                      Филип Хосе Фармер


                        ДОЧЬ КАПИТАНА


-------------------------------------------------------------
Philip Jose Farmer. The Captain's Daughter, 1953

(с) Ирина Зивьева, перевод, 1997

Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с
разрешения переводчика. Любое коммерческое использование
данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено.
--------------------------------------------------------------




Он поднес ко рту чашку с дымящимся кофе, лениво глядя на
Землю, висевшую над кратерами.

Зазвенел телефон.

Он нажал на копку.

--Доктор Голерс слушает.

--Марк, это Гарри. Я не "Королеве эльфов", грузовом судне
капитана Эверлейка, 12-й док. Тут для тебя есть дело. Без
лаборантки, пожалуй, не обойтись. Так что захвати и ее с
собой. Я послал за тобой багги.  Будет у тебя минут через
пять.

Последовало молчание. Потом, с едва угадываемым волнением: "С
тобой поедет лейтенант Располд".

--Кто-то кого-то убил? -- спросил Голерс.

--Понятия не имею. Но один из членов экипажа исчез сразу после
выхода "Короля эльфов" из гиперпространства. Капитан сообщил
об этом только минуту назад. Сказал, что сильно озабочен
состоянием своей дочери, так что раньше ему было недосуг.

--Ладно. Я позвоню Роде. Пока.

Марк Голерс перевел взгляд к настенному экрану и вдавил
кнопку. Экран осветился. На нем появилось изображение
невысокой стройной девушки в зеленой блузке и широких брюках,
которая, задрав ноги на стол, читала микрокнигу. Взглянул на
экран перед ней, Голерс пробежал глазами увеличенные буквы.

--Снова Генри Миллер, Рода? Ты вообще читаешь что-нибудь кроме
классики?

Рода Ту щелкнула выключателем микрокниги и пригладила короткие
черные волосы. В темных раскосых глазах прыгали смешинки.

--Должна же я переживать сильные ощущения, доктор. От тебя
ведь толку мало -- ты к моим прелестям, увы, равнодушен.

Приподняв рыжеватые брови, Голерс произнес:

--Но я же не единственный мужчина на Луне, Рода.

Оставив шутливый тон, он продолжил:

--Захвати инструменты. Нас ждут на корабле, которые только что
совершил посадку.

Девушка тут же встала.

--Сейчас приду, доктор.

Выключив экран, Марк Голерс проверил содержимое своей сумки и
надел зеленую куртку. Через минуту вошла Рода. Она толкала
перед собой легкую тележку, на которой стоял большой черный
металлический ящик с многочисленными отверстиями и шкалами.

--Кто там заболел, доктор?

--Насколько я понял, дочь капитана.

--Опять невезуха! А мне так хотелось, чтобы это был наконец
мужчина.  Такой, знаешь, большой и весь из себя мужественный
представитель сильного пола, временно занемогший, и чтобы он
первым делом, как придет в себя, увидел меня, и -- любовь с
первого взгляда.

--И -- снова в обморок, как только поймет, что его ждет.

Они прошли через дверь-вертушку, и Рода стала толкать мехлаб
вниз по пандусу. Зеленый огонек говорил о том, что в шлюз
можно входить без опаски.

Багги их уже дожидался. Подняв над головой тележку с
аппаратом, Рода передала ее водителю. Тот подхватил тележку и
поставил в машину. Потом девушка запрыгнула в кузов,
расположенный на трехфутовой высоте. Голерс последовал за ней.
Не успели они сесть, как через дверь неторопливо прошествовал
мужчина и уселся напротив. Дверь закрылась. Шлюз отворился, и
багги стремительно выехал на дорогу. Никто из пассажиров не
смотрел сквозь темное стекло на бугристую равнину или
отдаленные бастионы кратеров. Все сосредоточенно закуривали.

Марк выдохнул дым.

--Как дела на сыскном фронте, Располд? -- спросил он.

Располд был мужчиной высокого роста, с прилизанными черными
волосами, черными глазами, которые, казалось, так и ели вас, и
с носом, как у ищейки.

Его мягкий, глубокий голос несколько сглаживал некрасивость
внешнего облика.

--Если честно, то мне надоело. На Луне преступление -- это
что-то из ряда вон. Я тут в основном только и делаю, что рисую
лунные пейзажи или обнаженную натуру.

--Я тебе больше не позирую,-- заметила Рода.-- На всех твоих
картинах я выгляжу слишком толстой.

Располд слегка улыбнулся, блеснули длинные белые зубы.

--Все верно. Но ничего поделать с этим не могу. Мое
подсознание тоскует по женщине с волнующими изгибами "русских
горок". Таких женщин больше не увидишь. Во всяком случае, на
Луне точно.

--Ты уже подал заявление о переводе? -- спросил Голерс

--Да, но пока никаких известий. Я попросил, чтобы меня послали
на Дикую Глушь. Эту планету только недавно начали осваивать.
на ней и десяти футов нельзя пройти, чтобы не наткнуться на
индивидуалиста или неврастеника. Она словно создана для
сыщика, которому нравится заниматься грязной и тяжелой
работой.-- Располд растянул рот в улыбке.-- Голерс, а ты
сам-то когда отбываешь? -- спросил он.

--Как только подвернутся подходящее судно. У меня месячная
отсрочка на то, чтобы принять решение. В таких вещах
осторожность не помешает.  Если тебе попался капитан или
экипаж, с которыми трудно ладить, то, считай, твоя жизнь
превратится в ад.

--А ты не хочешь остановить свой выбор на планете?

--И торчать на ней десять лет, пока не выплачу компании ее
затраты на мое медицинское образование? Нет уж, спасибо. Если
я останусь корабельным врачом, то отработаю на Саксуэлла всего
шесть лет. При этом мне придется посещать многие планеты, но
зато, слава Богу, я смогу иногда проводить отпуск на Земле.

--Но между отпусками тебе придется безвылазно сидеть в ракете.

--Знаю. Но мне хочется поскорее развязаться с этим. Потом я
смогу практиковать на Земле. Она меня вполне устраивает.

--Но не меня. Чересчур много полицейских и слишком мало
преступников.  на ней мне никогда не продвинуться по службе.
Вот Дикая Глушь как раз по мне.

--Думаю, придется мне туда наведаться, чтобы раздобыть мужа,--
вмешалась Рода.-- Я слышала, там на одну девушку приходится по
пять мужчин. Чудесно... просто чудесно!

Недовольно глянув на нее, они замолчали и не раскрывали рта до
самого дока. По прибытии Голерс схватил сумки и выпрыгнул из
машины. Выйдя из шлюза, он вошел в люк "Короля эльфов". Его
встретил таможенный инспектор Гарри Гарази.

--Сюда, Марк. Она в своей каюте. Прехорошенькая девчушка. Во
всяком случае, когда была здоровой, как мне кажется. А сейчас
она вроде как побледнела и осунулась. И язык весь распух.

--Кто был поблизости, когда она заболела?

--Ее отец. Во всяком случае, так говорят. Сейчас он с ней и не
отойдет от нее до прихода врача. То есть, до твоего, Марк.

--Спасибо, что просветил.

Они прошли по коридор, поднялись по лестнице на другую палубу,
миновали комнату, где несколько членов экипажа раздевались для
врачебно-таможенного досмотра, поднялись по узкой винтовой
лесенке и подошли к двери. Гарази постучал.

Послышался низкий голос:

--Входите.

Они вошли. Каюта оказалась достаточно просторной, чтобы
вместить двухъярусную кровать, туалетный столик с большим
зеркалом, откидной письменный стол, прислонившуюся к углу
шагающую куклу в половину человеческого роста, застекленную
полку с книгами и микрофильмами, еще одну встроенную полку с
морскими раковинами из дюжин двух миров и фотографию женщины.
Дверь между кроватью и туалетным столиком вела, как
предположил Голерс, в ванную -- одну на две каюты. Через
другую полуоткрытую дверь виднелись платья на вешалке. Все они
были белыми.

Белой были и форменная одежда капитана Асафа Эверлейка.
Голерса это удивило, так как Звездная корпорация Саксуэлла
требовала от своих сотрудников, чтобы они одевались в зеленое.
Голерс посмотрел на капитана Асафа и сразу понял, что перед
ним человек, который способен настоять на личном мнении и
сделать все по-своему несмотря на противодействие со стороны
даже такого гиганта, как Саксуэлл.

По сравнению с Эверлейком, грубое и энергичное лицо его друга
Располда казалось нежным и безвольным. Времени разглядывать
больше не было, и Марк Голерс склонился над девушкой, лежавшей
на нижней койке. На ней была белая блузка и белые широкие
брюки. Ее лицо казалось таким же белым, как ее одеяние. Она
лежала с закрытыми глазами; рот ее, весь в крови, был
приоткрыт. Губы потрескались, сильно покусанный язык распух.
Пульс частил.

Врач обратился к Гарази:

--Снаружи ожидает Рода. Попроси ее установить мехлаб в холле,
ладно?  Здесь нет места.

Он надавил на глазные яблоки больной и заметил, что они
твердые.

--Капитан,-- спросил он,-- у нее когда-нибудь случались
подобные приступы?

--Ни разу.

--А когда произошел этот?

--Час назад, по корабельному времени.

--Где?

--Здесь.

--Вы присутствовали во время приступа?

--С самого начала.

Голерс перевел взгляд на капитана. Тот выделял каждый ударный
слог так, будто его язык был молотом, который бил по
наковальне, распластывая по ней слоги.

Словно прикрытые жесткой броней, его светло-голубые глаза
казались под стать голосу. Брови над ними были цвета засохшей
крови. Их длинные густые волосинки торчали фалангой пик. Да и
сам капитан Асаф Эверлейк, на взгляд Голерса, походил на
ощетинившегося ежа. Даже неподвижный и молчаливый, он
производил впечатление неприступной крепости.

Голерс тотчас позабыл о нем, стоило Роде просунуть голову в
дверь.

--Нужно взять пять проб крови,-- сказал он.-- Подготовь мехлаб
для анализов по определению уровня сахара в крови, инсулина,
адреналина, по количественному содержанию кровяных телец и
общий клинический. Настрой на подачу сигнала, предупреждающего
в чужеродных телах. И, пожалуйста, принеси сюда энцефалограф.

Голова Роды скрылась за дверью.

--Минутку, Рода,-- крикнул он.-- Будь добра, понюхай ее
дыхание.

Она склонилась над девушкой.

--Запаха ацетона не чувствую, доктор,-- сказала она немного
погодя.-- В самом деле, ничего не чувствую, вот только запах
рыбы.

--Она что, ела недавно рыбу? -- обратился он к капитану
Эверлейку.

--Вполне возможно. Сегодня пятница, по корабельному времени.
Придется справиться об этом у повара. Я сегодня не ел.

Голерс взял металлическую коробочку электроэнцефалографа,
соединенную с мехлабом длинным проводом на катушке, и принялся
медленно водить ею над головой девушки. При этом он
попеременно то выключал, то включал прибор. Рода, взяв пробы
крови, вышла. Когда за ней закрылась дверь, Голерс попросил
отца девушки описать припадок.

Время от времени врач кивал, пока капитан описывал
классический пример эпилептического припадка, инсулинового или
адреналинового шока. Голерс сомневался, что у нее
диабетическая кома, но для полной уверенности ему было
необходимо знать уровень сахара в крови. Не исключена также и
вероятность того -- о чем так беспокоятся работники
врачебно-таможенной службы,-- что девушка могла подхватить
вирус какой-нибудь неземной болезни или дать приют
паразитирующему организму. Правда, Голерс как не думал. Скорее
всего, она просто впервые поддалась одному из самых обычных
недомоганий земного типа.

Однако кто знает. А вдруг в ней притаился неизвестный ужасный
микроб, который вызовет эпидемию вроде Черной Смерти*, если
вырвется за пределы этого корабля?

*Чума в Европе в XIV веке.

В эту минуту она открыла глаза.

Не успел он заговорить, чтобы успокоить ее, как девушка
отпрянула от него. С расширенными от страха глазами она
пыталась забиться в постель от него подальше. Ее отец тотчас
подскочил к ней, оттесняя врача своим худым телом.

--Все хорошо, Дебби. Папа с тобой. Тебе нечего бояться. Ты
только лежи спокойно, слышишь? Лежи спокойно, и ты
поправишься.

Она не ответила, но посмотрела мимо отца на Голерса. Ее глаза
были такими же светло-голубыми, как у отца, только помягче.
Теперь, когда она приподняла голову, Голерс обратил внимание,
что ее золотистые волосы очень длинны. Одно это заметно
выделяло ее в мире коротких стрижек.

--Кто это? -- спросила она хриплым, напряженным голосом. Затем
ее голова снова опустилась на подушку, словно усталость взяла
свое. Девушка закрыла глаза и сцепила на груди пальцы. Минуту
Голерс наблюдал за ней, потом вышел из каюты, захватив с собой
электроэнцефалограф.

Рода Ту подняла от мехлаба глаза.

--Общий клинический еще не готов, но остальные уже есть.

Она протянула ему бумажную полоску с пробитым на ней машинным
кодом.

--Похоже на адреналиновый шок,-- произнес Марк Голерс.

--Ничего чужеродного? -- обрадовался Гарри Гарази.-- Это же
здорово!  Кстати, а что такое адреналиновый шок?

Врач посчитал, что располагает достаточным временем, и
пустился в объяснения.

--Когда уровень сахара в крови понижается, мозговой слой
надпочечной железы выделяет гормон эпинефрин. Из-за него
животный крахмал в печени превращается в животный сахар, и
уровень сахара в крови таким образом повышается. Но адреналин
-- это крайняя мера со стороны организма. Он слишком часто
служит причиной тахикардии, приливов крови, судорог. Эти
симптомы совпадают с теми, какие бывают у диабетика во время
инсулинового шока, а также с симптомами некоторых форм
эпилепсии.

Но с полной уверенностью я поставлю диагноз лишь тогда, когда
будет готов общий клинический анализ. Причиной присутствия в
крови эпинефрина может оказаться какой-нибудь другой фактор.
Так или иначе, но мехлаб выявил в крови низкое содержание
сахара. Не настолько низкое, чтобы вызвать адреналиновый шок,
но в таком случае уровень сахара повышался с момента выброса
гормонов. Она выходит из шока.

--Что же вызвало низкое содержание сахара?

--Если б я знал, то, наверное, не стоял бы сейчас сложа руки.

Наклонясь всем телом, словно антенна в сильный ветер, к ним
приближался Располд.

--До сих пор ребята из ВТС давали судну чистое карантинное
свидетельство,-- проговорил он. Подняв кверху свой огромный
сыщицкий нос, он принюхался.

--Кто тут прячет дохлую рыбу?

Заморгав, доктор Голерс ответил:

--Ты же знаешь, что у меня с обонянием не очень.

--Тебе здорово повезло,-- отозвался детектив.-- В этом мире
больше вони, нежели приятного благоухания.

Он повернулся к Гарази.

--А не лучше бы тебе поискать источник этого ужасного
зловония?

--Но у меня же нет такой полицейской нюхалки, как у тебя,
Располд,-- запротестовал Гарази.-- Я еще могу учуять что-то
рыбное, стоя у открытой двери каюты, но только не вне ее.

Располд встрепенулся, словно удочка для ловли рыбы на муху.

--В каюте, а?

Искоса он взглянул на Голерса.

--Что скажешь, доктор? Мне можно поговорить с ними? Из
экипажа, кажется, никто не знает, что случилось с тем
пропавшим.

--Можешь поговорить с капитаном, но не здесь, а в холле. Да и
потом, думаю, мисс Эверлейк пока не до этого.

--Скажи ему, чтобы вышел, ладно?

--Я _спрошу_ у него, не будет ли он любезен ненадолго выйти.
Такому человеку, как капитан, не _приказывают_.

Капитан Асаф сидел на краю постели и не отрываясь глядел на
дочь. Та, расцепив пальцы, протянула ему руку, но он не взял
е, и пука опустилась. Его лицо словно каменело, будто влажная
простыня, оставленная на снегу. Он встал, выставляя на
обозрение свою сухощавую сутулившуюся фигуру с негнущейся шеей
и выпирающей грудью.

Когда ему передали просьбу Располда, он кивнул, что означало
согласие.  Прежде чем выйти, он обернулся и еще раз взглянул
на дочь. Потом его взгляд переместился на Голерса; мужчины
встретились глазами. Молодой человек выдержал его взгляд, но
почувствовал, будто на него обрушилось что-то тяжелое. Если
мысленная посылка грома и молнии была бы возможна, то капитан,
несомненно, воспользовался бы этим. Для врача ощущение было
довольно странным, и нельзя сказать, чтобы оно ему
понравилось. В этих глазах он увидел предупреждение и угрозу.

Пожав плечами, Голерс подумал, что он, пожалуй, становится
чересчур впечатлительным. Сами по себе глаза не являются
носителями света или информации. Сочетание формы лицевых мышц,
осанки, эмоциональных оттенков голоса создает определенную
модель. Наблюдатель этой совокупности, если только он
наблюдает неосознанно -- а большинство людей наблюдает именно
так,-- воспринимает все вместе. В памяти же чаще всего
остаются глаза -- благодаря литературе и общим толкам, которые
преувеличивают их значение.

И все же, сказал себе Голерс, человек способен одним лишь
взглядом выразить всю угрюмость и непреклонность своего нрава.
От этого так просто не отмахнешься.

Он повернулся к девушке. Ее глаза снова были открыты. Пальцы
все еще вытянутой руки сжались почти в кулак. Как будто она
тянулась за чем-то, а потом, поняв, что ее отвергли,
попыталась выразить гнев, но не сумела.

Его это не касалось. Во всяком случае, не сейчас. Он находился
здесь для оказания срочной медицинской помощи, и ему было чем
заняться.

--Сожмите, пожалуйста, кулак несколько раз,-- попросил он
девушку.-- Хочу сделать вам укол глюкозы.

Она смотрела с непонимающим видом. Он повторил. Она скользнула
взглядом по своей руке вниз, затем отвела его.

--Это, конечно, необязательно,-- добавил Голерс.-- Просто
тогда вена станет лучше видна, и мне не придется тыкаться
иголкой в поисках.

Ее веки медленно опустились. По телу и лицу пробежала волна
дрожи.  Девушка словно боролась с чем-то внутри себя.

Через минуту она произнесла, не открывая глаз:

--Хорошо, доктор.-- Ее голос был покорным.

Найти вену не составило ему труда.

--Вы недавно сильно потеряли в весе?

--Около шести фунтов, с тех пор как мы покинули Мелвилл.

--Мелвилл?

Она открыла глаза и пристально посмотрела на него.

--Вторая планета беты Скорпиона, или Зубен эль Хамаль. На
арабском это означает "северный коготь". Это единственная
зеленая звезда, которую можно увидеть с Земли невооруженным
глазом.

Голерс вытащил иглу из вены.

--Надо как-нибудь посмотреть. Вот вам преимущество проживания
на Луне: здесь удобнее обозревать небеса. Правда, других
доводов в пользу пребывания здесь я не вижу.

Голерс надеялся разговорить девушку.

--Что вы делали на Мелвилле?

--Мы останавливались там, чтобы выгрузить медикаменты. И от
души радовались такой возможнсти. Мы ведь подоспели как раз к
празднику.

Он поднял брови, и она, заметив его недоумение, пояснила:

--В этот день мы празднуем рождение Ремоха.

Голерс сразу понял, что означали белое платье и длинные волосы
мисс Эверлейк. Не будь он столь занят, он был раньше
догадался. Ремох был основателем неопуританской секты, которая
процветала на Земле последние пятьдесят лет. Затем ее
руководители, видя, что первоначальное рвение прихожан
понемногу иссякает, а молодые люди незаметно ускользают от
них, переселились на планету, название которой он позабыл.
Продав свое имущество, они разными путями добывали деньги, не
брезгуя даже попрошайничеством. Космическое путешествие
обошлось им недешево -- и каюты, и перевозка груза стоили
огромных денег. Небольшая колония ремохитов основалась на
Мелвилле без гроша в кармане и с очень немногими орудиями
труда в багаже.

--Как получилось, что ваш отец стал космонавтом? -- спросил
Голерс.-- Я считал, что ваши люди крайне редко общаются с
Землей.

--Саксуэлл и другие компании держат на Мелвилле свои торговые
посты.  Они не только успешно торгуют с нами, но и вербуют
многих наших юношей. Те уходят в космос, чтобы сколотить себе
состояние и... найти жену. У нас ведь не как на Земле: на
каждую женщину рождается по двое мужчин.

--Наверное, для ваших юношей это действительно выход. Они
прилетают на Землю и выбирают.

--Так и было бы, однако большинство женщин не желает
становиться последовательницами Ремоха. Им тогда приходится
резко менять свой образ жизни: ведь до этого они ведут далеко
нестрогую жизнь. А мужчина из ремохитов не имеет права
жениться на неверующей.

Голерс невольно поглядел на портрет женщины на стене.

Девушка перехватила его взгляд.

--Моя мать из землян,-- сказала она,-- и родила меня на бывшем
корабле отца, на "Зарянке". А потом он поселился на Мелвилле.
Но после смерти матери он снова стал работать в космосе.
Саксуэлл был доволен, что тот вернулся к нему. С ним, может,
не так интересно, но он хороший капитан.  Он неподкупен, а им
как раз нужен такой. Вы ведь знаете, сколько хлопот доставляют
им чиновники, которые вечно погрязают в грехе на пограничных
планетах -- уж больно легко там можно обогатиться.

Голерс кивнул. Действие глюкозы проявлялось стремительно. Щеки
девушки зарозовели, глаза стали ярче, а движения живее. Более
того, для девушки, которую отец предупредил о необходимости
помалкивать, она была удивительно разговорчивой. Голерс
объяснял это просто. Она, вероятно, очень одинока, так как
лишена общения с другими людьми своего возраста, а капитан,
скорее всего, молчун по своей натуре.

Вошла Рода и протянула ему скручивающийся листок бумаги. Это
была электроэнцефалограмма. Она показывала скачки мозговых
импульсов. Это не так уж много значило для установления
точного диагноза: возможно, причиной скачков послужил недавний
припадок, а может, для нее такой паттерн вполне обычен.

Он попросил Роду снова снять у девушки энцефалограмму, пока он
будет брать пробу крови. Он хотел выяснить, не поднимается ли
у нее уровень сахара. Когда Рода ушла, он подсел к девушке и
взял ее за руку. Она не пыталась отнять ее, но слегка
напряглась. Его интересовала лишь ее двигательная реакция, и
поэтому он выпустил руку. Та упала на покрывало.

--Как вы теперь себя чувствуете?

--Слабость, а еще я немного волнуюсь,-- ответила она.
Поколебавшись, она добавила: -- И у меня до сих пор такое
ощущение, будто я вот-вот взорвусь.

--Взорветесь?

Она положила руку на живот. Голерс был уверен, что движение
было непроизвольным.

--Да, я чувствую, будто еще немного, и я взорвусь или меня
разорвет на кусочки.

--А когда у вас впервые появилось такое ощущение?

--Примерно два месяца назад по корабельному времени.

--Каких-нибудь других ощущений у вас не было?

--Нет. Впрочем, да, были. У меня появился чудовищный аппетит.
Но в весе я не прибавила. Вот только животик немного
увеличился, так что я старалась ограничить себя в еде. Но
тогда я совсем ослабла и устала придерживаться диеты. И мне
пришлось есть.

--Что вы обычно едите? Мучное, сладкое или, может, белки?

--Да все, что под рукой. Я, конечно, не ем много жирного. И
шоколадками никогда особенно не увлекалась. Это плохо
отражается на цвете лица.

Он не мог не согласиться с ней. Он ни у кого не видел такой
нежной кожи цвета взбитых сливок, как у нее. Теперь, когда к
ней возвращался ее живой румянец и в глазах появилось больше
жизни, ее можно было назвать красивой. Скулы слишком
выдавались. И быть поупитанней ей бы совсем не помешало, но,
на его взгляд, строение ее костей было великолепным.  Череп,
челюсти, зубы -- все было скроено ладно.

Он незаметно усмехнулся, поймав себя на бесстрастном анализе
этого произведения искусства, и поспешил вернуться к своим
обязанностям.

--Вы часто ощущаете это чувство распирания изнутри?

--Да, я даже просыпаюсь посреди ночи и чувствую это.

--Чем вы занимались, когда это чувство возникло впервые?

--Я смотрела микрофильм "Пеллеас и Мелисанда" Дебюсси.

Голерс улыбнулся.

--Родственная душа! -- Вы любите оперу! _O rara avis!_* Мы
поговорим об этом, когда поправитесь. В наше время так редко
можно встретить человека, который... Да вы и сами знаете.
Постойте. Вы помните то место, в начале первого акта, где Голо
находит Мелисанду у колодца в лесу? Она готова убежать прочь,
и он начинает петь: _"Не бойтесь меня, вам нечего страшиться.
Скажите мне, отчего вы плачете здесь, такая одинокая?"_

*О диковина!

Он стал тихо напевать:

--_N'yaez par per, vous n'avez rien a craindre. Pourquoi
pleurez vous, ici, toute seule?_

Он замолчал, чтобы дать ей возможность продолжить партию
Мелисанды: _"Ne me touchez pas! Ne me touchez pas! Ne me
touchez pas!_* Он хотел вступить с утешительными словами Голо:
_"Не бойтесь! Я не причиню вам зла. О, как вы прекрасны!"_

*Не трогайте меня! Не трогайте меня! Не трогайте меня! (фр.).

И он бы не преувеличил. Она была прекрасна. Ее кожа была
белоснежной и гладкой, а волосы -- блестящими и золотистыми,
как лютик.

Но она не пожелала отозваться на его приглашение попеть.
Нижняя губа у нее задрожала, а голубые глаза наполнились
слезами. Она неожиданно разрыдалась.

Он пришел в замешательство. "Что такого я сказал?"

Она порывисто закрыла рукой лицо, продолжая плакать.

Растерявшись и стараясь как-то отвлечь ее, он стал петь партию
Фауста из "Любовного дуэта": _"Laisse-moi, laisse moi
contempler ton visage"*.

*Позволь мне, позволь мне любоваться твоим лицом (фр.).

Но она упорствовала в своем нежелании открыть ему свое лицо.

Он перестал петь.

--Простите меня, если мои слова каким-то образом вас обидели.
Я только пытался хоть немного развлечь вас.

Всхлипывания прекратились.

--Нет, это вовсе не так,-- сказала она.-- Просто я очень рада,
что мне есть с кем поговорить, что я сейчас не одна.

Она протянула к нему руку, но на полпути отдернула ее.

--Вы... вы ведь не находите во мне... чего-то неприятного,
правда?

--Нет. С какой стати? Я считаю, что вы очень даже симпатичная.
И уж конечно, веди вы себя вовсе не отвратительно.

--Я не то имела в виду. Впрочем, неважно. Если вы не... Просто
за последние три месяца со мной никто не разговаривал, кроме
Клакстона и папы. А потом папа запретил мне...

--Запретил что?

Она ответила торопливо, словно боялась, что кто-нибудь войдет
и помешает ей высказаться:

--Разговаривать с Питом. Он говорил со мной два месяца назад.
С тех пор...

--Да?

--С тех пор отец и сам больше молчал, а поговорить с Питом
наедине мне удалось лишь однажды. Это произошло как раз перед
тем, как я впала в кому или как она там называется. А
вообще...

Поколебавшись, она докончила, сжав пухлые губы:

--Я упала в обморок, когда разговаривала с ним.

Голерс взял ее руку и погладил. На мгновение она смешалась, но
руку не отняла. Он удивился тому, как подействовало на него
прикосновение к ее нежной коже. Он даже вынужден был сделать
глубокий вдох, чтобы умерить полувосторженное, полуболезненное
ощущение.

В ту же секунду профессиональный интерес в нем слегка
посторонился, уступая дорогу интересу личному.

--Кто такой Пит Клакстон? -- поинтересовался он. И снова
удивился.  оказывается, существование этого парня и то, что он
для нее значил, взволновали его.

--Второй помощник, штурман. Он старше меня, но он славный,
очень славный.

Голерс подождал, пока не понял, что она больше ничего не
собирается рассказывать. Казалось, Дебора Эверлейк
раскаивается, что слишком много наговорила ему. Закусив губу,
она безучастно глядела куда-то поверх его плеча. И как часто
случается с людьми, голубизна глаз которых очень бледна, от
этой бледности ее глаза казались пустыми, больше похожими на
глаза животного или восковой модели, чем на человеческие. Он
отвел взгляд. Пустота ее глаз не нравилась ему, потому что она
лишала Дебору ее красоты. У людей с такими светлыми глазами
видимость пустоты в них была общим недостатком. Возможно,
именно поэтому он предпочитал темноглазых женщин.

Чувствуя неловкость, он встал.

--Я сейчас вернусь,-- сказал он.

Она продолжала молча и безучастно смотреть в стену.
Повернувшись, он открыл дверь. И едва не натолкнулся на
капитана, устремившегося в дверной проем. Голерс остановился,
чтобы пропустить его. Эверлейк, казалось, даже не заметил его.
Он шел так, будто дверь открылась под воздействием
фотоэлемента.

Голерс посмотрел на неестественно застывшее лицо и удалился.
Одного капитанского вида было довольно, чтобы заболела и
здоровая девушка.

Дверь позади него закрылась.

--Рода,-- спросил он,-- ты...

Он запнулся. Дверь в каюту была закрыта, но даже она не смогла
заглушить пронзительный крик, рвущийся изнутри.

Худая, но сильная рука Располда помешала Марку Голерсу
ворваться в каюту.

--Полагаю, он сообщил ей,-- сказал Располд, невесело
осклабившись.

--Что сообщил? -- спросил Голерс, хотя в тот же миг перед ним
яркой вспышкой блеснула истина и он уже заранее знал, что
скажет ему детектив.

--Его дочь не знала, что исчезнувшим был Пит Клакстон.

Голерс выругался.

--Вот скотина! -- произнес он.-- Неужели он не мог сообщить ей
поосторожнее?

--Мне показалось, что он спешил,-- ответил Располд.-- Я
спросил у него, рассказал ли он ей, и он ответил мне, что нет.
Тогда я сказал, что сообщу ей сам, но не успел я объяснить
ему, что сделаю это при первом же удобном случае, как он
поспешил к ней. А я -- за ним, так как наперед знал, что он
затевает.

--Что ты собираешься делать?

Располд пожал широченными плечами.

--Не знаю. Понимаешь, он признался, что был последним, кто
видел Клакстона живым. А через час Клакстон исчез. Но разве
этим что докажешь!

Голерс спросил себя, а известно ли лейтенанту, что Клакстон
находился в каюте девушки, когда у той случился припадок. но
стоило ему только об этом подумать, как Располд сообщил:

--Эверлейк утверждает, что они трое разговаривали в ее каюте,
когда у нее начались судороги. Он послал Клакстона за помощью.
Больше он его не видел.

--Слушай,-- произнес Голерс,а ведь до меня только что дошло.
Где врач "Короля эльфов"?

Располд криво усмехнулся.

--Утонул во время праздника на Мелвилле,-- ответил он.

Голерс повернулся к Роде.

--Как сейчас уровень сахара?

--Около 120 миллиграммов, доктор.

--Быстро поднимается. Будем постоянно наблюдать за ней.
Смотри, чтобы сахар не поднимался слишком высоко или снова не
стал падать. Жаль, что у нас нет пенетрометра, чтобы вести
поминутный подсчет. Ты ведь, Гарри, наверняка не позволишь,
чтобы ее увезли с корабля, а?

Гарази с сожалением покачал головой.

--Пока ты не докажешь, что причиной ее болезни не является
чужеродное тело, она останется здесь. А также все, кто есть на
этом судне.

--Включая тебя?

--Включая меня. Такова наша работа. тебе это известно, Марк.

--Расследование, что я веду, отнюдь не закончено,-- добавил
Располд.-- Я бы хотел получить разрешение от начальства
использовать большую "пилюлю правды". Немного этого снадобья,
именуемого "каларошель", совсем не помешало бы. Но пока,
должен признать, у меня нет законных оснований прибегать к
подавлению свободной воли.

--Ты мог бы попросить подозреваемых добровольно пойти на это.

--Поосторожнее,-- фыркнул Располд.-- Я даже не имею права
употреблять слово "подозреваемый"! Меня ведь могут и к суду
привлечь. А если ты хоть на секунду подумал, что я от капитана
чего-то дождусь, кроме его презрительной улыбки, то здесь ты,
друг, глубоко ошибаешься. В поисках спасательной лодки я тут
прочесал все вдоль и поперек и набрел на потрясающую
информацию. Это отпечатки пальцев каждого человека на борту
данного корабля, и кое-каких отпечатков нет!

Марк недоуменно посмотрел на него.

--В картотеке любого экипажа имеются отпечатки пальцев каждого
его члена, а также пассажиров. Проверка не заняла много
времени.

Голерс вернулся в каюту. Интуиция подсказывала ему, что
девушка поплакала достаточно и сейчас самое время отвлечь ее
от горестных мыслей. Как правило, врачи придерживались
общепринятой практики: дать пациенту выплакаться до конца,
чтобы слезы смыли его психическую травму. но сейчас Голерс
чувствовал, что оставлять ее и дальше с отцом не к добру.

Кроме того, ему хотелось быть рядом с ней -- по причинам не
только профессиональным. За то короткое время, что он видел
ее, он ощутил в себе нечто большее, чем просто интерес.

Капитан сидел на краю постели и очень тихо разговаривал с
дочерью. Та лежала к нему спиной, свернувшись в клубок и
уткнувшись лицом в ладони.  Ее плечи сотрясались от рыданий.

Эверлейк поднял глаза на вошедшего. Голерс решительно
произнес:

--Это известие, возможно, оказалось для нее своего рода шоком,
особенно в ее состоянии. Было бы лучше сказать ей об этом
как-то помягче.

Эверлейк встал и свирепо уставился на него.

--Вы превышаете свои врачебные полномочия, Голерс.

--Ничуть. Моя работа в том и заключается, чтобы беречь
здоровье своих пациентов, а также штопать в нем прорехи, если
оно прохудилось. на этот счет есть одна старая, но верная
поговорка: "Легче болезнь предупредить..."

Он сел на место капитана и, потянувшись к девушке, привлек ее
к себе.  Она порывисто повернулась к нему и, всхлипывая,
позволила ему заключить себя в объятия. Однако стоило ему
обнять ее, и слова куда-то исчезли.  Вместо них он
довольствовался лишь тем, что гладил ее длинные золотистые
волосы или вытирал слезы. И хотя от присутствия капитана, тихо
стоявшего позади, у него на затылке шевелились волосы, он
продолжал держать ее в своих объятиях. Она все еще плакала. Он
незаметно нащупал ее пульс и отметил, что он отбивает 120
ударов. Лицо ее снова покрылось бледностью, и девушку
зазнобило.

Он наконец отстранил ее от себя и заставил лечь. Эверлейк
стоял молчаливо и недвижно, не сводя глаз с дочери, и лицо его
было бесстрастно, словно высеченное из бронзы.

--Если бы я знал, как все обернется, я бы не впустил вас
сюда,-- произнес Голерс.-- Ей от этого только хуже. А поэтому,
если не возражаете, я бы попросил вас выйти. Мне нужно
работать.

Эверлейк не шелохнулся. Двигались только его губы.

--Я капитан "Короля эльфов". На его борту мне никто не
указывает, что мне можно делать и что нельзя.

--Данное судно сейчас не в космосе,-- возразил Голерс.-- Оно
находится в доке. Согласно предписанию 30, насколько мне
помнится,-- а память, думаю, меня не подводит,-- врач в таких
случаях имеет право не считаться с мнением командира. Даже
когда корабль в полете, полномочия врача в делах медицинского
характера выше полномочий капитана, если, конечно, принимаемое
врачом решение не угрожает безопасности других на борту этого
корабля.

Белая фигура не двигалась, будто все законы мира не могли
обратить ее на путь, на который она не желала вступать. Потом
застывшие, жесткие линии неожиданно дрогнули, и капитан
покинул каюту.

Марк Голерс с облегчением вздохнул. Он ведь понятия не имел,
сработает или нет его обращение к закону. В глубине души он
верил, что сработает, так как люди, подобные Эверлейку,
относились к власти с уважением. Они пользовались ею сами, и
им бы не хотелось ею пренебрегать, когда ее использовали
против них. Это значило бы рубить сук, на котором они сидят.

Голерс, поджав губы, снова погладил Дебби по волосам и
направился к двери за Родой. Та подняла руку со сложенными
вместе большим и указательным пальцами, показывая, что общий
клинический анализ не выявил наличия чужеродных тел, а потом
вручила его перфокарту, чтобы тот удостоверился. Он вышел из
каюты и сообщил Гарази о результате анализа. Тот очень
обрадовался приятному известию.

--Жена говорит, что если из-за этой работы мне никогда не
удается поесть вовремя, то я должен бросить такую работу,--
сказал инспектор.-- А мне нравится Луна. Я намного лучше
чувствую себя здесь, чем на Земле. Тут полегче, на этой
старушке.

--Пф! -- фыркнул Голерс.-- А я собираюсь убраться отсюда как
можно скорее.

Он посмотрел вглубь коридора.

--А где капитан?

--Да его Располд подцепил и уволок куда-то. Уж не знаю, с
какой целью.  Слушай, док, а что если я уговорю шефа О'Брайена
подписать твой рапорт?  Чиновников из здравоохранения тоже
придется ублажать. А тогда я смогу снять карантин, и все
отправятся по домам. Да и кроме того, Саксуэллу здорово не
понравится, если слишком долго держать птичку на насесте. А уж
у компании, если там захотят, найдутся способы, как сделать
жизнь таможенного инспектора невыносимой.

Гарри потер бровь.

--Вот дьявол, слишком многих мне приходится ублажать!
Капитана, экипаж, ребят из здравоохранения, Саксуэлла и
последнюю, но не менее важную персону: свою жену! И как это я
до сих пор не плюнул на все и не вернулся на Божью Планету!

Голерс, рассмеявшись, удержался от замечания, что это
заявление противоречит высказанному им за минуту до этого.

--Что касается меня, то карантин можно снять. Но кое-кто не
отпустит тебя. То есть Располд. Он еще не закончил свое
предварительное расследование.

Гарри дернул себя за волосы и пошел к выходу из холла. Голерс
и Ту вернулись в каюту. Рода, толкая перед собой мехлаб,
протиснула его мимо кровати на середину каюты -- туда, где
было свободное место. Она включила комнатный термостат и после
этого раздела девушку.

Тап обратила на них большие, покрасневшие от слез глаза.

--Не бойтесь,-- сказал ей Марк.-- Попробуем полечить вас.
Будет немножко неприятно, но вам станет лучше. Если не
лечиться, то болезнь может годами таиться внутри, пока не
вспыхнет неожиданно и не уложит вас в больницу.

Он избегал слова "психика". Оно до сих пор пугало пациентов,
даже в этот, казалось бы, просвещенный век.

Рода взяла еще одну пробу крови. Голерс, прикрепив
энцефалограф к голове больной, отвел проводок ей за голову и
вниз по стене так, чтобы девушка не оборвала его случайно
рукой.

--Не впускайте сюда отца, чтобы он не увидел меня раздетой,--
попросила она.

Он пообещал не впускать. Одновременно он взял себе не заметку:
не забыть навести справки об особенностях культа, к которому
она принадлежала. Подобная стыдливость встречалась лишь у
психически больных. Девушка не казалась психотиком; дело было
скорее в своеобразной психологической обработке, которой она
подверглась на Мелвилле.

Рода защелкнула магнитный замок на двери. Голерс тем временем
прикрепил к Дебби два плоских маленьких диска: один над
сердцем, другой -- на животе. От них к мехлабу также тянулись
провода.

--Этот записывает удары вашего сердца, а вот этот -- работу
мышц.

--Что вы собираетесь делать? -- спросила она, несколько
встревожившись.  Перестав плакать, она наблюдала за их
приготовлениями.

Голерс взял шприц, поданный ему Родой.

--В нем десять кубиков асефина и десять -- глюкозы,-- пояснил
он.-- Я собираюсь ввести это вам внутримышечно, в руку. Укол
вскоре окажет воздействие на нервную систему -- на
психосоматическом уровне. Действие препарата высвободит --
или, вернее, должно высвободить -- все реакции на недавние
события. Оно открывает шлюзы для накопившихся страстей,
которые, может, исчерпали бы себя через годы, а то и никогда.
Более того, высвобождение, хоть оно, возможно, и покажется вам
неоправданно бурным, пойдет вам только на пользу. После того,
как довольно... гм, бурные движения затихнут, вы почувствуете
себя несравненно лучше. И вам не придется беспокоиться о
затаенной печали, отравляющей вас на долгие годы вперед.

--А что если я откажусь от этого укола? -- произнесла она.
Голос ее дрожал.

--Я не буду принуждать вас, мисс Эверлейк. Это дело
добровольное. Но я не обманываю вас, когда говорю, что вам
станет значительно лучше.  Правда, асефин обычной практике
малоизвестен. Но он пять лет проходил проверку в лабораторных
условиях и три года -- в больничных. Я применял его на
нескольких пациентах. И он всегда действовал так, как ему и
положено.

Она закрыла глаза и протянула руку.

--Хорошо, доктор, _вам_ я верю.

Он выжал до конца поршень шприца и произнес:

--Не сдерживайте себя, полностью раскрепоститесь. Предоставьте
своему организму полную свободу. Если вам захочется говорить,
говорите. Вы можете услышать от себя такое, чего вам ни под
каким видом не хотелось бы, чтобы это слышала хоть одна живая
душа, даже вы сами. Но пусть вас не беспокоит наше
присутствие. Ничто из того, что вы скажете, не выйдет из этих
стен. И наше отношение к вам не изменится.

Ее широко раскрытые глаза расширились еще больше.

--Почему вы мне не сказали, что укол подействует на меня так?

--Потому что тогда почти никто не согласился бы на него. Люди
боятся, что их подсознание выплеснется наружу. Они страшатся
выставлять напоказ всю свою подноготную. Возможно, они считают
себя злыми, плохими и поэтому не хотят, чтобы кто-то узнал об
этом. Такая позиция просто нелепа. Нет ни одного человека, кто
был бы стопроцентным ангелом или дьяволом. Все мы несем на
себе печать Земли. И ничего дурного в том нет, если человек
достаточно искренен, чтобы признать это. В противном случае,
то, чему мы отказываемся дать выход, может причинить нам вред
-- как телу, так и душе.

Он взял другой шприц, держа его иголкой вверх.

--Вот смотрите! Это антидот. Если я вколю его вам, асефин
нейтрализуется. Одно ваше слово, и вы получите этот укол. Но о
здоровье тогда забудьте. Возможно, вы этого и хотите.
Возможно, вы предпочитаете иметь в себе психическую бомбу
замедленного действия, часовой механизм которой отсчитывает
внутри вас секунды, и надеяться, что она, может, никогда не
взорвется. Если так, то вы -- вершительница своего
благополучия -- или злополучия, если так можно выразиться.

Заметив, что девушка закусила в нерешительности губу, он
добавил:

--Поверьте мне, Дебби, вы скажете не больше, чем говорят
хорошо воспитанные женщины на операционных столах. С той лишь
разницей, что вы будете не под наркозом. Вы будете понимать
все, что говорите. При вашем заболевании это имеет огромное
значение. Вы очиститесь от вредных последствий недавних
переживаний. Больше того, одно ваше слово -- и я в ту же
секунду вколю вам антидот.

Девушка заметалась по подушке, словно в поисках помощи. И так
как она по-прежнему молчала, Голерс шагнул к ней и
приготовился сделать укол антидота.

Она перестала метаться и заговорила:

--Нет! Я согласна. Не надо этого укола!

--Спасибо, Дебби.-- Он повернулся, чтобы положить шприц, и
поймал на себе укоризненный взгляд Роды. Он пожал плечами. По
правде говоря, он и в самом деле вел себя не совсем этично.
Если бы он строго следовал принципам врачебной этики, он в
подробностях сообщил бы девушке, что может ее ожидать. Однако
он рассказал ей, что от укола раскрепостится, причем самым
неожиданным образом. Этого, как подсказывал ему опыт, было
вполне достаточно. Многим из тех, кому необходим асефин, он
сказал бы не больше. Эта девушка нуждается в препарате. И он,
без всякого принуждения со своей стороны, собирается ввести ей
требуемое лекарство.  Если надо слегка подстраховаться, он
подстрахуется. Пока он находился в холле, то прочитал историю
болезни девушки, которую Рода достала для него -- как нечто
само собой разумеющееся -- из корабельной картотеки.  Более
ранних записей о заболевании там не было, но зато отмечалось
-- и это был немаловажный факт,-- что у нее здоровое сердце.
Оно могло перенести и недавний загадочный припадок, и мощное,
но краткое воздействие асефина.

И вот сейчас, с иголкой наготове, он стоял у махлаба так,
чтобы следить за циферблатами и за пациенткой одновременно.
Долго ждать ему не пришлось. Не прошло и трех минут, как
асефин, с примесью, помимо прочих, ионов кальция, начал свою
работу.

По обнаженному телу пробежала дрожь и утихла. Девушка
беспокойно посмотрела на него. Он улыбнулся. Она сделала
слабую попытку улыбнуться в ответ. На нее обрушилась следующая
волна дрожи и стерла с лица улыбку, как волнующееся море
разрушает на берегу песчаные замки.  Волна откатилась, дав ей
передышку более короткую, чем первая. Затем новая волна, и
тело затрясло еще яростнее.

--Не напрягайтесь,-- произнес он.-- Отдайтесь этому полностью.
Представьте, будто вы -- на доске для серфинга и скользите на
гребне волны.

"И не позволяй ей,-- прошептал он про себя,-- сбросить тебя,
чтобы ты погружалась все глубже и глубже в бездну и утонула...
Ушла вниз, где так тихо и спокойно и такая чудесная густая
зелень, где ты в безмятежности колышешься и больше не ведаешь
о суете земной жизни".

В этом таилась опасность. Она могла не пожелать прислушаться к
тому, что говорили ей мышцы и язык. Она могла отступить в
уголок своего сознания, в какую-нибудь глубокую, темную нишу,
где никто, и она сама в том числе, не сумеет отыскать ее.

Вот почему он так внимательно следил за циферблатами. Если их
показания слишком близко подберутся к минусовому участку, ему
придется вколоть ей антидот. Без промедления. В противном
случае она может впасть в оцепенение и остаться в таком
состоянии, не воспринимая голосов извне и прикосновений рук.
Затем ее могут перевести в какой-нибудь земной санаторий, где,
надо надеяться, с ней будут обращаться как должно при ее
состоянии. не исключено, что там ее приведут в более или менее
прежний вид, а, может, даже полностью вылечат. Возможно также,
что из этого транса, подобного смерти, она не выйдет и
останется недвижимой, пока кто-нибудь не перевернет ее или
по-другому не согнет ей руки или ноги. Она останется
недвижимой внешне, а потом наступит день, когда прекратят
всякое движение и внутренние органы.

В этом заключалась опасность. И все же он рискнул, потому что
верил в себя, потому что обладал чувством меры; имелся еще и
последний, но самый сильный довод -- из-за ее отца. Он боялся,
что если "Король эльфов" улетит с ней до того, как она пройдет
курс радикального лечения, то можно считать, что девушка
пропала. Пропала для собственного здоровья и -- что не менее
важно, как ему пришлось признаться себе -- для него самого.

И сейчас, когда он смотрел на нее не только как врач, он
заметил начало нового мускульного движения. Это была пульсация
в животе, которая, подобно кругам по воде от брошенного камня,
вскоре охватила все тело.  Пульсирующая волна
распространялась, не встречая сопротивления, так как девушка
лежала расслабившись, положив руки на голову и слегка согнув
ноги в коленях. Он не знал, чем было вызвано это мускульное
напряжение: страхом или перед новыми приступами дрожи или тем,
что она все еще стыдилась своей наготы.

Это не имело значения. В следующий миг девушку скрутили
судороги, да так, что стрелка прибора ракетой метнулась к
минусовому участку. Ее бедра стали вращаться и в то же время
их будто что-то выталкивало вверх. Ее лицо подергивалось,
словно от боли, в голова металась по подушке из стороны в
сторону.

Он увидел достаточно, чтобы понять, что происходит. Он дал
знак Роде, чтобы та набросила на девушку одеяло. Он не хотел
стеснять ее дольше, чем требовалось.

--Вы не должны бороться с собой, Дебби,-- сказал он.-- Своим
сопротивлением вы просто измучаете себя, сожжете дотла асефин
и помешаете его действию. Не противьтесь.

--А что, по-вашему, я делаю? -- выдохнула она.

--Вы считаете, что не противитесь, но это не так. Расслабьтесь
и действуйте заодно с тем, что в вас происходит. Не обращайте
на нас внимания. Мы вам не судьи.

--Я постараюсь.

Но стрелка и не думала смещаться к плюсу.

--Дебби, я отвернусь от вас и буду следить только за
циферблатами и ничем больше. Идет?

Она кивнула, и врач повернулся к ней спиной. Мгновением позже
он услышал слабый вскрик, потом еще и еще. Позади раздались
звуки ударов по кровати. В то же время стрелка, дрогнув,
двинулась по дуге обратно -- в ту часть циферблата, куда он и
хотел. Улыбнувшись, он удвоил внимание. Первая фаза
окончилась. Стрелка качнется обратно к минусу, будет еще одна
схватка, и если девушка вновь победит, она заставит стрелку
снова подняться к победоносной половине циферблата.

Так все и произошло. Некоторое время она лежала спокойно и
тяжело дышала, иногда постанывала. Затем, в ответ на его
настойчивые просьбы поддаться рвущемуся наружу чувству, она
стала плакать навзрыд -- так, как никогда прежде. Он слушал
молча, иногда вставляя слово-другое, напоминая ей о человеке,
который исчез. Всякий раз, когда его вознаграждали новым
взрывом горя, он улыбался. Он выжмет из нее этот эпизод, как
он сделал с предыдущим. Дело лишь в том, что хотя он и
догадывался о сути последнего события и мотиве, стоящем за
ним, он не мог то же самое сказать о первом. Основное его
следствие было очевидно, но являлось ли сутью эпизода
разочарование или душевная травма, он не знал. Что бы там ни
было, он ревновал к человеку, который оказался причиной этого
разочарования или потрясения.

Немного устало он дал Роде дальнейшие указания и принялся
обследовать Дебби: не ушиблась ли та. Во время обследования
она лежала с закрытыми глазами, словно не хотела встретиться с
ним взглядом. Он ласково похлопал ее по плечу и спросил,
сможет ли она заснуть без снотворного.

--До чего странно,-- проговорила она слабым голосом.-- После
всего, что со мной сегодня приключилось, удивительно, как это
я еще не сошла с ума. Но я чувствую себя отдохнувшей,
свободной от всякого напряжения, будто тот асефин, или как вы
его называете, пошел мне на пользу.  Думаю, что сумею заснуть.
И без всяких кошмаров.

--Не лекарство принесло вам пользу,-- сказал он.-- Вы сами
сделали это.  Препарат лишь помог выплеснуть то, что нуждалось
в выходе.

Он натянул на нее одеяло по самый подбородок.

--Я пришлю сюда сиделку подежурить, пока вы не проснетесь.
Идет?

Она сонно улыбнулась.

--Меня никто не разбудит?

--Никто.

Даже твой отец, капитан, поклялся он про себя.

--Спокойной ночи.

Он тихо закрыл за собой дверь каюты и, сжав кулаки в карманах
куртки, пошел по коридору к радиорубке. По дороге он встретил
Располда.

В темной глубине черных глаз детектива метались искорки. Его
нос картошкой растягивался и морщился, словно сжимаемый
невидимой рукой.

--Эй, Марк, представляешь? С радара на N<N>5 только что
передали нам, что поймали на своих экранах сигнал движущегося
объекта размером со спасательную шлюпку "Короля эльфов".
Объект падал в атмосферу Земли.  Падение зафиксировали два
часа назад -- как раз в то время, когда мы пришли к выводу,
что Клакстон, похоже, исчез.

Напрягшись, Голерс вперил в детектива бесстрастный взгляд.

--И?

--Он так стремительно вошел в воздушную оболочку, что
вспыхнул, как метеорит. Что не сгорело, то упало в Тихий
океан.



Доктор Марк Голерс стоял на станции Звездной корпорации
Саксуэлла.  Рядом с ним были два больших чемодана -- все, что
ему позволят пронести на борт "Короля эльфов". Рода Ту стояла
невдалеке, прощаясь с подружками. Марк лениво наблюдал за ними
и прислушивался к обрывкам разговора, которые весьма забавляли
его. Как раз сейчас одна из подружек Роды рассказывала той,
как подцепить мужчину на Дикой Глуши после приземления. Совет
был хорош, несмотря на то, что подруга сама до сих пор не
сумела поймать в свои сети хоть какого представителя мужского
пола.

--Ну конечно, дорогая, что до меня, так я бы предпочла
остаться и попытать счастья здесь, в цивилизованном мире. Ведь
всегда есть возможность получить разрешение на двоеженство и,
хотя некоторые девушки отказываются играть вторую скрипку, по
мне мак это совсем неплохо, потому что никогда не знаешь,
когда твоему супружнику взбредет на ум сделать тебя номером
один, а потом...

Подошел Располд и отвлек его от разговоров.

--Слушай, Марк,-- сказал он, не утруждая себя вступлением,--
мое заявление о переводе отклонили. Так что я не лечу на
"Короле Эльфов".  Хочу попросить тебя -- в виде одолжения нам
обоим и человечеству вообще -- следить!

--Следить за чем?

--Сам знаешь, за чем. Марк, каюта Дебби Эверлейк -- не
единственное место на "Короле эльфов", которое сомнительно
попахивает. Я не я, если все это не требует тщательного
расследования. Но я бессилен убедить сове начальство открыть
дело. Они говорят, что я не могу представить им ни одного
мало-мальски убедительного доказательства, чтобы оправдать
применение каларошеля. По их мнению, Клакстон совершил
самоубийство в минуту помешательства. Мне посоветовали забыть
об этом деле. Я не могу, поэтому и прошу тебя не спускать глаз
в Эверлейков.

--Мне это не составит труда.

--Ты думаешь о Дебби. Спору нет, она красива или будет
красивой, если нарастит на свои нежные косточки немного мяса.
Но как ей это удастся с таким отцом, который испепеляет ее
каждым своим взглядом?

Громкий голос объявил, что багги на "Короле эльфов" находится
в доке N<N>6. Голерс пожал Располду руку и проговорил:

--Я тоже, как и ты, думаю, что в случае с Клакстоном что-то не
то. Это одна из причин, почему я попросился работать на судно
Эверлейка.

Располд нахмурился.

--Мне известно, что твой интерес к Дебби не только
профессиональный.  Скажи, что ты выяснил насчет тогдашнего ее
припадка?

--С ней все в порядке, если так можно сказать о человеке, у
которого уровень сахара в крови упорно падает гораздо ниже
нормы, пока девушка не съест уйму сладостей и вообще
углеводов, способных насытить двух человек. Я созвал
консилиум, и мы примерили ее симптомы ко всем заболеваниям,
описанным в книгах, но в результате так же терялись в
догадках, как и раньше. Что-то вызывает падение сахара, однако
все органы, которые мы обследовали, кажутся вполне здоровыми.

Мало того. Мы пришли к выводу, что, как я и подозревал, ее
судороги и помрачение сознания не являются следствием
адреналинового шока. Хотя в ее крови присутствовало
определенное количество гормонов надпочечной железы, их было
недостаточно, чтобы вызвать подобное состояние. К тому же она
оправилась гораздо быстрее, чем полагалось бы при
адреналиновом шоке. У нее явно был эпилептический припадок...

--Он связан с низким содержанием сахара в крови?

--Ну, судороги и состояние ступора часто являются результатом
избытка инсулина. Но в таком случае повинна поджелудочная
железа -- пораженная опухолью или просто с нарушением
деятельности,-- которая вырабатывает слишком много инсулина.
Это, в свою очередь, понижает уровень сахара.  Однако шок
вызывается переизбытком инсулина, а не низким содержанием
сахара. Но ведь у Дебби количество инсулина в крови в пределах
нормы!

Понимаешь,-- продолжал Голерс, потрясая пальцем перед
Располдом и с восторженным выражением глядя ему в глаза,--
нормальной реакцией организма на недостаток глюкозы в крови
является выброс гормонов коры надпочечников, чье действие
прямо противоположно действию инсулина.  Кортин, кортизон и
другие гормоны расщепляют запасы гликогена в печени в глюкозу,
и уровень сахара в крови начинает повышаться.

--Мозговой слой надпочечников, внутреннее вещество железы,
выбрасывает в кровь адреналин. Но он применяется в экстренных
случаях, когда организм стремится добраться или бежать и ему
необходим прилив энергии.  Он...

--Быстрее, доктор! -- сказала Рода, спешившая мимо него.-- Мы
опоздаем.

Марк с сожалением пожал руку детективу, который смотрел на
него остекленевшим взглядом.

Через пятнадцать минут Голерс и Рода были на борту "Короля
эльфов".  Рода, уже не лаборантка Голерса, отправилась в
пассажирскую каюту. Он оставил свои вещи в помещении, в
котором ему предстояло жить вместе с первым помощником. Затем,
ведомый настойчивым голосом, доносившемся из динамика
внутренней связи, он отправился в рубку, где на время старта
его привязали ремнями к креслу. Десятью минутами позже он
встал и направился в крохотный отсек, свой будущий кабинет.
Корабль разгонялся на одном "g" и, по всей вероятности,
находился сейчас от Солнца на расстоянии около сорока световых
лет и сорока пяти -- от их места назначения, Дикой Глуши,
планеты дельты Велорум. Где-то в течение следующего получаса
они произведут повторный прыжок в гиперпространстве и очутятся
примерно в половине светового года от звезды. Еще одно
изменение пространственных координат в Перпендикулярном
космосе перебросил их пусть не в последний раз, но уже поближе
к цели -- до нее останется примерно пять триллионов миль.
Прежние кенгуриные прыжки заменятся блошиными подскоками. А
затем, по мере приближения корабля к Дикой Глуши, он будет
вскакивать и выскакивать из Перпендикулярного космоса почти до
полного совпадения координат с нужными. После этого "Король
эльфов" останется в Прямом космосе вплоть до отбытия.

Через час по корабельному времени они сели в порту в стороне
от Сорвиголовы. Поскольку выгружаемого груза было на этот раз
немного, никому из членов экипажа не разрешили покидать
корабль. Голерс, поцеловав на прощанье Роду, пожелал ей найти
здесь хорошего мужа.

--Ну почему им не мог бы стать ты, Марк? -- всхлипнула она.--
И мне бы не пришлось тогда приезжать в это захолустье.

--Я сожалею,-- сказал он.-- Правда. Ты станешь кому-нибудь
хорошей женой. Я уверен в этом. Просто я не влюблен в тебя.

Впервые с тех пор, как он знал ее, она вспылила.

--Любовь! Да если б ты дал мне возможность, романтичный ты
дуралеище, я бы тебя обязательно влюбила в себя!

Она ушла. Он стоял, растерянно моргая, и спрашивал себя:
может, и впрямь она права, а он прозевал, так сказать, такую
соблазнительную женщину. Когда он увидел ее кривящиеся рдеющие
губы, а в глазах молнии, он почувствовал в ней тот внутренний
жар, который мог бы полюбиться ему. Почему она так долго
медлила и таила его в себе, пока не стало слишком поздно? Если
бы это произошло там, на Луне (до его встречи с Дебби,
поспешно поправил он себя), он, пожалуй, попросил бы ее руки.

Макгоуэн, первый помощник, предложил ему сигарету.

--Ну что нос повесил, нежный влюбленный? -- проговорил он.

--Да вот думал, почему так происходит: когда только начинаешь
по-настоящему узнавать людей, то всегда теряешь их. Они или
уходят, или умирают. Или что-нибудь еще.

--Скорее, _что-нибудь еще_. Эта Рода довольно аппетитная.
Признайся, у тебя с ней что-нибудь было?

--Нет. Могло бы быть, но я по-своему отношусь к таким вещам.
Многие в наши дни не понимают этого. Во-первых, соотношение
трех женщин на одного мужчину слишком все упрощает для
мужчины: против тебя не могут возбудить дело о разводе по
причине супружеской измены, если только ты не
зарегистрированный член секты, которая не одобряет подобное. К
тому же, в психологическом плане я устроен так, что не
способен питать нежные чувства к женщине, если она не обожает
меня. Звучит самоуверенно, но таков уж я есть и думаю, что это
неплохо. В случайной встрече нет места нежности.

Макгоуэн, выпустив дым, заметил:

--Рода, насколько я понял, любила тебя.

--Да, но она была моей ассистенткой. Если б мы хоть раз
позволили себе лишнее, что выходило бы за рамки наших обычных
дружеских отношений, то потом не смогли работать так слаженно.
И она стала бы предъявлять мне всякие требования, которых мне
не хотелось бы выполнять. Словом, она повела бы себя так,
будто мы женаты.

--Жаль, что я не встретил ее раньше,-- проговорил Макгоуэн.--
Я бы с удовольствием занялся ею. Я еще живчик хоть куда -- во
мне энергии не поубавилось стараниями многочисленных женщин. У
космонавта жизнь одинокая и тяжелая. Между прочим, если не
сочтешь за любопытство, что ты собираешься делать с дочкой
шкипера?

--Постараюсь разобраться в причине ее недомогания.

--Ты меня не понял, док. Когда я спросил тебя, что ты
собираешься с ней делать, я имел в виду твой явный
непрофессиональный интерес к ней. Тебе известно, что ты ни за
что не добьешься успеха, если не женишься на ней? А жениться
на ней ты не можешь, пока не станешь членом культа Ремоха.

Ты заметил у нее массивное золотое кольцо на третьем пальце
левой руки?  С изображением треугольного щита, отражающего
брошенное копье? Такое кольцо носит девственница, пока не
выходит замуж. Она тогда снимает его и надевает на палец
мужчины -- размер кольца может регулироваться. С этого времени
она принадлежит ему и только ему. Торжества, которые
происходят позднее, это всего лишь оповещение и публичное
подтверждение свершившегося факта. Пресвитеры, конечно,
поднимают вой, если с ними заранее не посоветовались и не
испросили позволения, но решительно настроенная парочка может
обойтись и без них.

--О ремохах я прочитал все, что мне удалось найти в Лунной
библиотеке,-- заметил Голерс.-- Но об этом мне что-то ничего
не попадалось. Может, ты расскажешь мне поподробнее?

Макгоуэн любил поговорить, но с неразговорчивым капитаном у
него было не много возможностей предаваться своему любимому
занятию. Теперь, когда у него появился благодарный слушатель,
слова полились из него потоком.

Многое из услышанного было Голерсу не в новинку. Макгоуэн
рассказывал о происхождении культа в небольшом городке Оптимы
-- государства, основанного несколько веков тому назщад в
рекультивированной пустыне Гоби. Ремох и его последователи,
взбунтовавшись против либеральных законов окружающего их
общества, сколотили маленькую, компактную группу религиозных
фанатиков. Однако, видя, что ряда молодых последователей
редеют из-за всевозможных соблазнов вне их клана, они
эмигрировали на Мелвилл. Там они могли беспрепятственно
навязывать своим детям собственные законы. Она подкреплялись
верой, заимствованной из индуизма, что в этой жизни следует
придерживаться строгих моральных принципов, чтобы в следующей
жизни избежать воплощения в низшей форме.

--Ты уже видел, что они носят белую одежду и не стригут
волосы,-- продолжал Макгоуэн.-- Им свойственно не только это.
Они никогда не лгут...

--Никогда?

--Считай, никогда,-- отозвался, ухмыляясь, помощник.-- Они
строго придерживаются единобрачия. Смерть -- единственное, что
кладет конец браку. Даже измена не может разорвать узы.
Виновного заставляют носить черную одежду в течение года --
как знак того, что он скорбит и раскаивается в своем
проступке. Они, как известно, не пользуются устаревшим словом
"грех". Но и это не все. Уличенному в измене целый год нельзя
общаться с супругой или супругом. В конце этого срока, если
его поведение не вызывало нареканий, он снова имеет право
носить белую одежду и теоретически считаться восстановившим
свою репутацию хорошего семьянина. Для пострадавшего партнера,
вынужденного воздерживаться в равной степени с виновным, все
это, конечно, тяжело.

--Возможно, идея не так уж плоха,-- заметил Голерс.-- Им
приходится хорошенько следить друг за другом, чтобы быть
уверенными в том, что партнер не впутает их обоих в такую
передрягу. Взаимная охрана.

--Я как-то не подумал об этом. Во всяком случае, это говорит
об их методе контроля. В руководстве и наказании они
используют экономическое, социальное и религиозное давление.
Они никогда не ударят ребенка, но вместо этого применяют
"общественное порицание". Они не сквернословят. У них есть
частная собственность -- такая, как одежда, книги,-- но
большую часть своих доходов они жертвуют в общественную казну.
В этом, кстати, одна из причин, почему так много ремохских
юношей отправляется в космос. Они могут зарабатывать для
общества гораздо больше на кораблях, чем дома. Кроме того, у
ремохов нет промышленного оборудования, чтобы изготавливать
омолаживающую сыворотку. Чтобы раздобыть достаточно денег на
ее приобретение, им приходится связывать контрактом своих
юношей с космокомпаниями. Им можно посочувствовать, док. Тебе
ведь тоже пришлось отписать право распоряжаться частью твоей
жизни Саксуэллу, разве нет?

--Да, мне осталось еще пять лет, одиннадцать месяцев и десять
дней, прежде чем я получу свободу.

--Ну да, доктор Джинас тоже был подневольным. Ему оставался
только месяц до того времени, когда он смог бы назвать свою
душу свободной. А потом он взял и утонул, но ничего не мог
поделать.

--Так что же произошло?

--Ну так вот: я был на берегу и смотрел, как ремохи стоят по
пояс в озере и совершают ритуал очищения. Мне был очень хорошо
виден доктор Джинас, который болтался в своей лодчонке
неподалеку от них. При желании он мог бы даже коснуться их,
стоило ему протянуть руку, но он не обращал на них никакого
внимания. Он набирал воду в маленькие бутылочки и затем
закупоривал их. Не знаю только зачем. На дознании причину так
никто и не выяснил.

--Разве образцы не изучались?

--Да их не нашли. Затонули, когда лодка перевернулась.

Голерс нахмурился.

--Почему она перевернулась? -- спросил он.-- И если он так
близко находился к толпе, а вода им доходила лишь по пояс, то
почему он не мог просто встать и пойти по дну?

--Да вот то-то и странно, док. Мы все наблюдали за коронацией
Девы озера -- между прочим, ею была Дебби,-- когда услышали
крик. Мы сразу повернулись в ту сторону и увидели, что лодка
опрокидывается, а Джинас, который сидел на дальнем от нас
конце, падает с нее в воду. И вот он как ушел в нее с головой,
так больше и не всплывал. Пока мы, значит, не кинулись на его
поиски и не обнаружили его в самом глубоком месте озера...

--К какому выводу пришло следствие?

--Что это было самоубийство. Решили, что он, должно быть, как
можно быстрее поплыл от лодки и на глубину. А иначе, как он
очутился на такой глубине за короткое время?

--Кто был в коллегии присяжных? -- спросил Голерс.

--Ремохские пресвитеры, естественно, и представитель
Саксуэлла.

--Ты был свидетелем?

--Конечно, но мои показания мало что дали, я ведь многого не
видел. Мне почти все загораживала толпа, так как многие
бросились спасать Джинаса.

--И на таком мелководье бутылки не были найдены?

--Нет. Есть предположение, что их отшвырнули ногами на
глубину.

Минуту оба молчали, разглядывая друг друга. Макгоуэн выпустил
из ноздрей струйку дыма. У него был такой вид, будто он
собирается что-то сказать, но не говорит, потому что не знает,
с чего начать.

--Слушай, док,-- произнес он наконец,-- ты славный малый. Я
узнал это еще на Луне, когда мы задержались там на неделю. Но
я приметил еще кое-что. Ты, верно, думаешь, что мастерски
скрываешь это от других.  Во-первых, ясно, что тебе очень даже
приглянулась Дебби Эверлейк. Все это заметили. Особенно
шкипер. Правда, его отношение к тебе не изменилось, но это
только потому, что более сухим и недружелюбным, чем он есть,
быть уже невозможно. Но глаз он все-таки с тебя не спускал.

Вообще-то я тебе не о том собирался сказать. Слушай, док, эта
Дебби чертовски красивая девушка, да? Ладно. А ты никогда не
задавался вопросом, почему это члены экипажа сторонятся ее?

Марк от удивления заморгал и произнес:

--Я как-то особенно не замечал -- если это правда, конечно. Да
и с какой им стати пытаться ухаживать за ней? Как-никак, она
-- дочь капитана.

Макгоуэн ухмыльнулся.

--Тебе еще многое предстоит узнать о космонавтах. Как ты
думаешь, если у тебя на корабле есть одна очаровательная
девочка и двадцать мужчин, которые, может, по целому месяцу не
видят других женщин, кроме нее, разве они не станут обращать
на нее хоть сколько-нибудь внимания? А эти самые мужчины даже
не разговаривают с ней. А если когда и разговаривают, то на
приличном расстоянии.

Марк покраснел и сжал кулаки.

--Не волнуйся, док,-- сказал Макгоуэн,-- я вовсе не оскорбляю
ее. Я просто указываю на факты. Если не хочешь кое-что
выяснить, так и скажи, и я замолчу.

--Продолжай.

--Ну так вот, док, если честно, Дебби воняет... э, э,
спокойно, спокойно! Слушай, разве ты не помнишь ту ночь, когда
впервые увидел ее?  Ты еще попросил свою лаборантку понюхать
ее дыхание -- не пахнет ли ацетоном? И что она тебе сказала?
Она сказала, что чувствует только запах рыбы. А если бы ты
спросил всех нас, то мы бы ответили тебе, что каюта Дебби
провоняла рыбой и что изо рта у нее пахнет треской.

Первый помощник помолчал.

--Конечно,-- произнес он тихо,-- я понимаю, что слушать все
это крайне неприятно. Но я говорю для твоего же блага.

Доктор опять разжал кулаки.

--Знаю,-- сказал он,-- но от этого не легче.

--Ну почему ты так кипятишься? А если бы она сломала ногу и я
тебе сказал об этом, ты бы тоже разозлился? Так вот с ней
сейчас что-то не в порядке, отчего она воняет рыбой. И как в
случае со сломанной ногой, что она может поделать с этим? Боже
мой, док, да неужели мне читать тебе _лекцию_ по данному
вопросу?

--Придется, потому что я лично заинтересован. А это уже совсем
другое дело.

--Да, понимаю. Вот поэтому я и говорю тебе все это. Знаешь,
Дебби ведь не единственная. Если принюхаться, то окажется, что
у капитана тот же запашок.

--Что?

--Ну да. Как говорят те, кто его знал раньше, он воняет так
уже много лет.

Глаза Голерса блеснули.

--А как давно Дебби... страдает этим заболеванием?

--О, впервые я заметил это у нее примерно, м-м, два с
половиной месяца назад.

--А! Ага!

Теперь настала очередь Макгоуэна моргать.

--В чем дело?

--Да так, ничего. Скажи мне, Мак, а какой была Дебби до... до
того, как заболела?

--Ты бы не узнал ее. Она была веселой и жизнерадостной,
оживленной, всегда шутила и смеялась. Надо признать, она не
допускала никаких фамильярностей со стороны мужчин. Она хотела
быть их младшей сестренкой. И что удивительно, большинство
членов экипажа прекрасно ладили с ней на ее условиях. Иногда
какой-нибудь негодник начинал приударять за ней, но мы были
начеку и быстро вправляли ему мозги.

--А как она с капитаном?

--Радости, конечно, мало. Ты же знаешь, при нем и солнце
светит тускло.  Но он хотя бы разговаривал с ней. А теперь он
даже не приближается к ней. он говорит с ней только по
внутренней связи, и вместе они больше не едят.

Брови Голерса поднялись, затем под влиянием новой мысли он
нахмурился.

--Э, погоди! А как же тогда Пит Клакстон? Его, похоже, не
беспокоило все это. Из свидетельских показаний Дебби и ее отца
известно, что как раз в то время, когда у нее случился
припадок, он просил у Эверлейка разрешения жениться на ней.
Разве его не беспокоило то, о чем ты рассказываешь? Или он,
как и я, не ощущал запахов?

Макгоуэн ухмыльнулся с таким видом, будто собирался отпустить
нечто вроде шутки, но вместо этого поджал губы.

--Нет, нюх у него был отличный, но в данном случае запах его
не волновал. Почему бы нет? У него и у самого изо рта ужасно
разило рыбой.

Голерс долго молчал, полузакрыв глаза. По динамику раздался
пронзительный свист.

Макгоуэн произнес: "Мне пора. Еще увидимся". Врач, кивнув,
пробормотал: "О, да, конечно". Нахмурясь, он стал медленно
бродить по коридорам. Он глядел себе под ноги и не поднимал
головы, потом остановился. На его лице отразился испуг, когда
он увидел, куда неосознанно завели его ноги. Какой-то момент
казалось, что он пойдет дальше, но, взяв себя в руки, он
постучал в дверь каюты. не дождавшись ответа, он снова
постучал, но на этот раз сильнее.

--Дебби? -- позвал он.

Дверь с треском распахнулась. Внутри было темно, но он
различил девушку по тусклому свечению ее белого платья и
темному овалу лица.

Ее голос был ровным и угрюмым.

--Что вам нужно?

--Могу я поговорить с тобой?

--Зачем?

--Не притворяйся, будто удивлена. тебе известно, что я все
время пытался поговорить с тобой с глазу на глаз. Но ты
избегала меня. ты совсем не та добрая, мягкая девушка, какой я
тебя узнал во время нашей первой встречи. С тобой что-то
случилось, и мне это не нравится. так что видишь, нам есть о
чем поговорить. Мне бы очень хотелось этого.

--Нет. Нам нечего сказать друг другу.

Дверь стала решительно закрываться.

--Подожди! Объяснись, по крайней мере! Почему ты стала такой
замкнутой, такой сердитой? Что я тебе сделал?

Дверь продолжала закрываться.

Он просунул руку между дверью и косяком и принялся негромко
напевать:

???

Он сделал паузу и после проговорил:

--Помнишь, Дебби, когда Голо говорит Мелисанде: _"Но где же
кольцо, которое я подарил тебе? Да, знак нашего супружества.
Так где же оно?"_

Прежде чем она успела ответить, он толкнул дверь, чтобы
открыть ее пошире, протянул через порог руку и, найдя в
темноте руку девушки, потянул к себе. Свет из коридора
высветил ее кисть -- красивой формы и бледную.

--Где же кольцо, Дебби, кольцо девы? Почему его нет у тебя на
пальце?  Что с ним случилось? Кому ты отдала его, Дебби?

Фигура в темноте коротко вскрикнула и попыталась вырвать руку.
Не отпуская ее, он спросил:

--А теперь ты впустишь меня?

--Отцу бы это не понравилось.

--Он и не узнает. Он ведь никогда не навещает тебя. Уверяю
тебя, Дебби, ты будешь со мной в полной безопасности. Я не
трону тебя.

--И никто не тронет,-- последовал грубый и неожиданный ответ.
Потом смиренно: -- Хорошо, входите.

Он проскользнул в узкую дверную щель и закрыл за собой дверь.
Одновременно он нажал ладонью пластину выключателя; в каюте
зажегся свет. Вслед за тем он положил руки на плечи девушки и
заметил, как она от его прикосновения слегка сжалась и
отвернулась.

--Не бойся обидеть меня,-- мягко проговорил он.

Она продолжала отворачиваться от него.

--Я знаю, что не противна вам,-- прошептала она.-- Но я так
привыкла, что люди избегают меня... Мне всегда с ними не по
себе, и я ничего не могу с собой сделать -- это уже как моя
вторая натура. И я знаю, почему вы не притворяетесь, как
другие. Если бы не тот ваш недостаток, вы были бы совсем как
они. И вы тогда не захотели бы даже приближаться ко мне и
поднимали бы меня на смех за моей спиной.

--Я не отвечу на твои слова,-- сказал он и взял ее за
подбородок, стараясь обратить лицом к себе.-- Я хочу
поговорить вот об этом.

Он взял ее за левую руку.

--Дебби, бьюсь об заклад, что если тело Пита Клакстона не
сгорело и его корабль найден где-нибудь в Тихом океане, то на
его пальце обнаружат массивное золотое кольцо. А на кольце
будет изображение треугольного щита, отражающего брошенное
копье. Верно?

Она кивнула.

--Не буду отрицать,-- ответила она.-- Но если вы знали об
этом, то почему не сказали ни слова на дознании?

--Да я даже не догадывался об этом, пока несколько минут назад
Макгоуэн не рассказал мне об обычае, связанном с кольцом. А я
точно знаю, что никогда не видел у тебя кольца. Учитывая все
обстоятельства, можно предположить, что ты, по всей
вероятности, надела его на палец Клакстона. А поскольку
помолвка не была объявлена, то она, скорее всего, произошла
как раз перед исчезновением Клакстона. Так и было, верно?

Ее лицо, бывшее до того угрюмым, стало печальным. Она
заговорила, словно выталкивая слова через застывшие в
напряжении губы.

--Да, мы любили друг друга. Мы не могли... дождаться, когда
вернемся на Мелвилл. Мы сидели у меня в каюте и смотрели
микрофильм "Пеллеас и Мелисанда", когда Пит сделал мне
предложение. Почти сразу после этого вошел отец и увидел нас.
Он словно с цепи сорвался, устроил скандал и заявил, что Пит
больше не увидится со мной, пока мы не вернемся в Темохию. Он
потребовал, чтобы я забрала свое кольцо обратно и держала его
при себе, пока мы не получим разрешения у пресвитеров.

Голерсу было трудно представить себе чопорного и сдержанного
Эверлейка в роли взволнованного и негодующего родителя.

--Но почему это не всплыло на дознании? И почему ты сейчас мне
рассказываешь?

--А меня не спрашивали об этом. Иначе я сказала бы правду. Мы,
ремохи, никогда не обманываем. Но отец говорил, что будет
гораздо проще, если мы просто скажем: мы строем обсуждали,
разрешат нам с Питом жениться или нет, и ни словом не
обмолвимся о ссоре. Отец сказал мне, что у детектива Располда
могут появиться необоснованные подозрения, а у нас -- если мы
признаемся, что ссорились -- масса неприятностей.

--А что касается моего признания вам, то это легко объяснить.
Вы задали мне прямой вопрос. Я могла отказаться отвечать или
же сказать правду. Я предпочла последнее.

Он отпустил ее руку и спросил:

--Почему?

--Отвернувшись, она ответила:

--Наверное, потому, что я очень одинока. Потому что мне
хочется с кем-нибудь поговорить. А больше всего потому, что
мне все время кажется, будто я вот-вот взорвусь. Если я
что-нибудь не сделаю, чтобы ослабить это постоянное внутреннее
давление -- не буду говорить, танцевать, петь, кричать, все,
что угодно,-- то я сойду с ума. И это самое ужасное. Каждый
раз, когда мне хочется что-то сделать, я не могу дать волю
своему побуждению. Я слишком сдержанна. Я не могу
расслабиться, хотя ужасно хочу этого.

Она положила руку на живот.

--Это где-то здесь,-- сказала она,-- то самое чувство, будто я
должна взорваться и не в состоянии... но не боюсь этого.

Он изучал ее профиль. Изогнутые брови, плотно сжатый рот.
Напряженная шея, чуть сутулая спина. Девушка еще никогда не
была так похожа на своего отца.

Он подошел к ней и положил ей на плечо руку. Она слегка
вздрогнула, но не сделала попытки отстраниться.

--Ты многое скрываешь от меня,-- мягко проговорил он.-- Что-то
ведь должно было произойти, отчего Пит Клакстон забрался в
спасательную лодку и очертя голову ринулся на ней в земную
атмосферу. И произошло это именно здесь, в твоей каюте. Так
что же это было? Ведь не отсрочка же вашей свадьбы так
подействовала на него.

--Не знаю. Да и откуда мне знать? Меня тогда схватили эти
судороги.  Когда я пришла в себя, Пита уже не было. Отец
послал его за помощью, и с тех пор его никто не видел.

--Понимаешь, Дебби, Пит уже долгое время был неуравновешенным.
Сразу после высадки на Луну его ждало психосоматическое
обследование. В его поведении замечались подозрительные
странности.

--Ну конечно,-- произнесла она.-- Вот почему все так легко
поверили, что он совершил самоубийство. Только почему ему надо
было больше, чем мне, убивать себя? Ведь он переживал по тому
же поводу, что и я, что бы это ни было. Его ждал
психосоматический осмотр, потому что он обратился в ремохскую
веру, и представитель Саксуэлла на Мелвилле хотел выяснить, не
стал ли тот неуравновешенным. Для всех не-ремохийцев кажется
невероятным, чтобы психически здоровый человек вдруг увидел
перед собой новый свет и захотел присоединиться к другим
людям, чтобы найти новое счастье.

--Глядя на тебя и твоего отца, не подумаешь, что ремохи очень
счастливы,-- заметил Голерс.-- Впрочем, к делу это не
относится.  Выходит, во время праздника Клакстон, по всей
видимости, находился среди стоявших в воде? Он, полагаю,
вместе с остальными принимал водное крещение?

Она кивнула. Голерс был окончательно сбит с толку. В его
голове стала вырисовываться картина происшедшего, но что она
означает, Голерс не имел ни малейшего представления.

--Мы приземлимся на Мелвилле, кажется, через месяц. И пробудем
на ней неделю, не так ли?

--Да. В это время там будет праздноваться Жертва. Все ремохи
постараются быть на празднике, даже космонавты.

--Послушай, Дебби,-- сказал он серьезно и силой повернул ее
лицо к себе.-- Ты, может, думаешь, что я просто из любопытства
сую свой длинный нос куда не следует. Но это не так. Отчасти я
делаю это, потому что я -- врач. Но я делаю это по куда более
важной причине. Ты и сама можешь догадаться, что это за
причина, да?

Он выжидательно посмотрел на нее. Не поднимая глаз, она
молчала.

--Черт возьми, да потому что я люблю тебя!

--Да разве такое возможно? Я отвратительна.

--Не говори глупостей!

Он привлек ее к себе и поцеловал. На секунду ее плотно сжатые
губы разомкнулись, и он успел ощутить их податливую мягкость.
Она прильнула к нему и мягкими руками прижала его голову к ее.
В следующее мгновение она, неожиданно отшатнувшись от него,
вырвалась из его объятий, вытирая рот тыльной стороной ладони.
Нежное и любящее выражение ее лица сменилось прежней
угрюмостью.

--Убирайся! -- закричала она.-- И больше не подходи ко мне. Я
ненавижу тебя. Я ненавижу всех мужчин! Даже Пита Клакстона. Но
больше всех я ненавижу тебя!

Он шагнул к ней, протягивая руки, но, прочитав на ее лице
явную неприязнь, уронил их и, повернувшись, вышел из каюты.
Дверь позади него захлопнулась. У него было такое чувство,
будто хлопнувшая дверь рассекла его на две части, одна из
которых осталась запертой в каюте.

Прошел месяц. "Король эльфов" посетил за это время двадцать
планет, где он разгружался, принимал груз, пассажиров и
письма. Доктор Марк Голерс загружал себя как можно больше
работой и был весьма занят, так как дел хватало во всех
портах. Где бы они ни приземлялись, у представителя Саксуэлла
всегда находились пациенты, жаждавшие лечения, или возбудители
инопланетных болезней, которые, по его мнению, будут интересны
для медика.

Но всегда, когда корабль находился в полете, Голерс наблюдал
за капитаном и его дочерью. Теперь он уже и сам видел, что
все, о чем ему рассказал Макгоуэн, оказалось правдой.
Эверлейка и Дебби никогда нельзя было застать вместе. Они
общались друг с другом только по внутренней связи. А отец, как
заметил Голерс, был вовсе не таким равнодушным и
бесчувственным, каким он показался доктору вначале. В его
жизни была одна страсть -- "Король эльфов". Ничто другое,
кроме чувства власти над кораблем, не могло разогнуть ему
спину, вызвать некое подобие улыбки у него на губах и осветить
теплом его глаза. Он беспрестанно рыскал по судну, заглядывая
в каждый его уголок. Он проверял буквально все: ему надо было
убедиться не только в наилучшем рабочем состоянии приборов и
механизмов, но и в том, что повсюду царят чистота и порядок.
Он следил за тем, как прокладывают курс и ведут корабль, а
когда "Король эльфов" оказывался на стоянке, то казалось, что
капитан с нетерпением ждет выхода в глубокий космос. Если так,
то ему, видимо, частенько приходилось умирать со скуки, так
как судно гораздо чаще находилось в доке, нежели в полете.
Благодаря гиперпространственному переходу расстояние между
звездами покрывалось кораблем легко и быстро. Большую часть
времени они проводили, находясь на каком-нибудь спутнике.

Итак, "Король эльфов" прибыл на Мелвилл в точно назначенное
время.  Космопорт находился в местности с пологими холмами,
изобиловавшей озерами с поросшими хвойными деревьями берегами.
В Каритаполисе, столице Ремохии, проживало около тридцати
тысяч человек; большинство жителей обитало в ящикообразных
деревянных домах, выкрашенных в белый цвет, под красными
крышами из кровельной дранки. Город был выстроен вокруг
морской пристани, позади него виднелась большое пресноводное
озеро, окаймленное лесами. Голерс стоял в распахнутом люке
"Короля эльфов". Глядя на мирное голубое мерцание озера, он
вдруг вспомнил, что именно здесь утонул доктор Джинас, в Дебби
была выбрана Девой озера.  Делать ему сейчас было нечего, и он
решил посетить город. Однако прежде он наведался в помещение,
занимаемое экипажем, и встретился там с человеком, который,
собственно, и был ему нужен,-- с поваром. Голерс с
профессиональным видом вытащил блокнот и ручку.

--Прежде чем я отправлюсь в город,-- произнес он,-- я хочу
выяснить некоторые диетические привычки. Ты бы не мог сказать
мне, кому, кроме мисс Эверлейк, дают специальный рацион из
шоколадных плиток или любых других сладостей?

Повару не терпелось покинуть корабль.

--Да, да, капитану Эверлейку. Слушай, док, ты не можешь
отложить свое дело до другого раза?

Голерс засмеялся.

--Ну конечно,-- сказал он.-- Желаю приятно провести время.

Он удрал в карман блокнот и вышел. Через несколько минут он
уже был на широких асфальтированных улицах Каритаполиса и
прокладывал себе дорогу сквозь густую толпу. Здесь собирались
все жители Ремохии, кто только мог принять участие в празднике
Жертвы. Дома были битком набиты гостями столицы, а окружавшие
ее холмы были словно грибами усеяны палатками.  Среди всего
этого движущегося потока белых платьев и костюмов Голерс,
одетый в небесно-голубую рубашку, алые шорты и золотистые
сандалии, невольно привлекал к себе взгляды. Он чертыхнулся,
недовольный тем, что не сообразил раньше переодеться в одежду
той же расцветки. Но предпринимать что-либо было уже поздно.

Он отправился прямиком к дому доктора Флаккова, которого
перехватил как раз на выходе. Голерс задал ему несколько
вопросов, откровенно связав их с заболеванием Дебби. Тот
покачал головой и сказал, что спешит. Он бы рад обсудить это в
какое-нибудь другое время, но только не сейчас.  Его
религиозный долг вынуждает его поторопиться.

--Ну, хорошо, пусть вы никогда не слышали о преобладании
низкого содержания сахара в крови -- а вы обязательно бы
слышали, если бы что-то подобное произошло среди ваших
земляков,-- то что вы скажете насчет рыбного запаха изо рта и
от тела?

Доктор Флакков, высокий худощавый мужчина, относился к тому же
типу людей с чрезвычайно сдержанной манерой поведения, что и
капитан.  Выпрямившись во весь рост, он произнес с каменным
лицом: "Никогда не слышал о таком!"

Голерс поблагодарил его и ушел. У него было ощущение, что
доктор не сказал бы ему ничего, даже если бы знал. Эти ремохи
всегда держались обособленно. Они считали себя избранным
народом. Вмешательство в их дела и назойливость встречались
ими с негодованием.

Голерс зашел к Джейсону Краму, представителю Саксуэлла, и
задал ему те же вопросы, что и Флаккову. Собрав в морщины
черный лоб, Крам ответил, что о подобных явлениях слышать ему
не доводилось, но что это почти ни о чем не говорит, так как
его общение с ремохами редко когда выходит за рамки чисто
деловых отношений. Он пообещал держать уши и глаза открытыми.
А что, кстати, под всем этим скрывается? Голерс печально
ответил, что и сам хотел бы это знать.

На обратном пути к "Королю эльфов" он обнаружил, что
пробиваться сквозь толчею стало значительно труднее.
Безбрежная людская масса, участница живой инсценировки,
изображала гонения и мученичество Виктора Ремоха и прошла уже
половину Жертвенного пути. Несколько раз он пугался, видя, как
эмоции настолько захлестывали мужчин и женщин, что они теряли
сознание или падали на землю и бились в припадке. Голерс
впервые оказался свидетелем такого сильного и, пришел он к
выводу, довольно неприятного проявления религиозного чувства.
Увиденное было для него тем неожиданней, что по рассказам
других он знал, каково их обычное поведение: сдержанное,
серьезное, взвешенное и официальное.

Наконец он пробился к "Кораблю эльфов", где сразу же
поинтересовался местопребыванием капитана и его дочери.
Согласно записям автоматического замка-блокиратора, судно
никто не покидал. Это удивило Голерса, так как для каждого
взрослого ремоха посещение Жертвенного пути считалось
обязательным. Что же помешало им участвовать в празднике?

Он пожал плечами и счел это еще одной гранью все той же тайны.
Он зашел в лабораторию и, приготовив бутылки, дождался
сумерек. Перед выходом из корабля он постучался в дверь Дебби.
Из-за двери доносились еще слышные звуки микрофильма, который
она смотрела. Это снова была опера "Пеллеас и Мелисанда". Она
уже заканчивалась, так как раздававшийся бас врача советовал
Голо оставить смертное ложе Мелисанды.

_"Она была одинокой, милой, печальной и загадочной, какими в
сущности являемся все мы"._

Он снова постучал. Микрофильм продолжался. Дверь оставалась
запертой.  После минутного колебания он пошел дальше. И
обнаружил у люка сухопарую мрачную фигуру капитана. Несмотря
на испуг, вызванный его неожиданным появлением, Голерс сумел
поздороваться с ним как ни в чем не бывало. В то же время он
не смог сдержать невольного движения, когда покрепче схватился
за узел у себя под мышкой. Эверлейк кивнул ему в знак
приветствия и впился взглядом в мешок, прикрывавший ящик с
бутылками.  Голерс, спускаясь по трапу, чувствовал на себе
глаза, шарившие по его спине. И лишь когда он, обойдя стороной
город, вышел на берег озера, чувство тревоги оставило его.

Там он взял одну из многочисленных лодчонок, лежащих на песке,
без разрешения на то отсутствующего владельца, и стал грести
по направлению к большому пляжу. Всего полчаса назад там
совершался грандиозный ритуал водного очищения. Он видел его
завершение и обратил внимание, что все верующие уходят в
город, чтобы принять участие в других мероприятиях.  Поскольку
сейчас было темно, он полагал, что никто не заметит, чем он
занимается. Огни Каритаполиса освещали берег слабо, луна еще
не взошла, а других источников света не было. Кроме того,
доведись им даже увидеть его, опасаться ему было нечего.
Насколько он знал, в его действиях не было ничего
противозаконного.

Когда он очутился на мелководье, где, по его расчетам была
самая гуща толпы, принимавшей водное крещение, он перестал
грести и принялся раскупоривать бутылки и окунать их в воду.
Делая это, он не забывал поглядывать по сторонам. Он не видел
ничего, что могло бы насторожить.  Вот разве отблеск света на
легкой ряби. Видно, какая-то рыба подошла близко к
поверхности. Тем не менее он оставил свое занятие и низко
наклонился к воде, пристально всматриваясь в темноту. Все было
спокойно. Он с облегчением вздохнул и снова принялся за
работу.

В это мгновение раздался сильный удар по борту. Лодка стала
накреняться. Голерс привстал, не зная, куда лучше прыгать.
Поначалу он не мог понять, что тянет лодку, но после
секундного замешательства он заметил два темных предмета,
похожих на руки, которые ухватились за борт утлого суденышка.
За ними виднелся большой матовый шар неизвестной природы. Не
дожидаясь, что последует, Голерс, все еще сжимая закупоренную
бутылку, прыгнул в воду спиной назад. В то же мгновение из
шара вырвался тонкий луч света. Будь он мечом, он отсек бы
Голерсу ноги. Голерс ударился об воду спиной, перевернулся и
нырнул под прямым углом от лодки. Проплыв под водой как можно
скорее и дальше, он высунул голову наружу, быстро перевел
дыхание и поплыл прочь от берега. Его инстинкт требовал
повернуть к ближайшему участку суши, но Голерс полагался на
голос разума, который говорил ему, что та штука -- что бы это
ни было,-- скорее всего, ждет от него именно этого. Он был
напуган, но не в такой степени, чтобы впасть в панику. Да он и
не думал, что та штука на самом деле сумеет обнаружить его в
этой черной воде, если только он не выдаст себя громким
всплеском. И все же его не отпускало ощущение, что в любой
момент его схватят за пятки и потащат на дно, где после
короткой схватки в его легкие хлынет вода.

На миг он приподнял голову и быстро оглянулся назад. Он ничего
не увидел, кроме перевернутой вверх дном лодки, темная масса
которой вырисовывалась на фоне городских огней. Он снова
нырнул и построил свой маневр; со всхлипом втягивая в себя
воздух и дрожа от усталости и страха, Голерс в конце концов
втащил себя на берег в месте, удаленном на четверть мили от
того, где он в первый раз вошел в воду. Там он долго сидел за
деревом. Затем, когда восстановилось дыхание, а сердце умерило
свои удары до обычного темпа, он пошел к "Королю эльфов",
находившемся в миле от него. К тому времени, когда он добрался
до корабля, ласковый и теплый весенний ветерок почти высушил
на нем его легкую одежду. Он не стал терять времени на
переодевание, а отправился прямо в лабораторию, где принялся
изучать содержимое бутылки, которую сунул в карман во время
бегства.

Он считал эту процедуру бесполезной, поскольку даже не знал,
чего ищет.  А если бы и знал, то сомнительно, что он зачерпнул
искомое именно в эту одну бутылку. Но он все равно должен
искать ключ к разгадке. На борту корабля, к счастью, имеется
необходимое оборудование. Микроскоп Саваки, подсоединенный к
мехлабу, даст ему полную картину и выберет из нее то
конкретное, что ему нужно. Он вставил бутылку в подходящее
отверстие и настроил прибор. Пока большой куб тихонько
мурлыкал, он расхаживал взад и вперед, пытаясь отыскать
надежную тропу, определенно скрывавшуюся в тех джунглях
намеков и недомолвок, сквозь которые он продирался. Мысли его
все время возвращались к той штуке, которая пыталась
опрокинуть его в воду, где она явно намеревалась покончить с
ним. Именно это и произошло с доктором Джинасом, да еще средь
бела дня...