Луис Ламур Приносящие рассвет Перевод с английского А. В. Савинова ---------------------------------------------------------------- (с) А.В. Савинов, перевод Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. ---------------------------------------------------------------- Глава 1 Может помните кровавую вражду между Сакеттами и Хиггинсами? В то время, о котором я рассказываю, мы, Сакетты, только что покончили с Хиггинсами. Длинный Хиггинс был злым и подлым, к тому же он был последним из своего клана. Он затеял добыть шкуру Сакетта, прихватив с собой старую беличью винтовку. Длинный Хиггинс охотился за Оррином и был храбрым, потому что знал, что Оррин не возьмет с собой оружия на свадьбу, где гулял в тот день. Оррин и не думал о Хиггинсах, ведь на свадьбе его ждала Мэри Трипп, и он уже настроился на женитьбу, поэтому я решил, что именно мне надо встретить Длинного Хиггинса по дороге к дому, где праздновали свадьбу. Только я собрался остановить его, как между нами на своей повозке проехал преподобный Майрик, и когда пыль улеглась, Длинный Хиггинс уже стоял, расставив ноги, а на мушке у него был мой брат. Женщины завизжали, Хиггинс выстрелил, а Мэри, увидевшая его первой, оттолкнула Оррина и спасла от смерти. Но только сама пошатнулась и попала под пулю, предназначавшуюся Оррину. - Длинный! Узнав мой голос, он резко развернулся, держа винтовку у бедра и наведя ее на меня, губы его решительно сжались. Длинный Хиггинс хорошо стрелял из винтовки от бедра и стрелял быстро... может даже слишком быстро. Когда я убрал свой старый шестизарядник обратно в кобуру, Длинный Хиггинс лежал в пыли на дороге. Я направился вверх по склону к лесу и этот путь к деревьям показался мне самым длинным в жизни, если не считать одного, который я проделал много позже. Ведь на свадьбе, там внизу, мог оказаться Олли Шеддок, а я знал, что если Олли меня окликнет, мне придется обернуться, потому что в наших горах Олли был шерифом и представлял Закон, к тому же он приходился нам дальним родственником. Когда мама увидела, как я выбираюсь из леса, она сразу поняла, что что-то стряслось. Мне хватило минуты, чтобы рассказать о случившемся. Она сидела в своем старом кресле-качалке и смотрела мне в глаза. - Тай, - сказала она строгим голосом, - когда ты пристрелил Длинного Хиггинса, он стоял к тебе лицом? - Глядел прямо на меня. - Возьми серого в яблоках, - сказала мама, - он самый быстрый в наших горах. Поезжай на запад, и когда найдешь место с хорошей, жирной землей и оленями на холмах, попроси кого-нибудь написать письмо, и мы с мальчиками приедем к тебе. О западных краях ей часто рассказывал отец, который немало путешествовал и немало знал, он никогда не задерживался надолго дома, но мама все равно любила его, и мы, сыновья, тоже. У папы был язык валлийца, язык, знавший много красивых слов, папа мог рассказывать так, что перед глазами вставали далекие и богатые земли, которые только и ждали, когда туда придут люди и засеют их. Мама глянула на меня своими проницательными голубыми глазами, смотреть в них было тяжелее, чем в глаза Длинного Хиггинса с нацеленной винтовкой в руках. - Тай, смог бы ты убить Олли? Я никому такого не сказал бы, но маме выложил правду. - Мне бы этого очень не хотелось, ма, потому что мы родственники, но если надо - смог бы. Похоже, я стреляю быстрее и точнее, чем любой другой. Она вынула трубку изо рта. - Восемнадцать лет я вижу, как ты растешь, Тайрел Сакетт, двенадцать из них ты только и делаешь, что выхватываешь револьвер и упражняешься в стрельбе. Когда тебе было пятнадцать, отец сказал, что не видел ничего подобного. Стой на стороне закона, Тай, и никогда - на другой. - Она поправила одеяло на коленях. - Бог даст, мы снова встретимся на западных землях. Я выбрал тропу, ведущую через границу штата и на юг, а потом на запад. Олли Шеддок не пойдет через границу, поэтому я постарался выбраться из Теннесси до того, как на холмы лягут тени сумерек. Тропа вела через дикие и пустынные земли на запад через Арканзас в штат Канзас. Когда я, наконец, въехал на улицу городишка Бакстер Спрингс, тамошние жители подумали, что прибыл еще один беглец с гор, который будет помогать им отгонять зараженные клещами стада, перегоняемые через эти места из Техаса, однако такая работа была не по мне. Техассцы держали свой скот в восьми милях от Бакстер Спрингс, и я направился туда, не ожидая встретить теплый прием, потому что был для них чужаком. Обогнув стороной ковбоев, объезжающих стадо, я остановил коня у костра; от запаха пищи у меня рекой текли слюни, поскольку не ел я дня два, денег не осталось, а гордость не позволяла просить то, за что не мог уплатить. Приземистый, квадратного сложения человек с квадратным лицом и усами окликнул меня. - Эй, ты! На сером! Чего тебе надо? - Работы, если имеется, и поесть, если найдется. Меня зовут Тайрел Сакетт, двигаю из Теннесси на запад к Рокки Маунтинс, но если предложите работу, поеду вместе с вами. Он довольно строго оглядел меня, а потом сказал: - Слезай с коня, парень, и иди сюда. Еще ни один человек не уходил от моего костра голодным. Меня зовут Белден. Привязав Серого, я подошел к огню; рядом лежал высокий, симпатичный мужчина с золотистой бородой, точно такой же, о которой говорил отец, когда рассказывал о викингах. - Черт побери, - добродушно сказал он, - да это фермер! - А что плохого в фермерах? - спросил я его. - Вы бы сейчас не лежали с животом, набитым бобами, если бы их кто-нибудь не выращивал. - У нас были неприятности с фермерами, мистер Сакетт, - сказал Болден. - Не так давно случилась перестрелка и они убили моего человека. - Поэтому, - произнес чей-то голос рядом, - может нам стоит убить фермера. Этот парень прямо-таки нарывался на неприятности, люди такого типа мне встречались и раньше. Он был среднего роста, с узким, тонким лицом и сросшимися на переносице бровями, правое плечо его - на той стороне, где висела кобура, - было ниже левого. Если он действительно искал неприятности, он выбрал правильное направление. - Мистер, - сказал ему я, - если думаете, что можете убить этого фермера, можете начинать в любую минуту. Он посмотрел на меня поверх пламени костра, и посмотрел, по-моему, удивленно, потому что ожидал увидеть страх. Моя одежда - старая, залатанная рубашка из сотканного дома полотна, джинсы, заправленные в неуклюжие сапоги - говорила, что я родом с гор. Всякий, кто поглядел бы на меня, тут же понял, что я ничего собой не представляю, и только по револьверу можно было судить, что из него выпущена не одна сотня фунтов свинца. - Хватит, Карни! - резко сказал мистер Белден. - Этот человек - гость у нашего костра! Повар принес мне тарелку с едой, которая пахла так аппетитно, что я не оторвался, пока не опустошил тарелку, а потом еще одну, и проглотил три кружки черного, горячего кофе. У нас в холмах любят крепкий кофе, но такой я еще не пробовал: в нем плавала бы и подкова. Человек с золотистой бородой наблюдал за мной, а потом сказал мисетру Белдену: - Босс, надо нанять этого парня. Если он работает так же, как ест, у нас будет отличный помощник. - Вопрос в том, - вмешался Карни, - умеет ли он драться? У костра все затихли, когда я отставил тарелку в сторону и встал. - Мистер, я не убил вас раньше, потому что когда уезжал из дома, обещал маме быть осторожней с оружием, но вы меня уже здорово достали. Карни действительно из кожи вон лез, чтобы нарваться на неприятности, и когда он взглянул мне в глаза, я понял, что рано или поздно мне придется убить этого человека. - Обещал мамочке, да? - презрительно усмехнулся он. - сейчас мы это исправим! Он слегка выдвинул вперед правую ногу, а я в ответ чуть не рассмеялся ему в лицо, но тут позади меня раздался приятный, густой голос: - Мистер, - четко и ясно произнес он, - ну-ка отойдите назад и сядьте. Я не разрешу Тайрелу снять с вас шкуру прямо сейчас, поэтому садитесь и остыньте. Это был Оррин, он наверняка держал Карни на прицеле своей винтовки. - Спасибо, Оррин. Мама взяла с меня обещание быть поосторожнее. - Она мне говорила. Будем считать, что этому человеку повезло. Он спешился - прекрасно сложенный, огромный, красивый парень с плечами такими же широкими, как у двоих крепких мужчин. На нем был оружейный пояс с револьвером, и я знал, что он умеет им пользоваться. - Вы братья? - спросил Белден. - Братья с холмов, - ответил Оррин, - направляемся на запад на новые земли. - Беру вас обоих, - сказал мистер Белден, - мне нравятся люди, которые работают в паре. Вот так все началось, и началось в тот день гораздо больше, чем кто-нибудь мог себе представить; меньше всех подозревал, что его будущее изменилось, симпатичный человек с бородой, которого звали Том Санди - наш старший на перегоне стада. С того самого момента, как он заговорил со мной, наши жизни оказались на одной тропе, но никто из нас не мог читать следы судьбы. Оррина сразу же все полюбили. Он покорял добродушием, широкой улыбкой, смелостью и юмором, которого хватило бы на троих. Он делал свою работу, и даже больше, а вечерами у костра пел или рассказывал байки. Когда он объезжал стадо, напевая, чтобы успокоить коров, все прислушивались к его валлийскому баритону. На меня мало кто обращал внимание. Ковбои тут же поняли, что работать я могу, и оставили меня в покое. Когда Оррин сказал, что я круче него, они лишь посмеялись. Не смеялись только двое: Том Санди и Кэп Раунтри - худощавый, жилистый старик с моржовыми усами, весь вид которого говорил, что он за свою жизнь проехал по многим тропам. На третий день меня нагнал Том Санди и спросил: - Тай, что бы ты сделал, если бы Рид Карни схватился за револьвер? - Конечно убил бы его, мистер Санди, - ответил я. Он взглянул на меня. - Да, пожалуй, убил бы. Он отъехал, но тут же повернулся в седле. - Зови меня Том. Я не люблю длинные имена с рукоятками вроде "мистера". Вы когда-нибудь видели канзасские равнины? Видели, как простирается трава от горизонта до горизонта? Трава и ничего, кроме травы, только цветы здесь да там и иногда белые буйволиные кости. Бескрайняя трава мягко колышется под протяжными ветрами, двигаясь, словно беспокойные морские волны. На пятый день, когда я один, разведывая местность, ехал далеко впереди стада, из недалекого оврага появилась группа всадников - человек десять-двенадцать. Я сразу почувствовал запах беды, поэтому не стал дожидаться, пока они приблизятся, а повел коня им навстречу. День выдался просто замечательный, воздух был наполнен ароматами лета. Над головой раскинулось голубое небо, и только одно облачко плыло по нему, словно отбившийся от стада белый бизон медленно брел по светло-синей равнине. Когда они подъехали, я натянул поводья и стал ждать, перкинув свой "Спенсер" 56-го калибра через седло и держа палец рядом с курком. Они остановились - грязные, бандитской наружности мужики - их главарь по виду был таким подлым и несносным, что при его приближении, должно быть, скисали все сливки в округе. - Мы забираем часть вашего стада, - этот главарь, похоже, не тратил слов понапрасну, - и забираем сейчас же. Вы проезжали через заселенные районы и прихватили много наших коров, к тому же ваш скот ел нашу траву. Ну, я поглядел на него и сказал: - Это вряд ли. Вроде как невзначай я повернул "Спенсер" так, чтобы он был нацелен на пряжку его ремня, и положил указательный палец на курок. - Вот что, малыш... - начал было угрожать он. - Мистер, - сказал я, - этот "Спенсер" совсем не малыш, а я как раз поспорил с приятелем. Он говорит, что такие большие ременные пряжки, как у вас, пуля не пробьет. Ну, а по-моему, кусок свинца 56-го калибра вгонит эту пряжку в живот до самого позвоночника. Если не возражаете, мистер, мы можем прямо тут разрешить этот спор. Он слегка побледнел, и если бы любой из его людей в тот момент сделал одно неверное движение, я бы уложил вожака и столько остальных, сколько успел бы. - Бэк, - сказал вдруг какой-то бандит позади главаря, - я знаю этого парня. Он из Сакеттов, о которых я тебе говорил. Это был один из никчемушной семьи Эйкенсов с Терки Флэт, которого выгнали с родных холмов за кражу свиней. - Да? - Бэк криво улыбнулся. - Понятия не имел, что вы друзья. Малыш, - сказал он, - можете проезжать со своим стадом. - Спасибо. Мы так и собирались сделать. Они развернули коней хвостами в мою сторону и скрылись из глаз, а через пару минут послышался стук копыт по траве, и ко мне галопом подскакали мистер Белден, Том Санди, Кэп Раунтри и Рид Карни, явно настроенные на драку. Увидев, что скотокрады исчезли, они здорово удивились. - Тай, - спросил мистер Белден, - чего хотели эти люди? - Надеялись отобрать у вас часть стада. - Что произошло? - Они передумали. Он испытующе поглядел на меня. Я шенкелями повернул Серого к стаду. - Ну и что вы скажете? - услышал я вопрос мистера Белдена. - Могу поклясться, что был Бэк Рэнд. - Он самый, - сухо произнес Раунтри, - но наш парень не промах. Когда Оррин той же ночью у костра спросил меня о встрече с бандитами, я всего лишь сказал: - Там был Айкен. С Терки Флэт. Нас услыхал Карни. - Который Айкен? Кто такой Айкен? - Он с наших гор, - ответил Оррин, - и знаком с малышом Таем. Рид Карни больше не произнес ни слова, однако пару раз я заметил, что он оценивающе смотрит на меня, будто видит впервые. Нам предстояло пережить немало невзгод, но человек рождается, чтобы бороться с ними, и лучше всего встречать их лицом к лицу, не мучаясь ожиданием беды и напрасными переживаниями. Только не все в жизни - неприятности и невзгоды, потому что за бескрайними травянистыми равнинами высились горы - высокие и дикие горы, где я когда-нибудь проложу свой след и, если даст Господь Бог, найду себе дом. По скольким тропам мне придется проехать? Сколько пыли съесть, сколько страдать от одиночества? Сколько времени пройдет? Глава 2 Не было ничего, кроме прерии и неба, солнца днем и звезд ночью, ничего, кроме стада, продвигающегося на запад. Если проживу тысячу лет, то и тогда не забуду могучую красоту лонгхорнов, на чьих рогах поблескивало солнце. У большинства коров и быков размах рогов достигал шести-семи футов, у старого пятнистого быка пяти футов высотой, который вел стадо, рога раскинулись на девять футов с лишним. Над рыжими, коричневыми, пестрыми и пятнистыми спинами лонгхорнов раскачивалось море рогов. Быки и коровы были огромными, полудикими и легко приходящими в ярость, готовыми атаковать всякую божью тварь, которая двигалась по земле, а мы, кто ехал по бокам стада и позади него, обожали их и ненавидели, ругали и проклинали, но все же вели вперед, на запад, к цели, которую не знали. Мы не встретили ни души. Равнины были безлюдны. До нас их пересекали лишь бизоны да отряды индейцев, ступивших на тропу войны. Не было и деревьев - только бесконечное, постоянно шепчущее море травы. Здесь водились антелопы, а ночью жалобно пели звездам койоты. Большую часть пути каждый работал сам по себе, но иногда я ехал рядом с Томом Санди или Кэпом Раунтри и учился у них обращению со скотом. Санди здорово знал скот, и образование у него было почище, чем у любого другого, но он был не из тех, кто этим хвастает. Раунтри разговаривал очень мало, но когда что-нибудь говорил, то к его словам стоило прислушаться. Он хорошо знал повадки бизонов... и я многое узнал от него. Он был крепкий старик и работал столько же, сколько любой из нас, хотя был намного старше. Я так и не узнал, сколько ему лет, однако его жесткие серые глаза, должно быть, повидали многое. - Если захотеть, - сказал однажды Раунтри, - в предгорьях западного Канзаса и Колорадо можно сделать кучу денег. Там полно ничейных коров, пришедших из испанских поселений на юге. Если Раунтри заводил разговор, значит, он что-то замыслил. Я сразу понял, что в этой вроде бы простецкой голове появилась какая-то идея, но в тот раз он больше ничего не сказал. Мы с Оррином это обсудили. Мы хотели найти себе дом, где поселилась бы мама с мальчишками. Огромное количество никому не принадлежавших коров... звучало неплохо. - Для такого дела понадобится несколько человек, - сказал Оррин. Я был уверен, что Том Санди с удовольствием к нам присоединится. Из наших разговоров во время ночных объездов стада я понял, что Том был честолюбивым и строил для себя немалые планы. Поскольку он получил хорошее образование, у него были все шансы стать большим человеком. Время от времени он заводил разговор о политике... на западе можно стать кем угодно - лишь бы хватало способностей, а Тому Санди ума было не занимать. - Мы с Оррином, - сказал я Раунтри, - прикинули твое предложение. Про ничейных коров. Может быть, попробуем втроем и пригласим Тома Санди, если он согласится? - Почему бы нет? Именно об этом я и думал. Дело в том, что я уже поговорил с Томом, наша затея ему понравилась. Мистер Белден отвел свое стадо от границы Канзаса и Миссури на травянистые равнины, он решил не спешить с перегоном и дать скоту время откормиться на богатых пастбищах, а потом продать его в Эйбилине; там было много покупателей, которые отправляли коров на север по железной дороге. Всякий, кто надеялся, что Эйбилин окажется громадным городом, ошибался, но нам с Оррином, не видевшим ничего больше Бакстер Спрингс, он показался очень большим. Да, Эйбилин был приятным местечком, даже если приходилось все время вертеть головой, чтобы все хорошенько рассмотреть. Основной достопримечательностью была железная дорога. Я и раньше о ней слыхал, но никогда не видел вблизи. Да вроде смотреть-то было не что: два убегающих вдаль стальных рельса, уложенных на шпалы из оструганных бревен. Еще там стояло несколько коровников и около дюжины деревянных хибар. В одном доме находился салун, а напротив высился новенький, только построенный трехэтажный отель с верандой во всю стену, выходившей на железнодорожные пути. В наших холмах рассказывали, что есть такие высокие здания, но я никогда не думал, что увижу одно из них. В Эйбилине был и другой отель. Назывался он "У Бреттона" и было в нем шесть комнат. Рядом с отелем стоял салун, заправлял в нем толстый мужчина по имени Джонс. Была двухэтажная дилижансная станция, кузница и магазин, в котором продавали всякую всячину, необходимую на границе освоенных территорий. В кафе "Дроверс Коттедж" готовила женщина, там тоже сдавалось несколько комнат; возле кафе всегда можно было найти трех-четырех покупателей скота. Мы сбили стадо плотной группой недалеко от города и мистер Белден поехал посмотреть, сможет ли он продать его, хотя по первому взгляду ему здесь не очень понравилось. Эйбилин был слишком новым городом, похожим на декорации, к тому же в Канзасе нас до сих пор встречали не слишком гостеприимно. Потом вернулся мистер Белден и оказалось, что он нанял местных ковбоев охранять стадо, пока мы будем гулять в городе... пусть не в таком уж большом, но мы тем не менее отправились повеселиться. Мы с Оррином ехали вдоль железной дороги, Оррин пел - голос у него был красивый - и когда поравнялись с "Дроверс Коттедж", то увидели, что на веранде сидит девушка. У нее были светлые волосы, кожа, никогда, похоже, не видевшая солнечного света, и голубые глаза, глядя на которые можно было подумать, что она - самое красивое существо, когда-либо встречавшееся тебе в жизни. Однако когда я присмотрелся к девушке поближе, она напомнила мне нашего чалого мустанга с одним голубым глазом - мерзкого по характеру коня, у которого между близко посаженными ушами и глазами наверно не осталось места для мозгов. Так вот, поглядев на нее поближе, я решил, что она похожа на чалого не только внешне. Но когда она взглянула на Оррина, я понял, что наше дело плохо, потому что если я когда-нибудь и видел откровенный дразнящий взгляд, то это у нее. - Оррин, - сказал я, - если хочешь еще пару лет побегать на свободе без клейма, если хочешь повидать земли запада, держись подальше от этого крыльца. - Малыш, - он положил мне на плечо свою большую руку, - только посмотри на те белокурые волосы! - Напоминает мне нашего никчемушного чалого мустанга. Папа всегда говорил: "Оценивай женщину так, как оценивал бы лошадь при покупке". Не забывай этого, Оррин. Оррин рассмеялся. - Ну-ка отойди в сторонку, мальчишка, - сказал он мне, - и погляди, как надо знакомиться с девушками. С этими словами он подъехал прямо к крыльцу и, встав в стременах, произнес: - Добрый вечер, мэм! Какой прекрасный сегодня день! Можно мне чуток посидеть с вами? Может Оррину и нужно было побриться и помыться, как и всем нам, но было в нем что-то, всегда заставлявшее женщин оборачиваться ему вслед. Прежде чем она успела ответить, на крыльцо вышел высокий мужчина. - Молодой человек, - сказал он довольно резко, - я буду благодарен, если вы не станете беспокоить мою дочь. Она не любит принимать ухаживания от ковбоев. Оррин сверкнул своей широкой, дружелюбной улыбкой. - Извините, сэр. Я никого не хотел обидеть. Просто проезжал мимо и решил, что такая красота заслуживает, чтобы отдать ей должное, сэр. Затем он улыбнулся девушке, развернул коня и мы направились к салуну. В нем не было ничего особенного: стойка бара длиной футов десять, пол, посыпанный опилками и не более полудюжины бутылок за стойкой, но нам многого и не нужно. Там еще стоял боченок отвратительного виски. У нас дома любой фермер делает лучший виски из воды и кукурузы, но мы с Оррином выпили и такого и пошли искать бочки на заднем дворе. В те времена во многих местах нельзя было помыться, кроме как в бочке. Вы раздевались, залезали в бочку и кто-нибудь лил на вас воду, затем, как следует намылившись, вы смывали с себя грязь - вот так все мылись. - Будьте осторожней, - предупредил владелец салуна, - вчера один парень пристрелил у меня на заднем дворе гремучую змею. Она тоже хотела помыться. Оррин намыливался в одной бочке, Том Санди во второй, а я тем временем брился, приладив осколок зеркала к стене салуна. Когда они закончили, я разделся и залез в бочку. Том с Оррином ушли. Только я опрокинул на себя ушат воды, как в задних дверях салуна появился Рид Карни. Мой револьвер лежал рядом, но на него упала рубашка, и у меня не было ни единого шанса схватить его первым. И вот я сижу в чем мать родила в бочке, заполненной на две трети водой, а передо мной стоит этот гаденыш Рид Карни, пропустивший два-три стаканчика и имеющий на меня большой зуб. Положение мое было незавидным, надо было что-то делать, но делать правильно, рассчитывая каждое свое движение; полагаться на револьвер было бы глупо. Следовало как-то выбираться из бочки, но я сидел весь в мыле - пена была на волосах, на лице и капала мне в глаза. Чистая вода стояла под рукой в деревянном ведре, и я, как бы не обращая внимания на Карни, поднял его и плеснул на себя, чтобы смыть мыло. - Оррин, - сказал Карни, ухмыляясь, - пошел в отель и оставил тебя одного разбираться со своими проблемами. Нехорошо он поступил: кто же тебя будет защищать? - У Оррина свои проблемы, у меня - свои, и их я решаю сам. Рид подошел к бочке на три или четыре фута, в его глазах было что-то, чего я раньше не замечал. Я был уверен, что Карни собирается убить меня. - Вот это мне интересно. Хочу посмотреть, как ты выкрутишься без братца. В ведре оставалось еще много воды, и я приподнял его, чтобы смыть мыло. В глазах Карни загорелся отвратительный огонек, и он сделал шаг вперед. - Ты мне не нравишься, - сказал он, - и... Его рука упала на револьвер, и в этот момент я выплеснул ведро прямо ему в лицо. Карни отпрыгнул назад, а я вывалился из бочки как раз, когда он смахнул с глаз воду, схватился за револьвер и начал его поднимать. Я двинул Карни ведром по голове и услышал, как рядом с ухом свистнула пуля. Однако ведро было дубовое, а значит, тяжелое: Карни отключился. Из салуна послышался топот ног. Схватив полотенце, сделанное из мешковины, я начал вытираться и одновременно скинул рубашку с револьвера, теперь в любую секунду я мог себя защитить. Если кому-либо из друзей Карни захочется поиграть в игрушки, что ж, я составлю ему компанию. Первым выскочил высокий блондин с узким и жестким лицом, его рот пересекал старый шрам. Кобура его была подвязана низко к бедру, как у какого-нибудь маскарадного ганмена. Следом за ним появился Кэп Раунтри, он тут же повернул вправо и положил руку на рукоятку револьвера, не вынимая его из кобуры. Выбежавший Том Санди отошел в другой конец крыльца, а к блондину со шрамом присоединились два незнакомых ковбоя. - Что случилось? - Карни решил со мной сыграть и проиграл. Блондин уже готовился продолжить то, что не удалось Риду Карни, когда Кэп Раунтри сказал свое веское слово. - Мы подумали, что ты можешь попасть в переделку, Тай, - произнес он своим сухим и твердым стариковским голосом, - поэтому решили проследить, чтобы шансы у той и другой стороны были равными. Настроение у незнакомых ковбоев резко изменилось. Блондину со шрамом на губе - позднее я узнал, что его зовут Феттерсон - ситуация явно не понравилась: я стоял прямо напротив него, а двух его сообщников прикрывали Том Санди и Кэп Раунтри. Феттерсон поглядел вначале в одну сторону, потом в другую, и я почувствовал, что гонору у него поубавилось. Он выскочил из салона чуть не роя землю - такое воинственное у него было настроение, но вдруг стал очень смирным, и это меня насторожило. - Лучше тебе убраться подальше, пока Карни не пришел в себя, - сказал Феттерсон. - Он снимет с тебя шкуру. К этому времени я натянул штаны и надевал сапоги. Можете мне поверить: я очень не люблю попадать во всякие переделки без штанов и босиком. Я застегнул пряжку ружейного пояса и поправил кобуру. - Скажи Карни, чтобы побыстрее рассчитался и проваливал отсюда. Я не ищу неприятностей, но он напрашивается, слишком сильно напрашивается. Мы втроем пошли поужинать в "Дроверс Коттедж" и первое, что увидели, был Оррин, сидящий рядом с той самой белокурой девицей, а она смотрела на него, словно на бочонок с золотом. Но это было еще полбеды: вместе с ними, слушая Оррина, сидел ее отец - Оррин с его уэлльским красноречием мог уговорить и белку, чтобы та бросила грызть орехи и спустилась с дерева к нему в охотничью сумку. Никогда не видел ничего подобного. Мы сели, заказали приличную еду и стали увлеченно обсуждать, что будем делать на западных землях, как сгонять бесхозных коров и сколько там можно заработать, если, конечно, команчи, кайова или юты* [* - воины индейских племен] не снимут с тебя скальп. Сидеть за столом казалось странным. Мы все так привыкли есть, сидя на земле, что чувствовали себя неловко за белой скатертью и всем прочим. Во время перегона и путешествуя, обычно ешь охотничьим ножом и подъедаешь куском хлеба. Тем вечером мистер Белден выдавал деньги в конторе отеля, и ковбои входили туда по одному. Вы должны понять, что ни у меня, ни у Оррина никогда прежде не было в кармане больше двадцати пяти долларов. У нас в холмах одежду шьют дома, а расплачиваются, выменивая одну нужную вещь на другую. Нам платили двадцать пять долларов в месяц, а мы с Оррином работали два полных месяца и один неполный. Но только когда пришла моя очередь, мистер Белден положил ручку и откинулся на спинку кресла. - Тай, - сказал он, - здесь в тюрьме есть заключенный, который дожидается суда. Его фамилия Айкен, он был с Бэком Рэндом в тот день, когда ты повстречался с ними на равнинах. - Да, сэр. - Я поговорил с Айкеном, и он сказал, что если бы не ты, Бэк Рэнд отбил бы мое стадо... или попытался бы. Судя по его словам, ты спас скот или предотвратил жестокую стычку, во время которой нам наверняка разогнали бы стадо, и часть его так или иначе я потерял бы. Похоже, этот Айкен знает о вас, Сакеттах, он предупредил Рэнда все, и этого было достаточно, чтобы тот бросил свои затеи. Я умею быть благодарным, Тай, поэтому добавляю к твоему заработку двести долларов. Двести долларов были большими деньгами, в то время всем вечно не хватало наличных. Когда мы вышли на крыльцо "Дроверс Коттедж", в город въезжали шесть фургонов. Первые три - бывшие армейские повозки, окруженные дюжиной мексиканцев в костюмах из оленьей кожи с бахромой и широких мексиканских сомбреро. Еще дюжина сопровождала три замыкающих грузовых фургона. Мы никогда не видели ничего похожего. Куртки у них были короткими, только до пояса, а брюки, расклешенные книзу, в бедрах сидели, как влитые. Колесики на их шпорах напоминали мельничные жернова, у всех были новенькие винтовки и револьверы и тонкие шнурки вместо галстуков, такие, как носят техасские ковбои. Все они выглядели, словно артисты из разъездного шоу. А лошади! Мистер, вы никогда не видели таких лошадей! Все тонконогие, быстрые, ухоженные и вычищенные до блеска. Каждый из этих мексиканцев был парень хоть куда, и если мне когда-нибудь и встречался отряд настоящих бойцов, то это были именно они. Первый фургон остановился напротив "Дроверс Коттедж", из него спустился высокий, красивый, седой, как лунь, старик с седыми усами, а затем помог сойти девушке. Не могу точно сказать, сколько ей было лет, потому что не разбираюсь в возрасте женщин, но выглядела она лет на пятнадцать-шестнадцать и была самой очаровательной девушкой, которую я когда-либо видел. Папа раз или два рассказывал нам об испанских донах и сеньоритах, которые жили вокруг Санта Фе, и эти двое, скорее всего, направлялись в ту сторону. Тогда мне пришла в голову идея. Если путешествуешь через индейские земли, то чем больше винтовок тебя сопровождает, тем лучше, а в этой команде было винтовок сорок, а то и больше, и никакой индеец не осмелился бы связаться с ними ради грабежа всего шести фургонов. Наша четверка прибавила бы этому отряду силы, да и двигались они туда же, куда напрвлялись мы. Ничего не говоря Санди и Раунтри, я вошел в кафе. Еда здесь была отличная. Поскольку "Дроверс Коттедж" находилось возле железной дороги, там могли заказывать и получать любые продукты, к тому же в кафе готовы были принять и перегонщиков скота, и покупателей скота, у которых водились деньги. Позже, в разговорах со мной люди с востока признавались, что в жизни не ели более вкусных блюд, как в таких маленьких отелях на западе... и менее вкусных тоже. Дон и эта красивая девушка сидели за одним столом, и я сразу же увидел, что с плохими намерениями к ним лучше не соваться: за столами вокруг дона сидели его одетые в оленью кожу люди, и когда я направился к их столику, четверо тут же вскочили со стульев, как будто у них на задницах были приделаны пружины; они стояли, словно ожидая сигнала от дона. - Сэр, - сказал я, - судя по всему, вы едете в Санта Фе. Мы с друзьями - нас четверо - тоже двигаем на запад. Если бы мы смогли присоединиться к вам, вы получили бы четыре лишних винтовки, да и мы чувствовали бы себя безопаснее. Он посмотрел на меня холодными глазами, лицо его было непроницаемо. У него были красивые седые усы, смуглая кожа и жесткие карие глаза. Дон начал было говорить, но девушка прервала его и стала что-то втолковывать, однако я уже догадался, что он ответит. Она взглянула на меня. - Прошу прощения, сэр, но мой дедушка говорит, что это невозможно. - Я тоже прошу прощения, - ответил я, - но если он хочет узнать о нас, пусть спросит мистера Белдена, он сидит вон там. Она перевела, старик посмотрел в сторону мистера Белдена, который сидел в другом конце кафе. На какой-то момент мне показалось, что он может передумать, однако дон покачал головой. - Сожалею. - Вид у нее был такой, словно она и вправду сожалела. - Дедушка очень не любит менять своих решений. - Она в нерешительности помолчала, а затем сказала: - Нас предупредили, что кто-то из ваших, я имею в виду англосаксов, собирается напасть на нас. Я поклонился... скорее всего мой поклон выглядел неуклюжим, к тому же я вообще кланялся впервые в жизни, но в тот момент это единственное, что пришло мне в голову. - Меня зовут Тайрел Сакетт, и если вам когда-нибудь понадобится помощь, мы с друзьями всегда к вашим услугам. - Я говорил всерьез, хотя саму фразу запомнил, когда кто-то читал вслух какую-то книжку, она меня, надо признаться, впечатлила. - Я хочу сказать, что наверняка примчусь сломя голову, если вы попадете в переделку. Девушка мне улыбнулась, а я повернулся и пошел к выходу. Голова кружилась, словно меня огрели кувалдой. Пока я разговаривал, в кафе пришел Оррин, он сидел вместе с той блондинкой и ее отцом, но мне расхотелось к ним подходить, потому что эти двое так посмотрели на меня, как будто я только что отнял у престарелой несушки единственное яйцо. Спустившись с крыльца, я мельком глянул в фургон, в котором ехала девушка. Никогда не видел ничего подобного и вряд ли увижу еще - шикарная штука, настоящая маленькая девичья комнатка на колесах. Во втором фургоне ехал старик, а потом я узнал, что третий вез припасы для путешествия: разную вкусную еду и все такое прочее, запасные винтовки, патроны и одежду. Остальные три фургона были тяжело нагружены всякой всячиной для их ранчо в Нью Мексико. Следом за мной из кафе вышел Оррин. - Откуда ты знаешь дона Луиса? - Его так зовут? Просто подошел к нему потолковать. - Приттс говорит, что соседи о нем плохо отзываются. - Оррин понизил голос. - Дело в том, Тайрел, что они собирают народ, чтобы выгнать его. - Это Приттс? Тот парень, с которым ты разговаривал? - Джонатан Приттс и его дочь Лаура. Очень приличные люди из Новой Англии. Он покупает и продет землю под постройки для переселенцев. Она не слишком довольна, что пришлось ехать на запад и оставить свой прекрасный дом и влиятельных друзей, но мистер Приттс считал своим долгом отправиться на запад, чтобы помочь честным людям освоить его. Что-то в этих словах показалось мне неправильным, да и на Оррина это было непохоже. Вспомнив, как гудела у меня голова после встречи с молоденькой испанкой, я подумал, что он должен чувствовать себя точно так же после разговора с этой узколобой блондинкой. - Вряд ли, Оррин, кто-то оставил бы дом и приехал сюда, если это не сулит ему выгоды. Мы собираемся на запад, потому что наша ферма на склоне холма не может нас прокормить. Похоже, и у Джонатана Приттса такие же причины. Оррин был потрясен. - О, нет. Ничего подобного. Дома Приттс был очень большим человеком. Если бы он остался, сейчас его могли бы избрать в сенат. - По-моему, кто-то наговорил тебе целую кучу про ее влиятельных друзей и прекрасный дом, - сказал я. - Если он покупает и продает землю, то не от доброты душевной, а потому что этим можно заработать неплохие деньги. - Ты ничего не понимаешь, Тайрел. Они приличные люди. Тебе надо с ними познакомиться. - У нас будет мало времени для знакомств, когда начнем сгонять коров в стадо. Оррин замялся. Было видно, что он чувствует себя неловко. - Мистер Приттс предложил мне работу, хочет, чтобы я был его помощником. Он собирается покупать землю под города и все такое прочее. Говорит, что скоро освободится много земель, на которых сейчас старые испанские ранчо. - У него много людей? - Пока около дюжины, потом будет побольше. Я познакомился с одним из них по фамилии Феттерсон. - Со шрамом на губе? - Ну да! - Оррин с любопытством посмотрел на меня. - Ты его знаешь? Тогда я рассказал Оррину о стычке на заднем дворе салуна, когда я огрел Рида Карни дубовым ведром. - Значит, - тихо произнес Оррин, - я откажусь от работы. И расскажу мистеру Приттсу о Феттерсоне. - Он помолчал. - Хотя не хочу терять связи с Лаурой. - С каких это пор ты начал гоняться за девушками? Мне кажется, всегда они гонялись за тобой. - Лаура другая... Я никогда в жизни не был знаком с девушкой из города, а она приятная. Воспитание и все такое... В тот момент я подумал, что хорошо, если бы он вообще с ними не знакомился. Эти дурацкие городские манеры и городская одежка совсем вскружили голову моему брату. И еще одно. Джонатан Приттс говорил, что скоро освободятся старые испанские земли. А мне стало интересно, что же случится с испанскими донами, которые владели этой землей. Вспомнив всадников дона Луиса, я подумал, что никакая банда, собранная из типов вроде Феттерсона, не сможет вытеснить старых испанских грандов с их земель. Но это не наша забота. Начиная с завтрашнего дня, мы превращаемся в охотников на ничейных коров. Как бы то ни было, Оррин на шесть лет старше, и ему всегда везло с девушками, на меня же они никогда не обращали внимания, поэтому не мне его учить. Лаура Приттс - симпатичная штучка, этого у нее не отнимешь. Однако этот мерзкий чалый мустанг никак не шел у меня из головы. Они точно в чем-то были схожи. Оррин вошел обратно в кафе, а я зашагал по улице. Возле фургонов слонялись несколько мексиканцев. В городе было спокойно. Вдруг я услышал голос Раунтри: - Осторожней, Тай. Я оглянулся. Посередине улицы в мою сторону шел Рид Карни. Глава 3 Дома, в холмах, Оррина любили больше, чем меня, но я ему не завидовал. Не то, чтобы люди меня недолюбливали или я их чем-нибудь обижал, просто ни с кем не сходился близко, и в этом, наверное, моя вина, потому что хотя я и люблю людей, но дикие животные, нехоженые тропы и горы мне нравятся больше. Папа однажды сказал: "Тайрел, ты не такой, как все. Не вздумай об этом жалеть. Ты не очень легко сходишься с людьми, но если у тебя будут друзья, это будут хорошие друзья, они всегда поддержат тебя в трудную минуту". Тогда я думал, что он ошибается. Никогда не считал будто чем-нибудь отличаюсь от других, и только сейчас, увидев идущего по улице Рида Карни и зная, что он ищет моей смерти, я ощутил в себе что-то, чего не никогда не чувствовал раньше, даже когда Длинный Хиггинс прицелился в Оррина. На меня навалилось что-то яростное и ужасное, оно едва не задушило меня, но затем вдруг все прошло, и я почувствовал необычайное спокойствие. Мне показалось, что время остановилось, секунды растянулись на целую вечность, каждая деталь виделась ясно и отчетливо, и я не ощущал ничего - ни единой эмоции, - полностью сконцентрировавшись на приближающемся человеке. Он был не один. С ним был Феттерсон и те двое, что выскочили из салуна, когда я уложил Карни, огрев его деревянной бадьей. Они шли позади него и немного по сторонам. Оррин сидел в кафе, и на улице оставался только этот крепкий старик с волчьими глазами. Он-то знает, что нужно делать, ему не надо подсказывать, с какой карты ходить в такой ситуации... и мне тоже. Рид шел по улице и думал, что будут говорить о нем у походных костров и в ковбойских лагерях после того, как услышат эту историю. Он думал, как будут расписывать этот момент и его, Рида Карни, когда он шел убивать Тайрела Сакетта. Ну, а я ни о чем не думал, просто стоял и ждал, зная, что в этой жизни некоторых вещей не избежать. Справа от меня закрылась дверь, и я догадался, что на крыльцо вышел дон Луис. Я даже услышал - было так тихо - как он чиркнул спичкой, зажигая сигару. Когда Рид направился ко мне, он был больше чем в сотне ярдов. Я подождал, пока он пройдет половину и двинулся навстречу. Он остановился. Похоже, он не ожидал, что я приму его игру. Похоже, он рассчитывал, что охотником будет он, а я попытаюсь избежать перестрелки. Похоже, что за то время, за какое он прошел пятьдесят ярдов, с ним что-то произошло, и это не удивительно, потому что пятьдесят ярдов могут стоить целой жизни. Вдруг я понял, что его не обязательно убивать. Может быть, в эту секунду я перестал быть мальчиком и стал мужчиной. Каким-то образом я начал кое-что понимать о себе, о ганфайтерах и о поединках. Самая сложная часть поединка - составить правильное впечатление о противнике; быстро вытащить револьвер из кобуры и даже метко выстрелить не так важно. Некоторые ганфайтеры, быстрее всех выхватывавшие оружие, и умирали быстрее всех. Так что стремительно выхватить револьвер - это еще не все... совсем не все. Первым, что я начал понимать, было: есть ситуации, когда убивать необходимо, и есть другие, когда этого делать необязательно. Рид Карни хотел поучаствовать в поединке и выиграть его, однако у меня были совсем другие намерения. Глядя на Рида, приближающегося ко мне по середине улицы, я знал, что мне не нужен револьвер, чтобы с ним управиться; неожиданно я сообразил, что Рид Карни - просто возомнивший о себе юнец. Он считал себя закаленным ганфайтером, но на самом деле побаивался, что в него тоже могут выстрелить. Если пытаешься завоевать себе репутацию крутого парня, следует иметь в виду, что обязательно наступит час, когда нужно будет показать себя крутым в действительности. Представлять себя крутым и быть им - две разные вещи. В поединке нет ничего волнующего или захватывающего. Это дело требует от участников холодного расчета, ведь один или другой будет убит либо тяжело ранен, а может и тот, и другой. Некоторые бросают вызов, потому что вдолбили себе в голову, будто они какие-то особенные, будто что-то защитит их от пули. Они думают, что не могут умереть, что умрет другой. Но только это не так. Можешь умереть ты. И это твоя жизнь кончится, словно ее не было вовсе, и через несколько минут после твоих похорон никто о тебе не вспомнит, кроме, может быть, жены или матери. Сунь палец в воду, потом вытащи его и посмотри на поверхность - такую же дыру оставишь и ты в памяти живых, когда помрешь. Наверное, я уловил что-то в его походке, или во взгляде, или в том, что он остановился, когда я пошел навстречу. Может, я просто ощутил это, а не увидел, поскольку был не таким, как все, только я вдруг понял, что после десяти шагов желание драться у него стало пропадать, что впервые Карни начал сознавать, что я тоже буду в него стрелять и стрелять, чтобы убить. Он, наверное, запаниковал. Наверное. Нельзя все время безнаказанно блефовать, потому что твой противник может разъяриться и тогда считай, что тебя ждет настоящая перестрелка, поединок не на жизнь, а на смерть. Остальные, те что шли рядом с Ридом, собирались посмотреть, как тот со мной расправится, но я о них не беспокоился, о них позаботится Кэп. Сейчас я думал о Карни, потому что знал, что он хочет убить меня. Или, скорее, хочет, чтобы все узнали, что он меня убил. Я шел навстречу Риду и сознавал, что тому придется вынимать свой револьвер, да и сам Рид сначала наверняка был уверен, что настроен всерьез, однако сейчас он просто стоял и все. А затем понял, что если не выхватит оружие в ту же секунду, то потом станет поздно. По его лицу струился пот, хотя вечер был не таким уж жарким. Но я продолжал идти к нему, сокращая дистанцию между нами. Он сделал шаг назад, раскрыв рот, словно ему было трудно дышать. Он знал, что если сейчас не выстрелит, он уже никогда не будет тем же человеком, что раньше. Я остановился на расстоянии вытянутой руки от Карни, он дышал, как будто долго бежал в гору. - Я бы мог убить тебя, Рид. Я в первый раз назвал его по имени, и он посмотрел прямо мне в глаза, ошарашенно и смущенно, словно мальчишка. - Ты хочешь быть большим человеком, Рид, но тебе никогда не добиться этого с помощью револьвера. Ты просто не скроен для этого. Если бы ты дернулся за своей пушкой, то сейчас был бы уже мертв... ты валялся бы в пыли, холодный и мертвый, и последним твоим воспоминанием была бы боль, такая, словно тебе в живот вгрызлась крыса. А теперь, Рид, осторожно и медленно подними руки, расстегни оружейный пояс и брось его на землю. Затем повернись и шагай прочь. Было тихо. Легонький ветерок пошевелил пыль и тут же замер. На крыльце "Дроверс Коттедж" заскрипела половица, когда кто-то переступил с ноги на ногу. Далеко в прерии пел жаворонок. - Расстегни пояс! Он не мог оторвать своих широко раскрытых глаз от моих. По его щекам ручейками стекал пот. Рид провел языком по пересохшим губам, затем начал расстегивать пряжку пояса. Когда он уронил его, кто-то из зевак шумно выдохнул, потому что пол-секунды все висело на волоске. В какой-то момент Карни мог попытаться выхватить револьвер, но он разжал пальцы и оружейный пояс упал. - На твоем месте я оседлал бы коня и смотался бы отсюда. Земля большая, у тебя есть из чего выбирать. Он попятился, потом повернулся и пошел прочь, а затем, когда до него дошло, что случилось, Карни зашагал все быстрее и быстрее. Один раз он споткнулся, чуть не потерял равновесие, но продолжал идти. Через секунду я левой рукой поднял оружейный пояс и повернулся лицом к кафе. Они все стояли на крыльце - Оррин, Лаура Приттс, ее папочка и дон Луис... и даже его внучка. Там же стоял и Феттерсон, злой, как собака. Он надеялся проучить меня, но его затея сорвалась, и как сорвалась. У него и в мыслях не было связываться с Кэпом Раунтри... никто не захотел бы связываться с этим старым волком, однако заряд ненависти в его холодных, темно-серых глазах испугал бы кого угодно. - Выпивка за мой счет, - сказал я. - Мне только кофе, - произнес Кэп. Я посмотрел на Феттерсона. - Вас я тоже угощаю. Он хотел было ответить что-то неприятное, но вместо этого сказал: - Будь я проклят, если не выпью за ваш счет. Знаете, мистер, в смелости вам не откажешь. Дон Луис вынул изо рта сигару и смахнул с нее длинный столбик пепла. Он взглянул на меня и что-то произнес по-испански. - Он говорит, что мы можем ехать вместе с ним, - перевел Кэп. - Он говорит, что ты храбрый человек... и, что более важно, мудрый. - Gracias, - сказал я, и это было единственное слово, которое я знал на испанском. В 1867 году дорога на Санта Фе была уже старой и изъезженной, тяжелые фургоны, везущие грузы из города Индепенденс, что в штате Миссури, пробили в некоторых местах глубокую колею. На самом деле это была не совсем дорога в общепринятом смысле этого слова, а широкий тракт с несколькими колеями, которые фургоны оставили за пятьдесят с лишним лет. Кэп Раунтри сказал, что впервые проехал по ней в 1836 году. Мы с Оррином горели желанием увидеть новые земли и все время ждали, когда на горизонте покажутся высокие вершины гор. Нам нужно было найти место, чтобы построить для мамы ранчо, и если нам повезет в западных краях, вот тогда мы начнем искать это место. Дома у нас осталось два младших брата, был у нас и старший, но мы не видели Телля целую вечность, знали только, что он жив и скоро должен прийти домой с войны. Когда началась Гражданская война, он пошел добровольцем в армию, а потом остался в ней воевать с индейцами сиу в Северной и Южной Дакоте. Тем временем я слушал, что говорит Раунтри. Этот старик много повидал за свою жизнь, пожил у сиу и в другом племени с труднопроизносимым французским названием. Перво-наперво, он выучил меня правильно произносить название этого племени: ней-персе. Раунтри многому меня научил, рассказывая об их обычаях и традициях, о прекрасных черно-белых пятнистых лошадях, которых они выращивали, - эта порода называлась аппалуза. Одежда моя поизносилась, поэтому я купил у одного из испанцев полный комплект и щеголял, как и они, в красивой замшевой куртке с бахромой. Из старых вещей у меня остался только револьвер. За три месяца, как я ушел из дома, я поправился фунтов на пятнадцать и во всех этих пятнадцати фунтах не было ни капли жира. Жаль, что меня не могла видеть мама. В первые дни я не видел ни дона, ни его внучку, за исключением одного случая, когда я подстрелил бегущую антелопу с трехсот ярдов. Дон случайно увидел это и похвалил меня. Иногда его внучка садилась на лошадь и ехала рядом с фургонами, а однажды, когда мы путешествовали уже неделю, она подскакала ко мне на гребень холма, откуда я рассматривал лежащую впереди землю. В этих краях нельзя полагаться на то, что видишь. С вершины холма поросшая травой земля казалась ровной и открытой, но там могли быть с полдюжины мелких оврагов или лощин, доверху набитые индейцами. В тот раз девушка подъехала ко мне, когда я разглядывал местность. У нее были прекрасные, большие и темные глаза, длинные ресницы, и она была самой очаровательной девушкой, какую мне когда-либо приходилось встречать. - Не возражаете, если я поеду с вами, мистер Сакетт? - Я-то не возражаю, а как дон Луис? По-моему, ему не слишком понравится, если его внучка будет ездить с каким-то теннесийским бродягой. - Он мне разрешил, но сказал, чтобы я спросила и вашего разрешения тоже. И еще он сказал, что вы не позволите мне сопровождать вас, если это небезопасно. На холме, где мы стояли, дул прохладный ветер и пыли не было. Вереница фургонов и вьючных лошадей тянулась в полумиле к юго-западу. В тот день я получил от девушки свои первые уроки испанского. - Вы едете в Санта Фе? - Нет, мэм, мы едем ловить одичавших коров в районе Пергетори. Оказалось, что ее зовут Друсилья, и бабушка у нее была ирландкой. Их вакеро, по-нашему ковбои были не мексиканцами или испанцами, а басками и, как я и предполагал, все были тщательно отобранными боевыми ребятами. Рядом с нами на всякий случай всегда ехал один вакеро. После того раза Друсилья часто ездила вместе со мной. Я обратил внимание, что vaqueros постоянно оглядывали дорогу, по которой мы только что проехали, и оглядывали внимательно, словно искали признаки приближения индейцев, а иногда пятеро или шестеро срывались с места и скакали обратно. - Дедушка считает, что за нами следуют люди, которые могут напасть. Его об этом предупредили. Это заставило меня подумать о том, что сказал Джонатан Приттс Оррину и, не зная, важно это или нет, я попросил передать его слова дону Луису. Мне казалось, что земля, отданная давным-давно одной семье, ей и принадлежит, и никакой чужак вроде Приттса не имеет права сгонять эту семью с ее земли. На следующий день она от имени дедушки поблагодарила меня. Джонатан Приттс до этого уже бывал в Санта Фе, где с помощью друзей-политиков добивался, чтобы у семьи Альварадо отобрали право на владение землей, в дальнейшем он собирался продавать ее поселенцам с востока. Раунтри беспокоился. - К этому времени мы уже должны были не раз столкнуться с индейцами. Не отъезжай далеко от каравана, Тай, слышишь? Несколько минут он ехал в молчании, затем сказал: - Люди на востоке много болтают о благородных краснокожих. Индейцы хорошие воины, этого у них не отнимешь, но я еще не видел ни одного, если не считать ней-персе, который не проехал бы пару сотен миль в предвкушении хорошей драки. Индейцы никогда не владели землей, никогда. Они охотятся на ней и постоянно воюют с другими племенами именно за право там охотиться. Я сражался с краснокожими и жил с ними. Если ты сам зайдешь в индейское поселение, они будут кормить тебя и позволят остаться столько, сколько ты захочешь - это их обычай, но тот же самый индеец, в чьем вигваме ты ночевал, проследит за тобой и убьет, когда ты покинешь их деревню. У них совсем другое воспитание, чем у белого. У них не вдалбливают с детских лет, что нужно проявлять милосердие, доброту и прочее, как это делается у нас. Мы все время слышим подобные разговоры, хотя большинство людей не придерживаются этих правил. Индеец не предан никому, кроме своего племени, а любого чужака всегда рассматривает как врага. Если ты сражался с индейцем и победил его, вот тогда, может, он с тобой будет торговать. Он будет иметь дело только с таким же воином, как он сам, но человека, который не в состоянии защитить себя, не уважают почти все индейцы, поэтому они такого убивают и тут же забывают о нем. Ночью вокруг походных костров было много разговоров и смеха. Оррин пел старые уэльские и ирландские баллады, а от отца научился некоторым испанским песням, а когда пропел их, надо было слышать, с каким восторгом кричали вакеро! А на далеких холмах песни подхватывали койоты. Старик Раунтри обычно находил себе место подальше от огня и сидел там, приглядываясь и прислушиваясь к ночной темноте. Человек, который неотрывно смотрит на костер, на несколько минут ослепнет, если потом отвернется и поглядит в окружающую лагерь темноту. Папа научил нас этому - дома, в Теннеси. Это была земля индейцев, и надо было понимать, что положение воина в племени зависит от того, сколько побед он одержал, а победа для них - это первым ударить врага, живого или упавшего, причем индейцы считают особой доблестью добить упавшего врага, потому что тот иногда может лишь притворяться раненым или мертвым. Индеец, особенно преуспевший в конокрадстве, выбирает себе жену из лучших девушек племени. В основном потому, что за жену надо платить выкуп, и индеец может позволить себе столько жен, насколько он богат, но обычно у них не бывает больше двух-трех, а как правило, всегда одна. Оррин не забыл ту девушку Лауру. Он, к тому же, злился на меня, что я снова отговорил его, когда он уже почти решился пойти работать на Приттса. - Он платит неплохие деньги, - сказал он однажды вечером. - Деньги за кровь, - добавил я. - Может быть, Тайрел, - и в голосе брата не слышалось дружелюбия, - ты что-то имеешь против мистера Приттса. И против Лауры тоже. "Ну-ка, полегче, приятель, - сказал я себе, - это опасная тема". - Я о них ничего не знаю. Только то, что ты мне рассказал. Они вроде бы собираются вторгнуться на землю, которая им не принадлежит. Оррин начал было что-то говорить, но тут встал Том Санди. - Пора спать, - прервал он. - Завтра рано вставать. Мы с братом улеглись, у обоих на языке вертелись недосказанные слова, которым и надо оставаться недосказанными. Однако Оррин задел меня за живое. Мне и вправду не нравились ни Приттс, ни его дочь. Мне казалось, что она какая-то неестественная, а таких двуличных проходимцев, как Джонатан Приттс, я всегда не любил. То, как он свысока поглядывал на окружающих с видом ново-английского превосходства, не обещало ничего хорошего тому, кто с ним не согласится. И я верил в то, что сказал в тот раз Оррину. Если Приттс у себя дома был такой большой шишкой, то что он делал здесь? На рассвете мы доверху наполнили фляжки водой, потому что неизвестно, где встретится следующий источник. По траве прохаживался сухой ветер. На дне ручья Мад Крик, где мы разбили лагерь, вечером было достаточно воды, чтобы напоить лошадей, но когда мы уходили, там не осталось ни капли. До источников в Уотер Хоулс было семь миль, и если воды там не окажется, нас ждал дневной переход до речки Литтл Арканзас. Солнце было горячим. От копыт лошадей и мулов высоко поднималась пыль и долго висела в воздухе. Если где-нибудь поблизости находились индейцы, они нас не смогут не заметить. - В этих краях, чтобы сплюнуть, надо как следует постараться, - заметил Том Санди. - А как в тех землях, куда мы направляемся, Кэп? - Хуже... если не знать местность. Единственное спасение - это то, что там, кроме команчей, никто и никогда не путешествует, так что вся вода, которая там имеется, будет в нашем распоряжении. Теперь Друсилья ездила со мной каждый день. И каждый день я ждал ее со все большим нетерпением. Иногда мы уезжали на полчаса, самое большее - на час, но как-то само собой получилось так, что я радовался, когда мы были вместе и не находил себе места, когда ее со мной не было. Дома, в холмах я знал мало девушек. Обычно я их сторонился, не желая лезть в петлю, из которой не смогу выбраться... только Друсилья вызывала у меня совсем другие чувства. Ей было около шестнадцати, а испанские девушки выходят замуж в этом возрасте или даже раньше, и у нас в холмах тоже. Однако я был беден, у меня не было ничего, кроме серого в яблоках коня, пары мулов, старой винтовки "спенсер" и кольта в кобуре. Не слишком много. Тем временем я постепенно знакомился с vaqueros. До этого все, кого я знал, были белыми американцами, к другим у нас дома относились настороженно. И вот, общаясь с людьми дона Луиса, я понял, что они были хорошими ребятами и настоящими ковбоями. Мигель был сухим, жилистым парнем и лучшим наездником из тех, что мне приходилось видеть. Он был года на два старше меня, красивый, улыбчивый и всегда готовый ехать вперед на разведку. Хуан Торрес командовал всеми вакеро - складный человек небольшого роста лет сорока трех или сорока четырех, он редко улыбался, но всегда был приветлив. Возможно из всех моих знакомых он лучше всех владел винтовкой и револьвером. Торрес работал у дона Луиса Альварадо с тех пор, когда был еще ребенком, и относился к нему, как к богу. Там еще были Пит Ромеро и худощавый, крутой дьявол по имени Антонио Бака - единственный, в чьих жилах не текла баскская кровь. Мне показалось, что он считает себя лучшим стрелком, чем Торрес, и было в нем еще кое-что - вначале я думал, что это лишь мои домыслы, пока об этом не упомянул Кэп. - Ты замечал, какими глазами смотрит на тебя Бака, когда ты ездишь с сеньоритой? - Заметил. Похоже, ему это не нравится. - Будь осторожнее. В этом парне много злости. Вот и все, что сказал Кэп, но я запомнил его слова. Судя по тому, что я слышал об этих испанцах, они очень ревнивые, хотя вряд ли какая девушка посмотрит на меня серьезно, когда рядом такие ребята, как Оррин или Том Санди. Человек многое может вдолбить себе в голову, и по-моему, самые серьезные неприятности между мужчинами возникают не из-за денег, лошадей или женщин, а именно из-за того, что они себе вообразили. Одному человеку может не понравится другой - просто так, без всякой причины, а если они к тому же погладят друг друга против шерсти, тогда появляется или лошадь, или женщина, или выпивка, и они начинают стрелять друг в друга, либо резать ножами, либо колотить палками. Как Ред Карни. Он вдолбил себе в голову, что может справиться с любым. И из-за этого чуть не умер. На Литтл Арканзасе мы остановились там, где из утеса бил родник и маленький ручеек стекал в реку. Вода в нем была отличная, только чуть-чуть солоноватая. После того, как на ночь поставили часовых, я, прихватив винтовку и флягу, выскользнул из лагеря и спустился к Литтл Арканзасу. Наступали сумерки, но еще не совсем стемнело. Подойдя к берегу речки - там было больше песка, чем воды, - я прислушался. Надо полагаться на свои чувства, от этого они станут острее. Я никогда не считал эту местность безопасной, поэтому не только прислушивался, но и приглядывался и принюхивался к вечернему воздуху. В прерии, где воздух чистый, можно почувствовать гораздо больше запахов, чем когда находишься среди людей, и через некоторое время учишься различать запах индейца, белого человека, лошади или медведя. Я терпеливо ждал в тишине после далекого раската, когда вдруг на другом берегу стукнул камешек, и из густых зарослей кустарника выехала цепочка всадников и спустилась к реке. Их могло быть человек двенадцать, а то и двадцать, и хотя в сумерках видно было плохо, я различил у них на лицах белые полосы, а это означало боевую раскраску. Они пересекли реку ярдах в шестидесяти-семидесяти ниже по течению и направились в прерию. Они не стали бы разъезжать так поздно, если бы рядом не было их лагеря. Стало быть, неподалеку есть еще индейцы, а это уже опасно. Когда они скрылись из виду, я вернулся в лагерь и нашел Кэпа Раунтри. Мы вместе поговорили с Торресом и обсудили, что можно сделать. Пришел рассвет, и по совету Торреса Друсилья осталась в своем фургоне. Мы двигались медленно, стараясь не поднимать пыль. Было сухо. Трава стояла побуревшая, иссохшаяся и горячая от солнца, когда мы подъехали к ручью Оул Крик и обнаружили, что в нем нет ни капли воды. Оба ручья - Литтл и Биг Кау тоже персохли. Эти два лежали в двадцати милях от места нашей последней стоянки, а до излучины Арканзаса нам предстояло пройти еще двадцать. - Там будет вода, - сказал Раунтри своим хриплым голосом, - в Арканзасе всегда есть вода. К тому времени я вообще сомневался, осталась ли хоть капля воды во всем штате Канзас. Мы ненадолго остановились у Биг-Кау-Крик, и я пару раз протер рот своему серому в яблоках коню мокрым нашейным платком. Мои губы потрескались от жажды, и даже мой Серый стал менее жизнерадостным. Эта жара и сухой воздух даже верблюда, наверное, довели бы до теплового удара. С коричневой травы поднимались клубы пыли, на солнце белели бизоньи кости. Мы проехали мимо остатков сожженных фургонов, рядом с которыми валялся череп лошади. Вдалеке собирались огромные массы облаков, похожие на высящиеся башни и зубчатые стены призрачных замков. По прерии танцевали жаркие волны нагретого воздуха, на горизонте голубела дразнящая поверхность озера, созданного миражом. С вершины низкого холма я оглядел длинные мили раскинувшейся вокруг нас коричневой пустоты, над головой в великом просторе неба сияло разбухшее, громадное солнце. Я снова намочил платок водой из фляги и протер Серому рот. У меня самого во рту было так сухо, что я не смог бы сплюнуть, даже если бы здорово постарался. Далеко внизу тонкой цепочкой вытянулись фургоны. Хоть холм был низким, к нему вели четыре мили постепенного подъема. Горизонта не было - нас окружала лишь дымка жары, наши кони медленно и понуро шли вперед только потому, что их всадникам не оставалось делать ничего другого, как погонять их. Небо опустело, земля притихла. В воздухе повисла пыль. Было очень жарко. Глава 4 Раунтри сгорбил в седле свои старые плечи под тонкой рубашкой и, казалось, вот-вот упадет с коня, но я-то знал, что в любой передряге он переживет всех нас. Этот старик был сделан из стали и обтянут сыромятной шкурой. Бросив взгляд назад, я увидел вдалеке шлейф пыли и показал на него Оррину, а тот дал знак Торресу. Мы с Оррином спешились и повели коней в поводу, чтобы дать им отдохнуть. - Мы должны найти место и постороить дом для мамы, - сказал я, - ей осталось жить не так уж много. Будет здорово, если она проведет остаток лет в удобстве, в собственном доме. Она и устроит его по своему разумению. - Мы найдем такое место. С каждым нашим шагом поднимались клубы пыли. Остановившись, чтобы посмотреть назад, Оррин сощурил глаза, морщась от яркого солнечного света и стекающего со лба пота. - Нам надо учиться, Тай, - вдруг сказал он. - Мы с тобой безграмотные, а это не дело. Взять хотя бы Тома. Человек с его образованием может пойти очень далеко. - Том говорит правильно. Здесь на западе можно достичь многого. - Эта земля заставляет задуматься. Она такая огромная, что и мысли о ней и о своем будущем тоже становятся огромными. Когда мы снова взобрались на коней, кожа седел так нагрелась на солнце, что я, усевшись, чуть не заорал. Через несколько часов путешествия по такой земле да еще при такой жаре, начинаешь чувствовать себя, как в трансе: едешь или идешь, едва передвигая ноги, почти бессознательно. Когда мы почуяли запах зеленых деревьев, свежей травы и прохладу журчащей воды, уже стемнело, на небе высыпали звезды. Мы подъехали к Арканзасу при их свете, и у меня еще оставалось во фляжке немного старой, солоноватой воды. Не зная, что ждет нас дальше, я сразу же вылил ее, сполоснул фляжку и наполнил свежей водой. Я отвез эту флягу к фургону Друсильи и по дороге обратил внимание на жесткий взгляд Баки. Однако ни я, ни он не были для нее подходящей парой. Мы с Оррином, Кэпом Раунтри и Томом Санди развели костер отдельно от испанцев, потому что хотели поговорить о деле. - Торрес говорит, у дона приличное место. Много земли - горы, луга, леса... и полно скота. - Кэп долго разговаривал с Торресом. - Разводит и овец. Есть у него пара шахт, лесопилка. - Я слышал, он прижимистый, когда дело касается земли, - произнес Оррин. - Если бы он позволил, многие там построили бы дома. - А ты бы не был прижимистым, если бы эта земля принадлежала тебе, Оррин? - мягко спросил Том. - Никто не имеет права на такое количество земли, - продолжал настаивать Оррин. - Как бы то ни было, он не американец. Раунтри не умел спорить, но был справедливым стариком. - Он владеет этой землей на протяжении сорока лет. И получил ее от своего отца, который появился здесь в 1794 году. Похоже, у него есть свое представление, имеет он на нее право или нет. - Может, я ошибаюсь, - ответил Оррин. - Но мне говорили так. - Дон Луис не неженка и не мальчишка, - сказал нам Раунтри. - Я слыхал о нем, когда в первый раз появился на западе. Он с отцом дрался с ютами, навахо и команчами. Они обустроили эту землю, привезли овец и коров аж из Мексики, они построили шахты и лесопилку. В общем, каждому, кто хочет отнять у него землю, придется здорово постараться. - Мне не кажется, что Джонатан Приттс будет что-то делать не по закону, - возразил Оррин. - Не станет он отбирать землю, если она по праву принадлежит другому. Следующей нашей остановкой должна быть скала Пони Рок. К костру подошел Торрес и сказал, что дон Луис решил объехать Пони Рок стороной, но Оррину хотелось посмотреть ту местность, и мне тоже, поэтому мы четверо договорились ехать прямо, в то время как караван сделает крюк. Около Пони Рок разбили лагерь человек сорок-пятьдесят - разношерстная, шумная, пьяная толпа с хорошим запасом виски. - Похоже, ребята собрались с кем-то воевать, - увидев их, произнес Рунтри. У меня неожиданно появилось неприятное ощущение, что это люди Приттса, потому что я не смог придумать ни одной другой причины, по которой эти ребята собрались здесь без фургонов или женщин. К тому же я заметил одного парня, который был в шайке Бэка Рэнда, когда мы гнали стадо к Эйбилину. Заметив, что мы подъезжаем, несколько человек встали. - Привет! Вы откуда? - Мы проездом. - Том Санди глянул мимо вышедших нам навстречу людей на лагерь, который не походил на обычный, потому что был грязным и замусоренным. - Мы направляемся в верховья Симаррона, - добавил он. - А почему бы вам не остановиться? У нас есть к вам предложение. - Мы спешим, - сказал Оррин, глядя на их лица, словно хотел их запомнить. К нам не спеша подошли еще несколько человек, и мне показалось, что они собирались зайти нам за спину, поэтому я развернул Серого так, чтобы оказаться к ним лицом. Вышедшим из лагеря ребятам это не понравилось, совсем не понравилось, и какой-то рыжий парень решил, что пришла пора брать быка за рога. - В чем дело? Ты кого-нибудь боишься? Когда стоишь лицом к лицу с такими подонками, разговоры или бегство ни к чему не приведут, поэтому я, не говоря ни слова, повел Серого в его сторону. Правую руку я положил на бедро, она находилась в нескольких дюймах от моего шестизарядника, и я почувствовал, что все с нетерпением ожидают, что же произойдет дальше. Рыжий отступил в сторону, но Серый был хорошо выученным ковбойским конем, на котором папа всегда загонял скот, и раз уж увидел цель, будь то человек или животное, он ни за что не даст ему уйти. Рыжий попятился, а я давным-давно узнал, что если человек начинает пятиться, ему трудно остановиться и пойти вперед. В какую бы сторону парень ни кинулся, Серый шел прямо на него, и тут Рыжий от безнадежности схватился за револьвер, и в этот момент я пришпорил коня, Серый ударил его плечом, и Рыжий тяжело грохнулся о землю, выронив револьвер, который упал в нескольких ярдах. Рыжий лежал на спине, конь мой стоял прямо над ним, а я не произнес ни слова. Пока все наблюдали за спектаклем, который разыграли рыжий парень и мой серый конь, Оррин вынул револьвер и теперь держал его в правой руке, а Том Санди и Кэп Раунтри приготовили винтовки. - Как я уже говорил, - сказал Кэп, - мы просто проезжаем мимо. Рыжий начал было подниматься, но мой Серый переступил с ноги на ногу, и Рыжий расслабился. - Ты встанешь, когда мы уедем. Ты слишком торопишься очутиться в могиле. Еще несколько человек, видевших, что происходит, двинулись от лагеря к нам. - Ну как, Тай? - Поехали, - сказал я, и мы рванули оттуда. У Кэпа в голове сидела одна мысль, и я знал, о чем он думает: если бандиты пристально наблюдали за нами, они не должны были заметить фургоны, так оно и случилось. Мы напоили коней в Кун Крик и направились в форт Додж. Дилижанс компании "Барлоу и Сандерсон" подъехал, когда мы были в форт Додж. Наверное, неплохо путешествовать, откинувшись на мягкие подушки, беседуя с приятными людьми, сидящими рядом с тобой. Мы стояли, глядя на дилижанс, когда его кучер сказал сержанту: - Похоже, назревает драка между испанскими донами и скваттерами, которые хотят занять их землю. Оррин отвернулся. - Хорошо, что мы не ввязались в эту потасовку, - сказал он. - Лучше будем собирать одичавших коров. Когда мы подъехали к лагерю дона Луиса, все суетились, собирая вещи в фургоны. К нам подошел Торрес. - Мы отъезжаем, senores, из дома пришли вести о неприятностях. Отсюда мы двинемся на юг по безводному пути. Вы не с нами? - Мы едем к Пергетори. - Тогда adios. - Торрес взглянул на меня. - Я знаю, что дон Луис хотел бы попрощаться с вами отдельно, senor. Я не увидел дона Луиса у фургонов, но увидел Друсилью. Заметив меня, она бросилась вперед. - О, Тай! Мы уезжаем! Я увижу тебя еще раз? - Я приеду в Санта Фе. Мне можно будет навестить вас? - Конечно. Мы стояли в темноте, а вокруг, готовясь к спешному отъезду, суетились люди, звенели цепи упряжи, слышались крики. Я чувствовал себя так, словно от меня уходила частица жизни, раньше мне такого испытывать не приходилось. В тот момент мне расхотелось собирать одичавших коров. Мне хотелось в Санта Фе. Неужели Оррин чувствовал то же самое к Лауре Приттс? Но с какой стати я вообще что-то чувствовал? Я был простым парнем с гор, который едва умел читать и не мог написать ни единой буквы, кроме своего имени. - Вы будете мне писать, Тайрел? Мне стыдно было признаться, что не умею. - Напишу, - ответил я и поклялся, что научусь писать. Попрошу Тома. - Я буду скучать о вас. Я, как дурак, стоял, крутя в руках свою шляпу. Если бы только язык у меня был подвешен так, как у Оррина! Но я никогда не разговаривал на серьезные темы ни с одной девушкой и даже с женщиной и не имел представления, что нужно сказать. - Ездить с вами по равнинам было ужасно интересно. Она подвинулась ближе ко мне, и у меня возникло непреодолимое желание поцеловать ее, но какое право имел простой теннесийский парень целовать дочь испанского дона? - Мне будет не хватать поездок с вами, - сказал я только для того, чтобы не молчать. - Мне точно будет этого не хватать. Она неожиданно поднялась на цыпочки, поцеловала меня и убежала. Я тут же развернулся, шагнул вперед и воткнулся в дерево. Отошел, опять пошел вперед и тогда из деревьев появился Антонио Бака, в руке у него был нож. Не говоря ни слова, он бросился на меня. Разговаривать с девушками - одно дело, а разбираться с такими, как Бака, - совсем другое. Папа воспитал меня правильно: я, не думая, сделал то, что надо было сделать. Левой рукой я сбоку саданул ему по запястью, чтобы отвести от себя нож, затем ударил справа и одновременно поставил подножку. Бака развернулся и ударился о ствол дерева. Нож вылетел у него из руки. Подняв его, я пошел своей дорогой, даже не оглянувшись. По-моему, он один раз застонал, но он точно остался жив. Просто здорово ударился. Том Санди был уже в седле, мой Серый приплясывал рядом с ним. - Оррин с Кэпом уже уехали. Мы встретимся у форта. - Ладно, - сказал я. Затем он увидел нож в моей руке. Всякий, кто хоть раз подъезжал к фургонам, знал его. Бака постоянно доставал его и демонстрировал всем вокруг. - Начинаешь собирать коллекцию? - сухо спросил Том. - Вообще-то не собирался, - я засунул нож за пояс, - я вроде как наскочил на него. Мы проехали несколько шагов, и Том спросил: - Ты убил его? - Нет. - А надо было, - сказал он, - потому что рано или поздно тебе придется это сделать. Похоже, это была первая стычка, о которой я тут же забыл, потому что думал только о Друсилье Альварадо и том, что я уезжаю от нее. И все время твердил себе, что я дурак, что она не для меня. Но это не имело никакого значения, и с этого дня я стал намного лучше понимать Оррина и даже пожалел его. Хотя ничто не изменило моего отношения к этой узколобой блондинке. Наш жеребец, который был на нее похож, оставался для меня таким же никчемным, мерзким и упрямым. Впереди виднелись огни форта, а позади слышался стук колес каравана фургонов, звон цепей и перекликающиеся голоса мексиканцев. - Том, - сказал я, - нам с братом надо научиться читать. А мне - и читать, и писать. - Учиться обязательно надо, - ответил он серьезно. - Я буду рад помочь тебе. - И читать тоже? - И читать. Некоторое время мы ехали молча, затем Том сказал: - Тай, земля, по которой мы едем, - большая и на ней могут жить только большие люди, она предоставляет каждому одинаковые возможности. Ты ровно такой, каким себя представляешь, и если хочешь чего-нибудь добиться в этой жизни и готов работать, то добьешься наверняка. Я догадался, что он хотел сказать: я могу стать достойным даже дочери дона. Том хотел мне это сказать, но я вдруг понял сам, что он, конечно, был прав, и я все время знал это. Это была земля, где человек мог расти, где у него действительно был шанс выбиться в люди. Ярко светили звезды. Лагерь остался далеко позади. В поселке, который лежал впереди, кто-то засмеялся, кто-то уронил ведро, и оно покатилось по ступенькам. Подул легкий бриз - свежий и приятный. Мы сделали первый шаг. Мы ехали собирать одичавших, ничейных коров. Мы ехали в Пергетори. Глава 5 Те края, куда мы направлялись, Кэп Раунтри исшагал вдоль и поперек, охотясь на бобров. Он был там с первопроходцами - Китом Карсоном, Диком Ваттоном, Джимом Бриджером и братьями Бентсами. Он знал ту землю так же хорошо, как индеец знает свои охотничьи угодья. Том Санди... Я часто задумывался, кто же он такой. Он говорил, что родом из Техаса, и во всяком случае, знал о скотоводстве куда больше, чем каждый из нас. Ну, а мы с Оррином всю жизнь имели лишь то, что выращивали или добывали на охоте, да еще с детства нас учили разбираться в травах и растениях и жить в лесу. Мы направлялись в земли, где издавна обитали индейцы. Там ездили, охотились и дрались между собой команчи, юты, арапахо и кайовы, да и шайенны тоже не обходили те места стороной. А иногда заглядывали и апачи, совершающие набеги на север. В тех краях ценой несколько минут расслабленности могли стоить жизни тебе и всем твоим товарищам. Там нечего было делать лентяям или разгильдяям. Кэп знал эту местность, знал каждый ручеек и каждую долинку. В то время карт не было - все надо было держать в голове, и дорогу спросить было не у кого, поэтому люди волей-неволей запоминали ту землю, по которой проезжали. Кэп помнил тысячи квадратных миль так, как человек помнит расположение вещей на своей кухне. В последние дни утром становилось все холоднее, в воздухе чувствовалась свежесть - явный признак того, что мы поднимались все выше. Мы выехали рано утром и проехали совсем немного, когда увидели фургоны. Семь фургонов, сожженных и почерневших. Мы осторожно приблизились к ним, держа винтовки наизговку, медленно делая шаг за шагом, стараясь держаться дна неглубокого оврага, и, наконец, оказались рядом. Люди на востоке много болтают о бедных индейцах, но они никогда не дрались с ними. Индеец - прирожденный воин, и поэтому мысль о жалости ему чужда. Жалости и снисхождению учат. Никто не станет просто так проявлять жалость к врагу. Индейцы росли в понимании того, что друзья - только в племени, все остальные - враги. И это не была их вина, просто никто не учил их иначе. По обычаям индейцев, враг должен быть убит, а затем изуродован так, что если встретится тебе в последующей жизни, то не сможет напасть и отомстить за свою смерть. Многие индейцы верили, что изуродованный враг вообще не сможет попасть на небеса. Двоих мужчин из того каравана, оскальпированных и утыканных стрелами, четвертовали на фургонных колесах. Вокруг лежали окровавленные женщины с разорванной одеждой. Один мужчина добрался вместе со своей женой до ложбины и отстреливался там до последнего. - На них нет следов насилия, - сказал я. - Наверное, они умерли, когда индейцы ушли. - Нет.- Кэп показал на следы мокасин вокруг трупов. - Они покончили с собой, когда у них не осталось патронов. - Он ткнул носком сапога в пятна обгоревшего пороха на платье женщины и на виске мужчины. - Он убил ее, потом застрелился сам. На счету человека, который засел в ложбине, было несколько индейцев. Мы обнаружили на траве следы крови четырех-пяти воинов, но точно сказать было невозможно, потому что индейцы всегда уносят своих убитых. - Их трупы не изуродовали, потому что мужчина хорошо дрался. Индейцы уважают бойцов и не уважают никого другого. Но иногда и их тоже разрезают на части. Мы похоронили двоих, лежавших в ложбине, отдельно, а других закопали в общей могиле поблизости, пользуясь лопатой, найденной в одном из фургонов. Кэп нашел несколько несгоревших писем и положил их в карман. - По крайней мере мы можем послать их. Родственники погибших захотят знать, что с ними случилось. Санди стоял чуть в стороне, осматривая побоище. - Кэп, подойди-ка сюда на минутку. Индейцы подожгли фургоны, но один их них почти не сгорел, если не считать обугленного брезентового покрытия. - Понятно, - сказл Оррин, - Похоже, у этого фургона довольно глубокое дно. - Слишком глубокое, - сказал Санди. - По-моему, оно двойное. Лопатой он отодрал доску, а потом мы отдернули ее руками. Под дном мы увидели свободное пространство, а в нем - железный несгораемый ящик, который мы вскрыли. Внутри лежали несколько мешочков с золотом и пара с серебром, всего более тысячи долларов. В этом ящике также лежало несколько писем. - Это лучше, чем сгонять в стадо коров, - сказал Санди. - Денег здесь хватит на всех. - Может эти деньги кому-нибудь нужны, - твердо сказал Оррин, - давайте лучше прочитаем письма и посмотрим, не сумеем ли отыскать наследника. Том Санди, улыбаясь, поглядел на него, но что-то в его улыбке заставляло поверить, что ему совсем не смешно. - Ты серьезно? Тот, кому принадлежат деньги, мертв. - Если бы мы с Тайрелом послали эти деньги маме, она бы обрадовалась, потому что они ей очень нужны, - сказал Оррин. - И может статься, что кто-то тоже очень нуждается в этих деньгах. Сначала я подумал, что он шутит, однако он говорил совершенно серьезно, и то, как он смотрел на эти деньги, заставило меня призадуматься. Самым правильным было бы разузнать, кому принадлежат монеты и послать их ему... ну, а если бы мы никого не нашли, тогда можно поделить их. Кэп Раунтри стоял в сторонке, набивая свою старую трубку, и внимательно глядя на Оррина, словно видел что-то чрезвычайно интересное. Мы четверо не наскребли бы на всех и пяти долларов. Нам надо было купить вьючных лошадей и снаряжение, а последние наши деньги мы с Оррином отослали матери в Эйбилине. Теперь нас ждали четыре-пять месяцев тяжелой работы, мы рисковали скальпами, а предсказать результаты было трудно. - Оррин, эти люди мертвы, - раздраженно сказал Том Санди, - и если бы мы их не нашли, могли пройти годы, прежде чем кто-нибудь на них натолкнулся, а к тому времени любое письмо рассыпалось бы от ветхости. Наблюдая за двумя своими товарищами, я еще не понимал, что происходит нечто такое, что на долгие годы определит наши отношения. В то время этот спор казался таким незначительным. - Никогда в жизни у нас не будет тысячи долларов золотом. Больше такой удачи не выпадет. А ты предлагаешь, чтобы мы нашли владельца. - Давайте-ка решим все вопросы где-нибудь в другом месте. Поблизости могут быть индейцы, - сказал я. В сумерках мы разбили лагерь в зарослях деревьев на берегу Арканзаса и как следует напоили лошадей. Все молчали. Сейчас не время и не место выяснять отношения, и я не забывал, что Оррин мой брат... и что он был прав. Честно говоря, я не был уверен, что нам следует делать с этими деньгами. Может, я и вставил бы слово, если бы имел собственное мнение. Раунтри тоже все время молчал, слушая Тома и Оррина и покуривая свою трубку. Мы сидели у костра и пили кофе, когда Том снова заговорил о золоте. - Мы сваляем большого дурака, если не оставим деньги себе, Оррин. Откуда мы знаем, кому их послать? Может быть, они попадут к родственнику, который ненавидел убитого. Наверняка они никому не нужны больше, чем нам. Оррин сидел, просматривая письма. - У этих людей есть дочь на востоке, - сказал он, - ей едва исполнилось шестнадцать. Она живет с друзьями и ждет, пока родители не пришлют за ней, а если мы заберем деньги, что случится с девочкой? Вопрос задел Тома за живое, и это его здорово разозлило. Лицо его покраснело, он набычился. - Можешь отослать свою долю, а я забираю одну четверть... прямо сейчас. Если бы я не обратил внимания на этот фургон, деньги все еще валялись бы там. - Насчет этого ты прав, Том, - попытался урезонить его Оррин, - но деньги-то не наши. Том медленно поднялся. Он кипел от злости и было видно, что он готов кинуться в драку. Потому я тоже встал. - Малыш, - сказал Санди, - держись-ка подальше. Это наша с Оррином проблема. - Мы все участвуем в этом деле, и мы с Кэпом имеем такое же право обсуждать, что делать с деньгами, как и вы с Оррином. Мы собирались сгонять скот, а если начнем с ссоры, то не видать нам успеха. - Если бы деньги принадлежали какому-нибудь мужчине, - сказал Оррин, - я бы, наверное, и не подумал бы возвращать их. Но неизвестно, что случится с девушкой в таком возрасте, если она окажется одна-одинешенька в этом мире. Деньги могут изменить всю ее жизнь. Том был гордым и упрямым человеком, готовым, если понадобится, драться с нами двумя. Но в этот момент все решил Раунтри. - Том, - мягко сказал он, - ты не прав, и знаешь это. В нашей команде четверо, а я принимаю сторону Сакеттов. Ты ведь не враг демократии, а, Том? - Ты прекрасно знаешь, что нет. И если уж ты так поставил вопрос, я уступаю. Но все равно, по-моему, мы все - проклятые дураки. - Ты, возможно, прав, Том, но такой уж я человек, - сказал Оррин. - Когда мы соберем коров, если не изменишь своего мнения, можешь забирать мою часть стада. Том просто взглянул на Оррина. - Ты чертов идиот. Если так пойдет и дальше, мы не успеем оглянуться, как будем распевать псалмы в церкви. - Я знаю пару псалмов, - сказал Оррин. - Садитесь, и пока Тайрел готовит ужин, я их спою. Этим все и кончилось... вернее, в тот момент нам казалось, что кончилось. Иногда я спрашиваю себя, кончается ли что-нибудь вообще. Слова, произнесенные сегодня, остаются в памяти человека или в мыслях других людей, и любой поступок - это все равно, что камень, брошенный в воду: круги от его падения расходятся все дальше и дальше, пока не затронут жизни людей, находящихся далеко от нас. Больше ничего не было сказано о золотых монетах, их положили на дно седельной сумки и с тех пор о них не вспоминали. Если только можно не вспоминать о таком количестве золота. Мы въезжали в ту местность, в которой собирались сгонять скот. Кэп Раунтри, среди прочих, заметил этих одичавших коров, часть которых отбилась от стада в испанских поселениях на юге, а некоторые потерялись или в панике бежали, когда индейцы нападали на караваны переселенцев, направлявшихся в Калифорнию. Конечно индейцы убивали одичавший скот, но предпочитали бизонов, и многие коровы, вместе со стадами бизонов, пришли в эти никем не обжитые места. В 1867 году бизонов было множество, а индейцы убивали одичавший скот только тогда, когда больше нечего было убивать. Те края, в которых мы собирались работать, лежали к югу от горной цепи, пересекающую дорогу на Санта Фе, между Пергетори и Ту Баттс Крик и к югу от Маль Паис. Земля здесь раскинулась широко, но это была суровая земля. Мы проезжали по равнинам, покрытым шалфеем и меските, с можжевельником и сосной на холмах. У Кэпа было на примете одно надежное место - каньон у подножия горы, где вытекал из скал ручей с холодной и вкусной водой. На дне коньона раскинулись акров двести сочной травы - высокой, достающей до брюха коню, судя по всему тут никто не был с тех пор, как Кэп Раунтри натолкнулся на это место двадцать лет назад. Первым делом мы укрепили наше убежище. За спиной поднимался высокий, нависающий утес, который обеспечивал прикрытие сверху. Перед каньоном лежало четыре или пять акров маленькой долины с хорошей луговой травой, ограниченной на дальней стороне большими валунами и редколесьем. За ними находилась широкая низина, в которой можно было устроить хорошее пастбище для нашего стада, а дальше - просторная равнина, куда мы планировали сгонять скот. Первый день мы провели, собирая топливо, укрепляя камнями наш "форт" и разведывая округу рядом с укрытием. Мне удалось убить оленя, а Кэпу - бизона. Мы привезли мясо в лагерь и занялись его копчением. На следующее утро на рассвете мы выехали на работу. За час мы заметили шестьдесят или семьдесят голов. Я еще никогда не видел такого скота. Там был один бык, который, высотой был футов семь, а весил не меньше тысячи шестисот фунтов. А какие у него были рога! Острые, как кинжалы. К вечеру у нас уже было приличное количество коров в ложбине с пастбищем и еще немало на пути к нему. На третий день мы согнали больше сотни голов, и начали уже подсчитывать деньги. Это была медленная, изнурительная работа. Если гнать коров слишком быстро, они могли разбежаться по всей округе, поэтому мы старались делать это осторожно, чтобы они не догадались о том, что их ждет. Перед нами стояло две задачи: согнать побольше скота и остаться при этом в живых. Я имею в виду не только индейцев, но и скот тоже, потому что некоторые из этих старых быков не прочь были подраться, а коровы, если им удавалось поймать врасплох пешего человека, от них не отставали. По ночам мы рассказывали разные истории либо страдали животами после чьего-нибудь поварского искусства. Готовили по очереди. Мы поддерживали огонь в костре так, чтобы его не было видно издалека, использовали самое сухое топливо, какое только могли найти, и передвигались лишь тогда, когда это было необходимо. Мы не осмеливались придерживаться какого-либо распорядка, чтобы индейцы, узнав о нашем присутствии, не смогли устроить засаду, мы всегда возвращались в лагерь не той дорогой, по которой выезжали, и все время держали ушки на макушке. Мы собирали одичавших коров. Мы потели, ругались, глотали пыль, но собирали их: в один день шесть голов, в другой двенадцать, потом девятнадцать, а на следующий - лишь три. Невозможно было предугадать, сколько всего мы наберем. Мы сгоняли их в низину с хорошей травой и водой и день ото дня смотрели, как они набирали вес. Кроме прочего они привыкали к людям. Затем пришла беда. Оррин ехал верхом на гнедом жеребце, которого купил в Додже. Ехал он один, направляясь вниз по склону крутого холма, и гнедой упал. Маленький жеребец быстро вскочил, когда брат еще не успел вынуть ногу из стремени, и решил умчаться прочь. У Оррина оставался только один способ остаться в живых - потому что жеребец тащил бы его за собой до конца - и это еще одна причина, по которой ковбои всегда носят револьверы. Он застрелил гнедого. К вечеру Оррин в лагерь не возвратился. Мы нарочно кончали работу пораньше, потому что если бы с одним из нас что-то произошло, остальные до наступления темноты успели бы что-нибудь предпринять. Мы отправились на поиски. Том поехал на юг, повернув затем на восток, Кэп - на запад, а я поднялся вверх по каньону на север, на плато. И это я обнаружил Оррина - он шагал в сторону лагеря с седлом на плече и винчестером в руке. Когда он, увидев меня, опустил седло на землю, я подъехал. - Долго же ты до меня добирался, - проворчал он, но в его глазах не было злости. - Я уже подумывал запрятать седло. - Мог бы выстрелить. - Совсем рядом были индейцы, - ответил он. У костра Оррин рассказал нам все. Он стащил седло с мертвого гнедого и двинулся к лагерю, но поскольку был осторожным человеком, то пошел не прямиком, а спустился с холма, нашел скалистый уступ и шестьдесят-семьдесят ярдов шагал по нему. В боевом отряде индейцев было девять или десять воинов, но Оррин заметил их прежде, чем они его, поэтому тут же бросился на землю и тихо лежал, пока индейцы не проехали. Судя по направлению, отряд мог обойти стороной и не наткнуться на его мертвого коня. - Они его найдут, - сказал Кэп. - Сейчас уже темнеет, поэтому индейцы остановятся на ночлег где-нибудь поблизости. Скорее всего рядом с ручьем. А на рассвете увидят стервятников. - Ну и что? - Это подкованный конь. Вряд ли они упустят шанс добраться до одинокого человека, да еще и пешего. В любое другое время мы бы удрали отсюда, как ошпаренные, и не оставили бы индейцам ничего, кроме следов, но теперь у нас была собственность, а собственность связывает человека по рукам и ногам. - Думаешь, они найдут нас? - Думаю, найдут, - сказал Кэп. - Нам надо день-два отсидеться в лагере. К тому же лошадям надо передохнуть. Мы хмуро сидели вокруг костра, понимая, что если индейцы сразу нас не обнаружат, то скорее всего никуда отсюда не уйдут, пока не обыщут все вокруг. Это означало, что наши шансы согнать побольше скота приближаются к нулю. - Знаете, что я думаю? - Все молча ждали, что я скажу. - По-моему, надо кончать игру. По-моему, надо взять всех коров, что у нас есть, двинуть в Санта Фе, продать скот и купить настоящее снаряжение. Для такой работы нам надо по три-четыре лошади на человека. Том Санди воткнул нож в землю, вытащил его и задумчиво поглядел на лезвие, взвешивая мои слова. - Неплохая мысль, - сказал он. - Кэп? - Если Оррин согласен, - Кэп нерешительно помолчал, - я бы смылся отсюда хоть на рассвете. - Это не совсем то, что я предлагал, - сказал я. - Моя идея в том, чтобы уехать немедленно... до того, как индейцы найдут гнедого. Я не спрашивал мнения Оррина, поскольку знал, что ему невтерпеж увидеть ту русоволосую девушку, да я и был не прочь кое-кого повидать. Только дело было не в этом, а в обыкновенном здравом смысле, в понимании того, что если индейцы обнаружат наше присутствие здесь, перегон стада станет почти невозможным. За один-два дня индейцы нападут на наш след, а к этому времени мы уже окажемся за много миль отсюда. Поэтому я без лишних слов поднял седло и направился к своему коню. Иногда нужно действовать не раздумывая, а не тратить время на споры. Поднять стадо на перегон посреди ночи - не слишком простое дело, но если мы не бросим собирать ничейных коров, то станем легкой добычей для индейцев, поскольку будем ездить по одному или по двое. Надо было собираться в дорогу как можно скорее. Мы быстро оседлали коней, свернули лагерь и двинулись в путь. Отъевшийся скот не был настроен путешествовать, но мы погнали их вперед. Оставив Полярную звезду за спиной, тронулись на юг, к Санта Фе. К тому времени, когда на серое небо вырвался первый луч солнца, мы уже сделали шесть миль. Глава 6 Мы здорово помучались. Когда коровы в этом стаде стали соображать, что с ними делают, это им не понравилось. С наших коней клочьями падала пена, но мы вели стадо целый день - не только чтобы оторваться от индейцев, но и чтобы вымотать коров. Мы внимательно следили за местностью, но индейцев не видели. Санта Фе оказался городом поменьше, чем мы ожидали - просто тесное скопище глинобитных хибар, выстроенных вокруг выжженной солнцем площади, тем не менее, это был самый большой город, который нам с Оррином приходилось видеть. В дверях большинства домов стояли люди и, прикрыв глаза ладонями от солнца, смотрели, как мы гоним своих коров, а затем нам навстречу направились три всадника, все испанцы. Они вели коней легким галопом, не сводя с нас глаз, потом пришпорили их и понеслись во весь опор, оглашая воздух дикими криками, которые чуть не разогнали наше стадо. Это были Мигель, Пит Ромеро и парень по имени Абреу. - Привет! - Мигель улыбался. - Как здорово снова встретить тебя, amigo. Мы вас ждали. Дон Луис просил вас быть его гостями на обеде. - Разве он знает, что мы здесь? - удивился Оррин. Мигель взглянул на него. - Дон Луис знает почти все, senor. Новость принес человек из Лас Вегаса. Они оставались с нами до самого города. Мы дошагали до "Ла Фонды" и привязали своих коней в тени. Внутри было прохладно и спокойно. Потолок был высоким, сводчатым , как в церкви, только "Ла Фонда" была не церковью, а чем-то вроде салуна а заодно и отелем. В основном здесь сидели мексиканцы, тихо разговаривая на своем мягком языке, и от всей этой атмосферы кафе мне представилось, будто я путешественник и путешествую за границей - чудесное ощущение. Два мексиканцы очень вежливо с нами заговорили. Мы сели и выскребли из карманов всю мелочь. Не так уж много ее было, но нам хватит на несколько стаканов вина и, может быть, даже на еду. Мне нравилось слушать тихий звук голосов, легкий перезвон стаканов и стук каблуков по каменному полу. Где-то внутри дома засмеялась женщина, и это тоже был очень приятный звук. Пока мы сидели и попивали вино, в кафе вошел армейский офицер - высокий, лет тридцати, аккуратный, в ладно сидевшей форме и с решительной походкой - такой, какая бывает у всех армейских офицеров. Внимание привлекали необычайно причудливые усы. - Вы те люди, что пригнали скот, который остался на окраине города? - Хотите купить? - спросил Оррин. - Зависит от цены. Офицер сел за наш столик и заказал стакан вина. - Я буду откровенен с вами, джентльмены. Здесь случилась засуха и много скота погибло. Тот, что остался, - чрезвычайно худой. Ваше стадо - первое упитанное за последние несколько месяцев. Том Санди поднял голову и улыбнулся. - Мы просим по двадцать пять долларов за голову. Капитан едва посмотрел на него. - Конечно, нет, - сказал он, затем улыбнулся нам и поднял стакан. - Ваше здоровье... - А что насчет дона Луиса Альварадо? - неожиданно спросил Оррин. Лицо капитана застыло, он спросил: - Вы один из людей Приттса? - Нет, - сказал Том Санди, - мы встретили дона на равнинах. Между прочим, ехали вместе с ним на запад из Эйбилина. - Он один из тех, кто приветствовал нас в Нью Мексико. Перед тем, как мы появились здесь, мексиканское правительство было не в состоянии послать воинские части и защитить население своих колоний от индейцев. К тому же, торговля, по большей части, шла между Санта Фе и Соединенными Штатами, а не между Санта Фе и Мексикой. Дон Луис оценил наш приход, так же как и большинство местного населения. - Джонатан Приттс привозит сюда поселенцев, - сказал Оррин. - Мистер Приттс - энергичный и решительный человек, - сказал капитан, - но у него несколько ложные представления, что если Нью-Мексико стало владением Соединенных Штатов - мне стоит сказать: частью Соединенных Штатов - то все права испаноговорящих граждан будут тут же забыты. На некоторое время воцарилось молчание. - Все поселенцы - если вам угодно так их называть, - которых привозит Джонатан Приттс, везут с собой только оружие, но не семьи. Я выпил еще один стакан вина, откинулся на спинку стула и слушал разговор капитана с Томом Санди. Кажется, капитан был выпускником знаменитой военной школы, Вест Пойнта, и прочитал уйму книг. Люди редко понимают, как мало они знают, пока не услышат подобный разговор. Там, откуда я родом, из книг у всех была только Библия, иногда кто-нибудь привозил газету, и мы редко видели какое-то другое чтение. У нас в горах очень ценилось занятие политикой. Любая политическая речь всегда была крупным событием и собирала всю округу. Люди брали с собой корзины с едой, там можно было встретить человека, которого ни за что не увидишь в другом месте. В те дни всякий парнишка знал о политике столько же, сколько о повадках енотов - и тот, и другой предмет вызывали у него одинаково пылкий интерес. Мы с Оррином просто сидели и слушали разговор Тома с офицером. Многое можно узнать, если умеешь слушать, и пусть я понял немного, главное, я начал сознавать, как мало знаю. Мне жутко захотелось учиться, и одновременно я злился на себя за то, что не подумал об этом раньше. По пути на юг мы собрали еще немало бычков и коров, и у нас выходило, что при теперешнем раскладе каждый из нас получит больше тысячи долларов. На следующий день Оррин с Кэпом пошли на станцию дилижансов, чтобы договориться об отправке на восток найденного в фургоне золота. Меня одолевало желание повидать город, потому я вышел осмотреться. Эти черноглазые senoritas способны свести с ума любого мужчину. Если бы Оррин как следует посмотрел на одну из таких девушек, то сразу забыл бы свою Лауру. Ничего удивительного, что он в нее втрескался. После того, как парень несколько месяцев подряд видит только волосатые руки и волосатую грудь мужиков, даже самая страшненькая девушка покажется ему страшно привлекательной. Больше всего сейчас мне хотелось помыться и побриться. Кэп пошел со мной. - Похоже, в этом городе есть что посмотреть, - предложил я ему. - Вот что я тебе скажу, Тайрел: если ты думаешь о том, что, по-моему, ты думаешь, то тебе лучше разведать местность и отыскать следы, прежде чем начнешь действовать. Если собираешься приударить за испанкой, готовься заодно подраться с ее парнем. - Кажется, оно того стоит. Был полдень, время сьесты. Лежащий на дороге пес приоткрыл один глаз и махнул хвостом, чтобы показать, что если я не побеспокою его, он будет очень благодарен. А я вообще был не в настроении кого-нибудь беспокоить. Я не спеша прошелся по пыльной улице. Город затих. Дверь какого-то дома - просторного, со множеством ванн и стекающей в канаву водой - была широко и приглашающе открыта. Там лежало мыло домашнего приготовления, и не было никого вокруг. В доме стояла и ручная водяная колонка. В первый раз в жизни увидел колонку внутри дома. Люди точно становятся все ленивее... не могут даже выйти на улицу, чтобы набрать воды. Это, должно быть, была общественная баня, но заплатить за мытье было некому. Я налил ванну, разделся и забрался в нее, и когда уже намылился с головы до ног, в дом вдруг вошли три женщины, со свертками белья на голове. Вначале я уставился на них, а они уставились на меня, а потом я заорал. И до меня дошло, что никакая это не баня, а прачечная. Эти мексиканские девушки только раз посмотрели на меня и принялись визжать, и сначала я подумал, что они испугались, однако они не убежали, а просто стояли и хохотали надо мной. Хохотали! Схватив ведро с водой, я опрокинул его на себя и цапнул полотенце. Только тогда они выскочили, и я услышал на улице их вопли, и, можете мне поверить, я никогда в жизни не натягивал на себя одежду быстрее. Накинув на бегу ремень с кобурой, я со всех ног бросился к своему коню, словно от этого зависела моя жизнь. Представляю это зрелище - я сижу в ванне весь намыленный, голенький, как новорожденное дитя. Я пустил Серого галопом вон из города, и последнее, что я слышал, - это смех. Никогда и никто не поймет женщин - это точно. Как бы то ни было, я все же помылся. Утро было яркое и солнечное, как почти каждое утро в горной пустыне. Мы встретились с капитаном и передали ему стадо. В конце концов мы договорились о цене по двадцать долларов за голову - об очень хорошей цене для того времени и того места. Перво-наперво, когда мы въехали в город, нас увидела какая-то девушка. Она показала на меня пальцем, задохнулась от волнения и возбужденно заговорила со своей подругой, а затем они обе принялись хохотать, не отрывая от меня глаз. Оррин был озадачен, поскольку девушки всегда обращают внимание на него и не замечают меня. - Ты их знаешь? - Я? Вижу впервые в жизни. Но я понял, что меня ожидает. Эта история с ванной к этому времени, скорее всего, уже разошлась по всему Санта Фе. Прежде чем мы добрались до "Ла Фонды", мы проехали, наверное, с дюжину девушек, и все они смеялись или улыбались мне. Том Санди с Оррином не могли понять, что происходит. В "Ла Фонде" снова было прохладно и спокойно, мы заказали вино и еду. Девушка, принимавшая наш заказ, внезапно поняла, кто я такой, и тут же захихикала. Когда она пошла на кухню передать заказ повару, оттуда выскочили поглазеть на меня две или три девушки. Подняв стакан в вином, я постарался выглядеть самодовольным и искушенным в мирских делах. Но на самом деле чувствовал себя последним дураком. Оррин начинал злиться. Он не мог понять, с какой стати девушки вдруг стали проявлять ко мне такой интерес. Он одновременно испытывал любопытство, интерес и ревность. А мне оставалось лишь выносить смешливые взгляды или рвануть прятаться в кусты. Санта Фе был маленьким, но дружелюбным городом. Приезжие были здесь нечасты, и горожане любили поглазеть на них и посудачить. В те годы он находился почти на краю земли, однако основан был достаточно давно, чтобы стать своего рода центром. А девушки обожали фанданго* [* - национальный испанский танец] и присутствие американцев. Там жила маленькая симпатичная мексиканочка с огромными черными глазами, которая, увидев меня, всякий раз обдавала жарким взглядом. И, поверьте, кровь у меня волновалась. На ее фигурку стоило посмотреть. Каждый раз, когда она проходила мимо по улице, она чуть больше, чем обычно, крутила подолом юбки, и, по-моему, мы могли бы познакомиться поближе, если бы я знал как. Звали ее Тина Фернандес. Вечером второго дня в дверь "Ла Фонды" постучали, и когда она открылась, на пороге мы увидели Феттерсона. - Вас хочет видеть мистер Приттс, всех четверых. Надо поговорить о деле. Мы поглядели друг на друга, затем Оррин встал, собираясь идти. Мы последовали за ним. Мексиканец, стоящий у бара, повернулся к нам спиной. Друзей Джонатана Приттса в Санта Фе не жаловали. Но не это меня беспокоило, а Оррин. Снаружи глинобитного дома, где жил Джонатан Приттс, стояло четверо и еще пара-тройка парней ошивались у кораля. Заглянув в открытую дверь барака, я увидел еще несколько человек, все при оружии. "Одной штуки тебе надо остерегаться, Тайрел, - сказал я себе, - это человека, которого окружают столько вооруженных людей". Они бы ему не понадобились, если бы он не собирался использовать их в действии. Раунтри взглянул на меня. Он был крутой, как старый кабан, и хитрый, как лис.Санди задержался на крыльце и вынул сигару; когда он чиркнул спичкой о брюки, в темноте разом скрипнули три кресла, потому что сидевшие в них люди потянулись к револьверам. Том не показал, что заметил этого, но на его губах заиграла довольная усмешка. Нас вышла встретить Лаура, она была в голубом платье, которое подчеркивало голубизну ее глаз, так что выглядела она, словно ангел. То, как она протянула Оррину обе руки и как посмотрела на него... этого было достаточно, чтобы нормальный человек подавился. Только Оррин не подавился. Выражение лица у него было такое, словно его огрели столбом по голове. Кэп был необычно угрюмым, но Санди - всегда умевший обходиться с женским полом - широко ей улыбнулся. Иногда мне казалось, будто его раздражало, что Лаура выбрала Оррина, а не его. Она взглянула мимо Оррина на меня, и, похоже, наши ощущения совпали. Мы на дух друг друга не переносили. Вошел Джонатан Приттс в сюртуке и воротничке проповедника, и это заставило меня задуматься, будет ли он сейчас читать нам молитвы или предложит купить по дешевке золотой кирпич. Он угостил всех дорогими сигарами из коробки, я был рад, что не курю. Оррин не отказался от сигары, и после короткого замешательства Том тоже взял одну. - Не курю, - сказал я. - Не хотите ли выпить? - Не пью, - сказал я. Оррин покосился на меня, потому что знал, что хотя спиртное действительно мне не нравится, я не прочь выпить с друзьями. - Вы, ребята, неплохо заработали на своем стаде, - сказал Приттс, - а мне нравятся предприимчивые люди. Мне, однако, интересно узнать, как вы собираетесь поступить с прибылью от продажи. Мне нужны люди, которые готовы вложить в одно дельце сообразительность и небольшой капитал, которые в состоянии что-то начать и довести это до конца. Все промолчали, и он смахнул пепел с сигары и с минуту изучал ее. - В начале могут быть маленькие неприятности. Люди, живущие на этой земле - не американцы и, вероятно, воспротивятся нашему появлению здесь. Медленно заговорил Оррин. - Мы с Тайрелом пришли на запад за землей. Мы ищем дом. - Хорошо! Нью-Мексико теперь является частью Соединенных Штатов и пора нам, американским гражданам, получать от этого выгоду. - Он глубоко затянулся сигарой. - Кто не успел к столу, тот опоздал. - Похоже на то, - сказал я, - что вы хотите вышвырнуть тех, кто пришел первым, и усесться за стол самому. Приттс чуть не взбесился. Он не привык, чтобы ему говорили правду в лицо... и меньше всего - такие люди, как мы. Секунду он молчал, а Лаура села возле Оррина, и я уловил запах ее духов. - У мексиканцев нет прав, - ответил Приттс. - Земля принадлежит нам, свободнорожденным американцам, и если вы сейчас присоединитесь к нам, то получите долю в компании, которую мы организуем. - Нам нужен дом для мамы, - повторил Оррин, - нам не нужно много земли. - Если мы добудем землю вашим способом, на ней будет кровь, - сказал я, - но сначала мы должны получить письменное предложение мистера Приттса с его планами и с тем, как он собирается распорядиться нашими деньгами. Это говорил во мне папа. Он всегда твердил: "Что написано пером, не вырубишь топором, сынок". - Слова джентльмена должно быть достаточно, - надуто ответил Приттс. Я встал. Не знаю, что собирались делать остальные, да мне, в общем-то, было все равно. Этот двуличный старый козел хотел украсть землю у тех, кто жил на ней десятилетиями. - Человек, готовый с помощью оружия отнимать землю, - сказал я, - не может называть себя джентльменом. Эти люди теперь такие же американские граждане , как вы или я. Повернувшись, я направился к двери, за мной шел Кэп Раунтри. Том Санди, будучи вежливым человеком чуть поотстал, но мы путешествовали и работали вчетвером, поэтому он последовал за нами. Оррин немного задержался, но и он ушел. - Вы еще вспомните это! Те, кто не со мной, те против меня! Убирайтесь из города и больше не появляйтесь! - орал нам вслед Приттс дрожащим от ярости голосом. Мы не вчера родились на свет и знали, что те люди на крыльце не занимались вышиванием, поэтому когда остановились, каждый смотрел в свою сторону. - Мистер Приттс, - сказал я, - у вас слишком большие идеи для такой маленькой головы. Не вздумайте устраивать нам неприятности или мы выгоним вас обратно на восток, туда, откуда вас уже выгнали. Он шел к нам, но остановился, как вкопанный, остановился так, словно я двинул ему кулаком. И я тут же понял, что прав - его откуда-то выгнали. Он был высокомерным человеком, который считал себя важной персоной, и в большинстве случаев ему удавалось убедить в этом окружающих, но теперь он был просто вне себя. - Вот это мы посмотрим! - закричал он. - Вильсон, взять их! Раунтри как раз смотрел в сторону первого парня, который начал подниматься с кресла, наверное Вильсона, а в тот момент в старом Кэпе не было жалости. Он с размаху ударил Вильсона револьвером по голове, и тот, сложившись пополам, опять упал в кресло. У Оррина со своим противником проблем не было: он уже прижал к его животу свой шестизарядник, а я смотрел на Приттса поверх дула револьвера. - Мистер Приттс, вы человек, который любит командовать вооруженными людьми. Ну, так прикажите им продолжить начатое, и будете лежать здесь мертвым, не успев закончить последнее слово. Лаура смотрела на меня с такой ненавистью, которую я никогда не видел на женском лице. Эта девица имела чересчур большое представление о своем папочке, и всякий, кто не разделял его, не мог быть ничем иным, кроме как воплощением зла. И кто бы ни был ее мужем, он навсегда останется лишь жалкой копией образа ее папочки. Приттс выглядел так, словно страдал несварением желудка. Он смотрел на мой огромный кольт и знал, что я не шучу. Я тоже это знал. - Ладно. - Он чуть не задохнулся. - Можете идти. Мы молча подошли к лошадям и когда забрались в седла, Оррин повернулся ко мне. - Будь ты проклят, Тай. Что ты наделал? Ты почти что обозвал его вором. - Эта земля принадлежит Альварадо. Мы поубивали уйму Хиггинсов за много меньшее, чем попытку отобрать нашу землю. Той ночью я почти не спал, стараясь решить, правильно ли поступил. Но с какой стороны бы ни поглядел на ситуацию, получалось, что правильно, и не считаю, что на мое решение повлияло отношение к Друсилье. Можете мне поверить, что в ту ночь я думал и о ней. На следующее утро я увидел, как шайка человек в сорок во главе с Феттерсоном выезжала из города. С ними был и Вильсон, только шляпа у него на голове сидела как-то кривовато - наверное из-за огромной шишки. Они направились на северо-восток. Когда они проезжали последний дом, в холмы выскочил мексиканский мальчишка на поджаром гнедом жеребце и скакал он так, будто за ним гнался сам дьявол. Похоже, у дона Луиса была своя система предупреждения, и он успеет как следует подготовиться к приему Феттерсона. Гоня с такой скоростью, мальчишка не мог ускакать далеко, значит, его где-то ждала подмена лошадей. У дона Луиса много людей, много лошадей и еще больше друзей. На улицу, заправляя рубашку в брюки, вышел Оррин - злой, как медведь с больным зубом. - Зря ты вчера так накинулся на мистера Приттса. - Был бы он честным человеком, я бы ничего не сказал. Оррин сел. Одно про него можно было сказать точно: он был справедливым парнем. - Тайрел, - проговорил он наконец, - тебе нужно думать, прежде чем открывать рот. Мне нравится эта девушка. Ну, чувствовал я себя в тот момент довольно погано. Я любил и уважал Оррина. Во многих отношениях он был умнее меня, но насчет Приттса, по-моему, ошибался. - Извини, Оррин. Мы с тобой мало заработали в этой жизни, но то, что имеем, заработали честным трудом. Мы хотим построить дом для мамы, но ей не понравился бы дом, построенный на крови. - Ну... Черт возьми, Тайрел, ты, конечно, прав. Просто мне жаль, что ты так грубо разговаривал с мистером Приттсом. - Извини. Это я был груб, не ты. Ты не должен отвечать за поступки брата. - Тайрел, не говори так. Если бы не ты в тот день на свадьбе, меня бы давно похоронили, и никто не знает этого лучше, чем я. Глава 7 Это была необжитая, нехоженая, суровая земля и рождала она совершенно новый сорт людей. Скот, одичавший в Техасе, стали называть породой лонгхорн, эта порода отличалась огромными рогами и длинными ногами, потому что техасской земле нужны были большие животные, которые могли драться, которые могли пройти три дня без остановки в поисках воды. Точно так же и люди, рожденные техасской землей, отличались храбростью и выносливостью, которыми никогда не мог обладать человек с востока. Большая часть людей до самой смерти так и не могут узнать, из какого теста они сделаны, потому что для того, чтобы узнать это, надо столкнуться с бедой. Всякие хитроумные штучки, на которые на востоке будут смотреть сквозь пальцы, здесь не пройдут. То есть, не прошли бы в те ранние годы. Можно скрываться в толпе, но на земле, где народу мало, человек всегда открыт. Я, правда, не хочу сказать, что у нас не было собственных мошенников или шельмецов. Джонатан Приттс был одним из тех, кто воспринимал свободу, как вседозволенность, он думал, что ему все сойдет с рук. Хуже всего было то, что он считал себя большим человеком, а это было невероятным преувеличением - он не был большим человеком, он был подлым. Мы положили наши деньги в банк "Экспресс компани", оседлали лошадей и отправились обратно в Пергетори, на этот раз нормально снаряженные. Серый все еще оставался со мной - о лучшем коне не мог мечтать никакой ковбой - но теперь у каждого из нас было четыре сменных коня, и я чувствовал, что могу собой гордиться. Первым моим подменным конем был грулья - мышиного цвета мустанг, который, судя по нраву, происходил от миссурийского мула и горной пумы с больным зубом. Этот грулья был самым сварливым и вздорным животным с четырьмя копытами, которых я когда-нибудь видел, а лягался он почище любого осла, забравшегося в муравейник с большими рыжими муравьями. С другой стороны, он мог скакать без передышки весь день и всю ночь, а воды и еды при этом ему требовалось меньше, чем верблюду. Я назвал его Сат - укороченное имя для Сатаны. Был у меня еще каурый - конь пустынь, привычный к трудной местности, но надежный - пожалуй, самый надежный конь, который у меня был. Его звали Бак. Келли была большой рыжей кобылой, очень выносливой. За каждую лошадь я заплатил из собственного кармана, хотя Сата мне отдали почти задаром - по-моему, желая от него поскорее избавиться. В первый раз, когда я сел на Сата, он решил меня немного покатать, поэтому когда я спешился, внутри у меня все перетряслось, а из носа текла кровь, но спешился я именно там, где хотел, и с тех пор он знал, кто из нас кем командует. Четвертого коня я купил у индейца. Большую часть того дня мы болтали с испанцами, а этот индеец сидел в сторонке, глядя на нас. Это был крупный ней-персе из Айдахо, что на севере, ближе к Монтане. Он сидел у корраля с рассвета, и к полудню я не заметил, чтобы он хоть что-то перекусил. - Ты забрался далеко от дома, - сказал я, отрезав от куска мяса, приготовленного к ланчу, и отдав его индейцу. Он внимательно посмотрел на меня, потом взял мясо. Он ел медленно, как изголодавшийся человек, которому нельзя есть много, потому что желудок у него ссохся. - Ты говоришь по-английски? - Я говорить. Разделив ланч пополам, я отдал половину индейцу и мы вместе поели. Проглотив последнюю крошку, он встал. - Идти со мной - увидеть коня. Это было прекрасное животное - чалый с белыми и рыжими пятнами. Таких лошадей называют аппалузами. Тощий, как и его хозяин, этот конь был высоким - около двух ярдов в холке. Похоже, этот индеец проделал долгий путь на голодном пайке. Поэтому я отдал ему свою старую винтовку (перед этим я купил себе новую винтовку "генри" 44-го калибра) и немного еды, добавив в придачу старое одеяло. Мы были примерно в неделе пути от Санта Фе, когда нашли удобное место для стоянки в излучине ручья среди скал. Устроившись, я отправился выполнять свою часть работы - охотиться, потому что мы решили растянуть запасы пищи как можно дольше. Утро... Яркое солнце только что поднялось над далекими холмами, в складках местности еще лежат тени, солнечный свет играет на листьях тополей и искрится в ручье, где-то высоко поет жаворонок... Нам с моим конем из Монтаны утро нравилось. Мы нашли старый след оленя и направились по нему. Здесь местность была выше, плато сменили длинные хребты с соснами на гребнях и можжевельником и мексиканской сосной на склонах. Вдруг я увидел оленя, потом другого. Привязав Монтану, я двинулся к ним. Пасущиеся олени - легкая добыча, если приближаться осторожно и с подветренной стороны. Когда олень опускает голову, к нему можно подходить, но только очень тихо. Когда он начинает дергать хвостом, это означает, что он сейчас поднимет голову, тогда надо застыть на месте. Олень может смотреть прямо на вас и смотреть долго, но если стоять спокойно и не шевелиться, он подумает, что вы - это какое-нибудь безобидное дерево или пень, и опять начнет пастись. Я подобрался на пятьдесят ярдов к большому оленю, затем поднял винтовку и всадил ему пулю под левую лопатку. Чуть дальше стоял другой, и, сделав первый выстрел, я развернулся в тот момент, когда второй олень прыгнул. Не успели его копыта коснулись земли, как моя пуля перебила ему позвоночник. Быстро разделав оленей, завернул лучшие куски в шкуры и забрался на Монтану. Выехав через пару миль из деревьев, я вдруг увидел полдюжины бегущих бизонов. А бизоны просто так, без причины не бегают. Я натянул поводья на опушке, зная, что нас трудно будет заметить, поскольку чалый и я в своей замшевой куртке сливались с лесом так, словно были его частью. В этих краях люди, насколько возможно, стараются не выезжать на гребни с тем, чтобы их силуэт не вырисовывался на фоне неба. Иногда случается так, что тот, кто первым двинется, первым же и умрет, поэтому я ждал. Солнце ярко сияло на фоне холма. Конь стукнул копытом и махнул хвостом. Где-то рядом в кустах прожужжала пчела. Их было девять человек, и шли они цепочкой. По тому, что мне рассказывал Кэп об индейцах, я понял, что это были юты. Они выехали из леса и двигались по склону передо мной. В большинстве случаев я предпочитаю драться лицом к лицу, потому что убегающий человек представляет собой отличную мишень, но иногда надо драться, а иногда и убегать, и разумный человек тот, кто выберет правильное решение. Вначале я сидел тихо, но индейцы подъезжали все ближе и если даже они не увидят меня, то мое присутствие почувствуют их лошади. Попытайся я ускользнуть обратно в лес, они обязательно меня услышат. Вынув винтовку из чехла, я помолился ангелу-хранителю дураков и проскакал, наверное, ярдов тридцать, прежде чем юты меня заметили. Один из индейцев, должно быть, заговорил, потому что все они посмотрели в мою сторону. Индейцы могут ошибаться, как и любой другой. Если бы они развернули лошадей и кинулись на меня разом, мне бы пришлось удирать в кусты и песенка моя была бы спета. Но какой-то индеец не утерпел и вскинул винтовку. Увидев, как он поднимает оружие, я неожиданно пришпорил Монтану и в тот же момент выстрелил, и поскольку рассчитал точно, то выстрелил в нужную секунду и попал в цель. Я уложил не того индейца, который собирался стрелять, а того, который, похоже, был на лучшей лошади. Моя винтовка прогрохотала на долю секунды раньше, я пришпорил коня, тот прыгнул, и индеец промахнулся. Мы помчались, и я не преувеличиваю: мы действительно помчались, как бешеные. Здесь не было ничего, ради чего стоило бы задерживаться, больше всего на свете мне хотелось уйти как можно дальше от этого места. Уложив того первого индейца, я здорово разозлил их и теперь им позарез нужен был мой скальп, но Монтана любил ютов не больше моего. Он заложил уши, вытянул хвост и расстелился по земле, как перепуганный заяц. Моя следующая пуля прошла мимо, потому что конь мчался так быстро, будто что-то позабыл в Санта Фе, и у меня почти не было шансов попасть. Они все, стреляя на ходу, рванули за мной, и я понял, что если не предприму что-нибудь решительное, мне конец, поэтому развернул коня и напал на ближайшего индейца. Он оторвался от своей группы ярдов на пятьдесят, и я не знаю, чей выстрел уложил его лошадь, но я стрелял три или четыре раза. Я видел, как пуля выбила пыль на боку лошади, она грохнулась, перебросив седока через голову, он упал в траву, и промчавшись мимо него, я на полном скаку для верности всадил в него еще пару выстрелов. На минуту или две индейцы перемешались, меняя направление и сталкиваясь друг с другом, но к этому времени я уже перескочил через маленький ручеек и был в открытой прерии. Мы находились в восьми-десяти милях от нашего лагеря, но я не собирался вести за собой индейцев к своим друзьям. И тогда я увидел небольшую выемку на вершине невысокого холма. Чуть замедлив галоп, мы с Монтаной скользнули в ложбинку, я выпрыгнул из седла, уперся в коня грудью, ухватив его за ногу, и только захотел бросить его на землю, как он сам, словно зная, что от него требуется, лег и перевалился на бок. Похоже, это был выученный конь - ведь индейцы ней-персе используют аппалузу как боевую лошадь. Встав на колено и вытянув другую ногу перед собой, я тщательно навел мушку на грудь первого юта и плавно нажал на спуск. На пару секунд мне показалось, что я промахнулся, потому что индеец продолжал скакать, но затем его конь широко развернулся и сбросил мертвого седока в траву. На боку коня виднелось яркое пятно крови. Утро было теплым и тихим. Похлопав Монтану по крупу, я сказал: - Отдыхай спокойно, малыш, мы выкарабкаемся. Ни за что нельзя было подумать, что секунду назад здесь стреляли и убивали Неожиданно все стихло. Склон холма опустел, индейцы спрыгнули на землю и исчезли в траве быстрее молнии. Лежа на вершине, понимая, что каждое мгновение может стать последним, я наслаждался горячим солнышком, греющим мне спину, запахом пожухлой коричневой травы и пыли. Трое ютов лежали мертвыми, оставалось шестеро. Шесть к одному могут показаться большим преимуществом, однако если у человека достаточно выдержки и если он по натуре боец, выигрыш не в численном перевесе. Нельзя думать, что ты в меньшинстве и потому потерпел поражение - тогда начинаешь теряться и полагаться на везение, а полагаться на везение в драке означает проиграть. Все, что нужно сделать для победы, нужно делать самому. У меня была полная фляга с водой, немного вяленого мяса в седельных сумках, куча свежего мяса и полно патронов. Индейцы постараются напасть сзади. Противоположный склон ложбины скрывал гребень, находящийся всего в паре футов от меня. Потому я вытащил охотничий нож - девятидюймовый и такой острый, что им можно было бриться - и, работая с бешеной скоростью, начал раскапывать край ложбины. Чтобы выкопать амбразуру на гребне, которая давала бы достаточный обзор, ушло несколько минут, и выглянул я как раз вовремя. По склону, пригнувшись, бегом поднимались четверо ютов. Первый выстрел в цель не попал - я слишком торопился. Но они залегли. Там, где только что бежали индейцы, лишь трава шевелилась под ветром. Теперь они будут ползти, подбираясь все ближе и ближе. Я рискнул и вкочил. Тут же заметил ползущего индейца, выстрелил и опять упал в ложбину, а пули прошивали воздух там, где я стоял мгновение назад. Больше такого трюка повторять нельзя: индейцы к нему будут готовы. Высоко в небе висели перистые облака. Повернувшись, я заполз в амбразуру и выглянул. Не опоздал. Вверх по слону быстро поднимался индеец, придется подпустить его поближе. Пора сократить численное преимущество противника. Я положил винтовку на гребень и расстегнул ремешок, удерживающий кольт в кобуре, на случай, если вдруг придется стрелять быстро, с небольшого расстояния, на случай, если все кинутся разом. Поднимающийся по склону индеец достигнет ложбины на следующей перебежке. Кого-то из них я ранил, но едва ли убил больше одного. Я привык подсчитывать скальпы лишь тогда, когда они были у меня в руках. Медленно тянулись минуты. По щекам и шее стекал пот. Я чувствовал запах собственного тела и нагревшейся на солнце пыли. Где-то в вышине кружил орел. От пота и грязи чесалась кожа, а когда на Монтану сел большой овод, мой шлепок громко прозвучал в нагретой солнцем тишине. Люди на востоке могут назвать это приключением. Однако, одно дело читать о приключениях, сидя в кресле со стаканом пива под рукой, и совсем другое - лежать, уткнувшись лицом в горячую пыль, в то время как к тебе подкрадываются четверо или пятеро индейцев с единственным намерением во что бы то ни стало тебя прикончить. Ярдах в пятнадцати ниже по склону в траву влетел кузнечик и вдруг тут же выпрыгнул обратно. Это уже было предупреждением. Подняв винтовку, я приготовился выстрелить в то самое место, но решил глянуть за спину. И в этот момент из травы, как чертенок из коробочки, выскочил индеец. Я оказался прав - он поднялся как раз там, откуда выпрыгнул кузнечик. Мушка винтовки оказалась у него на груди, и я нажал на спуск. Индеец упал. Позади послышался шорох мокасин по сухой траве, и, перевалившись на спину, я выхватил кольт и дважды выстрелил, прежде чем почувствовал удар пули. Юты исчезли, я снова оказался один. Левое плечо онемело, одежда стала набухать кровью. Скользнув подальше от гребня, ощущая тошнотворную слабость, я прижал к ране платок. Пуля прошла насквозь, и левая сторона куртки уже пропиталась кровью. Я разорвал платок и заткнул дыру от пули с обеих сторон, сознавая, что теперь мое дело худо. Моргая от жары и нахлынувшего вдруг головокружения, я перезарядил винтовку и револьвер. Затем вынул пробку из фляги и прополоскал рот. Вода была теплой и солоноватой. В голове тяжело стучало, чтобы перевести взгляд, требовалось сделать усилие. Запах пота и высохшей травы стал сильнее, небо над головой пожелтело и было горячим, как расплавленная бронза. Где-то в неизмеримо высоком небе появился стервятник. Внезапно мне до смерти надоели запахи, надоела жара, надоел кружащий надо мной терпеливый стервятник, знающий, что рано или поздно умирает каждый, - если стервятник вообще может быть терпеливым - . Я подполз к краю ложбины и обежал глазами равнину, над которой танцевал раскаленный воздух. Я старался сглотнуть и не смог, прохладные холмы Теннеси показались мне очень далекими. Сквозь туман бреда я увидел мать, сидящую в старом кресле-качалке, Оррина, поднимающегося к дому с ведром самой холодной и чистой в мире воды. Лежа в пыльной яме на разогретом солнцем холме в Колорадо, с дырой от пули в левом плече, и ютами, готовящимися закончить свою работу, я неожиданно вспомнил, что это был за день. Прошел час... а может быть больше? Прошел по меньшей мере час с последней атаки ютов. Как и стервятникам, теперь им было нужно одно - время, а что значит время для индейца? Сегодня был мой день рождения... Сегодня мне исполнилось девятнадцать лет. Глава 8 Следующий глоток воды я выпил, когда от высоких сосен уже протянулись длинные пальцы теней. Дважды я смачивал рот своему коню, который становился все нетерпеливее и удерживать которого на земле становилось все труднее. Мне нельзя было вздремнуть или хоть на минуту отвести взгляд, потому что я знал, что индейцы до сих пор сидели и ждали своего шанса, возможно зная, что я ранен. Дико болело плечо. Бежать я не решился, поскольку понимал, что далеко мне не уйти - ведь Монтана слишком долго пролежал пролежал на земле и быстро скакать не сможет. И в этот момент я увидел, что по склону поднимаются мои друзья. Они как ни в чем не бывало подъехали прямо к ложбине и, усмехаясь, остановились у гребня, и я никогда не был так рад их увидеть. - Вы поспели как раз к чаю, - сказал я, - подвигайте стулья поближе. Я поставил чайник, он вот-вот закипит. - У него температура, - сказал Том Санди, - или просто поехала крыша. - Это все жара, - согласился Оррин. - Поглядите, как Тай окопался, можно подумать, он оборонялся от индейцев. - Ему что-то привиделось, - добавил Раунтри, - в прерии такое часто случается. - Если один из вас слезет с лошади, я его хорошенько отделаю, - сказал я, - и при этом одной рукой. Где вы были? Спокойненько рассказывали друг другу байки в тенечке? - Он спрашивает, где мы были, - воскликнул Том Санди. - Он сидит себе в прохладной ямке, а мы, дураки, до седьмого пота надрываемся на работе. Первым бросил паясничать Раунтри. Он осмотрел местность вокруг ложбины и когда подъехал обратно, сказал: - Похоже, ты принимал гостей. Судя по крови на траве, ты подстрелил по меньшей мере двух. - Можешь проехать по моим следам, - я чувствовал себя отвратительно - как ребенок, которого дразнят взрослые. - Если я не выбил пять из девяти ютов, ставлю вам всем по выпивке. - Когда мы здесь показались, сбежали только трое, - согласился Санди. Ухватившись за луку, я подтянулся в седло. Впервые с тех пор, как увидел индейцев, я мог рассчитывать по крайней мере еще на один день жизни. Следующие три дня я оставался в лагере и готовил еду - обычное дело для ковбоя на перегоне стада или сборе скота, если он не может работать, как все остальные. Кэп прилично разбирался в ранах, он прочистил мою древком стрелы с намотанной на нее тряпкой, которую смочил в виски. Если думаете, что мне это доставило удовольствие, - попробуйте на себе. Потом Кэп приложил припарку из разных трав. На пятый день я опять был в седле, но избегал садиться на Сата, решив, что в моем состоянии это делать рановато. Поэтому чуть не загнал Серого и Бака, а закончил на Монтане, который постепенно становился настоящим ковбойским конем. Это была первозданная земля. Мы прочесывали овраги и сгоняли скот в наскоро сооруженный кораль. Можете мне поверить, что работа была тяжелой, пыльной и изматывающей. Там и здесь мы находили скот с клеймом - тот, который пытались угнать индейцы или сбежавший с путей перегонов, лежавших дальше к востоку. - Может стоит на этот раз попробовать продать скот в Эйбилине? - предложил я. - Там дадут лучшую цену. В Санта Фе нам просто повезло. Семьсот голов скота - вот с чем мы начали перегон, а семьсот голов - это то, с чем могут управиться четверо, если будут работать, как проклятые, и если им повезет.