Филип Хосе Фармер Последний дар времени ------------------------------------------------------------- Philip Jose Farmer. Time's Last Gift (1971, 1977) (с) Даниэль Смушкович, перевод, 1998 Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. -------------------------------------------------------------- Глава 1 Грохнуло, как из пушки. Секунду назад на поросшем мокрой травой склоне известнякового холма не было ничего. Серая торпеда выпала из пустоты, точно осадок под действием некоего незримого химиката. Вытесненный ею воздух породил звуковую волну, прокатившуюся над долиной, вдоль реки, мимо лесистых холмов. "Герберт Уэллс-1", не сдвинувшись ни на микрон, переместился из весны 2070 года нашей эры в такую же весну, но уже 12 000 года до рождества Христова. И, едва завершив долгий путь во времени, начал путешествие в пространстве. Хронолет появился в двух футах над поверхностью земли. Он с грохотом рухнул вниз и покатился по склону. Сорокафутовый корпус из облученного пластика с легкостью перенес спуск по каменистому скату, и на его поверхности не было видно ни царапины, когда он наконец остановился кверху дном у подножия холма, смяв несколько карликовых сосен. --Лучше "русских горок",-- пробормотала Рейчел Силверстейн дрожащим голосом. Она пыталась улыбаться, но лицо ее оставалось бледным. Ее муж Драммонд хмыкнул. Кровь медленно возвращалась к его посеревшему лицу. --Полагаю,-- заметил Роберт фон Биллман,-- можно отстегивать ремни. Джон Грибардсун молча повертел рукоятки на пульте. С легким жужжанием выдвинулась телекамера, и на экранах показались синее небо, белые облачка, а потом -- мертвая трава на лугу и в миле от холма, петляющая по дну долины река. Глава экспедиции сдвинул рукоятку еще немного, и камера повернулась к холму, с которого хронолет только что скатился. Из-за камня с любопытством выглядывала небольшая лисица. Грибардсун обвел объективом долину, нашарил электронным взглядом еще одно животное, дал увеличение. --Пещерная гиена,-- протянул он гулким, уверенным голосом.-- Похожа на кенийскую, но намного крупнее и без пятен. Спуск кувырком не повлиял на Грибардсуна ни в малейшей степени. По-английски он говорил с британским акцентом, почти полностью скрывавшим другой, трудноопределимый -- во всяком случае, лингвист фон Биллман так и не смог определить его происхождения, а спрашивать англичанина не стал, желая решить загадку самостоятельно. Фон Биллман законно гордился своей способностью распознавать на слух любой из основных языков Земли и около двух сотен менее распространенных, но выяснить, какое же наречие так повлияло на произношение Грибардсуна, ему так и не удалось. Камера повернулась еще. Из-за груды валунов выступила крохотная фигурка -- показалась и скрылась, перебежками перемещаясь от одного скального выступа к другому. --Это был человек? -- дрогнувшим голосом спросила Рейчел. --Похоже на то,-- подтвердил Грибардсун. Он нацелил камеру на скалы. Через пару минут в поле зрения показалась голова. Телескопический объектив создавал иллюзию, что путешественники во времени разглядывают незнакомца с десяти шагов. Темно-русые, спутанные длинные волосы, широкоскулое лицо, светлые глаза под нависающими бровями, орлиный нос. --Это поразительно! -- прошептала Рейчел.-- Первый человек! Первый человек кроманьонской эпохи! Кроманьонец встал. Росту в нем было добрых шесть футов. Облачен он был в одежду из шкур -- куртку, штаны и сапоги, в руках держал короткое копье с кремневым наконечником и атлатль -- зазубренную палку-копьеметалку. На поясе висел набитый кожаный мешок и кожаные же ножны, из которых торчала деревянная рукоять ножа. -- Снаружи пятьдесят градусов по Фаренгейту*,-- произнес Грибардсун, глянув на термометр.-- А времени четверть первого, конец мая. Даже теплее, чем я ожидал. * 10о по Цельсию. (Здесь и далее примеч. пер.) --Зелени почти нет,-- заметил Драммонд. Мгновение все молчали. Только сейчас хронолетчики начали осознавать все величие момента. Переход сквозь века и кувыркание по склону ошеломили их, и разум только теперь сбрасывал сковавший ход мыслей лед. Грибардсун вместе с фон Биллманом проверили оборудование и оснащение. Наконец "черный ящик" зафиксировал, что экспедиция прибыла нормально, и на панели зажглась зеленая лампочка. --Воздух снаружи чист,-- проговорил Грибардсун.-- Таким воздухом мы не дышали сто пятьдесят лет. --Так давайте вдохнем его,-- предложил Драмоннд Силверстейн. Англичанин неторопливо расстегнул ремни и поднялся. При росте в шесть футов и три дюйма* он едва не касался макушкой потолка. На вид ему было лет тридцать. Длинные, прямые, иссиня-черные волосы обрамляли гордое, привлекательное лицо, на котором выделялись серые глаза. Легкая рубашка не скрывала могучего телосложения. Он был руководителем экспедиции, антропологом, археологом, ботаником и лингвистом и был бы -- если б Англия не отказалась от дворянских титулов -- герцогом. * Около 190 см. Тридцатипятилетний Роберт фон Биллман поднялся на ноги минуту спустя. Он уступал Грибардсуну в росте едва дюйм, был сложен немногим хуже, рыжеволос и по-северному симпатичен. Он считался одним из ведущих лингвистов мира, а кроме того, антропологом и культурологом, искусствоведом и, как ни странно, доктором химических наук. За ним встала Рейчел Силверстейн -- невысокая, стройная, темноволосая и смуглая, но голубоглазая. Крупноватый нос ее не портил. Она была генетиком и зоологом, а помимо этого -- метеорологом и ботаником. Драммонд Силверстейн шел последним. Он был не слишком высок -- шесть футов,-- строен и черноволос. Был он физиком, астрономом, неплохим геологом, а кроме того -- скрипачом-виртуозом и музыковедом, имевшим несравненный опыт в изучении музыкального искусства первобытных народов. Грибардсун с натугой повернул колесо-рукоять и распахнул дверь, более подошедшую бы сейфу. На мгновение он застыл в проеме, глубоко вдыхая холодный воздух, потом обернулся к столпившимся за его спиной товарищам. --Наверное, я должен был бы сказать нечто не менее поэтическое, чем Армстронг при первой высадке на Луну,-- заметил он и ступил на лесенку, выехавшую из пазов в тот момент, когда дверь открылась. Он принюхался, точно огромный кот, и решительно спустился. Заранее запрограммированная телекамера послушно следила за его движениями. Его слова и действия будут навсегда сохранены для потомства -- если хронолет вернется. --Это последний дар Времени,-- произнес Грибардсун, глядя в объектив.-- Современный человек никогда более не сможет достичь этой точки прошлого. Мы, экипаж "Герберта Уэллса-1", сделаем все, чтобы этот дар человечеству не пропал напрасно. Остальные выглядели разочарованными -- очевидно, полагали, что уж они на его месте измыслили бы нечто более историческое. Грибардсун вернулся в хронолет и открыл оружейный сейф. Рейчел, последовав за ним, раздала путешественникам легкие куртки, хорошо сохранявшие тепло. Двое оставшихся взяли видеокамеры размером с футбольный мяч. Одетые и вооруженные, хронолетчики вышли наружу и, возглавяемые англичанином, начали подъем по крутому склону. Камера с борта хронолета следила за ними. Несмотря на то что все участники экспедиции были в отличной форме, сохранить дыхание к концу подъема удалось одному Грибардсуну. Тот оглянулся вниз с вершины холма. Аппарат казался небольшим. Но он весил три сотни тонн, а его придется еще затащить обратно на вершину. Иначе, когда придет пора возвращаться в год 2074-й, машина так и останется в 12 000 году до нашей эры. Вместе со своим экипажем. Теория путешествий во времени требовала, чтобы аппарат для возвращения находился в зоне перехода и имел массу, равную начальной -- с точностью до десяти унций. Грибардсун пометил края вмятины, оставленной хронолетом при падении, цветными пластмассовыми колышками. Мало ли что сделают с местной почвой причуды погоды за предстоящие четыре года. Ищи потом это место. Рейчел и фон Биллман засняли место посадки, покуда Грибардсун и Драммонд для надежности отмечали координаты вмятины относительно трех крупных валунов, которые уж точно с места не сдвинутся. Для запуска "Герберта Уэллса-1" водрузили на деревянную платформу на вершине холма. Во Франции 2070 года до верхушки холма над рекой Везер оставалось сорок футов. Геологи уверяли, что за прошедшие с тринадцатого тысячелетия до рождества Христова века холм не только не уменьшился, но даже подрос немного. Вот и гадай после этого, подумал Грибардсун, то ли геологи оплошали, то ли хронолет переместился не только во времени, но и в пространстве. Теоретики, правда, утверждают, что такое невозможно, но что теоретики могут знать о практике? Путешествия во времени поглощали неимоверные количества энергии, и чем дальше в прошлое отправлялся аппарат, тем больше. Дальше года минус двенадцатитысячного отправиться было невозможно. Некий фактор, до конца понятный разве что паре математиков, требовал, чтобы самое сложное и дорогое путешествие было совершено первым. Если бы путешественники обождали еще восемь лет, то прибыли бы лишь в 8000 год до нашей эры, а там обнаружили бы, что лифт дальше не пойдет. А выждав десять лет, выяснили бы, что граница проходит в минус 4000 году. Кроме того, барьер существовал и с другой стороны, причем барьер необъяснимый. Первые экспериментальные модельки пытались послать во вчерашний день. Ничего, естественно, не получалось -- ведь вчера их никто не находил. Куда девались модельки -- не знал никто. Следующую модель для надежности послали на неделю в прошлое, прекрасно зная, что за семь дней до того никто нее не видел. Модель тоже пропала. В этот период о проекте "Хронос" прознали общественность и Конгресс, и, пока и тех и других убеждали, что проект совершенно безопасен, времени ушло довольно много. Пришлось обезвреживать старую научную фантазию о парадоксах путешествий во времени. Рассказы Уэллса, Силверберга, Брэдбери и Хайнлайна перепечатывались миллионными тиражами. Миллионы людей всерьез опасались, что какой-нибудь путешественник во времени прикончит их дедушку и все дедушкины потомки сгинут с лица Земли, точно по ней буджум* прошелся. * Чудовище из поэмы Льюиса Кэрролла "Охота на снарка", отличающееся от безобидного снарка редкостной зловредностью. Покончил с этим безумием Якоб Мойше -- глава группы исследователей, создавших машину времени. В серии научно-популярных статей он убедительно доказал, что все изменения в прошлом, вызванные путешествием во времени, уже произошли -- в прошлом и бояться тут нечего. Но к этому времени первоначальная цель -- 25 000 год до нашей эры -- была уж недоступна. Слишком много времени ушло, и экспедиции пришлось удовольствоваться неолитом. Финансирование проекта было возбновлено, и маленькую модель отослали в прошлое почти на сто лет. И так и не нашли. По логике вещей, модель должна была оказаться в 1973 году, и хотя нашедший ее не мог распознать истинного назначения машины, но вряд ли сумел бы и разрушить корпус, так что устройство должно было существовать и по сей день. Однако поиски не дали результата. Еще одну модель послали в 1875 год -- с тем же результатом. Последняя обошлась в сумму, которая потрясла Конгресс до основания. Она должна была вынырнуть из времени в 1850 году в пятидесяти футах от лаборатории доктора Мойше. И чудо свершилось. Исследования показали, что в 1850 году на вершине этого холма в городке Сиракузы штата Нью-Йорк произошел загадочный и очень мощный взрыв. По мнению доктора, причиной взрыва послужило взаимопроникновение модели и какого-то твердого тела -- и то и другое попыталось занять один и тот же объем пространства. Конечно, материя не обратилась в энергию полностью -- иначе от холма только пыль осталась бы. Всю округу в радиусе мили прочесали счетчиками Гейгера в поисках остатков радиоактивного изотопа, посланного вместе с моделью. И кусочек излучающего материала был опознан с полной уверенностью. Голоса обвиняющих доктора в жульничестве быстро заткнула комиссия из шести конгрессменов и министра по науке, наблюдавшая за всеми фазами поиска. Теорий столь странного поведения моделей выдвигалось много, но одну отвергли сразу. Теория эта утверждала, что структура времени не позволяет путешествовать в прошлое на тот период, пока жив кто-то из людей, населяющих Землю на момент запуска машины. Другими словами, природа все же не терпит парадоксов, и отправиться можно лишь в те области прошлого, когда не родился еще никто из живущих в 2070 году. Критики тут же довольно ехидно отметил, что если модели, отправленные в 1973 и 1875 годы, пропали по этой причине, то жив еще человек, родившийся до последней даты,-- а ему тогда скоро двести стукнет, что по многим причинам невозможно. Во-первых, столько не живут, а во-вторых, согласно данным всемирной переписи населения, самой старой женщине на свете едва исполнилось 130 лет, и родилась она в 1940 году. Теорию признали нелепой, а то и просто безумной, а ее создатель не смог защитить свою репутацию, совершив самоубийство при неясных обстоятельствах. Правда, перед этим он заявил, что указанный гипотетический старец может иметь причины оставаться неизвестным, а документы можно и подделать. Именно об этом размышлял Джон Грибардсун, когда Рейчел Силверстейн коснулась его руки. Она дотрагивалась до него по десять раз на дню, точно проверяя, существует ли он на самом деле. Или же ей нравилось до него дотрагиваться. Грибардсун не возражал, хотя знал, что Драммонду это не по душе. Но муж должен сам ставить супругу на место, а Драммонд бесился, но почему-то молчал. --Как вы думаете, мы сможет своими силами поставить хронолет на место? -- спросила она. Ее голубые глаза сияли, точно в предвкушении. --Думаю, да,-- ответил Грибардсун.-- Но будет куда быстрее и проще, если нам поможет пара пещерных людей с крепкими мускулами. Так что не будем волноваться раньше времени. В конце концов, в нашем распоряжении целых четыре года. Роберт фон Биллман, осматривавший в бинокль противоположный, северо-восточный край долины, предупреждающе вскрикнул. Грибардсун и сам заметил фигурки, привлекшие внимание лингвиста, и поднес к глазам свой бинокль. В окулярах виднелись увенчанные рогами головы нескольких оленей. Грибардсун повел биноклем и почти сразу же наткнулся взглядом на серую тень -- волк, и не один, а около дюжины, целая стая. Олени прекрасно знали о присутствии хищников. Пощипывая мох, они то и дело поднимали головы, нюхали воздух и подозрительно поглядывали на кружащую ярдах в пятидесяти стаю. Несколько серых теней скрылись за холмом, другие зашли в тыл стаду. Оставшиеся медленно двинулись на оленей. Те, выждав секунду и убедившись, что волки настроены серьезно, разом, как сговорившись, рванули вперед. Волки ринулись за ними. Пробегая мимо холма, стадо резко свернуло в сторону, шарахнувшись от шести волков-загонщиков. Одна олениха споткнулась, и тут же на нее один за другим кинулись волки. Другой олень оскользнулся, прыгая через ручей, и не успел он подняться, как двое волков уже рвали его ноги. Остальное стадо ушло -- волки были слишком поглощены добычей. Грибардсун смотрел на эту сцену с неослабевающим интересом. --Подумать только,-- пробормотал он, опуская бинокль,-- что в наше время волки остались лишь в заповедниках или зоопарках. Здесь в их распоряжении весь мир. Должно быть, их миллионы... --Иногда мне кажется, что вы еще и зоолог,-- заметила Рейчел. --Я натуралист,-- поправил он. Повернувшись, он глянул туда, где они видели человека. Тот давно скрылся в скалах, и, как ни старался Грибардсун, по пути на холм он никак не мог найти кроманьонца даже с помощью бинокля. Теперь тот вышел из укрытия и приближался к хронолету. --Любопытство не только кошку сгубило,-- усмехнулся англичанин. Дом этого человека мог располагаться совсем рядом -- или за много миль отсюда. День только начинался, и путешественники могли воспользоваться этим. Работы им предстояло много. Грибардсун позволил остальным собрать образцы почвы, камней и растений и сделать несколько фотографий, а потом приказал возвращаться в хронолет, чтобы упаковать образцы, собраться в дорогу и отправиться на поиски человеческого жилья. Они двинулись вниз по склону. Кроманьонец, подобравшийся к огромной серой торпеде на сотню ярдов, при виде их снова нырнул за валун и так же, перебежками, направился к скалам. Драммонд успел его заснять. Вскоре упакованные рюкзаки заняли место за плечами. Из оружия Грибардсун взял скорострельную винтовку калибра 0.500, Рейчел--автоматическую калибра 0.30, а фон Биллман и Драммонд -- пневматические, стрелявшие снотворными иглами. Кроме того, у каждого на поясе висела кобура с пистолетом, а в рюкзаках покоились гранаты -- обычные и газовые. Путь по краю долины привел их к узкой речке, зигзагами спускавшейся к прото-Везеру внизу. Некоторое время пришлось идти вдоль берега. Фигура кроманьонца по временам маячила в четверти мили впереди. Мили через две путешественники решили пройти мимо подножий утесов -- там виднелись пещеры, показавшиеся им интересными. Следы человеческого жилья и вправду нашлись, причем недавние -- грубо сложенные каменные очаги, кости, осколки кремня и шерта*, клочья шерсти и куски шкур. Еще через полмили обнаружилась другая пещера, узкая и темная, откуда несло гиенами. Рейчел заявила, что осмотрит ее позднее -- дескать, хочет выяснить, чем питаются пещерные гиены. Она бросила в пещеру пару камней, но безрезультатно. * Кремнистый известняк. На лагерь они наткнулись через пять миль. Долина здесь внезапно расширялась. Людское жилье располагалось за довольно высоким крутым склоном. Ни женщин, ни детей с такого расстояния увидеть было нельзя, но дюжина охотников с копьями не собралась бы на склоне холма, если бы им нечего было защищать. Прежде чем начать подъем, Грибардсун внимательно осмотрелся. Он вовсе не хотел, чтобы их небольшой отряд застало врасплох нападение с тыла. Видимо, тот кроманьонец, что увидал путешественников во времени первым, и предупредил остальных -- теперь он вместе с соплеменниками потрясал копьем и надрывал глотку. Грибардсун включил мегафон и приказал остальным следовать за ним футах в ста. Англичанин подозрительно оглядел валуны на гребне холма -- на случай, если местным жителям придет в голову устроить лавину, сейчас самое время. Но валуны оставались неподвижны, да и на склоне не было видно следов катившихся камней. "Интересно,-- подумал Грибардсун,-- какими мы кажемся этим дикарям?" Вот стоят двенадцать воинов, готовых защищать свой дом, а на них наступают трое мужчин и женщина. Конечно, пришельцы выглядят необычно: странная одежда, непонятное оружие, гладко выбритые лица. Но самым загадочным и пугающим была для них, конечно, уверенность, с которой поднимался по склону намного уступающий им числом отряд. Грибардсун имел большой опыт общения с примитивными племенами. Он был намного старше, чем казалось с виду, и еще помнил времена, когда в дебрях Африки и Азии скрывались настоящие дикари, не имеющие понятия о цивилизации. Этот опыт и придавал ему уверенности. Он прекрасно знал, что эти люди не желают ввязываться в схватку с незнакомым врагом. Правда, спутники его уверенности не разделяли; но они и не видали настоящих дикарей. Они родились слишком поздно, когда дикари уже вымерли или приобщились к цивилизации, а те немногие, что остались в резервациях, не заслуживали благородного названия "дикари". Тем не менее туземцы были опасны. Им явно уже приходилось сталкиваться и с врагами-людьми, и с мамонтами, носорогами, пещерными медведями и львами. Грибардсун довольно близко подошел к собравшимся охотникам, прежде чем дать своим спутниками сигнал остановиться. Дальше он двигался один, бормоча что-то неразборчивое в мегафон. Кроманьонцев поразил его громовой голос. Они прекратили орать и потрясать оружием, и даже на расстоянии видно было, что лица их побледнели. Англичанин остановился, медленно вытащил ракетницу и выстрелил в воздух. Сигнальная ракета зависла на парашютике, вспыхнула ярко-зеленым, потом алым и взорвалась. Охотники напряженно застыли. Видно было, что страх побуждает их уносить ноги, но это значило бы оставить женщин и детей -- а это было для них немыслимо. Грибардсуну это пришлось по душе. Несмотря на ужас перед могуществом злого колдуна, воины стояли насмерть. Англичанин протянул вперед пустые руки -- винтовка болталась за спиной,-- улыбнулся и сделал несколько шагов вперед. Из толпы охотников вышел могучий великан, чьи медно-рыжие волосы были тронуты сединой, и медленно направился к Грибардсуну, сжимая в руках каменный топор и крепкое копье. Русоволосый охотник, первым увидавший хронолет, держался в нескольких шагах позади вождя. Англичанин поприветствовал их через мегафон. Громовая речь заставила вождя и его спутника остановиться, но Грибардсун, улыбнувшись, медленно, чтобы не пугать их больше, опустил руку к поясу и выключил усилитель. Когда он заговорил вновь уже нормальным голосом, глаза кроманьонцев удивленно расширились, но, кажется, они восприняли это как знак дружелюбия -- как и было задумано. Грибардсун продолжал подниматься, пока не остановился в трех-четырех шагах от охотников. Те тряслись от страха. Обычный бой не испугал бы их, но немыслимое чародейство вводило в ужас. Англичанин продолжал болтать что-то успокаивающее -- про то, что его племя пришло издалека и принесло дары и что все они друзья,-- в то же время подтверждая свои слова языком жестов. Он не ожидал, конечно, что кроманьонцы знакомы с системой знаков, использовавшейся бушменами Калахари, но надеялся, что жестикуляция тоже будет истолкована как символ мирных намерений. Наконец вождь улыбнулся и опустил оружие, хотя сохранял дистанцию. За ним улыбнулся и второй охотник. Поглядывая на Грибардсуна искоса, вождь прокричал что-то остальным воинам и поманил англичанина и его спутников -- дескать, следуйте за мной. Наверху путешественников во времени окружила небольшая толпа охотников, однако оружия никто не поднял. Теперь люди будущего увидали, что нависающая скала скрывает настоящий городок. Груды камней перекрывали подходы к лощине с севера и частично с востока. К скалам жались добрых три десятка "вигвамов" -- палаток из шкур на шестах. Грибардсун насчитал тридцать взрослых женщин, десять девочек-подростков, шесть юношей и тридцать восемь детей обоего пола. Позднее, когда все охотники собрались в лагере, он выяснил, что взрослых мужчин в племени двадцать четыре. В каждом очаге горел огонь, над многими кострами жарились на палочках зайцы, суслики, птицы и куски медвежатины. В дальнем конце стоянки сидел в деревянной клетке медвежонок. У одной из палаток торчал воткнутый в груду щебенки шест с насаженным на него черепом медведя, который размерами сделал бы честь любому кодьяку* времен Грибардсуна. Англичанину пришло в голову, что медведь, должно быть,-- тотемное животное племени. * Медведь-кодьяк -- подвид американского бурого медведя, отличающийся своими размерами. Название получил от острова Кодьяк (Алеутские о-ва). Воду здешние обитатели, вероятно, таскали из реки -- на земле лежали кожаные бурдюки. Повсюду валялись кости. С севера несло вонью -- видимо, обитатели стоянки сбрасывали экскременты и мусор через каменную стенку с холма вниз. От спутанных волос и грязных тел туземцев шел такой запах, что становилось ясно -- о гигиене тут и не слыхивали. Грибардсун смело подошел к ближайшему шатру и заглянул внутрь. Возражений не последовало. Внутри на постели -- низенькой раме из веток, прикрытой шкурами -- бился в лихорадке мальчик лет десяти. Грибардсун попросил Рейчел подержать полог палатки и заполз внутрь. Мальчишка смотрел на него стеклянным взглядом, слишком измученный, чтобы бояться. Снаружи вскрикнула женщина и полезла в палатку, чтобы посмотреть на пришлого громогласного чужака,-- вдруг тот намерен причинить вред ребенку. Грибардсун улыбнулся и легонько отстранил ее. Вытряхнув из аптечки отражатель, англичанин посветил мальчику в глаза, потом в горло. Тот повиновался, дрожа от страха. Грибардсуну пришлось решать, брать ли на анализ ткани, кровь, слюну и мочу. Слишком многие первобытные культуры имели табу на сей счет. Считалось, что чародей может таким способом навести порчу. Если эти предрассудки идут еще от кроманьонцев, те могут отреагировать очень бурно, несмотря на весь свой ужас. Грибардсун еще раз перебрал симптомы. Термометр, приложенный ко лбу мальчика, показал 104о по Фаренгейту*. Кожа больного была сухой и красной, зловонное дыхание -- частым и неглубоким. Пульс держался на уровне 85 ударов в минуту. Такие признаки может дать любая из дюжин болезней. Придется брать анализы. * 40,0о по Цельсию. Конечно, он мог умыть руки и позволить природе или местному шаману, буде такой найдется, делать свое дело. Его уже предупреждали, чтобы он не переусердствовал с лечением дикарей, если вмешательство может иметь серьезные последствия для экспедиции. В конце концов, всем суждено умереть, и эти люди умерли давным-давно, за сто сорок веков до его рождения. Но строгих запретов не выдвигалось. Если руководитель экспедиции считает, что исцеление больного туземца может помочь проекту -- это его право. Хотя с тем же правом он мог позволить туземцу умереть. Вопрос о том, насколько его вмешательство изменит прошлое, не стоял. Все сделанное уже давно сделано, события предопределены задолго до его рождения, даже если он совершает их сам. Грибардсун повернулся так, чтобы его спина загораживала обзор матери больного. Та запротестовала, но англичанин не обращал внимания. Он приложил анализатор к руке мальчика, нажал кнопку и подождал, пока баллончик заполнится кровью. Капли слюны он собрал из полуоткрытого рта. Получить мочу так же оказалось нетрудно, если отвлечься от причитаний матери. Достаточно было ввести трубку, нажать на клавишу, и образец будет получен -- если только есть что получать, но с этим проблем не оказалось. Грибардсун сложил инструменты и убрал в аптечку. На досуге медицинский компьютер на хронолете разберется. А завтра, если переговоры пройдут успешно, он перетащит компьютер на стоянку. Мать ребенка еще шумела, но вылезла из палатки перед Грибардсуном -- наверное, пошла жаловаться вождю и шаману. Англичанин воспользовался ее отсутствием, чтобы сунуть в рот мальчишке таблетку и заставить запить ее дурно пахнущей водой из бурдюка. Таблетка была антибиотиком широкого спектра действия, способным пресечь в зародыше развитие многих болезней. Если она и не поможет больному, то уж точно не навредит. У входа в палатку шел бурный спор. Женщина, яростно жестикулируя, доказывала что-то вождю и невысокому, коренастому мужику, чей лоб был изрисован охрой. Те же символы виднелись и на палатке. Шаман, видно, только что вернулся с охоты -- его жена уносила двух зайцев и большого барсука. Через гребень холма перевалили еще двое -- великан с мускулатурой гориллы и изрядным брюшком, несущий на плечах большую часть туши оленя, и его менее внушительный спутник, который тащил остальное, да вдобавок суслика на поясе. При виде чужаков оба остановились. Туша грохнулась оземь, стукнув рогами о камни, и великан двинулся в атаку. Остановил его только окрик вождя. Первым делом следовало установить, кто есть кто. Грибардсун назвался сам и назвал по очереди всех своих спутников. Фамилия его кроманьонцам никак не давалась, и они предпочли звать его Джоном. Вождя звали Таммаш, русоволосого -- Шивкет (он был художником племени), мужчину с раскрашенным лбом, шамана племени -- Гламуг, великана -- Ангрогрим, а больного мальчишку -- Абинал, сын Дубхаба. Дубхаб объявился во время процедуры знакомства. Это был тощенький человечек с широкой дружелюбной ухмылкой, который являлся, по-видимому, самым разговорчивым из всех членов племени. Он и представил остальных, включая свою дочку Ламинак и жену Амагу. Грибардсун предупредил своих спутников, что пришла пора возвращаться. Хотя их встретили с миром, все же присутствие чужаков заставляло туземцев нервничать. Пусть мирно пообсуждают их приход. Завтра путешественники во времени вернутся и останутся чуть дольше. С каждым днем они будут увеличивать длительность визитов. Пусть туземцы привыкнут. --Я не могу дождаться,-- сказал фон Биллман,-- когда мы приступим к изучению их языка. Вы уловили синхронную артикуляцию назального и велярного билабиального звуков? А эжективные согласные с одновременной глоттальной паузой? --Я уловил,-- ответил Грибардсун. Рейчел закатила глаза. --Похоже, у меня будут проблемы с произношением. Это же выговорить невозможно. --Роберт,-- Драммонд усмехнулся,-- ты говоришь как влюбленный! --А почти так и есть,-- улыбнулся Грибардсун. Когда они уходили, на гребне холма собралось почти все племя. Пара мальчишек рванула было следом, но родители их остановили. Толпа не расходилась, пока чужаки не скрылись из виду. На обратном пути путешественники почти не разговаривали. Фон Биллман снова и снова прослушивал с диктофона звуки нового языка. Рейчел и Драммонд изредка обменивались фразами вполголоса. Грибардсун же вообще предпочитал молчать. С возвращением на "Герберта Уэллса-1" настроение в группе улучшилось -- возможно, потому, что они вернулись домой. Тускло-серая торпеда была единственным напоминанием о том мире, откуда они явились. --Сегодня переночуем здесь,-- распорядился Грибардсун.-- А потом перетащим палатки к стоянке. Шляться каждый день туда-обратно у нас не будет времени, а сдвинуть хронолет мы не можем, так что придется разбить лагерь поближе к соседям. Рейчел занялась ужином, хотя на то, чтобы открыть и разогреть готовые блюда, ушла всего пара минут. По случаю праздника она налила каждому по рюмке вина. Пока она расставляла тарелки, Грибардсун прогнал анализы через компьютер. --У мальчишки Абинала тиф,-- объявил он.-- Риккетсий переносят вши от сусликов и крыс. Других больных я пока не видел, так что, возможно, он -- лишь первая ласточка эпидемии. У него-то вшей хватает. Завтра предлагаю ввести ему противотифозную сыворотку, а прочим -- вакцину. Плюс что-нибудь против насекомых. --И как вы предлагаете напичкать их лекарствами? -- поинтересовался фон Биллман. --Пока не знаю. --Быть может, игра не стоит свеч,-- заметил Драммонд и под мрачным взглядом Рейчел добавил: -- Не то чтобы я был такой садист, но мы ведь намерены по возможности изучать эти племена в их природной среде. Если мы начнем их лечить, как тогда узнаем, чем они лечатся сами? Какие лекарства и ритуалы используют, какие у них церемонии погребения и все такое. Вы же знаете, что все эти люди умрут -- собственно говоря, они давно мертвы. Что подумает шаман, если вы начнете отбивать у него хлеб или не сможете вылечить больного? На нас же потом и свалят все шишки. --Верно,-- согласился Грибардсун.-- Но если племя вымрет от тифа, то изучать и исследовать будет нечего и некого. И, кстати, тащить хронолет на холм нам тоже придется самим. Я предпочитаю рассчитанный риск. --Порой вы используете такие старомодные обороты,-- заметила Рейчел, покосившись на него.-- Не сознательно, а как бы... ну, не знаю. Словно они для вас родные, если вы меня понимаете. --Я много читаю,-- ответил англичанин.-- И имею привычку цитировать прочитанное. --Я не против,-- поспешно отозвалась она.-- Мне нравится. Просто это довольно необычно. Кстати, ужин готов. Но сначала тост. Джон, вы наш вождь -- вам и говорить. --За мир, который мы любим, каким бы он ни был,-- провозгласил Грибардсун, поднимая рюмку. Все выпили. --Необычный тост, Джон,-- заметила Рейчел. --Джон вообще странный человек,-- отозвался Драммонд и рассмеялся. Губы Грибардсуна тронула улыбка. Он знал, что Силверстейн недолюбливает его из-за той видимой привязанности, которую питала к англичанину Рейчел. Правда, он полагал, что этот вопрос не встанет во главу угла, даже после четырех лет, проведенных вместе. Руководство проекта было вполне удовлетворено результатами тестирования путешественников. Ни один из них не имел склонности к психическим срывам. Если Драммонд примется буйствовать, его придется утихомирить. Во всех отношениях, кроме ревности, он вел себя разумно, и Грибардсун полагал, что его можно будет уговорить словами. Признаки недовольства Драммонд начал выказывать лишь да пару недель до отправления "Герберта Уэллса-1", да и тогда он ограничивался двусмысленными ремарками вполголоса. Несколько раз по утрам они с женой выглядели так, словно обоих мучила бессонница. Грибардсун подумывал даже, не заменить ли их дублерами, пока еще не поздно. Но Силверстейны не давали семейному разладу сказываться на работе, а отчисление из состава экспедиции глубоко их оскорбило бы. Поэтому англичанин смолчал. --Завтра встаем рано,-- сообщил он вслух.-- В семь утра по корабельному времени. После завтрака займемся сбором образцов, а потом навестим наших пещерных соседей. Думаю, наши отношения улучшатся, если мы притащим им мяса. После ужина путешественники вышли наружу. Солнце касалось горизонта. Воздух пах морозом. К реке на водопой вышло стадо оленей в тридцать голов, пара могучих волосатых носорогов, дюжина зубров и мамонты -- двенадцать взрослых и три мамонтенка. Издалека они казались игрушечными. Первый взгляд на носорогов и мамонтов потряс всех четверых пришельцев из будущего. Слоны еще остались в зоопарках и заповедниках, но одно дело -- ручной слон, а другое -- дикий мамонт, с жировым горбом, кривыми бивнями и рыжей шерстью. Носороги же в двадцать первом веке вымерли вовсе. --Вон там волки! -- воскликнула Рейчел. Действительно, с десяток серых хищников вышли из тени холма. Олени беспокойно прянули в сторону, донесся трубный рев мамонтов. Но волки обогнули стадо и вышли к реке в сотне шагов ниже по течению, чтобы тоже напиться вдоволь. Олени продолжали настороженно поглядывать в их сторону, но вернулись к водопою. Небо потемнело, потом почернело; высыпали звезды. Драммонд Силверстейн установил телескоп и принялся замерять положения звезд. Рейчел осталась с ним. Фон Биллман вернулся в хронолет, чтобы снова и снова вслушиваться в звуки чуждого наречия. Грибардсун прихватил свою винтовку и полез на холм. К тому времени, когда он добрался до вершины, вышел месяц. Лунная поверхность выглядела такой же, как и двенадцать тысяч лет спустя, хотя ни пламя дюз, ни купола станций еще не коснулись ее. Северо-западный ветер нес холод и сырость, а еще звуки: дальний львиный рев, где-то невдалеке -- визг дикого кота, фырканье зубра, а может, носорога, стук копыт. Вновь заревел лев, и Грибардсун улыбнулся. Давно ему не доводилось слышать этого звука, особенно такого басовитого -- пещерный лев превосходил размерами своего африканского сородича. Пронзительно протрубил мамонт, и наступила тишина. Через некоторое время затявкала лиса, и ночь снова ожила. Грибардсун постоял еще немного, упиваясь лунным светом и свежим воздухом, потом спустился к хронолету. Драммонд Силверстейн складывал телескоп, Рейчел видно не было. --Мне этот мир уже нравится,-- заметил Грибардсун.-- Как я и думал. Мир простой и жестокий, лишенный людских толп. --Вы еще скажите, что захотите остаться тут, когда хронолет вернется,-- отозвался Драммонд таким тоном, точно ему такой исход понравился бы. --Ну, чтобы изучить этот мир подробно, всей жизни не хватит,-- ответил англичанин.-- Можно было бы изучить Европу, а потом по перешейку добраться до Африки. Сколько я знаю, Сахара сейчас -- плодородная страна, чьи полноводные реки кишат бегемотами. А южнее Сахары, на моей родине, так просто охотничий рай. Кто знает -- может быть, там, в лесах или саваннах, еще сохранились протолюди-гоминиды. --Это было бы довольно эгоистичное самоубийство,-- заметил Драммонд.-- Кому это пригодилось бы? Столько данных, и некому их передать. --Я мог бы оставить записи в условленном месте,-- полушутя отговорился Грибардсун,-- а вы вытащили бы их из тайника, как только вернетесь. Усмехнувшись, он подхватил пластиковую коробку с записывающим оборудованием и последовал за Силверстейном в хронолет. --Вы как фон Биллман,-- пожаловался Драммонд.-- Он уже ноет, что ему не доведется найти и записать праиндоевропейский язык. Говорит, что отправится в Германию пешком*. * Все рассуждения относительно зоологии, ботаники, географии и лингвистики 12 тысячелетия до н. э. остаются целиком на совести автора. Многие предположения, на которых основывается роман, не выдержали проверки при дальнейших исследованиях. В частности, прародина индоевропейских языков, поначалу помещавшаяся языковедами в Германии и Польше, находилась, вероятно, намного южнее и восточнее. --Мечтать не вредно,-- вздохнул Грибардсун.-- Все мы тут ученые, к дисциплине привычны. Сделаем свое дело и вернемся домой. --Надеюсь,-- пробурчал Драммонд, заталкивая ящик с инструментами на место.-- Но разве вы не чувствуете чего-то в здешнем воздухе? Чего-то... --Дикого и свободного? -- закончила за него Рейчел, как-то по особенному внимательно вглядываясь в Грибардсуна.-- Дух дебрей носится в воздухе. --Очень поэтично,-- заметил фон Биллман.-- Я тоже это заметил. Думаю, это оттого, что мы жили в перенаселенном, несвободном мире, и тут нас выпустили на простор, как детей на прогулку. Такой психологической реакции наши психологи не предвидели. Грибардсун промолчал. Ему пришло в голову, что сильнее всего такая реакция должна выражаться у тех, кто от природы был наиболее буен и наиболее сосредоточенно давил в себе свободу. Силверстейны, пожелав всем доброй ночи, ушли к себе и опустили перегородку. Остальные двое тоже улеглись спать. Хронолет не был особенно просторен, но при необходимости исследователи могли прожить в нем все четыре года. Будильник Грибардсуна прозвенел в пять утра. Англичанин торопливо выполнил несколько упражнений для разминки, позавтракал, оделся и вышел на охоту, оставив предварительно сообщение на диктописце -- на случай, если он не успеет возвратиться до того, как встанут остальные. Из оружия он захватил винтовку, а кроме того -- пневматический дротикомет, заряженный снотворным, пистолет в кобуре и нож, который сунул за пояс. Снаружи было морозно, дыхание вырывалось изо рта паром. Солнце еще не встало, но заря уже разгоралась на бледном небе. Грибардсун поднимался на холм быстро, несмотря на тяжесть рюкзака и оружия. Одежда его была хотя и легкой, но теплой, и, добравшись до вершины, он вынужден был расстегнуть куртку. С гребня холма он в последний раз глянул на хронолет, потом развернулся и потрусил вниз по склону. Возбуждение переполняло его. Впереди лежала дикая страна, и пусть лесов здесь было меньше, чем хотелось, открытые просторы имеют свою прелесть. Он не пробежал и мили, как вспугнул глухаря в роще карликовых сосен, минутой позже бурая лиса прошмыгнула по овражку в нору за валунами, а еще через полмили ему пришлось сделать крюк, обходя на почтительном расстоянии стадо из шести шерстистых носорогов, враждебно фыркавших в его сторону. Грибардсун продолжал бежать. Встало солнце, но собравшиеся облака быстро затянули небо, и через полчаса хлынул ливень. Одежда англичанина не пропускала влаги, но ледяные струи били в лицо. Он миновал стадо мамонтов, мирно отправлявших в пасти выдранные с клочьем дерновины мха, подушки какого-то растения с белыми цветочками, пучки сассафраса, азалии, карликовые березы и ивы. Слышно было, как бурчат их вместительные желудки, и, несмотря на ледяной дождь, Грибардсун на мгновение почувствовал себя дома. Час спустя он вновь набрел на рощу карликовых сосен. По мере того как отступают ледники, сосны будут набирать силы. На юге, в Иберии, должно быть, уже сейчас можно найти корабельные леса. Англичанин двигался вдоль гребня гряды холмов. Добравшись до того места, где, по его расчетам, должна была находиться стоянка, он перевалил через гребень. Как оказалось, глазомер его не подвел. Хотя саму стоянку скрывала нависающая скала, Грибардсун узнал и холм, и местность внизу. Признаков жизни видно не было -- или охотники в дождь остались дома (что сомнительно, ибо племя явно не страдало избытком продовольствия), либо уже ушли на охоту. От стоянки англичанин двинулся на север, намереваясь описать круг и вернуться к хронолету. На общий завтрак он, правда, опоздает, но в том нет большой беды -- остальным будет чем заняться в его отсутствие, а выйти в поход вовремя им ничто не помешает. За жизнь больного мальчика он тоже не волновался. Действие универсального антибиотика должно было продлиться еще несколько часов. Дождь не утихал. Побродив по мокрой траве, Грибардсун решил срезать путь и направиться прямиком к хронолету -- все равно большинство зверей пряталось по норам. Он двинулся на запад, вверх по пологому склону, но остановился у известнякового утеса. В таких местах любит селиться всякая живность. Остановившись, он сделал несколько снимков портативной камерой и швырнул на пробу несколько камушков в широкий провал между двумя каменными выступами. Изнутри донесся басовитый рык. Грибардсун отступил и нацелил камеру на выход, однако никто не появился. Он бросил еще пару камней, получил в ответ еще один рык и шагнул в расселину. Кто ждет его внутри, он еще не знал -- следов на каменном пороге не оставалось, а запахи смыл дождь. Однако, зайдя, он учуял запах медведя. Камеру Грибардсун пристроил на голове наподобие шлема, таким образом, что мог целиться и снимать одновременно. Если в пещере окажется слишком темно, видеозапись всегда можно стереть. Убивать зверя он вначале не собирался. Он никогда не убивал животных иначе, как ради мяса или для самозащиты. Но он так долго прожил без приключений, что не мог устоять перед возможностью сунуть голову медведю в пасть. Позднее он сам признавался себе, что действовал не подумав. Чего еще можно ожидать от медведя в берлоге, как не нападения? Учуяв пришельца, зверь зарычал. Грибардсун продолжал продвигаться вперед, держа винтовку наготове. Расселина заворачивала налево, а затем шла прямо, постепенно сужаясь наверху в узкую щель. Вскоре края ее сошлись совсем. К этому времени кровь охотника остыла, а здравый смысл возобладал. Страха он не испытывал, но и убивать медведя не хотел -- к чему? Потом ему пришло в голову, что мясо так быстро не испортится. Кроманьонцы пойдут за тушей хоть за пять миль и под дождем. Вход в пещеру можно заложить камнями, чтобы волки и гиены не добрались до мяса. Так что этот каприз вполне можно будет оправдать. Конечно, Грибардсун мог подстрелить мамонта или носорога, но тогда туша останется на открытом месте и станет добычей для падальщиков. Грибардсун скривился. В конце концов, он не обязан оправдываться ни перед кем, кроме себя. Рычание перешло в рев. Из темноты вынырнула огромная мохнатая башка; с клыков стекала слюна. Расселина была так узка, что медведь терся лопатками о стены. Грибардсун выстрелил. Грохот ударил по ушам в тесной расселине. Пуля вошла точно между глаз хищника, и медведь рухнул как подкошенный. Но за первым зверем последовал второй -- медведица! Чтобы добраться до Грибардсуна, ей пришлось карабкаться на тело самца. Пуля англичанина пробила ей горло, и она сдохла, не успев спуститься с гороподобной туши. С трудом пробравшись в глубину берлоги, Грибардсун посветил фонариком и, как и ожидал, обнаружил там двух медвежат. Те прятались в дальнем углу и, когда человек попытался приблизиться, зарычали. Грибардсун ловко поймал обоих за шкирки и кинул на туши родителей, ожидая, что медвежата, как обычно бывает с детенышами, останутся у тел, пока те не остынут. Эти медвежата, однако, жаждали свободы. Пришлось их ловить. Добравшись до беглецов, англичанин ввел каждому по дозе дормигена -- пусть похрапят. Вход в расселину он завалил валунами и булыжниками. Убедившись, что волкам и гиенам будет непросто добраться до мяса, он подхватил медвежат под мышки и двинулся по направлению к хронолету. Вернулся он лишь получасом позднее обещанного. Остальные хронолетчики уже начинали беспокоиться, а, увидав медвежат, изумились. Рейчел заявила, что они очень милые, но кормить их нечем. --Они уже не маленькие,-- заявил Грибардсун.-- Могут питаться мясом и ягодами. Он распаковал один из ящиков, наваленных вдоль левого борта хронолета. Собрав из планок нечто вроде вигвама трехфутовой высоты, он натянул поверх каркаса пленку и обрызгал ее толстым слоем пены. Подождав десять минут, чтобы пластик затвердел, он повторил процедуру еще дважды -- получился слой пористой пластмассы в четыре дюйма толщиной. Внизу он прорезал отверстие, а вынутый кусок поставил на петли. Теперь у медвежат была своя берлога с дверцей. В подобных же вигвамах, только большего размера, предстояло жить и участникам экспедиции. Домики были очень легкими, и даже Рейчел могла бы весь день нести любой из них на плечах, если бы не размеры. Однако домики можно было перемещать по любой местности волоком, не боясь сломать, или поставить на колеса, которые вместе с осями тоже хранились в хронолете. К полудню путешественники вернулись к стоянке, которая в официальных отчетах уже получила название "стоянка А-1", а в разговоре превратилась в "А-первый". Грибардсун снова обогнал товарищей, но продвигался вперед быстрее, точно ожидая, что его примут без подозрений. Он заглянул в шатер Абинала, кивнул матери мальчика, Амаге. Абиналу было явно лучше. Вид незнакомца перепугал его, но Грибардсун, бормоча нечто успокоительное, все же сумел осмотреть его. Однако втолкнуть в Абинала еще одну таблетку ему не удалось, даже проглотив такую же, чтобы показать, что эти шарики безвредны. Мать мальчика заверещала что-то неразборчивое, пытаясь выставить чужака из шатра. Грибардсун попытался языком жестов передать, что Абинал умрет, если не примет лекарство, и что остальное племя тоже вымрет, но не был уверен, что его поняли. Он покинул палатку, только когда стало ясно -- что Абиналу ни предложи, он с перепугу все сделает наоборот. Рейчел снимала на пленку, как кроманьонка свежует сурка. Драммонд молотком отбивал от окрестных скал образцы, за ним тянулась стайка завороженных ребятишек и пара взрослых охотников. Роберт фон Биллман накормил седую старуху--ей вряд ли было больше пятидесяти пяти -- мясом, и та учила его языку, показывая и называя различные предметы. Англичанин решил, что свой лагерь путешественникам надо будет разбить в четверти мили вниз по реке. Слегка нависающий обрыв укроет домики от непогоды, и не придется тратить время на долгие переходы от хронолета к стоянке и обратно, и в то же время местных жителей не испугает излишне тесное соседство с чужаками. Когда Грибардсун снова вошел в шатер Абинала, двенадцатилетняя сестра мальчика, Ламинак, кормила больного. Появление Грибардсуна удивило ее, но она смело улыбнулась незнакомцу. Улыбнувшись в ответ, Грибардсун пощупал пульс Абинала. Он насчитал семьдесят шесть ударов в минуту, а кожа мальчика была хоть и горячей, но влажной. Отвернувшись, он незаметно пропихнул таблетку антибиотика в бурдюк с водой. То, что полной дозы больной не получит, было как раз неважно -- лекарство было сильнодействующим. Зато и другие члены семьи не заразятся. Грибардсун с большим удовольствием обработал бы так же весь запас питьевой воды в племени. Мальчик пробормотал что-то; его сестра вскочила и протестующе воскликнула. Очевидно, Абинал все же заметил, как англичанин что-то добавил в воду. Не пытаясь этого отрицать, Грибардсун еще раз попытался знаками объяснить, что желает мальчику добра. Ламинак окликнула мать, и в палатку заползла Амага. Чтобы не тесниться, Грибардсун вышел. --Что там происходит? -- поинтересовалась Рейчел. Грибардсун рассказал. --Если вы испугаете их,-- заметила она,-- то мы потеряем всякую возможность изучить это племя. --А если они все вымрут, мы потеряем эту возможность тем более,-- парировал он.-- Кроме того, я не могу оставить человека умирать, если могу помочь. Даже если... --Даже если человеку суждено умереть, и он в каком-то смысле уже мертв? -- закончила за него Рейчел. --В этом смысле и мы мертвы,-- улыбнулся Грибардсун.-- И знаем это! Но продолжаем вести себя так, точно впереди у нас вечность. Амага вынесла из палатки бурдюк, подошла к обрыву и вылила воду. Потом бросила на Грибардсуна торжествующий взгляд и вернулась в шатер. --Они не принимают моей помощи,-- грустно заметил англичанин.-- Боятся, что я получу над ними власть, если они примут мое лекарство. А Абинал может умереть. --Все дело во времени,-- пробормотала Рейчел.-- Если бы мы попали сюда неделей раньше, они могли бы принять лекарства, когда Абинал заболел. Но... Грибардсун не страдал излишней рефлексией. Если он не может помочь Абиналу сейчас -- значит, надо войти в доверие к вожакам племени. Быть может, так он сумеет когда-нибудь помочь мальчику. Если же будет слишком поздно... значит, так тому и быть. Жестами он сообщил охотникам, что убил двух медведей -- во всяком случае, двух больших и свирепых зверей,-- и просит пойти с ним туда, где он оставил тела. Поначалу охотники не проявляли энтузиазма, пока Грибардсун, наконец, не сообразил, что они просто не хотят оставлять женщин и детей с тремя остальными чужаками, и не потребовал, чтобы другие путешественники пошли с ним. Фон Биллман запротестовал было, но Грибардсун напомнил, что его работа пойдет лучше, если племя преисполнится благодарности к чужакам. Англичанин предложил также взять с собой не занятых работой женщин. Минут через двадцать отряд, наконец, выступил. Туземцы все еще поглядывали на чужаков с подозрением, но мысль о поджидающей груде мяса явно соблазняла их. Задолго до того, как они подошли к берлоге вплотную, Грибардсун понял, что кто-то добрался до добычи раньше них. Наваленная им баррикада была разобрана, а камни -- раскиданы вокруг. В логово он заходил осторожно. Однако там было пусто, а от медвежьих туш остались одни ошметки -- кишки и прочий ливер. Камни заливала кровь. Грабители поработали чисто. Не обращая внимания ни на гам, поднятый разочарованными кроманьонцами, ни на их укоризненные взгляды, Грибардсун осмотрел землю вокруг входа в пещеру. В полузамерзшей грязи был еще виден отпечаток ноги человека -- крупного мужчины в мокасинах или чем-то подобном. В сотне ярдов к северу у тропы он наткнулся на отпечаток упавшей в грязь медвежьей лапы -- очевидно, кто-то из грабителей не удержал ношу на плечах. --Наверное, большой был отряд,-- заметил он, обращаясь к фон Биллману.-- Вместе оба медведя весили, должно быть, пару тысяч фунтов. Хотя туши и расчленили, но, чтобы перетащить такую уйму мяса, и десяти человек не хватит. Странно, почему они не напали,-- ведь явно видели, как я заваливал вход. То ли странно одетого чужака испугались, то ли грохота выстрелов. Послышался крик. К путешественникам во времени приближались шестеро охотников -- шаман Гламуг, Шивкет, Ангрогрим, Гуллшаб, Дубхаб и вождь Таммаш. На плечах в мешках из шкур они тащили куски двух убитых оленей. Последовал долгий и ожесточенный спор, сопровождавшийся бурной жестикуляцией и косыми взглядами в сторону чужаков. К этому времени Грибардсун и фон Биллман уже уяснили, что взрослый медведь назывался в общем и целом "вотаба", а медведица -- "вотаймг". Оба слова в споре употреблялись постоянно, и Грибардсун никак не мог сообразить -- допустим, что в пещере жили медведи, можно было понять по отпечаткам когтей и потрохам, но чтобы по этим потрохам еще и пол определить? Может, кто-то из племени заглянул в берлогу и решил, что жить вместе может только семейство медведей? Когда он выучит язык, обязательно надо будет спросить. Конференцию Грибардсун прервал простым способом -- гаркнув на спорщиков в мегафон. Потом объяснил жестами, что пойдет по следу грабителей и просит охотников отправиться с ним. Грабители не могли уйти далеко, даже если приступили к делу сразу после того, как англичанин покинул берлогу,-- им ведь приходилось тащить мясо. Силверстейнов такой поворот событий не обрадовал. Фон Биллман был готов следовать за Грибардсуном куда угодно. Англичанин посоветовал Силверстейнам двигаться с туземцами к стоянке, пока он с немцем и несколькими кроманьонцами, если те согласятся, пойдут по следу грабителей. --Но мы не можем впутываться в здешние свары!--запротестовал Драммонд.-- Иначе нам придется принять чью-то сторону, быть может, даже убивать их врагов! --Нам придется играть в любимчиков,-- ответил Грибардсун.-- Иначе не выйдет. Кроме того, чем больше эти люди будут в нас в долгу, тем быстрее раскроются перед нами. Мы не можем себе позволить оставаться нейтральными. --У вас нет права стрелять в этих людей! -- взвился Драммонд. --А кто сказал, что я их буду расстреливать? -- Англичанин холодно воззрился на своего товарища.-- Вместо того чтобы делать нелепые выводы, вы бы лучше спросили, что я намерен делать. --Извините,-- выдавил Драммонд.-- Возможно, я ошибался, но я не вижу, как вы собираетесь отнять мясо у этих дикарей без боя. --Нам надо восстановить утерянный престиж,-- произнес Грибардсун.-- Иначе мы никогда не сможем изучить этот народ. Я это повторяю, хотя одного раза по совести должно было бы хватить. Пошли, Роберт. К ним присоединились четверо охотников, в том числе Таммаш и великан Ангрогрим. Англичанин повел отряд на север, оглядываясь по сторонам в поисках следов. Через милю он наткнулся на отпечаток стопы, потом -- на плевок, а затем тропа свернула в топкую низину, и там уже следов было немало. Грибардсун подсчитал, что в отряде грабителей было четырнадцать охотников. Дальше их путь лежал через луга, к цепи холмов на горизонте. Вдалеке виднелись стада серо-рыжих мамонтов и бурых оленей, за которыми осторожно, в отдалении, следовала стая гиен. Промчался, удирая от лисы, заяц, но спастись не сумел. Затем Грибардсун заметил вдали цель -- тяжело нагруженных медвежатиной охотников. Шестеро с оружием в руках прикрывали их бегство. Англичанин сбавил шаг, чтобы фон Биллман мог нагнать его. Немец тяжело дышал -- а ведь он, как и все, в течение года перед стартом проходил изнурительные тренировки. Ничуть не утомившиеся кроманьонцы трусили поодаль. Дыхание их дымком повисало в холодном предвечернем воздухе, босые ноги шлепали по грязи. --Полагаю, оба племени рано или поздно столкнулись бы и без нас,-- заметил Грибардсун.-- Одно из них недавно переселилось на эти земли. Я намерен распугать воришек, чтобы они оставили наших знакомых в покое. --Мы ведь хотим изучить и их военные обряды,-- напомнил фон Биллман осторожно. --Это подождет. На бегу Грибардсун сделал несколько снимков равнины и бегущих охотников. К тому времени, когда отряд пересек луга, их добыча уже скрылась меж двух низких холмов. Здесь камни покрывал лишайник, мертвая прошлогодняя трава да карликовые березки. Мимо проковылял полосатый барсук. Предполагая, что преследуемые заметили маленький отряд, Грибардсун перешел на шаг. Склоны по обе стороны тропы с каждым шагом становились все круче и сходились все теснее. Между ними журчал ручей в три шага шириной. Англичанин шел первым, сжимая в руках винтовку. Он ожидал засады, но и он, и его спутники преодолели проход без происшествий. Тропа привела их в небольшую долину, прорезанную речушкой. По другую ее сторону близ вершины холма виднелся каменный навес, с обоих сторон которого были навалены груды валунов. Под каменной глыбой стояли палатки, к небу поднимался синеватый дымок. Грабители уже переходили вброд речку, охотники в арьергарде махали руками своим товарищам наверху -- видимо, поднимали тревогу. К тому времени, когда отряд Грибардсуна достиг дна долины, со стороны стоянки уже доносились визг костяных свистулек и флейт и грохот барабанов. Четверо кроманьонцев начали переглядываться и что-то бормотать и были только рады остановиться, когда Грибардсун решил подтянуть ряды. --Тут дело не только в границах территорий,-- заметил фон Биллман.-- Нас слишком мало. Удивительно, что они так далеко ушли за нами. --Поняв из моих объяснений, что я убил двуж медведей, они, должно быть, преисполнились уважения к моим охотничьим способностям,-- ответил Грибардсун.-- Впрочем, не удивлюсь, если они сейчас сбегут. Вокруг стоянки быстро собиралась толпа вооруженных и озлобленных охотников. Похоже было, что из обороны они скоро перейдут в наступление. "А нас,-- подумал Грибардсун,-- только шестеро". Однако грабители знали, что один из пришельцев убил громом двух медведей. Этот шумный охотник, должно быть, и шаман могучий, и на службе у него стоят грозные духи. На страхе перед сверхъестественным англичанин и намеревался сыграть. Четверо его спутников-кроманьонцев, однако, форсировать речушку отказались наотрез. Они стояли на берегу, тоскливо поглядывая на ощетинившийся копьями склон, и, как ни кричал на них Грибардсун, как ни размахивал руками, с места не сходили. Когда терпение у англичанина иссякло, он вытащил из рюкзака ракетницу и выстрелил в воздух. Взрыв и вспышка разом оборвали поток воплей со стороны стоянки. Не успела ракета спланировать на своем парашютике до земли, как четверо охотников уже стояли рядом с Грибардсуном, бледные и мрачные. Очевидно, сердить могучего колдуна им не хотелось. Шестерка принялась медленно взбираться по склону. На полпути они остановились. Защитники скрылись за рядом взгроможденных на холм валунов, очевидно, готовясь обрушить на пришельцев небольшую лавину. Грибардсун перезарядил винтовку разрывными патронами, прицелился в центральный валун и одну за другой всадил в него пять пуль. От валуна только осколки полетели. Защитников смело как ветром. Перезарядив свое оружие, англичанин продолжил подъем. Не доходя нескольких десятков шагов до стоянки, он трижды выстрелил в естественный каменный навес. Посыпались булыжники. Затем среди кроманьонцев началась паника. Охотники вместе с женщинами и детьми бежали, вопя, визжа, спотыкаясь и падая. "Надеюсь, никто не поранится",-- пробормотал англичанин. Четверо охотников орали от радости и хлопали ладонями по бедрам. Ангрогрим направился было вслед за беглецами, потрясая копьем и выкрикивая какие-то, судя по тону, изощренные угрозы. Грибардсун окликнул его, но великан не обратил внимания. Пришлось сделать выстрел в воздух. Ангрогрим оглянулся, и Грибардсун яростно замахал руками, приказывая вернуться. Охотник скорчил рожу, но подчинился. Англичанин погрозил ему пальцем, как ребенку, и выбранил его. Ангрогрим глянул на него, как на блажного, но возражать не стал и последовал вместе с остальными на стоянку. Пока фон Биллман водил из стороны в сторону видеокамерой, Грибардсун бегло осмотрел брошенные палатки. В одной он обнаружил пару стариков, в другой -- больного мальчишку лет пяти. Ребенку он скормил таблетку антибиотика, взял у него кровь на анализ и прошелся по телу автодиагностом. Старики были почти беззубы, а женщина к тому же и слепа. Оба так тряслись от ужаса, что не могли выдавить ни звука, когда Таммаш спросил их о чем-то. Наконец женщина пробормотала пару слов, но вождь поднял брови, пожал плечами и наконец развел руками, всем видом показывая, что это наречие ему незнакомо. Фон Биллман попытался знаками убедить Таммаша продолжить попытки общения, но вождь был больше заинтересован в мародерстве. Все четверо охотников бродили по территории стоянки, собирая найденные наконечники копий, атлатли, рыболовные крючки, иголки и резные фигурки из рога и мамонтовой кости. Грибардсун внимательно наблюдал за ними, и не зря. Заметив, что Гуллшаб заходит в шатер больного мальчишки, он подоспел как раз вовремя, чтобы не дать охотнику вогнать ребенку копье в живот. Гуллшаб неохотно повиновался и передал товарищам, что убивать иноплеменника нельзя. Ангрогрим, видимо, решил, что стариков ограничения не касаются и, подхватив дубинку, двинулся в сторону их палатки. Англичанину пришлось на него наорать, и великан, со злостью отшвырнув дубину, оставил свою затею. Знаками Грибардсун приказал, чтобы все взяли по куску медвежатины и отправились в обратный путь -- уже смеркалось. Очевидно было, что самое меньшее половину мяса придется оставить, и охотники принялись портить то, что не могли унести. Англичанину опять пришлось останавливать их криками и угрозами. Неохотно кроманьонцы взвалили свою ношу на плечи и тронулись в путь. --Я лишь хотел распугать пришлых, чтобы мы вернули часть мяса, и тем произвести впечатление на обе стороны,-- объяснил англичанин фон Биллману.-- Не вижу причин не установить затем контакт с этим народом и не изучить оба племени. Закинув на плечи заднюю ногу медведя, Грибардсун повел отряд вниз по склону к речке. Часть бежавших со стоянки охотников остановилась у реки, пристально оглядывая чужаков. Отряд англичанина беспрепятственно прошествовал между двумя группками охотников. Перейдя реку, они услышали за спинами угрожающие вопли, но то была лишь бравада -- ни одно копье так и не полетело им в спины. Быстро стемнело. Ветер стих, совсем похолодало. На западе взревел лев, ему ответил трубный клич мамонта, и какой-то зверь громко зафыркал в темноте. Четверо кроманьонцев весело переговаривались вполголоса, по временам обращаясь к Грибардсуну или фон Биллману. Ответа никто не ждал -- очевидно, чужаков просто хотели включить в общую атмосферу радости. Грибардсун включил фонарик. Охотники застонали от ужаса и приотстали, точно свет пугал их, но когда львиный рык раздался в сотне шагов позади, они едва не наступили англичанину на пятки. Возвращение на стоянку было триумфальным. Силверстейны осветили приближающийся отряд фонарями, и при виде мяса все племя, разразившись радостными воплями, ринулось навстречу охотникам. Четверо кроманьонцев наперебой пересказывали свои приключения, и с каждым словом остальные все более почтительно поглядывали на англичанина. Тот, воспользовавшись новообретенным авторитетом, заглянул к Абиналу и скормил ему еще таблетку. Мальчик был совсем плох, и Грибардсун не был уверен даже, что тот доживет до утра, хотя и надеялся на лучшее. Помимо сочувствия им двигали и другие интересы -- он не хотел, чтобы его винили в смерти мальчика. Ему очень не понравился тот взгляд, каким наградил его Гламуг, заметив, что англичанин выходит из шатра больного. Если тот выживет, шаман припишет все заслуги себе, а если умрет -- свалит вину на приблудного колдуна. Шаман водрузил на голову убор из тетеревиных перьев и танцевал вокруг палатки, потрясая оленьим пузырем, наполненным мелкой галькой, и мешком талисманов, и пронзительно вереща. Амага стояла у входа в палатку и водила в воздухе факелом. Отец ребенка, Дубхаб, вымазал лоб смесью глины и золы, но в церемонии участия не принимал, а сидел у очага, жрал жареную медвежатину и, кажется, перешучивался с приятелями. Вскоре уставший после охоты и похода за краденым мясом Гламуг шлепнулся наземь у костра, и Рейчел прекратила съемку. Драммонд жевал кусок медвежатины и мрачно оглядывался. Он устал и уже предлагал спутникам возвращаться в хронолет. Фон Биллман записывал болтовню Дубхаба. Обитатели стоянки бурно веселились, хотя кое-кому приходилось заниматься и неотложными делами. Матери кормили грудью завернутых в шкуры новорожденных. Женщина средних лет, торопливо набив живот медвежатиной, жевала кусок кожи, чтобы сделать его мягче. Полтора часа спустя большая часть пирующих разбрелась по палаткам и завязала изнутри пологи, чтобы ветер не задувал. Угли костров подернулись пеплом; утром огонь надо будет раздувать. Дубхаб, Амага и их дочка Ламинак тоже скрылись в шатре. Гламуг еще танцевал вокруг, негромко напевая что-то, потрясая погремушкой и по временам делая на четыре стороны света очень древний охранительный жест -- "рожки" из указательного пальца и мизинца. Вскоре он устал, но к себе в шатер не пошел, хотя его жена выглядывала иногда, ожидая, что супруг вернется к домашнему очагу. Шаман завернулся в шкуру зубра и уселся у входа в шатер больного, закрывшись от холода с головой -- только рука с погремушкой торчала наружу. Видимо, ему предстояло всю ночь сторожить духов болезни и смерти. Путешественники во времени решили, что на сегодня довольно, и двинулись в долгий, утомительный путь назад к хронолету. Над стоянкой стояла тишина; стражи не было, и даже Гламуг похрапывал под своей шкурой. Следующим утром, плотно позавтракав, хронолетчики внесли в дневники события дня предыдущего. Рейчел и Грибардсун покормили медвежат и поиграли с ними. Молодая женщина явно повеселела, и англичанин не мог не предположить, что виной тому его присутствие. Она много улыбалась, смеялась над каждым его словом, постоянно прикасалась к его рукам и плечам, а один раз даже провела пальцем по его щеке. Похоже было, что события прошедших суток еще более подняли его авторитет в глазах Рейчел. То, что вбило клин между Силверстейнами, неумолимо тянуло женщину к Грибардсуну. Он не верил, что его присутствие послужило причиной для размолвки, но опасался, что вину в конечном итоге ему придется взять на себя. Грибардсун решил, что ему придется поговорить с обоими супругами, поодиночке или вместе, чтобы выяснить отношения, но не сейчас. Возможно, интерес Рейчел угаснет, или сменит направление, или они с мужем помирятся. Англичанин искренне верил, что время лечит. Путешественникам предстояло перетащить строительные материалы к месту, выбранному для лагеря. Волоча объемистые тюки, они добрались до холма, и в течение часа соорудили два просторных жилища. Поскольку пластиковая пена была очень легка, вокруг домиков пришлось навалить камней -- иначе те мог бы унести ветер. Внутри тоже положили по нескольку валунов для надежности. Силверстейны заняли один домик, Грибардсун и фон Биллман -- другой. К полудню они вернулись в хронолет и собрали новый груз стройматериалов, который отнесли к стоянке. Женщины, дети и несколько охотников с изумлением наблюдали, как чужаки набрызгивают быстро твердеющую пену. Далеко не сразу кое-кто осмелился подойти и потрогать пластик. Грибардсун вырезал в стенке домика дверь, поставил ее на петли и навесил замок. В этом временном жилище должны были храниться собранные на стоянке образцы и записи. Грибардсун двенадцать раз обошел домик кругом, декламируя "Охоту на снарка"* и размахивая руками, чтобы убедить туземцев, будто домик охраняет могучее колдовство. * Поэма Льюиса Кэрролла. Зайдя в шатер Абинала, англичанин обнаружил, что мальчик уже сидит, обгладывает кость и весело болтает с сестренкой. При виде Грибардсуна он опасливо примолк, но Ламинак сказала ему что-то, и он успокоился. Грибардсун осмотрел больного, заметив, что Абинал все еще вздрагивает при каждом его прикосновении. Но Ламинак весело болтала с пришельцем, хотя и знала, что он ее не понимает. Выйдя вместе с девочкой из палатки, Грибардсун решил выяснить названия основных предметов, спрашивая их у Ламинак. Та вступила в игру с энтузиазмом. Девочка была симпатичной, несмотря на грязь и уродливые шкуры, в которые была одета. Волнистые волосы ее доходили до талии и имели бы, если их вымыть, рыже-каштановый цвет. На скуластом личике выделялись полные губы, вымазанные по обычаю племени жиром, чтобы не трескались от ветра. Груди девочки только начинали наливаться. Большие черные глаза постоянно поблескивали от смеха, и она не так опасалась чужаков, как ее соплеменники. Взаимная симпатия все больше слижала их. К концу разговора смышленая девочка уже помогала пришельцу составлять из отдельных слов фразы -- вернее, слова, поскольку в языке вота'шаимг фраз в обычном смысле слова не было. "Фраза" для вота'шаимг была словом, цепочкой слогов, наращенных на центральный корень. Позднее Грибардсун и фон Биллман сошлись на том, что по структуре язык "медвежьего" народа удивительно схож с эскимосским и языком шони, хотя фонетический состав их был совершенно различен и язык вота'шаимг не приходился родственным ни тому, ни другому. Фон Биллман, свободно говоривший на баскском и грузинском, не нашел параллелей и в этих языках. Он, конечно, признавал, что более глубокие исследования могут вскрыть глубинное родство, но сомневался в этом. Лингвист специализировался на индоевропейских языках, в особенности на кельтских, но имел довольно обширные знания относительно многих языковых семей, и кому, как не ему, следовало доверить изучение языков мадленского периода. Глава 2 Дни летели быстро. Солнце припекало все сильнее, пробуждалась земля. Женщины забредали все дальше от стоянки в поисках съедобных кореньев, ягод и лекарственных трав. Они же дубили добытые мужчинами шкуры и, разрезав, шили одежду костяными иглами. Они же бесконечные часы пережевывали шкуры, чтобы размягчить их, и коптили мясо в особых шалашиках. Работа кипела с рассвета и до заката. У девушки по имени Грагмирри родился ребенок. Грибардсун хотел помочь при родах или хотя бы обсепечить соблюдение элементарных правил гигиены, но роды принято было принимать в отдельной палатке, куда мужчины не допускались. Правило это касалось даже племенного шамана Гламуга. К счастью, и ребенок, и мать остались живы. На следующий же день Грагмирри как ни в чем не бывало вернулась к работе, а мужчины толпились вокруг младенца, восхищаясь его силой. Гламуг обрызгал головку ребенка молоком и, нудно гнусавя что-то, дал слизать его медвежонку под истошный детский рев. Грибардсун к этому времени достаточно усвоил наречие племени, чтобы уяснить для себя смысл церемонии. Новорожденного Шамкуннапа официально принимали в племя. Теперь он становился сыном Великой Медведицы, и когда он умрет, Великая Медведица -- тотемный дух-покровитель -- наградит его беззаботной и счастливой загробной жизнью. Четверо ученых работали едва ли не больше, чем "медвежий" народ, делая записи и собирая образцы. Драммонд и Рейчел часто отправлялись в дальние походы: он собирал образцы пород, она -- флоры и фауны. Погода стала настолько жаркой, что путешественники ограничивались шортами и кедами, а Грибардсун удивил своих спутников, перейдя на местную одежду, состоявшую в этот сезон из набедренной повязки и широкого кожаного пояса. Он отказался даже от обуви, продемонстрировав товарищам твердые, ороговевшие подошвы. --Будь у тебя борода, ты сошел бы за одного из вота'шаимг,-- заметила Рейчел, с восхищением поглядывая на его могучее, прекрасно сложенное тело.-- Или мог бы играть Тарзана в объемном кино. Драммонд кисло глянул на жену. --Где это ты обзавелся такими мозолями? -- поинтересовался он. --Когда я жил в Африке,-- ответил Грибардсун,-- я никогда не носил обуви. Вы же знаете, я много лет провел в Кенийском заповеднике. Туземцы там ходили босиком, ну и я привык. Черные волосы англичанина, прихваченные ремешком, спадали на плечи по моде двухлетней давности. Он выглядел еще большим дикарем, чем кроманьонцы -- ровный загар покрывал все его тело, в то время как у местных жителей загорали только лица и руки. В течение нескольких дней он добросовестно тренировался в метании копья -- с атлатлем или без -- в самолично сооруженную мишень из палок и травы и, хотя уделял этому занятию от силы полчаса в день, вскоре научился попадать в цель с удивительной точностью. А закинуть копье на двадцать ярдов дальше, чем удавалось это сделать племенному силачу Ангрогриму, для него изначально не составляло проблемы. Рейчел, конечно, пребывала в состоянии неизменного восхищения. --Я всегда думала,-- замечала она,-- что кроманьонцы были сильнее современных людей. У них ведь более крепкий костяк. --Это довольно поздние кроманьонцы,-- отвечал фон Биллман.-- Но даже при этом у них большая мышечная масса, а постоянные нагрузки на охоте и в повседневной жизни еще придают им силы. Даже здешний слабак Дубхаб сильнее меня или Драммонда. Но наш герцог, кажется, являет собой исключение. Будь такое возможно, я назвал бы это атавизмом. Он просто невероятно силен. Фон Биллман подчас называл англичанина "герцогом" или "его светлостью" и не всегда иронически. К Грибардсуну лингвист питал огромное уважение, разбавленное изрядной долей зависти. Все четверо находились на берегу реки, невдалеке от стоянки. Немец сидел в складном кресле и переписывал свои заметки с диктофона на бумагу, Драммонд раскалывал молоточком жеоды*, как орешки, а Рейчел, вместо того чтобы собирать пробы пыльцы, глазела на тренировку по метанию копья. * Полые шаровидные сростки кристаллов. --Джон говорит, что хочет принять участие в первой большой охоте,-- заметила она.-- Собирается обойтись местным оружием. --Потрясающее стремление вжиться в изучаемый предмет,-- лениво отозвался Драммонд.-- Но по-моему, он перебарщивает. Что, если его убьют? Какая в том польза для науки? --А ты был бы и рад...-- брякнула Рейчел и осеклась. --Если бы его убили? -- с тихой яростью закончил за нее Драммонд.-- Ты правда думаешь, что я тебя к нему ревную? А есть повод? --Не болтай ерунды! -- огрызнулась Рейчел, покраснев. Она отошла на несколько шагов и остановилась рядом с креслом фон Биллмана. --Не знаю, что с ним творится! -- пробормотала она вполголоса.-- За пару недель до старта он начал странно себя вести, и с тех пор все хуже и хуже. Может, что-то в этом мире так действует или в межвременном переносе... --А Драммонд не определял содержание ионов в атмосфере? -- поинтересовался немец. --Определял, но я не помню результатов,-- ответила Рейчел.-- Хотя об этом мне следовало подумать самой. Но я не заметила никаких перемен в своем поведении. Или твоем. Или Джона. --Насчет Джона не скажи,-- возразил фон Биллман.-- Я всегда замечал в нем нечто неопределимое, какой-то подавленный... не знаю, писатель девятнадцатого века назвал бы это животным магнетизмом. Ты понимаешь? --Да,-- рассеянно отозвалась Рейчел, наблюдая, как Грибардсун выпрямляется после броска. Опустилась рука, сжимающая зазубренный атлатль, и под бронзовой кожей прокатились мышцы. --Есть в нем что-то странное,-- продолжал фон Биллман.-- Я знаю его, или о нем, добрых двадцать лет. Есть в нем что-то от зверя. Я не хочу сказать, что он жесток или безумен. Он, если позволишь еще один архаизм,-- благородный дикарь. Но под этой притягательной оболочкой таится нечто жутковатое. --Копье вошло в самый центр мишени,-- невпопад откликнулась Рейчел.-- Никогда не видела подобной меткости. Тем вечером четверо путешествеников во времени сидели вокруг очага с семьей Дубхаба, наблюдая, как поджариваются кусочки оленины на палочках. Чтобы избежать появления любимчиков, пришельцы из будущего посещали каждую семью по очереди: на следующий день был черед Вазвима. Кроме того, так легче было познакомиться со всем племенем и получить более полное представление об общественной жизни мадленского периода. Например, Дубхаб -- волосатый коротышка с ярко-синими глазами и тонкими губами -- был прирожденным торговцем, а верней сказать, прирожденным жуликом, поскольку вечно пытался получить что-нибудь, отделавшись символической платой. Еще он очень любил звук собственной речи и потому закатывал речь на полчаса, едва у него появлялись слушатели. От него четверка путешественников получила массу полезной информации, разбавленную уймой суеверий и откровенного вранья. Но даже поверья и предрассудки несли в себе множество сведений, позволяя составить картину мира по представлениям вота'шаимг. Амага была почти ровесницей Дубхабу -- то есть ей было где-то между тридцатью двумя и тридцатью восемью годами. За эти годы она потеряла пять передних и неопределенное число задних зубов, оспа взбугрила ее лицо, как и лица большинства ее соплеменников, а обнаженные груди свисали чуть не о пояса, хотя в молодости, по словам самой Амаги, отличались упругостью. За Дубхаба она вышла, потому что тому светило стать вождем, да и добытчиком он был не из последних. Однако позднее говорить он стал все больше, а делать -- все меньше, пытался обмануть или обдурить своих же соплеменников и быстро скатился в число посредственных охотников, да еще болтал почище любой бабы -- в общем, загубил ее жизнь совершенно. Как и любая женщина, она, конечно, не рассказывала об этом при муже -- если бы она унизила его мужское достоинство при посторонних, Дубхабу полагалось бы ее избить,-- но в своей палатке пилила его нещадно. Их сын Абинал был самым обычным мальчишкой. Он мечтал стать могучим охотником, может, даже вождем племени, и играл в охотничьи игры все свободное от работы время. Работы у него было две -- учиться охотничьей премудрости, что для него вовсе не было тяжким трудом, и собирать летом ягоды и коренья. Так что бедняге приходилось разрываться между мужской и женской работой. Когда он станет мужчиной и пройдет ритуал посвящения -- годам примерно к двенадцати,-- то уже не станет помогать женщинам. Ламинак предстояло пройти посвящение этим летом, в кругу женщин, вдали от мужских глаз. Пока же она быстро становилась женщиной без официального разрешения. Грибардсуна она боготворила и часто надоедала ему, болтаясь поблизости, когда тот хотел с кем-нибудь поговорить наедине. Тот, впрочем, не сердился. В тот день Дубхаб пытался уговорить Грибардсуна пообещать ему рог носорога или бивни мамонта. На следующий день вота'шаимг отправлялись на большую охоту вместе с четырьмя чужаками -- ша'шинк'. Дубхаб был уверен, что Грибардсун непременно завалит большую добычу своей "громовой палкой", и собирался выцыганить себе подарочек. Выставленный перед шатром рог носорога обеспечивал охотнику процветание, удачу и отвагу. Бивни мамонта тоже использовались как талисманы. Англичанин несколько раз терпеливо объяснял, что и рога, и бивни по обычаю вота'шаимг получит тот, кто это заслужит, но Дубхаб продолжал ныть: мол, Грибардсун обязательно убьет множество зверей -- так неужто ему жаль будет подарить ему, Дубхабу, хотя бы один-единственный рог? Наконец Грибардсун сказал, что слышать больше не желает об этом -- уже по той причине, что не собирается охотиться с "громовой палкой". Фон Биллман собирался захватить с собой винтовку, но только на всякий случай. А он, Грибардсун, пойдет вместе с охотниками и понесет то же оружие, что и они. Дубхаб сглотнул разочарование и кисло улыбнулся. Конечно, сказал он, Грибардсун -- точнее, Куурик, Громовая Смерть, как звали его кроманьонцы -- покажет себя могучим охотником. Без сомнения, он и обычным копьем завалит десятки зверей -- так почему бы?.. Ради Ламинак англичанин не хотел обрывать охотника, но тут даже его нервы не выдержали. Он встал, попрощался и вышел. Остальные хронолетчики, захваченные врасплох, последовали за ним. Грибардсун направился к костру, где сидели вождь Таммаш, певец Вазвим, шаман Гламуг и силач Ангрогрим. По обычаю, прежде чем отправиться спать, каждый желал доброй ночи вождю, а Грибардсун старался по возможности не нарушать обычаев племени. Четверо старейшин племени сидели у большого очага, где собирались каждый вечер. Завидев приближающихся пришельцев, он встали. Гламуг поднялся последним -- не из нежелания приветствовать чужаков, а из-за боли в суставах. Может, он и недолюбливал пришлых чародеев, но тщательно это скрывал. Он уже намекал, что если те сумеют помочь его старым костям, то он будет им очень благодарен, а то исполнять пляску духов становилось все труднее. Грибардсун обещал попробовать и весь вечер рылся в медицинских книгах в поисках подходящего средства. Во времена его молодости ревматизм еще оставался распространенной болезнью, но с тех пор он исчез совершенно, и, когда уже взрослый Грибардсун получал диплом врача, изучать это заболевание ему не пришлось. Путешественники получили прививки от всех болезней, свирепствовавших, как считалось, в плейстоцене, но поскольку к ревматизму они были невосприимчивы от рождения, то ни лекарств от этой хвори, ни книг о ней в хронолете не нашлось. На такие вот странные упущения путешественники время от времени натыкались -- ведь археологам известно было, что суставные болезни собирали свою дань и с кроманьонцев. Собственно, вины комиссии по планированию тут не было. Экспедиция отправлялась не для того, чтобы лечить местных жителей. Ее задачей было исследование прошлого, а любая помощь, которую четверо хронолетчиков могли оказать своим далеким предкам, лежала целиком на их ответственности -- и совести. Вождь пожелал им доброй ночи, и четверо путешественников направились к своему лагерю, освещая тропу фонарями. Уже подходя к домикам, они услыхали визг и жуткий хохот и еще успели заметить, как в темноту ускользают две здоровые гиены, пытавшиеся забраться в домик медвежат. Когда экспедиция только прибыла, эти малоприятные звери встречались в округе во множестве, но с наступлением тепла вота'шаимг извели всех крупных хищников в окрестностях стоянки -- в особенности гиен. Эти крупные и очень опасные твари охотились стаями, совершенно не боялись людей, а хватка у них была покрепче львиной. Потеряв большую часть собратьев, гиены больше не рисковали появляться близ стоянки днем, однако ночами по-прежнему шатались вокруг человечьего жилья. Грибардсун проверил, не пострадали ли малыши и хватает ли у них еды и воды. Потом он пожелал Силверстейнам доброй ночи и забрался в домик, который делил с фон Биллманом. Заснул он мгновенно. Будильник разбудил его в три часа ночи. Англичанин растолкал своего соседа-лингвиста, и они вместе позавтракали. Фон Биллман отправлялся на охоту в спортивном костюме и кедах, а вот Грибардсун надел набедренную повязку и накинул на плечи меховой плащ. Вместе с Силверстейнами они вышли из лагеря и двинулись к стоянке, попивая кофе из термофляг. Все молчали. На стоянке уже горел костер, вокруг которого собрались охотники. Женщины и дети сидели поодаль, не издавая ни звука. Пришельцы сели у огня вместе с охотниками племени, кроме Рейчел, которая заняла место среди женщин. Принять участие в охоте ей разрешили, но в церемонии ублажения духов -- нет. Когда рассвет окрасил небо на востоке голубизной, из палатки показался Гламуг, облаченный в набедренную повязку и плащ из медвежьей шкуры. На голове его красовался череп носорога, а тело покрывали узоры, выведенные зеленым, синим, черным и желтым. Одним из символов была повернутая посолонь свастика, символ удачи. Этот знак встретился путешественникам впервые за время их пребывания в мадленском периоде, хотя стенки шатров часто украшались крестами различного вида. Рейчел снимала пляску Гламуга на видео. Грибардсун сделал себе мысленную пометку -- занести в дневник экспедиции упоминание о первом появлении древнего и зря опозоренного символа. В одной руке шаман сжимал хвост носорога, в другой -- раскрашенные фигурки носорога и мамонта, слепленные из костяной муки, охры и медвежьего жира и обожженные в очаге. Гламуг выплясывал перед охотниками, потрясая носорожьим хвостом и по временам похлестывая их по лицам, и выпевал заклинание, которое Силверстейны не понимали вовсе, а их товарищи -- лишь частично. Постепенно Грибардсун и фон Биллман осознали, что заклятье было лингвистическим архаизмом, остатком более древнего наречия -- как если бы современный англичанин вздумал спеть перед иностранцами балладу на языке Чосера. Фон Биллман восхищенно улыбался, слушая древние слова. Завершая церемонию, Гламуг прочел над каждой фигуркой короткую, но яростную молитву и швырнул их в огонь. Охотники ревели и хрюкали, подражая свой будущей добыче. Шаман, не теряя времени, сбегал за своим оружием во временный шатер, где спали этой ночью все охотники, согреваясь только теплом собственных тел. Перед охотой на крупную, опасную дичь мужчины не прикасались к женщинам и не прикоснутся, пока не возвратятся с охоты и не умиротворят духов убитых зверей. Женщины проходили свою собственную церемонию очищения, прежде чем принять супругов в своих шатрах. Вести охотников должен был не вождь, не шаман и даже не лучший охотник племени Шивкет, а юноша по имени Фримк, лишь два года назад посвященный в мужчины. Прошлой ночью ему был сон, будто он встретил в узком ущелье стадо носорогов и убил самца-вожака. По этой причине ему и предоставили почетное место, и охотники на ходу пели о его будущей храбрости. Но, выйдя на равнину, все замолчали и выстроились тремя дугами, причем лучшие охотники попали в первый, ведущий. Грибардсун занял место на правом фланге первой дуги. Фон Биллман с винтовкой вел съемку чуть поодаль. Драммонд Силверстейн держался поближе к нему. Поначалу он вообще не собирался идти на охоту, заявив, что у него и без того дел хватает, но передумал. Грибардсуну пришло в голову, что Драммонд надеется увидеть смерть соперника (а именно так геолог воспринимал своего начальника). Он единственный не протестовал, когда Грибардсун объявил о своем намерении пойти на мамонта с копьем и каменным топором. На самом деле Драммонд сам себя загонял в ловушку. Если Грибардсуна убъют или ранят, Силверстейна замучат угрызения совести, а если нет -- англичанин поднимется в глазах Рейчел еще выше и Драммонд станет ненавидеть его еще сильнее. Фримк безошибочно двинулся к той лощине, где во сне сражался с носорогом -- впрочем, он и наяву бывал тут не раз. От стоянки до лощины было около шести миль, так что она входила в охотничьи угодья вота'шаимг. Однако в последние месяцы члены племени не бывали здесь, опасаясь встречи с недавно появившимся племенем, которое называли "вотагрюб" -- "укравшие медведей". После налета на стоянку вотагрюб оба племени сталкивались редко. Вотагрюб, завидев соседей, обычно бежали, даже если превосходили их числом. Один раз, правда, одинокого юношу -- того самого Фримка -- едва не убило метко брошенным бумерангом, вылетевшим из-за груды валунов. Юноша попытался схватить нападавшего -- храбро, но глупо,-- но не догнал. Старейшины племени уговаривали Грибардсуна изничтожить приблудное племя под корень, утверждая, что дичи не хватит даже для вота'шаимг, не говоря уже о каких-то там пришельцах, да и за воровство проклятые вотагрюб не расплатились сполна. Грибардсун отказывался. Против вотагрюб он ничего не имел -- "медвежий" народ поступил бы на их месте точно так же. Более того, он намеревался изучить и это племя, хотя своим приятелям-вота'шаимг об этом не говорил. А изучить тех, кого недавно расстреливал, не так легко. Таммаш поднял копье над головой, и охотники остановились. Вождь кивнул Фримку; тот потряс копьем, улыбнулся и двинулся вперед. Это был высокий, не до конца еще повзрослевший парень со светло-русыми волосами и жидковатой бородкой. В племени он считался лучшим бегуном и был примечателен веселым нравом, нарушаемым изредка приступами глубокой депрессии. Отцом его был Каэмгром, лучший резчик по камню и дереву. Правда, отец с сыном постоянно переругивались. Группа лучших охотников, куда входили Каэмгром -- ему полагалось держаться поближе к сыну -- и Грибардсун, двинулись за ведущим. Фон Биллман вскарабкался на вершину холма, который охотники обходили стороной; Драммонд вел съемку со склона. По дну лощины тек ручей, берега его поросли необычайно густым кустарником. Грибардсун видел только, как колышутся ветки да по временам выныривала из них голова Фримка. А потом англичанин заметил кончик рога над зеленью и едва подавил восклицание. Мгновением позже он услыхал топот тяжелых ног и треск ломающегося под напором могучей туши кустарника. Фримку следовало вести себя куда осмотрительнее и выманить великанов на открытое пространство, но вещий сон заставил его потерять осторожность, да и других охотников хотелось поразить отвагой. Так или иначе, он совершил ошибку, которая оказалась роковой. Послышался вопль, потом удар, и тело юноши пролетело в воздухе. Из зеленого озера кустарника показалась на мгновение рогатая башка. Потом все исчезло, и только трещали кусты, пока зверь разворачивался и готовился к новой атаке. Охотники, перекрикиваясь, тыкали в плотную пелену растительности копьями. Грибардсун поднял голову и обернулся к стоящему на холме фон Биллману. Англичанин не взял с собой радиопередатчика и теперь горько жалел, что лишил себя этого продукта цивилизации. Немец, однако, заметил его. Он помахал рукой и показал сначала четыре пальца, потом еще три. Семь носорогов. Захрустели ветки, и из зарослей вывалилась волосатая туша носорога -- самого крупного, какого приходилось видеть путешественнкам во времени. Шкуру его покрывала редкая рыжеватая шерсть вроде полысевшей овчины. Зверь остановился на опушке, понюхал воздух, потом начал расхаживать взад-вперед, подозрительно фыркая. Рог его покрывала свежая кровь. Из кустов показались самка с носороженком, потом еще один самец, самка с детенышем и молодая самочка. Каэмгром с воплем выскочил вперед и швырнул копье. Наконечник из оленьего рога на добрых два дюйма вонзился в плотную шкуру чуть ниже лопатки зверя -- атлатль придавал броску изрядную силу. Носорог-вожак, раздумывавший, куда кидаться в первую очередь, да и кидаться ли вообще, опустил голову и ринулся на Каэмгрома. От его поступи тряслась земля. Охотник развернулся и побежал. Метнул копье Ангрогрим, и наконечник вонзился в бок зверя на три дюйма, но носорог даже не заметил раны. Остальные копья или не попадали в цель, или соскальзывали с прочной шкуры. Охотники начали разбегаться. Вожак стада не отвлекался на мельтешащие фигуры -- да скорее всего и не видел их. Он двигался прямо на Каэмгрома, и ясно было, что он настигнет охотника шагов через двадцать. Двинулся с места и второй носорог. Грибардсун выхватил у одного из бегущих копье и, подскочив к зверю, с трех футов вогнал его в глаз носорога. Древко вырвалось у него из рук, и англичанина швырнуло оземь. Грохнула винтовка фон Биллмана, и второй носорог пошатнулся, выпрямился и двинулся прямо на лежащего Грибардсуна. Прогремело еще два выстрела, и зверь рухнул на месте. Кровь текла из ран, струилась из пасти. Вожак также был мертв. Копье Грибардсуна вошло ему в мозг. Остальные звери, неуверенно потоптавшись на месте, развернулись и скрылись в кустарнике. Фон Биллман знаками показал, что они быстро удаляются. Грибардсун подобрал одно из валяющихся на земле копий и нырнул в заросли. Найти несчастного Фримка оказалось несложно. Каэмгром при виде тела громко завыл, три раза обошел труп посолонь, обводя круг наконечником копья, потом вернулся к туше носорога-убийцы и принялся колотить древком мертвого веря по голове, причитая и плача. Затем он трижды обошел тушу противосолонь и отрезал носорогу хвост кремневым ножом. Хвост он отдал Грибардсуну, который заткнул трофей себе за пояс. Англичанин вытащил и копье, отметив, что наконечник разболтался. Каэмгром вместе с несколькими охотниками вернулся к телу сына, чтобы оплакать его. А остальные с шутками и прибаутками принялись разделывать туши, пробуя на вкус свежую кровь и вымазываясь в ней по уши. Грибардсуну намазали кровью лоб. Спустившийся с холма фон Биллман тоже удостоился такой чести. --Отличный выстрел, Роберт,-- одобрительно заметил Грибардсун. --У меня было достаточно практики в заповеднике,-- ответил лингвист.-- Но ты был великолепен! Прямо в глаз -- а ведь тебе пришлось бить снизу в опущенную голову! Если бы носорог повернулся... --Но не повернулся ведь,-- ответил англичанин.-- Он так увлекся погоней за Каэмгромом, что ничего вокруг себя не замечал. Хотя носороги -- звери непредсказуемые. Мог и повернуть. Похоже было, что Грибардсун не хотел рассказывать о своем триумфе, хотя душа его пела. --Я сделал несколько отличных снимков,-- заметил подошедший Драммонд,-- но, думаю, дома им никто не поверит. К Грибардсуну приблизился Таммаш. --Мяса нам хватит на добрую неделю,-- сообщил вождь.-- Скоро придет время оплакивать Фримка. Но день еще не кончен, и будет славно, если мы пойдем и набьем еще зверя. Что скажешь? Хотя с самого начала к великому колдуну Грибардсуну относились к большим почтением, совета у него до сих пор никто еще не спрашивал. Очевидно, подвиг поставил его на одну ступень с вождем, а то и выше. Теперь он стал -- пусть и не до конца -- членом племени. Фон Биллмана тоже помазали носорожьей кровью и тоже обходились с ним весьма уважительно, но охотники явно считали его подчиненным Грибардсуна -- возможно, потому, что в их представлении англичанин был владельцем волшебной "громовой палки", раз он первым ее использовал. А убивал носорога обычным оружием он ради того, чтобы доказать всем -- Куурик не только шаман, но и великий воин. --Думаю, надо идти дальше,-- ответил Грибардсун, поразмыслив.-- Зачем терять время? Тело Фримка завернули в медвежью шкуру. Шестерых охотников оставили стеречь тело и разделывать носорожьи туши. Конечно, это ослабляло охотничий отряд, но кому-то надо было отгонять львов, гиен, волков и пещерных медведей. Двигаясь вдоль гряды холмов, отряд подобрался к пасущемуся стаду мамонтов. Огромные звери не обращали внимания на охотников, пока те не приблизились на полсотни ярдов,-- мамонты, как и современные Грибардсуну слоны, были близоруки, а ветер дул в сторону охотников,-- и, заметив людей, предпочли отойти. Несколько крупных самцов, однако, угрожающе трубили и вырывали хоботами небольшие деревца. Грибардсун невольно залюбовался длинными, почти свернутыми в кольца бивнями, длинной рыже-бурой шерстью, горбатыми спинами и непомерной мощью огромных зверей*. * На самом деле мамонты, за исключением так называемого мамонта Джефферсона, были не крупнее обычных слонов. Охотники развернулись полумесяцем -- пока центр приковывал внимание мамонтов, фланги брали самцов в клещи. Один из самцов не выдержал и отступил к стаду, остальные двое продолжали свои ложные атаки, пока центр не приблизился к ним на полсотни футов. И тогда самый крупный самец ринулся вперед. По плану центр строя должен был обратиться в бегство, увлекая за собой зверей, пока фланги закидывают добычу копьями. Охотникам не пришлось изображать панику -- они были перепуганы до смерти, и не зря. Могучий зверь имел в холке одиннадцать футов*, весил четыре тонны и мог бежать быстрее любого человека. * 3 м 35 см. Грибардсун не двинулся с места. Положив копье на атлатль, он ждал, пока живой рыжий утес со сверкающе-белыми бивнями и злобными красными глазками не навис над ним, и только тогда метнулся в сторону. Мамонт хотел обернуться к нему, но не успел. Англичанин метнул копье, и древко наполовину увязло в мягких тканях левой передней ноги мамонта. Великан рухнул, ломая себе кости. Ревя от боли, он еще попытался встать, но набежавшие охотники быстро вогнали еще несколько копий в уязвимые места огромного зверя. Но добить лежащего мамонта им не удалось, потому что в атаку пошел, пронзительно трубя, второй зверь. Копье Грибардсуна сломалось, когда мамонт упал. Из оружия у англичанина оставался лишь каменный топор. Грибардсун метнул его, но с тем же успехом он мог кидать в слона перышки. Тяжелое топорище ударило зверя по чувствительной нижней губе, не причинив вреда, но разъярив еще больше, и мамонт сосредоточил все внимание на англичанине. Грибардсун развернулся и ринулся прочь, выискивая взглядом фон Биллмана, который должен был страховать охотников. Но ни лингвиста, ни его винтовки видно не было, а времени раздумывать, куда они подевались, не оставалось. При всех своих способностях Грибардсун все же не мог обогнать разозленного мамонта. Трубный рев и тяжелый топот слышались за самой его спиной. Грибардсун с воплем метнулся в сторону, и мамонт с поразительной, ужасающей легкостью встал на дыбы, разворачиваясь к нему. Англичанин проскочил под передними ногами зверя и ушел вбок, в перекат. Тумбообразная нога ударила оземь совсем рядом с ним. Ангрогрим метнул копье, попавшее в пасть зверю, и наконечник глубоко ушел в розовую плоть. Пока Грибардсун играл в смертельные салочки со взбесившимся зверем, Шивкет тоже метнул копье из атлатля, и древко ушло в бок зверя почти на локоть, но мамонт упорно преследовал избранную добычу -- убить, затоптать! Англичанин бросил взгляд вправо. Наперерез зверю уже бежали остальные охотники. А за ними стоял Драммонд, прилипший к видоискателю камеры. Заряженная разрывными пулями винтовка висела у него за спиной, точно ничего страшного и не происходило. В воздухе засвистели копья. Одно чуть не попало в самого Грибардсуна, другое подвернулось под ноги, и через него пришлось перепрыгивать. Однако большая часть снарядов все же угодила в мамонта. Оглянувшись, англичанин увидел, что из боков зверя торчит уже с полдюжины копий; одно вошло над правым передним коленом, отчего великан охромел. Грянули три выстрела, и мамонт упал, поливая траву кровью из зияющих ран. Под босыми ногами Грибардсуна дрогнула земля. Драммонд, так и не снявший с плеча винтовки, обошел огромного зверя кругом, снимая тушу во всех ракурсах. К англичанину подбежал перепуганный фон Биллман. --Прости, что я не выстрелил раньше,-- воскликнул он.-- Споткнулся о камень и упал, да так неудачно, что на пару минут потерял сознание. Из глубокой ссадины на темени еще текла кровь. Силверстейн промолчал. --Я, конечно, понимаю нужду в съемках,-- заметил англичанин,-- но неужели ты не понял, что мне требуется помощь? --Не понял,-- ответил Драммонд, предательски краснея.-- Пока до меня дошло, что фон Биллман не стреляет, было уже поздно. Все случилось так быстро, что я не успел отреагировать. Хорошо еще, что Роберт успел выстрелить вовремя. --В будущем,-- приказал Грибардсун,-- оператор должен страховать стрелка. Он отвернулся. Больше сказать было нечего. А несказанное Драммонд поймет и сам -- неглуп. Грибардсун был вовсе не уверен, что замереть геолога заставила страх. Быть может, подсознательно, но он надеялся, что мамонт затопчет англичанина. Отмахнувшись от набежавших кроманьонцев, Грибардсун обработал рану немца и заклеил псевдокожей. Только после этого позволил дикарям вручить ему мамонтов хвост и намазать лицо кровью. Остаток дня прошел в тяжелом труде. Туши предстояло разрезать на сравнительно небольшие куски для переноски, которой и занялось все племя, кроме больных да нескольких стариков. Пока работа кипела, вокруг собирались стервятники, вороны, волки и гиены. Потом явились два пещерных льва, разогнали гиен и устроились на их месте, по временам порыкивая, но не приближаясь к мамонтовым тушам. А потом гиены набросились на них. Грибардсун крикнул Драммонду, чтобы тот хватал камеру. Такие кадры нельзя было упускать. Гиены отнюдь не были трусливы, а четкому взаимодействию членов стаи могли бы позавидовать и волки. Пока одна гиена отвлекала внимание льва, другая подскакивала сзади и кусала огромного хищника за ляжки, и тому приходилось отказываться от погони. Одну гиену все же схватили львиные клыки, но перед смертью она успела сомкнуть могучие челюсти на передней лапе львицы, ломая кость. Львица в ярости перекусила гиене хребет и одним ударом лапы вырвала у нее кишки, но было поздно -- она охромела, и ее супруг, великан, на треть превосходивший размерами знакомых Грибардсуну африканских львов, вынужден был защищать и ее, и себя. Чудесный золотой оттенок его шкуры напомнил англичанину ручного льва, которого тот когда-то держал в Кении. Впрочем, у пещерных львов не было гривы. Когда началась драка, дикари прекратили разделывать туши. --Эти львы -- наверное, те самые, что в прошлом году растерзали Скринка,-- сказал Грибардсуну Таммаш.-- Будет хорошо, если мы убьем их и тем отомстим за Скринка. Да и жить станет спокойнее. --Думаю, гиены за нас потрудятся,-- ответил англичанин. Лев кинулся на своих мучителей, тут же две гиены впились зубами в его заднюю лапу и сразу отскочили. Лев ринулся было на них -- и упал набок. Он вмиг вскочил снова, но было уже ясно, что долго ему не продержаться. --Когда львы сдохнут, надо будет убить и гиен,-- заявил Таммаш.-- Они погубили больше народу, чем львы,-- особенно детей. --В молодости я ненавидел гиен,-- задумчиво произнес Грибардсун.-- Они казались мне трусливыми трупоедами. Потом я узнал их получше и стал ими восхищаться. Они не трусливы, а разумно осторожны -- охотятся часто и могут завалить крупную добычу. Они заботятся о своих детенышах. А пойманные в молодости, легко приручаются и становятся умнейшими домашними животными. Но идея содержать домашних животных -- кроме медвежат-талисманов -- была совершенно чужда опыту Таммаша, а услыхав, что кто-то может восхищаться гиенами, он чуть не упал. Мучительные атаки продлились еще минут пять. Потом лев упал, и тут же на него накинулись шесть гиен разом. Когда ревущий и кашляющий клубок распался, две гиены были мертвы и одна жестоко ранена, но и лев погиб -- челюсти гиены перегрызли ему глотку. Потом настал черед львицы, успевшей перед смертью разодрать бок еще одной гиене. Оставшиеся в живых немедленно пинялись пировать, а волки и стервятники придвинулись поближе, ожидая своей очереди. Таммаш велел охотникам отогнать гиен и забрать головы и хвосты хищников. Туши остались трупоедам -- на охоте было добыто слишком много мяса, чтобы опускаться до львятины. Гиены отступили неохотно, но нападать не стали, так что вскоре охотники торжественно принесли новые трофеи. --Сегодня славный день!--воскликнул вождь.-- Ты и впрямь принес нам удачу, Куурик! Но когда носильщики двинулись к лощине, где лежали туши носорогов, Таммаш вынужден был изменить свое мнение. Они не проделали и половины пути к лощине, когда заметили троих бегущих охотников. Таммаш и Грибардсун побежали им навстречу -- так и получилось, что они первыми услыхали рассказ Шимкуубта, охотника лет сорока. Пока шестеро вота'шаимг разделывали носорожьи туши, на них накинулись четырнадцать вотагрюб. Чужаки выскочили из зарослей и метнули копья и бумеранги. Тогда упал Трикрам -- копье попало ему в бедро. Остальные пятеро тоже кинули копья, но не попали. Тогда чужаки метнули по второму снаряду, и Лрамг'буду перешибло шею тяжелым бумерангом. Оставшиеся четверо побежали, но еще один бумеранг попал Квакамгу в ногу; он упал и не успел подняться, как его закололи. Новость потрясла всех. Не так страшна была потеря мяса -- двух мамонтов племени хватит надолго,-- но гибель четверых охотников в один день явилась для племени тяжелейшим ударом. Женщины принялись причитать, но Таммаш прикрикнул на них, чтобы не стонали, а работали. Сам вождь вместе с Ангрогримом, Шивкетом и двумя пришельцами -- Грибардсуном и фон Биллманом -- двинулся вперед. Драммонд остался наблюдать за разделкой туш. Несколько секунд англичанин недоумевал, почему вождь не взял с собой отряд побольше. Но потом понял, что Таммаш ждет помощи от волшебных палок : Грибардсун забрал винтовку у Драммонда. Однако и без того, завидев приближающихся вота'шаимг, вотагрюб взвалили на плечи столько носорожатины, сколько могли унести, и пустились наутек. Все трупы, включая тело Фримка, были изуродованы и обезглавлены. Фон Биллман добросовестно заснял их на пленку, потом отошел в сторону, и его стошнило. Таммаш долго молчал, потом обратился к Грибардсуну: --А не отправиться ли за ними и не перебить ли их всех до единого? Грибардсун ответил не сразу. Гибель троих охотников стала горем и для него -- он успел хорошо познакомиться со всеми членами племени и со многими подружился. Кроме того, если убийство не будет наказано, это только раззадорит вотагрюб. А племя не может позволить себе потерять еще охотников. И все же ему не по душе было играть в бога. С гораздо большим удовольстием он предоставил бы племенам самим улаживать свои разногласия. А если при этом одно из них вымрет -- -что ж, печально, но такова жизнь. Истории не изменить. А ведь он надеялся подружиться с вотагрюб, изучить их. Убийством этого не добьешься. --Раз начав, придется идти до конца,-- сказал он фон Биллману.-- Убивая врагов, мы станем для вота'шаимг своими. В буквальном смысле слова -- скорее всего, они нас примут в племя, если только у них есть подобный обычай. Он спросил Таммаша, не принимало ли племя в свои ряды чужаков. --Никогда о таком не слышал,-- ответил Таммаш. Очевидно, этот народ не дошел до уровня развития североамериканских индейцев доколумбовых времен. --А что случается, если к вам в плен попадет ребенок? -- поинтересовался Грибардсун.-- Вы его убиваете? Лицо вождя прояснилось. --Нет, конечно! -- воскликнул он.-- Если только ребенок не совсем больной. Мы растим из него воина и охотника. Но это другое дело. Ребенок ведь не враг. Он даже не вота'шаимг. Вота'шаимг -- человеческое существо. Тот, кто не член племени,-- не до конца человек. --Ребенок становится вота'шаимг, только пройдя посвящение в мужчины. Грибардсун понял, что отказать в помощи ему не удастся. Это навсегда порвет связь между племенем и исследователями. Но не последнюю роль сыграли и его собственные чувства. Гибель и осквернение тел его соплеменников вызвали в нем гнев и скорбь. Его соплеменников! --Хорошо,-- ответил он.-- Пойдем по следу.-- "И посмотрим, что из этого выйдет",-- добавил он про себя. В поход вышли четверо: Грибардсун, Таммаш, фон Биллман и Шивкет. Все густые заросли кустарника они обходили стороной, опасаясь засады. Грибардсун не думал, что вотагрюб настолько обнаглели, но рисковать не стоило. Редкие следы вывели их к тому месту, где находилась стоянка враждебного племени. Находилось -- потому что палатки исчезли, и зола в кострищах давно остыла, как обнаружили охотники, подобравшись поближе. --Похоже, жильцы давно съехали,-- пробормотал Грибардсун. Они обшарили окрестности стоянки, но весенние дожди смыли и следы, и клочки шерсти, упавшие со шкур. --Дай-ка мне свою винтовку и патроны,-- приказал Грибардсун.-- Я найду этих ребят, но не могу позволить, чтобы у меня на ногах висели плохие бегуны. Фон Биллман безропотно подчинился. Узнав, что собирается делать англичанин, оба вота'шаимг запротестовали, говоря, что он идет на верную гибель. Но Грибардсун отказался взять их с собой. --Вы нужны племени,-- сказал он.-- Сейчас каждая пара рук на счету -- надо перенести на стоянку мясо и бивни. --Куурик силен,-- заметил Таммаш осторожно.-- Ты мог бы нести много мяса. --Верно,-- улыбнулся Грибардсун.-- Но куда важнее убедить вотагрюб, чтобы они оставили нас в покое. --Я понимаю, объект наших исследованний надо защищать,-- возразил фон Биллман.-- Но зачем идти в одиночку? --Справлюсь,-- коротко ответил англичанин. Он проворно сбежал по склону холма и вскоре скрылся из виду. Вота'шаимг обыскали покинутый лагерь и вместе с Биллманом двинулись в обратный путь. Глава 3 Больше всего Рейчел Силверстейн встревожил не рассказ об опасной охоте, убийствах и надругательствах, а то, что Грибардсун отправился в поход этаким "одиноким волком". --Как ты его отпустил? --У меня сил не хватит его удержать,-- пожал плечами фон Биллман.-- Кроме того, он, в конце концов, глава экспедиции. --Но он один в этой глуши! С ним может случиться все что угодно! Господи, да он погибнуть может, и мы об этом даже не узнаем! --Верно,-- согласился фон Биллман.-- И он прекрасно это понимает. Но я не слишком за него волнуюсь. Он-то может о себе позаботиться лучше любого другого. Ты видела съемки охоты? Посмотри -- поймешь, что я имею в виду. --Интересно, если бы я потерялся, ты бы так же беспокоилась? -- спросил Драммонд со странной усмешкой. Фон Биллман поспешно извинился и отошел. Обернувшись, он увидел, как супруги, побагровев, яростно спорят. Остатки добытого мяса принесли на стоянку уже поздним вечером, но еще долго никто, кроме детишек, не ложился спать. Немалую часть добычи зажарили и с аппетитом съели сразу, несмотря на стоны и плач вдов и сирот -- некоторые из них сами набивали рты в промежутках между тоскливыми воплями. Приготовили рамы для копчения, чтобы развешивать на них мясо. Головы носорогов очистили от шкур, вытащили мозги и покидали черепа в земляные котлы с водой. Чтобы похлебка варилась, в воду бросали раскаленные на костре камни. Рейчел поговорила немного со вдовами. Участь их была незавидна даже по сравнению с той, которую они имели при жизни кормильцев. Теперь им предстояло стать вторыми женами самых важных людей племени, находиться в полной власти первых жен и до конца жизни уступать им и первый кусок, и первую ласку. В благоприятные времена остатков хватало с лихвой -- племя не отличалось бессмысленной жестокостью,-- но в дни голода первый кусок получали первые жены и их дети. С другой стороны, высокая материнская смертность давала второй жене хороший шанс стать первой. Жизнь не бывала легкой. Прошло четыре дня. Трое исследователей не находили себе места от беспокойства. Рейчел с Драммондом не разговаривали трое суток, а на утро четвертого дня стали неожиданно обходительны друг с другом и даже целовались. Видимо, накануне вечером после особенно бурного скандала они нашли все же силы помириться. --Слишком долго его нет,-- озабоченно проговорил фон Биллман.-- Завтра я отправляюсь на поиски. Вы со мной? --Конечно, с тобой! -- воскликнула Рейчел. --Надо было ему взять передатчик,-- пробурчал Драммонд.-- Что за идиотская идея -- изображать туземца! Мог бы, по крайней мере, прихватить радио и сообщать нам, где находится и жив ли вообще. --Конечно, мы сваляли дурака,-- признал фон Биллман.-- Но я слишком переволновался, а ему, кажется, непривычно сообщать всем и каждому о своих передвижениях. Странный он человек. Вы знаете, что его зачислили в экспедицию при довольно загадочных обстоятельствах? Почти зловещих, как бы мне не было неловко так говорить. --Еще бы не неловко! -- не скрывая гнева, выпалила Рейчел.-- Как можно такое говорить! Что он мог натворить, скажи на милость? --Рейчел, ты слишком волнуешься,-- заметил Драммонд. --А почему бы и нет? -- огрызнулась она.-- Разве не естественно волноваться за пропавшего товарища? Нет? --Извини, что я вообще рот открыл,-- буркнул Драммонд. --И что значит -- почти зловещие? -- Рейчел перенесла внимание на фон Биллмана.-- И что странного в том, что его выбрали? Выбор ведь удачный, разве нет? --Ну, теперь в этом трудно сомневаться,-- ответил немец.-- Но когда экспедицию только начинали готовить, основным кандидатом на должность командира был де Лоньор. Великолепный врач, как диагност, так и исследователь, автор множества выдающихся -- даже можно сказать, классических -- работ по антропометрии, а кроме того, известный археолог и ботаник. Короче говоря, именно такой человек и требовался -- способный вести исследования параллельно во многих областях. --Я слышал, что его кандидатуру рассматривали,-- заметил Драммонд,-- но поговаривали, будто его отвергли из-за скверного характера. --Это и впрямь сыграло ему плохую службу, но более выдающегося ума найти не удалось. Джон Грибардсун тоже входил в число кандидатов. Он, как и де Лоньор, был ученым-универсалом, но не таким известным. Публикаций у него почти не было, медицинская практика ограничивалась лечением туземцев в заповеднике Центральной Кении, где он прожил столько лет. А потом имя Грибардсуна как-то вдруг замелькало на экранах, на страницах газет, он постоянно появлялся в каких-то шоу и совершенно очаровывал аудиторию. --Гипнотизировал,-- поправил Драммонд мстительно. --Возможно -- есть в его присутствии некий месмеровский эффект,-- согласился фон Биллман.-- И мы, люди, вплотную связанные с проектом, так сказать, вхожие за кулисы, скоро выяснили, что Грибардсуну прочат место командира-дублера, причем он обошел даже более подходящих на эту роль кандидатов. --Откуда ты знаешь, что более подходящих? -- возмутилась Рейчел. --Так считали в проекте,-- объяснил фон Биллман.-- Поначалу. Первые сводные тесты давали Грибардсуну шестое место. Потом он как-то вдруг поднялся до второго, и слухов, надо сказать, распространилось немало -- вплоть до того, что он отыскал рычаги давления не то на руководство проекта, не то на политических шишек и теперь их шантажирует. --Что за низость! -- воскликнула Рейчел.-- Как в такое можно поверить? --Ты же знаешь людей,-- ответил немец.-- Но нельзя не признать, что выглядело это странно. И до сих пор выглядит. Я уверен, что выбран подходящий человек, но вопрос в том, как он был выбран. Прошло ли его назначение теми же путями, что и у остальных? --Ну и? -- спросила Рейчел. Немец пожал плечами. --Не знаю. Дальше все случилось очень неожиданно и быстро. Де Лоньор исчезает... --Это мы все помним,-- заметил Драммонд. --И руководство назначает Грибардсуна на его место. А неделей спустя потерявшего память де Лоньора находят блуждающим по седьмому уровню Центрального Парижа. Потом тот поправляется немного, но по-прежнему не помнит, что с ним было после исчезновения. Провал, дыра. К тому времени хронолет уже готовился к старту, а де Лоньор пропустил слишком много подготовительных курсов. Кроме того, амнезия также ему очков не добавила. И он остался. Рейчел уже с трудом сдерживалась. --Ты намекаешь, что Джон как-то причастен к исчезновению де Лоньора и его амнезии? К тому, что его похитили и опоили? --Нет. Я ни на что не намекаю. Как ты могла бы заметить, к Джону Грибардсуну я отношусь с исключительным восхищением и рад, что работаю с ним, а не с де Лоньором. Я лишь хочу сказать, что творилось нечто странное и что за год до старта хронолета Джон Грибардсун еще не имел никаких шансов попасть на его борт. Быть избранным в экипаж "Герберта Уэллса-1" -- огромная честь. Наше путешествие уникально. Будут и другие прыжки в прошлое, но так далеко мы уже не заглянем. Нам невероятно повезло, и я благодарю всех богов, каких только знаю, что был выбран из тысяч не менее подготовленных специалистов. Но тут возникает еще одна странность. Джон как-то обмолвился, что начал готовиться к полету двадцать лет назад, когда были получены первые доказательства тому, что путешествие во времени -- не фантазия. Тогда он уже имел степень доктора философии в культурной антропологии, хотя нигде не преподавал. Так что он прикинул, какого специалиста с наибольшей охотой возьмут в экспедицию, стал врачом, получил докторские степени по археологии, ботанике и еще нескольким связанным областям. Так разве человек, который настолько желает попасть на борт хронолета, что начинает подготовку за двадцать лет до старта, остановится перед похищением, когда цель так близка? --Слушай, ты меня выведешь из себя! -- воскликнула Рейчел.-- Сначала ты сообщаешь какие-то зловещие слухи, потом заявляешь, что это лишь догадки, что ты боготворишь Грибардсуна, а затем... --Я его уважаю и восхищаюсь им,-- поправил лингвист.-- Я не говорил, что боготворю его. Пойми, я не хочу думать о Джоне плохо. Он мне слишком по душе. Но как ученый я обязан рассмотреть все теории, особенно когда факты начинают складываться в общую картину. Пока ведь ничего не доказано. И вряд ли будет. --Я бы не винил Джона, если бы он провернул с де Лоньором такой номер,-- заметил Драммонд. Рейчел изумленно глянула на мужа. --Как не винил бы и де Лоньора, вздумай тот огреть Грибардсуна дубиной по башке,-- продолжал тот.-- Экипаж "Герберта Уэллса-1" останется в истории. --Не думаю, что стоит держать этот разговор в тайне,-- сказал фон Биллман.-- Надо поговорить на эту тему с Грибардсуном. Не хочу, чтобы обо мне говорили, будто я обвиняю человека за глаза. Так почему бы не рассказать ему? --По крайней мере, это будет честно,-- задумчиво произнесла Рейчел. --Но не по-женски,-- ехидно заметил Драммонд. --Что ты хочешь сказать? --Да так, сорвалось,-- ответил тот.-- Тебя это, конечно, не касается -- ведь у тебя что на уме, то и на языке. --Не знаю,-- проговорила Рейчел.-- Быть может, и не стоит. Если Джон узнает, что мы подозреваем его в нечестности -- хуже того, в преступлении,-- как нам потом с ним общаться? И то плохо, что мы вынуждены терпеть общество друг друга на протяжении четырех лет, не видя ни единого человеческого существа. Настоящего человеческого существа,-- неудачно поправилась она, когда фон Биллман попытался возразить. Драммонд расхохотался. --Ты понимаешь, что я хочу сказать! -- вспылила она.-- Цивилизованных людей! Людей, мыслящих как мы! Да и что толку? Вы же не думаете, что Джон в чем-то сознается? Да если бы и сознался -- что тогда? Кому от этого легче? Я передумала. Полагаю, нам лучше забыть об этой беседе. --Вряд ли,-- протянул фон Биллман.-- Джон не любит тайн. Он предпочел бы решить все честно и открыто. --Об этом стоит подумать,-- произнес Драммонд, как-то странно поглядывая на жену. Похороны заняли почти целый день. Мертвецов сложили на правый бок в одну неглубокую могилу, свернув клубочком, как младенцев. Одеты покойники были в свои лучшие одежды и увешаны ожерельями из гальки и медвежьих зубов и когтей. Рядом с ними уложили оружие и по куску мамонтятины. Потом тела прикрыли медвежьей шкурой и бросили сверху еще горсть медвежьих зубов. Могилу забросали землей, пока дети и вдовы погибших и родители Фримка обходили ее по часовой стрелке, плача, причитая, колотя себя в грудь и взывая к Вота'аймгкримк' -- Великой Медведице. Позже Рейчел попыталась выяснить, каким они представляют себе загробный мир, но, как и современники хронолетчиков, будь то дикари или цивилизованные люди, кроманьонцы имели о посмертии смутное и довольно противоречивое представление. Потом взрослые члены племени навалили поверх могилы груду камней, чтобы гиены и медведи не разрыли ее. Гламуг выплясывал вокруг, потрясая погремушкой и читая заклинания. Когда последний камень лег в груду, люди медленно побрели к стоянке, чтобы справить поминки. Трое ученых во время церемонии почтительно молчали, снимая все на видеопленку. --Интересно, что случилось с этой могилой? -- полюбопытствовала Рейчел по дороге в лагерь.-- Я знаю, что в этих местах проводили раскопки в 1980-м, но ничего не нашли. --Полагаю, очень немногие погребения сохранились,-- пожал плечами Драммонд.-- Рано или поздно их раскапывали звери или смывала вода. А большую часть оставшихся раскопали при строительстве в те времена, когда человек еще не интересовался своим прошлым. И, конечно, тысячи погребений еще ждут своего часа, потому что никому не пришло в голову воткнуть лопату в землю именно в этом месте. В любом случае, тут не осталось бы ничего, кроме костяных изделий и бус. --Когда вернемся, я еще раз осмотрю это место,-- заявила Рейчел.-- Может, что-нибудь осталось -- хоть окаменевший зуб или кремневый наконечник копья. --Мало ли что могло случится за 14 000 лет,-- отозвался Драммонд. Прошло еще два дня. Рейчел нервничала так, что вывела из себя Драммонда, и тот рявкнул, чтобы она или перестала дергаться, или хотя бы молчала: дескать, если бы он пропал надолго, она бы так не изводилась. Результатом явилась еще одна ссора, которую оба безуспешно пытались скрыть от фон Биллмана. Однако тот и так обо всем догадался, но не хотел, чтобы его впутывали в чужие свары. По его мнению, настоящим ученым следовало оставить неуместные эмоции в 2070 году. Он мог понять, почему Рейчел влюбилась в Грибардсуна,-- он и сам, несмотря на все свои подозрения, едва ли не поклонялся ему. Но позволять своим чувствам мешать работе -- нет уж, увольте. Конечно, вслух он ничего не говорил, но все трое к этому времени уже так хорошо узнали друг друга, что все было ясно и без слов. А на пятый день вернулся Джон Грибардсун. И привел с собой двоих чужаков. Издалека товарищи отличили его от двоих пришельцев только благодаря тому, что Грибардсун не носил бороды. Спутники его едва уступали англичанину ростом и сложением. У одного были рыжие волосы, у другого -- рыжевато-русые. На лицах выделялись надбровные дуги. В общем и целом они принадлежали к белой расе, но слабо выраженный эпикант* свидетельствовал о примеси монголоидных генов. * Характерная для монголоидной расы складка верхнего века. Грибардсун вошел в лагерь с таким видом, точно он тут полноправный хозяин -- в некотором роде так оно и было. Незнакомцы держались поодаль, пока англичанин не поманил их. Копья, копьеметалки и бумеранги они, прежде чем подняться, положили наземь, но кремневые ножи в ножнах на поясе оставили. Грибардсун представил их как Клхмнаха и Рхтинлка. Оба нервно улыбались и переговаривались на странном пришепетывающем языке. Заслышав их, фон Биллман заухмылялся, точно объевшийся сметаны кот. --Их язык -- радость лингвиста,-- весело сообщил ему англичанин.-- Минимум гласных, все согласные глухие. Ничего похожего в Европе не зафиксировано. "Медвежьему" народу чужаки не понравились. Таммаш бурно протестовал, одновременно жестами угрожая показать пришлой парочке, где раки зимуют. Те держались поближе друг к другу, но враждебности не выказывали. Напряжение несколько разрядила Ламинак, дочка Дубхаба. Она подбежала к Грибардсуну, обняла его за талию, уткнулась ему носом в живот и разрыдалась от радости. Англичанин погладил ее по голове, пробормотал что-то успокоительное насчет того, как рад ее видеть, и позволил нещадно бранившейся матери увести дерзкого ребенка. --Еще одно завоевание,-- прокомментировала Рейчел, холодно улыбаясь. Грибардсун не ответил. Он обратился ко всему племени, заявив, что заключил мир с чужаками, вотагрюб, которые сами себя называли "кршмнхик", что значило, грубо говоря, "люди". Произнести это словечко никто в племени не мог, да особенно и не старался -- пришельцы так и остались для них вотагрюб. Англичанин умолчал о том, каким именно способом он уговорил вотагрюб помириться с соседями, и не поднимал вопроса о мести за убитых сородичей. Он объявил всеобщий мир, отныне и вовеки. Вотагрюб отойдут еще дальше, граница между охотничьими землями пройдет там-то и там-то -- он описал ее, как мог, используя известные обоим народам ориентиры. Если член одного племени и забредет на земли другого, то не имеет права там охотиться. Вота'шаимг эта идея не понравилась. Они желали получить глаз за глаз -- а лучше бы два глаза за глаз. И уж совсем выше их понимания было, почему такой могучий шаман и воитель, как Грибардсун, отказывается от мести. Англичанин объяснил, что мог бы стереть с лица земли как одно племя, так и оба. Но не хочет. И все тут. Позднее он объяснил коллегам, что вдаваться в мораль и этику не было смысла -- кроманьонцы его философствований все равно не поняли бы. Проще всего было отдать приказ, как и подобает полубогу. Это им было понятно -- до научного мышления они пока не доросли, а вот язык силы понимали. Великий колдун и коварный воин -- здесь, как и в гомеровской Греции, это был комплимент -- требовал то-то и то-то, иначе последует кара. Так что придется подчиниться, хотя и без особой радости. Грибардсун приказал заодно устроить пир, и двое пришельцев сидели на корточках рядом со старейшинами племени и учеными и ели с ними мясо от одного куска. После этого гости немного расслабились. Разделив с ними еду, вота'шаимг не осмелились бы убить их. То был неписаный закон, но и не менее действенный. Путешественники во времени осмотрели бумеранги пришельцев. Те были вытесаны кремневыми орудиями из какого-то тяжелого, мелкозернистого, незнакомого хронолетчикам дерева -- в здешних краях оно не росло, и Грибардсун, знавший на языке вотагрюб всего пару слов-фраз, сумел все же на языке жестов выяснить, что племя принесло эти орудия со своей родины, с юга -- не то из южной Иберии, не то из северной Африки. Оба этих региона соединялись в мадленскую эпоху перешейком, поскольку уровень Средиземного моря был намного ниже. Прежде у вотагрюб было много бумерангов, но они так долго блуждали по здешним краям, что почти все растеряли, а новых сделать не могли -- подходящего дерева не находилось. --Полагаю, поход на юг послужит нашим целям, особенно когда начнется осень,-- задумчиво протянул Грибардсун, жуя полупрожаренный кусок мяса.-- Мы могли бы двигаться быстро, обгоняя зиму. На юге климат будет мягче, так что идти будет проще. А посмотреть на перешеек и Северную Африку очень интересно. --А не опасно ли так удаляться от хронолета? -- возразил Драммонд.-- Признаю, изучить южные края очень заманчиво, но стоят ли возможные результаты риска умереть в пути и тем загубить всю экспедицию? В конце концов, вспомни, сколько энергии потребовалось, чтобы переместить нас сюда, вспомни, что другого шанса поглядеть на мир мадленской эпохи у нас не будет... нет, не думаю, что нам стоит удаляться от базы. Здесь мы держим ситуацию под контролем. А блуждая по миру вчетвером, мы можем кончить как угодно -- в желудке зверя, в... --Все, что способно случиться с нами в пути, может произойти и здесь,-- прервал его Грибардсун.-- Давайте подумаем над этим. До прихода осени еще месяц. Тогда и решим, стоит ли устраивать поход на юг. --А пока,-- жадно перебил фон Биллман,-- я запишу язык вотагрюб. Ничего, если я уйду с этой парочкой? --Почему нет?--пожал плечами Грибардсун.-- Собери тогда уж и образцы фауны, особенно насекомых. И, если сможешь, возьми у охотников анализ крови на групповую совместимость. Только поначалу не слишком дави на них. Немец в восторге потер руки. --Сейчас соберу рюкзак, возьму палатку, диктофон и буду готов. --Подожди до завтра,-- сказал англичанин.-- Нам еще многое предстоит прояснить, чтобы каждый член племени понял новую политику в отношении вотагрюб. А это будет нелегко -- иначе, как на языке жестов, я с нашими новыми соседями общаться не способен. Костры погасли лишь поздним вечером, когда путешественники во времени, старейшины и двое гостей отправились спать. Грибардсун был доволен. Отношения двух племен постепенно налаживались. На следующий день фон Биллман покинул лагерь вместе с двумя гостями, волоча на спине здоровый рюкзак на дюралевой раме. Часть оборудования он взвалил на своих спутников. По дороге все трое перешучивались, хотя и не понимали ни слова из того, что говорилось. --Думаешь, мудро было отпускать его одного, Джон? -- спросила Рейчел, наблюдая, как лингвист и его попутчики скрываются вдали. Грибардсун промолчал. У него была привычка (Рейчел считала ее раздражающей) не обращать внимания на вопросы, которые он почитал не заслуживающими ответа. Рейчел прикусила губу и глянула на Драммонда. Тот пожал плечами и отвернулся. Она хотела, чтобы тот поддержал ее, помог расспросить Грибардсуна о его прошлом. Но фон Биллман покинул лагерь, а без него они как-то потеряли решимость. Легко было говорить, когда Грибардсуна не было рядом, но теперь его могучая фигура громоздилась рядом. Без сомнения, он откажется отвечать на вопросы и скорее всего оскорбится. А даже если и ответит -- что с того? Они вместе, останутся вместе и должны работать вместе. Кроме того, Рейчел не верила, будто Грибардсун попал в экспедицию неким бесчестным способом. Драммонд поинтересовался, откуда она это знает. Она что, настолько хорошо изучила своего капитана? Рейчел созналась, что не знает -- во всяком случае, не в том смысле, который вкладывает в это слово ее муж. Но ее женская интуиция, быть может, иррациональная, подсказывает ей, что Грибардсун не преступник и не маньяк. Она чувствует, что он достойный человек, как мошка знает, что определенные летающие предметы -- не летучие мыши. Невидимые антенны подсказывают. Драммонд посмеялся над ней и спросил, где она получила степень по зоологии. Рейчел со злостью ответила, что Драммонд, наверное, прав. Что ее интуиция ошибается. Потому что она подсказывала, что Драммонд -- сильный мужчина, хороший и любящий муж, да вот промашка вышла. Так что скорее всего и на счет Грибардсуна она ошиблась. Драммонд ответил в том же духе, и дело кончилось очередным скандалом. Глава 4 Лето пролетело быстро. Наступила короткая осень ледниковой эпохи. К тому времени Грибардсун оставил, по крайней мере пока, идею похода на юг. Слишком много всего следовало еще сделать в ближайших окрестностях лагеря, чтобы разбрасываться на путешествия. Исследуя язык вота'шаимг, Грибардсун обнаружил, что словарный запас его куда больше, чем можно было ожидать,-- а ведь он не узнал еще и половины. Хотя строить сложные интеллектуальные конструкции на этом языке было затруднительно, слов для выражения чувств, ощущений и впечатлений было на удивление много. Кроме того, в избытке присутствовали технические термины, связанные с повседневной жизнью племени -- охотой, рыбалкой, слова для обозначения животных и камней, оттенков света и разновидностей снега и льда. Математика ограничивалась числом двадцать. Все, что шло дальше, называлось "много". Но всякий член племени умел детально описать в группе из двадцати с лишним объектов любой по отличительным его чертам. Некоторые могли, скажем, подробно рассказать о каждом зубре в стаде из сорока особей. Феноменальна была и способность их излагать по памяти сказания и определенные колдовские заклинания. Племенной бард Вазвим мог без подсказки прочесть наизусть четыре тысячи строк одной поэмы, и проделывал это по просьбе Грибардсуна трижды за последние два месяца, почти не меняя текста, хотя, если ему приходил в голову более подходящий оборот, поэт употребял его, не колеблясь. Поэмой в строгом смысле слова это произведение называть было трудно. То был ритмический стих, имевший, впрочем, мало общего с греческим или латинским -- нечто вроде трохеического гекзаметра, без рифмы, зато богатого аллитерациями. Эпосом сказание тоже назвать было трудно. Скорее оно представляло собой рыхлый конгломерат преданий о героях прежних лет, тотемных живтоных и злых духах, вперемешку с приемами бытового колдовства и народной мудростью. Ближе всего из знакомых современному человеку произведений к нему стоял финский "Калевала". Все события в нем имели место очень, очень давно -- начиная с сотворения мира и вплоть до жизни последнего из героев поколений этак десять назад. После того, судя по поэме, героев больше не появлялось, а рождались лишь обычные люди, слабые и безвольные. Таких мужчин, как в старину, больше не делали... Грибардсун был немало удивлен, что такое замкнутое, отсталое технологически общество смогло создать столь сложное поэтическое произведение, да еще средствами бедного, в сущности, языка. Существование эпоса вота'шаимг шло вразрез со всем, чему его учили. --Это и бесит меня в путешествиях во времени,-- заметил на это Драммонд.-- Нельзя отправиться в прошлое еще дальше и выяснить, откуда взялся и как развивался этот так называемый эпос. Или что угодно. Грибардсун кивнул. Но его это, судя по всему, не слишком огорчало. Скорее похоже было, что он счастлив как никогда. Он нередко отправлялся на охоту -- с членами племени или один -- и никогда не возвращался с пустыми руками. Современное оружие он использовал редко, ограничивая себя средствами каменного века, и нарушал это правило, лишь когда необходимо было остановить разъяренное крупное животное. Или когда отправлялся бить уток. На озерах и запрудах селились бесчисленные стаи водоплавающих, и Грибардсун чуть не каждое утро отправлялся на охоту. Обычно он пользовался дротиком, пращой или силком, но порой прихватывал дробовик и приносил по нескольку дюжин птиц. --Это рай! -- признался он Силверстейнам как-то вечером.-- Мир, каким он должен быть! Почти нет людей, зато уйма дичи. А ведь здешние места по сравнению с Африкой -- сущая пустыня. Вот начнется весна -- непременно туда отправимся! Драммонду иногда хотелось укорить Грибардсуна в том, что тот слишком много времени проводит на охоте, вместо того чтобы заниматься своим прямым делом. Но Рейчел всякий раз заявляла, что Джон познает мир племени изнутри, участвуя в их повседневной жизни. Да и вообще, может ли Драммонд, положа руку на сердце, сказать, что Грибардсун забросил научные изыскания? Раз в два дня фон Биллман связывался с ними через передатчик. К тому времени, как выпал первый снег, лингвист записал уже достаточно образцов речи вотагрюб, чтобы хватило на годы исследований, и даже научился изъясняться немного на этом странном шепчущем языке. --Завтра я возвращаюсь,-- сказал он как-то раз.-- В смысле, выхожу. Сегодня в мою честь устраивают большой пир. Мамонтятина, конина, зубрятина, куча уток, много ягод и кореньев. И, конечно, это жуткое пойло, которое они сбраживают из ягодного сока. Вкус мерзкий, но в голову ударяет -- дай боже. Вот и еще одно неожианное открытие. Никто не подозревал, что алкоголь был открыт так давно. Видимо, это достижение еще не успело широко распространиться, потому что вота'шаимг, например, о спиртном ничего не знали. Основной причиной возвращения фон Биллмана, помимо тоски по соотечественникам, послужила откочевка вотагрюб. Очередное открытие нарушало все установленные факты. Предполагалось, что племена каменного века мигрировали летом, а суровые зимы пережидали в тепле пещер. Арктические морозы средней полосы Европы казались слишком суровыми. Но, с другой стороны, эскимосы и выживали, и путешествовали полярными зимами. Они вживались в окружающую среду, и их технологического уровня хватало, чтобы победить природу. Мадленцам, очевидно, тоже. Порой племена оставались на зиму в одном месте, если добычи хватало на прокорм. Но когда охота становилась неудачной, племя собирало палатки и двигалось вслед за стадами. А в окрестностях лагеря дикое зверье поредело -- в немалой степени благодаря волшебному оружию пришельцев. Конечно, все племя сытно ело, и дети почти не умирали, но крупные дикие животные, мамонты и носороги, покинули окрестности -- а ведь их и так с каждым годом становилось все меньше. Зубры и лошади тоже откочевали, и даже хищники -- пещерные медведи и львы -- или были выбиты, или решили, что оставаться в этих местах небезопасно. Олени же выели весь лишайник и мох и двинулись дальше. Грибардсун же нашел способ одновременно остаться с племенем, чтобы изучить его как можно подробнее, и исследовать южные края. Зная, что члены племени большое значение придают снам и часто ходят за толкованием сновидений к шаману, англичанин ненавязчиво заронил идею похода на юг. Он расписывал, как легка жизнь в краях, где снега не так глубоки, и вскоре многим начал сниться далекий юг. Вначали вота'шаимг пересказывали сны друг другу, а потом пошли к шаману. Нескольким даже приснилось, что на юг их повел Грибардсун. Поскольку сны явно отражали их подсознательные стремления, следовало заключить, что племя ощущало себя под защитой чужака и верило, что тот приведет их в рай. Гламуг, как и можно было ожидать, явился с этими снами к Грибардсуну. Тот всерьез согласился с данной шаманом интерпретацией и сказал, что с радостью поведет соплеменников на юг -- как только те помогут ему взгромоздить большой серый "дом" на вершину холма. Земля уже подмерзла, тонкую корочку льда припорошил снежок. Хотя члены племени растеряли большую часть суеверного ужаса перед пришельцами,-- однако сохранили к ним глубокое почтение,-- к хронолету никто из них не приближался. Теперь под руководством Грибардсуна они при помощи рычагов они закатили хронолет на волокушу и закрепили мамонтовыми бивнями. Тем временем другие работники выкапывали ступеньки в промерзшем склоне и вгоняли в твердую землю шесты. К волокуше привязали канаты из выделанных шкур, а шесты использовали в качестве блоков. Упираясь ногами в вырубленные ступеньки, охотники вота'шаимг взялись за веревки, и трехсоттонная махина хронолета медленно поползла вверх. Чтобы затащить "Герберта Уэллса-1" на вершину холма, понадобился почти весь день. Работу продолжали и после заката, при свете факелов и электрических фонарей. В морозном воздухе дыхание вырывалось изо рта клубами, пот замерзал на лицах. Но все работники были сыты, а Рейчел вдобавок приготовила несколько галлонов какао -- охотники попробовали напиток впервые и никак не могли от него оторваться. Сыпавший прибаутками Грибардсун работал бок о бок с остальными, соревнуясь с Ангрогримом, пытавшимся доказать, что он не только всемогущ, но и силен, как мамонт. К десяти часам вечера хронолет очутился на положенном месте, причем за весь день никого не убило и не покалечило. С боков машину приперли валунами, чтобы не укатилась. --Впрочем, если какое-то пришлое племя решит сдвинуть хронолет с места, никакие валуны не помогут,-- откомментировал Грибардсун.-- Но сомневаюсь, что кто-то решится -- слишком чуждо выглядит машина для здешних жителей. На следующее утро погода выдалась ясная; стоял мороз. Племя сложило все пожитки на волокуши из обтесанных молодых стволов -- те скользили по глубокому снегу, как лыжи, и почти не проваливались. Тянули их женщины и юноши, в то время как охотники охраняли караван, растянувшись вокруг него редкой цепью. Все пели Песнь прощания, благодаря прекрасную стоянку, где они провели три лета и куда еще вернутся -- если повезет. Пели также Песнь Шимг'гаимка, легендарного героя, который привел племя в эти места с дальнего юга. В конце песни вместо имени Шимг'гаимка поминали Грибардсуна, подразумевая, что племя нашло себе другого героя, который еще сильнее прежнего. Путь на юг оказался долог. Начались снегопады, и порой целыми днями приходилось прятаться в палатках. Рейчел и Драммонд обычно проводили дни в своем домике, который водрузили на отдельную волокушу. Грибардсун и фон Биллман выходили на охоту. Ограничиться местным оружием сейчас значило обречь племя если не на голод, то на полуголодное существование. Дикое зверье словно испарилось. А ведь глубокие снега должны были поймать в ловушку многих зубров и оленей, не говоря уже о мамонтах и носорогах, неспособных пробраться через снежные заносы. Если бы только удалось найти их, звери не ушли бы от копий охотников. Стадо из трех десятков зубров обнаружил Грибардсун. Он застрелил трех самцов, а охотники разделали туши, покуда остальные звери рыли копытами снег и угрожающе фыркали. Однако перетащить мясо к каравану удалось без затруднений. Потом на поляну явились волки, чтобы подобрать оставленную людьми требуху. Когда Грибардсун покидал поляну, стая окружала зубров, голодно рыча, но англичанин сомневался, что хищники нападут,-- выставившее рога стадо выглядело слишком внушительно. Племя ело три дня без продыха, а потом снова двинулось в путь -- сквозь снега, с частыми остановками,-- пока не добралось до предгорий Пиренеев. Одолеть перевалы зимой казалось невозможным. Племени оставалось или ждать весны -- а большая часть ледников не стаивала и летом,-- или обходить горы морем. Тут Грибардсун впервые столкнулся с серьезным сопротивлением со стороны вота'шаимг. О лодках они не знали ничего и даже не умели плавать. Узнав, чего от них ждут, они отказались наотрез. Сунуться в жуткую серую воду, даже не отходя далеко от берега, казалось им немыслимым. Путешественники во времени построили лодку очень простым способом -- выдолбив бревно. Здесь, южнее, попадались достаточно большие деревья для долбленок. Работа заняла три дня, а на четвертый новоокрещенное судно вышло на тяжелые, ледяные, сизые волны, которые в будущем назовут Бискайским заливом. Примерно час ученые гребли вдоль берега, демонстрируя преимущества водного транспорта, а потом вернулись ко все еще неубежденным наблюдателям. Собственно, никем другим члены племени быть и не хотели -- только наблюдателями. Перспектива принять участие в плавании наполняла их ужасом. Исключений было два. Сопровождать ученых вызвался Ангрогрим, которому приходилось поддерживать репутацию храбреца. А Ламинак заявила, что пойдет за Грибардсуном, куда бы тот ни направлялся. Англичанин ухватился за этот шанс пристыдить остальных. Неужто охотники боятся пойти за двенадцатилетней девчонкой? Или мужчины вота'шаимг слабее женщин? В завершение обличительной тирады Грибардсун пообещал, что сложит песню о трусости "медвежьего" народа, если охотники не выкажут хоть немного храбрости. Так и получилось, что поначалу охотники, а потом и женщины принялись забираться в лодки. Правда, прошло две недели, прежде чем они научились грести как следует. Пару раз лодки переворачивались, и вся команда падала в воду. Трое подхватили воспаление легких, но антибиотик Грибардсуна быстро поставил их на ноги. Пришлось каждому прицепить на пояс надувной поплавок из запасов хронолетчиков. Грибардсун прихватил их с собой в надежде, что образцов окажется так много, что придется транспортировать их по воде. Крохотный в сложенном виде поплавок мог удержать на плаву довольно большой контейнер. А пока их использовали вместо спасательных поясов. Флот из десяти долбленок покинул берега земли, которую когда-нибудь назовут вначале Галлией, а потом Францией, и двинулись вдоль берегов Иберийского полуострова. Близ того места, где через несколько тысяч лет будет основан Лиссабон, лодки в последний раз выволокли на берег и спрятали. "Медвежий" народ вздохнул с облегчением -- морская жизнь никому не пришлась по вкусу, и все надеялись, что второй раз им не придется переносить такое испытание. Грибардсун повел племя на юго-восток, через весь полуостров, через равнины и густые дебри. Здешняя фауна отличалась от уже виденной -- во множестве встречались благородные олени и кабаны, а также мохнатые лесные лошади. Однако зубры, мамонты и шерстистые носороги еще попадались, но реже, чем под другую сторону Пиренеев, хотя смена климата изведет их вконец через тысячу лет, и их место займут иберийские слоны. Пещерных медведей, львов и гиен тоже хватало, и охотиться приходилось с осторожностью. А племена Иберии были столь же недружелюбны, как их северные собратья. Однако, чтобы отпугнуть их, хватало пары выстрелов в воздух или, в крайнем случае, нескольких зарядов транквилизатора из пневматического ружья. Пули-шприцы не были безвредны -- они оставляли здоровые синяки и могли запросто сломать ребро. Но они не убивали. Лишь однажды воин враждебного племени скончался в течение нескольких секунд от анафилактического шока. Грибардсун провел вскрытие трупа, сделав снимки всех органов, взяв пробы тканей и образцы генетических структур. Фон Биллман пока записывал образцы речи троих пленников. К тому времени, когда пришла пора их отпускать, лингвист уже располагал основами грамматики и словарем примерно из шести тысяч слов. Еще один пленник умер буквально за пару часов до того, как его собирались отпустить. Никаких внешних признаков болезни не было -- человек просто упал и умер. Грибардсун предположил, что смерть была вызвана синдромом тревоги, и вскрытие подтвердило его предположение. Бедняга погиб от шока, вызванного страхом. Ведь ему пришлось проснуться в лагере врага, да еще Грибардсун, не подумав, понес на глазах пленника в лес на съедение волкам остатки от первого вскрытия. Фон Биллман же ликовал. Он был совершенно уверен, что пленники говорили на языке, от которого произошел современный ему баскский. Конечно, доказательства можно было получить только после возвращения экспедиции, а полное подтверждение -- лишь когда вернется с результатами сравнительных исследований второй хронолет, который предстоит запустить в 8000 год до нашей эры. Глоттохронология покажет немало изменений в структуре языка на протяжении тысячелетий. Непосвященному две фазы в развитии одного и того же наречия, разделенные парой десятков веков, покажутся совершенно не связанными. Некоторые языки, такие, как литовский и русский, сопротивляются переменам лучше других, и их формы различаются не так сильно, как, скажем, вульгарная латынь и современный французский. Но двенадцать тысячелетий так изменят любой язык, что никому и в голову не придет заподозрить связь между его разошедшимися ветвями. Не лингвисту трудно поверить, что английский, русский и хинди ведут начало от единого корня,-- а ведь тому всего лишь три с половиной тысячи лет. Какие же перемены принесет срок втрое больший? --Есть теория, правда, бездоказательная,-- говорил Роберт,-- что баскский язык наших дней -- последний остаток языковой семьи, когда-то властвовавшей над всей Европой и, возможно, Северной Африкой и Азией. Но индоевропейцы смели своим натиском большую часть ур-басков*. Небольшая группа жителей бассейна Эльбы, завоевывая и поглощая соседей, распространила свой диалект, со временем породивший германские, славянские, балтские, романские, греческие, анатолийские, тохарские, армянский и хиндустанские языки -- это лишь те, что нам известны. Потому-то я так рвусь в те края -- найти праиндоевропейский язык. Тогда экспедиция в 8000 год до нашей эры могла бы взять сравнительные образцы. Вот это был бы настоящий хронологический анализ! * Ур -- приставка, обозначающая в лингвистике предковую форму того или иного языка. Фон Биллман возбужденно расхаживал взад-вперед. Любовь, которую он питал к языковедению, ни в какое сравнение не шла с той, что он мог питать к женщине,-- во всяком случае, так казалось склонной к преувеличениям Рейчел. Немец признавал, что во Франции скорее всего существует не меньше племен, говорящих на прабаскском, чем в Иберии, но поскольку именно здесь они обнаружили первое такое племя, то поблизости надо искать и остальные. Значит, следует поймать еще несколько пленников. Но вставал вопрос этики. Одно дело -- накачать транквилизатором нападающих, но есть ли у ученых право отлавливать и изучать людей, как морских свинок,-- все во имя науки? Грибардсун утверждал, что им отведено лишь четыре года и за это ограниченное время они сумеют лишь снять верхний слой с горы сведений. Если они заведут долгий спор о правах аборигенов, существование прабаскского языка так и останется недоказанным. Он намеревался поймать нескольких человек, хорошо с ними обращаться и отпустить их, нагрузив мясом. Возражала Рейчел. Она напомнила, как один человек уже умер от ужаса перед вражеским пленом и никто не мог дать гарантии, что это не повторится. --Так случилось лишь потому, что мы не предусмотрели этого,-- заметил Грибардсун.-- У нас есть противошоковые препараты. При первых признаках тревожного синдрома я вколю ему дозу. Рейчел, кипя, все же сдалась. Драммонд заметил, что все эти люди так и так мертвы,-- да и что значит небольшое неудобство в сравнении с благом науки? --Ты бы так не говорил, если бы пришельцы из трехтысячного года посадили в клетку тебя,-- огрызнулась Рейчел. --Именно так и говорил бы. Лично для меня практика была бы неприятна, но теория остается верной. На охоту за "образцами" вышли Грибардсун, фон Биллман, Ангрогрим и Дубхаб. Наткнулись они на молодую женщину с двумя ребятишками, собиравших хворост. Грибардсун поколебался; он не хотел пугать детей. --Если мы начнем разбирать, кончится тем, что мы так никого и не поймаем,-- напомнил фон Биллман; похоже было, что и он охладел к этой идее.-- Может, оно и к лучшему. --Возможно, у этой женщины есть еще ребенок, оставленный на чьем-то попечении,-- задумчиво произнес англичанин. --Дети испугаются...-- протянул немец. Грибардсун улыбнулся, пожал плечами и выступил из-за валуна. Женщина увидала его первой. Взвизгнув, она уронила хворост, схватила детей за руки и ринулась прочь. Четверо охотников последовали за ней. К тому времени, когда они добрались до стоянки, встречать их вышла дюжина мужчин, с воинственными воплями потрясающих каменными топорами и копьями. Устанавливать мирные отношения пришлось долго. Однако два выстрела из ракетницы немного утихомирили толпу, и Грибардсун приблизился к людям, делая мирные жесты. По-видимому, намерения его были поняты правильно. И хотя лишь через три дня члены этого племени перестали трястись мелкой дрожью при приближении чужаков, потраченное время того стоило. Вместо нескольких перепуганных пленников изучать можно было целое племя. Добрые отношения поддерживались демонстрацией колдовских штучек и большой совместной охотой на зубров с последующим пиром. Вота'шаимг перебороли свою враждебную подозрительность и даже общались немного с временными соседями, но Грибардсун, опасаясь взрыва страстей, приказал племенам держаться друг от друга подальше. Фон Биллман радовался, что попался новый языык для изучения, и горевал, что никаких следов своего прабаскского в этом наречии не обнаружил. Через две недели ученые повели "медвежий" народ дальше. Немного южнее они установили контакт еще с одним племенем, самым большим из до сих пор встреченных -- добрых восемьдесят человек. Они использовали бумеранги, и речь их имела явное сходство с наречием северных вотагрюб. Фон Биллман потребовал трехнедельного привала для изучения языка. Потом оба народа устроили совместное прощальное пришество (в основном за счет трофеев вооруженного винтовкой Грибардсуна). Примерно в это время начались неприятности с Дубхабом. Дубхаб был дружелюбен, всегда весел и общителен, но под маской весельчака скрывалось упорное стремление выжать из каждого встречного все, чем тот располагает. Это был прародитель всех жуликов мира. И необычайно амбициозный. В отличие от соплеменников собственное положение Дубхаба не удовлетворяло. Быть может, он и не попытался бы подняться в племенной иерархии, если бы не прибытие четверых чухаков. Но принципы действия огнестрельного оружия и лекарств интересовали его чрезвычайно с первого дня. Грибардсун давал объяснения, насколько позволял ему ограниченный язык вота'шаимг, и даже позволял Дубхабу брать винтовку в руки и постреливать порой кроликов. В этом и заключалась ошибка. Племенное руководство в полном составе немедленно обратилось к англичанину с такой же просьбой. А Грибардсун опасался, что племя утеряет суеверный ужас перед "громовыми палками". Вдруг кому-то придет в голову захватить оружие и обратить его против пришельцев, хотя последнее и маловероятно -- "медвежий" народ уже мог убедиться, что возможности четверых чужаков велики и необычайны. Кроме того, они смотрели на ученых как на сверхъестественных существ, духов, облеченных в плоть. Грибардсун отказал в просьбе. Он заявил, что Дубхабу позволено было брать в руки оружие лишь для того, чтобы он, Грибардсун, мог проверить, как обойдется с "громовыми палками" племя. А так как исход его не удовлетворил, то никому, в том числе и Дубхабу, более играть с огнем он не позволит. Дубхаб с вымученной улыбкой заявил, что раз так хочет пришелец, то спорить не о чем, но англичанин почему-то сомневался, что в мозгу голубоглазого пройдохи бродят именно такие мысли. Потом Дубхаб принялся расхваливать прелести своей старшей дочери Нелиски, а затем и открыто поговаривать, что тому не худо бы взять ее в жены. Ясно было, что положение тестя великого Куурика казалось первобытному хитрецу весьма привлекательным. Нелиска смущенно заявила, что была бы рада стать супругой Грибардсуна. Тот ответил, что Нелиска безмерно желанна, но вот он пока жениться не собирается. В ответ на это Дубхаб, оставшись наедине с Грибардсуном, предложил ему воспользоваться прелестями Нелиски, не вступая в брачный союз. По его словам, такой великий дух не может быть связан законами простых смертных, а Нелиска будет просто счастлива понести от великого духа. Грибардсун пригрозил настучать на Дубхаба старейшинам -- а те за нарушение обычаев могли, самое малое, изгнать отступника из племени. Дубхаб от такой мысли аж посерел. Как и все дикари, ничего страшнее изгнания он не мог себе и вообразить, и от одной мысли об этом у него подкашивались колени. И все же два дня спустя он осторожненько намекнул Грибардсуну, что человек с ружьем может переписать любой закон, как ему вздумается. --Да это не просто архетип жулика! -- воскликнула, узнав об этом, Рейчел.-- Это какой-то ур-Наполеон, прото-Гитлер! Однако прародитель Наполеонов всего неделю спустя на коленях умолял Грибардсуна вырвать ему зуб -- боль в сломанном зубе мудрости довела его до умоисступления. Англичанин сделал сонограмму челюсти и обнаружил, что корень зуба нагноился, а с ним и два соседних. Рвать нужно было все три, да не просто рвать, а выламывать по кусочкам. Грибардсун подробно объяснил Дубхабу, что собирается сделать, особенно упирая на то, что тот обязан англичанину жизнью. Если бы охотник обошелся бы без медицинской помощи вовсе или подвергся жестокой, но малоэффективной хирургии Гламуга, то, без сомнения, умер бы от заражения крови. Операция прошла успешно, и пациент остался в живых, хотя перед этим готов был голову себе раскроить, чтобы не мучиться. За работой дантиста-любителя наблюдало все племя. Больше всего кроманьонцев поразило то, что все время операции Дубхаб проспал. Раскрошенные зубы охотника получил Гламуг. Шаман увязал их в узелок, помахал над ним своей погремушкой, прочел несколько заклинаний, а потом закопал зубы в потайном месте за горой, чтобы никто не смог использовать их, чтобы навести на Дубхаба порчу. Грибардсун подозревал, что шаман все же оставил пару кусочков себе, чтобы обеспечить хорошее поведение охотника на случай какой-нибудь ссоры. А может, и нет. Если бы Дубхаб застукал шамана за наведением порчи, то имел полное право прикончить колдуна на месте. Выздоравливал Дубхаб невероятно быстро -- не без помощи антибиотиков. Три дня спустя племя собрало пожитки и вновь выступило в поход. Грибардсун и трое его товарищей шли во главе колонны. За ними следовали Гламуг, потрясающий пузырем-погремушкой, вождь Таммаш и великий воин Ангрогрим. За ними следовал певец Вазвим -- в каком-то смысле тоже шаман, поскольку большая часть его песен имела и магическое значение, Шивкет, художник и резчик, работавший в основном под руководством Гламуга, помрачневший и неулыбчивый Дубхаб и все остальные охотники, согласно неписанной, но довольно жесткой табели о рангах. За ними, тоже согласно табели о рангах, шли женщины и дети. Фланги и тыл колонны охраняли молодые воины и юноши, еще не побывавшие в "бою" -- обычно ритуальной драке. На самом деле племена враждовали редко. Стычка с вотагрюб унесла за несколько минут больше жизней, чем мог припомнить за всю свою долгую жизнь самый старый человек в племени, Квакамг. Порой один или пара охотников сталкивались с чужаками и перекидывались с ними копьями, камнями и оскорблениями. Порой находили убитых мужчину, женщину или ребенка. Но такое случалось редко. Несколько дней спустя Квакамг скончался. Старик припоминал самую большую битву, в какой ему довелось участвовать,-- во время Зимы Красного Снега,-- когда изношенное сердце не то от возбуждения, не то просто так не выдержало. Грибардсун провел вскрытие -- его очень интересовала частота сердечных заболеваний среди мадленцев. Квакамг был сед, морщинист, руки его тряслись, однако вскрытие убедило Грибардсуна, что старику было никак не больше шестидесяти, хотя сердце могло принадлежать и восьмидесятилетнему. Квакамг перенес ревматизм, артрит, оспу и потерял дюжину зубов -- шесть было выбито во время схватки с пещерным медведем, а остальные сгнили сами и были без особых трудов, но с большим шумом выдраны Гламугом. Двумя днями позже Грибардсун принял роды у шестнадцатилетней Миины, жены Шимкуубта. И мать, и младенец без его вмешательства погибли бы -- ему пришлось делать кесарево сечение. По словам Гламуга, эта операция была известна, но мать при ней обычно умирала, а ребенок выживал нечасто. Грибардсун добросовестно записал эти данные и задумался: когда же было проведено первое кесарево сечение? Никто этого уже не узнает, так как ни одна машина времени не проникнет более так далеко в прошлое. --Итак, мы материально повлияли на прошлое,-- заметила Рейчел.-- Кто знает? Быть может, без тебя не существовало бы и многих жителей двадцать первого века. И даже тебя самого. --Рассуждение интересное, но бессмысленное,-- ответил англичанин.-- Я ничего не изменил. Прошлое случилось за много тысяч лет до моего рождения. --Давай не будем вдаваться в парадоксы,-- попросила Рейчел.-- Пытаясь разобраться в метафизике и супермеханике времени, я только зарабатываю головную боль и тошноту. --А этого и не понять человеку,-- отозвался Грибардсун.-- Время ведь течет вне нас. Мы влекомы его потоком, но сам поток никак не связан с нами. Мы не видим, из каких элементов он состоит, и никогда не сумеем посмотреть на них в микроскоп или телескоп. Они шли по склону обширной долины. На плече Грибардсуна болтались три попавших в ловушки зайца; он как раз хотел проверить еще один, поставленный два дня назад силок. Снег доходил до колена. Выше по склону стояли мрачные заснеженные хвойные великаны -- сосны и ели. На опушке из-под снега проглядывали серые валуны. Дыхание вырывалось изо рта клубами пара, похожими на облачка, среди которых парил в небе огромный орел; тень его бежала по земле. Грибардсун не стал бы оставаться с Рейчел наедине, но она сама напросилась его сопровождать. Отказаться он не мог -- вот уже несколько месяцев она опять обходилась с ним лишь как с коллегой. По-видимому, они с Драммондом разрешили свои разногласия и жили настолько мирно, насколько это бывает в семейной жизни. --Нам остается лишь наслаждаться отведенным нам сроком,-- говорил Грибардсун.-- Жить, как живут звери,-- одним днем. А если думаешь о своей смерти, конце времен, прими его как часть Времени. Поделать с этим ничего нельзя -- так чего ж тревожиться? --Но ты... ты -- исключение,-- пробормотала Рейчел и запнулась, широко открыв глаза и зажимая рот, точно хотела поймать ненароком вылетевшие слова. --Я? Почему? --Я хочу сказать,-- поправилась Рейчел,-- что ты можешь оказаться исключением. Или кто-то другой. Что, если кто-то найдет способ бесконечно продлить свою жизнь, и тогда... --Что тогда? -- переспросил Грибардсун, останавливаясь и глядя на свою спутницу пристальными ясно-серыми глазами. Рейчел поежилась, хотя ей не могло быть холодно -- солнце пригревало, а тонкая термикроновая одежда хорошо сохраняла тепло. --Я просто размышляла,-- проговорила она.-- Не может быть, чтобы за всю историю человечества никто не наткнулся на эликсир, продлевающий жизнь и молодость. Разве такое невозможно? --Возможно,-- выговорил Грибардсун, и Рейчел снова вздрогнула.-- В молодости я слышал предания об африканских колдунах, составивших эликсир молодости. Средство это якобы придавало заодно и иммунитет ко всем хворям. Но человечество издавна мечтает о подобном эликсире, и предания лишь отражают древнюю людскую мечту. --Ну, а допустим, что такой человек существует,-- сказала Рейчел.-- Разве не станет ему безумно одиноко? Он увидит, как постареют и умрут все, кого он любил. Как сойдут в могилу его дети и внуки. Он будет влюбляться много раз и зачинать множество детей, и каждый раз его семью будет уносить смерть.-- Она сбилась, облизнула губы и шагнула к Грибардсуну, гордо подняв подбородок.-- Если только,-- прошептала она,-- если только этот человек не открыл тайну эликсира. Тогда он мог бы подарить молодость своим родным. Конечно, ему пришлось бы потрудиться, чтобы сохранить секрет, и он мог бы решить, что игра не стоит свеч. Большинство людей не умеет хранить тайны. Большинство. --Но не ты? -- спросил он с улыбкой. --Но не я! --Надеюсь, ты найдешь человека с эликсиром,-- проговорил Грибардсун, качая головой.-- Если он существует. Что в эту эпоху, само собой, невозможно. Хотя кто знает? Быть может, основа эликсира -- вытяжка некоего растения, в наше время уже вымершего. А действие его может оказаться и... постоянным. --Быть может, мне не следует говорить об этом,-- начала Рейчел,-- но когда ты ушел искать племя вотагрюб, мы с Драммондом и Робертом завели разговор о тебе и решили, что в твоем участии в экспедиции есть нечто странное. Как и в тебе самом. Порой ты забываешься и произносишь настолько странные фразы, что кажется, будто ты много, много старше... --Может, перемещение во времени вызвало некий шок? -- все еще улыбаясь, перебил ее Грибардсун.-- Назовем это... темпоральным синдромом. Человеческий разум не выдерживает перемещения во времени, отзываясь на эпоху столь отдаленную и чуждую невротическим или психотическим срывом. --Если бы это было так, то пострадал бы и ты,-- возразила она несмело.-- Но мы отошли от темы. Я...-- Она запнулась. Грибардсун, застыв, смотрел поверх ее головы на дальний склон. --В чем дело? -- спросила Рейчел. Оглянувшись, она не увидела на крутом склоне ничего, кроме сверкающих под солнцем сугробов, темной зелени сосен и елей да серых теней справа на гребне -- волков. Грибардсун же смотрел налево. --Мне показалось, что я заметил какое-то движение среди деревьев,-- проговорил он. Рейчел машинально обняла его и, поддавшись давно подавляемому порыву, крепко поцеловала. Пуля разорвала воздух под самым ухом, и секундой позже грохнул выстрел. Грибардсун швырнул Рейчел в сугроб и сам нырнул в снег. Та сдавленно пискнула и подняла голову. Сейчас она была похожа на Снегурочку -- голубые глаза, смотрящие с искрящейся снежной маски. --Это Драммонд! -- воскликнула она.-- Но зачем? Как? Это не может быть он! Он не убийца! --Давай не будем никого обвинять, пока не увидим этого парня в лицо...-- ответил спокойно Грибардсун, хотя считал Силверстейна наиболее вероятным подозреваемым. Диалог их прервала вторая пуля, расплескавшая снег так близко, словно именно она разодрала слова в клочья. Англичанину плеснуло снежинками в глаза. --Хороший стрелок,-- пробормотал Грибардсун, откатываясь,-- или большой везунчик. Не верю, что он заметил меня в таких сугробах. А ты прячься вон за тот валун! Рейчел торопливо заползла в указанное укрытие. Еще одна пуля ударила в снег в паре дюймов от ее ноги. --Судя по задержке между попаданием и выстрелом,-- заговорил Грибардсун,-- он сидит на том склоне, ярдах в четырехстах. --Но зачем Драммонд так поступает? -- простонала Рейчел.-- Мы же ничего не делали! --Зачем? -- переспросил Грибардсун. Продолжать не требовалось; одним словом он напомнил, что человек и сам не всегда может назвать причину своих действий. Подождав, пока еще одна пуля не пропорола сугроб, Грибардсун перекатился под укрытие валуна, проверил, не забился ли снегом ствол винтовки, шепотом приказал Рейчел оставаться на месте и одним махом скрылся в лесу. Рейчел услыхала еще два выстрела и, не удержавшись, выглянула из-за камня. Ни англичанина, ни неизвестного стрелка видно не было. Ей пришлось прождать почти час. За это время прозвучал лишь один выстрел. Она плакала, вытирала слезы и плакала опять. Ей не верилось, что муж пытался убить ее, но она и не могла поверить, что стреляли только в Грибардсуна -- первые пули ложились слишком близко к ней. Должно быть, стрелявшему было все равно, кто из двоих умрет. Потом издалека донеся голос Джона. Рейчел осторожно выглянула из своего укрытия. Крохотная фигурка на противоположном склоне махала ей рукой. Потом англичанин включил мегафон, и его голос, зовущий ее, прогремел над долиной, как глас Господень, призывающий Моисея на гору Синай. Чтобы добраться до Грибардсуна, Рейчел потребовалось полчаса. Снег был глубок, а склоны -- круты, так что к концу пути она дышала точно астматик. Ей очень не хотелось смотреть, но она понимала, что иначе нельзя. И еще она не могла показывать Джону свою слабость. Его презрение, пусть никогда не испытанное, пугало ее до безъязычия. На утоптанном снегу сидел, покачиваясь и сжимая голову руками, Драммонд. Капюшон его был откинут, и на темени виднелась кровавая рана. Винтовки поблизости не было. Грибардсун указал на две цепочки следов, идущих вдоль гребня. --Драммонд подглядывал за нами,-- объяснил он.-- Он утверждает, что не стрелял, и я ему верю. Но пока он шпионил, кто-то подкрался сзади, оглушил его, забрал винтовку, пострелял в нас и скрылся. Я не успел его догнать. --Это не может быть Роберт! -- вскрикнула Рейчел. --Я тоже сомневаюсь,-- согласился Грибардсун.-- Но если это туземец, то кто-то из наших, потому что другие племена понятия не имеют огнестрельном оружии. Единственный, кто практиковался в стрельбе,-- это Дубхаб, но даже он не такой меткий стрелок. --Может...-- начала Рейчел и остановилась. Драммонд глянул на нее снизу вверх из-под варежек налитыми кровью, жалобными глазами. --Быть может, стрелял Драммонд, а потом кто-то другой треснул его по затылку и унес ружье,-- закончил за нее англичанин. --Это ложь! -- воскликнул Драммонд. --Это предположение,-- поправил его Грибардсун.-- И не надо называть меня лжецом. Ты не в том положении, чтобы оскорблять и обвинять других. --Драммонд, как ты себя чувствуешь? -- участливо спросила Рейчел, однако не сделала попытки помочь мужу. --Кажется, череп пробит... Грибардсун аккуратно ощупал края раны, просветил ее мини-соноскопом и, изучив пленку под лупой, объявил, что трещины нет, но имеется небольшое сотрясение мозга. --Небольшое! -- возмутился Драммонд. --Хорошо, что жив остался,-- сказал Грибардсун.-- Ты дважды избежал смерти. --Может, сразу добьете, чтоб не мучился? -- огрызнулся тот. --Не будь ослом,-- ответил англичанин, поднимая Драммонда на ноги.-- Без сомнения, ты видел, что мы поцеловались. Это случилось нечаянно, в результате нелепого стечения обстоятельств. Но я не уверен, что такое стечение не повторится, если ты будешь и дальше вести себя, как полный нонкомпос*. * От латинского выражения "non compos mentis" -- "не в своем уме". Это словечко было популярно в среде английских студентов конца XIX и начала XX века. --Кто-кто? -- переспросил Драммонд. --Устаревшее слово,-- ответил Грибардсун и, обращаясь к Рейчел, добавил: -- Еще один гвоздь в крышку гроба ваших подозрений. Вы забыли, что я не только врач и антрополог. Я дипломированный лингвист. Драммонда он передал Рейчел, и та повела мужа, а Грибардсун торил дорогу через сугробы по ту сторону гребня, вдоль оставленных похитителем следов. По временам он останавливался и приказывал спутникам залечь, а сам выяснял, нет ли впереди засады. Цепочка следов прервалась в четверти мили от лагеря. Похититель вышел к россыпи торчащих из-под снега булыжников и валунов и продолжил путь, перескакивая с одного камня на другой. Поскольку в этих местах и без того хватало следов "медвежьего" народа, найти злоумышленника было уже невозможно. Однако тому еще придется куда-то деть оружие и патронташ. Разобрать винтовку и укрыть ее под тяжелой меховой накидкой ему, допустим, под силу. Не в палатке ее не спрячешь. Во-первых, на стоянке трудно спрятать что бы то ни было -- слишком много глаз. Во-вторых, не так и много возможных тайников. Стоит одному из членов племени обнаружить подозрительный сверток, тайна раскроется. Так что, вероятно, и винтовка, и патроны лежат где-то в скальных россыпях поблизости. Грибардсун затащил Драммонда в домик, наскоро повторил обследование и направился прямиком к палатке Дубхаба. Ламинак приветствовала его с обычной радостью и нескрываемым обожанием. Англичанин не сказал, что ищет ее отца. Он пару минут поболтал с девочкой, потом извинился за то, что отрывает ее от работы -- она шила парку,-- и поинтересовался, где Дубхаб. Ламинак ответила, что отец на охоте, и добавила: "Надеюсь, он принесет столько же добычи, сколько и ты". Сомневаться в ее словах Грибардсун не видел причины. Да и зачем ей лгать? Она любила его даже больше, чем родного отца. Англичанин оставил девочке в подарок одного зайца и ушел, прервав поток вопросов, которыми она старалась его задержать, обещанием еще поговорить с ней вечером. Когда он выходил из палатки, из лесу показался Дубхаб. Заметив, что англичанин поджидает его, он с радостными приветствиями поспешил навстречу. Грибардсун прикинул, что у охотника хватило времени спрятать краденое оружие -- если стрелявшим и впрямь был он -- и лучше не давать ему повода для подозрений. Он немного поболтал с Дубхабом об охоте -- тот пожаловался, что дикое зверье встречается редко,-- сообщил, что оставил Ламинак зайца, и распрощался с ним. Тем же вечером у костра совета он объявил, что племени пора выступать в поход: он хочет, чтобы они поскорее пришли в далекие теплые края. На следующий день он внимательно наблюдал за Дубхабом, надеясь, что тот выдаст себя. Но охотник вел себя как обычно. Глава 5 Драммонд выбрался из своего домика лишь поздним утром. Двигался он по-стариковски медлительно, жаловался на головную боль и упорно утверждал, что невиновен. --Не спорю, мы с Рейчел много ссорились,-- говорил он.-- И к тебе ее тянет заметно. Не знаю: не то она просто от меня шарахается, не то и так бы в тебя влюбилась. Твой, как она говорит, животный магнетизм, невооруженным глазом видать. А в этом мире ты становишься еще притягательнее, потому что ведешь себя, будто здесь и родился. Не спорю, я ревновал. Но черт возьми, я же не убийца! Я ученый! Я не взрывами страстей докторскую заработал. Я могу держать себя в руках. Даже слишком крепко. Убивать не в моей природе, и, даже появись у меня такое желание, я смог бы его сдержать. Грибардсун терпеливо ждал окончания монолога. --Слова,-- проговорил он наконец,-- ничего не изменят. Когда я поймаю человека с твоей винтовкой, тогда у него все и выясню. А пока оставим эту тему. --Но я не желаю, чтобы меня подозревали! -- вспыхнул Драммонд.-- Ты ведь ко мне больше спиной не повернешься! --А я ни к кому спиной не поворачиваюсь,-- ответил Грибардсун.-- Подозреваются все. И он отошел. Часом спустя племя выступило в поход к великим равнинам Испании. Знакомых англичанину полупустынь не было -- впереди простиралась зеленая лесостепь. Животные здесь водились во множестве: стада буйволов и лошадей, огромные зубры и редкие мамонты и носороги. Львы равнин были меньше пещерных и напоминали африканских из заповедников двадцать первого века. Грибардсун утверждал, что ему до сих пор дико видеть льва в снегу, но лишь потому, что крупные кошки для него невольно ассоциировались с тропиками. В конце концов, амурские тигры и снежные барсы двадцатого века (вымершие к рубежу столетий) неплохо существовали в суровом климате. На равнинах они встали лагерем на несколько недель, в том месте, где сто десять веков спустя появится город Мадрид. Протесты вота'шаимг, напоминавших, что Куурик обещал не останавливаться, пока они не придут в теплые края, англичанин проигнорировал, заявив, что желает понаблюдать за охотничьими повадками снежных львов. Кроме того, в шести милях от стоянки размещался лагерь другого племени, язык которого желал изучить фон Биллман. В это же время был посвящен в охотники юноша Лрамг'буд. Вооруженный атлатлем, двумя копьями, каменным топором и ножом, он вышел на льва, пожиравшего только что убитую лошадь. Хищник посмотрел на нелепое двуногое с изумлением: неужели нашлась тварь настолько тупая, чтобы побеспокоить его во время обеда? Но юноша приближался, ничем не выказывая страха, и лев решил, что терпеть ужимки и прыжки этого недоумка дальше не может. Он кинулся на юношу, но тот успел пронзить копьем его переднюю лапу, а пока охромевший лев пытался встать -- вогнал копье ему в грудь. Разъяренный хищник одним ударом лапы вышиб из рук Лрамг'буда топор и попытался добраться до своего мучителя -- но рухнул, захлебываясь кровью. А Лрамг'буд получил львиный череп и плащ из львиной шкуры. Племя ликовало, а охотники тем вечером ужинали львятиной. Грибардсун съел свою долю сырой -- в последнее время он редко употреблял жареное мясо. Фон Биллман отпустил по этому поводу пару шуток, на что англичанин объяснил, что всегда предпочитал сырое мясо. Немец заметил, что это опасная привычка -- так можно и глиста подхватить. Грибардсун только ухмыльнулся и продолжал жевать. --Это даже не чужой устав в чужом монастыре,-- заметила подошедшая с каким-то вопросом Рейчел.-- Даже наши дикари хорошо прожаривают мясо. Их пугает, что ты ешь мясо с кровью. --Ну и пусть их,-- беспечно ответил англичанин, слизывая с губ кровь. Пламя костра озаряло его мужественное лицо, отражалось в серых глазах. Рейчел отвернулась и двинулась назад, к женскому костру. Драммонд посмотрел на Грибардсуна. Выражение на его лице было трудно определить. Англичанин поднял на него взгляд, и Драммонд поспешно отвернулся -- как отвернулся бы любой на его месте. Три дня спустя племя вновь двинулось в путь. Попытки установить дружеские отношения с соседним племенем потерпели неудачу, и не оставалось ничего иного, как продолжить поход. На четвертую ночь после того, как племя покинуло будущий Мадрид, кто-то выстрелом сбил замок с дверей домика, где спали Грибардсун и фон Биллман, просунул ствол внутрь и всадил в темноту пять пуль, после чего скрылся. Если бы стрелявший сообразил поводить стволом из стороны в сторону, у спавших не осталось бы ни единого шанса -- крупнокалиберные пули могли оторвать человеку руку. Но он совершил ошибку. Вместо того чтобы целиться прямо через тонкие пластиковые стенки, он вышиб дверь и выпалил в горку булыжников, сложенных внутри для устойчивости домика. Пули рикошетом ушли сквозь стены наружу. Оглушенные выстрелами, ученые несколько секунд сидели неподвижно и не слышали, как шлепают по камням мокасины неудачливого убийцы. Затем Грибардсун подхватил винтовку и ринулся наружу, вынеся по дороге едва державшуюся дверь. Лагерь уже был на ногах. Зажигались факелы, люди вылезали из шатров. Грибардсун немедленно приказал пересчитать всех. Таммаш и Гламуг выстраивали соплеменников в шеренгу и вызывали поименнно. Не успел закончиться пересчет, как из темноты донесся еще один выстрел, и пуля едва не задела плечо Грибардсуна. Англичанин бросился на землю, откатился в сторону, подальше от предательского зарева костров, и бросился в лес. Долгие годы накопленного опыта позволяли англичанину двигатьсяя в лесу бесшумно, будь то днем или ночью, зимой или летом. Но тот, на кого он вел охоту, всю жизнь прожил в мире, где плохой следопыт умирал от голода. К тому времени, когда Грибардсун нашел следы убийцы, тот уже ушел далеко; кроме того, пошел снег, грозивший скрыть след, а неосторожного следопыта -- засыпать и заморозить. Когда англичанин вернулся в лагерь, поднялся настоящий буран. Фон Биллман принялся пересчитывать разбежавшееся племя заново. Грибардсун мрачно стоял в стороне, выискивая взглядом Дубхаба. Тот вылезал из своей палатки, объясняя всем, что спрятался туда, когда начали стрелять из леса. Все были в сборе. Убийца успел вернуться и проскользнуть под шумок обратно на стоянку. Англичанин огляделся, потом жестоко улыбнулся и громко приказал: --Зажгите еще факелов! Роберт, поставь в нашем домике лампы и вытащи сумки! Устроим им парафиновый тест! Фон Биллман и Силверстейны ошеломленно уставились на своего начальника. Тот, перейдя на язык вота'шаимг, чтобы все племя могло понять, заговорил снова. Он объяснил, что, когда человек стреляет из винтовки, пороховая гарь остается на руках и одежде. Вещество, называемое "парафин", может выявить эти крупинки. Так что найти стрелявшего будет просто -- достаточно проверить руки и рукавицы всех охотников в лагере. --Первый раз слышу о таком тесте, Джон,-- заметил фон Биллман по-английски.-- Опять твоя любовь к истории? --Парафиновый тест и вправду когда-то применялся,-- ответил Грибардсун.-- Но не совсем так, как я объяснил. Мы не смогли бы им воспользоваться, даже будь у нас парафин. Дело не в этом. Главное, что наш несостоявшийся убийца верит, будто мы можем его вычислить, и... Дубхаб ринулся бежать. С искаженным отчаянием лицом он промчался мимо старейшин племени. Рука Грибардсуна шевельнулась, и в ладони его очутился стальной нож. Летящая сталь блеснула в свете костров, и клинок по рукоять ушел в спину охотника. Позже Грибардсун утверждал, что верит в скорый суд. Он не хотел устраивать судилище, чтобы не мучить зря семью Дубхаба, да и самого незадачливого убийцу. Кроме того, если бы он, Грибардсун, попытался схватить Дубхаба, тот мог бы добраться до спрятанной винтовки. Остальные ученые были шокированы, хотя и меньше, чем сразу после прибытия. В их мире правосудие было чудовищно медлительным. Права как обвиняемого, так и обвиняющего защищались с величайшей тщательностью. Смертная казнь не применялась уже более шести десятилетий, а тюрьмы превратились в лечебницы, куда преступников помещали для коррекции психики. --Думаю, винтовки мы уже никогда не найдем,-- задумчиво проговорил Грибардсун. --И это все, о чем ты можешь думать? -- воскликнула Рейчел.--Боже мой! Ты только что убил его, как зверя! У него не было даже шанса защитить себя; ты его осудил, приговорил и исполнил приговор -- все за две секунды! Грибардсун не ответил. Он извлек из тела убитого нож, тщательно обтер, потом подошел к Таммашу и Гламугу и переговорил с ними. Ангрогрим перетащил тело Дубхаба к его шатру и уложил на земле у входа. Амага, Абинал, Ламинак и Нелиска некоторое время молча смотрели на мертвеца, потом разом повернулись и скрылись в палатке. К утру тело Дубжаба замерзло, как камень. Похороны заняли весь день. Тело с причитаниями завалили огромной грудой камней. То, что Дубхаб был предателем и убийцей, после его смерти уже ничего не значило. Он был членом племени, и хоронили его со всеми почестями, которых заслуживал храбрый воин и добрый охотник. После похорон Грибардсун выяснил, какие обязанности взвалил на себя, убив Дубхаба. Теперь ему предстояло заботиться о семье покойного -- в особенности об их пропитании. Отношение Абинала к англичанину внешне не изменилось. Но когда мальчик станет мужчиной, ему придется сделать выбор: простить убийцу отца или убить его. Это знали все, но на ближайшие годы решение вопроса откладывалось. Амаге было, в общем-то, безразлично, кто ее кормит. Грибардсун объяснил, что станет охотиться для нее и защищать ее, но супругом ей не станет и не намеревается. Амага справедливо возмутилась -- обычай предписывал Грибардсуну перенять все семейные обязанности его жертвы. Англичанин попросту заявил, что отказывается. Амага пожаловалась совету племени, и впервые племя не осмелилось наказать нарушителя обычаев. Некоторое время женщина мрачно осмысливала реальность, потом просветлела. Быть может, Грибардсун предпочтет взять в жены прекрасную и работящую Нелиску? Грибардсун ответил, что подумает. Рейчел была шокирована. Драммонд молча ухмыльнулся. Нелиска была счастлива. Ламинак с ревом убежала. --Джон, ты же через несколько лет исчезнешь! -- воскликнула Рейчел.-- И бросишь ее одну? Или с собой заберешь как образец? Это будет жестоко. Она никогда не сможет приспособиться к современному миру. Она -- женщина племени; отрезанная от своего народа, она умрет. --Я сказал, что подумаю,-- разъяснил Грибардсун.-- Я же не говорил, как долго буду думать. Полагаю, что к тому времени, когда мои размышления завершатся, она будет давным-давно замужем. --Я никогда не пойму этого человека,-- позже жаловалась Рейчел мужу.-- Он мыслит слишком глубоко. А может, просто по-другому. Есть в нем что-то не... нормальное? Нечеловеческое? --Человечность порождается временем,-- ответил Драммонд задумчиво.-- А вечность лишает сострадания. Быть может, он и не совсем человек. Но я не верю в твою теорию эликсира. Вернее, не верю в сам эликсир. Особенно в девятнадцатом веке, когда он, как ты считаешь, родился. По-моему, неспособность проникнуть в эпоху после 1870 года показывает, что недоработаны сами машины времени. Разговор этот происходил тогда, когда племя переходило по льду замерзшую Гвадиану. Четыре дня спустя, когда был разбит очередной лагерь, защищенный от северных ветров густым лесом, Драммонд накинулся на Грибардсуна. Накинулся с обвинениями, хотя был момент, когда казалось, что худосочный физик набросится на своего начальника с кулаками. С того дня, как Дубхаб украл винтовку, Грибардсун не охотился вместе с Драммондом. Он уходил с фон Биллманом или Рейчел, и Драммонд быстро обнаружил, что во время отсутствия англичанина за ним всегда приглядывает кто-то из членов племени. Однако он молчал до того самого памятного вечера. Грибардсун обронил, что хочет остаться в этих местах на несколько дней и поохотиться с вота'шаимг на диких коней. А поскольку он и в этот раз собирался ограничиться местным оружием, то попросил фон Биллмана подстраховать его с винтовкой. Драммонд агрессивно заявил, что хочет пойти с ними. --Ладно,-- ответил Грибардсун.-- Только оружие оставь. --С какой стати? -- Драммонд вскочил, сжимая кулаки. --Не хочу неприятностей. --Неприятностей, черта с два! -- взвыл Драммонд.-- Это чтобы я тебе в спину пулю не всадил? --Именно так,-- подтвердил Грибардсун спокойно. --Черт возьми! У тебя нет права обвинять меня в попытке убийства! -- заорал Драммонд.-- Да, я подглядывал за вами, и у меня было на это полное право, потому что мои подозрения, черт, были, черт, обоснованы! Но я не стрелял в тебя! Это был Дубхаб, и ты это знаешь! --Я ничего не знаю,-- ответил Грибардсун.-- Что до твоих подозрений -- что ты видел? Ничего, потому что ничего не случилось. И не случится, разве только по вине твоей безумной ревности. Честно говоря, Силверстейн, я не понимаю, что с тобой. Я видел твой психопрофиль. У тебя была стабильная психика и не менее стабильный брак. А теперь ты ведешь себя, как шимпанзе оголтелый.-- Грибардсун на мгновение улыбнулся.-- Думаю, причина твоей неуравновешенности -- перемещение в странный, чужой мир, темпоральная дислокация. Я только надеюсь, что вскоре ты вернешься в нормальное состояние. Иначе это может кончиться безумием... или смертью. --Это угроза? -- рявкнул Драммонд. --Я не угрожаю. Я всего лишь указываю альтернативы.-- Грибардсун помолчал и добавил: -- Мне жаль, что так случилось. Научная экспедиция не может позволить себе раздоров и ссор. У нас слишком много дел и слишком мало времени, чтобы тратить его на мелкие дрязги. Так что... --Мелкие дрязги?! -- взвыл Драммонд.-- По твоему, потерять жену -- мелочь? Быть обвиненным в убийстве -- мелочь?! --Жены ты не терял, как и мы с Рейчел не делали ничего достойного твоего осуждения. И в попытке убийства я тебя не обвинял. Но ты определенно под подозрением. Драммонд воздел руки к ночному небу. --Доколе? Ну доколе?! Что мне, всю жизнь жить под подозрением? И какие же ты обвинения выдвинешь, когда мы вернемся? Развалишь мою карьеру на основании каких-то косвенных улик, да при том нелепых? Ну что мне еще сделать, чтобы отмыться? Суд устроим? --Доказать что-либо в данном случае невозможно,-- ответил Грибардсун.-- Поэтому предлагаю работать вместе, как раньше, и стараться не наступать друг другу на мозоли. Я всего лишь не хочу оказаться в полной твоей милости. --Вы посмотрите на нее! Вы на нее посмотрите! -- крикнул Драммонд, тыча пальцем в Рейчел.-- Преданная супруга! Верная жена! Моя прекрасная, невинная, любящая Рейчел. Она верит тебе! Она думает, что я пытался убить тебя! --Или ее,-- уточнил Грибардсун.-- Или нас обоих. --Драммонд, ты болен,-- устало проговорила Рейчел.-- Я не могу поверить, что ты пытался убить кого бы то ни было. Я слишком давно тебя знаю. Но ты никогда прежде не был так безумно ревнив. Что-то с тобой случилось, что-то мерзкое, невыразимо мерзкое... --Убирайся! Убирайтесь к черту оба! -- Драммонд вскочил. На глаза ему попался фон Биллман, пытавшийся одновременно пить кофе и сливаться с обстановкой.-- И ты пошел к черту! --А я-то за что? -- спросил ошарашенный лингвист. --Ты веришь им, не мне! -- огрызнулся Драммонд и уплелся в темноту. Остальные молчали, сидя вокруг догорающего костра. В окружающем мраке смутно бледнели конусы домиков. В полусотне шагов весело шумели вокруг своих очагов охотники племени. Они были счастливы: все здоровы, и мяса вдоволь -- а что им еще нужно? Ученые разбили лагерь чуть в стороне, чтобы без помех обсудить планы на завтра и ближайшие три дня. Но выходка Драммонда прервала беседу. --Надеюсь, он скоро вернется,-- пробормотала Рейчел, глядя в беззвездное небо.-- Тут опасно бродить ночами одному. Даже с пистолетом. --Я бы предложил ему полное медицинское обследование, включая психологическое,-- отозвался Грибардсун,-- но он откажется и, возможно, будет прав. Я не могу быть уверен в своей объективности. --Предполагаешь темпоральный шок? -- спросила Рейчел. --Вероятно,-- откликнулся фон Биллман.-- Ко мне только теперь понемногу возвращается чувство реальности. До сих пор все казалось искаженным, смазанным, можно сказать, противоестественным. Неправильным. А ты, Джон, ощущал нечто подобное? --В первые три-четыре дня,-- ответил англичанин.-- Хотя это чувство не было сильным. Фон Биллман отправился спать. Охотники племени один за другим расходились по своим шатрам. А Рейчел и Грибардсун все сидели у костра, глядя на угли или упираясь взглядом в снежную пустоту ночи. Потрескивало пламя, выли вдалеке волки, и им отвечал еще более отдаленный рев зубра. Потом Рейчел подняла взгляд на Грибардсуна. По щекам ее катились слезы. --Мы с Драммондом должны были быть счастливы,-- проговорила она.-- У нас ведь нет никаких причин для ссоры. У нас столько общего, и до того, как его скрутила депрессия, он бывал порой так весел, несмотря на всю его серьезность. Потом нас назначили в эту экспедицию -- одного этого ему хватило бы для счастья. Но...-- Она вытерла слезы и тяжело сглотнула.-- Но с ним что-то случилось. Он несчастен и жалок, а наши отношения уже никогда не станут такими, как прежде. И если он и дальше будет катиться под гору, то вскоре попытается убить тебя. Или меня. Или нас обоих. Или себя. В нем есть упорное стремление обращать гнев вовнутрь. --Большинство людей,-- задумчиво заметил Грибардсун,-- в той или иной мере, так или иначе, безумны. Мы куда менее устойчивы психически, чем звери,-- такова плата за разум и чувства, самосознание и дар речи, которые позволили человеку возвыситься над животными. Но этот потенциал творения становится и потенциалом безумия. Драммонд -- лишь один из десяти миллиардов безумцев двадцать первого века. --По этой теории в число десяти миллиардов попадаю и я,-- горько отозвалась Рейчел.-- Господь видит, я это знаю. А как насчет тебя, Джон? --Я тоже лишь человек,-- ответил англичанин с улыбкой.-- Но мое детство, период становления психики, было довольно необычным. Не уверен, что я совсем уж по-человечески смотрю на мир. Хотя, в общем, это ничего не меняет. Неуравновешенность, о которой я говорю, заложена генетически. Сама природа нервной системы человека заставляет нас спотыкаться, совершать ошибки, упорствовать в них и сходить с ума. Безумие есть образ жизни существа разумного. Мне, думаю, очень повезло. Я отличаюсь необычайной стабильностью. Но за это приходится платить. И моя цена велика... --Опять твоя таинственность! -- воскликнула она.-- Ты говоришь много, не сказав ничего. Что за разговор о твоем детстве? Тебя что, не люди растили? Или ты какой-нибудь Маугли, Ромул с Ремом в одном лице? Тогда об этом все знали бы, да и не бывает так. Кроме того, я наслышана, что ты родился в Кенийском заповеднике и был воспитан родителями и туземцами. --Так говорится в архивах. --Я знаю, зачем ты сыплешь этой таинственной ерундой. Хочешь отвлечь меня от состояния Драммонда. Очень умно. И заботливо. Спасибо. Но я не могу не волноваться. Что он будет делать в снегу? Может заблудиться или попадется медведю или льву... --Мы не в горах, так что пещерных медведей здесь нет, а обычные спят по берлогам,-- спокойно ответил англичанин.-- А львов мы уже который день не видим. --Тогда волкам! -- воскликнула Рейчел. --Когда он уходил, то знал, что делает,-- произнес Грибардсун.-- Ложись лучше спать и постарайся забыть о нем, если сможешь. Скоро он вернется, а утром посмотрим. Знаешь, у нас еще много работы... Он привстал, но Рейчел остановила его: --Сядь, Джон! Пожалуйста! Не оставляй меня! Грибардсун покорно опустился на надувную подушку. --Хорошо, если тебе так спокойнее. --Джон! -- Рейчел наклонилась вперед.-- Ты любишь меня? Губы его тронула легкая улыбка. --Не смейся надо мной! -- воскликнула она. --И не подумал бы,-- ответил Грибардсун.-- Я лишь вспомнил о... неважно. Даже в мою юность бывали смелые женщины. Я знавал одну, которая задала бы тот же вопрос, если бы не знала заранее ответа. Но я порой забываю, как откровенны порой бывают женщины современные. Впрочем, это к делу не относится, верно? Ты спросила, и я отвечу. Ты очень привлекательна, Рейчел, и, будь ты свободна, я мог бы попросить твоей руки. Но ты замужем, а я старомоден и не одобряю адюльтера. И я не стал бы разрушать твой брак, чтобы воспользоваться результатом. Я не люблю тебя с той страстью, что прозвучала в твоем вопросе. Ты очень нравишься мне. Но я тебя не люблю. Наступило молчание. Огромная белая птица сорвалась с заснеженных ветвей и пролетела над костром. --Я так и думала,-- нарушила тишину Рейчел.-- Просто надеялась, что ты молчишь, потому что я еще замужем. Но ты меня не любишь. Что ж, спасибо за откровенность. Хотя это и горько. --Я редко сожалею о сделанном,-- ответил Грибардсун.-- Сожаления ничего не меняют. Но мне жаль, что все так обернулось. Вы с Драммондом несчастны, Роберт изводится, даже я чувствую себя неловко. И все мы четверо не можем работать с прежней отдачей. --И мы в долгу перед теми, кто послал нас сюда,-- закончила за него Рейчел.-- Знаю. Но что же нам делать? --Когда Драммонд вернется, позови меня,-- попросил он.-- Я хочу решить эту проблему раз и навсегда. С самого раннего утра -- если он утром вернется. --Не знаю, прислушается ли он к доводам рассудка. --Если нет, из этого и будем исходить. --Ты так практичен,-- заметила она.-- И так сдержан. --У меня большой опыт,-- загадочно ответил англичанин. Он встал, подошел к домику, который делил с фон Биллманом, и обернулся.-- Не хочу оставлять тебя, но не вижу смысла оставаться. Если Драммонд не вернется к утру, я пойду его искать. Конечно, он не ребенок, чтобы за ним присматривать, но я -- глава экспедиции и в ответе за всех своих спутников. Рейчел посидела у костра еще немного, а потом молча скрылась в своем домике. (окончание следует)