Луис Ламур Одинокие люди Перевод с английского А. В. Савинова ---------------------------------------------------------------- (с) А.В. Савинов, перевод Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. ---------------------------------------------------------------- Глава 1 Было жарко. Ложбинка на вершине пустынного каменистого холма, где я лежал, раскалилась, как печка, камни - как горящие угли. Внизу, в пустыне, где ждали апачи, струились и танцевали волны знойного воздуха. И только далекие горы выглядели прохладными. Когда я попытался облизать пересохшие, потрескавшиеся губы языком, он показался мне сухой палкой во рту. Рядом на скале запеклась кровь - моя кровь. Лежащая внизу круглая штука с дыркой от пули была моей фляжкой, может там и осталась капелька воды, которая поможет мне не умереть от жажды... если удастся до нее добраться. Еще дальше лежал мой гнедой, которого я загнал, спасая свою шкуру, у него тоже была дырка от пули - в животе. В седельных сумках остались кое-какие пожитки - все мое достояние в этом мире, потому что я никогда не был богатым человеком, с этим мне явно не везло. Дома, на высоких теннессийский холмах говорили, что в драке лучше держаться от Сакеттов подальше, но апачи, видно, не слышали тех рассказов, а если слышали, то не поверили. Если посмотреть на индейца апачи просто так, он, вроде, не представляет из себя ничего особенного, однако на своей земле, в кустарниках и скалах, это первоклассный воин и боец и, наверное, лучший в мире мастер партизанской войны. Прищурившись от солнца и соленого пота, стекающего в глаза, я поудобнее перехватил винтовку и поискал в прицел индейцев. Во рту пересохло, пальцы закостенели, а спусковой крючок раскалился так, что я боялся к нему притронуться, если только не придется стрелять - и быстро. Внизу, на тропе лежал мертвый Билли Хиггинс, раненый в живот и достреленный моей собственной пулей, чтобы спасти его от пыток. Прохладным утром мы направлялись на восток, как вдруг, появившись ниоткуда, на нас накинулись апачи. Вообще говоря, это была даже не их земля, а индейцев пима или папаго. Эти племена дружественно относились к белым и при первой же возможности сами дрались с апачами. Когда нападают индейцы, каждый спасается, как может. Мы с Билли бросились наутек, к скалам, где можно было отстреливаться. Неожиданно из-за кустов выскочил индеец со 'Спенсером' 56-го калибра и выстрелил в Билли. Пуля пропорола ему живот, словно топором. Он был ранен насмерть и знал это. Развернув коня, я подскакал к нему, но он спокойно, будто ничего не случилось, посмотрел на меня и сказал: - Беги, Телль. Я за свое время навидался ран в живот, но хуже, чем моя, не встречал. Он еще был в шоке от удара пули, но через минуту или две начнется адская боль. Когда я нагнулся, чтобы поднять его, Билли остановил меня: - Клянусь Господом, Телль, если ты меня возьмешь на руки, все мои внутренности вывалятся наружу. Беги, но пообещай отомстить. Ты принесешь мне больше пользы, если будешь отстреливаться и не подпустишь ко мне индейцев. То, что он сказал, было чистой правдой, мы оба понимали это, поэтому я опять развернул коня и кинулся к скалам, словно мне подожгли хвост. Только далеко мы не ускакали. Я услыхал выстрелы, почувствовал, как гнедой сбился с шага, потом ноги его стали подгибаться, но каким-то чудом он еще держался ярдов пятьдесят или даже больше. Затем он начал падать, а я спрыгнул с седла и побежал, а пули взбивали пыль вокруг меня. Почти на вершине холма одна меня все-таки задела и спасла жизнь. Удар кусочка металла развернул меня, я потерял равновесие и кубарем покатился по земле, а еще две пули с визгом срикошетировали от камней в том месте, где я только что был. Кое-как вскарабкавшись на ноги, я нырнул в неглубокую ложбинку и залег с винтовкой в руках, прижимаясь к земле. Когда показался первый апачи, я тут же всадил ему пулю промеж глаз. После этого все, вроде бы, успокоилось, но не было смыться никакой возможности. Земля была голой и пустынной, значит, мне придется остаться здесь, а тем временем утро сменилось дневной жарой. Я не имел понятия, сколько там было индейцев. Поскольку апачи жили в пустыне на подножном корму, они никогда не путешествовали большими группами: обычно двенадцать-восемнадцать человек, редко - тридцать, во всяком случае так говорили, да и я сам не новичок в этих краях. К северо-западу время от времени слышалась стрельба, стало быть и наши попутчики тоже живы. Из Юмы мы выехали впятером, до этого никто друг друга не знал. Именно так путешествовали в те дни. Очень часто собиралась компания людей, которые до этого не встречались. Прежде чем выехать на тропу, мы ничего не знали друг о друге. На индейских землях путешествовать в одиночку было более чем опасно, поэтому нам повезло, что наши дороги пересеклись. И вот теперь Билли лежит на земле, а рядом с ним - убитый мной апачи. Положение мое было аховым. Если в Тусоне за карточным столиком мне оставили место, то, похоже, оно останется пустым. Я немного повозился и наложил на край ложбинки несколько камней, оставив пару мест, откуда я мог стрелять, не высовываясь - лишнее укрытие не помешает-. Перезарядил винтовку, ведь неизвестно, выдастся ли еще на это случай. Апачи умели ждать. Они могли сидеть часами, ожидая ошибки противника. Белому человеку ожидание быстро наскучивает, ему нужно действие, и вот, не успевает он моргнуть глазом, как в него со всех сторон летят пули. Но это не про меня. Я вырос в Теннеси на земле индейцев чероки, а мой отец всю жизнь провел в горах, с детства сражаясь с индейцами. Когда он возвращался домой, то учил нас всему, чему мог, да и у индейцев я кое-чему научился. Эта ложбинка, в которой я лежал, была меньше трех футов глубиной и футов восемь длиной и шириной. Самое низкое место, где дождевая вода пробила себе путь в овраг, находилось позади меня. Небо было горячего желтого цвета, земля красновато-розовой с тускло-красными и черными скалами. Растительности почти не было - чахлые кустарники пустыни и опунция, да и тех мало. Время медленно ползло. Жара не спадала, солнце палило так же нещадно, вокруг ничего не двигалось. Для того, чтобы осмотреться, мне нужно было поднять голову над камнями, поэтому полагаться можно было только на слух. На склоне ничего не было, кроме мертвого коня и Билли Хиггинса. Я лежал недолго, когда услышал его крики. Рискнул выглянуть. Апачи выстреливали в него из луков горящие смолистые сосновые щепки. Они прятались неподалеку от Билли, и я ничем не мог ему помочь. Индейцы стреляли, чтобы причинить ему боль, которая доставляла им удовольствие, и наверное, пытались выманить меня. На Билли горели три щепки, когда он завопил от боли. А потом закричал: - Телль! Ради Бога, Телль! Застрели меня! Он лежал на белом песке в сиянии безжалостного солнца с распоротым пулей животом, а апачи продолжали посылать в него щепку за щепкой. - Телль! В его голосе слышалась ужасающая агония и мольба. Внезапно он приподнялся и приложил палец к голове. - Телль! Стреляй сюда! Ради Господа Бога! И я выстрелил в него. На моем месте он сделал бы то же самое. Слышали бы вы, как завопили апачи. Я испортил им праздник, и они разозлились, не на шутку разозлились. Один из них выпрыгнул из-за укрытия и побежал ко мне, но прежде чем я успел прицелиться, он упал и исчез. Потом начал перебегать другой, за ним еще один, и они прятались до того, как я успевал наводить винтовку, но с каждым ярдом они приближались все ближе. В такие моменты невольно начинаешь задумываться, и я пожалел, что выбрал эту тропу, пожалел, что вообще приехал в Аризону, хотя до этого случая, пусть временами здесь мне было тяжело, любил и даже гордился этой землей. Теперь единственным моим желанием было удрать, все равно как, лишь бы удрать. Но у апачей насчет этого были другие идеи. Один из них вдруг выпрыгнул на песок и бросился ко мне, но только я навел винтовку, как он пропал, а невдалеке выскочил еще один. Даже простецкий парень с холмов может кое-чему учиться, а посему, когда вскочил следующий, я не стал прицеливаться в него, а держал винтовку наведенной на то место, где упал первый. Ну, не на то самое, потому что ни один апачи не станет подниматься там, где он спрятался. Он всегда переползет на несколько футов вправо или влево, иногда довольно далеко. Побежал еще один, но этого я тоже пропустил и ждал первого. И вот он появился, мне пришлось двинуть винтовкой совсем немного, и я всадил ему пулю в грудь, которая прошла навылет. Не успел он упасть, как я передернул затвор и добавил ему вторую. Остальные приближались. Развернув винчестер, я выстрелил в следующего - слишком низко. Он упал на открытом месте, а третий тоже упал, но уже футах в двадцати от кромки моей ложбины. Один индеец лежал, кажется, с простреленной ногой, и я оставил его, пока он не навел на меня винтовку, и тогда я прицелился в него. Дуло моей винтовки, должно быть, чуть высунулось, потому что третий выстрелил и попал в камень, брызнувший мелкими режущими осколками, один из которых попал мне в глаз. И тогда они бросились вперед. Их было двое - один с окровавленной ногой хромал, но бежал, а второй стрелял на ходу. Я бросил винтовку и с глазом, слезящимся от осколков камня, схватился за нож. Я довольно крупный парень шести футов трех дюймов ростом, и хотя немного худощавый, но с сильными плечами и руками. Нож у меня тяжелый, острый, как бритва, и когда эти двое апачей запрыгнули в ложбину, я изо всех сил полоснул одного, услышал крик и на меня повалилось тяжелое тело. Двинув индейца коленом в пах, я оттолкнул его и упал сам, чуть не попав под удар ножа, который наверняка снес бы мне голову. Один апачи лежал, но сознание не потерял. Поднимаясь, я увидел сквозь заливающие глаза слезы, как он схватил валявшуюся рядом винтовку, и бросился на него, левой рукой отбив в сторону дуло, а правой всадив в него лезвие. Он отбросил меня, я упал, а они кинулись на меня вдвоем. Один был с простреленной ногой и ножевой раной, второй - с порезанной грудью и бицепсами, но оба дрались, как тигры, можете мне поверить. Следующие тридцать или сорок секунд напоминали собачью свару - не разобрать кто, где и что, пока я неожиданно не обнаружил, что я, задыхаясь, лежу на земле лицом вниз и широко открытым ртом хватаю воздух. Наконец я приподнялся на руках, перевернулся и сел. Один апачи был мертв, мой нож все еще торчал у него в груди. Я перегнулся и вытащил его, ища взглядом второго. Он лежал на спине с дырой от пули в бедре и по меньшей мере тремя ножевыми ранами, одна из которых сильно кровоточила и выглядела серьезной. Я нащупал свою винтовку и загнал патрон в патронник. Апачи лишь смотрел на меня, может быть он был парализованным, потому что не сделал ни единого движения. Еще двое мертвых индейцев валялись рядом со склоном. Сдернув оружейные пояса с мертвых, я нацепил их на себя, все время поглядывая на живого. Потом вернулся, поднял с земли нож, наклонившись над живым, вытер лезвие о его одежду и сунул нож в ножны. Собрав винтовки индейцев, я разрядил их, и зашвырнул подальше. - Ты хороший боец, поэтому я не буду тебя убивать, - сказал я оставшемуся в живых апачи. - Если выберешься, ты свободен. Я подошел к лежащей на земле фляжке и поднял ее. Как я и думал, там плескалось немного воды, и я выпил ее всю, не спуская глаз с кромки ложбины. Приближался вечер. В округе могли бродить другие группы индейцев. Я еще раз заглянул в ложбину. Раненый оставался лежать, хотя и пытался приподняться. Я заметил большой камень у него под шеей, о который он наверное стукнулся головой, когда падал. Внимательно оглядевшись, я спустился в мелкий овражек, проложенный сточной водой с холма, и пошел по нему. И тут обнаружил, что хромаю. Бедро и нога болели, и когда я взглянул на них, то увидел, что индейская пуля попала в оружейный пояс на бедре, воспламенила два патрона, и осколки впились в ногу. Это была простая царапина, но крови пролилось немало. Кроме того, ее удар был достаточно чувствительным, похоже, у меня там неплохой синяк. Тени постепенно крались от скал в пустыню, и вдруг стало темно и холодно. Неожиданно раздался голос: - Если хочешь выжить в этих краях, сними шпоры. Это был Испанец Мэрфи. Они с Роккой и Джоном Джей Бэттлсом появились сзади из-за кустов. Тэйлора убили. Мэрфи потерял в перестрелке мочку уха, а Рокку пару раз оцарапало пулями. - Скольких ты уложил? - спросил Бэттлс. - Четверых, - сказал я, зная, что это было больше, чем какой-нибудь ветеран столкновений с апачами убил за всю свою жизнь. - Точнее троих и одного тяжело ранил, - поправился я и добавил: - Билли застрелили. - Нам лучше убираться отсюда, - предложил Испанец и мы цепочкой двинулись к лошадям. Их осталось всего две, поэтому мы решили ехать в седле по очереди. Испанец был с меня ростом, но на двадцать фунтов легче, чем мои сто девяносто. Он любил читать и всегда читал все, что попадется под руку - книги, газеты и даже этикетки на консервных банках. Мы тронулись в путь. Через некоторое время я забрался на коня Тампико Рокки, а он пошел пешком. К рассвету обе лошади устали, да и мы тоже, однако позади осталось шестнадцать миль, а перед нами на равнине показалась дилижансная станция. Мы были от нее в нескольких сотнях ярдов, когда из двери вышел человек с винтовкой в руках, и мы были уверены, что за окном стоит еще один, судя по тому, как первый старательно держался от него подальше. Когда мы подошли к двору, он посмотрел на Мэрфи, потом оглядел нас и сказал: - Привет, Испанец. Что случилось? Апачи? - У вас есть пара лошадей? - спросил я. - Мы можем купить или нанять на время. - Заходите. Внутри было прохладно. Я упал на первый попавшийся стул и положил винчестер на стол. Второй человек, наблюдавший из окна, оставил свой пост и с винтовкой вернулся на кухню, где принялся греметь кастрюлями и сковородками. Первый подошел к столу с деревянным ведром и бурдюком. - На вашем месте я бы вначале пил понемногу. - Мы так и сделали. Управляющий станцией облокотился о стойку бара. - Тыщу лет тебя не видел, Испанец. Я уж думал, что тебя давно повесили. - Еще успеют, - сказал Джон Джей Бэттлс. Развалившись на стуле, время от времени отхлебывая воду из ведра, я почувствовал, что прихожу в норму. Испанец откинулся на спинку стула, понес к губам кружку и посмотрел на управляющего станцией. - Кейс, сколько ты работаешь? - Года два, может, два с половиной. Жена от меня ушла. Сказала, что Запад не место для женщины. Вернулась к родственникам в Бостон. Я ей иногда посылаю деньги. Боюсь, что иначе она может вернуться. - А я так и не женился, - сказал Испанец. Он взглянул на меня. - А ты, Телль? Пару секунд я в замешательстве не знал, что ответить. Подумал об Энджи, о том, как я видел ее в последний раз и первый - высоко в горах Колорадо. - Моя жена умерла, - сказал я ему. - Она была прекрасной девушкой... чудесной. - Плохо, - сказал Испанец. - А ты, Рокка? - Нет, сеньор, я не женат. Была у меня девчонка... но это было давно и далеко отсюда, amigos. У ее отца было много коров и много лошадей... а у меня - ничего. К тому же я полукровка, - добавил он. - Моя мать - апачи. Я глядел в пол, следя за разбегающимися трещинками часто оттираемых от грязи досок. Тело постепенно впитывало потерянную влагу, захотелось спать. Мне нравилось сидеть в этой спокойной комнате, где солнце через дверь нарисовало на полу желтый квадрат, и даже жужжание мух казалось приятным - я остался жив. На руках до сих пор багровела кровь апачей. У меня не было возможности отмыть ее, но я скоро отмою... скоро. Комната была такой же, как сотни ей подобных, отличаясь только полом. В большинстве домов пол был земляной. Здесь стояло несколько грубо сколоченных столов, несколько стульев и лавок. Потолок был низким, стены глинобитные, крыша сделана из жердей, замазанных глиной. С кухни донесся запах бекона и кофе. Испанец Мэрфи заворочался на стуле. - Телль, из нас получится неплохая команда, почему бы нам не держаться вместе? Из кухни вышел повар с тарелками и сковородкой, полной бекона. Он расставил тарелки и разложил мясо, потом ушел и вернулся с кофейником и тарелкой кукурузных лепешек. Еще одно путешествие на кухню - и он принес объемистую миску frijoles - больших мексиканских черных бобов - и черствый яблочный пирог, порезанный на четыре части. - Нам нужна пара лошадей, - сказал я, оглядываясь на Кейса. - Вы их получите, - ответил Кейс. - Думаю, боссам понравится, что я перевел их в более безопасное место. Мы в любой момент ожидаем нападения индейцев. Он указал на бекон. - За это можете поблагодарить Пита Китчена. Он у себя выращивает свиней, называет их индейскими подушками для булавок - их иногда так утыкают стрелами, что они становятся похожими на дикобразов. Джон Джей Бэттлс, плотный, крепкий парень, взглянул на меня. - Сакетт... Знакомое имя. - Так ведь мы познакомились, вот оно и знакомое, - согласился я. У меня не было желания рассказывать ему, кто я такой. Как только он узнает, тут же вспомнит бой в округе Моголлон-каунти и смерть Энджи, а мне хотелось забыть об этом. - Я все же думаю, что из нас получится хорошая команда, - сказал Испанец. - Которую повесят рядышком на одном дереве, - ухмыльнулся Джон Джей Бэттлс. - Вы же слышали, что сказал Кейс. - Я все равно никуда не собирался, - произнес Рокка. - Позже, - сказал я. - Соберемся попозже. Мне надо кое-куда съездить. Все посмотрели на меня. - Говорят, моего племянника похитили индейцы. Я еду в Сьерра-Мадре выручать его. Они подумали, что я сошел с ума, да и я тоже так считал. Первым заговорил Рокка. - Один? Сеньор, этого не сможет сделать целая армия. Это же убежище апачей, где не смеет появиться ни один белый. - Мне надо, - сказал я. - Сумасшедший, у тебя крыша поехала, - внес свое слово Кейс. - Он еще маленький, - ответил я, - и наверное чувствует себя таким одиноким. По-моему, он ждет, что кто-нибудь приедет и спасет его. Глава вторая Лаура Сакетт была притягивающей взгляды, привлекательной, хрупкой блондинкой. Среди темноволосых, темпераментных красавиц испанского происхождения она казалась ослепительно бледным, изысканным цветком-недотрогой, растущем в одиночестве и спокойствии. Для молодых армейских офицеров, расквартированных в Тусоне и поблизости от него, Лаура Сакетт была несказанно очаровательной, и восхищение ею не сдерживалось тем фактом, что она была замужем. Ее мужем был Оррин Сакетт - конгрессмен Соединенных Штатов, живший в Вашингтоне. Ходили слухи, что они расстались. Однако никто в городе не знал настоящего положения дел, а Лаура об этом не распространялась, пропуская мимо ушей прозрачные намеки и вопросы. Поведение ее было безупречным, манеры светскими, голос тихим и приятным. Более проницательные мужчины замечали, что ее рот временами был крепко сжат, в глазах ощущалась неженская твердость, но обычно эти детали скрывала спокойная, мягкая улыбка. В Тусоне никто никогда не знал Джонатана Приттса, отца Лауры, и никто не был в окрестностях Моры, когда там разгорелась война за землю. Джонатан Приттс умер. Он был ограниченным, спесивым и вспыльчивым человеком, но единственная дочь его боготворила, а с его смертью ее ненависть к Сакеттам стала яростным, обжигающим стремлением к уничтожению. Она была свидетельницей того, как ее отца изгнали из Моры, его мечты о земельной империи были разбиты вдребезги, наемные ганмены-убийцы застрелены или посажены в тюрьму. Поскольку Приттс был тщеславным, мелочным и самовлюбленным человеком, он с раннего возраста внушил дочери, что обладает всеми качествами, которые он себе приписывал, и для нее все остальные мужчины стали лишь тенью ее отца. До того, как приехать на Запад, они жили в светской нищете. Планы Приттса разбогатеть проваливались один за другим, и с каждой неудачей его затаенная злоба и горечь росли. Он был уверен, что ошибки происходят не по его вине, а из-за зависти и ненависти окружающих. Лаура Приттс вышла замуж за Оррина Сакетта с одной мыслью - помочь аферам отца. Оррин - крупный, симпатичный, добродушный парень, недавно приехавший с теннессийских холмов, ни разу в жизни не видел такую девушку, как Лаура. Она показалась ему воплощением мечты. Его брат Тайрел сразу же раскусил Лауру и ее отца, но Оррин и слушать его не хотел. Он видел то, что хотел видеть - светскую леди, почти принцессу, грациозную, утонченную, очаровательную девушку с характером. Но в конце концов он убедился, что брат прав, и оставил ее. Теперь Лаура Приттс Сакетт возвращалась домой ни с чем, у нее не было ни планов, ни надежд - только желание уничтожить тех, кто уничтожил ее отца. И ей сказочно повезло. На первой же остановке дилижанса, который направлялся из Юмы в Тусон, она услышала разговор возницы с управляющим станцией. - Я встретил его в Юме, - говорил возница, - его нельзя не узнать. Эти Сакетты все похожи один на другого. - Сакетт? Ганфайтер? - Они все отлично управляются с револьверами. А это Телль Сакетт. Он был в Калифорнии. Идея родилась у нее той же ночью. Она пыталась придумать, как навредить Сакеттам, чтобы расквитаться с ними. И вот ей на пути встретился Телль Сакетт, старший брат, которого она никогда не видела. Вряд ли он знал о ее осложнениях с Оррином. Сакетты почти не писали писем, а из рассказов Оррина она поняла, что тот много лет не видел брата. Конечно, они могли встретиться с тех пор, как она уехала, но она решила рискнуть. Способ отомстить также подсказал ей подслушанный разговор. Она не раз слышала подобные разговоры, но не думала, что они могут оказаться полезными. Мужчины говорили об апачах, о детях, которые они недавно украли и возможно убили. - Двое из них - сыновья Дэна Крида. Не знаю, кто третий. Молодой армейский лейтенант, ехавший на дилижансе, предпринимал робкие попытки заговорить с Лаурой, которые она твердо пресекала. Когда он в очередной раз обратился к ней, Лаура его удивила, повернувшись к нему с легкой улыбкой на губах. - Это правда, лейтенант, что апачи поблизости? Расскажите мне о них. Лейтенант Джек Дэвис охотно наклонился вперед к спутнице, сидевшей перед ним. Он был очень молод, и Лаура Сакетт казалась ему очаровательной молодой женщиной. Правда, сам он участвовал лишь в двух разведывательных экспедициях на территорию апачей, но вместе с ним служили взрослые и более опытные офицеры, которые с удовольствием рассказывали о своих приключениях, а он хорошо умел слушать. - Да, здесь есть апачи, - сказал он, - и мы можем в любой момент столкнуться с ними, но все наши спутники отлично вооружены и не раз оказывались в подобных переделках. Вам не стоит беспокоиться. - Я не беспокоюсь, лейтенант, мне просто интересно. А правда, что после нападений они отступают в Мексику, в горы Сьерра-Мадре? - К сожалению, да. А мексиканцы нам не помогают. Они отказываются пропускать наши войска через границу во время преследования индейцев, хотя, по-моему, есть кое-какие признаки, что наши правительства объединят усилия в борьбе с апачами. - Значит, если кто-нибудь попал к ним в плен, и его перевезли через границу, шансов спасти его мало? - Почти никаких. Несколько раз мы договаривались об обмене пленными. Некоторым частным лицам удавалось обменять пленника на товары или лошадей, но если апачей преследуют, они обычно убивают всех захваченных. Лаура Приттс Сакетт задумалась и на следующей остановке написала письмо Уильяму Теллю Сакетту. Если она рассчитала правильно, он немедленно приедет в Тусон и тут же отправится в горы Сьерра-Мадре. Остальное сделают апачи. Если же это им не удастся, можно придумать кое-что еще... и свалить вину на индейцев. Она умело расспрашивала лейтенанта, а попутчики часто дополняли его рассказы своими комментариями. К тому времени, как дилижанс прибыл в Тусон, Лаура узнала достаточно много о набегах апачей на аризонские поселения и о всех случаях, когда они убивали или похищали детей, начиная с резьбы в Оутмен и кончая последним нападением. - Допустим один человек или несколько - не солдаты - поедут в Сьерра-Мадре? - спросила она лейтенанта Дэвиса. - Они никогда не вернутся живыми, - уверенно ответил лейтенант. - У них не будет ни малейшего шанса. Один из пассажиров, суровый мужчина с твердым лицом, в грубой одежде, обычной для пограничных районов, бросил на него взгляд. - Все зависит от человека, - сказал он, но если кто и слышал его замечание, то не обратил внимания. Этой ночью, сидя перед зеркалом, Лаура Сакетт поняла, что ее план сработает. Заманить в западню любимого братца Оррина означало почти то же самое, что убить его самого или Тайрела, кого она обвиняла во всех своих бедах. Она желала только одного: увидеть их лица, когда до них дойдет, как ловко надули Телля. Когда человек на дилижансной станции в Юме сказал, что меня ждет письмо, я подумал, что он наверняка ошибся. Да я за всю жизнь получил не больше трех-четырех писем, к тому же никто не знал, что я в Юме. Все наши родственники едва умели писать. Оррин с Тайрелом выучились письму, но для меня это была чертовски сложная штука и относился я к ней с опаской. И мы никогда не писали друг другу письма, если только не хотели сообщить что-то очень важное. Однако письмо действительно было адресовано мне, Уильяму Теллю Сакетту. Дорогой Телль! Нашего с Оррином сына похитили апачи. Оррин сейчас в Вашингтоне. Тайрел болен. Вы можете мне помочь? Лаура Сакетт Значит, у Оррина есть сын! А мне так никто и не соизволил сказать, хотя, если учесть, что я бродяжничал, переезжая из города в город, это не удивительно. Если уж на то пошло, мне совсем не обязательно об этом знать. Никто из родственников не знал, где я, но теперь об этом поздно говорить. Когда я попал в беду и мне понадобилась помощь, все, кто мог, примчались на выручку, и если мальчишку Оррина украли индейцы, мне надо действовать быстро, пока его не убили... если уже не убили. Никто не знает, что могут сделать апачи. Они могут убить ребенка сразу, а могут, если он им понравится, воспитать его, как одного из своих сыновей, с такой же любовью и заботой. Все зависело, сколько ребенку лет, как он себя ведет и как быстро индейцам надо убираться обратно. Я знал, что апачи уважают храбрость. Им не нужны слабые и трусливые, а к тем, кто просит пощадить их, они не испытывают ничего, кроме презрения. Апачи уважают те качества характера, которые требуются им самим в повседневной жизни. Смелость, сила духа, выносливость и умение охотиться и скрываться от охотников - самые ценимые ими достоинства. Тусон тихо лежал под жарким полуденным солнцем, когда мы пропылили по главной городской дороге, рыская глазами по сторонам в поисках салуна или кафе, где можно было бы найти тень, промочить горло и услышать последние слухи, до которых охочи все бродяги. Мы въехали в город с осторожностью, потому что у каждого из нас было немало врагов. Мы въехали, отстегнув ремешки с револьверов, готовые удирать или драться - как повезет, но улица была пустынной, изнывающей от зноя. Температура была не меньше сорока в тени. - Все, что нужно этому городишке, - сказал Джон Джей Бэттлс, - это побольше воды и людей классом повыше. - Это и в аду нужно, - ответил Испанец. - Давайте лучше найдем тень. Мы были тертыми и одинокими парнями, путешествовавшими по нехоженным и безлюдным тропам. Мы ничего не знали друг о друге, пока не встретились в Юме, и даже теперь знали лишь немногим больше. Но мы вместе испытывали голод и жажду, дрались с индейцами и глотали дорожную пыль, поэтому теперь мы стали друг другу братьями. У нас в жизни были свои горести, и свои битвы, были и сожаления, о которых мы никому не говорили и не любили вспоминать. Нам не с кем было делить наши переживания, поэтому мы носили их в себе, но при этом наши лица были безмятежными. Люди, которым не с кем поделиться, умеют хорошо скрывать свои чувства. Мы часто шутили над теми вещами, к которым на самом деле относились очень серьезно. Мы были сентиментальными, но это было нашей тайной, потому что недруг, который догадывается о твоих чувствах, имеет над тобой преимущество. Ведь выигрыш в покер зависит не только от пришедших карт, но и от умения блефовать. Хотя мы и прошлись насчет Тусона, мы любили этот город, и были рады, что добрались до него. Я был всего лишь простым парнем с теннессийских холмов, который жил так, как привык жить. Ма была необразованной женщиной, но у нее были свои принципы и нерушимые понятия о честности и справедливости, а когда дело касалось вопросов чести, и Па, и она не знали компромиссов. Па держался тех же принципов, что и Ма, но он научил нас и другим вещам: как защищать справедливость и не уступать никому, даже когда дело доходило до драки. Он учил нас драться, выживать и ориентироваться в диких местах и играть в карты лучше, чем профессиональные игроки, хотя сам он не любил играть. - С волками жить - по волчьи выть, - поговаривал он и показывал нам, как передергивают и крапят карты, как используют разные мошеннические приемы. В Тусоне мы разделились. У Рокки в мексиканском квартале жили друзья, и Испанец Мэрфи направился с ним. У Джона Джей Бэттлса, как и у меня, были свои планы. Выбора у меня не было, времени тоже - я должен сделать все, что могу, чтобы спасти сына Оррина. Почищусь, перекушу и найду Лауру Сакетт. Я с ней не встречался и не знал, какая она из себя, но любая женщина, понравившаяся Оррину, понравится и мне. Наши с братьями дороги давно разошлись, поэтому я почти ничего не знал о их делах. Знал только, что Тайрел женился на девушке-испанке древнего рода и что у него все хорошо. Знал, что Оррин выставил свою кандидатуру на выборах и выиграл, и хотя мне рассказывали, что он женился, остальные детали были я не знал и понятия не имел, почему она оказалась в Тусоне, а он в Вашингтоне. Это были их семейные дела, я не любитель задавать лишние вопросы. Если захотят - расскажут, у меня и своих проблем хватало. Ресторан 'Мухобойка' представлял собой длинный узкий зал с белым потолком и полом из утрамбованной глины. Здесь было несколько окон, с дюжину столов, сбитых из сосновых досок, и достаточное количество стульев и лавок, ни один и ни одна из которых не стояли на полу твердо, всеми четырьмя ножками. Тем не менее готовили здесь вкусно, а после зноя пустыни приятно было оказаться в тихом, прохладном помещении. Когда я, пригнув голову, вошел в низкую дверь и выпрямился, у меня заняло несколько секунд, чтобы присмотреться к полутемному залу после ослепляющего солнца улицы. За одним столиком сидели три молодых армейских офицера, за другим - двое мужчин постарше с женами. Рядом разместились Джон Титус и Бэшфорд - два уважаемых в городе человека. За столиком в углу около окна, прислонив к нему зонтик от солнца, сидела красивая молодая блондинка. Когда я вошел, она быстро и удивленно взглянула на меня, затем отвернулась. Похоже, я был здесь самым плохо одетым и самым здоровенным посетителем. На стоптанных сапогах звенели большие калифорнийские шпоры. На изношенных джинсах темнело пятно крови. Я, правда, побрился, но длинные, отросшие лохмы не делали меня красивее. И, конечно же, на поясе висел шестизарядник в кобуре и нож, а в руке я держал винчестер. Миссис Уоллен, хозяйка ресторана, помнила меня. - Как поживаете, мистер Сакетт? - спросила она. - Вы только что приехали? - Четверо из нас приехали, - сухо ответил я, - а двоим не удалось. На меня оглянулся Титус. - Апачи? - Ага. Человек пятнадцать-двадцать. - Уложили кого-нибудь? - Некоторых, - сказал я и уселся за столик у стены, где я мог видеть дверь и прислонить винтовку. - Если вы убили пару индейцев, - сказал один из офицеров, - вам повезло. - Мне повезло, - согласился я. Миссис Уоллен, которая, как и любая женщина на Западе, знала, что нужно голодному мужчине, уже поставила на стол кофейник и чашку. Затем принесла кусок бекона и перец с бобами - обычную еду для тех мест. Я с удовольствием ел, и постепенно напряжение спадало. Человек в бегах или в драке постоянно находится на взводе, он всегда напряжен, как струна. В ресторане царила приятная атмосфера, и хотя я не любитель вступать в разговоры, мне нравится быть среди людей. У нас в семье самым общительным был Оррин. Он легко заводил разговор, умел и говорить, и слушать. Он хорошо играл на гитаре, а пел, как настоящий валлиец. Если Оррин войдет в комнату, переполненную людьми, то через десять минут подружится со всеми. А я был спокойным парнем и достаточно дружелюбным, хотя знакомится не умею. Таким уж я уродился и не жалею об этом. Мне нравится сидеть особняком и слушать разговоры, нравится пить кофе и размышлять. Когда у Оррина намечаются неприятности, он вначале попробует уговорить противника на мировую, хотя дерется в любой схватке любым оружием, если тот его не послушает. Тайрел - тот покруче. Он хороший парень, но не любит, когда на него давят или наезжают. Не уступит никому ни дюйма. Если придешь к Тайрелу в поисках неприятностей, получишь сполна. Я же не был ни болтуном, ни смутьяном. Если кто-то хотел меня разозлить, ему нужно было постараться, но тогда уж я отвечал в полную силу. В свое время я заарканил много полудиких лонгхорнов и отловил немало мустангов. Когда разговор заходит о скорости стрельбы, мы с Тайрелом никак не могли решить, кто из нас лучший. Стрелять мы научились, когда еще под стол пешком ходили. Сидя в тихом зале ресторана, чувствуя, как расслабляются мышцы и исчезает усталость, я прислушивался к разговорам за соседними столиками и думал, будет ли у меня когда-нибудь собственный дом. В последнее время я уже почти перестал в это верить. Мой дом был там, где я вешал свою шляпу, а остальные посетители - жители Тусона просто вышли поужинать воскресным вечером. Дома в холмах мы по воскресеньям одевались в выходную одежду и ехали в церковь. В те дни все любили эти сборища. Мы слушали, как проповедник распространяется о наших грехах, некоторые даже вроде как гордились, что сумели так много нагрешить, но стыдливо опускали глаза, слушая принародную выволочку, а некоторые удивлялись, что вообще успели набрать провинностей перед Богом, потому что работы было столько, что на грехи времени не оставалось. Мы старательно, хотя иногда не в тон, хором пели гимны, а после службы садились под деревья с корзинками для ланчей, а женщины начинали меняться едой. Эмми Татум лучше всех в округе мариновала арбузы, а сидр старой Джинни Блэнд, был такой шипучий, что вышибал слезу. Это было давно и далеко отсюда, но иногда я закрывал глаза и слышал, как поют 'На грозных берегах Иордана' или 'Скала времен' или тот гимн о церкви в диких лесах. Одежду все шили дома. Мне было лет шестнадцать, когда я в первый раз увидел купленные в магазине брюки и сапоги. Свои мы тачали сами из выделанной кожи. Один из офицеров подошел к моему столику. - Не возражаете, если я присяду? - Пожалуйста, - сказал я. - Меня зовут Сакетт. Уильям Телль Сакетт. Он протянул руку. - Капитан Левистон. Вы упомянули стычку с апачами. Вы разглядели кого-нибудь из них? - Ну, они были не из резервации, если вы это имели в виду. - Откуда вы знаете? Я лишь посмотрел на него. - По запаху. Прежде чем приехать в наши края, они долго путешествовали по пустыне. Их лошади, судя по навозу, щипали растения пустыни, которые они едят только тогда, когда корма больше нет. - Вы сказали, что застрелили кого-то? - Троих... Одного ранил, но не добил. Он недоумевающе взглянул на меня, и я пояснил: - Он был слишком хорошим воином, капитан. Двоих я застрелил, а одного зарезал, когда они до меня добрались. Второй дрался, как тигр. Мне показалось, что он парализован, поэтому я оставил его лежать в пустыне. - Вы были не одни? - Со мной еще трое. Наверное, они тоже подстрелили парочку индейцев. - Вы потеряли двоих? - Тейлора и Билли Хиггинса. Я даже не знаю, как звали Тейлора. А подобрать тела мы так и не смогли. Как только представилась возможность, мы сбежали. - Теперь о мертвых. Не было ли у одного из индейцев шрама на щеке? Я понимаю, что прошу слишком многого. - Нет... среди мертвых такого не было. На мертвых я шрама не заметил. Но у того, кого я оставил в живых, был. Глава третья Капитан Левистон вздохнул. - Вы можете пожалеть, что не убили его, мистер Сакетт. Это был Катенни, один из самых опасных и неуловимых апачей. - Он был очень плох, капитан, и я к тому же не люблю убивать поверженных и беззащитных воинов. Левистон улыбнулся. - Понимаю ваши чувства, но боюсь, кое-кому они не понравятся. Есть люди, которые считают, что индейцев надо уничтожить всех до единого. Сидевшая в противоположном конце комнаты блондинка явно прислушивалась к нашему разговору, хотя делала вид, что занята только едой. - Капитан, я дрался с теми индейцами, потому что они на меня напали. Я их за это не виню, поскольку это их образ жизни. Они воевали всегда, во всяком случае, так утверждают самые старые индейцы пима и папаго. Они привыкли воевать, а мы привыкли отвечать им тем же самым. Когда-то побеждаем мы, когда-то они. До мирной жизни нам еще далеко. Миссис Уоллен принесла нам с капитаном кофе, и мы несколько минут сидели, разговаривая об апачах. - Вы служили в армии, мистер Сакетт? - Да, воевал во время Гражданской войны. Участвовал в битвах при Шило и Уилдернесс... ну и еще кое-где. - Вы могли бы оказаться полезным здесь. Когда-нибудь думали опять вступить в армию? - Нет. Когда подошло время, я делал то, что обязан был делать. Теперь я воюю, только если не сумею убедить кого-нибудь оставить меня в покое. Да и с индейцами я дрался столько, что никакой армии и не снилось. - Вы случайно не родственник конгрессмена Сакетта? - Я его брат. Кстати, я приехал в Тусон поговорить с его женой. Я глянул на блондинку, которая в это время смотрела на меня. - Хочу отбить у апачей их сына. - Их сына? - озадаченно спросил Левистон, но прежде чем он успел продолжить, его прервала Лаура Сакетт. - Телль? Я Лаура Сакетт. Вы не пересядете за мой столик? Я встал. - Извините, капитан, - сказал я и, взяв чашку кофе, подошел к ее столу. - Добрый день, мэм. Может показаться странным, что я мы не знакомы, но когда вы с Оррином поженились, я был на другом конце страны. Да и вообще мало слышал о вашей жизни. - Садитесь, Телль. Нам нужно поговорить. - Она сжала мне руку и вкрадчиво посмотрела своими огромными голубыми глазами. - Давайте пока забудем о моем горе, Телль. Расскажите о себе. В конце концов, мы же родственники. Нет лучше способа разговорить мужчину, чем посадить напротив него женщину, которая внимательно его слушает, поэтому через минуту я рассказывал ей о своей жизни, в основном, об Энджи, и как я нашел ее в высоких и безлюдных горах Колорадо, и как она погибла, и как я охотился за убийцей и попал в переделку. Лаура часто одаривала меня своей приятной улыбкой. Кое-что в ее внешности мне не нравилось, но совершенных людей не бывает. У нее был маленький, крепко сжатый рот, иногда во взгляде проглядывало что-то жесткое, однако разговор с ней доставлял мне удовольствие, и я продолжал говорить. Наконец она попросила проводить ее домой, и я с удивлением обнаружил, что приближается вечер, и офицеры уже ушли. Как только мы вышли из ресторана, она рассказала мне об Орри, как она назвала мальчика. - Его похитили вместе с детьми Крида, - объяснила Лаура, - а армия ничего не может сделать. Я знаю, что если бы Оррин был здесь, он немедленно направился бы в Мексику и вернул сына, но я не могу его ждать, иначе будет слишком поздно. А потом я услышала, что вы в Юме. Вы моя единственная надежда, Телль. - Сколько мальчику? - Пять... Шестой. - Она помолчала. - Я должна предупредить вас, Телль, какое бы решение вы ни приняли, не стоит о нем распространяться. Военные не позволят вам пересечь границу ни под каким предлогом. Сейчас они ведут переговоры об объединении сил с мексиканской армией, чтобы уничтожить апачей. Индейцев хотят атаковать прямо в их убежище в Сьерра-Мадре - и это еще одна причина, по которой нам нужно торопиться. Я слышала, что если на апачей нападают, они убивают всех пленных. Я неторопливо шел рядом с ней, размышляя. Вряд ли мальчик выжил, но я не мог ей этого сказать. Как и то, что я всерьез подумывал отказаться от ее просьбы. Но мы, Сакетты, стоим друг за друга в любых обстоятельствах. Мальчик был Сакеттом и моим племянником. Я подумал о тропе в Мексику и похолодел. Каждый дюйм этой тропы предвещал несчастье, и не только от апачей. Те края засушливые, воды мало, и хотя народ относился к нам хорошо, этого нельзя было сказать о местной полиции и армии. Они открывают стрельбу по чужим просто так, для забавы. Где-то у походного костра мне рассказывали об украденных индейцами сыновьях Дэна Крида и еще одном мальчишке, но деталей я не знал, да и не важны они сейчас. Мне нужно быть осторожным. Если военные узнают, что кто-то собирается в Мексику выручать пленных у апачей, можно считать, что на этом экспедиция и закончится. Они наверняка меня остановят любым способом. Когда два правительства ведут переговоры, достаточно одного скандала, чтобы они прервались - мексиканцы, я имею в виду их армию, никогда не поверят, что я прибыл на их территорию сам по себе, особенно с моей фамилией и моей репутацией. С Лаурой я чувствовал себя смущенно. Я не умел разговаривать с женщинами и не понимал их, за исключением Энджи. А Лаура с ее кружевами, светлыми волосами, изящными кружевными перчатками без пальцев, да еще с этим зонтиком от солнца... Я простой деревенский парень, и не привык к таким штукам. - Так вы мне поможете? - Лаура остановилась у двери, и положила ладонь мне на руку. - Телль, вы моя единственная надежда. У меня здесь больше никого нет. - Сделаю все, что смогу. - Стоя с ней на крыльце, ощущая на себе взгляд больших голубых глаз, я пожалел, что не могу превратиться в троих людей, чтобы сделать еще больше. - Не забывайте, мэм, что действий апачей предугадать нельзя, особенно в отношении пленников. Не надейтесь на многое. - Он еще такой маленький. Я подумал, понимает ли она, во что меня впутывает, но тут же отогнал эту мысль. Я не имел права думать о себе. Откуда она знает, что меня ждет на тропе в Сонору? На узкой тропе, похожей на дорожку в аду, где мучительная смерть ожидает за каждым поворотом, в любой момент? Чтобы знать такие тропы, на них надо побывать. Я представил себе едва заметную ниточку тропы, вьющуюся по жаркой пустыне под медно-желтым раскаленным небом. Под ногами песок, а вокруг - множество разных кактусов и колючий кустарник, под которым прячутся гремучие змеи, ящерицы и всякие ядовитые твари, не говоря уж об индейцах и преступниках. Неожиданно в голову пришла мысль. - А почему Оррин так далеко отпустил вас с сыном? Лаура печально улыбнулась. - У меня в Калифорнии умер отец, Телль, мне пришлось ехать на похороны. Больше у него никого не было. Когда я узнала, что с детьми путешествовать опасно, я оставила Орри здесь... Думала, что в Тусоне он будет в безопасности. В общем-то это имело смысл. И все же многое меня беспокоило, но не в моих привычках раздумывать над деталями. Если дело срочное, за него надо приниматься немедленно. Имея описание мальчика и его одежды, я решил, что нужно собираться в дорогу. Лаура стояла у двери, ее белое платье выделялось на фоне глинобитной стены, как лучик света. Уходя, я оглянулся - она смотрела мне вслед. Меня тревожило, что все это свалилось на мою голову слишком неожиданно, у меня не было времени обдумать предстоящее путешествие. На тропе, где вокруг будут шнырять индейцы, мне будет не до этого. Тем не менее кое над чем поразмышлять стоит. Хуже всего было то, что у меня оставалось мало денег. Что бы ты ни собирался предпринять, за это нужно платить. Мне же придется потратить не только деньги, но и пролить пот, а может и кровь. У меня в кармане лежало двести долларов, их я копил много месяцев. Седло и коня я потерял в схватке с апачами. Лошадей, на которых мы приехали в Тусон, придется отдать, мы позаимствовали их на время. Поэтому мне нужна лошадь и снаряжение, не помешает и вьючная лошадь, если у меня хватит наличных. Я хотел купить хорошее подержанное седло, и на это была причина. У меня и в мыслях не было появляться на земле апачей на жутко скрипящем новом седле. Вообще-то любое седло скрипит, и звук этот довольно приятный, но когда рядом апачи, лучше ехать в полной тишине и даже не дышать. Мне понадобится не только седло, но и пара седельных сумок, фляжка, пончо, одеяло, запасной оружейный пояс и немного еды. Придется жить на подножном корме, который я смогу раздобыть без выстрелов. Как только пересеку границу, двигаться нужно беззвучно, как призрак. Когда я вошел в салун 'Кварцевая скала', Тампико Рокка был там. Я подошел к его столику и сел. Он наклонился ко мне. - Джон Джей уезжает сегодня вечером. По-моему, у него неприятности. - Какие? - В Техасе у него были проблемы. Бэттлс их решил и остался в живых. Два брата убитого с друзьями приехали в Тусон. Бэттлс сказал, что не хочет больше стрельбы. - У него нет денег, верно? - Я засунул руку в карман. - Мне надо покупать снаряжение для Мексики, но я могу дать ему долларов двадцать. Рокка покачал головой. - Это не то, что я хотел сказать, amigo. Он встретит нас на выезде из города. Он велел мне передать тебе, чтобы ты не вздумал ехать в одиночку. Мы едем с тобой, приятель. - Послушай, это моя проблема, а вам, ребята, вовсе не обязательно ехать. Там будет нелегко. Тампико рассмеялся. - Приятель, ты говоришь с Роккой, а не с безусым юнцом. Я - Рокка, наполовину апачи, знаю все их уловки, потому что жил с ними. Знаю, куда они ездят. Знаю, как живут. Я тебе понадоблюсь, дружище. Ну, я просто остался сидеть, не зная, что ему ответить. Я и без того неразговорчивый, а в такие моменты и вовсе не могу подобрать слова. Поэтому я просто посмотрел на него, а Рокка усмехнулся и заказал еще пива. Салун наполнялся посетителями, и все они были лихими парнями. Никто и не говорил, что в 'Кварцевой скале' собираются аристократы. Господа ходили в салун напротив, в 'Конгресс Холл'. А здесь был народ попроще. Сюда заходили выпить и перекинуться в картишки крепкие и крутые, много повидавшие и много пережившие ребята, а если в 'Кварцевую скалу' входил человек с шестизарядником и охотничьим ножом, он носил его не для показухи, а для дела. В общем, это было то еще место, во всяком случае, когда хозяином был Фостер. Мы допивали по второму стакану пива, когда в салун вошли четверо. Рокка спокойно выпрямился и отодвинул стул, чтобы крышка столика не помешала выхватить револьвер. Похоже, что-то намечалось, а у меня не было настроения встревать во всяческие переделки. Судя по виду, они только что приехали в город и были тертыми парнями, похожими на голодных волков. Все четверо навалились животами на стойку и заказали выпивку, а когда получили ее, повернулись лицом к залу и стали рассматривать посетителей. - Это те, кто ищет Джона Джей, amigo. По-моему, им известно, что я его друг. Все четверо направились к нам и каждый в салуне почувствовал запах опасности, который они несли. Они подошли к нашему столику и встали напротив. Все были вооружены и носили револьверы так, как носят их люди, не раз бывавшие в перестрелках. Я поудобнее поставил ногу. Вторая как лежала на краю свободного стула, так и осталась лежать. - Эй, ты! - Мужик с пышными усами ткнул пальцем в Рокку. - Ты, мексикашка. Говорят ты друг парня по имени Бэттлс. Рокка был похож на свернувшуюся для броска гремучку. Он глянул на них и улыбнулся. Ни один мексиканец не любит, чтобы его называли мексикашкой. Меня много раз называли гринго, и я от этого не умер, других же такое обращение бесило. Рокки тоже. Я его не винил. Очень легко говорить, что неприятностей можно избежать, но эти четверо сами нарывались на неприятности, и отступать не желали. - Да, сеньор, - мягко ответил Рокка, - я имею честь быть другом Джона Джей Бэттлса. - Тогда, мексикашка, мы просто убьем тебя, поскольку его здесь нет. Я посмотрел на этого человека и сказал: - Я тоже его друг. Замечание мое прозвучало как бы между прочим, словно я ничего такого сказать не хотел, но они все поняли и повернулись ко мне, а я, простой с виду парень в поношенной замшевой рубашке и побитой непогодой шляпе, остался спокойно сидеть. - Ты тоже хочешь получить? - снова заговорил человек с пышными усами. - В Техасе, - начал я, - можно проехать много длинных миль и не увидеть ничего, кроме травы и неба. Там текут ручьи, поэтому можно выращивать скот. Здесь, в Аризоне, есть прекрасные леса и великолепные луга со студеными горными ручьями... - Ты что мелешь? - спросили усы. - Ты что, спятил? - Просто задумался о том, каким надо быть дураком, чтобы бросить такие места и приехать черт знает куда, чтобы доказать, какой ты крутой. То есть, я хочу сказать, что у вас, ребята, есть выбор. Можете вернуться к стойке, допить виски и поехать к таким замечательным горным ручьям и лугам, где растет высокая трава. - Или?.. - Или останетесь здесь и завтра будете подпирать траву из-под земли. Все четверо уставились на меня, пытаясь отгадать, то ли я простой болтун, то ли действительно крутой. Я парень терпеливый и не против того, чтобы дать человеку возможность отступить. Если бы они разговаривали с Тайрелом, их бы уже тащили на кладбище. Подвыпившие люди часто треплят языком, сами не зная что, и вдруг понимают, что попали в беду, жалея о сказанном. Я давал им шанс избежать драки. Они им не воспользовались. Высокий парень с моржовыми усами поглядел на меня и сказал: - Я Арч Хэдден, - словно думал, что я сожмусь от испуга. - Рад с вами познакомиться, мистер Хэдден, - мягко произнес я. - Придется запомнить имя, потому что я сам напишу его на могильном кресте. Он вспыхнул от злости, но в то же время было заметно, что спеси у него поубавилось. Он пришел, чтобы завязать драку, а мои разговоры его немного охладили. Ко всему прочему, я не слышал о нем, да и вообще не придавал значения никакой репутации ганфайтера. Рокка не вмешивался в разговор, он спокойно сидел, но я не зря прошел с ним по тропе от Юмы и знал, что с ним лучше не связываться. Арч Хэдден тем временем опять попытался завестись. - Я пришел, чтобы пристрелить этого мексикашку, и я это сделаю. Рокка поднялся одним плавным, легким движением. - Тогда начнем? Человек с пышными усами, похоже, успел принять в городе несколько стаканчиков и не блефовал. Его рука рванулась к револьверу, а я резко вытянул ногу. Стул воткнулся ему в ноги, он упал на Хэддена, а я выстрелил в крайнего справа. Я услышал, как грохнул еще один выстрел, а затем мы с Роккой направили револьверы на Хэддена и его брата. Один из них не успел еще выпрямиться, поднимаясь с пола, второй стоял на одном колене. - Вы, ребята, сами виноваты, - сказал я. - Мы не просили вас затевать перестрелку. Теперь двое из вас мертвы. Они не до сих пор не заметили трупов, а когда увидели, внезапно протрезвели. - Арч, - сказал я, - может ты и считаешься крутым там, откуда приехал, но слишком уж далеко ты заехал. Прими мой совет и возвращайся домой. Рокка нашарил за спиной стакан с пивом и, не отводя от них взгляда, выпил его. На другом конце салуна из-за стойки вышел Фостер. - Шли бы вы лучше отсюда, пока не пожаловал шериф. Мне здесь стрельба не нужна. Она плохо сказывается на делах. - Ясное дело, - сказал я, убрал револьвер в кобуру и не торопясь, направился к двери. Тампико Рокка назвали мексикашкой, поэтому он задержался. Он осторожно поставил стакан на стол и улыбнулся. - Пусть оружие останется у вас, - сказал он, - мне хочется встретиться с вами еще раз, сеньоры. На улице мы нырнули в проулок и замерли, прислушиваясь к шагам. Ничего не услышав, отправились дальше. У корраля остановились. Рокка, облокотившись на жерди изгороди, свернул сигарету. - Спасибо, приятель, - сказал он, потом добавил: - А ты быстро стреляешь, amigo. Очень быстро. Глава четвертая На рассвете я проснулся с мрачным настроением. Виноват был обыкновенный приступ хандры. Вчерашняя перестрелка была достаточно неприятным делом, хотя я не слишком жалею тех, кто сам нарывается на неприятности. Когда человек носит кобуру с револьвером, он должен отдавать отчет своим действиям и словам, потому что мало кому нравится, когда на тебя наезжают. Меня беспокоил мальчик Оррина. Он был совсем еще малышом, находился в плену у апачей, если они его не убили, а ведь в нем течет кровь Сакеттов. Никто не знал лучше меня, сколько мне предстояло проехать и как предстоит жить следующий месяц или больше. Края там были дикие, нехоженные и незаселенные, еды взять было неоткуда, воды, пригодной для питья, почти не было. С Тампико Рокка мне будет легче. Правда, двое не могут передвигаться так же незаметно, как один, но Рокка - это исключение. И одновременно мне будет тяжелее, потому что если с ним что-нибудь случится, винить я буду только себя. Прежде всего мне нужно было купить лошадь, но обегав весь город, я не нашел ни одной, которую согласились бы продать. Везде, где я побывал, расспрашивал о седле и наконец купил изношенное испанское седло с седельным мешком и широкими шпорами, хоть и старое, но притертое и удобное. Оно стоило мне восемнадцать долларов и три доллара - тоже старые седельные сумки. Двадцать пять центов я заплатил за армейскую фляжку. Мало-помалу я набирал снаряжение и припасы, а к тому времени, как приобрел запасной оружейный пояс, уздечку и всякие мелочи, оказалось, что я истратил больше пятидесяти долларов из моих скудных запасов. А лошадь так и не достал. Бегая по Тусону, я на всякий случай высматривал Арча и Вольфа Хэдденов. Оказалось, что один из участвовавших во вчерашней перестрелке, не убит, а тяжело ранен, и по прогнозам доктора, останется жить. Другого завернули в его же одеяла и похоронили на городском кладбище. К полудню у меня было почти все необходимое, не считая коня. Я решил забежать в 'Мухобойку' перекусить, а заодно расспросить о лошади. Укрепив треугольный кусок стекла, служившего мне зеркалом, в ветках мескитового дерева, я побрился, пока Рокка спал рядом, положив голову на седло. Мы расположились неподалеку от города в скалах и зарослях мескитов. Неожиданно раздался чей-то голос, распевавший 'Только не хороните меня в просторах прерий', Рокка сдвинув шляпу с глаз, усмехнулся: - Не стреляй, это Джон Джей. И правда - из кустов выбрался Бэттлс и осмотрел нас с Роккой. Пришлось рассказать ему о предстоящем путешествии. - Где Испанец? - требовательно спросил он, и Тампико ответил. - Он нашел себе в городе девушку. Ее зовут Кончита, и если она на него рассердится, стычка с апачами покажется Испанцу райским отдыхом. Но не волнуйся, когда придет время, он оседлает коня и приедет. Когда я побрился, мы немного поговорили, потом Рокка направился в мексиканский квартал вылавливать Испанца Мэрфи, а Бэттлс, избегая лишних глаз, опять скрылся в кустах. Как-то так получилось, что мы с Роккой не сказали ему о стычке с Хэдденами. Когда я вошел в 'Мухобойку', там было много народа. Кое-кто из посетителей обернулся и проводил меня оценивающим взглядом. Не знаю, из-за вчерашней перестрелки или из-за виски, которым я сполоснул лицо после бритья. Я, в свою очередь, боялся повстречаться с шерифом, который мог приказать мне убираться из Тусона, чего мне делать пока не хотелось. Если дело касалось еды, я никогда от нее не отказывался. Кажется, мне не скоро придется лакомиться обедами, приготовленными женщиной, да и вообще горячей пищей, потому что разводить костер по дороге в Сонору и дальше, в Чихуахуа, где кишмя кишат апачи, было бы непростительной глупостью. Сидя в салуне, который нельзя было назвать элегантным, хотя выбора у меня не было, я подумал, что хоть кто-нибудь мог с уважением посмотреть на человека, который убил соперника в честной перестрелке. Ничего подобного. Здесь, в этом зале, сидели такие люди, как Уильям Оури, который сражался в Техасской войне за независимость, был техасским рейнджером и участвовал в бесчисленных схватках с индейцами и разным сбродом на границе с Мексикой. Большинство здешних посетителей, одетых в простые суконные костюмы, дрались с индейцами или воевали. И все они были порядочными горожанами - адвокатами, владельцами шахт, магазинов и тому подобное. Не успел я приняться за еду, как дверь открылась, и вошла Лаура. Она была одета в белое и выглядела изящной и хрупкой. На ней были перчатки без пальцев, которые, на мой взгляд, ничему полезному не служили, и зонтик от солнца. Она секунду постояла, привыкая к полутьме после полуденного сияния на улице, затем подошла к моему столику. Я встал и помог ей сесть. К ней повернулись головы, люди удивлялись, как такая красивая женщина могла сесть за стол к оборванцу, поскольку мало кто из них знал, что мы родственники. - Телль, - сказала она, - я слышала, вы ищите лошадь. Это правда? - Да, мэм, правда. Моего коня убили в стычке с индейцами. Мне нужно найти коня вместо него и, по крайней мере, одну вьючную лошадь. Похоже, налеты апачей сильно уменьшили поголовье, да и армия покупает много лошадей. - Почему же вы мне не сообщили? Я могу достать вам лошадей. Вообще-то у меня уже есть подходящий для вас конь. - Это было бы здорово, - признался я. - Снаряжение у меня готово. Она взяла кофе, который принесла миссис Уоллен, и сказала: - Кажется, у вас были неприятности? - Не у меня. Охотились за моим знакомым, а когда не нашли, то решили выбрать меня, то есть нас с Роккой, одним из тех, с кем я приехал в Тусон. Она больше ничего не сказала, а мне об этом говорить не хотелось. Мы немножко поболтали, а потом она объяснила, где можно посмотреть лошадей. - Тот, что я приготовила вам, - крупный вороной с белой звездочкой на бедре. Надо сказать, что единственная масть, которая мне не подходила, была черная. Мне подойдет любая лошадь, но вороная в тех местах, где мы будем проезжать, будет выделяться так же, как белая. Я предпочел бы чалую, темно-серую или пепельную. Любая масть, которая сливается с окружающей местностью, а не выделяется, как красноносый пьяница на церковном пикнике. Конечно, на местности были черные скалы, густые тени и всякое такое прочее, и вороная будет лучше, чем белая, которую на солнце видно за несколько миль. Однако времени спорить у меня не было. - Ладно, - сказал я. - Если у нас будут лошади, мы выедем завтра. Лаура поговорила о Тусоне и его неудобствах, и как ей хотелось опять оказаться в Санта-Фе... или в Вашингтоне, добавила она. - Мне нравится Вашингтон, - сказал я. Она удивилась. - Вы там были? - Да, мэм. Наша часть некоторое время стояла на Потомаке. Я много походил по Вашингтону. Это было давно, я был тогда почти мальчиком, только что вступившем в армию северян. Когда она ушла, я остался сидеть за кофе, обдумывая дорогу на юг, стараясь предвидеть сложности, которые могут возникнуть. Не по мне было бросаться в драку вслепую, к тому же многое в этом деле заставляло меня беспокоиться, но что именно, я никак не мог угадать. Подошла миссис Уоллен - Вы с миссис Сакетт родственники? - Она - жена моего брата. - Мне просто любопытно. Фамилии у вас одинаковые... - Она, чуть поколебавшись, села рядом. - Немногие женщины путешествуют в одиночку по нашим местам. - У нее в Калифорнии умер отец, - сказал я. - Он жил там один, у него никого, кроме нее, не было. Оррин - это мой брат - должен был остаться в Вашингтоне. Она молча посидела еще немного, потом встала и ушла. Я не представлял, зачем она подсела ко мне. Похоже, собиралась что-то сказать - наверное что-нибудь про военных или апачей. Вороной и на самом деле оказался хорошим - намного лучше, чем я ожидал. Если бы не белая звездочка на бедре и не один белый чулок, он был бы сплошной черной масти. Для вьючных лошадей нам приготовили двух мустангов неопределенного вида, крепких и выносливых. Они стояли в конюшне позади одного из домов, человек, ухаживавший за ними, сидел на корточках, держа во рту соломинку и наблюдая, как я осматриваю лошадей. - Что-то вы слишком привередничаете, мистер. Выбора-то у вас все равно нету. - Он выплюнул соломинку. - Хотите - берите, хотите - нет. У меня нет для вас времени. За них заплатила леди, а вам остается только оседлать и уехать. Я ему не понравился, и он мне тоже, поэтому я забрал лошадей и уехал к нашей стоянке в кустах, где меня ждал Рокка и хранилось снаряжение. Рокка раздобыл лошадь где-то в мексиканском квартале. Мы были готовы отправиться в путь. - Тебя что-нибудь здесь держит? - спросил я его. - Да вроде нет. Испанец встретит нас вместе с Джоном Джей к югу отсюда. Мы забрались в седла и поехали, нимало ни о чем не заботясь. Мили через четыре показались Испанец с Джоном Джей Бэттлсом. - Вы, ребята, зря рискуете, - сказал я. - В этой игре вы ставок не делали. - Заткнись, - сказал Испанец. - Побереги дыхание, оно тебе еще понадобится. Оставив за спиной пыль Тусона, мы двинулись на юг. Дорогой на ранчо Китчена пользовались часто, никто не проезжал его стороной. Иной может подумать, что на оживленной дороге можно ехать без опаски, но в этом уголке Аризоны никто и никогда не чувствовал себя в безопасности. Пит Китчен выставлял охрану круглосуточно, все его люди были вооружены до зубов, в любой момент ожидая нападения, поэтому через некоторое время апачи стали обходить его ранчо стороной. Много спорили о справедливости индейских войн, а по моему, несправедливы были обе стороны. Когда сюда пришли белые, очень немногие индейцы могли предъявить свои права на землю, подавляющее большинство их вело кочевой образ жизни. Они переходили с места на место, добывая себе пропитание охотой и сбором съедобных растений. Белый человек нуждался в жизненном пространстве, он нуждался в земле, где мог построить дом. Вместо того, чтобы кочевать, он поселился здесь, чтобы возделывать землю и строить дома. Одни белые хотели жить в мире с краснокожими, и некоторые краснокожие тоже, однако другим и на той, и на другой стороне мир был не нужен. Молодые воины стремились снимать скальпы и красть лошадей, чтобы стать большими людьми в племени, и оказалось, что у белых красть легче, чем у других индейцев, как они делали до этого. И когда старейшины индейцев и наиболее умные белые хотели договориться о мире, всегда находился какой-нибудь пьяный ранчеро или безрассудный воин, которым мир был ни к чему. Когда индейцы воевали, они воевали, не только с мужчинами, но и с женщинами и детьми, поэтому даже дружественные к краснокожим белые, забывали о своих симпатиях, когда, возвращаясь домой, находили свои хижины сожженными, а жен и детей убитыми. С другой стороны, белые, которые хотели завладеть индейской землей и табунами индейских лошадей, грабили, обманывали и убивали индейцев. Вина была обоюдной, но теперь апачи украли детей и увезли в Мексику, и мы ехали, чтобы освободить их. День кончался, уступая место прохладе вечера. Этой ночью мы разбили лагерь в развалинах какого-то поселка, укрываясь за глинобитными стенами, а на рассвете отправились дальше. Вторую ночь мы провели на ранчо Пита Китчена. Глава пятая Оставив ранчо, мы проехали несколько миль по главной дороге, потом свернули на восток. Вообще-то, если в пустыне сворачиваешь с наезженной тропы, нужно точно знать, куда ты едешь, ведь от этого зависит твоя жизнь. В пустыне нельзя путешествовать наобум. Каждый шаг должен быть продуман и направлен к источнику воду. Когда сходишь с нахоженной тропы, надо идти либо к воде, либо знать, где эту воду искать. Ошибка может стоить жизни. Каждый из нас побывал к югу от границы, но Тампико Рокка знал пустыню лучше. Я, наверное, знал ее ненамного хуже. Как и все, идущие по пустыне, мы зависели от источников, и какую дорогу мы бы ни выбрали, рано или поздно нам придется воспользоваться одним из них. Как и апачам. В пустыне есть источники, как известные всем, так и малоизвестные - обычно в них мало воды, и их трудно отыскать. Птицам и животным они известны, апачам, в большинстве случав, тоже. Если не знаешь, где они, надо знать, как их найти, а это знание достается потом и мучениями. Человек в дикой местности должен замечать все вокруг, он должен осматриваться и прислушиваться, все его чувства должны быть обострены. И не из-за апачей, а из-за самой пустыни. С ней нельзя бороться, к ней надо приспособиться. Пустыня - это не только жаркое солнце и песок, здесь есть и скалы. Иногда они на многие мили раскиданы по песку, иногда возвышаются величественными холмами или каменистыми гребнями, похожими на сломанные позвоночники огромных животных. Они поднимаются из песка, и песок во всю старается снова похоронить их. Во многих пустынях на юго-западе есть даже много зелени, хотя playas, или высохшие озера - чисто белого цвета. Некоторые из пустынных растений не растут до первого дождя, а после него на них вдруг появляются листья и цветы, которые быстро отцветают и дают семена, пользуясь короткой передышкой от солнца и зноя. Но большая часть зелени вовсе не означает, что недавно выпал дождь, потому что многие растения запасают влагу в мясистых стеблях и листьях; у других растений - твердые блестящие листья, которые отражают солнечный свет и не позволяют испаряться влаге. Растения и животные научились приспосабливаться к пустыне, и апачи тоже. А мы четверо в этом отношении не уступали апачам. Пустыня - враг беззаботности. Ни время, ни тропы, ни снаряжение этого не изменят. Человек должен все время оставаться настороже, выбирая наиболее легкий путь. Он должен ехать медленно, чтобы сэкономить силы и жидкость, постоянно присматриваясь к приметам, которые могут указать близость воды. Направление полета пчел или птиц, следы мелких животных, виды растений - все эти вещи следует замечать, потому что некоторые растения указывают на неглубокие грунтовые воды, а некоторые птицы и животные никогда не отходят далеко от воды. Другие пьют мало или редко, получая необходимую им жидкость от растений или животных, которыми они питаются. Мы ехали часа два после восхода, потом свернули в узкий каньон и нашли затененное место, чтобы переждать самые жаркие часы. Расседлали лошадей, подождали, пока они катались по земле, и напоили в маленьком родничке, который нам показал Рокка. После этого, выставив наблюдателя, улеглись отдохнуть. Часовой был необходим, потому что апачи - лучшие конокрады, хотя и в подметки не годятся команчам, которые могут украсть лошадь с седлом из-под всадника. Нужно было или сторожить их, или идти пешком, а в пустыне последнее означало неизбежную смерть. Въехав в каньон, мы прежде всего начали искать следы пребывания других людей. Человек, живущий в безлюдных краях быстро учится читать следы так, как другие читают газету, а часто это даже интереснее, чем газета. Он учится читать следы не только на земле, но и в воздухе, например, определять по облаку пыли, сколько человек едет в группе всадников и куда они направляются. По конскому навозу можно определить, что ела лошадь - то ли ей давали овес, то ли она питалась подножным кормом, и если так, то каким - травой прерий или растениями пустынь. К тому же все лошади оставляют разные следы: у каждой собственные отпечатки копыт - разной силы удары о землю и разные подковы - и собственный аллюр. Мы обнаружили, что в каньоне никого не было по меньшей мере несколько недель. Мы знали, что в Соноре в июне, июле и августе идут дожди - неожиданные ливни, которые начинаются так же внезапно, как и кончаются, однако они прибивают пыль и наполняют природные каменные резервуары в скалах, особенно часто встречающиеся в хребтах. Это естественные углубления в камне, на протяжении многих веков углубленные и расширенные накапливающейся дождевой водой. После сильного дождя вода сохраняется там на протяжении нескольких недель и даже месяцев. Дождь прошел недавно, поэтому и в источниках и резервуарах должна быть вода. Незадолго до захода, отдохнувшие после сна, мы снова оседлали лошадей. На этот раз впереди ехал я. Кругом стояли заросли кактусов чолья и окотильо, и мы ехали, как можно чаще используя это укрытие. Тропа, по которой мы продвигались вперед, была древней, в наши дни ею пользовались редко, тем не менее время от времени мы останавливались в зарослях кустов или кактусов, где наши силуэты скрывала местность, и подолгу стояли, изучая окрестности и прислушиваясь. Кто-то может подумать, что на такой открытой земле, где негде спрятаться, белый человек может не беспокоиться, однако, хорошо зная апачей, мы понимали, что в нескольких ярдах может прятаться двадцать индейцев и никто их не заметит. Мы не спешили, щадя коней. Апачи, которые часто загоняли своих лошадей, особенно когда спешили, могут проскакать за день шестьдесят-семьдесят миль, пешком они проходят тридцать пять-сорок миль. Примерно столько же мы делали верхом. Приблизительно через час после захода мы въехали в небольшую ложбину, заросшую мескитовым кустарником, развели крохотный костер из сухих веток и сварили кофе. Огонь костра хорошо укрывали кусты, и мы с удовольствие выпили по кружке. - Ну, и что ты думаешь? - вдруг спросил Рокка. - Всадник один? - Ага, - сказал я. - Мужчина небольшого роста или мальчик. - Вы о чем толкуете? - спросил Бэттлс. - Мы едем по чьим-то следам, - объяснил я ему. - Подкованная лошадь. Маленькая, но выносливая. Бежит хорошо, наверное, росла в пустыне. - Индеец на краденом коне, - быстро решил Испанец. - Ни один белый не поедет в эту глушь. Рокка с сомнением пожал плечами. - Может и так... не знаю. Эти отпечатки копыт беспокоили меня, потому что тот, кто ехал на этой лошади, вел себя осторожно, а значит, это был не индеец. Может быть индейский мальчишка? Когда в пустыне садится солнце, жара уходит вместе с ним, и на землю спускается прохлада. Подбодрившиеся лошади пошли живее, словно почувствовав свежий сосновый воздух Сьерра-Мадре. Иногда мы останавливались, чтобы вслушаться в темноту. За час до рассвета мы дали лошадям передохнуть. Рокка уселся на корточки за кустом мескита и закурил сигарету, пряча ее в кулаке. - Ты знаешь Бависпе? - Да мы выедем к ней у большой излучины, где она снова поворачивает на юг. Тампико Рокка знал эти места лучше меня. В конце концов, он же наполовину апачи и жил в Сьерра-Мадре. Бэттлс задремал, а Испанец, чтобы не мешали наши голоса, отошел подальше послушать звуки ночи. Я устал, мне было жарко и ужасно хотелось искупаться в реке, которая ждала нас впереди, но я понимал, что мне вряд ли удастся поплескаться в ней. Рокка некоторое время молчал, и я улегся на песок и уставился на звезды. Они выглядели такими одинокими там, в вышине, такими же одинокими, как мы, бродяги и перекати-поле, мужчины без дома и женщины. Если сложить все время, что мы провели под крышей, то получится не больше четырех-пяти недель. У таких, как мы, есть привычка бродяжничать в компании, их сводят лишь обстоятельства, как свели обстоятельства нас в Юме. И вот теперь три человека рисковали жизнью, чтобы помочь мне, но таковы уж люди на диком Западе, и я на их месте сделал бы то же самое. Мы отправились в путь, когда на востоке стал разгораться первый свет. Постепенно в серой пелене рассвета стали различаться отдельные кактусы, из полутьмы выступили черные, строгие скалы. Мы молча ехали цепочкой, пока над головой не пожелтело серое небо, тогда мы остановились в укромном уголке, нашли место укрыть костер и приготовили скудный завтрак. Костер мы разложили в яме под мескитовым кустом, чтобы поднимающийся дым рассеивало ветками, хотя от сухого топлива дыма почти нет. Теперь горячей пищи мы попробуем нескоро. Если не случится ничего непредвиденного, завтра мы выедем к Бависпе и когда пересечем реку, окажемся в самом сердце земли апачей. Они будут окружать нас со всех сторон. Апачи, загнанные на скудную, суровую землю ничего не выращивали, живя набегами и грабежами. Обычно думают, что индейцев погубило нашествие белых, и в этом есть правда, поскольку индеец не мог прожить так, как он привык, на отведенных ему десяти или сотне акров. Ему нужны обширные охотничьи просторы. Земля, на которой расселится десять тысяч фермеров может прокормить лишь с полусотню индейцев. Однако на самом деле поражение индейцев началось с того самого момента, когда первый из них взял в руки винтовку. Индейцев погубили торговцы, продававшие им вещи, которые они не могли делать сами. С тех пор индейцы стали зависеть от белого человека, который продавал им патроны, оружие и прочие штуки. Приятно было сидеть здесь, ощущая прохладу раннего утра, вдыхая запах костра, жарящегося бекона и хорошего кофе. Хотя мы тщательно разведали окрестности, все же мы рисковали. - Сколько лет мальчику? - вдруг спросил Испанец. - Пять, по-моему, или что-то около этого. - Ты думаешь, он еще жив, Тамп? - сказал Бэттлс. Рокка пожал плечами. - Зависит от того, сколько у него выдержки. Увидим, когда найдем следы. - А следы того странного всадника тебе попадались? - спросил Испанец. - Я приглядывался все утро. - Нет, - сказал я. - Больше я их не видел. - Что за местность дальше? - Дубы, потом сосны. Скалы, ручьи. Все, что захочешь, кроме еды. Апачи вынуждены привозить сюда припасы. Обычно ими снабжают их мексиканцы под страхом смерти. Индейцы почти очистили эту часть Соноры от мексиканцев. По крайней мере от богатых мексиканцев, а бедным разрешили остаться только при условии, что те будут снабжать индейцев едой. Я подумал о Лауре. Она была красивой женщиной и смелой, держалась с достоинством в то время, когда у нее украли сына. Однако что-то в ней меня беспокоило. Хотя мне всегда было не по себе в компании с женщиной... за исключением Энджи. И девчонок Трелони, которые жили по соседству в моих родных холмах. Мы сидели молча, слушая, как лошади общипывают ветки кустарника. Рокка курил и поглядывал на высящиеся невдалеке горы. Никто не знал, что ждет нас впереди. Даже если мы найдем мальчика живым и здоровым, нам придется опять пробираться через земли апачей и через границу. Наши шансы выжить были невелики. Я посмотрел на Рокку и сказал: - Ну что, поехали? Он затушил сигарету о песок и встал. Я еще немного продумал ситуацию. Мне вдруг захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Нам придется одолеть чертову уйму трудностей, а мне этого не очень-то хотелось. И вообще от этого дела попахивало чем-то нехорошим. Мы переправились через Бависпе и направились по едва заметной тропе, которая вела через редкий дубняк по крутому извилистому склону к сосновому лесу. Единственным звуком было пение птиц, хрипение лошадей, взбиравшихся по крутому склону и стук падающих из-под копыт камней. Мы карабкались с час, несколько раз останавливаясь, чтобы лошади передохнули. Наконец выехали на широкий, заросший соснами уступ, где стояли развалины каменных домов, построенных из хорошо пригнанных лавовых блоков. Мы насчитали с дюжину, хотя в деревьях могли стоять еще несколько. Рокка указал на вмятину в траве. - Мы все еще идем по следам. Неподалеку лежала раздавленная копытом шишка. Мы нашли и другие отпечатки. Местность была дикой и безлюдной, воды поблизости не было. Судя по растительности, мы находились на высоте более шести тысяч футов, а тропа все еще вела вверх. Она иногда шла по самому краю горы, а слева или справа зиял почти отвесный скос пропасти. Мы ехали с винтовками в руках, не опираясь на стремена, готовые в любой момент соскочить с седла. От такой езды по такой местности, когда кругом апачи, можно было поседеть. Наконец выехали к вершине горы, густо покрытой соснами. Здесь росла чахлая трава, по склону сбегала тонкая струйка талой воды. Вот и следы неизвестного всадника - очень четкие. Ее лошадка некоторое время назад стояла привязанная к ветвям дерева, пока она разведывала округу. Ее? Она? Слово пришло ко мне бессознательно, словно кто-то подсказал его. - Это женщина, Тамп. На этой лошади едет женщина или девушка. Рокк положил ладони на луку седла. - Думаю, ты прав, - сказал он. - Наверное, так оно и есть. - Женщина? - недоверчиво спросил Бэттлс. - Чего ей здесь делать? - У Дэна Крида есть жена? Или дочь? - спросил я. Рокка оглянулся. - Не знаю, Телль. Я соскочил на землю. - Сидите тихо. Я хочу поглядеть, что она искала. Сделав пару шагов, я очутился в зеленом сумраке деревьев. Еще пара шагов, и я исчез в лесу. Здесь и там мне попадались примятые листья, отпечатки сапог. Следы читались легко, но я не спешил, так как двигался зигзагом, обходя соседние деревья. Внезапно - бегущий человек не успел бы остановиться - я оказался на краю утеса. Не отвесный, но довольно крутой, по нему можно было спуститься, если найти опору для ног и висеть на руках. Либо по нему можно было съехать. До его подножия было пару тысяч футов. Внизу лежал зеленый луг - самый зеленый, который я когда-либо видел - и окруженный деревьями пруд. Это была маленькая высокогорная долина, открывавшаяся в сторону громадного каньона. Внизу горело несколько костров, виднелось с дюжину апачей. Я медленно, чтобы резкие движения не привлекли внимания, присел и начал изучать стоянку, скрываясь за зарослями мансаниты. Женщины готовили еду, дети играли. Здесь индейцы чувствовали себя в безопасности, поскольку до этого их не осмеливались преследовать через границу и тем более дальше в горы. На протяжении многих лет и даже поколений они скрывались здесь после своих набегов, после того, как уводили скот, лошадей и жен мексиканцев. Они крали припасы крестьян и привозили их сюда и в другие такие же долины... здесь должно быть много индейцев. Маленький Орри был их пленником. Сколько пройдет времени, прежде чем они поймают нас, а значит, сколько нам осталось жить? Но Орри был сыном моего родного брата, он был Сакеттом, и я был Сакеттом, мы были одной крови, и я обязан найти его. Так уж заложено в нас природой, так уж нас воспитали. Несколько минут я сидел, наблюдая за лагерем, но не пристально, потому что животные и индейцы хорошо чувствуют пристальный взгляд. Потом вернулся под деревья. - Это rancheria, стоянка, - сказал я, - но по-моему, не та, что мы ищем.