у него глупое круглое лицо со слишком выдающейся вперед челюстью, подумала она в то время, как он осторожно продвигался вперед. Кожа болезненно-желтого цвета, отливавшая синевой под глазами, вьющиеся баки, свисающие до челюстных суставов. Он вошел в кухню и обнаружил там Джереми, моющего посуду:
- Ты что, делаешь ее работу? А она что же? Слушай, мне кажется, что моя никогда раньше не оскорбляла тебя.
- Ваша? .. А, вы имеете в виду Джун. В тот момент там была Джеральдина, с ней то она и говорила.
- Знаете, какой она становится, если выходит из себя. Эндрю поступил как полный идиот, противореча ей. Он даже не подумал о том, чтобы заткнуться. Как бы то ни было, слушайте, я хотел спросить, у вас есть какие-нибудь планы на сегодняшний вечер?
- Мы вроде бы ничего такого не планировали. Хотя, - ответила Джеральдина, - как вы смотрите на то, чтобы мы увиделись с Эндрю?
- А я то думал, что он вас уже достал за сегодняшний день. Ну, если вы никуда не собираетесь, милости просим к нам на огонек.
- Мы хотели починить будильник, - сказал Джереми.
- О, вы услышите из нашего дома, если придет Эддингс. Скажите, что вы пойдете, а то Джун будет думать, что оскорбила вас. Кроме того, - добавил Брайан, словно ставя их перед выбором. - Мы хотели бы поговорить с вами об Эндрю.
Когда он ушел, Джереми позвонил Эддингсу с той лишь целью, чтобы удостовериться, что тот по-прежнему отсутствовал, занимаясь исправлением своей кустарщины.
- Давай воспользуемся их гостеприимством, - с гримасой на лице проговорил Джереми. Около парадного входа дома Бевэнов жужжал пылесос.
- Вы, наверное, думаете, что он вытер ноги после того, как вернулся от вас, - как бы между прочим объяснила Джун и провела их в гостиную.
В ней повсюду были фарфоровые вещи: фарфоровые пастушки на каминных полках над серым кирпичным очагом, в котором полыхало искусственное пламя и лежали искусно выполненные муляжи брикетов; китайские болванчики на полках вдоль стен, коллекция китайского чая на валлийском кухонном шкафу. Джеральдина так и не смогла заметить, где была детская комната Эндрю за всем этим многообразием, за телевизором и видео, сосновым баром, за которым сейчас в полной боевой готовности стоял Брайан:
- Чего желаете? Что-нибудь покрепче типа скотча, джин или мартини?
Джун взяла бумажные подставки и подложила одну из них под свой стакан с мартини и, прежде чем сесть, вздохнула:
- Возможно, хоть сейчас я смогу расслабиться после того, как провела целый день в тревоге за Эндрю.
- А в чем дело? - спросила Джеральдина. Джун уставилась на нее, воспринимая вопрос как неуместную шутку:
- А разве вы не знаете, куда повела их та американка? Не только на вересковую пустошь, но еще и к пещере. Если вас даже ненадолго занесет в это место, вы обязательно должны взять с собой карту, компас и еду на случай, если там потеряетесь.
- Я думаю, что это необходимо только на случай длительного похода, - заметил Джереми.
- Мой отец советовал мне делать это - даже если вас ненадолго занесет туда, на пустоши. А еще я думаю, что вы считаете своим долгом защищать учительницу Эндрю, так как всем известно, что вы с ней хорошие друзья.
- Мы оповестили ее о том, что забираем Эндрю из школы, - заметила Джеральдина.
- Как учитель она очень даже ничего, если не учитывать того, что она думает, будто все знает о детях, - сказал Брайан. - По-моему, все, что ей сейчас надо, это хороший, настоящий мужик, который научил бы ее некоторым вещам, - если вы понимаете, что я имею в виду.
Джеральдина отвернулась, игнорируя его многозначительные подмигивания, и сказала:
- По-моему, вы говорили, что желали бы побеседовать с нами об Эндрю?
- Мы хотели бы знать ваше мнение, так как вы многое знаете о нем и, как нам кажется, изучили его, - Брайан отхлебнул немного скотча из своего стакана и тяжело взглянул на каждого из них по очереди. - Возможно, вы знаете об этом больше, чем мы могли предположить. Все, что я хочу знать, не думаете ли вы, что он педик?
- Странный, вы хотите сказать, - поправил Джереми.
- Не только странный, я имел в виду - педераст он или нет. Возможно, вы называете их геями, хотя черт меня побери, если я хоть что-нибудь знаю и о том, как они становятся геями, - лицо Брайана краснело все больше. - Как вы думаете, он... он не мужчина?
- Но он ведь действительно не мужчина, не правда ли? - сказала Джеральдина. - Он всего-навсего маленький мальчик. Большинство из нас в его возрасте не могут понять до конца, кто они такие, пока не достигнут подросткового возраста.
- Но люди вокруг знают это, уверены в этом. Поэтому позвольте мне вам сказать, что для его же блага лучше знать - кто он и что для него хорошо.
- Я уверена, что он ничем не отличается от нормальных людей, - возразила Джеральдина, желая, чтобы он действительно был таким, и надеясь, что он таким станет.
- Вот и я так думаю. Я просто не могу понять, как он сумел бы стать педиком. Это неправда, что кто-то может подчинить его себе, завладеть его волей, - Брайан повернулся к Джереми и усмехнулся. - А теперь я кое-что хочу сказать вам. Я считал, что вы могли быть одним из этих людей, если учесть, сколько времени вы проводите на кухне, и это ваше имя...
Джун нарушила неловкое молчание:
- Если в этом отношении Эндрю является нормальным ребенком, тогда что же, в конце концов, с ним происходит, что в нем ненормально?
- В каком плане? - спросила Джеральдина.
- Да в любом плане, который вы только можете придумать, да поможет вам бог. В школе он отстает от всех своих сверстников, плетется в самом хвосте класса, хотя его подруга-учительница и подтянула его немного за этот год. Я думаю, надо отдать ей должное. Но вне школы он становится даже хуже: всегда держится за мамину юбку и не желает выходить на улицу погулять, потому что никто не хочет с ним играть. Не удивительно, нельзя их обвинять в этом, ведь он сам ведет себя чересчур странно, совершая поступки, не свойственные детям в его возрасте. Временами просто разговаривает как младенец.
- Возможно, если вы его подтолкнете, вселите в него немного смелости, он будет говорить больше...
- Говорить больше! О Боже, когда я иногда проводила с ним целые выходные, мне казалось, что моя голова никогда не перестанет болеть... Я с ужасом жду наступления летних каникул, я не хотела говорить вам об этом. Если вы проведете с ним целый день, то я очень сомневаюсь, что вы будете потом заботиться о том, чтобы поддерживать с ним разговор.
- Я так не думаю.
- Хорошо, давайте не позволим ему испортить и этот вечер, - сказал Брайан, как только Джун замолчала. - Кто-нибудь желает посмотреть видео? Ведь у вас его нет, не так ли? У меня есть кое-что, что вам непременно понравится.
Он зашел за бар и извлек оттуда ненадписанную пластиковую коробку. Его внезапное желание повеселиться встревожило Джеральдину, особенно после того, как он сказал:
- Это не то, что можно было бы назвать 'умным' фильмом, но немного больше, чем просто комедия.
- Я не возражаю и против порнографии, - сказала Джун, будто храбрясь. - Если, конечно, в ней не участвуют дети.
Джеральдина вздохнула про себя и взяла Джереми за руку, как только на экране появились вступительные титры фильма. Брайан начал фыркать, когда мишень для игры в стеклянные шарики оказалась на самом деле чьим-то влагалищем. Джеральдина не желала смотреть на него, хотя была уверена, что Брайан исподтишка бросал на нее взгляды, желая увидеть ее реакцию на то, что происходило на экране, заставляя ее думать о своих длинных ногах и больших грудях, о жаре, который распространялся вверх по ее заостренному лицу к коротко остриженным серебристым волосам, к краям ее слегка подведенных глаз. Негодуя, она надеялась, что не покраснеет.
- Это как раз то, что я называю игрой в стеклянные шарики, - захлебывался от возбуждения Брайан, когда победитель овладел женщиной в качестве преамбулы к оргии. Как только ударила первая струя спермы, Джереми откашлялся и сказал:
- Я думаю, что нам надо проверить, не пропустили ли мы Эддингса.
- Вы не должны уходить сейчас, - запротестовал Брайан и вскочил со своего места. - Как бы то ни было, идите за мной! Я хочу вам кое-что показать.
Джереми безнадежно оглянулся на Джеральдину и последовал за Брайаном наверх. Джеральдина хотела было попросить, чтобы он выключил фильм, однако Джун так пристально смотрела на экран, чуть улыбаясь поджатыми губами, что это отбило у Джеральдины всякое желание приблизиться к экрану. Наверху, над головой Джеральдины, слышалось невнятное жужжание голосов, которое невозможно было разобрать, к тому времени, когда мужчины спустились вниз, сплетение плоти на телеэкране уже выглядело для Джеральдины чем-то весьма отдаленным и абстрактным
- В любое время, если вы устанете от Эндрю, приводите его к нам, - сказал Джереми тоном, подразумевавшим окончание их визита. Он, очевидно, так же, как и жена, желал побыстрее покинуть этот дом. Она взяла его за руку, и они поспешили прочь из дома, в тишину бархатистого вечера. Как только они очутились за воротами дома Бевэнов, Джереми пробормотал:
- Ты никогда не догадаешься о том, что он мне показал.
- Надеюсь, что это не вибраторы? - вырвалось у Джеральдины, едва сдерживавшей подступившее веселье.
- Черт побери, ты абсолютно права! А еще он показал мне - какая большая у них кровать. Он намекал на то, что мы все могли бы поиграть в ту игру, когда мне наконец удалось боком выбраться оттуда. Я догадываюсь, кого он собирался выставить в качестве приза.
- Было едва видно, чем вы там занимались за тюлевыми занавесками.
- Я мог сделать это непроизвольно. А сейчас, не желаешь ли немного прогуляться? Эддингс вряд ли уже зайдет к нам так поздно, ну а если все-таки соберется, то пусть ему хоть для разнообразия будет причинено неудобство. А потом я кое-что хочу почитать тебе.
Они часто читали друг другу по вечерам. Джеральдина сначала не почувствовала того напряжения, которое осталось у нее после визита к Бевэнам, пока они не вступили на вересковую пустошь за городом. Холодный ветер стал обдувать ее из тьмы, когда более крутые утесы отпечатались на фоне черного неба. Выступили, потому что что-то еще взошло из тьмы - неустойчивой белизны скат над пиком, за которым раскинула свои объятия пещера. Ее постепенно охватывало беспокойство, по мере того, как белый край начал расширяться и его очертания стали подрагивать. Конечно, это была всего лишь луна, увеличенная туманом. Она схватила Джереми за руку и остановилась там, где над ее головой находилась призрачно проглядывающая луна, полностью не проявляясь на небе. Это еще раз доказывало, как Бевэны воздействовали на ее нервы, - даже вид неполной луны над пещерой так необъяснимо взволновал ее.
Глава 4
- Еще один только звонок, - сказала Гизел своим родителям, изучая телефонный справочник. Он был открыт на имени, еще не отмеченном ею. Она набрала номер и, придав своему голосу официальный оттенок, спросила:
- Мистер Флетчер? Меня зовут Гизел Эддингс и я звоню вам в интересах безопасности нашего района. Мне интересно, есть ли у вас уверенность в том, что ни один грабитель никогда не сможет проникнуть в ваш дом...
- Иди сюда, Грейг, - резко сказала ее мать, Вера, не успевшая воспрепятствовать звонку, когда отец Гизел просунул в комнату свое лицо с острым подбородком.
- Всегда-то ты готова, - отозвался он, судорожно пытаясь поправить манжеты, завязывая при этом галстук-бабочку.
- Тебе никогда не удастся сделать это, - стала укорять его Вера. - Дай-ка я попробую. - С этими словами она проследовала в гостиную, и теперь здесь остался только Грейг, который стал свидетелем того, как Гизел, с обиженным видом, отклонилась в сторону от телефонной трубки.
- Не следует употреблять такие выражения, - пробормотала она и уронила трубку на рычаг, словно боясь вновь до нее дотронуться.
- Что он сказал, дорогая? - стал допытываться Грейг. Она выглядела сейчас такой беззащитной, что его сердце просто разрывалось на части, как это было уже пятнадцать лет назад, когда он в первый раз увидел ее в вечернем платье. Но Гизел лишь моргнула глазами и улыбнулась ему, словно ничего не случилось.
- Все в порядке, папочка, - ответила она и шагнула в гостиную.
Одетая как сейчас, она еще больше походила на свою мать, а черные как смоль волосы, ниспадавшие на длинную белоснежную шею, только подчеркивали сходство ее темных глаз и нежных черт с глазами и обликом Веры. Грейг взял жену за руку и почувствовал, что она тоже слышала последние слова Гизел, сказанные по телефону, однако сейчас воздерживалась от каких-либо комментариев. Бенедикт открыл входную дверь и пропустил всех вперед, чтобы выключить сигнализацию.
- Мне нужно немного размяться после ужина, - сказал он. - Если ты хочешь, Грейг, можете ехать одни.
Эддингсы жили недалеко от пустынной дороги посреди вересковой пустоши, как раз вне пределов Мунвэла, в доме с голубыми ставнями и побеленными стенами. Местность на протяжении нескольких сотен ярдов по направлению к городу не была освещена, поэтому Грейг поддерживал Веру под руку. Один раз он поскользнулся на листе, который дождь принес на дорогу, и у него возникло ощущение, будто он катится на лыжах в полную тьму.
Огни начинались около церкви, самого удаленного от городского центра здания. Уличные фонари отбрасывали тени ив через изрытое кладбище, утыканное надгробиями, на церковные стены. Маленькое остроконечное крыльцо, как заметил Грейг, было освещено.
- Я хочу только получить информационный листок, - сказал Бенедикт. - А вы заходите, если желаете.
Маленькие замаранные горгульи выглядывали из толстых стен под высокой наклонной крышей. Свет струился на блестящую траву из высоких, узких, арочных оконец, каждое из которых было сложено из трех фигур, выполненных из цветного стекла. Они размещались так близко друг от друга, что создавали ощущение целостности. На самом деле, словно почувствовав себя ребенком подумал Грейг, фигур было несколько, а не одна. Когда он проследовал за Верой через церковный портик внутрь, память заставила его окунуться в детство.
Расположенный под сводчатым потолком, подпираемым колоннами, церковный неф был безмолвным и приветливым. Неверующим тоже открыта дорога сюда, подумал Грейг, когда Вера стала перелистывать книгу посетителей.
- Жаль, что многие люди сюда не ходят, это же прекрасная церковь. Между прочим, число подписей в этом году возросло, - сказала она, а потом воскликнула:
- Ох, дорогой! - Гизел заглянула через плечо матери и издала возглас отвращения. Кто-то нацарапал через всю страницу, заполненную подписями, непристойное ругательство. Все подписи были датированы прошлым месяцем. Прежде чем Грейг сумел собраться с мыслями и сказать что-нибудь по поводу увиденного, Гизел закричала:
- Вот что случается, когда люди перестают верить. Они не уважают ничего, для них не свят даже Господь.
- Я думаю, что Бог простит их, миссис Эддингс, - сказал священник, появившийся из глубины высокого дубового амвона. Он был приземистый, с раздутым 'пивным' брюшком, краснолицый, с растрепанной седой шевелюрой. - Я больше беспокоюсь о том, что могут пострадать люди, подобные вам. Я думаю, это и будет грехом.
Гизел с открытым от удивления ртом воззрилась на священника:
- Вы, значит, считаете, что оскорбление Господа нельзя считать грехом?
- Я точно не скажу, кто это написал, но суть написанного сводится к следующему: это попытка увидеть Бога во всем, употреблять его имя всуе. Я почти уверен, что человек, совершивший это, надеялся на эпатаж окружающих. Эта церковь стоит здесь вот уже почти восемь столетий, а фундамент и того дольше - вы можете в этом убедиться, не так ли? До сих пор это не было расколом в глазах Господа. Подумайте теперь, каким незначительным по сравнению со всем этим кажется это маленькое ребячество.
- Вы уверены, что имеете право говорить так от имени Господа? - спросил Бенедикт.
- Это приходит с опытом, вы знаете. Я верю во всепрощающего Бога, и думаю, что вы также сможете почувствовать это здесь. - Он повернулся к Грейгу и Вере:
- Вы родители миссис Эддингс? Верно? Я слышал, что вы намерены присоединиться к моему приходу?
- Извините, - вмешалась Гизел. - Отец О'Коннел, это Грейг и Вера Уайльды.
Грейг пожал руку святого отца, сильную и теплую.
- Хотя мы уже на пенсии, мы могли бы переехать в Мунвэл и даже заняться какой-нибудь деятельностью. Однако я должен предупредить вас, - сказал он, смутившись от собственной растерянности. - Что мы не относимся к числу регулярных посетителей церкви.
- Если вы относитесь к числу постоянных посетителей пивных, то там вы и сможете меня часто увидеть. Вы родились в Мунвэле, не так ли? Вы когда-нибудь помогали украшать пещеру? Мы все еще украшаем ее цветочными панелями. Я лично считаю, что благодаря этому укрепляется мощь церкви...
- Я бы хотела, чтобы вы поближе познакомились с отцом О'Коннелом, - тихо сказала Гизел, словно не хотела быть услышанной отцом. - Вы ведь не становитесь моложе.
На улице Грейг сказал:
- Мне почти понравился этот священник. По крайней мере, он не верит в то, что можно что-либо навязать насильно.
- Может, он и должен поступать так, - заметил Бенедикт. - Нет ничего плохого в том, чтобы быть агрессивным во имя Господа. Он потерял большинство своих прихожан, когда начал выступать с проповедями, направленными против ракетных баз, словно не мог понять, что именно страх перед ними возвращает людей к Господу, в лоно церкви. Сейчас они желают более сильного руководства. Так как база расположена в непосредственной близости от Мунвэла, то люди и не хотят ходить в церковь, и не желают слушать такие вещи, которые он говорит, выступая против ракет. Мне кажется, он мог бы вернуть город к Богу, если бы не был таким мягким. Именно в этом причина такого количества преступлений у нас сейчас, потому что люди не выступают в защиту чьих-либо прав, во имя какой-нибудь правды. И нет ничего удивительного, когда их священник, кажется, боится этого.
- Ты что, собираешься еще оказывать помощь в предотвращении преступлений, а? - сказал Грейг, почти уверовав в то, что Бенедикт искал какой-нибудь довод для оправдания преступлений. - А как же наше дело? Или ты от него откажешься и поменяешь название компании?
- Оно не стало бы и наполовину тем, что оно есть сейчас, без помощи Гизел, - ответил Бенедикт, поглаживая жену по голове. - Изменение имен, направления - это, конечно, обычное дело в бизнесе.
Нашел повод, подумал Грейг. Ладно, будет достаточно возможностей вернуться к этому разговору. Только теперь он начал чувствовать присутствие города. По пути следования все дома располагались по разным линиям, не совпадая друг с другом, это были участки Хай-стрит, не имевшие тротуаров и мостовых, одни только земельные обочины, из которых высовывались канализационные раструбы. Улицы вели вниз через городскую площадь, через ряды домов к сухой долине. Зрелище изогнутых снопов света от фонарей, сходившихся в наступающем тумане, заставило его почувствовать ностальгию и умиротворенность. 'Я не должен быть слишком благодушным', - напомнил он сам себе, как только они пересекли площадь Мунвэла по направлению к отелю.
Отель достраивали, увеличивая число этажей, в различные периоды истории; самые маленькие комнатушки находились под крутой крышей. В ресторане было предостаточно места, чтобы обслужить всех клиентов, даже в то время, когда все номера бывали заняты, но всякий раз, когда они попадали сюда, Грейг никогда не заказывал стол. Возможно, он должен был это делать - ведь каждому предоставлялся стол в этом помещении, собранном из высоких блоков, с полированным полом для танцев.
- Никогда мне не было так хорошо, - сказал Бенедикт. Для него это было сильно сказано.
Возможно люди, многим из которых было под пятьдесят, были туристами, потому что они, казалось, все хорошо знали друг друга. Уайльды и Эддингсы нашли места за соседними столиками, но только стоило им занять свои места, как парочки за другими столами поднялись и стали пробираться к выходу. Через минуту ресторан опустел, и остались лишь отголоски разговоров, скомканные платки, использованные чашки и тарелки.
- Хорошо, мы заказываем вино, - сказал Грейг официанту, который пришел, чтобы убрать со стола то, что оставили предыдущие клиенты. - А то вы так ничего и не продадите сегодня вечером.
К тому времени, когда официантка почтенного возраста принесла им закуски, он и Вера уже успели выпить большую часть вина и заказать другую бутылку, несмотря на неодобрительные взгляды, которые бросал на них Бенедикт. После того, как Грейг разрезал своих цыплят по-киевски, он вновь подумал о Гизел и о ее первом вечернем платье.
- Помнишь, когда мы в первый раз обедали в Шеффилд-таун-холле? Ты тогда заказала цыплят по-киевски. Ты не могла понять, что они положили внутрь чесночного масла, и сказала, что это похоже на корабль в бутылке.
- Я действительно так сказала?! - улыбнулась Гизел.
- Гизел, ты, должно быть, многое помнишь из своего детства, - заметил Бенедикт.
- Я этому рада, - произнесла Вера, подмигнув Бенедикту, хотя его бесцветный голос был совершенно нейтральным. - Или я, по-твоему, не должна радоваться этому?
- Хорошо, хорошо, - сдался Бенедикт, и тут в разговор вмешалась Гизел:
- Только то, о чем мне доводилось говорить Бенедикту, - как ты и папа обычно одевались дома.
- Ты хочешь наверно сказать, как мы обычно не одевались дома, - поправил Грейг, облизав языком губы.
- Я знаю, что вы всегда старались выглядеть модно, даже экстравагантно, опережать время, но я думаю, ты не будешь возражать против того, что я скажу сейчас, не правда ли? Мне никогда не нравилось то, что ты разгуливала по дому в таком виде. Я довольна, что это наконец вышло из моды. Вспомни, что как раз на следующий день Бенедикту пришлось стучаться в чью-то дверь и просить их надеть хоть что-то из одежды на их маленького мальчика, который в это время играл в его саду.
- Они отнеслись ко мне тогда не по-христиански, - добавил Бенедикт. Вера поставила на стол стакан, который так и не донесла до губ.
- Ну, а что тебе еще не нравилось, когда ты была маленькой, Гизел? Разреши нам дослушать все до конца.
- Мамочка, я совсем не хотела обидеть тебя. Я вообще не стала бы ничего говорить, если бы знала, что ты все воспримешь таким образом.
- Нет, пожалуйста, - сказала Вера, отдернув руку, когда Гизел попыталась дотронуться до нее. - Я предпочла бы все узнать об этом.
- Только пустяки. Я знаю, что ты не удерживала меня от религиозной деятельности в школе, но мне всегда казалось, что и папочка желал этого. Ну а я хотела, чтобы ты разрешила мне посещать воскресную школу, но думала, что если попрошу тебя об этом, ты подумаешь, что я считаю тебя недостаточно хорошей матерью. Но я никогда так не считала, надеюсь, ты не сомневаешься в этом.
- Я догадываюсь, что ты думала так, хотя и не говорила этого.
- О, мамочка, пожалуйста, - закричала Гизел, повысив голос до такой степени, что он прокатился по всему ресторану и заставил официанта выглянуть из кухонных дверей. - Скажи же, что ты не обиделась. Я всегда боялась, что мы испортим наши отношения такими разговорами.
- Ты просто сильно удивила меня, вот и все, - ответила Вера, пытаясь подавить рвущиеся наружу слезы. Бенедикт откашлялся.
- Я лучше поеду обратно и займусь работой, - сказал он Грейгу, расправившись с последним куском мяса.
- Я поеду с тобой. Возможно ты сможешь подцепить меня, когда поедешь обратно на фургоне.
- Как тебе угодно, - ответил Бенедикт таким тоном, словно намекал, что следовало оставить женщин наедине. Его шаги, зазвучав приглушенно и чопорно, постепенно затихли. После ухода Бенедикта Грейг попытался вмешаться в разговор:
- Я знаю, что ты не хотела обижать маму, Гизел. Мы оба понимаем, что ты просто хочешь быть сама собой, и мы не имеем права вмешиваться в твою жизнь, желая превратить тебя в наше подобие, однако в конце концов ты должна хотя бы оставить нам наши иллюзии о самих себе.
Гизел схватила его руку и руку Веры:
- Вы - единственные люди в этом мире, которые меня волнуют и заботят, которые значат для меня все. Я сказала все это только потому, что беспокоюсь за вас.
- Не нужно беспокоиться, - сказал Грейг. - Если там и есть Господь, он сможет сам нас обвинять в том, что мы не были наделены верой в Него.
Обе женщины укоризненно посмотрели на него, и он вознегодовал. Когда наконец вернулся Бенедикт, он обрадовался.
Когда Грейг очутился в фургоне, где были свалены в кучу инструменты и новый лесоматериал, он спросил:
- Ну и о чем ты хотел поговорить со мной?
Бенедикт вновь повернул ключ зажигания, когда машина заглохла:
- Я думал, что тебе интересно будет увидеть, как я обслуживаю своих клиентов. Я надеюсь, ты согласен с тем, что мы заслужили успех и процветание.
- Понимаю, - ответил Грейг, когда фургон двинулся вперед. - Но ты не можешь получить того, что, по-твоему, ты заслуживаешь.
- Мы можем все сделать лучше. У нас и было бы все, если бы я не занялся теми сигнальными устройствами вместо платежей в то время, когда фирма становилась банкротом. Мне только следует оставить тот бизнес, купить новый фургон, привести в порядок нашу рекламу, может быть, нанять кого-нибудь на неполную ставку, чтобы разобраться с этой работой. Я в этом не очень хорошо разбираюсь. Потом подсчитаем начальные капиталы. Надеюсь, никто не будет внакладе.
- Надеюсь, что твой банковский менеджер согласится с тобой.
- Честно говоря, ему немного не хватает смелости. К сожалению, сейчас мы должны банку некоторую сумму денег.
Бенедикт остановил фургон на окраине поселка.
- Ну и что ты собираешься делать? - спросил Грейг.
- Я бы очень хотел, чтобы вы с Верой немножко мне помогли.
- Возможно. Что ты имел в виду, говоря о помощи?
- Трех тысяч было бы достаточно для подъема нового дела, а потом надо будет вдвойне расплатиться с банком. Мы говорим сейчас о краткосрочном займе, как ты понимаешь. Я уверен, что мы в состоянии выплатить больше, если не все, и возвратим эти деньги уже к концу года.
- Я не могу что-либо сказать по этому поводу, пока не поговорю с Верой. На твоем месте я не стал бы слишком завышать ставки, - ответил Грейг, когда они вылезли из фургона.
Продавцы книг выглядели так, словно готовились ко сну.
- Это мой тесть, - представил Грейга Бенедикт. Казалось, Бенедикт не особенно нравился хозяевам. Они прошли внутрь книжного магазина, и Бенедикт щелкнул замками, открывая микрокомпьютер, контролировавший всю систему сигнализации.
- Я думаю, это именно то, что вы сломали, - объяснил он и стал показывать с преувеличенным терпением. Выходя из магазина, он остановился напротив книжного шкафа. - О, вам нужно исправить это? Я сделаю это для вас, - сказал он с нескрываемым раздражением.
- Бизнес есть бизнес, - сказал он, как только завел мотор фургона. - Но я желал бы не делать никакой работы для таких людей, как они. Ты видел, что они поставили туда, где должен быть алтарь? Стол, забитый книгами о суевериях. Ты не находишь здесь некоторое несоответствие?
Грейг уклончиво пробормотал что-то и Бенедикт направил машину обратно к отелю. Женщины уже ушли.
- Запомни, что я просил денег не только для себя, - сказал Бенедикт по пути к дому. Туман стелился вдоль пустынной главной улицы, освещаемой светом фар.
Вера уже давно спала. Грейг подумал о том, что ему нужно было поговорить с ней, и почувствовал необъяснимое одиночество. Он улегся рядом с ней, ощущая боль во всех костях, и попытался уснуть, пока ломота в них не помешала этому. Колющая боль в левой икре заставила его проснуться, задыхаясь от боли. Погружение в сон напоминало падение в заброшенную шахту - падение, которые всегда присутствовало в его детских сновидениях, когда он слишком нервничал. Он стал вглядываться в темноту комнаты, когда лунный луч слегка тронул занавески. Он закрыл глаза и поплыл по волнам сна, пока собственные видения не потревожили его.
Там в отеле он мимоходом подумал, что посетители не просто знали друг друга. У него сохранилось чувство, что они все знали нечто, чего не знал он, и ждали это нечто.
Глава 5
- Во что это мы сейчас чуть не врезались, мистер Глум?
- Да в какого-то придурка, стоявшего на тротуаре, мистер Деспонденси.
- Должно быть, мы промахнулись, если он все еще стоит там. Однако, разрази меня гром, что он сейчас делает?
- Барабанит по багажнику машины, словно мы не должны были его заметить. Постойте-ка, да он его открыл!
- Эй, эй, что за дела? Убери свои лапы от моей машины, а не то у тебя будут неприятности с законом.
Слишком поздно Джасти понял, что не должен был начинать эту импровизацию, потому что в голову никак не лезла кульминационная фраза.
- Со мной действительно что-то случилось сегодня в Шеффилде, но не говорите ничего, хорошо? - сказал он, пытаясь придать своему голосу нормальное звучание. То, что он услышал в наушниках, которые ему дали, так не похоже было на обычное звучание его голоса: слишком высоко и чересчур эмоционально, а также местный выговор, который казался гораздо заметнее, чем было допустимо. Он мог видеть отражение своего лица в окне студии, за которым мелькало терпеливое и бесстрастное лицо его продюсера; волосы Джасти встали торчком над вспотевшим лбом, а рот стал чуточку шире его плоского носа. Джасти округлил рот, превратив его в восклицательный знак, и тут продюсер в первый раз за все время рассмеялся. Но это не было телевизионной передачей: Джасти пробовался на радио. Самое главное, что он должен был делать, - уметь говорить, поддерживать разговор.
Он понял, что не должен был так быстро разыгрывать эту сцену между Глумом и Деспонденси. Он должен был рассказать сначала об инциденте с машиной со всеми подробностями - как кто-то шлепал руками по багажнику, а водитель обвинил его в попытке ограбления, - потом мог свободно перейти к истории с банком. Рассказчик не был убежден, что подпись на выписанном ему чеке на получение наличности была на самом деле его, и когда он снова подписался, она еще меньше стала походить на подпись в его чековой книжке. Вот и фотография в его членском билете, она уставилась на него, словно он купил ее в магазинчике розыгрышей. До сих пор это был просто обычный день, но он упустил свой шанс воспользоваться этим. Все, что он смог бы сделать, - это перейти к другому сюжету, который, как он полагал, мог бы спасти представление от провала.
- Как я люблю тебя? Дай мне перечислить способы, - начал он и уже больше не смог вынести звуки своего искаженного голоса. Он сорвал наушники, оставив их висеть на краю стола.
- Раз... Два... Два с половиной по воскресеньям... Четыре, если ты считаешь, сколько раз я сталкивался со старыми проблемами... Пять, когда у меня...
Он все еще слышал свой иной голос, пищащий в наушниках как мышь у его бедер.Он почувствовал, что слишком измучен для смеха, а еще почувствовал улыбку продюсера.
- Не говорите больше ничего, хорошо? - сказал Джасти, надеясь, что хоть в этот раз тот поймет, что это была его ключевая фраза, и очень удивился, когда увидел палец продюсера, рисующий круги в воздухе. Когда же продюсер провел пальцем по горлу, изобразив петлю, Джасти сказал:
- Спасибо, - и, оступившись и сбросив наушники на пол, зацепился за кабель и стал рвать на себя дверь, прежде чем понял, что пытается открыть ее в противоположную сторону. Он еще продолжал бороться с дверью, когда услышал слова продюсера:
- Согласитесь, что эта пленка не заслуживает внимания, а теперь, не могли бы вы оставить меня на время...
- Ему нужна подходящая аудитория, Энтони, - сказал его коллега, который и пригласил Джасти в радиостудию.
- Ты хочешь, Стив, чтобы я отлавливал его на улице?
- Нет, но я хотел бы, чтобы ты послушал его на его собственной площадке. Ты был одним из тех немногих, кто говорил, что мы должны пользоваться любой возможностью для привлечения местных талантов.
Стив повернулся к Джасти, который стоял, потирая лоб.
- Когда ты в следующий раз будешь выступать в том пабе, где я тебя тогда увидел?
- В 'Одноруком солдате'? В этот четверг.
- Как бы то ни было, Энтони, мы все равно должны будем съездить в Манчестер на этой неделе. Ну же, поверь мне! Мы остановимся ненадолго, чтобы посмотреть Джасти, на обратном пути. И если ты по-прежнему так и не увидишь в нем того, что заметил я, за мной обед.
- Я хочу, чтобы ты знал. Ко времени, когда нынешняя аудитория перестанет существовать, изменив свои запросы, мне надо хорошенько подготовиться к тому, чтобы дать ей по носу следующим клоуном, которого я протолкну.
- Слышишь, Джасти? Он уже шутит, а значит еще не теряет надежду. - Стив взял Джасти под локоть. - Я знаю, ты не подведешь меня.
Он не подведет, поклялся Джасти самому себе, когда автобус отошел от Шеффилда. Желтоватые углубления шахт изранили все склоны; водохранилище, словно кусок облачного неба, простиралось до самого горизонта, скрываясь от взора в тех местах, где автобус начинал карабкаться вверх. Нынешний четверг мог изменить всю его жизнь. Теперь он будет не просто почтальоном Мунвэла и приманкой для клиентов пивной; он будет человеком, чьи скрытые способности окажутся замечены. Он заслужит характеристику, данную ему Фэб Вейнрайт.
Автобус высадил его на самом краю соснового бора. Он пошел сквозь зеленое безмолвие, стараясь по пути изменять свои репризы, когда находил это нужным:
- Чай в чайнике, мистер Глум! - Чертовски подходящее место для чая, мистер Деспонденси!
Они заключали в себе северную непреклонность во всех ее худших проявлениях. Их поведение и поступки не были такой уж пародией, так как предполагалось, что по ходу 'действа' слушатели пивной должны были находить в них знакомые черты.
Резкий ветер встретил его, как только он вышел из зеленой чащи. Над ним простирались горные кручи, с высоты которых город производил впечатление обугленной местности на фоне перистого, пестрого неба.
- Не пропустите 'Подарок Джасти' в 'Одноруком солдате'! - объявил он, словно трубя себе в фанфары, когда добрался наконец до скалистого гребня. - Но ничего не говорите, хорошо? ..
Он проглотил последние слова, так как обнаружил, что его подслушали. Какой-то человек расположился на отдых на самом краю дорожной насыпи, заросшей папоротником.
Человек сложил длинные руки на коленях и встал, когда Джасти нерешительно приблизился к нему. Он был одет в деним-костюм, ботинки с толстыми подошвами и с рюкзаком. Лицо у него было несколько угловатое с выдвинутыми вперед скулами; волосы незнакомца плотно скреплялись на голове косичкой. Его глаза поражали своей холодной глубиной. Испуг заставил Джасти первым начать разговор:
- Направляетесь в Мунвэл?
- О да...
Калифорниец, подумал Джасти, искушенный телевидением. Джасти заставил себя ускорить шаг, но незнакомец шел нога в ногу с ним.
- Вы, надеюсь, не подумали, что я ненормальный, - случайно вырвалось у Джасти, чувствовавшего себя несколько неловко. - Ну из-за того, что я говорил сам с собой?
- Нисколько. Я знал, о ком вы здесь говорили.
Джасти почему-то не захотелось спрашивать о ком.
- Что вас занесло в Мунвэл?
- Хорошие новости.
- О, отлично, хорошие новости, - пробормотал Джасти, не рискнув спросить о чем-нибудь еще.
- И самая великая перемена в моей жизни.
- Да? Это должно быть... - запнулся Джасти и не стал продолжать. Хвала небесам, они входили уже в Мунвэл. Заметив, какие грязные у незнакомца ботинки и брюки, Джасти стало интересно, откуда он мог идти. Он сделал шаг вперед к Мунвэлу, когда незнакомец схватил его за руку.
- Как я смогу попасть наверх?
- Идите прямо туда, - неохотно отозвался Джасти и указал ему на Хай-стрит. В конце немощеной улицы начиналась тропинка, которая вела прямо на вересковую пустошь.
- Вы оказали бы мне большую услугу, если бы проводили меня туда, - попросил незнакомец.
Джасти сжалился над ним, так как незнакомец выглядел довольно истощенным и уставшим. Теперь, когда они добрались до пустоши, где ветер свистел вдоль травянистых склонов, расчесывая кусты вереска, мужчина заметно оживился.
- Теперь я знаю дорогу, - сказал он, а когда Джасти стал удаляться, обратился к нему:
- Вы можете пойти со мной. Это недалеко. Вы же не хотите пропустить это.
Он подождал, пока Джасти не повернулся и не поплелся за ним по тропинке, гадая про себя, во что же такое его сейчас втянули. Мужчина, выставив лицо вперед, двигался против ветра, пока кожа не покрылась мурашками и не побледнела, и Джасти стало казаться, что он в какую-то долю секунды почувствовал приближение чего-то, чего не было. Но он не думал о том, чтобы повернуть назад, когда на верху склона, над ними, показалась толпа людей, которая стала что-то выкрикивать и вдруг начала петь.
Глава 6
Ник вывел машину с территории ракетной базы и не поверил самому себе. Около базы находилось сегодня гораздо меньше забастовщиков, чем их было в последнюю неделю. Большинство пикетчиков приехало сюда из Шеффилда или из еще более отдаленных районов, очень немногие - из района Пикс и совсем никого - из Мунвэла. Это выглядело так, словно министру обороны в конце концов удалось доказать свою правоту.
База располагалась на пути следования из Шеффилда, находящегося в живописной долине, к окраине района Пикс. Место пикетирования было в непосредственной близости от водохранилищ, а некоторые из пикетчиков находились недалеко от Мунвэла.Когда супружеская чета, владевшая книжным магазином в Мунвэле, написала министру обороны, - там, в министерстве, получили послание, но сказали, что Мунвэл слишком маленький городок, чтобы обращать на него внимание.Такая реакция способствовала появлению дополнительного количества пикетчиков из района Пикс, но не надолго.Нынешняя демонстрация целиком и полностью носила мирный характер, даже слишком мирный, как показалось Нику. Что бы он ни написал в своем репортаже, он уже представлял его заголовок крупным планом: 'В Пиксе поддерживают ракетную базу'. Похоже на совершенно иную работу, для людей в масках в воздушном пространстве, подумал он, потягивая кислый джин, когда с удивлением представил себе, сколько еще неприятностей доставит ему Джулия.
В то время он уже почти год вел анонимные передачи с пиратской радиостанции, когда они встретились во время сбора средств в пользу Международной Амнистии. Джулия, незадолго до этого, также начала вести радиопередачи. Когда она узнала, что он репортер, то стала прощупывать его настроения;узнала о его недовольстве при виде своих смягченных или искаженных до неузнаваемости репортажей; о том, как он покорно смирялся со всем этим, когда газета позволяла пустить в печать символически левое обозрение. Самое лучшее, чего можно было ожидать и к чему он стремился, - это времени, когда газетами будет владеть как можно меньшее число хозяев и когда они наконец станут рупорами для больших глоток. 'Но есть альтернатива', - сказала она тогда, и ее глаза заискрились. Но он мог быть не только репортером, который использует ее радиостанцию, чтобы говорить о том, о чем запрещалось говорить в газетах.
Он свернул с манчестерского шоссе и повел машину вдоль вересковой пустоши. Если он не ошибался, то здесь, где-то посередине вересковых пустошей, должен был находиться городок или, наконец, какой-нибудь трактир или пивная, где можно было немного перекусить.Постепенно в нем росли интерес и симпатия к Джулии . С того времени, когда он в первый раз пришел с визитом в ее покосившейся особняк в викторианском стиле в Сэлфорде, в подвале которого было свалено всевозможное радиооборудование, они несколько раз занимались любовью. Но в последнее время ее отношение к нему несколько изменилось:люди должны знать, кто выходит в эфир, стала говорить она.Он должен сам создать себе репутацию, назвав себя, и посмотреть, что потом сделает его издатель: имя Ника заставило бы власти дважды подумать, прежде чем прекращать ее радиопередачи.Ник засом-невался было, что его имя обладает таким уж большим весом, однако ему стало приятно. Хотя она и обещала ему постоянное место у себя на радиостанции, он не был уверен, что ей удастся чего-либо добиться, на свой страх и риск продвигаясь вперед, помогая ему делать карьеру. Позднее, к удовольствию Джулии, он сам принял огонь на себя, назвав себя в эфире.
Он включил радио на тот случай, если удастся услышать ее, однако ее волну забивала программа американских евангелистов, рок-группа, певшая: 'Сегодня прекрасный день, Иисусе, прекрасный день'. Он выключил радио и стал думать, чем же досадить самому себе, как испытать терпение Ника Рейда. Он думал о мягких губах Джулии, длинных и прохладных руках, стройных ногах, обвивающихся вокруг него. Автомобиль на полной скорости пересекал пустошь, находясь сейчас в сотнях милях от основной дороги. Ему стало интересно, не ошибся ли он насчет пивной. Он остановился на обочине, чтобы свериться с картой, когда вдруг услышал пение.
Ник опустил окно. Необъятное пространство пустоши нарушалось редкими известняковыми вкраплениями, мрачно блестевшими под тяжелым сводом неба. Птицы, настигнутые ветром, стрелой падали вниз или плавно пикировали по ветру, вода журчала в канаве сбоку от дороги. Очередной порыв ветра донес до него новый обрывок песни откуда-то спереди. Это было похоже на хор. Он отложил в сторону путеводитель, так и не сверившись с ним. Должно быть, впереди был город, где служили благодарственный молебен не в церкви, а на улице, где-нибудь на городской площади, как часто делали это горожане в Пиксе. Он проехал очередной утес, миновав пару ферм и коттеджи с голубыми ставнями и побеленными стенами, и увидел город. Все выглядело вполне обыденно: тесные ряды домов из известняка; маленькие садики, полные цветов; узкая главная улица, которая отрезала взгляд от вида остального города, стоило ему только въехать на нее. Магазины были закрыты, а улицы безлюдны.
Он поставил машину на городской площади и вышел, потягиваясь. Где-то звонил телефон, лаяла собака. Он обнаружил, что и пивная тоже была закрыта. Казалось, не стоило ехать дальше в поисках другого паба в этот неурочный час. Невидимый хор еще пел, находясь где-то впереди. Ник запер машину и стал подниматься вверх по улице.
Тропинка в конце длинного ряда домов привела его на пустошь. Как только он вступил на пустошь, пение стало явственней. Был момент, когда ему показалось, что оно идет отовсюду с пустых склонов, а потом из маслянистого неба. Он шел один по протоптанной в траве тропинке через вересковые заросли к просвету в голом утесе, за которым, как ему казалось, звук становился более отчетливым. Он не был готов к тому, что увидел, как только достиг вершины.
Бесплодная земля уходила вниз к огромной дыре в форме горшка, окруженной известняковыми стенами. Каменная чаша вокруг дыры была заполнена сотнями людей и звуками какого-то гимна. Напротив Ника, около стены, где края дыры были самыми высокими, молился какой-то человек. Дюжина людей повернулась и стала пристально изучать Ника. Он решил присоединиться к толпе, стараясь быть менее заметным. Пели не все, некоторые выглядели смущенными, даже подозрительными. Ник почти достиг рядов толпы, когда пение закончилось криком, отразившимся от голых утесов и вспугнувшим птиц из зарослей вереска.
Ник остановился между полной женщиной с интересным и удивительно нежным лицом и парой с беспокойным ребенком. Человек, стоявший на коленях, закрыл глаза и обратил лицо к небу, безмолвно шевеля губами. Потом он пристальным взглядом окинул толпу, и его проницательные голубые глаза исследовали одно лицо за другим.
- Я - Гудвин Мэнн, - сказал он пронзительным голосом. - И поэтому я нахожусь здесь.
Полная женщина негромко фыркнула, то ли насмешливо, то ли нет, Ник не решился спросить.
- Он хочет сказать, что пришел сюда, к нам, чтобы добиться признания людьми Господа, Эндрю, - прошептала своему сыну женщина по другую сторону от Ника.
- Прошу вас, не молитесь и не становитесь на колени, пока вы сами не захотите это сделать, - продолжал Гудвин Мэнн. - Но сейчас я бы хотел, чтобы вы сели, пока я не попрошу вас подняться во имя Бога.
Потом, когда люди, смотря на него и на голый утес позади него, стали садиться, подчиняясь его просьбе, он добавил:
- Если кто-нибудь желает стул или подушку, достаточно поднять руку.
Лес рук почти непроизвольно взметнулся вверх. В ответ на это большая часть толпы позади Мэнна направилась к ближайшему ряду палаток и шатров и вернулась назад, неся в руках кучи подушек и складных стульчиков. Некоторые подстелили в качестве сидений свои пальто, хотя они еще выглядели достаточно неуверенными в том, правильно ли они делают, оставаясь здесь. Ник подозревал, что некоторые из них сели, потому что были возмущены тем, что их вынудили стоять, возможно, возмущались вообще тем, что позволили привести себя сюда. Он начинал уже чувствовать интерес к тому, что заставило его придти сюда и в чем он сейчас участвовал, впрочем, подобно большинству из присутствующих здесь. В это время заговорил калифорниец:
- Я полагаю, что многие из вас могут подумать, что я поступил невежливо, не предупредив вас заранее о своем приходе, но я не знал, сколько времени мне понадобится на дорогу.
- Из Америки? - пробормотал мужчина, на котором был передник, какой обычно надевают мясники во время работы.
Мэнн пристально посмотрел на него.
- Нет, из аэропорта Хитроу. Я хотел удостовериться в том, что достоин говорить от имени Господа.
Ник почувствовал, что те, кто раньше ворчал из-за сидения на земле, теперь были пристыжены. Счет один-ноль в пользу евангелиста, подумал Ник, когда Мэнн продолжил свою речь:
- Не думайте, что я хочу сказать, будто я лучше вас всех. Слушайте, и я расскажу вам, каким я был до того, как Господь вошел в мою жизнь...
Он вздохнул и взглянул на мрачное небо.
- Я был воспитан в Голливуде. Моим отцом был английский киноактер Кевин Мэнн...
Когда шепот, вызванный его признанием, прошел по толпе, он продолжил немного громче:
- Я здесь не для того, чтобы рассказывать о дурной славе моего отца, однако я был воспитан в худших традициях Голливуда. Пяти лет отроду я уже употреблял алкоголь, в десять курил марихуану, в двенадцать начал нюхать кокаин. А пятнадцать лет я уже посещал проституток. А годом позже мужчина зашел в мою ванную, мужчина, с которым мой отец плавал там обнаженным. Боюсь, что отец вторично женился только потому, что его многочисленные поклонники ожидали от него этого шага. Так я узнал тогда, в ту ночь, чем мой отец занимался со своими друзьями мужчинами, а на следующий день я вскрыл себе вены на запястьях, и вы можете убедиться в этом сейчас...
С этими словами он поднял вверх руку, демонстрируя потрясенной толпе розовые шрамы, похожие на стигмы.
- Мой отец отправил меня в госпиталь, но я никому не сказал тогда, что явилось причиной моего поступка. Все, что я хотел тогда, к чему стремилась моя душа, было одно желание, желание, чтобы меня оставили в покое и чтобы после выздоровления я мог получить возможность уехать куда-нибудь далеко и мирно провести там свои дни.
Женщина, стоящая перед Ником, приложила платок к глазам и резко оттолкнула руку сына, когда он спросил ее, что случилось. Ник почувствовал себя не очень уютно и заподозрил Мэнна в том, что тот применяет особую методику по 'вышибанию слезы', особенно после того, как он сказал:
- Вчера утром я попытался было покинуть госпиталь, чтобы убить себя, но Господь не допустил этого, - он улыбнулся с самодовольным видом. - Может, это прозвучит самонадеянно, но думаю, что Бог принимает на себя страдания всех, подобных мне. Однако позвольте мне сказать вам, что он делает это ради каждого, - стоит только обратиться к нему лицом и попросить. Видите ли, каждый день сотрудница Американской Миссии приходила ко мне в госпиталь, и я отворачивал от нее свое лицо, не зная, что отворачивался от Бога. Только в тот последний день я услышал, как Господь велел мне не отворачиваться, и я рассказал все ей и обрел Господа в жизни своей...
Часть толпы позади него завопила и замахала руками. Они и являются основным хором, догадался Ник.
- Некоторые из вас должны благодарить Бога за то, что они не являются такими как я, - обратился Мэнн к горожанам, стоящим перед ним. - Но все ли вы чисты и не запятнаны грехом? Стоит Господу взглянуть вниз на эту девственную, чистую и неиспорченную природу, и как вы думаете, почувствует Он гордость за все то, что увидит, или Он будет печалиться о своих величайших творениях, о нас с вами? Может ли кто-нибудь здесь встать и сказать, что грех прошел мимо вашего городка Мунвэл?
Молчание было ему ответом.
- Вы чувствуете, как много вы знаете, но не желаете об этом говорить. В эти дни стало немодным говорить о грехе и даже рассуждать о Боге. Рок-музыканты прославляют секс и насилие в своих песнях, священная музыка стала достоянием коммерческого телевидения, церкви обратились к рынку, словно человек перестал нуждаться в помощи Господа. Однако людям по-прежнему необходимо во что-то верить, и в этом кроется причина роста их интереса к магии, колдовству и наркотикам, ко многим другим более дурным вещам. Они стремятся этим заполнить брешь в своей жизни, однако все это только расширяет ее, и человек погрязает в грехе. Как они смогут смотреть теперь в лицо Господа, если бомба уже сброшена? Как вы думаете, какой вечной жизни они могут ожидать? Я здесь не для того, чтобы оспаривать правильность или ложность ядерной войны, однако если та ракетная база на другой стороне этой пустоши будет взорвана и взлетит на воздух прямо сейчас, я знаю, что тогда я попаду на небеса, потому что Евангелие от Павла сказало мне так... - Некоторые из горожан закивали при этом. - Возможно, что некоторые из вас скажут самим себе: все в порядке, потому что у меня есть вера. Но что это за вера, давайте разберемся. Вы обрели веру, когда этим утром обнаружили, что ваш дом не был обворован. У вас появляется вера, когда вы выходите на улицу и молитесь, чтобы не быть раздавленными или не попасть под колеса какого-нибудь украденного автомобиля или машины, водитель которой напичкан наркотиками. Теперь у вас есть вера в то, что вы не увидите ядерного облака над всеми этими зарослями вереска и что не будет землетрясения, которое побросало бы вас всех вниз в эту дьявольскую дыру. - Он заглянул в пещеру, как показалось Нику, с излишней страстностью. - Позвольте мне предложить иной путь, - сказал Мэнн, вновь поднимая взгляд на толпу. - Сколько человек из вас могут сказать, что у них нет вообще никакой веры? Вы действительно готовы умереть одни, во тьме, отвергая Господа? Христос принял смерть на кресте ради вас. Он сделал это из веры в то, что сумел показать, насколько сильно Бог любит вас и хочет, чтобы вы приняли Его. И если вы отвергните это, вы приговорите Его умирать в одиночестве без вас, умирать в одиночестве во тьме, восклицая: 'Почему ты отринул меня? '... Вы можете сами назваться Христом; вы можете верить в то, что ведете праведную жизнь христианина, но послушайте: вы не можете брать у Христа только то, что вам нужно, оставляя что-то в остатке, и вы не в праве говорить: 'Спасибо тебе, Господи, я получил от тебя все, что хотел; только отдай остаток кому-нибудь другому, кто нуждается в этом'. Вы не можете думать, что это и есть путь к Богу. Прежде чем вы обретете Бога в своей жизни, чтобы он показал вам как надо жить, прежде чем вы примете Бога всецело как дитя, поверните к нему ваш народ Израилев...
Он попал в самую точку, подумал Ник, уверенный в том, что кто-нибудь в толпе наверняка беспокоился по поводу обиды и вины.
- Однако Бог желает, чтобы вы узнали его, - продолжал Мэнн. - Он хочет заставить вас понять, что Он видит все ваши сомнения; Он видит, если вы боитесь признаваться в ваших грехах; Он видит, если вы неуверенны и сомневаетесь в вашей вере; Он хочет, чтобы вы узнали о том, что не должны больше сомневаться в избранном пути. Одно действие, один шаг во имя веры приведет Господа в вашу жизнь. Помните, что разбойники на крестах должны были всего лишь повернуться лицом к Господу, и все их прегрешения были отпущены, и они попали в тот день в Рай вместе с Христом. - Его голос повышался, отдаваясь под сводами пещеры внизу. - Разве вы не чувствуете, что сейчас Господь наблюдает за вами? Он наблюдает за вами и любит вас, словно каждый из вас - единственная персона в этом мире. Он знает все ваши проблемы и сомнения, искушения и грехи, и, желает помочь вам, если только вы примете его, только обратитесь к Нему за помощью. Он знает, если вы думаете, что не можете жить по Христу, жить в соответствии с его заповедями. Поэтому заповеди так много просят от вас, заставляют вас повернуться к Богу, так как до тех пор, пока вы не позволите Господу войти в вашу жизнь, в ваш дом, вы не сможете жить по Нему. Можете ли вы почувствовать сейчас, как он вас любит, как он молится о том, чтобы вы поскорее повернулись к Нему? Верно, Господь молится за вас. Все, чего он добивается, это знака того, что вы впустили Его в свою жизнь, и сейчас я прошу вас дать Ему этот знак. Я хочу попросить вас встать во имя Господа.
Он сложил руки на бедрах и тяжело поднялся с земли. Как только он поднялся, ноги его подвернулись, он покачнулся и задел за край известняковой стены, отколов кусок камня. Звук падения камня нарушил спокойствие голых склонов и проник под своды пещеры. Летящий вниз камень дважды стукнулся о края утеса. Ник почувствовал, что все в толпе напряглись и затаили дыхание, на что, вероятно, и рассчитывал Мэнн. Они услышали слабый звон там, далеко внизу. Звук мог быть таким слабым при условии, что камень провалился глубоко в бездну тьмы. Мэнн окинул взглядом стены, пристально всматриваясь в чернеющую бездну.
Кто-то кашлянул, и тогда Мэнн поднял глаза на толпу:
- Я прошу вас подняться, чтобы подтвердить вашу готовность признать Господа. Не бойтесь того, что ваши грехи слишком ужасны, чтобы исповедоваться в них. Нет такого самого страшного греха, который не был бы прощен Господом, и нет такого самого незначительного греха, из-за которого Христа не распяли бы на кресте. Встанете ли вы теперь в знак своей готовности к исповеди Господу, если он будет признан, или я здесь единственный грешник?
Хор сразу же поднялся. Несколько мгновений никто из горожан не делал ни одного движения, потом люди стали с усилием подниматься на ноги, и вдруг неожиданно их оказалось сотни. Нику стало интересно, многие ли из них встали только из-за страха быть замеченными в рядах 'отступников'. Он сам продолжал сидеть на корточках и вдруг обнаружил, к своему огромному удовольствию, что полная женщина все еще сидела на земле позади него.
- Я воспитывалась в христианской семье, - сказала тихим голосом одна женщина из хора. - Но мы никогда полностью не подчинялись Богу. Когда мои родители умерли, мне тоже захотелось умереть, потому что они не оставили мне определенной и полной веры; я обратилась к героину, пока слова Господа не спасли меня...
Как только она замолчала, заговорил бывший алкоголик; потом мужчина, который раньше постоянно бил свою жену и детей. Глаза Мэнна оживлялись по мере того, как парад исповедей продолжался, словно он черпал энергию из такой публичной демонстрации веры. Казалось, он почти пылал - маленькая, очень четкая фигура на фоне мрачного небосвода.
Неожиданно молодая женщина, стоявшая недалеко от Ника, покачнулась, теряя равновесие.
- Миссис Бевэн, я крала деньги, пока работала в вашем магазине!
- О, боже мой, Кэти, не обращайте на нее внимания, - сказала ее мать, стоящая впереди Ника, нервно похлопывая ту по руке. Но Мэнн заметил это.
- Не стыдитесь этого, что бы то ни было, - стал призывать Мэнн. - Прощение приходит к вам раньше признания ваших грехов.
Кэти взглянула на него и на всю толпу.
- Я предала доверие других людей. Она дала мне работу, помогла мне свести концы с концами, а я... крала у нее! - закричала она и разразилась слезами.
- Ты не должна придавать этому такого значения, Кэти. Это ничто по сравнению с тем, что совершила я, - запротестовала владелица книжного магазина и вырвалась из объятий своего мужа, когда он попытался успокоить ее. - У меня жажда плотских наслаждений, - заявила она, обращаясь к Мэнну, голос ее стал громче и увереннее. - Я и мой муж смотрим порнографические фильмы и используем в своей сексуальной жизни увиденное в них, как будто путь, данный нам Господом, не достаточен для нас.
- Ты никогда мне не говорила, что ты именно так думаешь об этом, - пробормотал ее муж и густо покраснел. - Я никогда и не подозревал, что заставляю тебя делать вещи, которые ты не хочешь делать. Значит, это мне, а не тебе, нужно исповедаться.
- Ваш брак будет спасен, если вы хоть единожды попросите Бога об этом, - объявил Мэнн.
Облака расступились над головой, и стремление признаться в грехах, желание исповедаться прошли сквозь толпу подобно прохождению солнечного луча. Все до одного люди желали исповедаться в молитве в своих самых тяжких и не тяжких грехах: мстительность, потеря веры, зависть, пьянство, эгоизм...
- Чувствуете ли вы, как Господь любит вас? - воскликнул Мэнн. - Чувствуете ли вы, как он улыбается, глядя на ваше прозрение?
Ник почувствовал, что Мэнн выгодно для себя использовал случайный проблеск солнечного света, однако люди вокруг него согласно кивали Мэнну, неуверенно улыбаясь, а иные - даже сияя от улыбки.
- Так давайте возблагодарим Господа, - как бы не настаивая сказал Мэнн. - Мы благодарим Тебя, Господи, что дал нам слово Свое, которое учит нас жизни, все прояснил нам и наставил нас на путь истинный...
Хор присоединился к нему, и горожане нестройно подхватили молитвы. Как только молитва подошла к концу, Мэнн воззрился на солнце.
- Скоро наступит самый длинный день в году, - сказал он. - И я искренне верю в то, что к этому дню в вашем городе будет создана христианская община истинно верующих, что город ваш станет божьим городом. Христианская община истинно верующих не может допустить сохранение языческих традиций в вашем городе.
Полная женщина позади Ника резко и неприязненно взглянула на Мэнна.
- Я знаю, вы расцениваете это всего лишь как приятный, старый обычай, - продолжал проповедник. - Но это как раз та ошибка, которую допускает христианская доктрина в целом, пытаясь поглотить язычество вместо того, чтобы уничтожить его раз и навсегда. Я хочу попросить вас оказать мне услугу в интересах Господа. Подумайте о том, чтобы в этом году оставить эту пещеру и не украшать ее больше. Не отвечайте сейчас, но кто-нибудь из вас может сейчас сказать, что ваши цветочные панно не оскорбляют Господа?!
- Я скажу, если никто не осмелится, - полная женщина поднялась на ноги, опираясь на плечо Ника. - Меня зовут Фэб Вейнрайт и я занимаюсь организацией церемонии по украшению пещеры. Мне кажется, вы преподносите вещи либо слишком в черном цвете, либо в слишком белом. В том, что мы делаем, есть доля традиции, и я уверена, что я не единственный здесь человек, кто так думает. Посему, многие из тех детей, которых я принимала при родах, помогают мне украшать пещеру...
Где-то в глубине толпы Ник услышал шепот и бормотание:
- Она не ходит в церковь даже по воскресеньям...
В целом, горожане выглядели взволнованными и возмущенными тем, что она говорила. Мэнн обратился к ним:
- Я не прошу вас решать сейчас. В следующий раз, когда мы вновь встретимся здесь, вы сможете оповестить Господа о своем решении. Я лишь хочу, чтобы вы поняли и запомнили, что язычество было исконным врагом христианства. Но город, в котором Бог будет приглашен в каждую семью, в каждый дом, есть надежная защита от дьявола, поэтому я хотел бы попросить вас еще об одном: в следующий раз, когда мы встретимся, я желал бы, чтоб те из вас, кто стоял здесь перед Господом, привели с собой еще кого-нибудь из тех, кто еще ни разу за свою жизнь не обратился к Нему.
Некоторые из хора торопились к своим шатрам и палаткам за серебристыми шарами. Они отпустили шары в небо, и те некоторое время сверкали в солнечных лучах, озаривших надпись на каждом шаре: 'Господь любит тебя!'. Встреча завершилась. Ник заковылял к переднему ряду толпы, доставая диктофон из кармана: было несколько вопросов, которые он захотел задать Мэнну. Но он еще не вышел из толпы, часть которой скопилась около проповедника, когда кто-то схватил его за руку.
Глава 7
Это была молодая женщина, с тонкими чертами лица, огромными зеленоватыми глазами, длинными черными волосами, которые развевались на ветру. Ник даже обрадовался, что именно она остановила его.
- Можете вы мне сказать, что вы здесь делаете? - спросила женщина. - 'Она из Нью-Йорка, - подумал Ник, - вероятно, одна из последовательниц Мэнна.'
- Собираюсь лишь поговорить, - ответил Ник, указывая на проповедника.
- О чем? Скажите точней, что вы собирались делать? Я думаю, мы имеем право знать это.
- Пока что я только наблюдал, - ответил он. - Если все сторонники Мэнна такие же параноики, что они должны были скрывать в таком случае?
Она уставилась на его диктофон.
- Я бы не стал использовать это, если это то, о чем вы сейчас подумали, - сказал он, пытаясь отгадать ее мысли.
- Тогда зачем вы вообще это притащили?
- Я всегда ношу это с собой, это связано с моей работой. Теперь, если вы меня извините, я хотел бы обмолвиться словечком с вашим лидером. Может, он не откажется поговорить со мной, даже если вы так не считаете.
Она опять схватила его за руку.
- Вы из его общины?
- Я здесь по чистой случайности. Мне случилось проезжать мимо. Полегче с моей рукой, вы не возражаете? Я хотел бы еще попользоваться ей после вашей стальной хватки.
- Извините. Проходите сюда, пожалуйста, положите это куда-нибудь на всякий случай, - она взглянула на диктофон и хихикнула. - Надеюсь, у вас здесь нет полевого телефона, верно ведь? Я думаю, вы должны были бы использовать его для связи со своей редакцией.
- Я думал, что именно это вы могли бы мне позволить ради интересов вашего божественного отряда.
- Звучит так, словно мы оказались в одной команде после всего. Начнем сначала. Меня зовут Диана Крэмер, а вы, как я полагаю, репортер...
- Ник Рейд, из Манчестера. Вы, конечно, не из здешних мест?
- Я приехала сюда в прошлом году. Сейчас я преподаю в школе в Мунвэле. Пусть вас не смущает мой местный выговор, ведь я уже столько времени общалась с этими ребятами.
- У вас есть сомнения относительно них, не правда ли? Могу я ссылаться на вас ? - Когда она кивнула, он включил диктофон на запись. - Продолжайте...
- Я могу сказать только то, что все это 'действо' кажется мне хорошо организованным только для того, чтобы получить такие отклики, какие хочет получить этот парень Мэнн. Никто в Мунвэле до сей поры и не знал, что он собирается придти к нам в город, насколько мне известно. Если бы и знали, то не стали бы говорить. Но в отеле полно людей, которых он послал сюда раньше себя, а также все эти шатры и палатки вокруг города... Это не выглядит для меня как религиозная миссия, скорее это похоже на кровавое вторжение.
- Я передам это Мэнну... Что-нибудь еще? Вы не желали бы присоединиться ко мне и послушать, что он скажет?
- Конечно, как вам угодно. Может, я смогу вытянуть из него то, что пройдет мимо вас.
Толпа вокруг них рассеивалась. Последователи Мэнна ожидали возле тропинки, чтобы поговорить с горожанами, вселяя уверенность, что никто не проскользнет мимо них без ответа. Одинокая фигура, наблюдавшая за происходящим из-за самого высокого утеса, повернулась и пошла прочь, к пустоши.
- Кто это? - спросил Ник.
- Это, должно быть, Натаниэль Нидэм. Он там живет. Я слышала, что он старожил Мунвэла...
Они прошли через опустевшую котловину к Мэнну.
- Не стесняйтесь рассказывать об этом вашим соседям, - говорил он. - Ибо это одно из дьявольских достижений нашего времени, когда люди стесняются говорить о боге или во всеуслышание заявить, что они верят в Господа. - Хотя его лицо и пылало от возбуждения, он выглядел уставшим и истощенным, особенно когда увидел диктофон Ника. - Вы хотите поговорить со мной?
- Хотел бы, если у вас найдется немного времени. Ник Рейд из 'Манчестера', Новости...
Мэнн нахмурился:
- Новости долетают быстро...
- О том, что вы здесь, вы имеете в виду? Нет, я просто проезжал мимо... Вы не желаете огласки?
- Если верующие в наше дело люди захотят придти и присоединиться к нашему братству, они знают, что будут приняты с распростертыми объятиями. Я не думаю, что должна быть какая-нибудь другая причина, по которой кто-либо пожелает присоединиться к нам, верно? Разве, чтобы мешать деятельности Господа. Но я надеюсь, что вы не пожелаете узнать что-то еще, больше того, что я смогу вам рассказать...
- Извините меня, - сказала Диана. - Но вы, кажется, считаете, что отлично разбираетесь в том, чего хотят люди. Я имею в виду, что ваши люди, черт побери, почти оккупировали город, так что вас хорошо встретят там.
- Я не думаю, что кто-то будет возражать против этого, если это значит, что Господь принят вашими сердцами, не правда ли? И мне кажется, что Он уже обладает большинством людей вашего города. Однако я полагаю, что вы не из этого большинства.
- Я не родилась здесь, вы правы. До сих пор не могу понять, почему вы выбрали именно этот город.
- Потому что я верил в то, что меня примут здесь. Если вы сможете принять это, то я скажу, что Господь велел мне придти сюда, потому что я нужен здесь.
- Но для чего? Остановить их, не дать им проводить обряд, которому уже сотни лет?
- Боюсь, что так, - казалось, что лицо Мэнна устремляется вперед, против ветра, глаза его засверкали. - Это один из древнейших друидических обрядов в Англии, возможно, вы и не знали этого.
- Не знала, но все равно хочу сказать, что это лишь подтверждает мою мысль, что не надо вмешиваться в это. У нас нет традиций, которые старше нас самих, а поэтому не надо завидовать тем, у кого такие традиции есть.
- Бог есть. Завистливый Бог, или вы не слышали об этом?
- Но насколько значительна, на ваш взгляд, эта церемония? Я имею в виду, какое влияние это может оказывать на людей? - вмешался Ник. Мэнн сосредоточил на нем свой, яркий как разряд электрического тока, взгляд.
- В то время, когда практиковались эти друидические обряды, Сатана одержал победу над миром. Говорить о том, что они не имели никакого значения, значит, утверждать, что во тьме никогда не было ничего такого, что могло вселить страх, - только недалекий человек может думать так. Разрешите мне рассказать вам кое о чем. Спустя год после того, как я посвятил свою жизнь Господу, Он направил меня против культа сатанистов в Голливуде, и некоторые из людей, которых я спас тогда, теперь здесь со мной. Господь наделил меня способностью обнаруживать дьявола. Поэтому он и послал меня сюда. - Казалось, он почувствовал, что сказал уже слишком много. - Это все, что я могу вам сказать для записи, - добавил он тихо.
Ник стал задавать ему стандартные вопросы и получил стандартные ответы, которые он и ожидал услышать: Мэнн был против абортов, разводов, порнографии, 'вседозволенности во всех ее формах', выступал за прочные узы брака, послушание властям, возвращение к порядку... Ник попытался вытянуть из него конкретную цель его пребывания в Мунвэле, но Мэнн резко оборвал разговор, понурив голову.
- Теперь мне пора спускаться, - обратился он к двум своим последователям, которые должны были помочь ему добраться до города.
Двое других поймали Ника и Диану на тропинке, чтобы спросить, убедила ли их проповедь Мэнна.
- Я всего лишь журналист, а эта леди разделяет мои взгляды, - сказал Ник, а потом шепнул на ухо Диане. - Надеюсь вы не считаете, что я сказал так, поскольку вы задали многие из моих вопросов?
- А я не должна так считать, верно? - она состроила шутливо-виноватую гримасу. - Чуть не сломала вам руку, а теперь еще отодвинула вас в сторону с вашим интервью. Вы должны были приказать мне заткнуться.
- Никаких дурных предчувствий. Вы направили его как раз в то русло, в которое я не мог его направить; заставили его сказать больше, чем он хотел говорить, я так думаю. Разрешите мне купить вам что-нибудь выпить, чтобы доказать, что у меня нет на вас зуба.
Однако пивная 'Однорукий солдат' была все еще закрыта. Ник попытался найти телефон, чтобы передать репортаж о ракетной базе.
- Вы можете воспользоваться моим телефоном, - сказала Диана.
Она жила в маленьком арендуемом коттедже, ниже городской площади.Белые комнаты источали запах цветов, которые стояли в горшках повсюду на окнах. Он позвонил из прихожей с низким балочным потолком. Позвонив, он присоединился к ней в большой комнате, на стенах которой были развешаны детские рисунки. Она ждала, пока будет готов кофе. Скоро разговор опять перешел на Мэнна.
- Чего я никак не могу понять, - говорила она, - это почему он уверен в том, что, выступая против одной церемонии только из-за ее древности, можно положить конец и другим?
- Я не знаю, это ли он вообще имел в виду?
- А что еще могло иметь для него значение и быть таким важным?
Ник не мог себе представить.
- Слушайте, мне надо идти, - сказал он и записал ей свой телефон на страничке, вырванной из записной книжки. - Если случится что-нибудь такое, о чем, по-вашему, мне следовало бы узнать, позвоните мне, договорились? Когда бы вы ни приехали снова в Манчестер, дайте мне знать, и я закажу для вас ленч...
Когда он вернулся к своей машине, большинство магазинов уже открылось. Ему стало вдруг интересно, сколько на улице города было местных и сколько сторонников Мэнна. Как только он выехал из Мунвэла и стал спускаться ниже пустоши к лесу, вопрос Дианы стал беспокоить его. Он должен был спросить Мэнна, что в той пещере было такого, что принесло его через всю Калифорнию сюда. Ник почувствовал, что что-то помешало ему задать этот вопрос.
Глава 8
Диана проснулась утром в понедельник, думая о друидах. Она наткнулась на материал о них совершенно случайно в библиотеке, где изучала данные о своих предках, живших в районе Пикс. Ее происхождение казалось ей теперь таким понятным, хотя вряд ли остался в живых дед ее матери, шахтер, разбросавший всю свою семью на просторах за пределами Бакстона. Но возможно, думала она теперь, ее чувство сопричастности было всего лишь частичкой мира, который она улавливала на пустошах; впервые она почувствовала какое-то душевное спокойствие, умиротворенность с тех пор, как приехала в Англию, пытаясь смириться со смертью своих родителей.
Их последняя встреча у стойки аэропорта Кеннеди до сих пор стояла у нее перед глазами, словно произошла совсем недавно. Отец, обнимавший ее так, что чувствовался запах от его трубки, табак для которой он всегда покупал недалеко от нью-йоркской Публичной библиотеки; холодные руки матери на ее лице, когда она шептала: 'Не волнуйся'. Диана не понимала тогда, из-за чего она так волновалась. Огни самолета, постепенно теряющиеся в чернеющем небе, разбудили ее часом позже в панике, заставившей ее обратиться к Богу в молитве. Она не обращалась к молитве с детства. Молитве о спасении родителей. Когда она, поддавшись панике, позвонила в аэропорт, служащий сначала заподозрил что-то неладное, потому что голос ее звучал так, словно она заранее знала, что самолет упадет. Вплоть до того момента, пока полиция обстоятельно не допросила ее и ей сказали, что ее родители погибли.
Ей стало интересно, какое отношение Мэнн мог иметь к этому - не такое большое, так как Господь вовремя не отреагировал на ее молитву. Но если он хотел забрать жизни ее родителей, он с таким же успехом мог забрать дюжину других жизней, стоило ему только захотеть. Или для Господа не имели значения отдельно взятые жизни, а только их число, статистика? Все это оправдывалось тем, что Бог мог жить после смерти.
Она пришла к этому заключению, окруженная своим миром на пустоши. Бормотание окружающего мира увядало в звуках ветра в ее ушах; туман был унесен за безмолвные утесы, которым, казалось, не будет конца. Диана словно упивалась безмолвием и одиночеством, она начала ощущать спокойствие, умиротворенность и готовность смириться со всеми своими потерями. Она чувствовала себя словно в конце туннеля, где заканчивалось ее одиночество и что-то новое ждало ее впереди.
Преподавание в Мунвэле и, на тебе, еще какой-то Мэнн с его ненавистью к друидам. По дороге в школу, которая проходила через сверкающие в тумане улицы, переливающиеся всеми цветами радуги, она подумала о том, как много оставили друиды после себя: поцелуи под белыми омелами, рассыпание соли по плечам, горгульи как цивилизованная альтернатива выставлению голов своих врагов над крышами домов; даже то, что период в две недели называли'четырнадцатиночием', так как друиды вели счет времени по ночам, а не по дням. Друиды никогда не делали никаких записей, полагаясь на свою память. Они часто изъяснялись трезвучиями, поскольку число три было их сакральным числом. Самый большой кельтский страх заключался в том, что небо могло упасть вниз и моря могли выплеснуться из своих берегов. К восемнадцатому столетию друиды стали романтическим преданием, мифом, однако реальность заключалась в том, что они казались более дикими, готовыми к самопожертвованию в битве - в этом трудно было убедиться, потому что никаких письменных свидетельств об их религии история не сохранила. Вероятно, пещера тоже была чем-то вроде сакрального места в из религии. Диана все больше приходила к мысли, что Мэнн должен был оставить все это в покое.
Миссис Скрэг ждала ее на школьном дворе, который был необычно переполнен.
- Мой муж желает видеть вас в своем кабинете...
Мистер Скрэг сидел за своим столом, слишком большим для него, и читал памфлет 'Встань во имя Господа', сложив вместе руки. Широкая улыбка словно свела судорогой его лицо между подбородком и кустистыми бровями.
- У вас в классе теперь появились новые ученики, - сказал он. - Гудвин Мэнн обратился к нам с просьбой взять их. Моя жена возьмет девятилетних и десятилетних, я беру самых старших. Я надеюсь, что вы справитесь с ними.
- Нет проблем, - ответила Диана, думая про себя, что этого не может быть, даже когда ее класс выстроился по сигналу пронзительного свистка миссис Скрэг, и она увидела, что их число фактически удвоилось. Все новые ученики выглядели веселыми, свежими и бойкими, хотя некоторые из них и шмыгали носами от холода, который, должно быть, прокрался в их шатры и палатки. Очутившись в своем классе, Диана сказала:
- Я думаю, что теперь вы должны сесть за парты по двое.
Ребята из ее класса подвинулись, шаркая ногами и ворча. Когда они освободили пространство, чтобы могли сесть новенькие, вновь прибывшие продолжали стоять, не шелохнувшись.
- Можем ли мы сначала помолиться? - спросил мальчик с белокурыми волосами и сильным южным акцентом.
- Конечно, если это то, что вы должны делать...
Новые ученики встали на колени и обратили свои взгляды на других, видимо, ожидая от них того же, как показалось Диане. Однако Диана не воспринимала слишком серьезно этот заведенный в школе порядок.
- Всего лишь нагните свои головки, - велела она остальным детям и сама чуть-чуть склонила набок голову.
Наконец новые ученики закончили благодарственную молитву и сели на свои места.
- Давайте начнем с того, что вы познакомитесь друг с другом, - предложила Диана. - Почему бы каждому из вас не представиться и немного не рассказать о себе?!
- Меня зовут Эммануэль, - сказал белокурый мальчик. - Я приехал из Джорджии.Мои отец и дядя работали на ферме, пока не погибли, сражаясь в священной войне против коммунизма.
Два английских мальчика и двое ребят из Калифорнии тоже утверждали, что участвовали в священном походе против коммунизма. Салли вдруг ощетинилась и сказала:
- Мой папа состоит в профсоюзе и он ходит в церковь.
- Вы можете ходить в церковь, но вы уже выбросили Господа из своего сердца, - ответил Эммануэль. - Мы помолимся за него и за тебя, чтобы Господь вывел вас на верный путь.
Салли показала ему язык и наморщила нос, чтобы поправить сползающие с носа очки.
- Моя мамочка говорит, что если и возникнет другая война, это будет последняя война, - сказала Джейн. - Потому что бомбы убьют всех.
- Ты не должна больше заботиться об этом, так как Господь будет твоим лучшим другом, - сказала девочка-валлийка. - Но если он не твой друг, ты отправишься прямиком в преисподнюю, когда умрешь.
- Не отправлюсь. Ты ничего не знаешь об этом. Моя лучшая подруга - Салли. - Джейн поймала между партами руку Салли, и та сказала вызывающе:
- Я тоже очень люблю Джейн!
- Девочки не должны любить девочек, а мальчики не должны любить мальчиков, - возразила соседка Джейн по парте. - Так говорит Гудвин Мэнн. Вы должны отдавать всю свою любовь Господу.
- Если ты решила принять участие в споре, я думаю, тебе лучше встать и назвать себя, - сказала Диана, сдерживая растущее раздражение и напоминая себе о том, что не их вина, что они рассуждают не как нормальные дети их возраста и так нетерпимы; это был метод их воспитания.
- Теперь я хотела бы услышать, как новые ребята читают, а другие смогут увидеть, как много вы в состоянии прочесть сами.
Она прослушала уже двух чтецов, когда соседка Томаса по парте громко сказала:
- Ты не должен говорить так.Сейчас же скажи мисс Крэмер ту гадость, которую ты говорил!
- Не здесь, Томас, ладно? Мы ведь не хотим никого оскорбить, когда нет причин для этого.
- Я прощаю тебя и буду молиться за тебя, - сказала соседка Томаса по парте, и у Дианы возникло неловкое ощущение того, что эти слова были обращены не только к Томасу, но и к ней.
Так началось утро. Новые дети не столько рассказывали сказки, сколько добивались от своих соседей признания всех своих грехов, которые те когда-либо совершили, вплоть до самых незначительных. Во время обеда Диана вышла на школьный двор, надеясь, что новенькие перестанут быть такими пуританами, когда включатся в игру.
Радио передавало диско-музыку, в которой вместо лирического текста, как предполагала вначале Диана, все повторялись и повторялись слова: 'Под этим утесом я должен построить свою церковь'. Некоторые из мунвэловских ребят начали с энтузиазмом танцевать, но владелец приемника выключил его.
- Вы не должны так танцевать, - упрекнул он их.
Некоторые из класса Дианы учили новичков играть в'Гари-в-яме'.Девочку-валлийку, Мэри, выбрали находиться в 'яме'; ей завязали глаза, и она должна была выхватывать 'жертву', находясь в кругу, которым была обведена ее 'яма', удерживая ее руками. Если она угадывала свою 'жертву', этот ребенок должен был присоединиться к ней в 'яме', ему также завязывали глаза, потом процесс повторялся до тех пор, пока круг не заполнялся 'жертвами' полностью. Но не успела игра начаться, Мэри стащила повязку и спросила:
- А кого я должна изображать в 'яме'?
- Великана, который живет на самом дне колодца, - ответил Томас.
- Он хотел сказать, на дне пещеры, - нетерпеливо возразил Рони. - Мы выкололи тебе глаза и швырнули туда, в пещеру.
- Нет, мы отрубили тебе руки и ноги и вкатили тебя туда, - дополнил Томас со смаком.
Мэри выглядела так, словно собиралась броситься наутек. Диана утихомирила Салли и Джейн, которые держались за руки и слишком громко рассказывали друг другу свои секреты, и захотела вмешаться, но мальчик с портативным радиоприемником уже опередил ее.
- Что случилось, Мэри? - стал допытываться он.
- Они хотят, чтобы я изображала того, кто живет на дне пещеры, Даниэль.
- Никто из вас не должен играть в эту игру. Разве вы не знаете, кто он? Он - дьявол, ожидающий вас там, внизу. Он придет за вами, если вы не будете молиться Господу и не убедите своих близких в необходимости этого.
Неожиданно над городом показалось облако, закрыв солнце. Его тень быстро накрыла коттеджи и нахлынула на школьный двор, вызвав у всех внезапный, каменный ужас.
- Он не дьявол, он великан, - ответил Томас. - Что бы то ни было, оно выйдет и достанет вас первым в ваших шатрах и палатках там, наверху. Он схватит вас всех и загонит внутрь, заставит вас замолчать или сделать что-нибудь еще, а потом вы должны будете вечно пресмыкаться перед ним.
Тут в первый раз заговорил Эндрю, запинаясь от волнения:
- Он не может быть дьяволом, потому что пещера - святое место.Мой дед говорил, что они сбросили великана туда, потому что это было святое место, и он не мог оттуда выползти.
- Твой дед говорил неправду, - сказала Мэри с резким валлийским акцентом. - Ты должен слушать, что говорит Гудвин Мэнн. Он говорит от имени Господа... Он говорит голосом божьим...
- Что же он тогда, - спросил Эндрю. - Телефон?
'Молодец,' - подумала Диана, и вдруг увидела в дверях школы мистера Скрэга.
- Ладно, дети, не воспринимайте эту игру слишком серьезно, в конце концов, это действительно лишь игра, - сказала она, удостоившись презрительного взгляда Даниэля. В какой-то момент ей захотелось даже отхлестать его по щекам и она была сильно шокирована возникшим в ней чувством, когда свисток нарушил ход ее мыслей. Как только установилась тишина, мистер Скрэг спросил холодно:
- Кто-нибудь из вас, кто не проживает в лагере на пустоши, был сегодня там? - Его взгляд заскользил по лицам мунвэловских ребят, отыскивая либо опущенное лицо, либо виноватый взгляд, хотя бы намек на вину. - Если кто-нибудь и побывал, я все равно узнаю об этом, поверьте мне. Мне только что сообщили, что кто-то пробил оградительную стену перед пещерой. Это можно расценить как попытку прогнать наших друзей из города, но я предупреждаю, что для вас было бы лучше, чтобы в будущем таких инцидентов не повторилось, или, Бог мне свидетель, я не успокоюсь, пока не найду преступников и не накажу их должным образом.
Закончив свирепо сверкать глазами, он повернулся и гордо прошествовал обратно в здание школы.
- Я хотел сказать вам, почему они не были правы, сбросив дьявола вниз, в пещеру, - сказал Даниэль, уводя Мэри прочь. - Но сейчас, я думаю, вместо этого нам лучше помолиться за вас за всех вместо этого.
Он и его друзья стали молиться, в это время Томас и его компания шумно играли, хотя недостаточно громко, чтобы заглушить молящихся.
Новые дети словно чувствовали, что Диана была не на их стороне. В течение всего полудня она ловила их неодобрительные взгляды. Один раз, когда мел сломался на шероховатой доске, и она прошептала: 'Черт побери!' - то сзади на ее спину подобно волне нахлынуло неодобрение. Могло ли это неодобрение как-то помешать проведению очередной цветочной церемонии у пещеры во время праздника Середины Лета, и если могло, то какое значение имело бы это? Конечно, во время праздника проводилось очень многое: публичные костры, танцы ряженых на улице. Последнее празднество отмечалось в качестве баптистского дня Святого Джона. Конечно, Мэнн не будет терпеть все эти средневековые обычаи, криво усмехнулась она, задохнувшись от угрозы новой волны неодобрения в классной комнате.
Она еще никогда так остро не чувствовала необходимости уроков разрядки и развлечений, которые каждый понедельник вечером организовывала Хелен из почтового отделения. Гуляя вдоль по Хай-стрит, когда туман начинал спадать, она проходила мимо пар, которых не узнавала, возможно, сторонников общины Мэнна. Тревожная мысль зашевелилась у нее в сознании: что-то зловещее появилось теперь в городской дороге. Прежде чем она сумела уловить это, она увидела Хелен, прикреплявшую объявление к входной двери актового зала.
- Что случилось, Хелен? - спросила удивленная Диана.
- Ничего. Все прекрасно, не может быть лучше, - круглое лицо Хелен, которая всегда пользовалась косметикой, теперь было словно отдраено щеткой. - Но я решила бросить занятия йогой и надеюсь, что мне удастся убедить тебя сделать то же самое. Ты не будешь уже нуждаться в этом, когда впустишь Господа в свою жизнь...
Глава 9
Джеральдина посадила последний цветок из тех, которые она высаживала по всему периметру ограждения ракетной базы, когда полиция начала оттеснять всех назад.
- Уходите сами, мадам, - сказал вежливый констебль. - Вы же знаете, что это собственность правительства. Я надеюсь, что у вас помимо цветов есть другие средства в запасе, чтобы встретить врага.
- Что именно вы имеете в виду?
Он бросил на нее проницательный взгляд.
- Я думаю, вы наверняка знаете тех, кто желает сделать весь мир коммунистическим. Вы хотели бы, чтобы и ваши дети выросли под коммунистическим гнетом?
- У нас нет детей, - раздраженно ответил Джереми. - Единственного, которого могли бы иметь, мы потеряли. Возможно, нам надо отблагодарить за это ядерное лобби. С тех пор, как они стали проводить эти сраные испытания бомб, количество выкидышей у женщин намного возросло.
- Сделайте подарок леди, сэр, если не возражаете. Уйдите сейчас сами, без принуждения, здесь есть крутые парни.
Его глаза были менее настойчивы, чем его слова.Казалось, он неожиданно погрузнел и обмяк
- Все в порядке, Джереми, - прошептала Джеральдина, подумав о том, что подобные столкновения были причиной того, что большинство ракетных баз пикетировались, в основном, женщинами.
- В любом случае, мы должны уже собираться. Здесь проверены уже все стволы.
Они направились по грязной, истоптанной траве долины к своему фургону.Машина од-иннадцатилетней давности лишь закашляла и зачихала, когда Джереми попытался завести ее, однако Джеральдине удалось сделать это с первого раза. Джереми вскинул обе руки вверх:
- Это лишь показывает, на многое ли я гожусь...
- Ты очень много для меня значишь, Джереми... Честно, у меня все в порядке.
Полицейский не потревожил ее чувства, хотя день рождения Джонатана должен был быть уже через несколько недель. Это был бы скорее всего Эндрю, она не была убеждена в этом, но точно не Джонатан. Она вела машину через горы над вересковыми пустошами. Как только фургон был припаркован у дома, она заглянула к Бевэнам.
- Заходи, что ли, - сказал рассеянно Брайан, двигая челюстью, пока вел Джеральдину в кухню, где готовился ужин. Сушеные бобы и сосиски шипели на сковороде, сырые чипсы чернели под грилем. Над грилем висел новый плакат, гласивший: 'Бог живет здесь'.
- Не думай, что я часто это делаю, - сказал он, словно оправдываясь. - Только когда она помогает в магазине Гудвина Мэнна, мне приходится закрываться с полдня.
В магазине Гудвина Мэнна продавались плакаты, Библии, памфлеты, на обложках которых были изображены улыбающиеся и сияющие люди, словно в жизни они никогда не делали ничего дурного.
- Позвольте мне тогда спасти ваш ужин, - смеясь, сказала Джеральдина. - Ничего нельзя доверять мужчине, кроме открывания консервов и размороженных пакетов.
- Джун всегда готовит такой ужин.
- Хорошо, я надеюсь, что и Эндрю это понравится, - быстро сказала Джеральдина, вынимая чипсы из гриля. - Как у него идут дела? Что им сделано для шоу Господа?
- Ему еще рано принимать участие в таких вещах.
- У нас появились некоторые новые детские книжки, если он захочет выбрать себе что-нибудь.
- Если вы опять собираетесь дарить ему книги, которые продаете, вы не сможете мне помешать остановить вас, - он, казалось, придвинулся к ней слишком близко в маленькой, душной и задымленной кухне. Повернувшись, он пробормотал: - Мы действительно весьма вам признательны. Я знаю, что вы уделяете ему больше времени, чем мы, проявляете по отношению к нему больше терпения и нежности.Возможно, теперь наша жизнь изменится...
Эндрю играл на ступеньках в солдатиков. Он отломал пластмассовый ствол от пушки для противовоздушной обороны и теперь выставил вперед подбородок, как отец, чтобы не заплакать. Он оживился, когда увидел Джеральдину.
- Хочешь посмотреть, что у меня здесь?
- Что с тобой случилось? - спросил Брайан. - Или ты хочешь чтобы Джеральдина подумала, что мы совсем не занимаемся твоим воспитанием и не учим тебя говорить правильно? 'Посмотреть, что у меня здесь', - передразнил он идиотским голосом. - Джеральдина хотела бы дать тебе книжку для чтения. Я не стану на нее сердиться, если она даст тебе книжку для самых маленьких детей.
- Мы найдем для тебя что-нибудь, и ты сможешь показать своим родителям, как хорошо ты умеешь читать, - сказала Джеральдина, когда привела Эндрю в книжный магазин, где Джереми вскрывал новые книжные упаковки ножом Стэнли.
- Я думаю, тебе очень хочется, чтобы они увидели твою школьную работу...
- Они сказали, что не смогут ее увидеть.
Джеральдине показалось, что она неправильно поняла или ослышалась.
- Они же должны встретиться с мисс Крэмер на следующей неделе, не так ли?
- Моя мама должна будет в это время пойти в магазин Гудвина Мэнна, чтобы молиться с ними, а у отца будут дела по дому...
Джеральдина стала показывать книги, потому что не знала, что и сказать, не могла доверить словам то, что хотела выразить. Когда он выбрал 'Книгу джунглей', какой-то внутренний импульс заставил ее последовать за ним к следующей двери. Джун уже ждала его на садовой тропинке.
- Спасибо, что проводила его домой, Джеральдина. Только небесам известно, что он еще мог бы потом натворить.
- Не нужно утрировать, Джун.Диана Крэмер интересовалась, будешь ли ты на'открытой ночи'.
- Я хотела бы пойти, но мы должны будем пойти на встречу верующих и не можем оставить мальчика дома одного.
- Мы с Джереми можем посидеть с ним, если ты хочешь. Если не... - сказала она, желая пристыдить Джун. - Тебе все-таки лучше было бы сходить в школу, и мы на твоем месте пошли бы...
Брайан встал у входной двери.
- Пожалуй, почему бы и нет? Вы должны знать его учителя лучше нас...
Он взглянул на обеих смущенно и с выражением стыда на лице, но Джеральдину меньше всего интересовало его мнение.
- Я думаю, - покачав головой, сказала она, - вы должны позволить Эндрю самому решить, к кому он хочет пойти.
Эндрю уставился на свои сбитые ботинки.
- Ты что, язык проглотил? - цыкнула на него Джун, и он поднял глаза на Джеральдину.
- Ты и Джереми, - сказал он тихо.
- Тогда все улажено, - сказала Джун с нотками горечи и триумфа в голосе одновременно. Джеральдина уже готовилась было возразить, что ничего страшного не случилось, что это ничего не значит, когда сигнализация в книжном магазине пронзительно зазвенела...
Она не могла себе представить причину шума. Она добежала до магазина, когда Джереми уже выключил сигнализацию.
- Я позвоню Эддингсам, - сказала она ему, стремясь подавить некоторое раздражение.
Эддингса не было дома.
- Я скажу ему, что вы звонили, - ответила его жена Гизел.
- Что, кому-то еще он нужен больше, чем нам?
- Можно сказать и так. Он навещает своих соседей в интересах Гудвина Мэнна.
- Боюсь, что молитва не поможет исправить нашу сигнализацию.
- Вы уверены? Может, вам стоило бы попытаться, пока вы ждете его?!
Джеральдина состроила самую ужасную гримасу, на которую только была способна, телефонной трубке и бросила ее на рычаг.
- Когда он помолится и закончит божественную работу, он вернется к себе домой, - сказала она Джереми.
- Жаль, что мы не можем попросить Господа гарантировать качество работы Бенедикта... Но что могут подумать о нас Бевэны? Пожалуйста, в следующий раз постарайся держать себя в руках!
- Я и не теряю контроля над собой. Почему я должна потерять контроль? Нет причин для этого, разве что только люди.
Она закрыла глаза, заскрежетала зубами и зарычала, почти завизжала, а потом рассказала ему, что случилось. Он, казалось, не знал, что можно было сделать еще помимо того, что она сделала: что бы они ни предпринимали, Эндрю все равно будет в проигрыше. Они говорили об этом на протяжении всего ужина, хотя Джеральдина и пыталась спорить и возражать самой себе. Наконец она позволила себе сказать:
- Я не могу думать об этом.
- Может быть нам следует пойти и выпить чего-нибудь или прогуляться, или сделать что-нибудь еще?
- Мы не можем, а вдруг придет Эддингс.
- Поступай, как знаешь. У тебя был сегодня плохой день во всех отношениях. Я закончу проверять счета и, возможно, догоню тебя позднее.
Уличные фонари отражались на столе. Зазубренное лезвие пустоши тлело под тускнеющим пурпурным небом. Джеральдина быстро продвигалась по тропинке, пытаясь стряхнуть с себя растущий страх. Как ей заставить Бевэнов поступать правильно в отношении Эндрю? Ведь все-таки он находится под их опекой, а не под ее. Он не был ее ребенком. Он не был Джонатаном
Джонатан был в безопасности, где бы он сейчас ни находился. Так она говорила себе, находясь в том ужасном госпитале с белым кафелем в Шеффилде: Джонатан был жив, жил где-то, рос. Ей не нужно было видеть его, хотя иногда она видела, в своих сновидениях. Она хотела бы поделиться этим с Джереми, но когда один единственный раз она попыталась сделать это, он поднял ее на смех, пробовал отшутиться. Джонатану, казалось, вначале что-то угрожало, он находился в опасности, которая теперь была уничтожена, и поэтому она никогда больше не упоминала его имени в разговорах с Джереми. Она смогла обезопасить его жизнь. Но был еще Эндрю, который жил в реальном мире и должен был справиться со всем, что его окружало, что могло бы причинить ему вред.
Она вступила на пустошь и пошла по тропинке, которая отсвечивала зеленью в наступавших сумерках. Страх, исходящий от известняковых утесов, просачивался внутрь словно туман сквозь траву. Она пошла быстрее, подгоняя себя и удивляясь, почему страх должен заставлять ее нервничать. Она была уже на голом склоне над пещерой, когда очнулась и вспомнила об этом, задрожав всем телом.
Вернувшись домой из госпиталя, она заставила себя тогда избавиться раз и навсегда от одежды Джонатана. Она открыла комод в комнате, которая должна была стать детской, влезла туда, чтобы достать груду детской одежды, которая казалась ей холодной как лед, и стала ее до боли в зубах засовывать в мешок. Она могла почувствовать кончики своих пальцев, сжавшихся от холода, когда задрожала всем телом. Она оставалась там, не в силах уйти прочь и оторваться от его одежды, пока Джереми не обнаружил ее. Позднее, когда он уже избавился от одежды, она поняла, что он ничего странного в этих одеждах не чувствует, вообще не чувствует никакого чрезмерного холода, исходившего от них.
Полная луна распространяла радужный ореол над облаками на горизонте. Вновь появилась тропинка в страну пустошей, возникшая под небом в лунном свете. Небо сделалось почти черным. Шатры и палатки на самом высоком склоне стали похожи на застывшие куски льда. Она не знала тогда, что значил холод, и не знала этого сейчас. Конечно, там, где бы сейчас Джонатан ни находился, не должно быть так холодно, однако ей не захотелось оставаться наедине с этой мыслью здесь наверху, особенно когда лунный свет делал пейзаж еще безжизненней и холодней. Она поспешила быстрее пройти мимо пещеры, взяв курс на тропинку, ведущую вниз к дальнему концу Мунвэла, но споткнулась обо что-то в том месте, где уже не было известняковой стены вокруг пещеры.
В лунном свете пещера выглядела даже глубже. Даже стоя на краю каменной ограды, она все равно почувствовала себя слишком близко к зияющей тьме. Она отпрянула назад, и кусок камня вылетел у нее из-под ног, скатившись вниз за ограждение. Безо всякой причины она вся сжалась, ее охватил страх, что этот камень мог упасть в пещеру. Она побежала по тропинке, часто спотыкаясь, почти падая.
Лунный свет окутал город под ней, отражаясь на крышах коттеджей пятнами уличных фонарей. Он следовал за ней, когда она вышла на городскую окраину к церкви. Он осветил три лица в узком окошке из цветного стекла, заставив их поворачиваться на единственной шее. Среди новых надгробий под дубами одно было ярче других. В лунном свете казалось, что оно почти горит.
Лунный свет скопился в церковном дворе, когда она дошла до тротуара. Столбики теней тянулись вдоль посеребренной светом травы, проецируясь в конце на церковную стену. Джеральдина всматривалась в темноту вдоль дороги, когда пересекла мостовую, ограничивающую церковный двор. Она все еще не могла разглядеть имени на светящемся могильнике, не могла определить, что за камень мог давать такой яркий свет. Она быстро приблизилась к церковной ограде и подняла щеколду железной калитки.
Вероятно, калитка была недавно смазана, потому что она не издала ни звука. Возможно, ее стремление прочитать надпись на светящемся камне в тени дуба было скрыто от ее понимания и побороло другие чувства, потому что, когда она вступила на дорожку из гравия, освещенную лунным светом, она даже не чувствовала своих шагов. Свет, который казался замороженным в каменном спокойствии, заставил ее задрожать. Она сошла с тропинки и стала пробираться между рядами замшелых надгробий, ее ноги заскользили по могильным холмикам, напоминавшим ей постели. Она была уже достаточно близко, чтобы прочитать надпись на могильнике теперь, то немногое, что было там, и ее ноги неожиданно задрожали. Она попыталась удержаться, ухватившись за надгробие, которое крошилось у нее под пальцами. Когда она упала на колени перед светящимся камнем, сверкающим еще сильнее, чем камни по другую сторону от него, казалось, что это должно было остановить ее дрожь как ничто другое, однако она продолжала трепетать, словно не в силах была остановиться. Одна только дата на безупречно чистом надгробии - 11 лет назад, и одно только имя - ДЖОНАТАН.
Глава 10
- Я надеюсь, что увижу вас в пивной сегодня вечером, миссис Вейнрайт... Фэб...
Если бы он назвал ее просто миссис Вейнрайт, подумал Джасти, она наверняка попросила бы назвать ее Фэб. Он точно знал, что ей скажет, пока не повернул за угол по направлению к Черч-роу, сильно дернув себя за воротник так, что пуговица, треснув, полетела на дорогу прямо под колеса почтового фургона.Миссис Вейнрайт, решил он для себя. И теперь ему оставалось только пройти вдоль Роман-роу; снять щеколду с ее блестящей зеленоватой деревянной калитки; пройти вдоль шпалер цветущих виноградных лоз и поторопиться по гравийной дорожке по мере того, как сторожевая собака давала ей знать, что кто-то приближается; поднять руку к дверному звонку; глубоко вздохнуть, задержать воздух в легких до тех пор, пока она не откроет дверь, и потом, выпустив его, сразу же заговорить. Он уже вдохнул, когда понял, что забыл вытащить журнал, который намеревался вручить. Он стал вытаскивать его с такой поспешностью, что рассыпал половину содержимого своей почтовой сумки на ступеньки у входной двери, и в этот момент она открыла дверь.
Ползая на коленях, он думал о том, как он выглядит: деревенский парень, коленопреклоненный перед своей дамой сердца, которую он любил, даже как следует не зная, кто она такая. Когда она опустилась на корточки помочь ему, ее платье задралось на полных бедрах, и он это увидел боковым зрением. Он отлично знал, какими духами она пользуется: они пахли так же остро, как вереск на пустоши. Он видел ее светлые обнаженные веснушчатые руки, обнаженный участок над изгибами ее больших грудей, глубоко посаженные карие глаза, маленький нос, ярко-розовые губы, белокурые волосы, завязанные конским хвостом, которые свисали вниз по ее спине. Ее мягкие, теплые руки дотрагивались до него, когда она передавала ему письма.
- Огромное спасибо, - пробормотал он и вскочил на ноги как можно быстрее, только сейчас осознав, что выглядел так, словно смотрел снизу ей под юбку.
Она поднялась с грацией, что одновременно озадачило и тронуло его.
- Можно рассортировать письма на моем столе ...
Большая комната была такой же опрятной и чистой, как и его собственная комната, комната одинокого человека. Очертания ископаемых окаменелостей отпечатались кое-где на камнях, из которых был сложен камин, сделанный ее собственными руками. Джасти вывалил письма на тканную скатерть и бросил взгляд на фотографию ее бывшего мужа - длинное лицо, разделенное усами на две части, - и на фотографию самой Фэб, крошечной и почти незаметной, во время прошлогодней церемонии украшения пещеры, на цветочную композицию, изображавшую одетого в золото мужчину с нимбом, напоминавшим солнце, который окружал его голову, и размахивающего мечом.
- Ты еще занимаешься этим, верно? - он вдруг представил ее обнаженной и поэтому теперь не знал, куда девать глаза.
- Не беспокойся, я знаю, что ты имеешь в виду, - засмеялась она и потом сразу стала серьезной. - Некоторые из тех, кто обычно помогал мне в этом, теперь начали придумывать всевозможные отговорки и извинения. Я надеюсь, что этого вполне достаточно. Мне не хочется думать о том, что судьба нашего города, его традиции зависят теперь от тех, кто никогда не видел церемонии.
- Точно, - проговорил он, думая о том, что надо попросить ее сейчас. Его голос был громким и шумным, словно на нем снова были наушники. Но рот у него казалось был склеен каким-то суперклеем, а умелые руки успели рассортировать все письма, прежде чем он смог что-либо выговорить. Он задержал дыхание и услышал то единственное, что оказался способен произнести его язык:
- Спасибо тебе за помощь...
Он неуклюже заковылял к двери, желая лишь уйти отсюда, когда она сказала:
- У тебя была какая-либо иная причина, чтобы позвонить мне, кроме как разгрузиться на ступеньках у моей двери?
- Извини, я как раз думал об этом все это время, - он протянул ей журнал и вдруг вспомнил, что ее муж работал санитаром в мужском отделении и был убит почти два года назад, когда съехал с дороги в гущу окутывавшего район Пикс тумана.
- Я не думаю, что ты умрешь от чтения этого, - сказал он и ему сразу же захотелось спрятать голову в почтовую сумку. Она одновременно улыбнулась и нахмурилась, когда зазвенел звонок.
Он последовал за ней, когда она открыла дверь двум женщинам с сияющими открытыми лицами, за плечами у которых висели ранцы, набитые всевозможными памфлетами и книгами.
- Пустите ли вы Господа в ваш дом? - спросила одна.
Джасти проскользнул мимо них со словами:
- Я ухожу, и теперь здесь станет для него больше места.
- Вы тоже должны меня извинить, но, боюсь, что нет, - обратилась Фэб к женщинам. Как только она закрыла за ними дверь, она крикнула вслед уходившему Джасти:
- Я с удовольствием приду в паб на твое шоу, Джасти!
Он пришел в такой восторг, что почти сразу же направился домой, не закончив работу. Он разнес некоторые из оставшихся у него писем по ближайшим домам, потом двинулся к своему дому, который располагался между Хай-стрит и крутым спуском к пустоши. Там повалился на кушетку и стал смотреть по телевизору, как Стэн Лорел поджег дом Харди, когда пытался помочь тому убраться в доме после веселой вечеринки. Это его несколько успокоило, потому что он понял, что бывают люди и более бестактные, нежели он.
Позднее он принес домой рыбу и чипсы из магазина на Хай-стрит, потом направился через темнеющие улицы города по направлению к 'Однорукому солдату'. Паб был переполнен, лица за низкими дубовыми стойками были по большей части незнакомы ему;многие специально приезжали на такие народные вечера как сегодня или когда Эрик, владелец пивной, крутил фильм по видео. В углу, увешанном лошадиной упряжью, Джасти заметил продюсеров с радиостанции Шеффилда.Энтони, который полагал, что его не стоит записывать, покачивал головой на жилистой шее, откинув назад седые волосы. У Джасти не было времени, чтобы поговорить с ним сейчас, хотя он и чувствовал необходимость сделать это: он всегда приходил с небольшим запасом времени, чтобы набраться уверенности в себе перед выступлением. Но когда Эрик купил ему пинту эля и призвал всех занять места с криком: 'Леди и джентльмены, займите свои места, начинаем шоу 'Подарок Джасти', - Фэб еще не появилась.
Джасти протиснулся между столами, мелкими глотками опустошая содержимое кружки, чтобы не расплескать, и вскарабкался на импровизированную сцену. В конце концов, он хотел показать этому Энтони с шеффилдского радио, что он настоящий комедиант. Он обнаружил это однажды, когда беседовал с Эриком о своей обычной рабочей неделе с таким энтузиазмом, что они не заметили посторонних слушателей, пока те не поприветствовали его аплодисментами и не угостили всевозможными напитками. Он не мог больше ждать Фэб, шоу должно было начаться.
- Привет, это я, - сказал он, усаживаясь на стул прямо в центре пустой сцены. - Джасти по имени, Джасти по природе!
Маленькая женщина за столом у окна хрипло засмеялась.
- Джасти, дорогуша, означает потешный, - сказал он, обращаясь к ней, вызвав этой репликой лишь сдержанный смех.
Он стал искать глазами кого-нибудь еще, с кем можно было поболтать, разыгрывая свои сценки.Заставь одного смеяться, верил он, и ты заработаешь себе благодарного слушателя, кто бы заразил бы всех своим смехом. В этот момент дверь открылась и вошла Фэб.
Она казалась запыхавшейся после быстрой ходьбы. Возможно, она бежала, боясь опоздать на его шоу. Она одарила его мимолетной извиняющейся улыбкой, от которой он сразу почувствовал себя намного выше и уверенней.
- Я доставляю в Мунвэл письма, в то время как Фэб Вейнрайт доставляет сюда детей . Счастье, что нет другого пути, иначе я мог бы оказаться гражданином второго сорта...
Это вызвало очередной сдержанный смех. Все, чего он был удостоен от радиопродюсеров, - это было лишь незначительное движение губ в жалком подобии улыбки. Подошло время преподнести им что-нибудь поострее.
- Вещи могут изменяться теперь, когда в город пришла Миссия Мунвэла. Я думаю, что в скором времени, мы будем опускать друг другу в почтовые ящики письма-послания. Нет, не такие послания, как те, что вы делаете, когда выходите из пивной...
Отец О'Коннел, сидевший рядом с Дианой Крэмер, засмеялся над этим, то же сделали и радиопродюсеры.
- Я слышал, что Гудвину Мэнну понадобился отдых в своей комнате в отеле после того, как он говорил перед нами в Мунвэле, - продолжал Джасти с невинным взглядом. - Но не говорите никому, ладно? Возможно, головная боль у него возникла из-за того, что он постоянно прислушивается к божественному голосу. Милая работенка, которой мне ни разу не случалось заниматься. Когда же мне случалось столкнуться с этим, я слышал голос, говорящий: 'Пристегни ремни...' или 'Какого цвета у тебя нижнее белье? '
Он дотянулся до кружки, но тут рука его повисла в воздухе. Смех, который по его расчетам должен был разразиться в воздухе, его шутка вновь не вызвала, лишь несколько запоздалых смешков, которые прозвучали скорее поощрительно, нежели спонтанно. Сделав быстрый глоток эля, он увидел мясника, который опирался на стойку бара и пристально, без всяких эмоций, смотрел на Джасти, словно желал несколько изменить тематику его юмористического шоу. Не могло быть, чтобы мясник был слишком скептически настроен к шуткам.
- Теперь это выглядит так, словно в комнате мистера Мэнна стало слишком тесно, - сказал Джасти. - Поэтому он и посылает людей, чтобы они ходили по городу и просили, не пустит ли кто-нибудь Господа в свой дом, а то ему тесно.
Когда Стив, другой парень с радио Шеффилд, засмеялся на эту остроту, головы повернулись посмотреть на него. Как бы то ни было, кругом царила мертвая тишина, хотя, конечно, это не должно было производить такое болезненное ощущение, как воспринимал это Джасти. Он был на пределе, казалось еще немного и он потеряет контроль над собой, понимая, что безвозвратно теряет аудиторию. Глум и Деспонденси, на помощь, подумал он с отчаянием, выкидывая свой последний козырь для спасения шоу.
- Эй, вставай, мистер Глум, они хотят, чтобы вы разрешили Господу войти в ваш дом! - Скажите им, что мы не берем квартирантов, мистер Деспонденси. - Они говорят, что мы не можем прогнать Его, ибо он слишком велик... - Великий сгусток энергии, вы знаете, что это означает, не правда ли? Каждую ночь булки и рыбка к чаю...
Никто не рассмеялся. Джасти обнаружил, что смотрит на женщину, которую никогда раньше не видел, отчаянно желая хотя бы слабой улыбки. Она неприязненно посмотрела на него, задавая немой вопрос о том, как долго она должна еще ждать следующего номера программы. Ответ на этот вопрос показался ему спасением в последнюю минуту.
- Во всяком случае, на сегодня довольно с меня и с фирмы 'Глум и Деспонденси', - сказал он, заикаясь. - Подошло время послушать музыку в исполнении нашего собственного Билли Белла!
Очень многие посмотрели на него, думая, что он вновь пытался сострить и придумать новую сценку. Но нет, он отлично осознавал смысл того, что им было сказано. Это эхом отдалось в его невидимых наушниках. Он слез со сцены и на заплетающихся ногах направился в темный угол, чтобы дать лицу остыть. Бородатый Билли, сын владелицы почтового отделения, уже поднял свою гитару над головой, чтобы протиснуться к сцене, когда молодая женщина поднялась со своего места и преградила ему дорогу.
- Могу ли я рассказать занятную шутку?
Билли замешкался.
- Давай! - раздались голоса кругом.
Она была довольно худой, но у нее было свежее юное лицо, обрамленное волосами, заплетенными в косичку, и улыбка, которая словно говорила, что за шуткой дело не станет. Люди непринужденно ожидали, пока она не уселась на самом краю сцены.
- Жил-был такой ирландец по имени Симон О'Сайрен, - начала она и захихикала. - Однажды он обнаруживает, что ему нечего делать, поскольку он не работает во время летнего отпуска. Ну что ж, сказал он тогда себе, я счастлив: я потрачу все свои сбережения, чтобы провести отпуск за границей вместо того, чтобы бездумно сидеть и плевать в потолок, изнывая от безделья. Так он очутился летом в Израиле, и однажды решил поехать в Иерусалим, так как слышал, что там должно было состояться шествие. Итак, он стоит в толпе, одинокий и никому незнакомый человек, и дожидается, когда пройдет шествие. Вот тут-то карманный вор и крадет все его деньги, пока он отвлечен чем-то. И Симон сказал себе: 'Боже, что же это такое? Ведь если бы этого не случилось, я готов был уже поклясться себе, что это был самый счастливый день в моей жизни...'
Джасти был совсем озадачен и сбит с толку.Он не только не видел ничего смешного в этой истории, особенно с грубым ирландским акцентом ее рассказчицы, но и считал, что она сама убивала смысл своей шутки, постоянно заливаясь хохотом над ее продолжением. Однако все вокруг теперь заулыбались, а некоторые засмеялись открыто, как только она сказала:
- Так он осматривался в поисках полицейских, когда услышал звуки приближающегося шествия. Тогда он сказал себе: он приехал сюда ради того, чтобы посмотреть на шествие, таким образом он сможет возместить ценность украденных денег. В тот момент, когда уже показалась приближающаяся процессия, он вдруг видит шестипенсовик, лежащий на середине дороги. Тогда он выходит на дорогу и уже почти нагибается, чтобы схватить монету, но в это время подходит процессия, и ему что-то надевают на спину. В следующий момент он говорит: 'Все, что я совершил, - это нагнулся за этой монетой, потому что я чувствовал себя счастливым, а кто-то окрестил мне спину'. Но Иисус отвечает тогда ему: 'Хочешь услышать еще одну хорошую новость? Это действительно твой самый счастливый день'.
Джасти широко разинул рот не столько из-за ее 'шутки', сколько из-за смеха и аплодисментов, которыми приветствовали кульминационную фразу. Только теперь он заметил, что многие люди в пивной пили некрепкие напитки, и начал понимать, что видел многих из этих людей на сборище у Мэнна, в хоре. Он должен сообщить об этом продюсерам из Шеффилда, но прежде чем ему удалось пробраться к ним, они боком вышли из пивной.
Джасти поплелся обратно в свой угол. Они даже не дали ему шанса оправдаться. Молодая женщина рассказывала анекдоты о Фоме Неверующем и Дне Пятидесятницы, чем увеличивала число аплодисментов. Закончив рассказывать истории, она сказала:
- Желаете ли вы еще послушать историю?
- Я думаю, что всем нам не помешало бы немного музыки, - возразил владелец пивной, явно недовольный развитием событий этого вечера. Билли Белл уже подхватил свою гитару, когда голос в глубине бара сказал:
- Есть древняя баллада, которую я хотел бы вам напомнить перед праздником Середины Лета...
Это был Натаниэль Нидэм, старожил Мунвэла, который жил в доме на вересковых пустошах. Хотя люди и утверждали, что ему было больше ста лет, он на многое еще был способен. Он поднял свое длинное, сморщенное лицо к дубовым перекладинам, его белые волосы рассыпались по воротнику, и он начал петь сильным, чистым, но немного гнусавым голосом:
Три смелых парня отправились гулять, когда солнце еще было в зените,
Поклявшись, что они найдут Гари Муни и выколют ему очи...
- Здесь вступает хор, теперь присоединяйтесь, если хотите:
Провались, Гари Муни, не мучай нас боле,
У нас есть цветы умилостивить тебя, которые мы оставляем у твоего порога...
Три смелых парня отправились гулять, пошли в лес.
Они отыскали Гари Муни, когда света было еще много.
. . .
Провались, Гари Муни...
Он пел, но из всех один лишь хозяин присоединился к нему. Старый человек продолжал, странно улыбаясь самому себе:
Три смелых парня, они срубили его ветвь за ветвью,
Они скатили его вниз, когда свет уже стал меркнуть...
Три смелых парня отправились гулять, когда взошла луна вновь,
Они пошли назад убедиться в победе своей...
Они услышали хохот Гари Муни, который мертвых пробуждал:
'Эй, ребята забрали мои глаза, но заплатят за это головами своими'...
. . .
Один храбрый парень сложил голову в дыре:
Гари Муни получил его голову и душу...
Два храбрых парня закрыли накрепко свои дома,
Но засов и замок открываются на стук мертвеца...
'Кто стучит? Дай мне услышать твой крик!'
'Это твой друг, пришел и зовет тебя, и нет у него ничего над воротником...'
. . .
Прыгай в окно и беги как заяц!
Где бы ты ни прятался, Гари Муни услышит, где ты...
. . .
Два храбрых парня сложили свои головы:
Два тела гуляют, и еще одно идет...
Старая луна смеется, скаля зубы:
Священник в колодце и ночь на солнце...
И никто не уходит, пока жив Гари Муни...
Провались, Гари Муни, не мучай нас боле,
У нас есть цветы умилостивить тебя, которые мы оставляем у твоего порога...
Джасти пришел в себя с началом песни. Он не мог сказать, почему песня так сильно воздействовала на него, однако она заставила его окончательно забыть, где он находится. Последовали жидкие аплодисменты. Казалось, немногих людей тронула эта баллада, некоторые даже выглядели раздосадованными и обиженными. Как только Билли Белл наконец добрался до сцены, Диана подошла к Джасти:
- Отец О'Кеннел и я хотим, чтобы вы знали, что мы наслаждались вашей игрой, нам очень понравились все ваши сценки. Мы смогли оценить проблемы, с которыми вы столкнулись во время шоу.
- Спасибо, - пробормотал он, не в силах побороть застенчивость. Инстинкт, который обычно помогал ему подавлять эту застенчивость, будучи на сцене перед аудиторией, теперь подвел его. У него не было ни малейшего шанса отыграть назад эту аудиторию, да и что бы они подумали о нем после этого, как бы расценили его попытку? В пивной было слишком много людей, с которыми он часто встречался по роду своей работы. Мысль о том, что ему придется вновь сталкиваться с ними лицом к лицу после того, что произошло в пивной, где он свалял такого дурака, была для него просто невыносимой. Он заставил себя покинуть угол, в котором сидел, и, оглядевшись по сторонам, но избегая взгляда Фэб, стал протискиваться к двери.
На улице он понял, как пьян он был. Большинство лиц из пивной представилось ему катящимися по небу над пустошами, ухмыляющимися ему. Он кое-как добрался до дома и плюхнулся на кровать. На следующее утро Джасти проснулся с таким чувством, что вчера над ним кто-то подшутил. Вообще весь вечер, все, что там происходило, было одной шуткой, но почему-то он не мог заставить себя смеяться над тем, что вчера произошло. Он наугад шел по пробуждающимся на рассвете улицам, разнося почту, и думал про себя, какие еще сюрпризы приготовил для него этот день. Когда он услышал о том, что произошло с овцами, то подумал сначала, что это была просто плохая шутка.
Глава 11
Грейг попытался взять себя в руки после того, как покинул 'Однорукого солдата'. Он хотел уйти уже тогда, когда Джасти был изгнан со сцены, однако Гизел и Бенедикт захотели остаться до конца вечера. Бородатый юноша с гитарой заработал лишь аплодисменты из вежливости.Большинство из присутствующих, очевидно, ждали последнего акта действия - выступления христианского дуэта со множеством инструментов и радостными посланиями. Грейг негодовал по поводу того, каким образом они, казалось, захватили всю сцену, считая, что имеют больше права выступать на ней. Он намеревался было сказать это вслух, но присутствие Гизел и Бенедикта сдержало его, тем более, что они были с друзьями.
Гизел встретила их у нового христианского магазина, в котором она работала, помогая его владельцам продавать книги. Мел выставлял свою влажную руку вперед всякий раз, когда намеревался высказать очередное суждение, а его жена Урсула кивком соглашалась с каждым его высказыванием. Оба они постоянно заливались беспричинным смехом, и Грейгу уже смертельно надоело их присутствие, он был сыт ими по горло задолго до того, как они дошли до коттеджа Эддингсов и Гизел пригласила друзей на чашку кофе. На середине пути, когда они шли по Хай-стрит, Грейг сказал:
- Вам не кажется, что мы сегодня отлично провели время.
- А вы, разве нет? - воскликнула Урсула. - Я думаю, это было действительно первоклассное зрелище...
- Мне лично понравился первый номер программы - комик. Однако я почувствовал, что многие из вас обрадовались, когда он вынужден был покинуть сцену.
- Я-то уж точно, - подтвердил Бенедикт. - Мунвэл может обойтись и без подобных штучек.
- Может обойтись даже без почтальона, не правда ли? Я не стану его винить, если он решит, что Мунвэл сможет обойтись и без него.
- Ты не будешь винить его? - пожал плечами идущий рядом с Грейгом Мел. - Конечно, будешь. Подошло время всем нам наставить его на путь истинный, указать на его ошибки.
Грейг тяжело вздохнул, не желая продолжать спор, тем более после того, что он довольно прилично выпил в пивной. Однако в разговор вмешалась Вера:
- Вы же обычно не ходите по пивным, не правда ли? Вы ведь только недавно прибыли в город? А сегодня вы специально находились там, чтобы испортить ему шоу, верно?
- Нельзя испортить то, что уже само по себе гроша ломаного не стоит, - возразил Бенедикт
- Но вы были там именно по этой причине, не так ли? Вы пришли туда с целью растоптать, уничтожить его...
- О, поверьте, нет, я так не думаю, - весело ответила Урсула. - Может быть, он действительно прекрасный бедный комедиант, но одна ошибка испортила всю его игру. Я надеюсь, это научит его подбирать для своего репертуара такие шутки, над которыми мы все смогли бы посмеяться от души. Но вы должны помнить, что сегодня вечером он вышел на сцену с намерением потешаться над вашей верой в Господа!
- Я думаю, что Господь и ваша вера могли бы сами следить за собой. Вы же почти, черт возьми, подчинили себе пивную, да так, что люди, не поддерживающие вас, были слишком смущены всем происходившим, чтобы позволить себе искренне засмеяться.
- Нет, нет, - вежливо ответил Мел, словно пришел с визитом к тяжело больному. - Люди уже с нами, как вы успели убедиться сами. Они осознали, что им нужен Господь, а не его враги.
- Такие как мы, вы хотите сказать? - заворчал Грейг.
- Папа, не надо, не принимай это близко к сердцу, - почти умоляющим тоном воскликнула Гизел. - Никогда не говори так, если у тебя есть время на размышление...
В какой-то момент Грейгу захотелось взять жену за руку и сказать, чтобы она не беспокоилась за него, особенно когда он старается не волноваться за нее. Мел и Урсула начали бормотать какой-то гимн, и Эддингсы присоединились к ним. Они еще пели, когда наконец дошли до коттеджа, находящегося около дороги, ведущей в сторону пустошей.
Грейг плюхнулся в кресло в гостиной. Над креслом висела штампованная миниатюра, изображавшая Христа с вытянутыми вперед руками. Особенно мастерски были изображены пятна крови на каждой ладони Христа. Явно чувствовалось, что не хватает картин другого содержания, что раздражало и оскорбляло Грейга. Однако он все же надеялся, что эту мазню купил Бенедикт, а не Гизел.
Мел и Урсула расположилась в креслах в углу, и Мел словно прочитал мысли на лице Грейга, когда тот отвернулся от картины:
- Вас это вообще не вдохновляет? - спросил Мел.
- Бросьте меня вниз, если я не знаю, как вы к этому относитесь!
- Христос не допускает нейтралитета. Каждый, кто не с Ним, тот против Него, - Мел вытянул вперед руки, словно желал предложить Грейгу нечто большое, но невесомое. - Можете ли вы в действительности разобраться в самом себе, в своем сердце и сказать, что в том месте, где должна быть Вера, нет пустоты?
- Пустота меня вполне устраивает.
Мел повернулся к Вере:
- Гизел сказала мне, что вы больше склонны к вере. Мы, верующие, обязаны указать остальным верный путь к достижению веры...
- Я верю в пари Паскаля...
- Извините?
- Это философ, который утверждал, что поскольку существование Бога не может быть доказано, стоит заключить пари на это, поскольку, если его не существует в природе, то вы ничего не потеряете, а если он существует, то вы выиграете, другими словами, вы выигрываете в любом случае...
- Это обман, маскирующийся под истинную веру. Единственный путь поверить в Господа - это разрешить Ему управлять вашей жизнью.
- Я думаю, мы немножко староваты для всего этого, - возразил Грейг. - Мы не чувствуем необходимости в постоянных указаниях с чьей-либо стороны, что и как нам надо делать.
Бенедикт взял поднос, на котором стояли чашечки кофе:
- Некоторые, должно быть, подумают, что это именно то, что ты хочешь сделать для нас...
- Что ты хочешь этим сказать, Бенедикт, 'некоторые люди'? - неожиданно Грейгу захотелось пойти на неизбежную конфронтацию в разговоре с зятем. - Если ты хочешь что-то сказать, давай валяй! Ты думаешь, что являешься жертвой чего-то?
Бенедикт аккуратно поставил поднос за кучу книг:
- Извини меня. Спасибо, - сказал он и стал разносить чашки по кругу, потом посмотрел на Грейга. - Хорошо, я думаю, что тебе надо смириться с мыслью о том, что Гизел уже взрослая. И я думаю, что тебе бы хотелось поучить меня, как мне надо управлять моим бизнесом.
- Если Вера и я одолжим тебе денег, которые ты сам попросил у меня, мы должны сделать это.
- Я полагаю, что справедливо разрешить вам давать советы, во всяком случае.
- Я сказал, если, если... Бенедикт. Если мы захотим одолжить тебе деньги.
Гизел попыталась удерживать свою чашку обеими руками, но, поморщась от жара, поставила ее на камин.
- А ты не собираешься? - спросила она, слегка повысив голос.
- Мы же не знаем, сколько мы должны будем оставить у себя на всякий случай, - сказала Вера. - Мы не знаем, где мы будем добывать средства к существованию. Но не в Мунвэле, это уж точно, если все будет продолжаться в том же духе, как и теперь.
- Что значит 'в том же духе'? Что это за дух? - стал настаивать Бенедикт. - Все, чего хочет Гудвин, это создать в мире крохотный участок, клочок суши, свободный от преступлений, пороков и коррупции. Он может сделать это здесь, потому что наш город слишком удален от остальных населенных пунктов и отгорожен от внешнего влияния. Теперь-то даже вы не посмеете сказать, что этого не стоит делать...
- Даже кто? - Грейг почувствовал, что его грудную клетку стало буквально распирать от нарастающего гнева. - Даже такие порочные как мы, хотел ты сказать? Возможно, сейчас ты понял, почему нам будет неуютно в этом городе.
- О, папочка, ты же знаешь, что вы оба желанны в этом доме, - взмолилась Гизел, но Бенедикт прервал ее:
- Ты никогда не говорил, что тебе не нравились мои методы ведения дел.
- Не очень уверен, что тебе понравится то, что я скажу. Я тебе скажу об одной вещи, которая нам не нравится, а именно то, как ты используешь Гизел для того, чтобы докучать и нервировать клиентов. Мы слышали оскорбления, которыми они награждали ее, и нет ничего удивительного, что идя таким путем, заставляя ее играть на страхах людей, тебе плохо удается продавать свою чертову сигнализацию.
- Я никогда не делала таких вещей, папочка, нет. Просто это моя обязанность помогать!
- Ради бога, Гизел, с каких это пор ты стала такой самодовольной? - воскликнул Грейг и заскрежетал зубами, словно он хотел бы удержать во рту то, что у него вырвалось. - Мне жаль, я не хотел этого говорить. Это все из-за выпитого.
- Я прощаю тебя...
Грейг сильнее заскрежетал зубами:
- В чем дело? - мягко спросил Бенедикт. - Она сказала, что прощает тебя...
- Потому, что ее дружок Мэнн велит это ей, не правда ли, дорогая? Вы прощаете меня, потому что это ваш долг, Гизел, не так ли? Ни во что уже не ставится то, что я люблю тебя или твоя любовь ко мне, или что-то другое, что-то реальное. - Он переключился на Бенедикта. - Я скажу тебе, что не так, что фальшиво в твоем всепрощении: оно подавляет чувства, которые бы ты испытывал, если бы был честен сам с собой. Я думал, что религия предполагает принесение мира, и это то, что я принимаю от нее в своем возрасте, но если бы я очень долго жил среди вашего всепрощенчества, я бы сошел с ума или заработал язву. А теперь, если вы меня извините, я очень устал и сказал уже слишком много. - Тем не менее он задержался в дверях. - Если уж тебя так заботят проблемы твоего бизнеса, Бенедикт, я полагаю, что тебе необходимо доверить Богу решать их...
Он с трудом поднялся наверх в ванную комнату и плеснул воды на лицо. Потом он посмотрел на себя в зеркало, когда чистил зубы. Когда Грейг вошел в спальню с двуспальной складной кроватью, Вера ждала его там:
- Я сказала им, что мы уезжаем утром, - проговорила она почти шепотом. - Мы ведь оставляем Мунвэл, верно? Я все равно уже не смогла бы это больше выносить.
Но когда она вернулась из ванной, погасила свет и улеглась в шаткую кровать, ее голос стал более неуверенным:
- Я надеюсь, что он не помешает ей приезжать к нам в гости, хотя бы изредка, - пробормотала она. - Она пока что наша Гизел, как бы она там ни изменилась. Я все равно все еще хочу ее видеть. Черт бы побрал этот возраст, не позволяющий нам следовать по дороге, по которой мы шли раньше.
Когда она наконец уснула, Грейг долго лежал на кровати и думал о том, что она сказала. Почему он не смог держать себя в руках там внизу, пытаясь вместо этого обострить конфликт, что в результате не привело ни к чему хорошему? Мысли о Гудвине Мэнне и о последствиях его деяний приводили его в бешенство, раздражали его. Особенно бесила его мысль о той женщине, которая заняла сцену после изгнания Джасти. Юмор тоже был ловко рассчитанной техникой, которую они обычно использовали, как, впрочем, и их религиозные имитации всех форм популярных песен. Как могла Гизел быть завербованной в ряды их сторонников? В чем они с Верой допустили ошибку, где были неправы по отношению к дочери?
Он почувствовал себя беспомощным и беззащитным. Возможно, он и был таким, потому что постоянно видел себя именно беззащитным и слабым в своих снах. Теперь, засыпая, он увидел себя далеко-далеко в своем детстве, делающим с вызовом такие вещи, которые он даже и не хотел делать. Во сне он лез вниз по веревке в заброшенную шахту над Мунвэлом. Тогда он знал, что могло случиться, поэтому стал усиленно работать руками, чтобы вылезти наружу из темноты, пока у него был такой шанс. Ему почти удалось приостановить свой спуск, вцепившись в веревку ногами и руками, когда ослаб узел, который крепил веревку к утесу наверху.
Он падал недолго. Его так ударило о неровный камень, что у него захватило дух и он на миг потерял сознание. На краю шахты показалось испуганное лицо его друга, словно на него смотрели с другой стороны микроскопа, который закричал, что поспешит за помощью, и Грейг остался лежать внизу, помятый и бездыханный, глубоко во тьме, которая, казалось, собиралась словно грязь у него в легких. Он не мог дышать, так как знал, что за этим последует, и теперь он чувствовал, что это приближается: что-то такое, что должно было затянуть его во тьму, пока он не мог ползти и все члены его были скованы болью. Его голова беспомощно болталась в густеющей тьме. Теперь это было уже около него, его плечи были раздавлены так, что он не мог двигаться, и что бы ни тянуло его вниз, оно достигло его головы... Он проснулся, задыхаясь от недостатка воздуха, так как зарылся лицом в подушку.
По крайней мере, это заглушило крик. Потом он сел на кровати, пытаясь стряхнуть с себя ночной кошмар. Конечно, ничего столь плохого с ним не случилось, он был спасен как раз перед тем, как это могло произойти. В любом случае, это и не могло с ним случиться, он был всего-навсего пугливым ребенком. Ему должно было это присниться из-за той песни, которую он услышал в пивной, хотя он не мог вспомнить, чтобы раньше он слышал эту песню. Он встал, поеживаясь от холода, и затопал босыми ногами к окну, чтобы вид за окном помог ему придти в себя после кошмарного сна.
Он откинул одну из занавесок так, чтобы лунный свет не попал на кровать Веры. Повернувшись обратно к окну, он обнаружил причину странных колебаний лунного света на ковре. Он поднял глаза, а потом вытянул шею, стукнувшись лбом об оконное стекло. Пустошь была в огне.
Но как огонь мог быть таким белым? В первый момент он подумал, что это был туман или газ, не учтя, что это двигалось ни как туман, ни как газ.Край пустоши выглядел более обугленным, чем всегда, и яркое пламя плясало по камням, на вереске и на траве. Потом пламя стало краснеть и подскочило выше, и Грейг отшатнулся от окна, намереваясь поднять тревогу. В этот момент он услышал сирену пожарной машины, которая мчалась по направлению к пустоши. Грейг смотрел до тех пор, пока край пустоши опять не успокоился и не было видно ни намека на дымок под остатками луны. После этого он отправился спать.
Утром он узнал, что кто-то устроил там пожар. Огонь настиг стадо овец из-за шатров и палаток, в результате чего пострадали два обитателя общины Мэнна. Несколько животных бросилось прямо в пещеру, на краю которой Мэнн устраивал свои сборища. Бенедикт перечислял все происшедшее таким тоном, словно подразумевал, что Грейг и Вера тоже каким-то образом приложили к этому руку. Кроме этого, он говорил немного, когда вез их обратно в Шеффилд, а Грейг так и не избавился от чувства, что они не должны были покидать Мунвэл, хотя теперь было уже поздно. Он вспомнил как сначала выглядел огонь - белый как пепел, белый как луна.
Глава 12
Родительское собрание теперь, как никогда, напоминало урок для взрослых, но особо это никого не волновало. Когда Диана вошла в актовый зал вслед за отцом Салли, миссис Скрэг заметила:
- Теперь, я полагаю, мы можем начинать, - словно Диана должна была меньше времени проводить с родителями, обсуждая их детей. Диана заняла свое место за столом, который стоял на сцене, и миссис Скрэг шлепнула по стулу ладонью руки, распространив приглушенное эхо в переполненном зале:
- Я надеюсь, все вы знаете, что случилось у пещеры, - загремела она.
Возможно, она и не хотела, чтобы ее голос звучал обвиняюще, однако некоторые из присутствующих отвели от нее взгляды.
- Я не знаю имен этих террористов и вандалов, которые в своей бессердечности опустились до жестокости по отношению к бессловесным животным, но советую им держаться подальше от моего мужа и меня, ибо мы знаем, чего они заслуживают. И им лучше бы понять, что надо совершить гораздо больше, чем просто поджог пустоши, чтобы выгнать Гудвина Мэнна, чтобы вычеркнуть его из наших жизней.
Она схватилась руками за край стола и наклонилась вперед к родителям:
- Теперь я хочу вам сообщить, что мы предприняли с моим мужем, чтобы помочь нашим новым друзьям. Мы пригласили двоих из них в наш дом на все время их пребывания в Мунвэле. Пусть трусы только попробуют причинить им вред теперь. Я надеюсь, что каждый из вас сделает то же самое; по крайней мере, те из вас, кто имеет свои собственные дома.
Это автоматически исключало Диану из списков добровольных помощников, что для нее было просто прекрасно. Миссис Скрэг села на свое место, пыхтя от сознания собственной значимости, а мистер Скрэг откашлялся и начал говорить:
- Прежде чем мы перейдем к заключительной части нашего собрания, может, у кого-нибудь есть какие-нибудь добавления или вопросы? - спросил он.
Где-то сбоку, в зале взметнулась рука.
- Мистер Милман, - узнал мистер Скрэг.
- Я ценю те замечания, которые вы сделали, миссис Скрэг, однако...
Миссис Скрэг нахмурилась и посмотрела на Милмана таким взглядом, словно видела его первый раз:
- Вы встаньте, а то мы не сможем услышать вас.
Он неловко поднялся, опираясь на складной стул перед собой:
- Я хочу сказать, что, конечно, я не одобряю попытку прогнать людей из города таким вот способом, однако я смогу это понять, если это проявление протеста, возмущения по поводу их поведения. Я имею в виду, что никто не просил их о том, чтобы изменять город за одну ночь. Моя семья и я сам ходим в церковь каждое воскресение, мы не нуждаемся в том, чтобы нам говорили и заставляли нас почувствовать, что этого недостаточно.
Несколько человек закивали в знак согласия, даже начали шептаться. Возможно, в этот момент, думала Диана, многие говорили что-то себе.
- Никто не спрашивал Марию и Иосифа, хотят ли они иметь дитя Христа, - возразил мистер Скрэг. - Желанием, одним только вашим желанием горю не поможешь, мистер Милман. Я думаю, что мы должны вернуться к теме нашей встречи.
- Это еще не все, по правде говоря, - выпрямился мистер Милман. - Я говорил мисс Крэмер, что некоторые из ее новых учеников и их истории являются моей Кристи в кошмарах.
- И что же мисс Крэмер ответила вам? - спросил мистер Скрэг, восседавший на двух подушках, которые добавляли высоту его стулу.
- Она сказала, что я должен поднять этот вопрос здесь.
- Вы могли бы спросить ее сейчас сами, я думаю, - сухо сказала миссис Скрэг. - Ну и как, интересно, наши новые друзья могут вызвать у вашей дочери ночные кошмары?
- Они рассказывают ей о дьяволе, говорят, что дьявол заберет ее, если она не признает хотя бы самую маленькую ошибку, которую она когда-либо допускала.Это еще ничего, они даже хотели, чтобы она рассказала мисс Крэмер, как она однажды заснула, забыв сказать молитву перед сном. Я восхищаюсь мисс Крэмер и знаю, что она никогда не пожелает слушать всякую чепуху такого рода. Они же добились того, что Кристи стало сниться по ночам нечто, разгуливающее под лунным светом и постоянно увеличивающееся в размерах, и, небеса знают, что там еще. Мне кажется, вовсе не это она должна изучать в школе.
- Позвольте мне немного пояснить, - вступил в разговор один из сторонников Мэнна. - Мы верим во взаимопомощь. Признание греха означает разделение с другими этого бремени. Наши дети лишь пытаются помочь вашим. Возможно, вам стоит спросить себя, уж не Господь ли посылает вашей дочери кошмары, чтобы показать ей, в чем она совершила ошибку и где поступила неправильно...
- Я хочу вам сказать вот что: я знаю моего ребенка, черт возьми, гораздо лучше, чем ваши детки, и не думаю, что я один здесь, кто придерживается такого мнения. - Он бросил быстрый взгляд на ничего не выражающие выражения лиц других. - Разве это не так?
Бормотание в знак согласия было почти беззвучным и трудно различимым. Миссис Скрэг самодовольно ухмыльнулась мистеру Милману:
- Вы должны сами убедиться, что не все дети такие же совершенные, как ваш ребенок. Я думаю, что говорю от имени большинства присутствующих здесь сейчас. Все, что мы в состоянии сделать для их совершенствования, мы должны делать.
- Небольшой шанс для их совершенствования при такой величине ваших классов теперь, - возразил Джереми Буфс. - Вы не можете ожидать от детей всего, на что они способны, если они сидят по двое за партами.
- Они справляются с этим достаточно хорошо в моем классе и в классе моего мужа, - миссис Скрэг вытянула шею и отыскала взглядом Джереми. - Но вы ведь не приходитесь никому из них родителем. Что вы хотели доказать, представляя себя в этом качестве?
- Он здесь представляет интересы родителей Эндрю, - ответила Диана. Миссис Скрэг даже не удостоила ее взглядом:
- Давайте выслушаем тех, кто имеет право говорить. Кто хочет высказаться в пользу школы? Наши новые друзья могут подумать, что они ошиблись в нас.
- В школе должны быть какие-то правила, - робко начал мистер Клегг, зеленщик. - Правила, не обязательно подчиняющиеся логике. Когда наши дети вырастут, они должны будут следовать законам, которые не будут подчиняться логике в отношении к ним ко всем...
Диана вспомнила некоторые порядки, заведенные Скрэгами в школе: никаких брюк на девочках зимой; никакого сока детям во время завтрака - только горячая вода:
- Не хотите ли вы приучить людей к индифферентности, отбить у них всякие желания что-то изменять в этой жизни, в существующем порядке и жизненном укладе? Если мы двинемся немного дальше в этом направлении, то мы вообще отучим их думать!
- Они здесь не для того, чтобы думать, а для того, чтобы учиться, - казалось, миссис Скрэг была удовлетворена лихо закрученной фразой собственного изготовления. - А теперь я хочу провести голосование, после того, как были выслушаны все суждения. Вы знаете, что недостаточно смелые люди, боящиеся даже показать свои лица, делают в нашем городе такие вещи, которые, по вашему убеждению, никогда нельзя было наблюдать в нашем городе раньше, только потому, что не желают слыть грешниками, как все мы. Итак, исходя из этих дополнений, кто против дисциплины и порядка в нашей школе?
- Это совсем не то, о чем мы говорили, - запротестовал отец Кристи.
- Это и не может быть тем, о чем вы хотели поговорить, однако здесь помимо вашего ребенка есть и другие дети, интересы которых нельзя не учитывать. Если же у вашей дочери будут и дальше продолжаться ночные кошмары, вам лучше всего направить ее к доктору. Итак, разве кто-нибудь из вас хочет, чтобы наши новые друзья чувствовали себя здесь неуютно только потому, что они поступают как христиане?
Миссис Скрэг фыркнула, когда не увидела никакой реакции со стороны присутствующих:
- Так кто же недоволен дисциплиной?
Отец Кристи и Джереми сразу же подняли руки. Кое-кто еще из родителей начал робко поднимать руки. Многие из оставшихся украдкой наблюдали друг за другом, боясь принять неправильное решение и остаться в меньшинстве. В итоге, большинство воздержалось от голосования.
- Немногие из вас выразили недовольство дисциплиной, - сказал мистер Скрэг, соединяя вместе свои маленькие руки. - Если кто-нибудь желает после собрания поговорить со мной, я буду ждать у себя в кабинете.
Однако после встречи, завершающая часть которой не была отмечена никакими событиями, некоторые из родителей зашли в класс к Диане, чтобы сказать ей о своем желании направить своих детей в ее класс. Вероятно, они слишком за них боялись, чтобы высказаться по этому поводу на собрании.
- Мы в любом случае подумывали о переезде в Манчестер, - сказал ей отец Кристи, и неожиданно ей показалось, что земля уходит у нее из-под ног.
Диана направилась домой, чувствуя тяжесть на душе и глупость происходившего. Луна находилась вне поля зрения, скрываясь за островерхими фризами труб и дымоходов. Вдали над лесом подобно мухе сверкнули огни пассажирского самолета, звук от которого не соответствовал его кажущимся снизу размерам. Она дошла до коттеджа, уйдя прочь от громыхавшей тьмы, и стала готовиться ко сну.
Она спала без всяких сновидений, проснулась на утро бодрой и полной оптимизма. В конце концов, Мэнн и его последователи будут все равно продолжать свою деятельность и в один прекрасный день все-таки одержат свою историческую победу над язычеством. Она же будет продолжать учить своих ребят и общаться с ними так, как считает нужным, кроме маленьких глашатаев Мэнна, которым запретит рассказывать в классе свои байки. Она уже многого добилась в своем постоянном классе, несмотря на все попытки Скрэгов изменить школьные порядки. Она чувствовала себя более свободной и восприимчивой ко всему новому. Когда солнце погнало облака в сторону от коттеджей, и когда она увидела, как мистер Скрэг махнул ей рукой из окна своего кабинета, приглашая к себе, она направилась туда не задумываясь.
Он бросил ей через стол отпечатанный на машинке текст:
- Для вашего непосредственного ознакомления!
Это было новое предписание дирекции о запрещении преподавания морали и религиозности, выполненное в специфической для директора школы манере. Преподавание сегодня, в целом, должно было взять в качестве основы христианское видение жизни и истории, должно было обеспечивать христианское поведение детей в отношениях друг с другом... Она продолжала читать, не веря своим глазам: никаких орфографических ошибок и прыгающих букв, все четко и понятно.
- Что вы хотите, чтобы я сделала с этим? - спросила она.
Мистер Скрэг слепо уставился на нее, блестя стеклами своих очков:
- Подпишите это, пожалуйста...
- Я не думаю, что вы имеете право требовать от меня сделать это. Такого пункта нет в моем контракте о приеме на работу.
Его маленькая физиономия, казалось, стала больше под кустистыми седыми бровями. Когда он вновь заговорил, голос его стал почти мелодичным:
- В таком случае, мисс Крэмер, я должен сказать вам, что эта школа больше не нуждается в ваших услугах...
Глава 13
Когда закончилась суббота, в Джун стало расти раздражение, вызванное поведением Эндрю. Наконец она дала ему несколько христианских плакатов, чтобы он повесил их вокруг магазина, но когда он попытался забраться на стенды с книгами, она всплеснула руками:
- Ты что, хочешь все уронить на пол? Попытайся хотя бы сделать что-нибудь осмысленно, воспользуйся своим умом, который, надеюсь, Господь все-таки дал тебе, - закричала она, но тут вмешался Брайан:
- Ну же, сынок, ты можешь помочь мне там...
В действительности было абсолютно нечего делать в этой длинной, узкой комнате, пропахшей сапогами и веревкой, и холодным примусом.
- Чем ты хочешь заняться, сынок? - зашептал Брайан вкрадчивым голосом.
Мальчик прищурился, всматриваясь в отца из-под бровей, которые пока можно было разглядеть лишь с большим трудом:
- Я хочу читать для самого себя.
- Ты уже делал это для мамы.Тебе больше не нужно делать это сегодня, - сказал Брайан и увидел, как Эндрю с неодобрением втянул впалые щеки. - Ну, хорошо, хорошо, если ты хочешь..
Мальчик вбежал в магазин, крича:
- Папа сказал, что я могу почитать ему!
Брайан почувствовал себя пристыженным и вновь подумал о том, что он должен принять участие в 'открытой ночи' и поговорить там с учительницей Эндрю. Он думал, что с момента того сборища у пещеры ему стало неприятно показываться людям на глаза.
Со времени сборища Мэнна он постоянно видел женщин, заглядывавших в окна магазина и притворявшихся, что они говорят не о нем. Один раз он уловил разговор о вещах, которыми его бедная жена должна была возбуждать себя и которые он силой принуждал ее делать. Он хотел сказать, что не прикасался к Джун с того времени, после проклятого собрания около пещеры.Он никогда бы не сделал этого в то время, когда она не хотела, как бы сильно не был возбужден. Однако он не в состоянии был рассказывать свои тайны кому-нибудь. Без сомнения, в городе о нем думали даже хуже, чем было на самом деле, потому что ему стало стыдно пригласить кого-либо из последователей Мэнна к себе в дом.
В конце концов Джун перестала принимать валиум. Религия Гудвина помогла ей. Возможно, со временем она станет более терпимой по отношению к Эндрю. Он желал бы сам стать более терпеливым. Иногда, когда они были вдвоем с Эндрю, он переставал чувствовать себя так плохо.
Однако когда Эндрю начал читать ему памфлет, он ничего не мог поделать с собой, украдкой морщась даже тогда, когда Эндрю не делал ошибки в чтении.
- Не Айс-эйк, - поправил Брайан, стараясь быть вежливым. - Ты ведь не хочешь вырасти, не умея читать и писать? Ты ведь не хочешь работать внизу в шахте из-за того, что не способен ни на что лучшее, не хочешь находиться постоянно внизу, во тьме?
Когда Эндрю попытался прочитать 'Айс-ака', Брайану захотелось вытряхнуть из него всю тупость:
- Это Исаак, черт побери, Исаак. Попробуй прочитать хотя бы строчку без этих идиотских ошибок.
Эндрю почти без ошибок прочитал последнее предложение о том, как Господь возжелал того, чтобы каждый ребенок слушался своих родителей и учителей, любого человека в униформе. Он бросил на отца умоляющий взгляд, который смутил Брайана.
- Так лучше, - пробормотал он. - Ладно, я возьму тебя с собой посмотреть на футбольную тренировку.
Ветер гнал облака сквозь солнце; бегущие тени рассыпались по склонам. Когда Брайан с Эндрю спустились вниз по крутым улицам, ветер донес до них запах горелой растительности у пещеры над Мунвэлом.
- Папочка, а Исаак действительно убил бы его? - спросил Эндрю.
- Это всего лишь поучительная история, которая показывает тебе, как надо вести себя. Но даже если это правда, это все случилось давным-давно.
- А ты бы убил меня, если бы Господь велел тебе это сделать?
- Никто не собирается требовать от меня, чтобы я тебя убил. Теперь прекрати говорить эту чушь и следи за игрой!
Две команды, разделившись по пять человек, играли на поле, которое использовалось для спортивных соревнований и школой. Отцы и сыновья, старики, курившие трубки, стояли за ограничительной белой линией и кричали:
- Передай пас, давай, - пронзительно закричал Брайан. - Ах ты, глупый тип! - Когда Эндрю испуганно посмотрел на него и вздрогнул, он потрепал мальчика за плечо. - Я не на тебя кричу, ты тоже можешь кричать...
Но Эндрю продолжал молча стоять и смотреть, даже когда мяч подкатился с поля к самым его ногам.
- Давай же, сынок, ударь по мячу! - закричал Брайан. Другие игроки тоже начали кричать ему. - Ударь по мячу как сможешь, сынок, ты же не девочка, - велел ему Брайан, и мальчик качнулся вперед всем телом. Он нанес по мячу легкий удар, поскользнулся в грязи и упал.
Брайан вел его домой, и Эндрю вытянул свои грязные руки по бокам. В ванной он ждал, пока отец не разденет его.
- Ты что, не мог сделать это для своего же блага? - глухо заворчал Брайан, взволнованный тем, что дотрагивается руками до бледной кожи мальчика, до его пениса, который совсем сморщился и спрятался в мошонку, словно не желал, чтобы его видели. Он не должен был чувствовать себя виноватым: Джун тоже смущалась всякий раз, когда видела сына обнаженным. Он проигнорировал протесты Эндрю о слишком горячей воде; вытянул его из ванны, когда мальчик уже удобно расположился там, говоря, что кончики его пальцев похожи на изюминки, и, наконец, насухо вытер его и, одев, направился обратно в магазин.
Джун закатила глаза:
- Где одежда, которая на тебе была? Что на этот раз произошло?
- Кто-то ударил по нему мячом и он упал, любовь моя... Его одежда в стиральной машине. Он иногда должен пачкаться, если хочет быть хорошим мальчиком.
- Ты не лучше. Посмотри на свою обувь! Надеюсь, ты не катался в грязи, чтобы доказать всем, что ты мужчина?! - Джун криво усмехнулась. - Хорошо, Эндрю, там есть несколько приличных ребят, с которыми ты мог бы поиграть, они не из тех, кто все время дразнит тебя...
- Я лучше поиграю с тобой и папой...
- Ты хочешь? Да? - Джун обняла его. - Мы потом поиграем. Это напомнило мне время, когда мы все предпочитали находиться в кругу семьи. Я очень рада, что ты более внимателен к нам, чем к твоим так называемым друзьям из книжного магазина.
- Я думаю, что они всегда были хорошими друзьями для всех нас, - встрял Брайан.
- О-о, ты думаешь? Хорошо, я потом скажу тебе, что я думаю об этом, - ответила она. - Но не в присутствии Эндрю и не в то время, когда у нас покупатель...
Молодая женщина заглянула в окно, сравнивая цены. Когда Брайан торопливо выпроводил Эндрю в боковую комнату, она вошла в магазин, и Брайан охватил ее взглядом с ног до головы: большие груди, длинные, голые и загорелые руки и ноги.
- Я разбила свою фляжку сегодня утром, - пожаловалась она. - И хочу взять ту зеленую у окна.
- Ты можешь посчитать это мне сынок, - прошептал Брайан, открывая картонную коробку со шнурками. Он слышал, как Джун спросила:
- Долго вы были в пути сегодня?
- Я прошла десять миль за это утро... Эй, не подумайте, что я слишком груба, но не следует наклеивать эти картинки на мою фляжку, хорошо? Если Бог хочет, чтобы я занималась его рекламой, пусть платит мне за это. Я и не думала, чтобы у нас в Англии еще оставались города, похожие на ваш: образы Господа в каждом окне.
- Жаль, что нет больше таких городов, как этот.У вас что, вообще нет времени для Господа?
- Я только недавно отошла от этого и ушла из дома моих родителей. Сказала им, что собираюсь погулять недельки две и они не должны спрашивать, где и как. А как вы называете этот город?
- Мунвэл...
- Не могу сказать, что когда-нибудь слышала о нем. Должно быть, просто не замечала его на карте. Спасибо за фляжку. Слушайте, надеюсь вы не обиделись на меня за мой слишком большой рот и длинный язык?
- Меня это не волнует. Это вы должны волноваться о Боге и о себе. И вы должны подумать о своих родителях. Дайте наконец им знать, где вы находитесь.
- Это не так-то просто, - возразила молодая женщина, и Брайан услышал, как она стала отходить от прилавка, и ее вещевой мешок защелкнулся. Он представил ее задницу, качающуюся в обтягивающих шортах-динайм, ее дерзкое лицо, которое он успел заметить, ее широкие влажные губы. Его пенис напрягся, стоило ей упомянуть свой большой рот.
- Что случилось, папочка? - спросил Эндрю, и Брайан открыл глаза, успокаивая дыхание, и тут неожиданно у него появился шанс. Он должен был воспользоваться представившейся возможностью, чтобы покинуть магазин, должен был как-нибудь сбежать из комнаты, в которой становилось все жарче и душней.
- Я уронил деньги на футбольном поле, - ответил он и, услышав как хлопнула входная дверь, поспешил сообщить об этом Джун.
Молодая женщина уже сворачивала за угол в конце улицы, когда он покинул магазин. Она направилась прямиком на пустоши, минуя главную дорогу. Он осознавал, что она возбуждала его, хотя не мог бы сказать, почему. Он как бы случайно стал прогуливаться по переулку Мурлэнд, пока она не исчезла на тропинке, начавшейся в конце улицы. Тогда он зашагал к концу улицы, дождавшись при этом, пока она не дошла до пустоши.
Одинокий камень пронесся вниз с утеса, когда она стала карабкаться на край. Брайан оглянулся в сторону рядов домов и коттеджей, прежде чем вступить на тропинку. Никого не было вокруг, и улицы оставались по-прежнему безлюдными, когда он наконец добрался до вершины. Он высунул голову из-за края. Молодая женщина широким шагом шла вдоль по тропинке, которая должна была провести ее мимо пещеры.
Она была одна на пустоши, по крайней мере думала, что была одна. Никто не увидел бы и не услышал бы ее. Никто бы ничего не увидел, потому что Брайан и не собирался делать ничего такого, только представлял, что он мог бы сделать. Его мысли были его собственностью, что бы там не говорил Гудвин Мэнн. Брайан думал, что именно мысли его были тем местом, где он мог спрятаться и оставаться самим собой. Никто не увидел бы, как он подкрадывается к ней, никем не услышанный из-за бушующего ветра. Он смог представить себе, как бы она боролась, какого бы труда стоило сдавить и удерживать ее мускулистые конечности. Ему пришло в голову, что после свадьбы, все наслаждение от плотской близости с женой прошло почти сразу, так как Джун в сексе всегда была слишком податливой и уступчивой его просьбам.
Как только молодая женщина исчезла из поля зрения, Брайан заспешил вдоль пустоши.Ничего зеленого не было в пространстве между уступом, где тропинка уходила вверх, и камнями, окружившими пещеру.Тут и там обугленные пеньки вереска торчали из вязкого, черного пепла, который скрипел под ногами. Он не может ничего сделать ей, понял он, потому что каждый день примерно в это время Гудвин Мэнн приходит к пещере для молитвы каждый полдень, примерно в это время. Все равно, он тихо ступал, когда подошел к краю каменной чаши.
Молодая женщина сидела на корточках на краю бездны и всматривалась вниз, закрыв глаза от солнца. Внизу не чувствовалось ни какого намека на присутствие Гудвина Мэнна. Взгляд на нее, одну на краю тьмы, заставил сердце Брайана забиться сильнее. Ветер ослабел, и Брайан почувствовал, будто находится в самом центре великого безмолвия, как и неподвижная, холодная и глубокая пещера. Он чувствовал, как безмолвие проникало в него, опустошая его внутри. Он начал тихонько двигать своими конечностями, сам не зная для чего, когда пепел попал ему в легкие.
В одно мгновение, когда он закашлялся, он уже знал, что сейчас произойдет. Он рванулся вперед к котловине, с отчаянием пытаясь предотвратить несчастье, если бы все-таки оно случилось. Молодая женщина оглянулась на звук его кашля и вскочила на ноги, увидев, что он приближается. Она зажмурилась, нахмурила брови и резко откинула голову назад, и ее рот искривился. Она пыталась оттолкнуться от края, когда вдруг поскользнулась и упала.
У Брайана не было даже времени беспомощно протянуть к ней руки. Какой-то момент она еще находилась на краю, а потом камень опустел. Ее крик оборвался во тьме и отозвался в утесах глухим звуком падения. Вслед за этим наступила тишина, которую нарушал лишь звук от катящегося вниз тяжелого предмета среди падающих камней.
Брайан заставил себя подойти к краю. Он страшился упасть вслед за ней. Наконец он подполз на руках и коленях к краю пещеры, чувствуя, что, добравшись сюда, не сможет ползти обратно. Молчание и темнота наполнили шахту, словно никого там вообще не было. На какой-то момент ему показалось, что внизу что-то тащат прочь, но это не могло происходить внизу, даже если звуки были похожи именно на это. Брайан начал пятиться назад от края котловины, но только на середине пути до тропинки он осмелился встать на ноги. Он оглянулся назад и, удрученный зрелищем пустого каменного прохода к пещере, помчался в сторону Мунвэла.
У него и в мыслях не было причинить ей какой-нибудь вред.Она не должна была подумать, что ей грозит опасность. Все, чего он хотел, - однако теперь он уже не мог придумать, чего же он все-таки хотел. Она наверняка умерла мгновенно, как те овцы в пещере, однако он все-таки направился в полицейский участок, надеясь на то, что она осталась жива.
- Я думаю, что кто-то упал в пещеру, - задыхаясь, проговорил он. Сержант, сидевший за передним столом в маленьком известняковом домике, бывшим отделением полиции, которое было построено недалеко от центральной площади, потянулся за ручкой за ухом, испачканным чернилами:
- Когда? Почему вы в этом уверены?
- Я только прогуливался там наверху.Я видел, что кто-то поднялся к пещере, а потом я ус-лыхал крик.Когда же я добрался туда, там никого не было.Я прибежал сейчас прямо оттуда.
Сержант вызвал по телефону спасательную команду:
- Мужчина или женщина?
- Не могу сказать вам определенно. Я смотрел на утес против солнца и не мог разглядеть, кто это был.
Когда вопросы закончились, Брайан побежал назад к пустоши, ненавидя себя за возникшее желание, чтобы ее не спасли, потому что в том случае, если бы ее подняли наверх еще живой, она могла бы узнать его, что начисто опровергало бы его историю. Один мужчина из спасательной группы стал спускаться вниз, однако там, куда достигал свет, никого и ничего не было видно. Брайан отступил от края пещеры так быстро, как только мог, опасаясь, что он сходит с ума.
Джун открыла от удивления рот, когда увидела его в дверях магазина и потом когда услышала его рассказ.
- Я не смог найти деньги, - сказал он, слишком поздно осознав, что футболисты могли наверняка сказать, что он не возвращался обратно на поле. - И поэтому я решил немного прогуляться, чтобы прийти в норму.
Она отнеслась к нему с большим сочувствием, которого он заслуживал. Она оторвала Эндрю от него, усадила его на стул и весь вечер пыталась отвлечь от того, что могло бы вызвать излишние волнения. Когда полицейский позвонил в дверь, Брайан подскочил на стуле как ужаленный. Но полицейский лишь дал ему знать, что по полицейским сводкам никто не падал в пещеру и не пропадал в городе. Тем не менее Гудвин Мэнн собирался провести ночь в бдении над пещерой для того, чтобы, если кто-нибудь был жив там внизу, он или она, они были непременно бы услышаны.
Посреди ночи Брайан проснулся, ему показалось, что кто-то позвонил в дверь и попытался определить, чего же еще он так боится. Он снова как живую увидел молодую женщину над пропастью, падение, то, как он бежит к ней, беспомощно размахивая руками: его руки никогда еще не вытягивались так далеко.
- Бог мне судья, я не хотел, чтобы ты упала, - прошептал он.
Наконец он заснул, внезапно разбуженный вновь ощущением надетой маски. Маской оказался лунный свет, осветивший его лицо. Он отвернулся от света, но не смог отделаться от мысли, смутной, но беспокоящей его: каким-то образом, молясь там у пещеры, Гудвин Мэнн делал вещи и похуже...
Глава 14
В воскресенье Мэнн созвал собрание у пещеры. Джеральдина услышала звуки пения гимнов, когда собирала цветы на лужайке позади книжного магазина. С этой дистанции гимны показались ей даже трогательными, они наполнили город церковным звучанием. Это была очень подходящая мелодия для того момента, когда они с Джереми направились к дальнему концу города к церкви, где должна была быть могила Джонатана.
Должно быть, это было плодом ее воображения, то надгробие, которое она увидела в лунном свете на кладбище, на котором было начертано имя Джонатана. В тот раз она смотрела на то надгробие, не отрываясь, пока холод не прогнал ее с кладбища, однако надпись на камне не изменилась и не исчезла. Она была реальностью или будет ею. Она сделает это реальностью.
Джеральдина хотела сказать Джереми о своем видении, когда бежала тогда домой под лунным светом, но Бенедикт возился со своей сигнализацией и не дал им поговорить. На следующее утро она проснулась со страстным желанием вновь увидеть могилу Джонатана в Шеффилде: она не могла представить, что могла бы найти там. Но когда они на машине добрались до Шеффилда в тот же вечер, могильник был на прежнем месте.
Наверное, Джонатан хотел сказать ей, что он не хотел бы жить от них так далеко. Он хотел быть погребенным в Мунвэле. Она отправилась к главному управляющему кладбища и, узнав количество бумаг, которые ей предстояло оформить для перезахоронения Джонатана, с трудом смогла подавить в себе нетерпение, досадуя на то, что Джонатан не мог быть перезахоронен в Мунвэле до своего дня рождения. Джереми полагал, что она хотела перенести могилу, чтобы облегчить себе посещения Джонатана, и она не стала делиться с ним истинной причиной своего решения: он мог начать задавать вопросы, на которые у нее самой не было ответов, мог своим любопытством испугать и причинить вред Джонатану.Кроме того, он начал испытывать беспокойство по поводу Дианы Крэмер, волновался о том, что своими вопросами на родительском собрании мог сделать ее положение в школе еще хуже.
В этот момент они как раз проходили мимо школы по пути к церковному двору.
- Не беспокойся, она на следующей неделе собиралась пойти в профсоюз, - сказала Джеральдина и взяла его за руку, как только они приблизились к церкви.
Недавно смазанная калитка бесшумно распахнулась перед ними.Джеральдина вспомнила безмолвие и лунный свет, свое чувство тогда, когда свет превратился в лед.Она положила цветы на край свежевыкопанной ямы, в которую должны были перезахоронить Джонатана.
- Я вспоминаю тебя, Джонатан, хочу увидеть тебя, милый, - прошептала она, и тут Джереми сжал ее руку.
Это заставило ее почувствовать, что она была слишком скрытной и несправедливой по отношению к нему. Сомнения переполняли ее на протяжении всего обратного пути домой через пустынный город, и Джереми не пытался вызвать ее на разговор. Она продолжала мысленно спорить сама с собой вплоть до середины ужина, когда в дверь постучал Эндрю:
- Моя мама сказала, чтобы я вернул вам это, - глухо проговорил он и убежал.
Это была книга волшебных историй с иллюстрациями Мориса Сендака.
- В чем дело? - недоумевал Джереми, грустно пролистывая книгу. - Я не вижу здесь ничего, к чему мог бы придраться Гудвин Мэнн.
- Завтра мы подыщем для Эндрю еще что-нибудь, - ободрила его Джеральдина. Но на следующий день случилось так, что Гудвин Мэнн сам посетил магазин.
Это случилось в понедельник во время ленча, когда у них не было покупателей. Они проводили утро, занимаясь тем, что передвигали стеллажи с книгами, перенося книги о районе Пикс к столу около двери, а детскую литературу - в дальний конец магазина. Они почти закончили работу, когда Джун в сопровождении незнакомой женщины вошла в магазин:
- Скажи им то, что ты уже сказала мне, - проговорила Джун, а потом запнулась. - Они уже успели спрятать их, они спрятали детские книги!
- Я заметила это, - ответила ее спутница, тощая молодая женщина с седыми волосами, выбивавшимися из-под гребня на голове. Она зашагала вдоль стеллажей. - Это как раз то, что я имела в виду.Они не позволяют детям читать это там, откуда я пришла...
Она схватила книгу 'В ночной кухне' Мориса Сендака. Джун вскрикнула, с отвращением взглянув на страницу, которую показала ее спутница.
- Я думаю, что такие вещи противозаконны!
- Какие вещи, Джун? - тихо и спокойно спросила Джеральдина.
- Дети, исследующие сами себя...И вы дали книгу этого человека нашему Эндрю! Да если бы я знала, что вы за люди, я бы никогда не разрешила Эндрю даже приближаться к вам!
- Но, Джун, это так не похоже на тебя, - сказал Джереми. - Маленький мальчик в книге имеет пенис, только и всего. Маленькие мальчики должны их иметь.
- Возможно, но они не демонстрируют их другим людям, по крайней мере, в нашем городе, - глаза Джун сузились от гнева. - А откуда вы так много знаете о маленьких мальчиках? Я часто задавалась вопросом, почему вы проявляете такой интерес к Эндрю!?
- Я знаю о них, потому что я сам когда-то был таким же маленьким мальчиком...
Джеральдина не могла больше сдерживать себя:
- Мы проявляли интерес к Эндрю, потому что он нуждается в ком-то, кто его понимает, Джун, и до недавнего времени вы это понимали.
- Единственные люди, в которых он нуждается и которые ему нужны, это его родители, - сказала Джун сердито и вдруг замолчала, когда в магазин вошел Гудвин Мэнн.
Он выглядел бледнее обычного, его лицо несколько опало, скулы выступили вперед, натянув кожу на щеках.
- Посмотри, что они продавали детям, Гудвин, - закричала спутница Джун. - Они держат книги, подобные этой, на том месте, где должен быть алтарь!
- Хвала Господу, я пришел сюда вовремя, - Мэнн опустился на колени перед стеллажом с детскими книгами. - Прости им, Господи, они не ведают, что творят.Джереми и Джеральдина не являются плохими людьми, они не имеют намерений прогонять Тебя из Твоего дома...
Джереми прервал его:
- Не сочтите меня грубым, но здесь больше нет церкви, здесь книжный магазин.
Мэнн поднял глаза к небесам:
- Никто не вправе изгнать Тебя из дома, куда Ты был приглашен, а тем более из того дома, который был построен специально для Тебя...
- Это не только книжный магазин, это еще и наш дом. Если хотите, вы можете посмотреть документы.
- Мы можем видеть подтверждение ваших документов прямо здесь, Джереми, - Мэнн перекрестился и поднялся с колен, печально взглянув на них. - Сейчас не время для спора. Слишком мало его осталось. Хотите ли вы вновь пригласить Господа в Его дом и в ваши жизни?
- Времени осталось мало для чего? - переспросила Джеральдина.
Евангелист неожиданно напрягся:
- Я непременно скажу вам об этом, но не раньше, чем вы попросите Господа вернуться в его обитель.
- Тогда мы сделаем это, не зная ничего, - сказал Джереми.
Мэнн взглянул на него и потом направился к входной двери:
- Если вы не хотите, чтобы любовь Бога достигла вас, возможно, вы не будете в состоянии игнорировать ваших соседей, - он встал на мостовой и воскликнул, гораздо громче, чем на своих сборищах. - Придите и узрите дьявольскую церковь. Придите и узрите дьявола, который будет сгноен в вашем окружении!
- Проклятый глупец, - сказал Джереми. - Что касается тебя, Джун, то если тебе станет стыдно за свое сегодняшнее поведение, это твое личное дело, но ты не должна впутывать в это дело нас! Я был бы тебе очень признателен, если бы ты убралась отсюда.
- Мне нечего стыдиться с тех пор, как я была прощена. Вы не сможете так просто избавиться от меня, как и от всех этих людей!
Несколько человек из соседних домов и магазинов вышли на улицу и стали собираться у входа в магазин.
- В чем дело? - спросил пекарь, лысеющий мужчина с широкими бровями.
- Они пытаются утверждать, что мы являемся грязным книжным магазином, мистер Мэллор, - ответила Джеральдина, пытаясь улыбнуться. - Держу пари, что вы и не догадывались, в каком дурном месте вы покупали книги для вашей жены!
- Зачем кому-то нужно утверждать это?
- Потому, что каждая точка опоры, которую вы оставите дьяволу в вашем городе, придаст ему новые силы, - ответил Мэнн, стоявший позади пекаря. - Теперь, когда мы выигрываем, его сопротивление становится более решительным, чем всегда. Чем же еще, как не дьявольскими кознями, был тот пожар на пустоши?
Джун передала Мэллору иллюстрированную книгу Сендака:
- Вот эту гадость они продают нашим детям. Это то, что мы позволяем им делать в нашем городе, потому что не прислушиваемся к словам миссис Скрэг.
Другие соседи столпились вокруг нее, издавая громкие возгласы отвращения и неодобрения. Почти все они приютили в своих домах последователей Мэнна. Джеральдина поняла это, но несмотря ни на что все-таки раздался голос в их поддержку:
- Я не понял, - сказал мистер Мэллор. - В конце концов, книга - это гость, которого вы приглашаете в ваш дом, и вы не ожидаете, что гость станет для вас оскорбительным.
- Ради всего святого, эта книга уважаемого американского артиста...
Несколько человек повернулось к Джереми:
- Знаем мы этих артистов, - усмехнулся один из них.
Джереми рванулся вперед, чтобы перехватить Мэнна, который стал продвигаться по направлению к детским книгам:
- Что вы собираетесь делать сейчас?
- Спросите себя, что бы сделал Христос, когда обнаружил бы, что такого рода вещи продавались в Его храме?
- Вы дотронетесь до этих книг только в том случае, если решите купить их, а иначе вы сейчас же покинете магазин!
Все соседи за исключением мистера Мэллора пришли Мэнну на помощь:
- Вы же не осмелитесь тронуть его, - зловеще закричала женщина из магазина шерсти. - Он божий человек.
Мэнн поднял вверх одну руку:
- Спасибо вам, друзья, но в насилии нет необходимости. Я думаю, что смогу заставить Джереми и Джеральдину устыдиться того, что они делали в последнее время!
Он двинулся к христианскому магазину. Мистер Мэллор смущенно посмотрел на остальных и боком стал пробираться к своей пекарне. Джун пошла обследовать полки с книгами, и остальные присоединились к ней.
- Только, если вы собираетесь что-то купить, - вновь обратился к ним Джереми, но даже после того, как повторил свою просьбу, они не обратили на него никакого внимания. Они еще шарили по полкам, когда вернулся Мэнн.
Он направился прямо к стеллажу с детскими книгами и сгреб в охапку все экземпляры 'В ночной кухне'.
- О, я вижу здесь еще и 'Лолиту' и несколько других одурманивающих книг подобного содержания там, на верхней полке. Если здесь есть еще что-нибудь, в чем ваш город не нуждается, вы сами покажите, где это лежит.
- Положите это на место и сейчас же убирайтесь отсюда! - сказала Джеральдина тихим жестким голосом. - Или я вызову полицию.
- Они найдут это достаточно странным, что вы вызвали их из-за того, что кто-то захотел купить ваши книги. Здесь пятьдесят фунтов для начала. Когда вы пересчитаете все то, что я собираюсь взять, скажите мне, и я доплачу разницу.
Он сбросил все замеченные книги вниз на стол и продолжил свои поиски. Скоро его помощниками была принесена груда книг, среди которых были произведения Генри Миллера, Вильяма Бэрроуза, книга Ван Дэникена 'Радость секса', 'Настольная книга по колдовству', 'Жизнь на Земле', 'Книга для детей об английском фольклоре'...
- Ваших денег недостаточно, нужно добавить еще две сотни фунтов, - сказал Джереми .Сторонники Мэнна наградили его презрительным взглядом, когда Мэнн уплатил ему разницу.
Евангелист подхватил самую большую пачку книг и повел всех своих помощников на улицу. Как только они свалили все книги в сточную канаву, Мэнн вылил содержимое зажигалки на книги и потом поджег их. Они затрещали в канаве с таким шумом, что этот шум заставил еще большее число людей покинуть свои дома.
- Мне вызвать пожарную команду? - закричала одна пожилая женщина.
- Мы всего лишь сжигаем некоторую часть из той грязи, какую они продают в своем книжном магазине, - ответила Джун, обращаясь в ней. - Вы знаете, они заставили Гудвина заплатить за эти книги. Эти деньги могли быть отданы Богу.
- Возможно, вы наконец поймете, что книги, которые вы сейчас уничтожаете, все равно будут переизданы еще много раз, - закричал Джереми. Потом он отвернулся, досадуя на то, что им удалось вывести его из себя. Джеральдина наблюдала за всем происходящим, пока огонь не догорел и Мэнн со своими последователями не разметали пепел по ветру.
- Вот они как поступают, - прошептал Джереми. - Подлинные картинки жизни маленького городка.
- В действительности они совершенно другие. Я не удивлюсь, если они извинятся перед нами сразу же после отъезда Мэнна, если не раньше.
- Ты больше им доверяешь, нежели я. Сознание маленького городка стремится ограничить все то, с чем они могут вести борьбу. Хорошие намерения либо простираются до университетов, либо улетучиваются с такой скоростью, на которую они только способны.
- Я знаю, что у тебя на душе, Джерри, но...
- Мне удивительно, если ты знаешь... Кажется, сейчас тебя особо не волнуют дела нашего магазина, как это было раньше.
Он перенес свое недовольство и на новую тему разговора:
- Боже мой, тот американец рассуждает о дьяволе, но если и есть что-нибудь подобное дьяволу в мире, то вот он, дьявол, вот она, дьявольская сила, когда люди пытаются бороться с тем, что, по их мнению, их тревожит, раздражает, мешает спокойной и размеренной жизни обычного горожанина в глубинке. Они думают, что если это убрать с глаз долой, то можно вообще заставить это убраться, уйти прочь, исчезнуть!
- Ты же отлично знаешь, что меня все еще заботят дела в нашем магазине...
Он коснулся в разговоре ее озабоченности и замкнутости в последнее время, неправильно истолковав это. Сейчас, однако, было не время для того, чтобы рассказать ему о Джонатане. Весь остаток дня, когда бы она ни слышала шаги на улице, она сразу вся напрягалась, ожидая нового вторжения верующих или одного из них, возвратившегося с извинениями. Что бы то ни было, когда наступило время, чтобы закрыть магазин, никто больше так и не зашел к ним.
Позднее они отправились с Джереми на обычную вечернюю прогулку, хотя стало уже смеркаться. Им не хотелось встречаться ни с кем из соседей. Вязкие частички пепла шелестели в канаве. Джеральдине показалось, что взгляды из освещенных окон домов будто раздевают ее. Хай-стрит была безлюдна, если не считать отца О'Коннела, который поприветствовал их, когда Джереми собирался поворачивать обратно к магазину:
- Могу ли я присоединиться к вам?
- Иисусе, только не хватало нам сейчас очередной проповеди! - огрызнулся Джереми.
- Я просто шел своей дорогой, когда заметил вас двоих. Мне лишь захотелось узнать, что произошло у вас сегодня в магазине. Я жалею, что меня там не было в тот момент...
- Вы бы, конечно, помогли, а?
- Я надеюсь, что смог бы заставить их подумать дважды, прежде чем что-либо предпринять. Я подниму этот вопрос в это воскресенье, если ко мне придет хоть кто-нибудь из моего прихода. Может быть, придут некоторые из тех, кто еще предпочитает ходить в церковь, а не на те шоу на пустоши.
- Я неверно оценивал вас, - признался Джереми. - Мне всегда казалось, что вы считали своим основным долгом помогать Мэнну и его братству.
- Господь запретил это, особенно с того момента, когда Мэнн пришел ко мне в церковь и начал советовать мне вести службу по образцу его проповедей у пещеры. Меня особо не волнует эта его гомогенезированная религия, и я так и сказал ему об этом. Я придерживаюсь взгляда о том, что ваш способ веры, точнее способ ее выражения не должен рассматриваться вами как обязательное нахождение на грани нетерпимости, толкающей вас к сожжению книг..
- Можем ли мы ссылаться в дальнейшем на эти ваши слов? - спросила Джеральдина.
- При любой ситуации. Это то, о чем я как раз и собираюсь говорить на проповеди в воскресенье. Я не думаю, что он будет счастлив, ведь он не обратил еще весь город в свою веру, а я думаю, что так оно и будет.
- Он говорил что-то о недостатке времени. Перед наступлением чего, вы знаете?
- Да, по ком звонит колокол и всякое такое, но возможно вы и правы в своем желании узнать об этом, если он подразумевает что-то более серьезное.Я посмотрю, что я смогу разузнать об этом, хотя его трудно будет прижать к стенке, если он хочет, чтобы это произошло.
Они находились недалеко от церкви.
- Он использует слова подобно тому, как некоторые доктора прописывают транквилизаторы, - говорил священник, когда Джеральдина вдруг вскрикнула:
- Смотрите, что это?
Отец О'Коннел заслонил свои глаза от лунного света:
- Птицы. Смотрите, вон они там. Правда, я не могу вам сказать, что это за вид.
- Верно, всего лишь птицы, - Джереми взял ее за руку, почувствовав, как она напряглась. - Это всего-навсего их световые образы.
Это должно быть так, сказала она себе.Они не могли сами отражать от себя свет, не могли пылать как факелы, когда даже лунный свет не достигал теперь церкви.Возможно, свет отражался от окон напротив церковного двора и падал на птиц, когда они долбили клювами землю.Ей не хотелось знать, что они несли в своих клювах, когда три из них взлетели одновременно и запорхали по направлению к пустоши.Лунный свет немедленно выхватил их из темноты, когда они летели туда, от чего они стали казаться еще ярче. Все было объяснимо, не было и не могло быть причин для нервозности и беспокойства, но теперь она твердо знала, что где бы они ни гуляли с Джереми, этим местом не должна быть пустошь.
Глава 15
Человек в регистратуре подумал, что Мунвэл - это название фирмы.
- Нет, это место, где я живу сейчас, - ответила Диана. - Передайте ему, что я принимаю его предложение.
Ник выглядел озадаченным, пока не увидел ее. Потом он улыбнулся, и его круглое лицо и большие темные глаза смягчились и расслабились.
- Я должен вам ланч. Куда пойдем?
- Неплохо было бы в пивную. Я должна многое вам рассказать. 'Операция 'Мунвэл', это больше подходит к тому, о чем я хочу вам рассказать.
Он нахмурился, потирая квадратный подбородок, словно мог стереть сероватый оттенок, который сразу создавал впечатление небритости.
- Дайте мне десять минут закончить одну историю, и мы пойдем.
Они вошли в пивную недалеко от Готиктаун-стрит, чересчур широкой улицы, где здания сверкали, словно выстиранные, в лучах солнечного света над лавиной движения во время обеденного перерыва. Они нашли свободные стулья в углу длинной и узкой комнаты, выложенной темными плитками, и сели, поставив напитки.
- Ну, что произошло? - спросил Ник. - Что-то еще более необычное?
- Я не знаю, понимаешь ли ты, как это было организовано. Мэнн, потом приход новых детей в школу. Директор пытался заставить меня подписать обязательство о том, чтобы я не пыталась учить детей по той программе, которую не одобрил бы Мэнн. Когда же я выложила ему все, что думаю по этому поводу, они уволили меня.
- Они могут это сделать по контракту?
- Нет, здесь в Манчестере они не могли бы этого сделать, но разве можно уйти от судьбы в городе, в котором не расположена штаб-квартира моего профсоюза? Они не внушают мне большой надежды.
- Кого ты хочешь обмануть? Что это только из-за того, что им надо ехать куда-то далеко, чтобы тебе помочь?
- Нет, это из-за того, что однажды я пошла против воли профсоюза. Видишь ли, когда я уже проработала в той школе около полугода, профсоюз объявил забастовку, а я к ней не присоединилась. Я тогда думала: я здесь на стажировке, и, кроме того, если бы я приняла участие в забастовке, они бы взяли на работу кого-нибудь другого, кто бы плохо обращался с детьми. Я имею в виду, что мне действительно хотелось получить эту работу. Когда я прочитала в газете то объявление о вакансии, это было для меня пределом мечтаний. Я не получила вовремя разрешения на работу, но я хочу продолжать работать там, особенно сейчас, потому что я иностранка и не могу оставаться здесь долго без работы. Думаю, что они до сих пор не простили мне моего неучастия в той забастовке.
- У меня есть друзья в отделе образования. Я дам тебе знать, если появится какая-нибудь вакансия в Манчестере.
- Как это мило с твоей стороны, Ник. Однако я надеюсь, что тебе удастся опубликовать материал о том, к чему они принуждают меня там, в школе, что хотят заставить делать, - она осушила свой стакан с пивом. - Теперь моя очередь.
Когда она поставила напитки на стол, Ник посмотрел на нее, испытывая неловкость:
- Конечно, я сделаю все, что в моих силах, - сказал он. - Я, конечно, хотел бы тебе помочь..
- Я думаю, к концу моего рассказа у тебя будет уже достаточно материала для такой статьи.
Она рассказала ему о шоу 'Подарок Джасти', о сожжении книг, о тревогах и сомнениях отца О'Коннела.
- А теперь Мэнн ходит от дома к дому, чтобы никто не мог занять выжидательную или нейтральную позицию. Я говорила уже тебе, что это носит систематический характер.
- Священник сказал, что он бы хотел, чтобы его цитировали, верно? Это может стать решающим доводом для написания такой статьи. Давай сначала поедем, осмотримся, а потом я поговорю со своими издателями.
Она минут пятнадцать ожидала его в вестибюле здания редакции, прежде чем он появился вновь. Она вскочила, и ее стул с покрытием из кожезаменителя закачался.
- Я тебе нужна?
- Диана, я очень сожалею, если не сказать больше, что я сам очень расстроен. Мне не очень-то повезло.
- Может быть, мне стоит поговорить с твоим издателем и все объяснить ему?
- Я бы пригласил тебя, если бы это могло принести хоть какую-то пользу. Видишь ли, в прошлом году я подготовил целую серию материалов о Билли Грэме и обо всей этой фундаменталистической реакции, и мой издатель придерживается мнения, что это события уже прошедшего года и сейчас нет необходимости вновь возвращаться ко всему этому, поскольку за последнее время не наблюдалось никакой новой вспышки такого рода движений . Все равно, ты мне нужна для более подробного рассказа, но не здесь, не в редакции.
- Тебе не кажется, что ты нужен мне больше, - вежливо сказала Диана.
- Да, да, в любом случае я хотел бы оплатить ужин. Я заканчиваю работу ровно в шесть.
- Мы потом обсудим, кто будет платить, когда они принесут нам счет. Я должна еще сходить в библиотеку...
Однако в читальном зале библиотеки с высокими светлыми потолками, где она сидела за столом с книгами, которые хотела изучить, обнаружилось, что, казалось, нельзя было найти никакой информации, которая могла бы пролить свет на происходившие в Мунвэле события, объяснить такую странную одержимость Мэнна по отношению к пещере. Хотя ей все-таки удалось найти несколько упоминаний о Мунвэле. Потом, когда она изучила каталог, пролистала его еще раз более досконально и неожиданно наткнулась на имя автора, которое было ей знакомо.
Запись в каталоге была сделана под литерой 'Л' - Лютударум. Книга оказалась безымянным памфлетом в зеленой обложке. Это была работа о свинцовом руднике позднеамериканского периода. Автор изобразил местоположение рудника на карте-схеме, отметив и город Лютударум, в расположении которого Диана безошибочно узнала Мунвэл. Имя автора было Натаниэль Нидэм.
- Я должна была вспомнить о нем, - сказала Диана Нику после ужина в китайском квартале. - Он живет как раз на пустошах. Если кто-нибудь, кроме Мэнна, и знает о тайне пещеры, то это наверняка должен быть он.
- Допустим, что это и означает какую-то тайну, к которой он тоже, как и Мэнн, имеет отношение. Однако тебе не кажется, что все это чертовски отдает фрейдизмом: вся эта идея о глубине, тьме и дьяволе во тьме?
Ее мимолетная улыбка вдруг исчезла с лица:
- Я думаю, все это намного серьезней и больше, чем простой фрейдизм. Хотя, конечно, ходит предостаточно всяких историй о самой пещере.
- Пока нам все-таки ничего не известно о Мэнне, кроме того, что настоящее имя отца было Мэннпайл, и я никого не собираюсь обвинять за искажение этого факта. Боюсь, он никогда никому не расскажет всей правды о своем прошлом.
- Все-таки, скажи мне, почему у тебя тогда возникли проблемы с газетой?
- Тебе что-нибудь говорит название радио 'Свобода'? Думаю, что нет, так как в твоем районе ее программы обычно заглушаются передачами евангелисткой станции. Это пиратская станция, где я обычно выходил в эфир, говоря о вещах, которые газеты никогда не разрешили бы мне опубликовать на своих страницах. Когда я вернулся из вашего города, выяснилось, что я недостаточно хорошо замаскировал свой голос, так что мой издатель догадался, кто вел передачи на той радиостанции под псевдонимом...
- О, черт!
- Он подошел к этому довольно серьезно.Могу даже сказать тебе, что мне еще очень повезло, что я до сих пор работаю в газете.А потом женщина, которая руководит станцией, сказала, что если мне так дорога правда, я должен сообщить в передаче, кто я, и работать исключительно для станции. Это стало концом в общем-то неплохих отношений и возможно шансом как-то помочь тебе. И не забывай, я обещал тебе подыскать подходящую работу.
- Я ловлю тебя на слове, да? Я должна была давно покинуть Мунвэл. Тем более, что с тех пор, как мои родители покинули этот город, они, казалось, и не стремились сюда возвращаться.
Он, казалось, был смущен ее внезапной горечью в голосе:
- Неужели все так плохо?
- Ник, когда я начала преподавать в той школе, дети сначала ужасно боялись меня, потому что они думали, что я похожа на других учителей оттуда. Это плохо?
- Ну а потом, когда они поняли, что ты не такая страшная, я представляю, как они стали отбиваться от рук.
- Конечно, тогда они поняли, что я не собираюсь бить их или отправлять к директору на 'исправительную' порку розгами. В Нью-Йорке мы никогда не секли детей розгами и нам не нужно делать это здесь. Это чертовски достает меня, когда я слышу от многих родителей, что такие меры не могут принести никакого вреда ребенку. Мне кажется, многие люди забыли, каково было им после этого, когда они еще сами были детьми и учились в подобных школах. Иначе они ни за что не послали бы туда своих детей. А они до сих пор боятся прослыть смутьянами, даже сейчас, когда они давно уже выросли и сами стали родителями.
- На этом страхе и играет Мэнн.
- Это еще одна вещь, которая меня беспокоит. Мои дети никогда не скажут, что они верят в те страшные сказки, которые он рассказывает, в то время как они не верят в них. Но я боюсь, что он и его последователи могут истолковать это по-новому и понесут всякую чушь о том, что дети выступают против Мэнна и его братства.
Ник глубоко вздохнул и поднялся со своего места:
- Я не могу больше вести радиопередачи, но еще могу передавать на радио 'Свобода' свои истории. Давай я позвоню сейчас Джулии.
Он вернулся с разочарованным видом:
- Я не смог дозвониться. Я попробую позвонить еще раз через несколько минут. Джулия сможет взять интервью у тебя.
- Ешь, а то твоя еда совсем остынет. Ник, я думаю, было бы лучше, если бы я не выходила в эфир. Мы оба знаем, что я действительно должна сделать.
- Мы знаем? - с сомнением сказал Ник.
- Конечно. Я должна вернуться в школу, подписать эту чертову бумагу, чтобы иметь наконец возможность присматривать за своими детьми, оберегать их.
Сказанное еще больше укрепило ее в принятом решении, заставило испытывать тоже самое чувство, как и в ту ночь, когда она была разбужена отблесками огней самолета. В этот раз она не может подвести их, пообещала она самой себе. После ужина Ник предложил выпить кофе у него в квартире, но она боялась, что туман, опускающийся на дорогу, ведущую к Мунвэлу, помешает ей вернуться обратно. Она знала почти наверняка, что если бы пошла с Ником, это наверняка закончилось бы тем, что она провела бы с ним ночь. В других обстоятельствах она пожелала бы этого также сильно, как, похоже, желал и он.
Она выехала из Манчестера на темную дорогу. Облака нависали над Мунвэлом, делая ночные краски еще более темными. Она напомнила себе, что должна избавиться от чувства боязни темноты и тяжести по мере приближения к городу. Должно быть, проведенный день утомил ее. Из-за этого ей казалось, что луна на небе не появляется слишком долго, и мерещилось какое-то размытое движение где-то там, в облаках над пещерой. Вернувшись домой, она почти сразу же отправилась спать, чтобы как следует отдохнуть и быть готовой к встрече со Скрэгами на следующее утро.
Миссис Скрэг стояла у калитки забора, окружающего школьный двор, и так посмотрела на Диану, словно та не имела права даже переступать через школьный порог. Некоторые из родителей были рады снова увидеть ее, не говоря уж о детях. Она должна была подписать документ. Николас Никлеби должен был бы быть в кабинете мистера Скрэга, однако судьбе было угодно распорядиться по-своему, и жизнь продолжалась своим обычным несчастливым для нее путем. Она поспешила в школу и постучалась в кабинет мистера Скрэга.
Директор тупо уставился на нее.
- Я очень сожалею, что слишком поторопилась, когда вы попросили меня подписать ту памятку, - начала она, пытаясь улыбнуться. - Я подпишу это сейчас, если можно.
- Я рад, что вы вняли голосу своей совести.Я надеюсь, вы поняли, что дело стоит того. - Он начал шелестеть бумажками на столе. - Что касается вашей работы, то боюсь, что вы слишком поздно изменили свое мнение.Дело в том, что ваша должность уже занята двумя преподавателями из числа наших новых друзей, которые даже отказались от платы за свой труд...
Глава 16
Голова у Эндрю раскалывалась от боли, а нос и глаза были забиты и переполнены слезами:
- Но ты же говорила, что я мог бы последний год... - захныкал он. - Говорила, что это было бы хорошо для меня. Вы оба говорили это...
- Значит, мы ошибались. - Его мать протянула руку за бельевой прищепкой в холщовый мешок с вышитой на нем маленькой девочкой, держащей в своих ручках пригоршню бельевых зажимок. Мешок лежал в корзине, которую держал Эндрю. - Я сказала: 'Нет', - и давай больше не будем возвращаться к этому разговору. Это мое последнее слово.
- Но это будет в церкви. Отец О'Коннел не возражает.
- Есть много таких вещей, против которых он не возражает, когда ему полагается быть человеком Господа. Ты не приблизишься больше к церкви без меня или твоего отца, ты слышал, что я сказала? И ты не должен иметь что-нибудь общее с Миссис Вейнрайт или с церемонией украшения пещеры, ты вообще не должен общаться с этой женщиной.
- Но ведь ты же обещала, что вы с папой придете посмотреть на мою работу в этом году!
- Я ошибалась, неужели ты не можешь этого понять? Господь послал Гудвина Мэнна указать нам, где мы поступали неправильно. Дай мне корзину сюда, если ты продолжаешь быть таким тупицей. Я возьму прищепки сама.
Когда она схватила корзину, то выпустила из рук только что постиранное белье:
- Теперь посмотри, что я сделала из-за тебя, ты, маленький дьяволенок. Правильней всего было бы тебе пасть на колени и просить Бога о прощении.
Земля врезалась в голые колени Эндрю:
- Пожалуйста, Господь, прости меня, - пробормотал он и повторил то, что сказала ему мать, - за то, что я так испытываю терпение моих родителей...
- Теперь убирайся в свою комнату и закрой дверь! - велела ему мать. - И не спускайся вниз, пока не поймешь свои ошибки и не образумишься.
Эндрю почувствовал, что этого не будет никогда. Он оступился, нервно взглянув на стоящего в кухне отца, который смотрел на него. Его отец быстро отвел взгляд к небу, словно жирное серое небо что-то значило для него.
- Лучше тебе прочитать ту историю о том, как нужно слушаться своих родителей, - крикнула Эндрю мать.
Эндрю уселся на кровать и стал смотреть на вещи в своей комнате, которые никогда не чувствовали всего того, что было у него сейчас на душе. Пустота комнаты казалась угрожающей и пугающей, особенно теперь, когда он не мог повесить на стены рисунки Мориса Сендака . Ему не разрешалось встречаться с Джереми и Джеральдиной и даже с мисс Крэмер, теперь уже больше не работающей в школе. Однако ему не хотелось играть с новыми детьми, которых так любила его мать, так как те постоянно заставляли его чувствовать, что он еще не вполне раскаялся. Он чувствовал себя более стесненным своими родителями, чем всегда.
Он начал рвать памфлет об Абраме и Исааке, каждую страницу на множество мелких кусочков. Он не смел ненавидеть Бога, но он ненавидел Гудвина Мэнна. Его мать не изменилась особенно за последнее время, если не считать ее постоянных рассуждений о Господе. Однако его отец изменился каким-то образом с того времени, как Гудвин Мэнн появился в городе, но Эндрю не хотел думать о том, как он изменился. Он не смог остановиться, когда его отец вошел в комнату.
- Не делай этого, сынок, - его отец собрал рваные клочки бумаги и выбросил все это в туалет, над которым висел плакат, гласивший 'Бог любит Тебя'. - Убери это, пока твоя мать не увидела, что ты натворил, а мы немножко прогуляемся. Ты не должен сидеть взаперти в такой прекрасный день, как сегодня.
- Пожалуйста, не могли бы мы пойти сегодня на ярмарку?
- Если ты не будешь называть это ярмаркой, ладно? Подожди немного, и я преподнесу тебе сюрприз.
Люди не должны иметь секретов друг от друга, если однажды они признались во всем Господу, разве Гудвин Мэнн не говорил об этом? Но на этот раз, когда они были на улице, его отец сказал:
- Я не вижу причин, по которым ты не можешь посещать церковь. Я возьму тебя с собой, и это вовсе не будет значить, что ты не подчиняешься своим родителям, своей матери. Хотя, все равно лучше не говорить ей об этом, чтобы она не расценила это по-своему.
Сын мясника катался на велосипеде вдоль Хай-стрит. Корзина на его руле была наполнена свежей почтой. Эндрю ужасно хотелось сделать это когда-нибудь: также прокатиться на велосипеде через весь город, посвистывая, а потом, убрав руки с руля, почесывать ими спину. Возможно, тогда его родители стали бы гордиться им.
Если он будет слушаться мать, то почему он не может попросить ее придти на церемонию украшения пещеры и полюбоваться его работой там? Иногда мысли тяжестью давили на него, казалось, что он пытается поднять груз мыслей, особенно когда люди были нетерпеливыми по отношению к нему. Он попытался подбирать слова так, чтобы не рассердить отца, когда они вместе пришли на Роман-роу.
- Я сначала разузнаю у миссис Вейнрайт, кто там в церкви, - сказал отец.
Миссис Вейнрайт подрезала виноградные лозы, которые вились по арке над калиткой перед ее домом. Эндрю побежал к ней, потом остановился, потому что она выглядела так, словно готова была расплакаться:
- Мне очень жаль, Эндрю, - сказала она, глядя на виноградные лозы. - Но мы не будем заниматься украшением пещеры в этом году.
Отец догнал Эндрю:
- Почему нет? Мне казалось, что вы в любом случае собирались сделать это...
- Не будет достаточного количества людей, - глаза миссис Вейнрайт были такими огромными и пустыми, что это причинило Эндрю боль. - Что бы то ни было, другое беспокоит меня больше, чем украшение пещеры, но я не могу говорить об этом в присутствии мальчика. Пещера сейчас не имеет никакого значения.
- Она имеет значение, - выпалил Эндрю ей вслед, когда она, неловко повернувшись, почти бегом направилась к своему дому. Когда ее дверь захлопнулась, он увидел, как у соседней двери встала подбоченясь соседка миссис Вейнрайт, пожилая дама с беззубым ртом и маленькими усиками:
- Скатертью дорога! Чем меньше мы будем ее видеть, тем будет лучше, - громко проговорила она, шамкая беззубым ртом.
- Но почему, что случилось? - удивленно спросил отец Эндрю.
- Как, разве вы не слышали? Она потеряла ребенка прошлой ночью, а знаете почему? Потому что мать ребенка не могла терпеть присутствие такого человека, как она, в комнате. Она сказала, что не желает, чтобы ее ребенок был принят руками этой безбожной женщины. Это то, что мне рассказали. Вы считаете, что повитуха должна упасть на колени перед кроватью, если такое произойдет или если она потеряет ребенка: однако это не относится к нашей Гордой и Заносчивой миссис Вейнрайт. Вейнрайт-Гордячке. Так что отец попытался принять роды сам. И все, что я могу сказать, что никакой несправедливости не будет в том, если бедная душа ребенка направится прямо на небеса, а душа миссис Вейнрайт должна будет направиться сами знаете куда.
Эндрю не казалось это справедливым, когда он наблюдал, как старая женщина проглатывает слова, словно смакует их на вкус.
Отец оторвал его от этих мыслей:
- Пойдем, я беру тебе на ярмарку...
Ярмарка располагалась ниже футбольного поля. Дети играли в перебрасывание колец и катали шары на призы. Единственным развлечением для тех, кто хотел покататься, была карусель со старыми педальными автомобильчиками и велосипедами, которые были прикручены болтами к сцене под балдахином, напоминающим сорванное полотно зонтика. Эндрю уселся на ржавый велосипед и представил себя в роли мальчика-посыльного, когда служитель карусели повернул ржавый рычаг, заставивший карусель со скрипом вращаться.
- Папочка, посмотри на меня, - кричал он всякий раз, когда проезжал то место, где стоял его отец.Всякий раз взгляд его отца обращался на мрачное небо над вересковой пустошью, словно это что-то значило для него или он желал очутиться где-нибудь в другом месте.
Ярмарка не смогла заставить Эндрю забыть о миссис Вейнрайт, о том, что он был не в состоянии помочь ей украшать пещеру. Когда он пришел домой, то отметил про себя, что мать разочарована и расстроена, из-за чего она была благосклонна к нему перед ужином. Все прошло слишком быстро, и задолго до темноты наступило время идти спать.
Он лег, и острые тени и расплывчатые пятна поплыли у него перед глазами, однако он продолжал прислушиваться к доносившемуся снизу шепоту родителей. Он ожидал, что мать будет требовать у отца сказать, что он скрывает от нее. Однако теперь, когда Эндрю находился в постели, они, казалось, почти не разговаривали. Звуки их голосов, долгие паузы между фразами напоминали бурю, которая собиралась на низком, тяжелом небе. Он натянул одеяло на голову, пытаясь одновременно погрузиться в мертвую тишину и иметь возможность слышать разговор внизу. Он вспоминал, как в прошлом году они складывали картину из отдельных частей панно, собранных из цветочных лепестков, разместив их так, чтобы они напоминали перья птицы, пока там не осталось места ни для одного дополнительного лепестка. Вспоминал, как увидел свою часть работы встроенной в панно, - кусочек голубого неба, который занял тогда место над головой мужчины с мечом. Свет окружал спокойное, тихое сияние меча, который он держал в одной руке. Другую руку он прятал в складках своей туники, выполненной из остатков лепестков. Теперь Эндрю почувствовал прохладу, как в церкви, больше не ощущая тяжести удушливой жары и пелены перед глазами. Он даже не заметил, как погрузился в сон.
Вначале его сон был спокойным и мирным. Он следовал за картиной, которую помог создать для пещеры. Он не видел, кто нес эту картину. Причем сейчас картину несли не по частям как обычно, а целиком, так, что она была в несколько раз длиннее его самого. Он бежал сквозь тьму к пещере, по земле, которая больше походила на пепел, чем на камни. Как только он достиг вершины, луна показалась на зазубренном горизонте, и он увидел, что картина с меченосцем была поставлена прямо над пещерой. Эндрю чувствовал себя в безопасности до тех пор, пока луна не начала смеяться.
Это была всего лишь страшная сказка, попытался он убедить сам себя. Это происходит лишь в тех книгах, где луна имеет усмехающееся лицо героя из мультфильма, у которого видны зубы, когда он усмехается. Но это смеялось над тем, как меченосец начал шататься как пьяный на краю пещеры, словно его придвинули слишком близко к краю. 'Он всего лишь изображен на картине', - сказал Эндрю сам себе, и миссис Вейнрайт говорила, что это не имеет никакого значения и ничего не значит в жизни. Меченосец упал прямо в разверзшуюся перед ним тьму, и Эндрю услышал его крик - крик, который он ни разу не слышал до этого в своей жизни.
Эндрю пробудился и готов был сам уже закричать в обступавшую его чернильную тьму. Он с усилием поднялся с кровати и почти упал на пол. Кого бы он сейчас ни разбудил, любой накричал бы на него за беспокойство. Однако он не мог оставаться в комнате в одиночестве наедине со своим сном. Он тихонько приоткрыл дверь в спальню своих родителей, потом остановился как вкопанный, уставившись на белую статую, которая лежала в кровати рядом с его матерью.
Лунный свет падал прямо на лицо его отца. Он выглядел так, словно принимал световую ванну, словно омывался лунным светом. Эндрю захотелось подбежать к отцу, встряхнуть его и разбудить, потому что если луна освещает вам лицо во сне, это может означать, что вы сошли с ума, или это может довести вас до полного безумия. Его мама говорила, что это всего лишь старая сказка, однако сама она всегда плотно задергивала занавески в спальне, если снаружи светила яркая луна. Он мог бы разбудить ее теперь, исключительно из-за того, что в нем рос страх при виде широко открытых глаз отца, освещенных лунным светом. Потом лицо отца приняло такое выражение, какое Эндрю не мог представить даже в страшном сне, и он рванулся прочь из комнаты в свою спальню, чтобы затаиться там в постели.
У его отца, должно быть, был ночной кошмар. Разве вы не можете выглядеть так же ужасно, когда начинаете сходить с ума? Что сделает потом его отец? Что-нибудь похуже тех ругательств, которые выкрикивают друг другу игроки во время футбольных матчей, похуже шума, который поднимала его мать, словно он как-то навредил ей, бодрствуя, когда они думали, что он спал. Эндрю не слышал больше ее причитаний и ругани с того момента, как мистер Мэнн пришел в Мунвэл, однако выжидательная тишина делала его более нервным, чем прежний шум и ругань.
Он потер глаза пальцами. Мать говорила ему летом, что лучше засыпать до наступления темноты. Теперь он почувствовал, что понял смысл ее слов, разобрался в этом 'почему', понимая то, что что-то изменилось к худшему. Он не мог больше ждать, он не мог вынести неизвестности о том, что случилось или должно было случиться в родительской комнате.Однако когда он заставил себя слезть с кровати и на цыпочках подойти к их двери, чтобы тихонько открыть ее, он громко закричал. Отца не было в постели.
Мать все еще лежала там, раскинувшись под шерстяным одеялом, повернувшись спиной к лунному свету. Когда же Эндрю отважился подойти к ней, чтобы разбудить, он услышал как тихонько закрылась входная дверь. Неожиданно он смог двигаться более быстро. Он прошел на цыпочках вдоль спальни, инстинктивно осознавая, что ни с кем и ни с чем не сможет столкнуться в темноте, и стал всматриваться в прозрачный лунный свет. Отец двигался вдоль главной улице, а потом побежал вприпрыжку к той стороне, которая вела на вересковую пустошь.
Эндрю сразу же стало ясно, что отец собирался оставить его уже в церкви и уйти туда, куда он шел теперь. Эндрю был не в состоянии рассказать все матери, чтобы не выдать секрет. Он вышел из комнаты и попытался закрыть дверь онемевшими и дрожащими руками. Если бы мать обнаружила, что случилось с отцом, что бы это ни было, она могла только повредить. Эндрю быстро оделся и прокрался вниз, снял дверную щеколду и выскользнул из дома.
Казалось, что жар разливался по всему его телу и голове и уходил ввысь, к безоблачному небу. Пока он вилял по Хай-стрит, часы над залом заседаний пробили два. Он побежал по тротуару улицы и стал забираться вверх по зигзагообразной тропинке, находясь в приятном возбуждении от того, что ему удалось вырваться из дома в такой поздний час, и опасаясь того, что он мог увидеть, нагнав отца.
На вершине тропинки он осторожно высунул голову из-за края пропасти. Отец бежал прямо по направлению к пещере, пепел смягчал его шаги. Он бежал под светом убывающей луны, который ослеплял Эндрю. Когда Эндрю побежал вслед за ним, он не смог услышать звук своих собственных шагов. Наверное бег под луной и должен быть таким - пробежка в безмолвии, бежать, с трудом различая свои собственные шаги. Отец был уже на самом краю пещеры, и Эндрю отвел глаза, опустив лицо вниз, где была зола, потому что отец с огромной скоростью побежал по самому краю к точке, находившейся на противоположной стороне пещеры, как раз напротив Эндрю. Но его отец был слишком поглощен своими мыслями, чтобы заметить сына. Хотя Эндрю и чувствовал себя раскрытым из-за лунного сияния и на обугленной местности, он продолжал ползти через пепел и золу. Он полз, пока не поравнялся со отцом, так что можно было видеть его, подняв голову. Он спрятал лицо в руках, чтобы прочистить горло, и когда снова поднял глаза, отца на краю котловины уже не было. Неожиданно ужаснувшись мысли, что отец мог броситься вниз в пещеру, Эндрю изо всех сил стал карабкаться на край бездны.
Луна была почти над его головой. Она освещала ослепительным светом каменную чашу внизу, заставляя сверкать боковые стены пещеры. На расстоянии, в глубине пещера выглядела такой же глубокой и темной, как небо наверху. Где-то посередине, между пещерой и краем каменной чаши, один из сторонников Мэнна стоял на коленях, закрыв глаза и сложив руки в замок на животе. Должно быть, он охраняет пещеру, подумал Эндрю. Позади сторонника Мэнна было так тихо и неприметно, что Эндрю даже не мог заметить никакого движения, когда отец бесшумно подкрадывался к пещере. Его лицо представляло собой гладкую светящуюся белую маску.
Его тень, так же бесшумно и безмолвно, как и он сам, двигалась перед ним. Молящийся наверняка должен был заметить ее, если бы только открыл глаза, но нет: теперь тень была как раз позади него, почти касалась его. Вот-вот он почувствует это и повернется? Эндрю испугался за отца, испугался, что вот сейчас его обнаружат, но тут он увидел, что произошло, когда его отец добрался до того мужчины.
Отец был уже совсем недалеко от мужчины, когда он услышал что-то. Его похожее на маску лицо обратилось к лунному свету. Эндрю подумал о собаке, которая навострила уши, прислушиваясь к чему-то. Его отец начал двигаться обратно вверх по каменной чаше, и Эндрю отполз назад на присмотренное им место в куче золы. Оттуда он увидел другого помощника мистера Мэнна, который спешил вдоль вересковой пустоши.
Вновь прибывший проследовал всего в нескольких ярдах от Эндрю, не заметив его.
- Прошу меня извинить за то, что проспал, - сказал он, обращаясь к кому-то внизу, в пещере. Отец Эндрю был уже вне пределов видимости на другой тропинке, направляясь обратно к Мунвэлу. Эндрю помчался домой так же быстро, как и вновь прибывший оказался внутри каменной чаши, побежал, поднимая тучи пыли вокруг себя и больно шлепая себя, чтобы остановить нахлынувшие на него мысли.
Наконец он добрался до коттеджа и взлетел наверх. Он улегся в кровать, едва сдерживая дыхание, и стал ждать возвращения отца, а также пробуждения матери, которая наверняка могла поинтересоваться, где пропадал отец. Наконец он услышал, как тихо затворилась входная дверь и затем скрипнули ступеньки. Потом наступила тишина. Его мать так и не проснулась. Эндрю лежал, не в состоянии уснуть и переворачиваясь с боку на бок, молясь о том, чтобы то, что, возможно, должно было бы произойти, никогда бы не произошло.