Гарри Тертлдав Возвышение Криспа Книга первая "Саги о Криспе" ------------------------------------------------------------- Krispos Rising, 1991 (с) Ирина Васильева, перевод, 1997 Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. -------------------------------------------------------------- Ребекке (которая приехала к главе пятой) и ее бабушкам, Гертруде и Нэнси, посвящается Примечание автора Действие первых двух книг "Саги о Криспе" -- "Возвышение Криспа" и "Крисп Видесский" -- происходит в той же вселенной, что и действие четырех книг видесского цикла: "Потерянный легион", "Император для легиона", "Легион Видесса" и "Мечи легиона". События, описанные в "Саге о Криспе", произошли лет на пятьсот раньше событий, изложенных в видесском цикле. Поэтому карта, предваряющая текст, отличается от той, что была помещена в книгах видесского цикла. То же относится и к обычаям, которые появляются здесь: нации, даже вымышленные, не стоят на месте целых пять столетий. I Грохот копыт. Резкие гортанные крики. Крисп приоткрыл один глаз. Было еще темно -- по-видимому, середина ночи. Он потряс головой. Ему не нравился шум, пробудивший его ото сна. Он закрыл глаз и снова свернулся калачиком между матерью и отцом на соломенном тюфяке, где спала вся семья, включая маленькую сестренку Криспа. Но как только он решил постараться заснуть, проснулись родители. Крисп почувствовал, как напряглись их тела по обе стороны от него. Сестренка Евдокия спала беспробудным сном. "Везет же некоторым",-- подумал Крисп, хотя никогда раньше не считал сестру особенно везучей. Во-первых, ей исполнилось всего три года -- вдвое меньше, чем ему,-- а во-вторых, она была девчонка. Крики сменились воплями. Криспу удалось разобрать слова: "Кубраты! Кубраты в деревне!" -- Фос, помоги нам!-- ахнула мать, и возглас ее был почти таким же пронзительным, как вопли ужаса, доносившиеся из тьмы. -- Благой бог помогает тем, кто сам себе помогает,-- отозвался отец, вскочив на ноги. Это наконец разбудило Евдокию. Она заплакала. -- Успокой ее, Таце!-- рявкнул отец. Мать прижала Евдокию к себе, тихонько запела колыбельную. "Интересно,-- подумал Крисп,-- если бы я заплакал, меня бы тоже взяли на руки?" Вряд ли. Скорее отец шлепнул бы его по попке или по щеке. Как любой деревенский мальчишка, живший неподалеку от Имброса, Крисп, конечно же, знал, кто такие кубраты: дикари с северных гор. -- Мы будем с ними сражаться, пап?-- спросил он. Не далее как вчера он убил деревянным мечом десяток воображаемых грабителей. Но отец покачал головой. -- Сражаться -- дело солдатское. Кубраты, будь они неладны, все до одного отличные солдаты. А мы -- нет. Мы и глазом моргнуть не успеем, как нас всех перебьют. Это тебе не игра, сынок. -- Но что же нам делать, Фостий?-- спросила мать, готовая, казалось, расплакаться вместе с Евдокией. Это потрясло Криспа больше, чем весь уличный шум. Что может быть страшнее испуга в голосе матери? Ответ пришел через минуту: испуг в голосе отца. -- Бежать,-- угрюмо отозвался Фостий,-- пока нас не утащили двуногие волки. Поэтому я и строился ближе к лесу; поэтому и дверь у нас, в отличие от соседей, выходит туда: чтобы можно было бежать, если нагрянут кубраты. Мать нагнулась и тут же выпрямилась. -- Ребенка я взяла. -- Я не ребенок!-- возмущенно заявила Евдокия и опять захныкала. Никто не обратил на нее внимания. Отец так сильно сжал плечо Криспа, что тот почувствовал кожей отцовскую ладонь, точно и не не было на нем тонкой ночной рубашки. -- Сможешь быстро-быстро добежать до деревьев, сынок, и спрятаться, пока плохие люди не уйдут? -- Да, отец.-- Теперь это снова стало похоже на игру. Сколько раз Крисп играл в лесу -- не сосчитаешь! -- Тогда беги! Фостий отворил дверь. Крисп припустил со всех ног. За ним бежала мать, прижимая к себе Евдокию. Отец был замыкающим. Крисп знал, что отец умеет бегать быстрее, но сейчас он не пытался их обогнать. Он прикрывал свою семью, держась между ней и деревней. Молотя босыми пятками по земле, Крисп бросил взгляд через плечо. Столько лошадей и факелов он в жизни не видел. На лошадях сидели незнакомые люди -- те самые страшные кубраты, надо полагать. Он заметил и толпу деревенских жителей. Всадники с каждой секундой сгоняли все больше народу. -- Не оглядывайся, сынок! Беги!-- крикнул отец. Крисп побежал еще быстрее. Спасительные деревья были уже недалеко. Но тут раздался новый крик, и лошади зацокали копытами. Звук погони приближался с жуткой скоростью. Захлебываясь воздухом, Крисп подумал: это нечестно, что кони умеют бегать так быстро. -- Стойте, стрелять будем!-- раздался голос за спиной. Крисп, привыкший к гнусавому говору родной деревни, еле разобрал слова, произнесенные хотя и по-видесски, но с незнакомым акцентом. -- Беги!-- снова крикнул отец. Но всадники уже молнией пронеслись по обе стороны от Криспа -- так близко, что его обдуло теплым ветерком от коней, а в нос ему ударил запах разгоряченных животных,-- и развернулись, отрезав его и родителей от леса. Все еще считая происходящее игрой, Крисп тоже развернулся, чтобы дать деру в какую-нибудь другую сторону. И тут увидел еще пару всадников, которые гнались за его отцом. Один держал в руке факел, чтобы не упустить беглеца. Это дало возможность Криспу разглядеть преследователей -- их меховые шапки, косматые бороды под стать шапкам, кожаные доспехи, кривые сабли на бедрах, то, как они сидят на лошадях, словно влитые. Застывшее во времени, это мгновение осталось в памяти Криспа на всю жизнь. Второй всадник, без факела, держал в руках лук. А из лука торчала стрела -- стрела, нацеленная на отца Криспа. Вот тогда-то события перестали быть для мальчика игрой. Он знал, что такое лук, и знал, что с ним нужно обращаться осторожно. Если эти дикари не знают, кто-то должен их научить. Крисп подошел прямо к кубратам. -- Сейчас же опустите стрелу!-- сказал он.-- Не то еще пораните кого-нибудь! Оба кубрата уставились на него. Лучник запрокинул голову и расхохотался. "Этот дикарь и впрямь похож на волка",-- с дрожью подумал Крисп. Ему хотелось, чтобы голос его был таким же глубоким и низким, как у отца, а не мальчишески писклявым. Тогда всадники не стали бы смеяться. Кубрат запросто мог пристрелить его, но эта мысль пришла Криспу в голову лишь годы спустя. Однако всадник, не прекращая смеяться, опустил стрелу и отдал Криспу честь каким-то замысловатым манером. -- Как прикажете, юный хаган, как прикажете. И снова хихикнул, утирая пот со лба. Потом кубрат устремил свой взор на Криспова отца, поспешившего мальчику на помощь: -- Ну что, крестьянин, обойдемся без стрельбы? -- Обойдемся,-- с горечью сказал отец Криспа.-- Вы нас поймали, чего уж там. Вместе с родителями и Евдокией Крисп медленно шагал обратно в деревню. Семью сопровождала пара всадников; остальные двое ускакали вперед, помогать своим товарищам кубратам в их делах. Нехороших делах, как начал подозревать Крисп. Он вспомнил странное слово, которое произнес наездник с луком. -- Папа, что такое "хаган"? -- Так кубраты называют своего вождя. Будь он видессианин, он назвал бы тебя "Автократором". -- То есть императором? Вот дурак-то!-- Несмотря на то что привычный мир разваливался на части, Крисп обнаружил, что еще способен смеяться. -- Конечно, сынок,-- мрачно отозвался отец. А потом, помолчав, продолжил уже другим тоном, развеселившись от собственной шутки:-- Хотя, говорят, в моих жилах течет васпураканская кровь, а все васпуракане зовут себя "принцами". Ты, сынок, небось, и не знал, что твой отец -- принц? -- Перестань, Фостий!-- одернула его мать.-- Жрец говорит, эта ерунда насчет принцев -- ересь, и больше ничего. Не забивай мальчику голову. -- Ересь или нет -- это, конечно, жрецу виднее,-- согласился отец.-- А вот по поводу "ерунды" спорить не стану. Разве кто-нибудь когда-нибудь слыхал про голодных принцев? Мать Криспа фыркнула, однако ничего не сказала. Они уже вошли в деревню, где их могли услышать соседи. А разговоры о ереси -- опасная штука. -- Что они собираются с нами делать? Вопрос касался темы более безопасной, хотя ответа на него покуда тоже не было. Крестьяне стояли под прицелом кубратских стрел и ждали. Вскоре прискакали еще всадники, которые гнали перед собой уже не людей, а домашний скот. -- Скотина пойдет с нами, отец?-- спросил Крисп, удивленный такой заботливостью кубратов. -- С нами -- да, но не для нас,-- коротко ответил отец. Кубраты начали что-то выкрикивать, кто по-видесски, а кто на варварском наречии. Крестьяне переглядывались, пытаясь понять, чего хотят от них кочевники. Потом, увидев, в каком направлении двинулись коровы и овцы, люди побрели за ними на север. Для Криспа дорога в Кубрат оказалась увлекательнейшим приключением. Топать пешком весь день напролет было не труднее, чем выполнять повседневную работу, которой он занимался бы, не напади на их деревню всадники, зато каждый день приносил с собой что-то новое. Крисп даже не представлял себе раньше, насколько огромен мир. О том, что их гнали насильно, он в общем-то не думал. Кормили его здесь гораздо лучше, чем дома; кубраты, которым он бросил вызов в ту первую ночь, решили приручить его и приносили ему куски жареной говядины или баранины. Вскоре игру подхватили и другие кочевники, так что "юный хаган" порой был не в силах съесть все, что ему давали. По настоянию отца Крисп никогда не отказывался. А если кубраты не требовали, чтобы он ел непременно у них на глазах, остатки перепадали его близким. Непомерный аппетит Криспа обеспечил ему репутацию бездонной бочки, и паек его от этого только увеличивался. В конце третьего дня пути на север всадники, напавшие на его деревню, встретились с другими бандами, которые тоже переправляли пленников и трофеи в Кубрат. Для Криспа это оказалось полной неожиданностью. Он никогда не задумывался о мире, лежавшем за пределами родных полей. Теперь до него дошло, что захват его семьи был чем-то большим, чем случайный набег. -- Откуда все эти люди, пап?-- спросил он, глядя, как еще одна группа оборванных и понурых крестьян вливается в общий поток. Отец пожал плечами, и Евдокия хихикнула -- она путешествовала у Фостия на плечах. -- Кто знает?-- ответил отец.-- Еще одна несчастная деревня, которой не повезло, как и нам. "Не повезло". Крисп переварил услышанное и нашел его странным. Он наслаждался жизнью. Спать под открытым небом -- не такое уж тяжкое испытание для шестилетнего пацана, да еще летом. Но отец явно не испытывал симпатии к кубратам и наверняка убежал бы от них, если б мог. Это побудило Криспа задать еще один вопрос, который раньше не приходил ему в голову: -- А зачем они угоняют крестьян в Кубрат? -- Вот, видишь его?-- Отец подождал, пока всадник проскачет мимо, и показал пальцем ему в спину.-- Скажи мне, что ты видишь? -- Человека на коне с большой мохнатой бородой. -- У коней не бывает бороды,-- сказала Евдокия.-- Ну и дурачок ты, Крисп! -- Цыц!-- одернул ее отец.-- Все верно, сынок -- человек на коне. Кубраты почти не слезают со своих лошадей. Они путешествуют верхом, воюют верхом и пасут стада тоже верхом. Но крестьянскую работу, не слезая с коня, не сделаешь. -- Так они и не хотят быть крестьянами,-- заметил Крисп. -- Верно, не хотят,-- согласился отец.-- И все-таки крестьяне им нужны, хотят они того или нет. Крестьяне всем нужны. Стада не могут обеспечить человеку всю пищу, которая ему нужна, и уж тем более не могут накормить лошадей. Поэтому кубраты приходят в Видесс и угоняют людей вроде нас. -- Может, все еще не так плохо, Фостий,-- сказала Таце.-- Они не смогут отнять у нас больше, чем императорские сборщики податей. -- Почему это не смогут?-- возразил отец.-- Фос, владыка благой и премудрый, знает, как я не люблю сборщиков, но год на год не приходится, и они всегда оставляют нам что-то, чтобы не сдохнуть с голоду. Они обдирают нас -- но не сдирают с нас шкуру. Если бы кубраты поступали так же, Таце, им не приходилось бы то и дело охотиться за крестьянами. Им хватило бы одного раза. Ночью среди пленников начались волнения. Очевидно, многие из них разделяли мнение отца Криспа и поэтому попытались бежать от кубратов. Шум поднялся несусветный, громче, чем в ту ночь, когда кочевники напали на деревню. -- Дурачье,-- сказал Фостий.-- Теперь нам всем придется туго. Он оказался прав. Кубраты начали поднимать полонян до зари и гнали весь день, делая лишь короткую остановку на обед. После скудной еды людей снова заставляли прибавить шагу, устраивая привал только тогда, когда дорога терялась в кромешной тьме. А на северном горизонте, с каждым днем все ближе, вздымались вершины Заистрийских гор. Очередной привал кубраты устроили возле небольшой речушки. -- Скинь-ка рубаху и искупайся,-- велела Криспу мать. Он снял рубашку -- единственную, что у него была,-- но в воду ему лезть не хотелось. Уж очень она казалась холодной. -- А почему ты сама не хочешь помыться, мам?-- спросил он.-- Ты грязнее меня. Хоть мама и выглядела замарашкой, он-то знал, что под слоем грязи скрывается одна из первых красавиц деревни. -- Сейчас мне лучше побыть чумазой,-- мельком глянув в сторону кубратов, сказала мать и провела запачканной ладонью по лицу. -- Но... Увесистый отцовский шлепок по голой попке послал Криспа прямиком в воду. Она и правда была холодной, но задница по-прежнему горела, когда он вылез на берег. Отец кивнул ему с каким-то странным выражением, точно взрослому мужчине: -- Ну, будешь в следующий раз спорить с матерью, когда она велит тебе что-то сделать? -- Не буду, пап,-- ответил Крисп. -- Верю,-- рассмеялся отец.-- По крайней мере до тех пор, пока мягкое место не остынет. Ладно, посмеялись и будет. Держи рубаху. Отец разделся сам, шагнул в воду и вылез через несколько минут, отряхиваясь, разбрызгивая капли и приглаживая ладонями мокрые волосы. Крисп, глядя, как он одевается, осторожно поинтересовался: -- Пап, а это считается "спорить", если я спрошу, почему мы с тобой можем помыться, а мама -- нет? В первое мгновение ему показалось, что сейчас он заработает еще одну плюху. Но отец, подумав, проговорил: -- Хм-м... Пожалуй, не считается. Скажем так: какими бы чистыми мы с тобой ни были, кубраты вряд ли сочтут нас хорошенькими. Понимаешь? -- Да,-- ответил Крисп, хотя и подумал про себя, что отец -- широкоплечий, с аккуратной черной бородкой, мохнатыми бровями и темными глазами, посаженными так глубоко, что в них далеко не всегда удавалось разглядеть смешинку,-- красивый и статный мужчина. Но он не мог не признать, что "хорошенький" -- это нечто другое. -- Вот и ладно. А кубраты -- воры, и ты это знаешь. Фос свидетель, они украли всех нас и наших животных! И если один из них увидит маму такой хорошенькой, какой она может быть...-- Мать при этих словах улыбнулась отцу Криспа, но не проронила ни слова.--...он захочет забрать ее себе. А мы же этого не хотим, верно? -- Нет, не хотим.-- Глаза у Криспа округлились: какие же, оказывается, умные у него родители!-- Я знаю! Я понял! Это просто фокус -- как тогда, когда колдун на представлении сделал Гемисту зеленые волосы! -- Ну, что-то вроде того,-- согласился отец.-- Но там волшебство было настоящее. Волосы у Гемиста и вправду были зелеными, пока колдун не вернул им обычный цвет. А у нас это больше похоже на игру, как на празднике Зимнего солнцеворота, когда женщины и мужчины меняются одеждой. Разве, надевая платье, я превращаюсь в твою маму? -- Нет, конечно!-- хихикнул Крисп. И все же на празднике игра была только игрой; там люди не пытались друг друга обмануть. А здесь мамина красота оставалась, хотя Таце старалась ее скрыть, чтобы никто не заметил. И если сокрытие чего-то столь очевидного не волшебство -- как, интересно, еще это можно назвать? Та же мысль пришла ему в голову на следующий день, когда дикари вновь погнали пленников в Кубрат. Перед ними приветливо открылось два прохода, но кочевники не выбрали ни один из них. Вместо этого они завернули крестьян на лесную тропу, упиравшуюся, казалось, прямо в гору. Но на самом деле тропа бежала не в гору, а в узкое ущелье, скрытое от глаз деревьями и горным отрогом. Небо над головой было по-прежнему безоблачно синим, однако в ущелье лежали густые тени, словно уже наступили сумерки. Где-то в тумане громко ухали совы, полагая, что их время пришло. Зажатые в этом тесном извилистом ущелье с отвесными стенами, люди с животными двигались очень медленно. Когда наступил настоящий вечер, путники одолели только часть горного перевала. -- Хороший трюк,-- проворчал Криспов отец, устраиваясь на ночлег.-- Даже если императорские солдаты погонятся за нами, горстка людей сможет удерживать их здесь целую вечность. -- Солдаты?-- изумился Крисп. Ему и в голову не приходило, что видесские войска могут отправиться в погоню за кубратами.-- Неужели мы так нужны империи, что солдаты будут нас отбивать? Отец невесело усмехнулся: -- Я знаю, что ты видел солдат всего один раз -- пару лет назад, когда урожай был настолько плох, что сборщики, опасаясь бунта, явились под прикрытием лучников. Но все-таки они могут попытаться нас отбить. Крестьяне необходимы Видессу не меньше, чем Кубрату. Крестьяне всем нужны, сынок; без них мир бы помер с голоду. Крисп пропустил отцовские слова мимо ушей. "Солдаты",-- тихо повторил он опять. Выходит, он настолько важен для Автократора, что тот может послать войска, чтобы вернуть его назад! То есть получается -- ну, почти получается,-- что солдат пошлют в поход из-за него. А значит, он, Крисп, все равно что сам Автократор! Ну, или почти все равно. В любом случае, засыпать с такой мыслью было приятно. Проснувшись с утра, Крисп сразу почуял что-то неладное. Он вертел головой во все стороны, пытаясь понять, что случилось. И наконец уперся взглядом в дальнюю горную гряду, слегка позолоченную солнцем. -- Не с той стороны!-- выпалил он.-- Смотрите: солнце всходит на западе! -- Фос милосердный, а парнишка-то прав!-- отозвался сапожник Цикал, стоявший рядом, и быстро начертил на груди круг -- солнечный знак благого бога. Народ кругом загомонил; Крисп уловил в голосах нотки страха. -- Прекратите!-- гаркнул его отец так громко, что шум моментально утих. В наступившей тишине Фостий продолжил:-- Что, по-вашему, более вероятно: что мир перевернулся вверх ногами или что ущелье сделало петлю, и поэтому мы не можем понять, где запад, а где восток? Крисп стоял дурак-дураком. Судя по выражениям лиц, остальные чувствовали себя не лучше. -- Твой сын первый поднял переполох,-- недовольно пробурчал Цикал. -- Да, конечно. Ну и что с того? Кто больше дурак -- глупый мальчишка или взрослый мужик, принимающий его всерьез? Кто-то засмеялся. Цикал покраснел, сжимая кулаки. Отец Криспа невозмутимо стоял на месте и ждал. Покачивая головой, что-то бормоча себе под нос, Цикал повернулся и пошел прочь. Вслед ему засмеялись еще двое или трое человек. Отец Криспа не обратил на них внимания. -- В следующий раз, сынок, когда что-то покажется тебе странным, подумай сначала, а потом уж говори, понял?-- спокойно промолвил он. Крисп кивнул, ругая себя за глупость. Вот еще одна вещь, которую нужно запомнить, подумал он. Чем старше он становился, тем больше обнаруживал таких вещей. Как, интересно, взрослые умудряются в них не запутаться? Позднее в тот же день перед ними открылась зеленая долина. Леса и поля впереди не очень отличались от лесов, окружавших родную деревню Криспа. -- Это Кубрат?-- спросил он, показывая пальцем. Один из дикарей услышал его. -- Это Кубрат. Это хорошо -- вернуться. Домой,-- сказал он на усеченном видесском. До сих пор Крисп и не думал, что у кочевников могут быть свои дома. Для него кубраты были явлением природы, типа бури или наводнения. Но на лице дикаря сияла неподдельно счастливая улыбка -- как у человека, возвращающегося домой после тяжелой работы. Возможно, дома его ждали маленькие сыновья или дочки. О том, что у кочевников могут быть дети, Крисп как-то тоже не думал. В общем, как выяснилось, он не думал о многих вещах. Когда он сказал об этом вслух, отец рассмеялся: -- Просто ты еще маленький. Подрастешь -- мысли сами придут тебе в голову. -- Но я хочу знать все сейчас!-- сказал Крисп.-- Так нечестно! -- Возможно.-- Отец, перестав смеяться, опустил ему руку на плечо.-- Но я скажу тебе так: цыпленок, вылупившись из яйца, знает все, что положено знать цыпленку. Однако быть человеком сложнее, и учиться этому нужно дольше. Так кем бы ты больше хотел быть, сынок: цыпленком или человеком? Крисп, засунув ладони под мышки, похлопал воображаемыми крылышками. Издал пару громких кудахтаний -- и взвизгнул от смеха, когда отец пощекотал его под ребрами. Назавтра Крисп увидал вдали несколько -- как бы их назвать? Не палатки, не дома, а что-то среднее. Внизу у них были колеса, так что лошади, наверное, могли их перевозить. Отец тоже не знал, как они называются. -- Можно я спрошу у кубратов?-- осведомился Крисп. Мать покачала головой, но отец не возражал: -- Пускай его, Таце. Нам все равно жить среди них, а мальчонка, видать, пришелся им по душе с той самой первой ночи. Крисп задал вопрос одному из кочевников, трусившему мимо на своей низкорослой лошадке. Кубрат уставился на него и разразился смехом. -- Значит, юный хаган никогда не видел юрту? Это юрты, малыш. Прекрасные дома для тех, кто должен перегонять стада. -- А мы тоже будем жить в юртах?-- Криспу понравилась мысль о жилище, которое сегодня здесь, а завтра -- там. Но всадник покачал головой: -- Вы крестьяне. Вы годитесь только на то, чтобы выращивать растения. А поскольку корни у них в земле, ваши дома тоже будут врыты в землю.-- Кубрат сплюнул, демонстрируя свое презрение к людям, вынужденным сидеть на одном месте, потом тронул каблуками сапог конские бока и потрусил дальше. Крисп, слегка уязвленный, проводил его взглядом. -- Когда-нибудь я тоже буду путешествовать,-- громко заявил он. Кубрат не удостоил его ответом. Крисп, вздохнув, вернулся к родителям.-- Я буду путешествовать!-- сказал он отцу.-- Буду! -- Будешь, будешь, через пару минут,-- ответил отец.-- Они как раз собираются гнать нас дальше. -- Я не это имел в виду,-- сказал Крисп.-- Я буду путешествовать, когда сам захочу и куда сам захочу. -- Все может быть, сынок.-- Отец вздохнул, поднялся и потянулся.-- Но только не сегодня. Подобно тому, как раньше, по дороге в Кубрат, пленников из многих видесских деревень собирали в одну большую толпу, теперь их отделяли от нее группами по пять, десять или двадцать семей за раз, уводя на те земли, которые они будут обрабатывать для новых хозяев. Большинство крестьян, попавших в одну группу вместе с отцом Криспа, были из их же деревни, но оказалось в ней и несколько незнакомцев, а кое-кто из односельчан угодил в другую группу. Они протестовали, просили не разлучать их с соседями, но кубраты оставались глухи ко всем мольбам. -- Над вашим племенем боги трудились не слишком усердно,-- бросил один из всадников с тем же презрением, что и кубрат, объяснявший Криспу про юрты. И точно так же умчался, не дожидаясь ответа. -- Что значит -- боги?-- спросил Крисп.-- Разве Фос не один? Ну, конечно, есть еще Скотос,-- добавил он через минуту, понизив голос при имени заклятого врага благого бога. -- Кубраты не знают Фоса,-- сказал ему отец.-- Они поклоняются демонам, и духам, и бог его знает кому еще. После смерти они вечно будут маяться у Скотоса во льдах, в том числе и за свою жестокость. -- Надеюсь, жрецы у них есть,-- занервничала Таце. -- В крайнем случае проживем и без жрецов,-- ответил отец.-- Мы знаем, что хорошо, а что плохо, вот и будем жить по правде. Крисп кивнул. Ему это показалось разумным. Он всегда старался быть хорошим -- за исключением тех случаев, когда быть плохим было гораздо интереснее. Но он надеялся, что Фос его простит. Отец всегда прощал Криспа, а в его представлении благой бог был чем-то вроде увеличенной копии отца, которая вместо одной фермы заправляла целым миром. Позже днем один из кубратов показал вперед и заявил: -- Вот ваша новая деревня. -- Какая большая!-- воскликнул Крисп.-- Вы только посмотрите, сколько домов! Однако отец лучше знал, куда и на что смотреть. -- Да, домов много. Но люди где? Пара человек на полях, пара возле домов.-- Он вздохнул.-- Боюсь, я их не вижу оттого, что там просто не на кого смотреть. Когда пленники, сопровождаемые кубратами, подошли поближе, из крытых соломой лачуг все-таки выползло несколько женщин и мужчин поглазеть на новоприбывших. Крисп никогда не жил в достатке. Но глядя на этих тощих, оборванных людей, он понял, что такое настоящая нужда. Всадники махнули новопоселенцам, чтобы те двигались навстречу старожилам, а сами, развернув коней, ускакали... Ускакали, по-видимому, в свои юрты, подумал Крисп. Когда пленники вошли в деревню, стало ясно, что многие из домов пустуют; на крышах зияли дыры, стропила покосились, глина, отвалившись от стен, обнажала переплетение ветвей. -- Хорошо, если у нас будет хоть крыша над головой,-- снова вздохнул отец и обернулся к односельчанам, с корнями вырванным из Видесса:-- Мы должны выбрать себе жилища. Я лично положил глаз на этот дом.-- Он указал на пустую мазанку, такую же обветшалую, как и остальные, стоявшую на краю деревни. Но когда отец вместе с матерью, а за ними и Крисп с Евдокией направились к облюбованному дому, дорогу им преградил один из старожилов. -- Да кто вы такие, чтобы вселяться туда просто так, за здорово живешь?-- заявил он. Криспу, хоть он и вырос в селе, выговор старожила показался совсем уж деревенским. -- Меня зовут Фостий,-- сказал отец Криспа.-- А ты кто такой, чтобы указывать мне, могу я занять эту развалюху или нет? Новоприбывшие одобрительно загудели. Старожил посмотрел на них, потом оглянулся на кучку своих единомышленников, куда менее многочисленных и уверенных в себе. Гонор его тут же испарился, как воздух из проткнутого пузыря. -- Звать меня Рух,-- сказал он.-- Я был тута старостой, покуда вы, мужики, не заявились. -- Нам твоего не надо, Рух,-- уверил его Криспов отец и горько улыбнулся.-- Если честно, я бы рад тебя век не видать, поскольку тогда я по-прежнему жил бы в Видессе.-- На это даже Рух кивнул, выдавив невеселый смешок. А Фостий продолжал:-- Но раз уж мы здесь, то я не вижу смысла строить новый дом, когда тут столько пустых развалин. -- Ладно, твоя взяла.-- Рух отступил с дороги и махнул рукой на дом, который выбрал Фостий. И, словно его уступка была своего рода сигналом, жители деревни поспешили навстречу новичкам с распростертыми объятиями, встречая их, точно давно не виданных братьев, -- каковыми, в сущности, они и были, не без удивления решил про себя Крисп. -- Подумать только: они не знают имени нынешнего Автократора!-- заметила Криспова мать, когда семья укладывалась на ночь на полу своего нового дома. -- Для них, пожалуй, хаган поважнее будет,-- ответил отец, зевая во весь рот.-- Многие из них и родились-то тут, не дома. Не удивлюсь, если они забыли имя даже прежнего Автократора. -- И все-таки,-- не унималась мать,-- они говорили с нами так, будто мы прибыли из самой столицы, из города Видесса -- как со сборщиками податей или кем-то в этом роде. А мы же просто деревенские, из самой что ни на есть захолустной дыры. -- Нет, Таце, в дыру мы угодили только теперь,-- ответил отец.-- Если сомневаешься -- погоди и увидишь, как нас запрягут.-- Он снова зевнул.-- Завтра же. Жизнь на ферме никогда не бывает легкой. За следующие недели и месяцы Крисп понял, насколько тяжелой она может быть. Когда он не собирал для отца солому, чтобы залатать дыры на крыше, то копал на берегу речки глину, которую смешивали с кореньями, соломой, козлиной шерстью и навозом, чтобы сделать обмазку для стен. Месить обмазку было хотя бы забавно. Это давало Криспу возможность вывозиться с ног до головы, выполняя родительское поручение. Глину он копал и для матери тоже, чтобы соорудить очаг. Как и в его бывшей деревне, очаг был похож на пчелиный улей. Крисп проводил много времени с матерью и сестрой, работая на овощной делянке, расположенной неподалеку от домов. За исключением нескольких участков, где горстка старожилов поддерживала порядок, огороды были совершенно запущенны. Крисп с Евдокией пололи, пока руки не покрывались волдырями, а потом начинали вылавливать жучков и улиток из бобов и капусты, лука и вики, свеклы и репы. Крисп орал, и визжал, и прыгал вверх-вниз, отпугивая воришек-воробьишек, ворон и скворцов. Это тоже было забавно. Он отгонял от овощей и деревенских цыплят с утками. Вскоре отец разжился двумя несушками, нарубив дров одному из оседлых крестьян. Крисп приглядывал за курами и разбрасывал их помет на огороде. Обязанности пугала он исполнял вместе с другими ребятишками также на полях, засеянных пшеницей, овсом и ячменем. Дети из семей новопоселенцев превосходили числом родившихся в деревне, и работа в поле стала заодно соревнованием в выносливости и смекалке. Крисп успевал поддерживать порядок на своем участке и помогал соседям; даже мальчики, бывшие на два года постарше, вскоре признали его за своего. Он умудрялся находить время и для проказ. Рух так никогда и не узнал, кто подложил тухлое яйцо в солому аккурат в самое изголовье его ложа. Несколько дней ему с семьей пришлось спать на улице, пока дом проветривался от смрада. А Евдокия как-то раз с воплями прибежала к матери, увидав после купания в речке, как ее одежда прыгает сама собой. В отличие от Руха, Таце мигом сообразила, кто посадил жабу в платье Евдокии. В ту ночь Криспу пришлось спать на животе. В предвидении дождливого сезона отец помог одному нерасторопному новопоселенцу починить крышу -- и заработал поросенка. Криспу пришлось присматривать и за ним. -- Будущая свиноматка,-- не без удовольствия констатировал отец.-- Через год разведем своих собственных свиней. Крисп предвкушал, как будет лопать свиные отбивные, ветчину и бекон, хотя мысль об уходе за поголовьем свиней радовала его куда меньше. В деревне было небольшое стадо овец, которым сельчане владели сообща и разводили больше ради шерсти, чем ради мяса. Из-за наплыва новых жителей, прибывших налегке, в той лишь одежке, что была у них на плечах, овец и ягнят остригли по второму разу за год. Вечерами мать Криспа сучила пряжу и начала обучать этому искусству Евдокию. На улице между двух столбов с вилками соорудили ткацкий станок, и мать превращала готовую пряжу в ткань. Крупного рогатого скота в деревне не было. Весь крупный скот принадлежал кубратам. Коровы и быки олицетворяли в Кубрате богатство, почти как золото. Вместо быков крестьяне пахали на ослах. Отца это крайне раздражало: -- У быков есть рога, к которым можно прикрепить ярмо, а ослам приходится привязывать его к шее, и они задыхаются при малейшем усилии. Но Рух показал отцу специальный хомут для ослов, сделанный крестьянами по образцу упряжи, которую кубраты надевали на коней, запрягая их в юрты. На отца это произвело большое впечатление: -- Кто бы мог подумать, что варвары способны изобрести такую полезную штуку? Но изобрести способ выращивания винограда на северных склонах гор варварам все же не удалось, так что вместо него все ели яблоки и груши и пили пиво. Новопоселенцы не переставали ворчать по этому поводу, хотя некоторые сорта пива с добавками меда были почти так же сладки на вкус, как вино. Отсутствие винограда внесло в жизнь не только серьезные, но и мелкие перемены. Как-то раз отец Криспа принес домой парочку зайцев, пойманных им на поле. Мать отбила мясо, начинила его чесноком -- и застыла на месте. -- Как я могу завернуть его в виноградные листья, если их здесь нет? Казалось, невозможность приготовить пищу так, как ей хочется, расстроила ее больше, чем насильственный угон в Кубрат; но именно такие мелочи больнее всего напоминали об оторванности от родной земли. Фостий, погладив жену по плечу, обернулся к сыну: -- Сбегай к Руху и спроси, что Ивера употребляет вместо виноградных листьев. Ну, живо! Крисп мигом примчался обратно. -- Капусту!-- торжественно сообщил он. -- Это не одно и то же,-- заметила мать. Вкус и правда был другим, но Криспу понравилось. Страдная пора наступила раньше, чем на теплом юге. Мужчины сжали сначала ячмень, а затем овес и пшеницу, пройдясь по полям с серпами. Крисп с ребятами шли следом, подбирая зернышки, упавшие на землю. Большую часть зерен бросали в мешочки, меньшую -- в рот. После того как зерно было убрано, мужчины вновь прошлись рядами по полям, срезая золотистую солому и связывая ее в снопы. Потом дети, взявшись по двое за сноп, оттащили их в деревню. А под конец взрослые, загребая ведрами навоз из навозных куч, удобрили поля для следующего посева. Едва убрали зерновые, как приспела пора собирать бобы и рубить стебли на прокорм свиньям. И только засыпав зерно с бобами в глубокие ямы-хранилища -- за исключением части ячменя, оставленного для пивоварения,-- вся деревня наконец перевела дух. -- Когда нас сюда пригнали, я беспокоился, сумеем ли мы собрать такой урожай, чтобы продержаться до весны,-- сказал как-то вечером отец Криспа, приложившись как следует к пивной кружке.-- Но теперь, хвала Фосу, владыке благому и премудрому, я думаю, что еды нам хватит с избытком. -- Не спеши с выводами,-- заметила мать Криспа. -- Будет тебе, Таце! Ну что еще может случиться?-- улыбнулся отец.-- Все убрано и надежно упрятано под землю. А через два дня нагрянули кубраты. Их было больше, и оружия у них при себе было больше, чем у той партии, что препровождала группу новопоселенцев в деревню. Повинуясь грозным окрикам, крестьяне открыли каждую третью яму и погрузили драгоценное зерно на тяжеловозов, захваченных кочевниками с собой. Когда погрузка была окончена, кубраты поскакали грабить соседнюю деревню. Отец Криспа долго стоял, глядя на пустые глубокие ямы, вырытые в песчаной почве на околице. А потом с чувством плюнул в одну из них. -- Саранча!-- с горечью проговорил он.-- Налетели и все пожрали, как саранча. Мы могли бы жить без забот, а теперь придется голодать до весны. -- Надо нам в следующий раз задать им трепку, Фостий,-- сказал мужчина помоложе, угнанный из той же деревни, что и семья Криспа.-- Отомстить им за этот грабеж. Но отец Криспа печально покачал головой: -- Как подумаю, что они с нами сотворили, у меня тоже руки чешутся, Станк. Но, боюсь, они перебьют нас, как ягнят. Они солдаты, а солдатам положено брать все силой. Крестьянам же положено терпеть. Рух по-прежнему соперничал с Фостием за влияние на деревню, но сейчас согласился и он. -- Четыре или пять лет назад деревня Гомату, что в паре дней пути на запад от нас, взбунтовалась против кубратов,-- сказал Рух. -- Ну и что? Что с ней стало?-- спросил Станк. -- А нету ее,-- угрюмо ответил Рух.-- Мы видели, как дым поднимался до небес. Разговоров о восстании никто больше не заводил. Крисп по-прежнему считал, что напасть на кубратов с саблей, и копьем, и луком и прогнать их далеко на север, за реку Астрис, на те равнины, откуда они пришли, было бы самым славным подвигом на свете. В эту игру он с товарищами любил играть больше всего. Но на самом деле оружие, доспехи и кони были у кочевников, а главное -- у них было и умение, и желание драться. "Крестьянам положено терпеть",-- вспомнил Крисп. Терпеть ему не нравилось. Может, это значит, что он не должен быть крестьянином? Но кем еще он может быть? Об этом у него не было ни малейшего представления. Деревня пережила зиму, хотя такой суровой зимы Крисп отродясь не видал. Даже о праздновании Зимнего солнцеворота -- дня, когда солнце на небе окончательно поворачивалось к северу,-- пришлось забыть из-за свирепствовавшего на улице бурана. Криспу до смерти надоело сидеть взаперти, неделями слоняясь по дому без дела. С южной стороны гор даже зимой выпадали денечки, когда можно было выйти и поиграть в снежки. Здесь таких дней было раз два и обчелся. Короткие пробежки на двор -- вынести ли ночной горшок на навозную кучу или помочь отцу притащить дрова -- обжигали таким морозом, что Крисп был рад вернуться в тепло, пусть даже дымное и душное. Наконец пришла весна -- и принесла с собой грязь и слякоть, угнетавшие не меньше снега. А потом начались пахота, боронование, сев и прополка, снова втянувшие Криспа в бесконечный круговорот сельских работ и заставившие его пожалеть о зимних каникулах. Осенью кубраты опять пожаловали за своей неправедной долей урожая. На следующий год они явились еще пару раз, скача по полям и вытаптывая длинные стебли зерновых. И при этом свистели, улюлюкали на скаку и смеялись над беспомощными крестьянами, чей труд так безжалостно уничтожали. -- Пьяные, почти все,-- сказал Криспов отец вечером после первого налета, поджав презрительно губы.-- Жаль, что они не свалились с коней и не переломали свои дурацкие шеи -- отправились бы тогда прямиком к Скотосу, где им самое место. -- Возблагодари лучше Фоса за то, что они не примчались в деревню и не покалечили людей вместо растений,-- сказала мать. Но Фостий только нахмурился и покачал головой. Прислушиваясь, Крисп поймал себя на том, что согласен с отцом. Кубраты поступили нехорошо и сделали это намеренно. Когда он намеренно проказничал, его за это пороли. Крестьянам было не под силу выпороть кубратов, поэтому пускай они навеки отправляются к богу тьмы и посмотрят, как им это понравится. Снова пришла осень, и кубраты, естественно, забрали ровно столько же зерна, сколько и в прошлом году. Если из-за их диких забав запасов в деревне осталось меньше обычного -- что ж, тем хуже для деревни. Кочевники продолжали свои непотребные игрища и на следующий год. В том же году одна из женщин пошла мыться к реке и пропала. Когда односельчане пошли ее искать, то обнаружили на глинистом берегу следы от копыт. Как только новость облетела деревню, отец Криспа крепко прижал к себе мать. -- Вот теперь я возблагодарю Фоса, Таце,-- сказал он.-- Ведь это могло случиться с тобой. Как-то по весне -- третьей весне, которую Крисп встречал в Кубрате, -- лай собак пробудил крестьян задолго до рассвета. Протирая глаза, они вылезли из домов и уставились на пару дюжин вооруженных всадников с факелами. Кубраты, сидя в седле, хмуро взирали сверху вниз на перепуганных и растерянных крестьян. Волосы на затылке у Криспа попытались встать дыбом. Он давно уже не вспоминал о той ночи, когда кубраты похитили его вместе со всеми односельчанами. Теперь воспоминания -- а вместе с ними и страх -- нахлынули снова. Но куда еще могли дикари угнать их отсюда? И зачем им это понадобилось? Один из всадников вытащил саблю. Сельчане отпрянули. Кто-то застонал. Но кубрат не стал на них набрасываться. Он махнул саблей на запад. -- Пойдете с нами,-- сказал он по-видесски с гортанным акцентом.-- Сейчас же. Отец Криспа задал те вопросы, что вертелись у мальчика в голове: -- Куда? Почему? -- Куда я тебе велю, человек, привязанный к земле. И потому что я велю. На сей раз всадник махнул саблей угрожающе. В свои девять лет Крисп знал о мире и его жестокости гораздо больше, чем в шесть. И все же он без колебаний бросился к кубрату. Отец схватил его, дернул назад -- но было поздно. -- Оставь его в покое!-- крикнул всаднику Крисп. Тот оскалился, сверкнув в отблесках факела белыми зубами. Сабля взметнулась вверх. Мать Криспа взвизгнула. Но дикарь заколебался. Потом швырнул факел наземь, чуть ли не Криспу в лицо. И вдруг, неожиданно, оскал превратился в ухмылку. Кубрат проговорил что-то на своем языке. Его товарищи возбужденно загомонили, а затем разразились хохотом. Кубрат снова перешел на видесский: -- Ха, юный хаган, ты забыл меня? Хорошо, что я тебя вспомнил, иначе ты сегодня стал бы трупом. Откуда у крестьянского мальчишки столько мужества -- как у настоящего кубрата? Крисп действительно не узнал всадника, захватившего в плен его семью. Но раз кубрат узнал его, почему бы этим не воспользоваться? -- Зачем вы явились? Что вы собираетесь с нами делать? -- Увести вас отсюда.-- Кочевник оскалился снова.-- Видесс заплатил за вас выкуп. Нам придется вас отпустить.-- Похоже, у него лично такая перспектива восторга не вызывала. -- Выкуп? Слово облетело крестьян, повторяемое сначала недоверчивым шепотом, а потом все громче и громче, пока вся толпа не начала скандировать хором, пьянея от восторга: "Выкуп!". Они плясали вокруг кубратов; былую ненависть и страх смыло мощной волной свободы. Как будто праздник Зимнего солнцеворота чудесным образом свалился с небес весной, подумал Крисп. Вскоре всадники и крестьяне уже чокались деревянными пивными кружками. Бочку вскрывали за бочкой. Ничего не останется на потом? Ну и пусть! Потом их здесь не будет! Крики "Выкуп!" сменились новыми криками: -- Домой! Мы возвращаемся домой! Евдокию это совершенно сбило с толку. -- Что они все кричат, Крисп? Почему мы возвращаемся домой? Разве мы не дома? -- Нет, глупышка, папа и мама говорят о том месте, где наш настоящий дом. -- А-а!-- Сестренка если и помнила Видесс, то очень смутно.-- А какая разница? -- Там...-- Крисп и сам не мог этого определить после трех лет, прожитых в Кубрате.-- Там лучше!-- наконец решительно заявил он. Евдокию, похоже, удовлетворил такой ответ. Что же до Криспа, то он сомневался, правда ли это. Его собственные воспоминания о жизни с южной стороны гор тоже были довольно туманны. Кубраты, казалось, так же спешили отделаться от своих видесских пленников, как прежде спешили пригнать их в Кубрат. Евдокия не поспевала, и порой отец нес ее на руках, хотя она этого стыдилась. Крисп прошагал все три дня нелегкого марша на своих двоих, только на подошвах у него вздулись волдыри, и спал он каждую ночь как убитый. В конце концов они и еще сотни пленников достигли широкой и ровной долины. Крисп, оглядев ее наметанным взглядом, решил, что земля эта более плодородна, чем в его деревне. Он увидел также несколько огромных и роскошных юрт, а вдали -- стада, главное достояние кубратов. Это объясняло, почему землю здесь не возделывали. Кочевники затолкали видессиан в загоны наподобие тех, где крестьяне держали коз. Вокруг расставили стражу, чтобы никому не пришло в голову перелезть через забор и удрать. Ликование толпы начало сменяться страхом. -- Нас и правда выкупают?-- крикнул кто-то из пленников.-- Или продают навроде скота? -- Не боись! Большая церемония назначена на завтра,-- прокричал в ответ кубрат, говоривший по-видесски. Забравшись на забор, он показал вперед:-- Смотри сюда! Там палатки видессиан с императорским флагом. Так что на сей раз все без обмана. Крисп поглядел в ту сторону, куда указывал кочевник, но доски забора не давали ничего разглядеть. -- Подними меня, пап! Отец, кряхтя от напряжения, посадил мальчика на плечи. Рядом с юртами, которые Крисп увидел раньше, и впрямь стояло несколько квадратных палаток. А подле одной из них хлопал на ветру небесно-голубой флаг с золотым восходящим солнцем. -- Это флаг Видесса?-- спросил Крисп. Он, хоть убей, не мог вспомнить, как тот выглядел. -- Да, это наш флаг,-- ответил отец.-- Сборщик податей всегда показывал нам его, когда являлся в деревню. Должен признаться, сейчас я больше рад его видеть, чем тогда.-- Он опустил Криспа на землю. -- Дайте и мне посмотреть! Моя очередь! Дайте мне посмотреть!-- запищала Евдокия. Фостий вздохнул, потом улыбнулся. И поднял свою дочь. Назавтра пленников покормили куда лучше, чем по пути к долине: жареной бараниной и говядиной с большим количеством плоских пшеничных лепешек, которые кубраты пекли вместо дрожжевого хлеба. Крисп наворачивал, пока живот чуть не лопнул от счастья, а потом запил мясо, надолго присосавшись к кожаному бурдюку с кобыльим молоком. -- Интересно, что это за церемония, о которой говорил дикарь?-- сказала мать. -- Да, хотелось бы видеть побольше,-- согласился отец.-- В конце концов, не будь нас, никакой церемонии бы не было. Несправедливо держать нас в загоне, когда там творятся такие дела. Чуть позже кубраты выпустили крестьян из загона. -- Сюда! Сюда!-- кричали кочевники, знавшие по-видесски, подталкивая толпу к юртам и палаткам. Крисп заметил дикаря, на которого он наорал в день пленения, а потом в день освобождения. Кубрат вглядывался в толпу крестьян, проходивших мимо. Взгляд его остановился на Криспе. Кочевник ухмыльнулся. -- Хо! Юный хаган, а я тебя ищу. Ты пойдешь со мной -- будешь участвовать в церемонии. -- Я? Но почему? Говоря это, Крисп, однако, немедленно начал выбираться из людского потока навстречу кубрату. Всадник, на сей раз пеший, взял его за плечо, как порою делал отец. -- Хаган Омуртаг -- он хочет, чтобы кто-то из видессиан говорил с посланцем империи от имени всех пленников, стоя в магическом круге, пока посланник заплатит за вас золотом. Я рассказал ему о тебе, о том, какой ты смелый. Он говорит -- ладно, пускай. -- Ух ты! Ничего себе! Возбуждение боролось в его душе со страхом. Хаган Омуртаг в представлении Криспа был девяти футов ростом, с зубами, как у волка. А посланник Автократора, казалось ему, должен быть еще чудеснее: высокий, красивый, настоящий герой в блестящей кольчуге с огромадным мечом... Действительность, как это обычно бывает, оказалась куда прозаичнее. Кубраты соорудили небольшой помост из шкур, натянутых на деревянный каркас. Ни один из четверых человек, стоявших на помосте, не был девяти футов ростом, и ни один не носил сверкающей кольчуги. А потом кочевник поднял Криспа, и он тоже очутился на помосте. -- Симпатичный мальчонка,-- пробормотал невысокий человечек с брюзгливым лицом, в одеянии из зеленого шелка, расшитого серебряными нитями. Он повернулся к кубрату, стоявшему напротив:-- Ладно, Омуртаг, он здесь. Начинай свой дурацкий варварский обряд, если тебе так неймется. Крисп замер, ожидая, когда на них обрушатся небеса. Неважно, что хаган Кубрата оказался не особенно высоким и не слишком похожим на волка; откровенно говоря, был он совершенно обыкновенным с виду кубратом, разве что меха носил куньи да соболиные, а не лисьи и кроличьи. Но он был хаган. Такое обращение должно было стоить посланнику головы. Однако Омуртаг только запрокинул голову и рассмеялся. -- Ты, как всегда, сама учтивость, Яковизий!-- По-видесски хаган говорил так же гладко и изысканно, как императорский посланник, и уж гораздо лучше Криспа.-- Как известно, магия скрепляет сделку. -- Фос следит за всеми сделками с небес.-- Яковизий кивнул человеку в синей рясе, стоявшему чуть позади. В голове у Криспа мелькнули смутные воспоминания. Он видал таких людей с выбритыми головами, хотя и не в Кубрате; так выглядели видесские жрецы. --Это ты говоришь,-- отвечал Омуртаг.-- А мой энарей общается с духами земли и ветров. Они ближе какого-то недосягаемого бога, и я доверяю им больше. Энарей был первым взрослым мужчиной без бороды, которого Крисп увидел в своей жизни. Гладкое лицо делало его похожим на мальчишку-переростка -- но только пока вы не заглядывали ему в глаза. Видели они куда дальше мальчишеских... Дальше, чем вообще стоит видеть человеку, нервно подумал Крисп. Хаган повернулся к нему. -- Подойди сюда, паренек. На какую-то долю секунды Крисп остолбенел. Но тут же вспомнил, что его избрали за храбрость. Он выпрямил спину, вздернул подбородок и подошел к Омуртагу. Туго натянутые шкуры вибрировали под ногами, как громадный барабан. -- Твой народ -- наш пленник,-- нараспев произнес Омуртаг, сжав левой рукой Криспово плечо. Хватка его была твердой и жесткой. Правой рукой хаган вытащил из-за пояса кинжал и приставил к горлу мальчика. Крисп замер, затаив дыхание.-- Он целиком в нашей власти,-- продолжал хаган,-- и мы будем делать с ним все, что захотим. -- Империя заплатит золотом, если ты его вернешь.-- Голос у Яковизия был скучающий. Криспа внезапно осенило, что посланник наверняка участвует в подобной церемонии не в первый раз. -- Дай нам посмотреть на твое золото,-- проговорил хаган. Интонация его по-прежнему была официальной, но отнюдь не скучающей. Он жадно уставился на мешочек, который Яковизий извлек из складок своего одеяния. Видесский посланник вытащил одну блестящую монету и протянул ее Омуртагу. -- Пускай этот золотой предстательствует за весь выкуп, как мальчик -- за весь народ,-- сказал Яковизий. Омуртаг отдал монету энарею. Тот пошептал над ней, сделав свободной рукой несколько еле заметных пассов. Видесский жрец бросил на него неодобрительный взгляд, но промолчал. Энарей произнес пару слов по-кубратски. -- Он говорит, это хорошее золото,-- сказал Омуртаг Яковизию. -- Конечно, хорошее,-- огрызнулся Яковизий, нарушив ритуал.-- Империя веками чеканит монеты только отличного качества. И даже если бы мы решили наклепать фальшивок, то выбрали бы повод поважнее, чем выкуп каких-то оборванных крестьян. Хаган громко рассмеялся. -- Похоже, тебя в детстве оса за язык укусила, Яковизий,-- сказал он и возобновил прерванную церемонию.-- Он говорит, это хорошее золото. Поэтому можешь забрать свой народ.-- Хаган легонько подтолкнул Криспа к Яковизию. Ладонь посланника была теплой и нежной. Он погладил Криспа по спине каким-то странным и в то же время знакомым манером. -- Привет, красавчик,-- пробормотал Яковизий. Интонация тоже была какой-то домашней, и до Криспа неожиданно дошло, почему ласковое прикосновение посланника показалось таким знакомым: его мать и отец вели себя друг с другом точно так же, когда собирались заняться любовью. Прожив всю жизнь в одной комнате с родителями, засыпая по ночам вместе с ними в постели, Крисп не мог не знать, что такое секс. Но до сих пор ему и в голову не приходило, что возможны вариации, в том числе включающие его с Яковизием. Теперь, осознав такую возможность, он понял также, что она его не волнует, и отступил от посланника на полшага. Яковизий отдернул руку, точно сам удивился, чем это она занимается. Взглянув на его лицо, Крисп не поверил в рассеянность посланника. Чтобы отшлифовать такую бесстрастную маску, потребовалось явно немало лет. Поймав взгляд Криспа, Яковизий небрежно пожал плечами, как бы говоря: "Не хочешь -- тем хуже для тебя". Вслух он, однако, произнес совсем другие слова. -- По рукам!-- громко заявил посланник и повернулся к толпе крестьян, стоявшей перед помостом.-- Народ Видесса, ты свободен!-- крикнул он.-- Автократор Раптей, да хранит его Фос, выкупает вас из долгого и мучительного плена в этой дикой варварской стране, где вы надрывались в тяжких трудах под игом злобных и жестоких хозяев. Хозяев? Нет, скорее грабителей, потому что они силой отняли у вас свободу, принадлежащую вам по праву... Речь продолжалась в таком же духе еще некоторое время. Криспа поначалу впечатлило, но вскоре утомило выспреннее словоизвержение, которое Яковизий обрушил на головы крестьян. "Вернее, на наши головы",-- мысленно поправил себя Крисп. Он успевал уловить одно слово из трех и сомневался, чтобы кому-то из толпы тирады Яковизия были более внятны. Крисп зевнул. Омуртаг, увидев это, усмехнулся и подмигнул ему. Яковизий, захваченный потоком красноречия, ничего не заметил. Хаган поманил мальчика пальцем. Крисп подошел поближе. Яковизий снова не обратил внимания, зато глаза энарея и жреца так и впились в малолетнего народного предстателя. -- Вот, паренек,-- вполголоса сказал Омуртаг, словно не желая мешать речи посланника.-- Возьми это на память о сегодняшнем дне.-- И протянул Криспу золотой, который Яковизий дал хагану в качестве символа, когда выкупал видессиан. Жрец в синей рясе, стоявший позади Яковизия, дернулся, точно ужаленный пчелой, и начертил на левой стороне груди солнечный круг. А энарей, схватив хагана за руку, что-то жарко и настойчиво зашептал ему в самое ухо. Омуртаг оттолкнул шамана так резко, что тот чуть было не свалился с помоста. Прорычав ему что-то по-кубратски, хаган вновь перешел на видесский, обращаясь к Криспу: -- Этот дурак говорит, что поскольку монета была использована в церемонии, вместе с ней я отдал тебе народ Видесса. Что ты будешь с ним делать, маленький крестьянин? Он оглушительно рассмеялся, довольный собственным остроумием. Яковизий сделал паузу, метнул на хагана свирепый взгляд и продолжил свои разглагольствования. Крисп тоже рассмеялся. Если не считать туники и сандалий -- а теперь и монеты -- у него никогда не было никакой собственности. И мысль о владении целым народом показалась ему абсурдной. -- Все, можешь идти обратно к маме с папой,-- отсмеявшись, сказал Омуртаг. Крисп спрыгнул с помоста, крепко сжимая в кулаке золотую монету, подаренную хаганом. -- Чем скорее мы выберемся из Кубрата и вернемся в цивилизованный мир, тем лучше,-- провозгласил Яковизий и погнал крестьян назад в Видесс еще быстрее, чем кочевники гнали их оттуда. Освобожденные видессиане не пошли назад тем же извилистым тесным ущельем, которое привело их в Кубрат. Они избрали более широкий и удобный путь в нескольких милях к западу. Там пролегал старый гравийный тракт, расширявшийся с видесской стороны гряды в просторную и ухоженную дорогу. -- Такое впечатление, что когда-то кубратская дорога была частью этой,-- заметил Крисп. Родители ничего не ответили. Утомительный переход и капризы Евдокии, еле стоявшей на ногах, не оставили им сил на праздные наблюдения. Но жрец, который прибыл в Кубрат с Яковизием, услышал. Звали его, как успел выяснить Крисп, Пирром. После того как Омуртаг отдал мальчику золотой, Пирр постоянно крутился рядом, как бы приглядывая за ним. -- Правда твоя, паренек,-- отозвался жрец, сидя верхом на муле.-- Когда-то дорога была единой, потому что единой была страна. Когда-то почти весь мир был един. -- Единый мир?-- нахмурился Крисп.-- Ну разумеется, господин жрец. А каким он же еще может быть? Плетясь за Криспом, Фостий не удержался от улыбки; в это мгновение сын был на удивление похож на отца. -- Я имел в виду единый мир под управлением Видесса,-- сказал Пирр.-- Но три столетия тому назад, за грехи видесского народа Фос наслал дикие хаморские племена, и они прокатились по Пардрайянской равнине и захватили те земли, где находятся сейчас хаганаты Татагуш, Хатриш -- и Кубрат. Наши законные земли. В один прекрасный день, когда Фос, владыка благой и премудрый, сочтет нас достойными, мы вернем их себе.-- Жрец быстрым жестом изобразил над сердцем символ солнца. Крисп приумолк, раздумывая на ходу над словами жреца. "Три столетия" ничего ему не говорили; с таким же успехом Пирр мог сказать "давным-давно" или "много лет тому назад". Но "грехи" -- это было интересно. -- За какие грехи?-- осведомился он. Пирр осуждающе сжал тонкие губы в куриную гузку, и длинное узкое лицо его сделалось еще длиннее и [ac]уже. -- Те самые грехи, которыми Скотос,-- жрец сплюнул на дорогу, демонстрируя свою ненависть к богу тьмы,-- испокон веков уловляет человечество: грех отделения, из коего вырастает гражданская война; грех гордыни, заставивший этих глупцов зубоскалить над варварами, пока не стало слишком поздно; грех роскоши, ибо они наслаждались своими богатствами и палец о палец не ударили, дабы сберечь их для будущих поколений. Тут отец Криспа поднял голову. -- Что до роскоши, нам этот грех не грозит,-- сказал он.-- Во всей здешней толпе не найдется трех человек, у которых была бы запасная нательная рубашка. -- Тем лучше для вас!-- воскликнул жрец.-- Однако грех праздной роскоши жив, не сомневайся. В городе Видессе многие вельможи имеют по тунике на каждый день в году, но разве они помышляют о том, чтобы помочь своим неимущим соседям? Нет! Они только и думают, как бы захапать еще, и еще, и еще. Во льдах Скотоса туники их не согреют! Его проповедь не произвела ожидаемого эффекта. -- По тунике на каждый день в году!-- изумился отец Криспа. Сердито нахмурясь, Пирр ускакал вперед. Фостий повернулся к Криспу: -- Хотел бы ты иметь такую прорву туник, сынок? -- По мне, это чересчур,-- ответил Крисп.-- Но от второй рубахи я бы не отказался. -- И я тоже, мальчик мой!-- засмеялся отец.-- И я тоже! Через день или чуть позже крестьян нагнал отряд видесских конников. Кольчуги их легонько позвякивали под аккомпанемент барабанной дроби копыт. Яковизий протянул командиру всадников свиток. Тот прочел, глянул на крестьян и кивнул, а затем отсалютовал Яковизию, прижав к сердцу правый кулак. Яковизий тоже отдал командиру честь и помчался к югу, пустив лошадь в галоп. Пирр тронулся вместе с ним, но скакун Яковизия быстро оторвался от неуклюжего мула. -- Господин мой, будьте великодушны, подождите своего недостойного слугу!-- воззвал к нему Пирр. Яковизий умчался уже к этому времени так далеко, что Крисп, стоявший в передних рядах колонны крестьян, еле расслышал его ответ: -- Если ты думаешь, жрец, что я собираюсь плестись в город со скоростью замудоханного мула, ты сильно ошибаешься! Вскоре вельможа скрылся за дорожным поворотом. Пирр медленной трусцой последовал за ним. Позже в этот же день путники увидели грязную тропу, убегавшую от дороги к востоку. Видесский офицер остановил крестьян, уткнувшись в свиток, который оставил ему Яковизий. -- Пятнадцать туда!-- сказал он солдатам. Те отсчитали первых попавшихся мужчин, и через минуту пятнадцать семей, эскортируемых тремя или четырьмя всадниками, отправились вдаль по тропе. Остальные снова пошли на юг. Следующей остановки не пришлось долго ждать. На сей раз от толпы отделили двадцать семей. -- Они обращаются с нами не лучше кубратов,-- расстроилась мать Криспа. -- Неужели ты надеялась вернуться в нашу старую деревню, Таце?-- спросил отец. Мать кивнула.-- А я нет,-- сказал он ей.-- Нас угнали слишком давно. Кто-то наверняка уже возделывает наши поля; нами, должно быть, заткнут новые дыры. Так и вышло. Назавтра Фостий попал в группу из тридцати крестьян, отобранных видесскими солдатами, и вместе со своими домочадцами свернул на извилистую тропинку, бежавшую на запад. Вечером они добрались до своей новой деревни. При виде ее даже Фостий потерял свое обычное смирение и бросил гневный взгляд на одного из конников, сопровождавшего крестьян. -- Кубраты и те нас приняли лучше,-- с горечью сказал он. Крисп заметил, как у отца поникли плечи. Дважды за три года начинать все с нуля -- такое испытание кого угодно сломит. Но видесский солдат ответил: -- Приглядись получше к тем, кто тебя там встречает, крестьянин. Может, тогда ты изменишь свое мнение. Фостий пригляделся. И Крисп тоже. Сначала в глаза бросилось только то, что в деревне совсем мало крестьян. Он вспомнил, как их встречали в Кубрате. Отец, безусловно, прав: там было больше народу, чем здесь. А на полях так и вовсе пусто. И кто они такие, эти люди? Что-то в их позах, в том, как невозмутимо они ожидали, пока новоприбывшие приблизятся к ним, заставило Криспа почесать в затылке. Стояли они как-то не так, как деревенские в Кубрате, но в чем было отличие, Крисп не уловил. Зато уловил отец. -- Сдается мне, они вообще не крестьяне,-- тихо промолвил он. -- Угадал,-- усмехнулся всадник.-- Они ветераны на пенсии. Автократор, да благословит его Фос, разместил по пять-шесть человек в каждой заселяемой вновь деревне. -- А нам-то какой от них прок?-- возразил Фостий.-- Спины у них, положим, крепкие, но раз они не крестьяне, то нам придется обучать их с азов. -- Возможно. Правда, только сначала,-- откликнулся солдат.-- Я гарантирую, что дважды им ничего не надо будет повторять. И они, в свою очередь, тоже сумеют вас кое-чему научить. -- Чему, интересно?-- фыркнул Криспов отец. Вопрос вообще-то был задуман как презрительно-риторический, но всадник на него ответил. -- Управляться с луком и мечом, копьем и щитом, скакать верхом, наконец. Заявятся в следующий раз к вам кубраты -- тут-то вы их и удивите! Ну как, разве тебе это не по душе? Не успел отец ответить, как Крисп запрокинул голову и завыл по-волчьи. Фостий засмеялся -- и, внезапно оборвав свой смех, сжал кулаки и тоже завыл, перекрыв глубоким проникновенным басом щенячьи повизгивания сына. Все больше и больше крестьян, а под конец и солдаты подхватили этот грозный вой. В новую деревню они вошли дружным строем, вопя во всю глотку. "Если бы кубраты могли нас сейчас слышать,-- с гордостью подумал Крисп,-- они бы никогда больше не посмели сунуться на юг!" Он был, в конце концов, еще ребенок. II Несколько лет кубраты не совершали набегов на Видесс. Порой в минуты досуга Крисп гадал: может, Фос услышал его мысли и вселил страх в сердца дикарей? Однажды, когда ему было лет двенадцать, он сказал об этом одному из ветеранов, крепкому седобородому вояке по имени Варадий. Варадий смеялся до слез. -- Ох, парень, хотел бы я, чтобы все было так просто! Тогда б я целыми днями сидел и придумывал всякие кары своим врагам вместо того, чтобы сражаться с ними. Но более вероятно, по-моему, что старый Омуртаг не успел истратить все золото, которое послал ему Раптей, чтобы выкупить вас. Когда он истратит... -- Когда он истратит, мы прогоним кубратов прочь!-- Крисп сделал несколько выпадов деревянным мечом. Взрослые тренировались с настоящим оружием; ветеранов снабдили им достаточно щедро, так что хватило на всех. В доме у Криспа на стене висели копье и охотничий лук. -- Возможно,-- ответил Варадий.-- Но только возможно, и лишь в том случае, если это будет мелкая банда грабителей, а не широкомасштабное вторжение. Кубраты умеют драться; быть может, они умеют мало чего другого, но этого у них не отнимешь. Вы, крестьяне, никогда не станете настоящими солдатами, поэтому я бы на вашем месте не стал и пытаться побороть их умением -- разве только числом. -- И что же нам делать?-- спросил Крисп.-- Если их будет слишком много, значит, мы снова позволим угнать нас в Кубрат? -- Лучше так, чем погибнуть зазря и позволить им угнать ваших матерей и сестер. Второй сестренке Криспа -- Косте -- едва исполнилось два года. Он подумал о том, как ее силком погонят на север и как его матери придется заботиться о ней и Евдокии. Потом он подумал, каково будет маме, если ей придется к тому же оплакивать его и отца. Ни одна из этих мыслей ему не понравилась. -- Может, кубраты не придут,-- сказал он наконец. Варадий рассмеялся опять, так же заливисто, как и прежде. -- О да! И, может, одна из деревенских кляч выиграет все скачки на ипподроме в городе Видессе. Но лучше ты на это не рассчитывай.-- Он посерьезнел.-- Не хочу, чтобы ты меня неправильно понял, малыш. Рано или поздно они придут. Эти сволочи всегда приходят. Когда Криспу исполнилось четырнадцать, он вытянулся ростом почти с отца. На подбородке начал пробиваться темный пух; голос ломался, и Крисп порою пускал петуха именно в те моменты, когда хотел этого меньше всего. На поле он уже работал как взрослый. И Варадий вместе с другими ветеранами разрешили ему наконец взять в руки настоящее оружие. Обмотанная проволокой рукоятка стального меча не шла ни в какое сравнение с деревянной игрушкой, которой он размахивал раньше. С таким оружием Крисп чувствовал себя настоящим солдатом -- больше того, настоящим героем. То есть героем он чувствовал себя до тех пор, пока Идалк -- ветеран, вручивший ему меч,-- не обезоружил его шесть раз за десять минут. В последний раз, вместо того чтобы дать Криспу поднять меч и продолжить урок, Идалк прогнал его бегом через половину деревни. -- Давай-давай, уноси ноги!-- орал он, припустив за Криспом.-- Поймаю -- нарежу из тебя ветчины! От полного унижения Криспа спасало лишь то, что Идалк терроризировал таким образом очень многих, в том числе и ровесников Фостия. Наконец, отдуваясь, Идалк остановился. -- Эй, иди сюда, Крисп!-- крикнул он.-- Теперь ты усвоил первый урок -- что драться не так легко, как кажется. -- Да уж!-- откликнулся Крисп. Подходя медленным шагом к Идалку, он услышал чей-то смешок. Голова сама дернулась в ту сторону. В дверях своего дома стояла Зоранна, дочь сапожника Цикала, хорошенькая девушка примерно Крисповых лет. Уши у него налились жаром. Если она видела все его позорное бегство... -- Не обращай на девчонку внимания,-- сказал Идалк, словно прочитав его мысли.-- Ты поступил совершенно правильно: у меня был меч, а у тебя -- нет. Но представь, что тебе некуда бежать. Предположим, тебя обезоружили в самой гуще врагов. Что ты тогда будешь делать? "Умру",-- подумал Крисп. Ему и правда хотелось умереть, чтобы забыть смешок Зоранны. Но Идалк ожидал от него другого ответа. -- Бороться, наверное,-- подумав, сказал Крисп. -- Да?-- Идалк положил саблю на землю и встал, слегка наклонясь вперед и широко расставив ноги.-- Ну что ж, я старик. Посмотрим, сумеешь ли ты побороть меня. Крисп бросился на него. В драках с мальчишками он часто выходил победителем. Он был крупнее и сильнее своих сверстников, и проворнее тоже. Если он сможет отплатить Идалку за свое унижение... Не успел он опомниться, как лежал уже лицом в грязи, а ветеран сидел у него на спине. Услыхав еще один смешок Зоранны, Крисп еле сдержал слезы ярости. -- Ты нечестно дерешься!-- рявкнул он. -- Само собой!-- весело согласился Идалк.-- Хочешь, научу? Может, в один прекрасный день тебе и удастся швырнуть меня через кучу навоза, чтобы понравиться своей девушке. -- Она не моя девушка,-- буркнул Крисп, когда ветеран отпустил его. Но идея пришлась ему по душе -- в том числе швырнуть Идалка через кучу навоза.-- Ладно, покажи, как ты это сделал. -- Ладонь на руку, толчок в спину, а потом рывок -- вот так -- и твой противник летит через бедро. Давай, я покажу тебе пару раз помедленнее. -- Ясно,-- сказал чуть погодя Крисп. К тому времени оба они порядком вывозились в грязи.-- А как мне вырваться, если кто-то попробует меня так схватить? Изрезанное шрамами лицо Идалка просияло. -- Знаешь, парень, я показывал свой приемчик дюжине мужиков, если не больше. И ты первый задал мне такой вопрос. Значит, вот что ты делаешь... Так все и началось. Весь остаток лета и всю осень, пока на улице не стало слишком холодно, Крисп обучался у Идалка борьбе каждую свободную минуту. Минут этих вечно не хватало, как ни старался он выкроить их между уборкой урожая, уходом за деревенским скотом и тренировками с оружием другого рода, нежели становившееся все более стальным и ловким тело Криспа. -- Ты борешься уже прилично, а будешь еще лучше,-- сказал Идалк в один из прохладных дней ранней осенью. Потом согнул кисть, поморщился, снова согнул.-- Нет, вроде не сломана. Но я буду рад, когда выпадет снег, клянусь, буду рад -- посижу себе дома и подлечусь до весны. Все ветераны любили так пожаловаться на жизнь, и все они были в лучшей форме, чем любой крестьянин их возраста, а также лет на десять моложе. Но стоило кому-то поверить в их стенания, как они выкидывали одну из своих штучек, вроде той, что сыграл с Криспом Идалк, когда они боролись впервые. Поэтому Крисп только фыркнул. -- Если ты настолько устал и измотан, то, наверное, не сможешь отпраздновать с нами Зимний солнцеворот?-- спросил он с преувеличенно искренним сочувствием. -- Остряка из себя строишь?-- Идалк дернулся, точно собираясь схватить Криспа. Тот отпрыгнул, наученный горьким опытом всегда быть настороже.-- В первый же год, когда не увидишь меня на празднике солнцеворота,-- продолжал ветеран,-- можешь пойти на мою могилку, сынок, и начертить над ней солнечный круг, потому что именно там я и буду. Снег выпал за шесть недель до праздника солнцеворота, то бишь дня зимнего солнцестояния. Большинство ветеранов служили прежде на дальнем западе, возле Макурана, и жаловались на суровость зимы. Крестьяне, которым довелось зимовать в Кубрате, не обращали на их жалобы внимания. Они занимались своими делами, починяли ограды, ремонтировали плуги и другие орудия, рубили дрова... и готовились к главному событию года. Утро праздника выдалось морозное, но ясное. Солнце низко на юге спешило прочертить небосклон. Бег его сопровождали молитвы сельчан, старавшихся не дать Скотосу украсть светило с небес и погрузить мир в вечную тьму. Чтобы добавить света, на деревенской площади разожгли костры. Крисп подбежал к одному из них, разбрасывая снег сшитыми из кожи сапогами. И прыгнул через пламя. "Сгори, горе-неудача!"-- крикнул он, пролетая над огнем. Через минуту снег фонтаном взлетел в воздух там, где он приземлился. Сразу за ним прыгнула Евдокия. Ее пожелание горю сгореть прозвучало испуганным писком -- в этом году ей впервые позволили прыгать через костер. Крисп поддержал неуклюже приземлившуюся сестренку. Она улыбнулась ему. Щеки ее разрумянились от мороза и возбуждения. -- Кто там следующий?-- спросила она, оглядываясь назад сквозь мерцающий воздух над огненными языками.-- А-а, это Зоранна. Давай уйдем с дороги. Подталкиваемый сестрой, Крисп отошел от костра. Полет Зоранны над огнем провожал глазами не он один. Приземлилась она почти так же неуклюже, как Евдокия. Не оттащи его сестра в сторону, подумал Крисп, он смог бы поддержать Зоранну. -- Младшие сестры -- это сущее наказание,-- туманно заметил он вслух. Евдокия тут же подтвердила его правоту: схватила горсть снега, сунула ему за шиворот и побежала, пока он корчился на месте. С воплем, в котором смешались смех и ярость, он погнался за ней, забрасывая ее снежками. Один снежок не попал в Евдокию -- зато долбанул Варадия в плечо. -- Ах вот ты как! Поиграть захотелось!-- взревел ветеран и метнул снежком в Криспа. Крисп увернулся. Снежок ударил кого-то сзади. И вскоре все вокруг стали бросаться снежками -- в друзей, во врагов, в любого, кто оказался в ненужном месте в нужный момент. Шапки и овечьи тулупы сделались такими белыми, что чудилось, будто деревню наводнили снежные люди. На улицу вышли несколько мужчин, в том числе и Фостий, в нарядах, позаимствованных у самых рослых деревенских толстух. Они разыграли ехидную сатирическую сценку, представляя, как ведут себя их жены и дочери в то время, когда мужчины работают в поле: сплетничали, указывая пальцами на предмет своих сплетен, ели и пили вино -- много вина. Отец Криспа отлично сыграл даму под мухой, которая болтала так безостановочно, что даже не заметила, как свалилась с табуретки, и продолжала чесать языком, лежа на полу. Мужская половина зрителей фыркала от удовольствия. Женщины закидали актеров снежками. Крисп шмыгнул в дом и тоже налил себе чарку. Он бы с б[ac]ольшим удовольствием выпил горячего вина, но в такой день никому не хотелось сидеть в доме и держать котел на огне. Когда Крисп вернулся на площадь, солнце уже садилось. Деревенские женщины и девушки упивались местью. Надев короткие мужские рубахи и изо всех сил стараясь не дрожать, они разыгрывали из себя охотников, хвастающих громадными размерами своей добычи,-- пока одна из них не выставила напоказ, брезгливо держа его за хвост, маленького мышонка. На сей раз хлопали женщины, а мужчины топали ногами и бросались снегом. Крисп стоял, не шелохнувшись. Одной из женщин-"охотниц" была Зоранна. Рубашка не доходила ей до колен; соски ее, твердые от холода, натягивали тонкую ткань. Крисп не спускал с нее глаз, чувствуя, как тело наливается жаром, но не от выпитого вина. Наконец женщины убежали, сопровождаемые оглушительными аплодисментами. В быстром темпе было разыграно еще несколько сценок, высмеивающих слабости отдельных жителей деревни: попытки Цикала отрастить волосы на лысине -- на сей раз у него выросла целая охапка сена,-- привычку Варадия пускать ветры и так далее. И вдруг Крисп не без смущения увидел пару крестьян, явно представляющих его самого и Идалка, занятых борьбой. Объятие, которым закончилась тренировка, было скорее непристойным, чем атлетическим. Сельчане улюлюкали и радостно хлопали в ладоши. Крисп отступил назад, понурив голову. Он был в таком возрасте, когда охотно смеешься над другими, не не выносишь насмешек над собой. Криспу хотелось только одного: поскорее убраться отсюда куда подальше. Он шагал, глядя в землю, и нечаянно чуть не столкнулся с кем-то, спешившим из дома обратно на площадь. -- Простите,-- пробормотал он, продолжая свой путь. -- Что случилось, Крисп? Он удивленно поднял голову. Это был голос Зоранны. Она переоделась в свою длинную юбку и тулуп и выглядела уже не такой замерзшей. -- Что случилось?-- повторила девушка. -- Эти придурковатые шутники на площади,-- выпалил он,-- представляют, будто мы с Идалком, когда боремся, то и не боремся вовсе. Гнев Криспа почти полностью улетучился, едва он высказал вслух то, что его терзало. И он тут же почувствовал себя круглым дураком. Зоранна ничуть не облегчила его мук, залившись смехом. -- Сегодня зимний праздник, Крисп,-- сказала она.-- Это же просто шутка. Ясное дело -- шутка, но от этого было только хуже. -- В день Зимнего солнцеворота всякое может случиться,-- продолжала она,-- а назавтра никто и не вспомнит. Я права? -- Наверное.-- Голос Криспа показался кислым даже ему самому. -- А потом,-- сказала Зоранна,-- ведь то, что они представляли, неправда, верно? -- Конечно, неправда!-- воскликнул он с таким возмущением, что ломающийся голос сорвался на последнем слове на писк. И вдруг невесть откуда в памяти всплыла рука Яковизия, оглаживающая ему спину. Может, отчасти поэтому сценка так сильно задела его? Зоранна, похоже, ничего не заметила. -- Ну и хорошо,-- сказала она. Там, у костров, односельчане снова расхохотались над каким-то розыгрышем. Крисп неожиданно осознал, как здесь тихо, на окраине деревни, как безлюдно -- только он и Зоранна. И тут же вспомнил ее в той короткой рубахе. Не отдавая себе отчета, Крисп шагнул к девушке поближе. В то же самое мгновение она сделала шаг навстречу ему. Они чуть не столкнулись друг с дружкой. Зоранна снова рассмеялась. -- В день Зимнего солнцеворота возможно все,-- тихо шепнула она. Когда Крисп бежал от позорного зрелища, он не выбирал дороги. Наверное, неудивительно, что ноги привели его почти к самому дому; отец, как обычно, выбрал себе жилище на околице. Сейчас это показалось Криспу знамением небес. Он собрал все свое мужество и взял Зоранну за руку. Она прижалась к его боку. Крисп с колотящимся сердцем подвел ее к двери. Они вместе вошли в дом. Он быстро захлопнул дверь, чтобы не выстудить жар очага в яме посреди комнаты. -- Нам бы надо поторопиться,-- сказал он взволнованно. Тут с площади донесся новый взрыв смеха. -- Я думаю, времени у нас хватит,-- улыбнулась Зоранна. Она сбросила тулупчик и стянула юбку. Крисп, пытавшийся раздеться, не сводя с нее взгляда, чуть было не упал. Наконец, после бесконечно долгой возни освободившись от одежды, они рухнули на соломенное ложе. Крисп, как и всякий другой, скоро понял, что знаний о том, как совокупляются мужчина и женщина, недостаточно, чтобы первое соитие не преподносило одного сюрприза за другим. То, что он знал, никоим образом не подготовило его ко вкусу нежной кожи Зоранны под его губами; к ощущению ее груди в его руке; к тому, как пропадет весь мир, кроме ее тела и его. Но, как это обычно бывает, мир вернулся слишком быстро. -- Ты меня раздавил!-- сказала Зоранна. Она села и деловито вытащила соломинки из своих волос, потом из его. Не спеши он так сильно и поменьше нервничай, это могло бы доставить ему удовольствие. Но прикосновение Зоранны только заставило его вскочить и поскорее напялить на себя одежду. Девушка оделась тоже -- без лихорадочной спешки, но и не теряя времени зря. Он не только не знал, сумел ли удовлетворить ее, но даже не представлял, как это выяснить. -- А мы еще...-- начал было он, но конец вопроса застрял у него в горле. Зоранна не спешила прийти на помощь. -- Не знаю. Ст[ac]оит ли? -- Я надеюсь, что да,-- выпалил Крисп. -- Мужчины всегда надеются -- по крайней мере, так я слыхала от подруг.-- Зоранна малость повеселела.-- Что ж, может быть, только не сейчас. Сейчас мы должны вернуться к остальным. Крисп открыл дверь. В лицо ударил морозный воздух. -- Обратно пойдем поодиночке,-- сказала Зоранна.-- Бабкам и так будет о чем посудачить. -- Но...-- Криспу хотелось кричать об этом с крыш. Хотя, если Зоранна против...-- Ладно.-- Своего разочарования ему, однако, скрыть не удалось. -- Да будет тебе!-- нетерпеливо сказала девушка.-- Я же обещала: встретимся еще. Вообще-то пообещала она это только теперь. Воодушевленный, Крисп снова захлопнул дверь и проводил глазами ее фигурку, ускользающую в ночь. Зоранна сдержала слово, хотя сдерживала его не так часто, как Криспу хотелось. Каждое новое прикосновение к ней, каждая минутка, которую им удавалось улучить, чтобы побыть вдвоем, только усиливали его страсть. Не сумев подобрать верного слова, он назвал ее любовью. Потом, на некоторое время, вечера его тоже оказались заняты: Варадий начал учить его и парочку ребят помладше грамоте. Крисп выучил буквы без особого труда; умение прочитать и написать свое имя наполняло его душу почти таким же восторгом, как кувыркания с Зоранной. Новообретенное искусство понравилось бы ему еще больше, если бы в деревне было что читать. -- Зачем ты учишь нас буквам, если нам негде применить свои знания?-- жаловался он Варадию. -- Больше для того, чтобы занять себя -- в числе прочих причин,-- откровенно ответил ветеран и задумался на мгновение.-- Знаешь что? Мы выпросим у жреца копию священной книги Фоса, как только синерясник появится в деревне. И прочитаем ее вместе. Когда Варадий через пару недель спросил жреца, тот кивнул. -- Я велю переписать ее для вас прямо сейчас,-- пообещал он. Крисп, стоявший рядом с Варадием, возликовал, но тут жрец продолжил:-- Правда, это займет несколько месяцев, как вы понимаете. К сожалению, монастырские скриптории вечно тянут волынку. -- Месяцев!-- в смятении воскликнул Крисп. Он был уверен, что забудет все, чему научился, прежде чем книга прибудет. Но не забыл. Отец каждый день заставлял его писать буквы на земле. -- Самое время заиметь в семье грамотного человека,-- заявил Фостий.-- Ты сможешь помешать сборщику податей надувать нас больше положенного. Криспу предоставился шанс продемонстрировать свое искусство той же весной, до прибытия книги или же сборщика податей. Отец Зоранны Цикал долгими зимними вечерами стачал полдюжины пар модной обуви. Когда дороги немного просохли, он повез их в Имброс на продажу. Вернулся сапожник с несколькими золотыми монетами -- и потрясающей новостью. -- Старый Автократор, Фос да храни его душу, помер,-- заявил он соседям, встреченным на сельской площади. Все как один начертили на груди солнечный круг. Смена императора всегда была событием чреватым. Фостий сказал то, что вертелось у всех на языке: -- А сын его еще мальчик, да? Цикал кивнул. -- Он, наверное, ровесник твоего Криспа, судя по его монете.-- Сапожник порылся в мешочке и показал односельчанам новый портрет.-- Его зовут... -- Дай мне прочесть!-- воскликнул Крисп.-- Пожалуйста! Он протянул руку за монетой. Цикал неохотно отдал ему золотой -- крохотный, чуть побольше ногтя на большом пальце сапожника. Криспу удалось разглядеть лишь то, что новый Автократор был, как и сказал Цикал, слишком молод, чтобы обзавестись бородой. Поднеся монету к самым глазам, Крисп прочел мелкие буковки, выгравированные на ней. -- Его зовут Анфим. -- Верно,-- проворчал Цикал и выхватил монету у Криспа из рук. Слишком поздно до юноши дошло, что он лишил сапожника возможности похвастаться этой новостью. "Плохо дело",-- подумал Крисп. Как бы он ни относился к Зоранне, отца ее он недолюбливал всегда. Отчасти по этой причине Крисп не просил ее руки: мысль о тесте-сапожнике была ему, мягко говоря, не по нутру. Ему хотелось тут же броситься домой и вырыть золотой, полученный от Омуртага, чтобы прочесть, что на нем написано. Крисп закопал монету на счастье возле дома, когда семья поселилась в новой деревне, и за эти годы положение еще ни разу не было столь отчаянным, чтобы вырыть ее и истратить. Но он сдержался. Нет, только не сейчас; если он уйдет, Цикал обидится еще больше. -- Мальчик на троне Автократора?-- сказал кто-то из толпы.-- Это не к добру. Кто будет направлять борозду, пока он научится держать поводья? -- Это я могу тебе сказать,-- снова преисполнившись важности, заявил Цикал.-- В Имбросе говорят, что брат Раптея Петроний будет регентом своего племянника, пока Анфим не войдет в возраст. -- Петроний, говоришь? Тогда наши дела не так уж плохи.-- Привлеченный видом собравшихся в кружок людей, Варадий подошел как раз в тот момент, когда Цикал выкладывал последнюю новость.-- Я воевал под его началом против Макурана,-- продолжал ветеран.-- Он славный солдат и отнюдь не дурак к тому же. -- А вдруг он сам решит сесть на трон?-- сказал отец Криспа. -- Решит, не решит -- тебе-то что за дело, Фостий?-- откликнулся ветеран.-- Какая нам с тобой разница? Отец Криспа подумал минутку и развел руками: -- Что ж, я сдаюсь, Варадий. Действительно, какая? Зоранна, стоя в дверях своего дома, покачала головой: -- Нет. -- Почему нет?-- Удивленный и раздосадованный, Крисп махнул рукой, показывая, насколько пуста деревня.-- Все ушли на дальние поля до самого вечера или даже до завтра. А твой отец умотался за новым шилом -- ты сама говорила. Такого случая нам долго не представится. -- Нет,-- повторила она. -- Но почему нет?-- Он взял ее за руку. Она не отстранилась, по крайней мере физически, но осталась совершенно отчужденной. Он отпустил руку. -- Я просто не хочу,-- сказала она. -- Почему?-- настаивал Крисп. -- Тебя это и правда интересует?-- Она подождала, пока он кивнул.-- Ладно, я скажу тебе почему. Ифантий вчера сделал мне предложение, и я согласилась. Такое же чувство -- точно из него вышибли дух -- в последний раз он испытал, когда Идалк саданул ему в солнечное сплетение. Крисп никогда не обращал особого внимания на Ифантия. Вместе со всеми односельчанами он сочувствовал Ифантию, когда его жена умерла при родах два года назад, но... -- Он же старый!-- выпалил Крисп. -- Ему нет еще тридцати,-- заметила Зоранна,-- к тому же он крепко стоит на ногах. Если я стану дожидаться тебя, мне самой будет за двадцать, когда ты, как Ифантий, обзаведешься хозяйством. А это слишком долго. -- Но... Но тогда, выходит, ты с ним...-- Крисп обнаружил, что не в силах заставить себя произнести это вслух. Зоранна, однако, поняла. -- А если и так?-- с вызовом спросила она.-- Ты никогда не давал мне никаких обещаний, Крисп, и не требовал их от меня. -- Я не думал, что в них есть нужда,-- пробормотал Крисп. -- Ну и плохо, что не думал. Ни одной женщине не нравится, когда в ней так уверены. Может, ты запомнишь это и в следующий раз, с другой девушкой, будешь повнимательнее.-- Голос у Зоранны смягчился.-- Крисп, мы, наверное, так и проживем всю жизнь в этой деревне. Зачем нам друг друга ненавидеть? Ну, пожалуйста! -- Ладно,-- сказал он, не сумев придумать ничего лучше. Потом быстро развернулся и ушел. Если на глазах его и выступили слезы, Зоранне их не видать. У него тоже есть гордость. В этот вечер он был настолько притихший, что сестра начала над ним подтрунивать. Он не отвечал на ее приставания. -- Ты не заболел, Крисп?-- с тревогой спросила Евдокия. Когда ей не удавалось его завести, она понимала, что дело плохо. -- Я здоров,-- ответил он.-- Я просто хочу, чтобы ты оставила меня в покое, вот и все. -- Я знаю, в чем дело,-- сказала она вдруг.-- Ты поссорился с Зоранной, да? Крисп очень осторожно поставил на стол миску с супом из ячневой крупы со свеклой, стараясь не запустить ею в сестру. А потом встал и вышел из дому в лес. Прошло много времени, прежде чем он понял, что сидение в одиночестве под деревьями ничего не решит, но в конце концов до него это дошло. Было уже темно, когда он вернулся домой. И чуть было не повернул назад; в двух шагах от дома его поджидал отец. Крисп пересилил себя. Рано или поздно с отцом поговорить придется, так лучше уж сразу. -- Извини,-- сказал он. Отец, еле видный в сгустившейся мгле, кивнул. -- Ладно уж, хоть мы и переволновались.-- Фостий замешкался на мгновение, но все же добавил:-- Евдокия была права, да? Ты поссорился со своей девушкой? -- Она не моя девушка,-- буркнул Крисп.-- Она выходит замуж за Ифантия. -- Вот и хорошо,-- отозвался отец.-- Я надеялся, что она согласится. Я так и сказал Ифантию. В конечном счете, сынок, я избавил тебя от больших хлопот, поверь мне. -- Сказал Ифантию?-- Крисп ошалело воззрился на отца. Этот удар позволил ему, наконец, осознать то, что ускользало от него прежде: что отец и сестра знают о Зоранне.-- Но откуда ты знаешь? Мы были так осторожны! -- Возможно, ты так думал,-- сказал Фостий,-- но на самом деле единственный в деревне, кто не знает, это Цикал, да и то потому, что он дурак: любит языком чесать, а что творится у него под носом, не видит. Честно говоря, мне совсем не улыбалось заиметь такого родственника. Крисп частенько сердился на отца. Но до сих пор и не подозревал, что сможет его почти возненавидеть. -- Поэтому ты и настропалил Ифантия?-- спросил он ледяным тоном. -- Отчасти да,-- спокойно согласился Фостий. И, не давая Криспу излить свою ярость, продолжил:-- Но это не главное. Ифантию нужна жена и нужен наследник. А Зоранне пора замуж; девушка в четырнадцать уже почти женщина, тогда как мужчина в четырнадцать всего лишь мальчишка. -- Я не мальчишка!-- рявкнул Крисп. -- Да? Разве мужчина злится, когда его дразнят? Ты вел себя, как Коста, когда я говорю ей, чтобы больше не буду таскать ее на плечах. Я прав или нет? Подумай, прежде чем отвечать. Эта последняя фраза удержало Криспа от гневной вспышки. Он действительно подумал; по трезвом -- или почти трезвом -- размышлении он и впрямь решил, что вел себя по-дурацки. -- Думаю, что прав, папа, но... -- Никаких "но"! Найти девчонку, которая тебе не отказывает, просто замечательно; Фос свидетель, я не стану этого отрицать. Помнится, я сам...-- Отец умолк и смущенно рассмеялся.-- Ладно, замнем. Но если она соглашается переспать с тобой, это не значит, что ты захочешь прожить с ней всю жизнь. Узнать одну девушку еще недостаточно, чтобы принять такое решение. Как тебе кажется? Крисп вспомнил о своих собственных вчерашних размышлениях по поводу Цикала и, сам того не желая, непроизвольно кивнул: -- Наверное. -- Вот и ладно.-- Отец положил ему руку на плечо, как делал, когда Крисп был маленьким.-- Главное, не забывай: как бы плохо тебе ни было сегодня, это же не навсегда. Время -- лучший лекарь. Тебе просто нужно набраться терпения, и все пройдет. Крисп задумался. Похоже, отец опять был прав. И все-таки... -- Легче давать советы, чем следовать им,-- сказал он. -- Да ну?-- снова смущенно рассмеялся Фостий.-- А то я не знаю! -- Пап, а какая она была?-- рискнул поинтересоваться Крисп. -- Она? -- Та, о ком ты говорил -- ну, только что, пару минут назад. -- А-а!-- Фостий отошел от дома подальше, оглянулся и сказал, понизив голос:-- Ее звали Сабеллия. Твоя мама о ней знает. Не думаю, чтобы Таце возражала против того, что я говорю о Сабеллии, но, с другой стороны, ни одной женщине не нравится, когда мужчина вспоминает о том, что было до нее. И я ее не виню; я рад, что она не выплескивает на меня былые обиды. А Сабеллия... Мне, пожалуй, было столько же лет, как и тебе сейчас, когда я встретился с ней... Крисп потер подбородок. Волоски зашуршали под пальцами -- не тот жалкий пух, что пробился на лице одновременно с ломкой голоса, а почти настоящая мужская бородка. "Давно пора",-- подумал Крисп. Парочка его сверстников уже обзавелась пышной растительностью, но Крисп надеялся вскорости их догнать. Он снова потер подбородок. Бородка, даже жиденькая, была полезным подспорьем при раздумьях. В прошлый раз в лесу, недалеко отсюда, Крисп углядел на вязе сук, почти идеально изогнутый для рукояти плуга. Не будь он тогда с девушкой, Крисп обратил бы на него более пристальное внимание. Он заметил развесистый дуб, показавшийся с первого взгляда знакомым, по крайней мере издали. Но Крисп не помнил, чтобы рядом росло ореховое дерево. Вздохнув, Крисп пошел дальше. Он явно углубился в чащу слишком далеко, но возвращаться ему не хотелось. Это было бы равносильно признанию поражения. До него донесся отдаленный шум. Крисп нахмурился. Мало кто из сельчан забредал так далеко на восток. Правда, однажды он сам затащил сюда Ликинию, чтобы никто не смог помешать им побыть вдвоем. Возможно, это крестьяне из соседней деревни рубят деревья -- но зачем им тащить дрова из такой-то дали? К тому же шум не походил на рубку леса. Не было слышно ни ударов топора, ни падения стволов или шелеста веток. Крисп пошел на источник звука -- и услыхал тихое конское ржание. Это вконец озадачило его. Конечно, для перевозки дров нужны ломовые лошади, однако дровами тут и не пахнет. Что же тогда? Крисп нахмурился еще больше: неужто разбойники? Ему казалось, что соседняя дорога не была достаточно оживленной, чтобы привлечь к себе грабителей, но он мог и ошибаться. Крисп продолжал идти на шум, хотя значительно осторожнее. Он просто хотел убедиться, правда ли там разбойники, а потом, если да, вернуться в деревню и привести как можно больше вооруженных мужчин. К последнем кусту, заслонявшему неизвестных, кем бы они ни были, Крисп подполз по-пластунски. Медленно, очень медленно поднял голову -- пока не нашел просвет в ветвях, чьи тени скрывали его лицо. -- Фос!-- Губы сами беззвучно произнесли это слово. Люди, отдыхавшие на обочине дороги, не были разбойниками. Это были кубраты. Губы Криспа беззвучно зашевелились снова: двенадцать кубратов, тринадцать, четырнадцать. В деревне еще не слыхали о вторжении, но это ничего не означало. О том давнем набеге сельчане узнали тоже только тогда, когда услыхали гортанные крики из тьмы. Криспа забила дрожь; неожиданно, вспомнив ужас той ночи, он вновь почувствовал себя ребенком. Воспоминание о пережитом страхе помогло ему понять и то, почему кубраты расселись тут на отдых, вместо того чтобы ворваться в деревню. Они нападут ночью, как и прежняя банда. Внезапность нападения, да еще под покровом темноты, когда кочевников будет казаться втрое больше, чем на самом деле, гарантируют им полный успех. Еще осторожнее, чем прежде, отползая от кустов, Крисп оценил длину теней вокруг. Чуть больше полудня. В общем-то, кубраты те же разбойники, так что можно привести в исполнение задуманный план. В конце концов, ветераны, которых поселили в деревне, обучали сельчан обходиться с оружием как раз ради такого случая. Вскоре Крисп оказался далеко от банды и мог не опасаться преследования. Он торопился в деревню, стараясь идти как можно быстрее и бесшумнее. У него мелькнула мысль выйти на дорогу и припустить со всех ног. Так было бы быстрее -- если только кубраты не поставили где-нибудь на дороге часовых, чтобы никто не смог предупредить крестьян. Крисп решил не рисковать. Лучше идти лесом. Через полтора часа он выдрался из чащи, весь исцарапанный, в разодранной рубахе. Из горла вместо крика вырвался глухой хрип. Крисп подбежал к колодцу, вытащил ведро, напился. -- Кубраты!-- крикнул он что было мочи. Сельчане, бывшие поблизости, повернули головы и уставились на него. Среди них оказался Идалк. -- Сколько их, малыш?-- рявкнул он.-- И где? -- Я насчитал четырнадцать,-- ответил Крисп.-- У обочины дороги...-- И он, задыхаясь, рассказал обо всем. -- Всего четырнадцать, говоришь?-- В глазах Идалка зажегся злой огонек.-- Если их и вправду не больше, мы их сделаем! -- Я тоже так подумал,-- сказал Крисп.-- Собери людей с оружием. А я побегу на поля и приведу остальных. -- Правильно! Идалк прослужил младшим офицером много лет; когда он слышал разумный приказ, то бросался его исполнять, не раздумывая, от кого он исходит. А Крисп даже не заметил, что отдал приказ. Он уже мчался к полю, крича на бегу. -- Кубраты!-- испуганно выдохнул кто-то.-- Разве мы можем сражаться с кубратами? -- А почему нет?-- громко отозвался Крисп.-- Или вы снова хотите вернуться по ту сторону гор? Их немного, и они не ожидают нападения. Если нас будет втрое больше, разве мы не сдюжим? Вот и Идалк тоже считает, что мы победим. Это воодушевило стоявших в нерешительности крестьян. Вскоре все они побежали к деревне. Идалк вместе с парой помощников уже раздавал там оружие. Крисп обнаружил, что сжимает в руках щит и толстое копье. -- Пойдем лесом? Интонация у Идалка была вопросительной, хотя Крисп сомневался в том, что это действительно вопрос. -- Да,-- ответил он.-- Если у них часовой на дороге, он может предупредить остальных. -- Правильно,-- снова сказал Идалк.-- Кстати о предупреждениях: Станк, садись-ка ты на мула и скачи в Имброс что есть духу, напрямки. Если увидишь, что все окрестности кишат кубратами, возвращайся. Я вовсе не хочу посылать тебя на верную смерть. Но если сумеешь прорваться, я не прочь увидеть здесь отряд солдат из гарнизона. Как вы считаете, мужики? Кивки и нервные усмешки убедили его, что план придуман неплохо. Сельчане подбадривали сами себя, готовясь к сражению, но отнюдь не рвались в бой. По крайней мере пожилые. Они все оглядывались на свои поля; на свои дома; на своих жен и дочерей, которые окружили кучку будущих воинов, одни молча, а другие ломая руки и еле сдерживая рыдания. Крисп, однако, был полон радостного возбуждения. -- Вперед!-- крикнул он. Молодые парни, подхватив его клич, помчались за Криспом в лес. Прочие потянулись за ними, хотя и не так быстро. -- Вперед, вперед! Если нападем всем скопом, мы их прищучим!-- говорил Идалк, подгоняя вместе с Варадием и другими ветеранами необстрелянных добровольцев. Вскоре Идалк догнал Криспа. -- Тебе придется возглавить отряд, во всяком случае пока мы не доберемся до этих сволочей,-- сказал ветеран.-- Ты знаешь, где они засели. Хорошо бы подобраться к ним поближе как можно тише, чтобы они не засекли нас раньше времени. -- И то правда,-- сказал Крисп, удивляясь, как это не пришло ему в голову самому.-- Я это запомню. -- Хорошо.-- Идалк усмехнулся.-- Хорошо, что ты не слишком горд, чтобы отвергнуть идею только потому, что ее высказал кто-то другой. -- Вот еще!-- удивился Крисп.-- Ведь это было бы глупо. -- Глупо, хотя ты и представить себе не можешь, как много дураков бывает среди командиров. -- Да, но я не коман...-- Крисп осекся. Вообще-то именно он возглавлял сейчас односельчан. Он пожал плечами. Это просто потому, что ему повезло наткнуться на кубратов. До стоянки дикарей оставалось еще около мили, когда Крисп увидал тот самый вяз с изогнутым суком, который тщетно искал сегодня утром. Он постарался запомнить, где находится дерево. В следующий раз он найдет его с первой попытки. Через несколько минут он остановился и подождал, пока не подтянулись остальные. Только тут до него дошло, что после боя следующего раза может и не быть. Он отогнал эту мысль и сказал, повернувшись к крестьянам: -- Осталось недалеко. Попытайтесь представить, что вы охотитесь на оленя. Двигайтесь как можно тише. -- Не на оленя,-- возразил Варадий,-- а на волков. У кубратов острые зубы. И нападем мы на них с кличем "Фос!", чтобы не перепутать, кто есть кто. Я не хочу, чтобы вы обмочили раньше времени штаны или перебили в суматохе друг дружку. Крестьяне крадучись пошли вперед. Скоро Крисп услышал человеческие голоса и фырканье лошадей. Его товарищи тоже услышали. Кубраты чувствовали себя в безопасности и не думали таиться. -- А теперь тише воды, ниже травы,-- прошептал Крисп.-- Передайте по цепочке. Шепоток облетел отряд. Но несмотря на все старания, крестьяне не сумели оставить свое присутствие в тайне так долго, как хотели. До кочевников оставалось еще больше сотни ярдов, когда тон их голосов внезапно переменился. Идалк ощерился, точно лисица, которая поняла, что заяц учуял ее дух. -- Вперед, мужики!-- сказал он.-- Они знают, что мы здесь. Фос! Последнее слово прозвучало оглушительным боевым кличем. "Фос!"-- дружно заорали сельчане и бросились через кусты на врага. "Фос!"-- крикнул Крисп так же громко, как и другие. Мысль об атаке возбудила его до предела. Скоро, подумалось ему, он станет героем. Кусты внезапно кончились. Крисп едва успел увидеть кубратов, как мимо лица его просвистела стрела, а другая слегка задела руку. Он услышал плотоядный "чмок" копья, пронзившего кого-то сзади. Крестьянин с воплем упал, корчась и хватаясь руками за древко. Страх и боль вдруг стали более реальны, нежели слава. Но ради славы или нет, а сражаться было нужно. Глядя поверх щита, Крисп бросился к ближайшему дикарю. Кубрат схватился за стрелу -- а потом, сообразив, что выстрелить не успеет, бросил ее и вытащил саблю. Крисп ударил копьем -- и промазал. Кубрат накинулся на него. Благодаря скорее везению, чем искусству, Крисп отбил первый удар щитом. Кочевник замахнулся снова. Крисп отпрыгнул назад, стараясь увеличить между ними дистанцию, чтобы проткнуть противника острием копья. Кубрат настиг его и, сделав ложный выпад саблей, выбросил вперед ногу и нанес жестокий удар. При падении Крисп ухитрился поднять над собою щит. Двое односельчан отвлекли кубрата на себя, не дав ему прикончить Криспа. Крисп встал на ноги. Пара кубратов и двое или трое деревенских уже валялись убитые. Крисп увидел дикаря с северных гор, сражавшегося с Варадием. Схватка с ветераном поглотила все внимание кочевника. Он не заметил приближения Криспа, пока тот не ткнул ему копьем в бок. Дикарь закряхтел и уставился в нелепом недоумении на окровавленный кончик копья, торчащий у него из живота. И тут Варадий мечом снес ему голову. Кровь брызнула фонтаном, заляпав Криспу лицо. Кубрат сложился пополам и рухнул. -- Вытаскивай скорей копье, малыш!-- крикнул Варадий Криспу в самое ухо.-- Думаешь, они будут тебя дожидаться? Крисп, сглотнув, наступил ногой на бедро кочевника и рванул к себе копье. Мягкое сопротивление плоти кубрата напомнило ему о сезонах забивки скота. "Какая уж тут слава!"-- подумал он опять. По всему небольшому полю деревенские нападали на кубратов -- где по двое на одного, где по трое. Поодиночке каждый кубрат превосходил врагов воинским искусством. Но дикарям никак не удавалось это продемонстрировать. Вскоре на ногах из них осталось только четверо или пятеро человек. Крисп заметил, как один кочевник обернулся и что-то крикнул своим товарищам. Хотя Крисп так и не выучился кубратскому языку, он был уверен, что понял правильно. -- Не давайте им сесть на коней!-- завопил он.-- Они еще могут удрать! Не успел он докончить фразу, как кубраты побежали к привязанным коням. Крисп вместе с односельчанами кинулся в погоню. "Почему дикари сразу не сели на лошадей и не ускакали, заслышав наше приближение?"-- мельком подумал Крисп. Наверное, решил он, потому, что сочли деревенских легкой добычей. Десять лет назад так оно и было. Но не теперь. Крисп вонзил копье в спину бегущего кубрата. Тот раскинул руки в стороны. На него навалилось трое крестьян. Вопль его резко оборвался. Через минуту остальных кубратов стащили с коней и зарубили. Несколько крестьян были ранены в эти последние лихорадочные секунды схватки, но ни одна рана не выглядела серьезной. Крисп поверить не мог, что сражение окончилось так быстро. Он стоял, озираясь по сторонам и выискивая взглядом врагов, которых еще нужно убить. Но увидел лишь односельчан, озиравшихся с не меньшим недоумением. -- Мы победили!-- сказал он. И рассмеялся, удивляясь тому, как удивленно прозвучал его голос. -- Мы победили! Фосом клянусь, мы победили! Мы побили их!-- подхватили победный клич сельчане. Они обнимались, хлопали друг друга по спинам, показывали свои раны и синяки. Крисп обнаружил, что пожимает руку Ифантию, -- а тот улыбается во весь рот. -- Я видал, как ты прикончил двух гадов, Крисп,-- сказал Ифантий.-- Клянусь благим богом, я тебе завидую. Мне удалось только ранить одного, да и то я не уверен. -- Да, он славно сражался,-- подтвердил Идалк. Крисп так и просиял, услыхав похвалу ветерана. Он также нашел, что похвалы Ифантия ему не неприятны. Ревновал ли к нему муж Зоранны или нет, самого Криспа ревность уже не мучила. Зоранна навсегда осталась в его памяти, но только потому, что была первой. Чувства, которые он испытывал к ней в четырнадцать лет, казались теперь, три года спустя, далеким прошлым. Все эти мысли тут же улетучились из головы, когда Крисп увидел отца, сжимавшего правой рукой левое плечо. Между пальцами Фостия, заливая рубашку, сочилась кровь. -- Отец!-- воскликнул Крисп.-- Ты... -- Я выживу, сынок,-- оборвал его Фостий.-- Серпом я себя не раз уродовал гораздо хуже. Я же говорил, что не создан для солдатского дела. -- Главное, что ты жив,-- сказал Идалк.-- И хоть ты, Фостий, не хочешь быть солдатом, сын у тебя явно не лишен бойцовской жилки. Он видит, что надо делать, и делает, что надо, а когда отдает приказы, люди слушаются его. Это особый дар небес, и Фос награждает им далеко не каждого: уж я-то навидался бездарных офицеров! Если твой сын решит податься в город Видесс, в армии его встретят как родного. -- Я? В город?-- Крисп даже мечтать не смел о путешествии в имперскую столицу. Он посмаковал эту мысль -- и через минуту затряс головой:-- Лучше уж я буду пахать. Это я умею. К тому же убивать мне так же не нравится, как и отцу. -- Мне тоже,-- отозвался Идалк.-- Но иногда приходится. И, как я уже сказал, по-моему, из тебя бы вышел хороший солдат. -- Нет, спасибочки. Больше всего мне хочется собрать хороший урожай бобовых, чтобы зимой не пришлось голодать.-- Крисп сказал это со всей возможной твердостью, чтобы убедить Идалка -- а заодно и себя самого,-- что он говорит серьезно. -- Воля твоя,-- пожал плечами ветеран.-- Хотя если ты хочешь продолжать пахать, нам не мешало бы удостовериться, что банда кубратов действовала в одиночку. Но сначала разденем трупы.-- Несколько сельчан уже приступили к этому занятию.-- Доспехи и стрелы у них лучше наших,-- продолжал Идалк.-- Сабли больше годятся для конного боя, к которому привычны кубраты, но их мы тоже прихватим. -- Да, но как же нам быть с дикарями?-- спросил Крисп.-- Помнишь, мы думали, что они могут поставить часового возле деревни? Если он удерет и предупредит остальных, нагрянет большая банда... -- И тогда мечи и стрелы мало помогут, потому что дать отпор большой и разъяренной банде мы не в силах. А значит, если часовой там есть, отпускать его нельзя.-- Идалк склонил голову набок.-- Ну, храбрый командир Крисп, как бы ты предложил его обезвредить? Скажи это ветеран чуть другим тоном, вопрос прозвучал бы насмешкой. Но Идалк, похоже, просто задал Криспу задачку, вроде того как Варадий порой заставлял юношей писать длинные и трудные слова. Крисп задумался. -- Если мы всем скопом двинемся в деревню по дороге,-- сказал он наконец,-- нас обязательно заметят. Всадник на коне запросто сможет объехать нас кругом, но потом непременно вернется на дорогу, чтобы выяснить, что стряслось с его товарищами. Может, посадим в засаде несколько лучников и не дадим ему это сделать? -- Можно!-- Идалк, улыбаясь, отдал Криспу видесский военный салют, прижав к сердцу кулак. А затем повернулся к Фостию:-- Скотос тебя побери, дружище, почему твой сын так упорно хочет идти по стопам отца? -- Потому что у него есть здравый смысл,-- ответил отец Криспа.-- Лучше пахать землю, чем лечь в нее костьми. Крисп с жаром кивнул. -- Ладно, ладно,-- вздохнул Идалк.-- Но план тем не менее хорош. Думаю, у нас получится. Он начал скликать сельчан. Некоторые из них рубили ветки и плющ, чтобы соорудить волокушу и оттащить домой погибших и троих или четверых тяжелораненых. Кубратских лошадей оставили собиравшимся в засаду лучникам, чтобы те забрали их на обратном пути, а трупы врагов -- воронам на поживу. Глядя, как начинает осуществляться его план, Крисп испытал такой же благоговейный трепет, какой вызывали в нем колосья, выраставшие из посеянных семян. Как он и предполагал, одинокий кубрат сидел верхом на коне двумя милями ближе к деревне, чем остальная банда. При виде видессиан, бросившихся к нему с копьями наперевес, всадник вздрогнул и пустил лошадь рысью, а потом перешел на галоп. Крестьяне погнались за ним, но не поймали. Как Крисп и ожидал, кубрат вернулся на дорогу. Юноша с Идалком улыбнулись друг другу, наблюдая за тем, как клубы пыли, поднятой конскими копытами, тают вдали. -- Ну все, ему конец,-- радостно проговорил Крисп.-- Теперь можно и домой. Домой они прибыли как раз после заката -- чуть раньше, чем всадники напали бы на деревню, останься они в живых. В сумерках были видны фигуры женщин и детей, стоявших на улице и с тревогой гадавших, вернутся ли их мужья, отцы, сыновья и возлюбленные назад. Весь отряд, как один человек, дружно грянул: "Фос!" Не говоря уже о том, что кубраты не могли издать такой клич, родные узнали их голоса. И с радостными криками помчались навстречу победителям. Часть восторженных криков сменилась стенаниями, когда женщины увиделись, что не все вернулись живыми и невредимыми. Но для большинства жителей деревни это все же был миг ликования. Обняв свою мать, Крисп заметил, как сильно ему приходится нагибаться, чтобы поцеловать ее. Еще более странным показался ему поцелуй Евдокии. Живя с ней бок о бок изо дня в день, он практически не замечал, как выросла его сестренка -- и вдруг в его объятиях оказалась настоящая женщина. Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить, что ей исполнилось столько же лет, сколько было Зоранне в тот день Зимнего солнцеворота. Стоило ему подумать о Зоранне, как она тут же объявилась во плоти и тоже поцеловала его. Объятие их было неуклюжим; Крисп склонился над ее выпуклым животом, где зрело дитя, и чмокнул в губы. Рядом с ними раздался женский вопль: -- Где мой муж?! -- С ним все в порядке, Ормсида,-- сказал ей Крисп.-- Он вместе с другими лучниками остался, чтобы поймать в ловушку дикаря, которому удалось от нас ускользнуть. Все, кого здесь нет, сидят в засаде. -- О, хвала Фосу!-- воскликнула Ормсида и тоже поцеловала Криспа, хотя и была втрое старше его. За следующий час его перецеловало столько народу -- и его, и друг дружку,-- что хватило бы на шесть праздников солнцеворота вместе взятых. А потом, в самый разгар ликования, в деревню возвратились лучники. Односельчане встретили их радостными воплями -- Ормсида чуть не размазала Гермона по своей мощной груди,-- однако вернувшиеся не разделяли всеобщего восторга. Крисп сразу понял, что это значит. -- Кубрат удрал,-- сказал он. Это прозвучало как обвинение. Лучники повесили головы. -- Мы выпустили в него и коня двадцать стрел, не меньше,-- оправдываясь, заметил один из них,-- и даже попали, потому что он орал как резаный. -- Кубрат удрал,-- повторил Крисп. Хуже этого он ничего не мог придумать. Нет, мог. Через минуту его осенило:-- Он приведет к нам толпы кочевников. После этого праздник быстро угас. Следующие пять дней Крисп провел в смутном ожидании. Такое же настроение царило и во всей деревне, но у Криспа были две причины для тревоги. Как и остальные сельчане, он не сомневался, что кубраты жестоко отомстят за убийство своих товарищей. Но для Криспа эта угроза отступила на второй план, поскольку раненое плечо отца болело все сильнее. Фостий, как обычно, старался скрыть свою боль. Но левая рука у него почти не двигалась, а вскоре он свалился в лихорадке. Никакие припарки, которые деревенские женщины прикладывали к ране, не помогали. Фостий всегда был мужчина плотный, но теперь, с пугающей быстротой, плоть стаивала с его костей. Поэтому Крисп почувствовал чуть ли не облегчение, когда на пятый вечер дозорный, сидевший на высоком дереве, прокричал: -- Всадники! Вместе с остальными Крисп помчался за оружием: с кубратами, по крайней мере, можно было бороться. А в пылу сражения некогда будет тревожиться за отца. -- Сотни всадников!-- крикнул дозорный. Голос его дрогнул от страха. Женщины с детьми уже устремились к лесу, чтобы спрятаться в чаще. -- Сотни сотен!-- снова крикнул дозорный. Некоторые из сельчан, побросав копья и стрелы, помчались вслед за женщинами. Крисп схватил одного из беглецов, но Идалк покачал головой. -- Какой смысл?-- сказал ветеран.-- Если их настолько много, то пара лишних рук для нас роли не играет. Победить мы не в силах; мы можем только задать этим гадам жару перед смертью. Крисп сжал древко копья так сильно, что побелели костяшки пальцев. Теперь ему не нужен был дозорный, чтобы догадаться о приближении всадников. Он слышал цокот копыт -- приглушенный пока, но с каждой секундой все более громкий. Крисп собрался с духом. "Одного проткнуть копьем,-- подумал он,-- а второго стащить с коня и заколоть". После этого -- если после этого он останется жив -- будет видно, какой еще урон можно причинить врагу. -- Уже недолго, ребята,-- сказал Идалк так спокойно, словно крестьяне выстроились на парад.-- Мы нападем с криком "Фос!", как и в прошлый раз, и будем молить благого бога, чтобы он не оставил нас. "Фос!" Этот клич раздался не из уст односельчан, стоявших неровным строем перед домами. Его выкрикнул дозорный. Выкрикнул так дико и пронзительно, что Крисп подумал, уж не сошел ли он с ума. И тут опять донесся голос дозорного: -- Да это же не кубраты! Это видесские конники! На мгновение деревенские уставились друг на дружку так, будто дозорный кричал на каком-то незнакомом языке. А потом возликовали еще громче, чем после первой победы над кубратами. Зычный голос Идалка перекрыл оглушительный шум. -- Станк!-- гаркнул он.-- Станк привел к нам солдат! -- Станк!-- подхватили остальные.-- Ура Станку! Молодчина Станк! За пару минут на Станка обрушилось столько похвал, сколько он не слышал за последние пять лет. Крисп выкрикивал его имя снова и снова, пока не охрип. Только что он смотрел в лицо смерти. И научился не бояться ее. Теперь он узнал также, какие чувства испытывает смертник при отмене приговора. Скоро видесские кавалеристы въехали в деревню. Станк скакал среди них на чьей-то лошади. Полдюжины крестьян стащили его с седла, словно кубрата. Увесистых хлопков ему досталось тоже не меньше. Крисп быстренько сосчитал кавалеристов. Семьдесят один человек. "Вот тебе и сотни сотен!-- подумал он.-- Недаром говорят: у страха глаза велики". Командир всадников озадаченно взирал на столпившихся вокруг крестьян. -- Похоже, мы вам не очень-то нужны,-- заметил он. -- Да, господин!-- Идалк вытянулся в струнку.-- Мы думали, что потребуется подмога, когда еще не знали, сколько там кубратов. Вы нас слегка ввели в заблуждение -- наш дозорный принял вас за банду дикарей. -- Судя по количеству трупов, я вижу, вы разделались с ними,-- сказал командир.-- Насколько мне известно, это была всего лишь небольшая шайка грабителей. Ни о каком широкомасштабном нападении сведений не поступало. Небольшая шайка, действующая на свой страх и риск, подумал Крисп. В день, когда он впервые взял в руки меч, Варадий сказал ему, что обучает крестьян именно для такого случая. Да, ветеран знал, о чем говорит. Видесский командир повернулся к жрецу, сидевшему на соседней лошади: -- Что ж, Геласий, ты нам сегодня, наверное, не понадобишься. Разве что решишь отслужить благодарственный молебен. -- Тем лучше,-- ответил Геласий.-- Я, конечно, умею исцелять раненых, но как подумаю, какие страдания им пришлось перенести до моего прихода, так только радуюсь, если в моем искусстве нет нужды. -- Господин!-- воззвал Крисп. Ему пришлось обратиться к жрецу еще раз, прежде чем тот удостоил его взглядом.-- Вы целитель, святой отец? -- И что с того, юноша?-- сказал Геласий.-- Благодарение Фосу, ты выглядишь вполне здоровым. -- Речь не обо мне,-- нетерпеливо проговорил Крисп.-- Мой отец. Сюда, пожалуйста. Не глядя, следует ли за ним Геласий, Крисп поспешил к дому. Когда он открыл дверь, в нос ударил новый запах, смешанный с привычным духом застоявшегося дыма и еды,-- сладковатый, тошнотворный запах, от которого желудок начало выворачивать наизнанку. -- Да, я вижу,-- пробормотал Геласий откуда-то сбоку. Ноздри жреца раздувались, пытаясь оценить по запаху разложения, насколько серьезным будет вызов его искусству. Он вошел в комнату, чуть нагнувшись, чтобы не стукнуться о притолоку. Теперь настала Криспова очередь следовать за ним. Геласий наклонился над Фостием, лежавшим на краю соломенного ложа. Блестящие от жара глаза раненого смотрели сквозь жреца. Крисп закусил губу. В этих ввалившихся глазах, в том, как туго натянута была кожа на скулах, он видел черты приближавшейся смерти. Если Геласий тоже заметил их, то вида не подал. Он поднял рубашку Фостия, снял последние ненужные припарки, чтобы обследовать рану. От припарки ударила густая волна смрада гниющей плоти. Крисп невольно отступил назад -- и тут же опомнился, ненавидя себя за это. Что же он делает -- отступается от своего отца? -- Все нормально, юноша,-- рассеянно сказал Геласий, впервые после прихода в дом дав понять, что не забыл о Криспе. Хотя через мгновение жрец, казалось, забыл не только о нем, но и о Фостии. Глаза у него закатились, точно он пытался увидеть солнце сквозь соломенную крышу хижины.-- Благословляем тебя, Фос, владыка благой и премудрый,-- нараспев затянул жрец,-- милостью твоей, защитник наш, да разрешится великое искушение жизни нам во благодать. Крисп эхом подхватил молитву. Она была единственной, которую он знал наизусть до конца; да и не нашлось бы человека во всей империи, кто не знал бы символ веры Фоса наизусть. Геласий повторил молитву еще раз, потом еще и еще. Дыхание у жреца стало замедленным, глубоким и ровным. Веки опустились, но Крисп почему-то был уверен, что жрец прекрасно осознает, что происходит в нем и вовне. И тут, без предупреждения, Геласий нагнулся и схватил Фостия за раненое плечо. Хватка жреца была отнюдь не нежной. Крисп ожидал, что отец вскрикнет от такого грубого обращения, но Фостий лежал спокойно, погруженный в лихорадочную дрему. Геласий перестал молиться вслух, хотя дышать продолжал все в том же ритме. Крисп перевел взгляд с сосредоточенного лица жреца на его руки и рану под ними. И вдруг почувствовал, как волоски на собственных руках и на затылке встают от благоговения дыбом: прямо на его глазах эта зияющая, полная гноем дыра начала закрываться. Когда от нее остался лишь тоненький бледный шрам, Геласий отнял руки от плеча больного. Целительный поток, переливавшийся из него в Криспова отца, иссяк с почти слышимой внезапностью. Геласий попытался встать -- и зашатался, точно ощущая силу этого разъединения. -- Вина,-- прохрипел он.-- Я устал. Только тут до Криспа дошло, как много энергии выкачало из Геласия исцеление. Он понимал, что должен броситься выполнять просьбу жреца, но не мог -- по крайней мере, сразу. Он не сводил глаз с отца. Фостий встретился с ним взглядом, и это был осмысленный взгляд. -- Принеси ему вина, сынок,-- сказал Фостий,-- а заодно и мне немножко. -- Да, пап, конечно. Прошу прощения, святой отец. Крисп был рад тому, что может заняться поиском чистых чашек и бурдюка с лучшим вином: это означало, что никто не увидит слез, бегущих у него по щекам. -- Благослови тебя Фос, сынок,-- сказал Геласий. Хотя вино и вернуло какую-то краску его лицу, двигался он по-прежнему с трудом, словно постарел на двадцать лет за те несколько минут, что потребовались для исцеления Фостия. Увидав озабоченную мину Криспа, жрец выдавил сухой смешок:-- Я не так слаб, как кажется. Хороший обед и глубокий сон -- и все будет в порядке. Но даже не отдыхая, я мог бы сейчас вылечить еще одного больного, а то и двух без особого ущерба для себя. Онемев от нахлынувших чувств, Крисп только кивнул. -- Хвала Фосу за то, что вы оказались тут и исцелили меня, святой отец,-- проговорил отец Криспа.-- Примите мою благодарность.-- Он повернул голову, чтобы взглянуть на свое плечо и на рану, которая казалась теперь шрамом пятилетней давности.-- Ну разве это не чудо?-- сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности. А потом встал, куда более легко, чем Геласий. Они вместе вышли на залитую солнцем улицу. Соседи, увидав Фостия здоровым, радостно загомонили. -- Какая жалость! Таце была бы такой аппетитной вдовушкой!-- крикнул кто-то, и все рассмеялись, а Фостий -- громче всех. Крисп вышел следом за ними. Пока односельчане толпились вокруг его отца, Идалк кивком подозвал его к себе. Ветеран разговаривал с командиром видесских кавалеристов. -- Я кое-что рассказал этому господину -- его зовут Манганий -- о тебе,-- заявил Идалк.-- Он говорит... -- Давай я сам ему скажу,-- оборвал ветерана Манганий.-- Судя по отзывам твоих односельчан, ты, Крисп, -- тебя ведь так зовут, верно?-- мог бы стать неплохим солдатом в армии императора. Я даже готов предложить тебе... хм-м... вознаграждение в пять золотых, если ты отправишься с нами в Имброс, не откладывая. Крисп без колебаний покачал головой. -- Мое место здесь, господин, особенно теперь, когда благодаря вашей доброте и чудесному целительному дару Геласия мой отец вернулся к жизни. -- Воля твоя, юноша,-- сказал Манганий. И оба они с Идалком вздохнули. III Однажды, вернувшись с поля жарким летним вечером, Крисп увидал кучку деревенских женщин, в том числе свою мать и сестер, обступивших коробейника, который демонстрировал коллекцию медных котелков. -- Ей-ей, они прослужат вам всю жизнь, дамы! Лед меня побери, если вру!-- приговаривал торговец. Он стукнул по котлу своим посохом. Женщины аж подскочили от звона. Коробейник поднял котелок: -- Видали? Ни единой вмятинки! Сработаны на совесть, как я уже сказал. Не то что дешевые поделки лудильщиков, которых в наши дни развелось как собак. И не так уж дорого, кстати. Я прошу за них всего три серебряных монеты, восьмую часть золотой... Крисп помахал Евдокии, но она его не заметила. Ее, как и всех остальных, заворожила болтовня разносчика. Крисп, слегка обиженный, пошел дальше. Он до сих пор не мог привыкнуть к отсутствию Евдокии в доме, хотя она вышла замуж за Домока год назад. Ей уже исполнилось восемнадцать, но Криспу приходилось делать над собой усилие, чтобы не думать о ней как о маленькой девочке. Впрочем, чему удивляться? Ему самому стукнуло двадцать один, однако деревенские старики по-прежнему звали его "пареньком". Никто не обращает внимания на перемены, пока они не стукнут тебя по башке, подумал он, невесело усмехаясь. -- Дорогие дамы, эти котелки...-- Коробейник вдруг издал тонкий писк, не входивший в программу рекламной речи. Кровь подступила к его загорелым щекам.-- Простите, дамы, простите великодушно! Его отступление к лесу вскоре сменилось позорным бегством. Женщины сочувственно закудахтали. Криспу пришлось собрать всю силу воли, чтобы не прыснуть со смеху. Через пару минут разносчик вынырнул из кустов и, задержавшись у колодца, напился из ведра. -- Пардон, дамы,-- сказал он, вернувшись к своим котелкам.-- Меня что-то маленько понос пробрал. Так на чем я остановился? И он начал расхваливать свой товар с тем же пылом, что и прежде. Крисп постоял в сторонке, прислушиваясь. Он не собирался продавать котлы, но у него подрастало несколько поросят, откармливаемых для продажи на рынке в Имбросе, а искусство коробейника стоило того, чтобы поучиться. Но вскоре торговцу пришлось прерваться снова. На сей раз он припустил к лесу со всех ног. Когда он вернулся, вид у него был измученный; лицо из красного сделалось серым. -- Дамы, я бы с радостью рассказал вам еще о своем товаре, но, по-моему, пора приступить к торговле, пока меня снова не прихватило. Купля-продажа, увы, тоже не принесла ему облегчения. Перерывы в рекламной речи ослабили ее гипнотическое воздействие на женщин, и те принялись торговаться куда упорнее, чем хотелось разносчику. Покачивая головой, он начал грузить котлы на мула. -- Слушайте, останьтесь поужинать с нами,-- пригласила его одна из женщин.-- Не стоит вам пускаться в дорогу в таком состоянии. Коробейник слабо улыбнулся и отвесил ей низкий поклон. -- Вы слишком добры к бродячему торговцу. Благодарю вас. Однако прежде чем он прикончил миску тушеных овощей, ему пришлось еще дважды сбегать опорожниться. -- Надеюсь, он поправится,-- сказала вечером Таце Фостию с Криспом. Наутро деревню разбудил истошный вопль. Крисп выбежал из дома с копьем в руке, гадая, кто на кого напал. Женщина, пригласившая коробейника на ужин, стояла возле его походной постели. На лице ее был неподдельный ужас. Крисп вместе с другими мужчинами подбежал к ней. Неужели этот подонок отплатил за гостеприимство, тем, что попытался изнасиловать ее? Женщина вскрикнула снова. Крисп заметил, что одежда на ней в полном порядке. Тогда он глянул вниз, на постель, с которой женщина не сводила глаз. -- Фос!-- вырвалось у него. Его замутило. Хорошо еще, что желудок у него был пустой; успей он позавтракать, его бы точно вытошнило. Коробейник был мертв. Он весь съежился и покрылся синяками; по коже расплылись большие фиолетовые пятна. Вымокшее насквозь вонючее покрывало, казалось, впитало всю жидкость, вышедшую из тела с кровавым поносом. -- Магия,-- сказал сапожник Цикал.-- Черная магия.-- Он начертил на груди солнечный круг. Крисп кивнул, и не он один. Он не мог себе представить ни одной естественной причины, способной столь разрушительно подействовать на человека. -- Ничего подобного,-- заявил Варадий. Борода у него побелела несколько лет назад, но до сих пор Криспу и в голову не приходило назвать его стариком. Однако теперь ветеран не только выглядел на свои годы -- у него и голос стал по-стариковски дребезжащим.-- Это хуже, чем магия. -- Что может быть хуже магии?-- в один голос спросили трое человек. -- Холера. Для Криспа это был пустой звук. И судя по тому, как остальные сельчане закачали головами, им тоже было невдомек, что такое "холера". Варадий их просветил: -- Я видел ее всего однажды, благодарение благому богу, когда мы сражались на западе с макуранцами, лет тридцать назад, но одного раза мне хватило на всю жизнь. Она выкосила нашу армию почище трех сражений -- да и вражескую, наверное, тоже, иначе они взяли бы нас голыми руками. Крисп перевел взгляд с ветерана на скрюченные останки коробейника. Ему не хотелось задавать этот вопрос: -- Значит... она заразна? -- Да.-- Варадий, похоже, взял себя в руки.-- Мы сжигали тела умерших. Это замедляло распространение заразы, по крайней мере так нам казалось. Думаю, этого бедолагу тоже надо сжечь. И сделать еще кое-что. -- Что?-- спросил Крисп. -- Как можно быстрее поехать в Имброс и привезти жреца-целителя. Боюсь, без него нам не обойтись. Дым от погребального костра, на котором сжигали коробейника, поднимался в небеса. С ним поднимались молитвы сельчан, обращенные к Фосу. Как и четыре года назад, когда пришли кубраты, Станк отправился в Имброс. На сей раз вместо мула он скакал на коне, захваченном у кочевников. Если не считать его отъезда и черного, выгоревшего пепелища на зеленой траве, жизнь продолжалась как обычно. Возможно, не только Криспа охватывало беспокойство всякий раз, когда приходила пора идти по нужде, но люди об этом не говорили. "Пять дней",-- подумал Крисп. Может, чуть меньше, поскольку на сей раз Станк на коне, а значит, доберется до Имброса быстрее. А может, чуть больше, если жрец не прискачет с такой же скоростью, с какой тогда примчались видесские кавалеристы, -- хотя, Фос свидетель, угроза на сей раз была не менее опасной. Жрец-целитель прибыл утром на шестой день после отъезда Станка из деревни. Холера опередила его на три дня. К тому времени, когда он приехал, сельчане сожгли еще три трупа, в том числе и тело несчастной женщины, пригласившей коробейника остаться. Больных было еще больше -- измученных неукротимым поносом, с посиневшими губами, с холодной и сухой кожей. Одни из них маялись от судорог в руках и ногах, другие -- нет. Но всех без исключения несло бесконечным потоком зловонной жижи. Увидав еще живых жертв холеры, жрец начертил над сердцем знак солнца. -- Я молился, чтобы ваш посланец ошибся,-- сказал он,-- но, как видно, моя молитва не была услышана. Это и впрямь холера. -- Вы можете вылечить его?-- раздался полный страха и отчаяния вопль Зоранны: Ифантий лежал в луже собственных испражнений возле дома.-- О, Фос, вы можете вылечить его? -- Если владыка благой и премудрый даст мне силы,-- ответил жрец. И, не останавливаясь даже для того, чтобы назвать свое имя, поспешил за Зоранной. Здоровые сельчане побрели следом. -- Его зовут Мокий,-- сказал Станк, присоединясь к остальным.-- А-яй, как задницу-то натерло!-- добавил он, потирая воспаленную часть организма. Мокий опустился на колени подле Ифантия, который, увидев жреца, попытался изобразить солнечный знак. -- Сейчас это не обязательно, не трать силы зря,-- ласково остановил его жрец и, задрав испачканную рубаху крестьянина, положил руки ему на живот. А потом, как и Геласий, лечивший Криспова отца, начал снова и снова повторять символ веры, сосредоточивая всю свою волю и энергию на недвижно лежавшем страдальце. Открытых ран, как у Фостия, у Ифантия не было. Поэтому увидеть воочию чудесный процесс исцеления на сей раз не удалось. Но Крисп тем не менее ощущал невидимый целительный поток, перетекавший от Мокия к крестьянину. В конце концов жрец убрал руки и тяжело осел на землю. Усталость глубокими складками изрезала ему лицо. Ифантий приподнялся. Глаза у него были запавшие, но ясные. -- Воды,-- просипел он.-- Клянусь благим богом, я в жизни не чувствовал такой жажды. -- Да, воды,-- выдохнул Мокий голосом более усталым, чем у только что вылеченного им больного. Полдюжины сельчан наперегонки бросились к колодцу. Зоранна не выиграла забег, но остальные расступились, услыхав ее слова: -- Дайте мне напоить их. Это мое право. С гордостью, достойной королевы, она вытащила мокрое ведро, отвязала его и понесла к мужу и Мокию. Они вдвоем почти осушили его. Жрец еще утирал рукавом синей рясы капли с усов и бороды, когда другая женщина вцепилась в него мертвой хваткой. -- Пожалуйста, святой отец, пойдемте к моей дочке,-- взмолилась она сквозь слезы.-- Она еле дышит! Мокий поднялся, кряхтя от непомерного усилия, и пошел за женщиной. И снова крестьяне потянулись за ним. Фостий тронул Криспа за плечо. -- Теперь нам остается только молиться, чтобы он лечил быстрее, чем мы будем друг друга заражать,-- тихо сказал он. Мокий опять добился успеха, хотя второе исцеление продолжалось дольше первого. Жрец, тяжело дыша, лег на землю. -- Ты только глянь на этого беднягу,-- шепнул отцу Крисп.-- Ему самому нужен целитель. -- Да, но нам он нужен больше,-- ответил Фостий и склонился к жрецу.-- Пожалуйста, поднимайтесь, святой отец,-- сказал он, встряхнув Мокия за плечи.-- У нас есть еще больные, которые без вашей помощи не доживут до утра. -- Ты прав,-- ответил жрец. Но тем не менее полежал еще несколько минут, а когда встал, то пошел шатающейся походкой, словно пьяный или же предельно истощенный человек. Крисп думал, что вылечить следующего пациента, маленького мальчика, жрецу не удастся. Ведь человеческие силы небезграничны, а жрец исчерпал их до дна. И все-таки Мокию удалось в конце концов собраться с силами и победить болезнь. Когда мальчик с детской резвостью вскочил на ножки и начал играть, жрец-целитель выглядел так, словно умер вместо него. Но в деревне были еще больные. -- Мы понесем его, если понадобится,-- сказал Фостий, и жреца действительно понесли к Варадию. Мокий снова прочел символ веры, голосом таким же сухим, как кожа у больных холерой. Сельчане молились вместе с ним -- и чтобы придать ему сил, и чтобы заглушить собственные страхи. Жрец впал в целительный транс, положил испачканные испражнениями прежних пациентов руки на живот ветерана. И снова Крисп ощутил целебный поток, исходящий от Мокия. Но на сей раз жрец потерял сознание, не успев завершить лечение. Дышать он дышал, однако привести его в чувство крестьянам не удавалось. Варадий застонал, что-то пробормотал и обгадился снова. Поняв, что поднять Мокия невозможно, сельчане накрыли его одеялом и оставили в покое. -- Утром, если будет на то воля благого бога, он опять сможет лечить,-- сказал Фостий. Но к утру Варадий умер. Мокий проснулся, когда солнце уже поднялось высоко на небосклоне. И хотя видесским жрецам предписывалось проявлять умеренность в еде и питье, позавтракал он за троих. -- Целителям разрешено,-- пробормотал он, вгрызаясь в медовые соты. -- Никто не будет против, если вы съедите в пять раз больше, святой отец, лишь бы это вернуло вам силы и чудесный дар исцеления,-- уверил его Крисп. Все, стоявшие рядом, громогласно его поддержали. В этот день жрец вылечил еще двоих -- мужчину и женщину. Вечером он отважился на третье исцеление, но, как и в случае с Варадием, отключился, не окончив сеанс. На сей раз Крисп был почти уверен, что жрец убил себя, пока Идалк не нащупал пульс. -- Именно об этом и беспокоился мой отец,-- сказал Крисп.-- У нас так много больных, что мы тянем Мокия за собой. Он надеялся, что Идалк возразит ему, но тот лишь кивнул. -- Пошел бы ты домой да отдохнул немного,-- сказал ветеран.-- Тебе повезло -- никто из твоего семейства пока не свалился. Крисп начертил над сердцем солнечный круг. Через несколько минут, убедившись, что Мокия устроили на земле со всеми возможными удобствами, он последовал совету Идалка. Подойдя к дому, Крисп нахмурился. В их доме, стоявшем на краю деревни, всегда было довольно тихо. Но обычно в нем слышались голоса отца и матери, или голос Таце, учившей Косту готовить какое-нибудь хитрое блюдо. Сейчас он не услышал ничего. И даже дымок очага не курился над крышей. В груди сразу похолодело, точно сердце присыпало снежной поземкой. Крисп бегом припустил к двери. Распахнул ее -- и в ноздри ударила вонь отхожего места, ставшая за последние дни до жути знакомой ему и всей деревне. Отец, мать, сестра -- все они лежали на полу. Фостий был еще в сознании и слабо махнул рукой, прогоняя сына прочь. Крисп проигнорировал его жест, вытащил отца во двор на травку, потом вынес Таце и Косту, гадая про себя, почему беда миновала его одного. Когда он нагнулся, чтобы поднять Таце, ноги пронзила внезапная боль, а когда вернулся за Костой, руки так свело судорогой, что он еле удержал сестру. И все же Крисп ни о чем не догадывался до тех пор, пока не ощутил внезапного и неудержимого позыва опорожнить кишечник. Он бросился к соседним кустам, но обделался по дороге. Тут до него наконец дошло, что беда его не миновала. Он раскрыл было рот, чтобы позвать на помощь, и застыл, не издав ни звука. Помочь им мог только жрец-целитель, а он лежал сейчас без сознания где-то между сном и смертью. Если прибежит кто-либо из здоровых соседей, он лишь усилит тем самым риск распространения заразы. Через минуту Криспа вырвало, а затем одолел новый приступ поноса. Скрючившись от невыносимой боли в животе, он побрел назад к своим близким. Быть может, их случай не будет тяжелым. Быть может... Ощущая все возрастающий жар, он распростился с этой мыслью. Нестерпимая жажда загнала его в дом, и там он умудрился найти кувшин вина. Но легче от вина не стало, поскольку очень скоро Криспа вывернуло снова. Он выполз из дома, дрожа и задыхаясь от собственного зловония. На небе сияла полная луна, такая безмятежная и прекрасная, словно никакой холеры не существовало на свете. Это было последнее, что запомнилось Криспу в ту ночь. -- Хвала Фосу!-- где-то далеко-далеко проговорил еле слышный голос. Крисп открыл глаза и увидел над собой озабоченное лицо Мокия, а за ним -- восходящее солнце. -- Нет,-- сказал он.-- Еще рано.-- И тут память вернулась оглушительным ударом по голове. Он попытался сесть. Руки Мокия уложили его обратно.-- Моя семья!-- выдохнул Крисп.-- Отец, мама... Изможденное лицо жреца помрачнело. -- Фос призвал твою мать к себе,-- сказал он.-- Твой отец и сестра еще живы. Если будет на то воля благого бога, он даст им силы продержаться до тех пор, пока я оправлюсь и смогу им помочь. Теперь он позволил Криспу сесть. Крисп попытался оплакать Таце, но обнаружил, что холера так иссушила его тело, что он не в силах выдавить ни слезинки. Ифантий, уже вполне оклемавшийся, протянул ему чашку с водой. Он осушил ее за один присест, как и жрец свою. Криспу пришлось буквально принудить себя посмотреть на Фостия с Костой. Глаза и щеки у них ввалились, кожа на руках, ногах и лицах натянулась и высохла. Только тяжкое дыхание да непрекращающийся поток поноса указывали на то, что они еще живы. -- Поторопитесь, святой отец, умоляю,-- сказал Крисп жрецу. -- Я постараюсь, юноша, обязательно постараюсь. Но сперва...-- Мокий обернулся, ища глазами Ифантия,-- принесите мне, пожалуйста, поесть. Никогда в жизни не чувствовал себя таким истощенным. Ифантий принес ему хлеба со шпиком. Жрец заглотнул их и попросил еще. Каждый день, с тех пор как пришел в деревню, он поглощал неимоверное количество пищи и тем не менее таял на глазах. Щеки у него, мельком подумал Крисп, впали почти как у Фостия. Мокий утер со лба пот. -- Жарко сегодня,-- проговорил он. Криспу утро казалось прохладным, но спорить он не стал, только пожал плечами. Поскольку его совсем недавно трепала лихорадка, он не доверял собственным ощущениям. Крисп перевел взгляд с отца на сестру. Как долго они еще протянут? -- Умоляю, святой отец! Вы скоро?-- спросил он, до боли сжимая кулаки. -- Погоди чуток,-- ответил жрец-целитель.-- Будь я помоложе, я бы пришел в себя быстрее. Да пойми, я бы с радостью... Мокий осекся, и его вытошнило. Учитывая, сколько и с какой скоростью он съел, удивляться этому не приходилось. Потом жрец пустил ветры -- громко, как никогда уже не суждено бедному Варадию, подумал Крисп, скорбя о ветеране той маленькой частичкой души, что не терзалась тревогой за близких. И тут истощенное, усталое лицо жреца исказилось невыразимым ужасом. В первое мгновение Крисп ничего не понял; вонь испражнений, стоявшая возле дома, -- вернее, по всей деревне,-- была настолько густой, что уловить новую добавку было не так-то легко. Но когда жрец испуганно уставился на мокрое пятно, расползавшееся по рясе, до Криспа дошло. -- Нет,-- прошептал Мокий. -- Нет,-- согласился Крисп, точно их отрицание было сильнее действительности. Однако жрец постоянно возился с жертвами холеры, пачкал руки их поносной жижей, довел себя почти до смерти, исцеляя больных. Так что же могло быть естественнее ответа "да"? И, может, слово "почти" здесь попросту лишнее? У Криспа мелькнула крохотная надежда. Он схватил Мокия за плечи; даже ослабевший после болезни, он был сейчас сильнее жреца. -- Святой отец!-- нетерпеливо прошептал Крисп.-- Святой отец, можете вы исцелить самого себя? -- Редко, очень редко дарует Фос такую способность,-- отозвался Мокий,-- а потом, у меня совсем нету сил... -- Вы должны попробовать!-- сказал Крисп.-- Если вы заболеете и умрете, деревня умрет вместе с вами! -- Я попробую. Но в голосе Мокия не было надежды, и Крисп сообразил, что лишь его собственная настойчивость и воля могут подтолкнуть жреца. Мокий закрыл глаза, чтобы достичь сосредоточенной отрешенности, необходимой для исцеления. Губы его беззвучно шевелились; Крисп вместе с ним нараспев читал символ веры. Сердце его радостно екнуло, когда искаженные болезнью и жаром черты жреца, впадавшего в целительный транс, разгладились и стали безмятежны. Руки больного потянулись к предателю-желудку. Но не успел он начать, как голова его дернулась. Выражение спокойной уверенности на лице сменилось болью, и жрец изверг из себя все, чем потчевал его Ифантий. Спазмы все продолжались и продолжались, хотя рвать уже было нечем. По рясе снова растеклось бурое пятно. -- Молись за меня, юноша,-- пролепетал Мокий, когда наконец слегка пришел в себя.-- И за своих родных тоже. Быть может, Фос завершит то, что мне не удалось; не все больные помирают от холеры.-- Жрец изобразил над сердцем солнечный круг. Крисп молился, как никогда в жизни. Сестра его умерла в тот же день, отец -- ближе к вечеру. Мокий лежал без сознания. И ночью незаметно тоже умер. Казалось, прошла целая вечность -- а на самом деле меньше месяца,-- прежде чем холера наконец отступила. Считая вместе с бедным храбрым Мокием, умерло тридцать девять человек, почти каждый шестой житель деревни. Многие из выживших провалялись в постели еще несколько недель, слишком слабые, чтобы работать. Но хотя рабочих рук стало меньше, работы от этого не убавилось; надвигалась страдная пора. Крисп трудился в полях, в садах, ухаживал за скотом, стараясь отдыхать как можно реже. Работа отвлекала мысли от невосполнимых утрат. Трудовая лихорадка охватила многих; считанные семьи не оплакивали хотя бы одного покойника, и каждый житель деревни потерял если не родственника, то дорогого ему человека. Для Криспа ежевечернее возвращение домой было настоящей пыткой. Слишком много воспоминаний жило вместе с ним в опустелом доме. Ему постоянно слышались голоса то Фостия, то Таце, то Косты. Он поднимал голову, чтобы ответить,-- и снова оказывался один. Это было невыносимо. Он пристрастился обедать вместе с Евдокией и ее мужем, Домоком. Евдокию напасть миновала; Домок переболел холерой, но в довольно мягкой форме,-- что, в частности, доказало его выздоровление. Когда, вскоре после окончания эпидемии, Евдокия забеременела, Крисп обрадовался вдвойне. Некоторые из сельчан начали искать забвения не в работе, а в вине. Крисп за всю свою жизнь не видел такого количества пьяных потасовок. -- Я не могу их винить,-- сказал он как-то Ифантию, когда они вместе вышли на борьбу с сорняками, которые буйно разрослись на полях, заброшенных людьми из-за холеры,-- но мне надоело разнимать драчунов. -- Нам всем повезло, что их есть кому разнимать,-- откликнулся Ифантий.-- Ты парень крепкий и драться умеешь дай бог каждому, поэтому никто и не спорит, когда ты велишь им угомониться. Хорошо еще, что ты не из тех, кто любит покрасоваться своим бойцовским искусством. У тебя на плечах отцовская голова, Крисп, а это большая редкость для такого молодого человека. Крисп уставился вниз, выдирая из земли кусачую крапиву. Он не хотел, чтобы Ифантий видел слезы, выступавшие у него на глазах каждый раз, когда он думал о своих близких,-- слезы, которые он не смог пролить в день их кончины, поскольку был слишком ослаблен и иссушен болезнью. Немного успокоившись, Крисп переменил тему: -- Интересно, какой урожай нам удастся собрать? Ни один крестьянин не способен отнестись к такому вопросу без должной серьезности. Ифантий поскреб подбородок, выпрямился и глянул на поле, начавшее менять окраску с зеленой на золотистую. -- Не очень-то большой,-- задумчиво произнес он.-- Мы и землю не возделали как следует, и людей на уборке будет меньше. -- С другой стороны, едоков нынешней зимой тоже поубавится,-- сказал Крисп. -- Боюсь, при нынешнем урожае дожить до весны все равно будет непросто,-- ответил Ифантий. Перспектива голодной зимы замаячила перед Криспом впервые после детских лет, проведенных в Кубрате. Там, из-за жадности кубратов, каждая зима была голодной. Но теперь, подумалось ему, он голодал бы с радостью, лишь бы вместе с родными. Крисп вздохнул. Увы, это не в его власти. Он поднял тяпку и атаковал очередной сорняк. -- О-хо-хо!-- вздохнул Домок, когда на деревенской дороге показался сборщик податей со своей свитой.-- Кажись, новенький! -- Да-а,-- шепотом ответил ему Крисп.-- И с ним не только помощники с тяжеловозами, но и солдаты. Хуже этого трудно было себе что-нибудь представить. Прежний сборщик податей по имени Забдай навещал деревню годами; порой он даже шел на разумные уступки, что среди людей его профессии было редкостным исключением. Появление же солдат обычно означало, что имперское правительство намерено потребовать больше обычного. А в нынешнем году деревня не могла собрать даже обычную дань. Чем ближе подъезжал сборщик податей, тем меньше нравился Криспу его вид. Тощий, лицо узкое, с заостренными чертами, на пальцах множество тяжелых колец. Немигающие глаза, которыми он разглядывал деревню с полями, казались Криспу похожими на глазки ящерицы, следящей за мухой. Хотя ящерицы, как правило, охотятся без помощи лучников. Однако делать было нечего. Сборщик податей разбил свою лавочку посреди деревенской площади. Он сидел на складном стуле под балдахином из алой ткани. За ним солдаты установили императорский иконостас: портрет Автократора Анфима, а слева чуть меньший портрет его дяди Петрония. Портрет Анфима в нынешнем году тоже был новый, изображавший Автократора с пышной мужской бородой и в алых сапожках, подобающих его высочайшему чину. Но несмотря на это, его изображение сильно уступало по выразительности портрету Петрония. Лицо у императорского дяди было жесткое, умное, волевое, а глаза, казалось, видели даже то, что творилось у него за спиной. Петроний уже не был регентом, поскольку Анфим в свои восемнадцать считался совершеннолетним, однако постоянное присутствие портретов дяди Автократора показывало, кто на самом деле правит Видессом. Наряду с другими сельчанами, Крисп поклонился сперва изображению Анфима, потом -- Петрония, а уж потом представителю императорской власти во плоти. Сборщик податей пару раз кивнул в ответ, склонив голову на пару дюймов. После чего вытащил из деревянной шкатулки, стоявшей слева на земле, свиток, развернул его и начал читать: "Мы, милостью Фоса Автократор Анфим, с самого начала нашего царствования неустанно радеем о всеобщем благосостоянии, однако не меньше нас заботит и защита государства, вверенного Фосом, владыкой благим и премудрым, нашему попечению. Обнаруженные нами многочисленные задолженности императорской казне ослабляют нашу мощь и препятствуют дальнейшему развитию страны. Недостача поставок, подорвавшая боеспособность имперской армии, привела в результате к тому, что государство страдает от наглых и беспрепятственных варварских набегов. Властью, данной нам свыше, мы намерены исправить нынешнее положение дел..." Сборщик продолжал в том же духе еще довольно долго. Оглянувшись вокруг, Крисп увидел в глазах соседей тупую скуку. В последний раз он слышал столь велеречивые тирады из уст Яковизия, когда тот выкупал полонян у кубратов. Но та речь, по крайней мере, предваряла счастливую развязку. А эта -- весьма и весьма сомнительно. Судя по тому, как напряженно начали переминаться с ноги на ногу солдаты, словно готовясь к атаке, речь наконец приближалась к своему существу. И действительно, через минуту Крисп услышал: "А посему все налоги за этот год и до окончания вышеупомянутого чрезвычайного положения увеличиваются на треть и должны быть выплачены золотом или же, в зависимости от времени и места, в каком-либо другом виде, освященном долголетней традицией. Так повелевает милостью Фоса Автократор Анфим". Сборщик податей перевязал свиток красной ленточкой и сунул его обратно в шкатулку. "На треть!-- подумал Крисп.-- Не удивительно, что он привел с собой солдат". Он ожидал, что услышит протестующие возгласы, но все вокруг хранили молчание. Возможно, ему одному удалось проследить за смыслом речи до самого конца. -- Высокочтимый господин,-- начал он и подождал, пока сборщик податей остановил на нем свой взгляд.-- Высокочтимый...-- повторил он и снова умолк. -- Меня зовут Малала,-- проворчал чиновник. -- Высокочтимый Малала, мы не в состоянии заплатить дополнительную дань в этому году,-- сказал Крисп. Увидав, что он набрался смелости возразить, соседи поддержали его кивками.-- Нам даже обычную подать и то не собрать,-- продолжал Крисп.-- Это был трудный год для нас, высокочтимый господин. -- Вот как? По какой же причине?-- осведомился Малала. -- У нас в деревне была эпидемия холеры, высокочтимый господин. Многие умерли, а другие настолько ослабели, что надолго выбились из колеи. Поэтому урожай у нас нынче очень скудный. Услыхав страшное слово "холера", некоторые чиновники и солдаты нервно зашевелились. Малала же, к удивлению Криспа, разразился смехом. -- А ты не дурак, крестьянин! Придумай болезнь, чтобы оправдать собственную лень, назови ее пострашнее -- и сборщики тут же дадут деру, да? Кого другого ты бы, может, и провел, но только не меня. Я слыхал подобные байки. -- Но это правда!-- с негодованием воскликнул Крисп.-- Высокочтимый господин, вы у нас впервые. Наш бывший сборщик Забдай обязательно заметил бы, скольких знакомых лиц недостает среди нас сегодня! -- Еще одна байка,-- зевнул Малала. -- Но это правда!-- повторил Крисп. "Да, господин, истинная правда!"-- загомонили сельчане.--"Фосом клянусь, у нас померла уйма народу, и жрец-целитель в том числе..." "Моя жена..." "Мой отец..." "Мой сын..." "Я целый месяц провалялся, какая уж там работа!.." Сборщик податей поднял руку: -- Это не имеет значения. -- Как то есть не имеет значения?-- Крисп, осердившись, нырнул под балдахин Малалы и ткнул пальцем в список, лежавший у того на коленях.-- Варадий мертв. Фостий -- это мой отец -- мертв, моя мать и сестра тоже мертвы. Сын Цикала, тоже Цикал, мертв...-- И Крисп продолжил чтение скорбного списка. Но Малалу это ничуть не тронуло. -- Как ты заметил, юноша, я здесь впервые. Вполне возможно -- и даже, я бы сказал, вероятно,-- что все названные тобой люди прячутся сейчас в лесу, посмеиваясь в рукав. Я таких фокусов навидался, можешь мне поверить! Крисп поверил ему. Не попадись чиновник раньше на подобные уловки, он не стал бы с таким недоверием судить о том, что тут происходит. Крисп пожелал обманщикам провалиться к Скотосу во льды, поскольку из-за них сборщик оставался глух к настоящей беде, постигшей деревню. -- Сумма податей остается в силе и должна быть собрана,-- продолжал Малала.-- Даже если каждое твое слово чистая правда, налоги взимаются со всей деревни, а не с отдельных людей. Императорской казне нужны ваши продукты, а то, в чем нуждается казна, она берет.-- Он кивнул, указав на стоящих в боевой готовности солдат.-- Вы заплатите добровольно -- или вам же хуже будет. -- Мы заплатим добровольно -- и нам же хуже будет,-- с горечью сказал Крисп. Подати собирались с деревни оптом для того, чтобы крестьяне не давали потачки лодырям и чтобы все были связаны круговой порукой. Но грабить, даже на законном основании, людей, переживших такое несчастье, было ужасно несправедливо. Малалу это не остановило. Он объявил сумму налога, причитающуюся с деревни: столько-то золотых монет или же их эквивалент в виде только что убранных зерновых, которые были с великой дотошностью и аккуратностью перечислены в списке. Крестьяне притащили все, что было у них отложено для ежегодной уплаты податей. Поскребли по сусекам, поднатужились -- и собрали почти столько же, сколько в прошлом году. Забдай наверняка остался бы доволен. Малала -- нет. -- Сейчас соберем остальное,-- сказал он. Предводительствуемые солдатами чиновники, которых он привел с собой, расползлись по деревне, точно муравьи по горшку со свиным салом. Они открывали ямы-хранилища одно за другим и ссыпали зерно, бобы и горох в кожаные мешки. Крисп наблюдал за этим систематическим разбоем. -- Воры! Вы хуже кубратов!-- крикнул он Малале. Сборщик налогов испортил ему даже это удовольствие, восприняв оскорбление как комплимент. -- Надеюсь, мой дорогой друг, надеюсь. У варваров есть жестокость, но нет системы. Заметь, однако, что мы не допускаем произвола. Мы берем лишь то, что положено по закону Автократора Анфима. -- А вы, пожалуйста, заметьте, высокочтимый господин,-- титулование прозвучало в устах Криспа как ругательство,-- что закон Автократора Анфима обречет многих из нас на голод. Малала только плечами пожал. На мгновение Криспа охватила такая бешеная ярость, что он чуть было не призвал сельчан с оружием в руках расправиться со сборщиком и его отрядом. Но даже если удастся их прикончить, что толку? Сельчане накличут на свои головы новые отряды имперских солдат, которые придут убивать, а не просто грабить. -- Эй, довольно!-- крикнул наконец Малала после того, как один из чиновников подошел и что-то шепнул ему на ухо.-- Нет, этот ячмень нам не нужен -- ссыпьте его обратно в яму. Нам пора трогать. Завтра нужно навестить еще одну из этих жалких деревушек. Он вспрыгнул на коня. Чиновники и охранявшие их кавалеристы последовали его примеру. Звякая доспехами, кавалькада поскакала прочь из деревни. Жители проводили их взглядами, после чего уставились на опустошенные хранилища. Долгое время никто не говорил ни слова. Потом Домок попытался отыскать хоть какое-то утешение: -- Если все мы будем соблюдать строжайшую экономию, то, быть может, сумеем... И осекся. Он сам не верил своим словам. Крисп поплелся домой. Взял лопатку, обошел дом, остановился с той стороны, что не выходила на площадь, нагнулся и начал копать. Поиски заняли больше времени, чем он ожидал: за двенадцать лет Крисп запамятовал точное место, где зарыл тот счастливый золотой. Но в конце концов монета заблестела на его грязной ладони. Он чуть не выбросил ее; в этот момент любая вещь с изображением Автократора была ему ненавистна. Но здравый смысл вскоре взял верх. -- Кто знает, когда еще доведется держать в руках такую штуку,-- пробормотал он и сунул монету в мешочек, который носил на поясе. Потом он снова вошел в дом. Снял со стены меч и копье. Меч привесил рядом с мешочком. А копье могло послужить заодно и посохом. Крисп вышел на улицу. На севере сгущались тучи. Сезон дождей еще не начался, но скоро начнется. Когда дороги превратятся в кашу, с посохом будет удобнее. Крисп огляделся. -- Так. Что еще я забыл?-- спросил он вслух. В последний раз нырнул в дом и вышел с половиной буханки хлеба. А потом зашагал к деревенской площади. Домок и Евдокия все еще стояли там вместе с кучкой соседей. Они обсуждали визит Малалы тихими и потрясенными голосами, как обсуждали бы наводнение или другое стихийное бедствие. Домок, увидав снаряжение Криспа, удивленно приподнял бровь. -- Пожелать тебе удачной охоты?-- спросил он своего шурина. -- Можно сказать и так,-- откликнулся Крисп.-- Лучше уж промышлять охотой, чем пахать. Если империя грабит нас почище кочевников, какой смысл возделывать землю? В детстве я как-то пытался представить, чем бы еще мог заняться. Вот и решил: пойду в город Видесс и выясню. Евдокия схватила его за руку: -- Не уходи! -- Не могу, сестренка. У тебя есть Домок. А у меня...-- Он прикусил губу.-- У меня каждый раз сердце разрывается, когда я захожу в дом. Ты знаешь почему.-- Он подождал, пока Евдокия кивнула. Лицо ее тоже прорезали горькие складки.-- К тому же,-- продолжал Крисп,-- в деревне будет лишним ртом меньше. Это должно помочь -- хотя бы чуточку. -- Значит, пойдешь в солдаты?-- спросил Домок. -- Может быть.-- Эта мысль по-прежнему не вызывала у Криспа восторга.-- Если не найду ничего другого -- пойду. Евдокия обняла его: -- Фос да храни тебя на дороге и в городе. Крисп невольно отметил, как быстро она перестала спорить: поняла, значит, что он не может иначе. Он тоже обнял сестру, ощутив выпуклость ее живота. Пожал Домоку руку. А потом зашагал от них прочь -- прочь от всего, что было ему знакомо,-- к торной дороге, ведущей на юг, к городу. Между деревней и имперской столицей было дней десять пути -- для путника здорового и неутомимого. Крисп был и здоров, и неутомим, но до города добрался только через три недели. Он останавливался то на день, чтобы помочь с уборкой бобов, то на вечер, чтобы дров поколоть,-- в общем, брался за любую подвернувшуюся работу. Так что в город Видесс он явился с набитым животом и даже с несколькими монетами в мешочке, брякавшими рядом с золотым. На пути к югу он уже повидал кое-какие чудеса, поскольку дорога, приближаясь к городу, шла вдоль моря. Крисп замер и много долгих минут глазел на воду, которая все набегала и набегала на берег до бесконечности. Но это было природное чудо, а теперь перед ним оказалось творение рук человеческих: стены города Видесса. Крисп видал городские стены и раньше, в Имбросе и других городах, попадавшихся по пути. Тогда они казались ему великолепными -- огромными и мощными. Но по сравнению со стенами, к которым он приближался сейчас, те были просто игрушечными. Город огибал широкий и глубокий ров. А над ним высилась стена в пять или шесть раз выше человеческого роста. Через каждые пятьдесят--сотню ярдов стояли квадратные или шестиугольные башни, которые были еще выше. Казалось бы, они способны сдержать самого Скотоса, не говоря уже о смертных врагах, если те нападут на город. Но за внешней стеной вздымалась вторая, еще более мощная. Ее башни располагались в шахматном порядке между внешними башнями, так что кое-где они сливались в сплошной ряд. -- Чего рот раззявил, олух несчастный? Не загораживай дорогу!-- раздался голос у Криспа за спиной. Он оглянулся и увидел господина в модном плаще с капюшоном, защищавшим голову от дождя. Дождь пошел прошлой ночью; вымокнув до нитки, Крисп перестал его замечать. Зардевшись, Крисп поспешил к воротам. Те сами по себе были чудом, со створками из железа, бронзы и дерева толщиной с человеческое тело. Проходя под внешней стеной, Крисп глянул вверх и увидал солдат, смотревших на него сверху вниз через железную решетку. -- Что они делают там, наверху?-- спросил он у стражника, который следил за тем, чтобы людской поток тек в проход плавно и без заторов. Стражник улыбнулся. -- Предположим, ты враг и как-то умудрился пробить внешние ворота. А они тебе -- р-раз!-- кипяточку на голову или раскаленного песку. Понравится тебе, как думаешь? -- Не очень, благодарю покорно.-- Крисп поежился. -- И мне тоже,-- рассмеялся стражник и указал на Криспово копье.-- Пришел вступить в наши ряды? Оружие получишь куда более справное, это я тебе обещаю. -- Все может быть -- если ничего лучшего не подвернется,-- ответил Крисп. Судя по тому, как стражник кивнул, он слыхал эти слова уже не раз. -- Там, на южном лугу, возле моря, проводят учения. Если захочешь обратиться к офицеру, там их всегда можно найти. -- Спасибо, я запомню,-- отозвался Крисп. Похоже, все как один жаждут загнать его в солдаты. Он покачал головой. Он по-прежнему не хотел быть солдатом. Если столица и впрямь так велика, как говорят,-- и о чем свидетельствуют ее крепостные стены,-- он наверняка сумеет устроить свою жизнь как-нибудь иначе. Крисп пошел дальше. Створки внутренних ворот были еще массивнее, чем внешних. Проходя под внутренней стеной, Крисп опять задрал голову и увидел очередной ряд смертельно опасных дыр. Чувствуя себя искушенным городским жителем, он приветливо кивнул солдатам наверху и зашагал вперед. Еще несколько шагов -- и Крисп очутился наконец в городе Видессе. И точно так же, как перед стенами, замер в изумлении. Открывшийся перед ним вид можно было сравнить разве только с морем. Но теперь он глядел на море зданий. Даже в самых смелых мечтаниях он не в состоянии был представить себе, что дома, лавки и храмы Фоса с золочеными куполами могут простираться во все стороны, сколько хватает глаз. И снова за спиной чей-то голос сердито велел ему пошевеливаться. Крисп сделал несколько шагов, потом еще несколько -- и вскоре обнаружил, что шагает по улицам города. Он шел куда глаза глядят; все улицы казались ему одинаково чужими и одинаково чудесными. Ему пришлось прижаться к стене мелочной лавки, чтобы дать проехать телеге, запряженной мулами. В его деревне возницей обязательно оказался бы кто-то знакомый. Даже в Имбросе кучер наверняка поднес бы палец ко лбу, выражая таким образом благодарность. Но этот даже головы не повернул, даром что скрипучие колеса его телеги чуть не задели рубаху незнакомца. Судя по сосредоточенному лицу, возница куда-то спешил по важному делу и боялся, что не успеет. Такие же лица были у основной массы прохожих. Живя в самом великолепном городе мира, они обращали на него меньше внимания, чем Крисп -- на знакомые дома в деревне. Самого Криспа они тоже не замечали, разве только их начинала раздражать его медленная походка. Тогда они огибали его и с ловкостью танцоров устремлялись вперед. Их разговоры, обрывки которых доносились до Криспа сквозь скрип колесных осей, постук молотков котельщиков и дробь дождя, были так же торопливы и летучи, как их походка. Порой ему казалось, что он понимает слова, а порой их смысл ускользал от него начисто. Горожане говорили по-видесски, конечно, но не на том видесском, которому научили Криспа родители. Так он бродил пару часов, пока не очутился на большой площади, называемой, как он понял, площадью Быка. Ни одного быка Криспу здесь увидеть не удалось, хотя все остальные товары, какие только бывают на свете, предлагались на продажу в изобилии. -- Жареный кальмар!-- выкрикнул продавец. Порыв ветерка донес до Крисповых ноздрей аппетитный запах горячего оливкового масла, хлеба и морских деликатесов. Желудок громко заурчал. Только теперь до Криспа дошло, какая голодная это работа -- разглядывать достопримечательности. Не совсем уверенный в том, что такое кальмар, он все же спросил: -- Сколько? -- Три медяка штука,-- ответил торговец. У Криспа в мешочке еще осталась мелочь от последней халтурки, которую он нашел перед тем, как добрался до города. -- Дай мне две штуки. Продавец вытащил их из жаровни щипцами. -- Береги пальцы, парень,-- они горячие,-- сказал он, отсчитывая Криспу сдачу. Крисп чуть не выронил их, но не потому, что они были горячие. Прижав к себе копье согнутым локтем, он показал пальцем: -- А они съедобные? Эти... эти...-- Он даже не знал, как их назвать. -- Щупальца? Конечно! Многие говорят, что они самые вкусные.-- Торговец понимающе улыбнулся.-- Ты не местный да? -- Э-э... да. Крисп смешался с толпой; ему не хотелось, чтобы продавец кальмаров наблюдал за тем, как он собирается с духом, чтобы съесть свое приобретение. Мясо, обсыпанное хлебной крошкой, оказалось белым, жевалось долго и было довольно безвкусным; щупальца практически ничем от него не отличались. Крисп облизнул пальцы, стряхнул с бороды застрявшие крошки и пустился дальше. Начали сгущаться сумерки. Крисповых познаний о городской жизни хватило на то, чтобы попытаться отыскать постоялый двор. Наконец он его нашел. -- Сколько за комнату и еду?-- спросил он у высокого тощего человека, стоявшего за рядом винных и пивных бочек, служивших стойкой. -- Пять монет серебром,-- безучастно ответил хозяин постоялого двора. Крисп вздрогнул. Если не считать золотого, таких денег у него не было. Но как он ни торговался, сбить цену ниже трех монет не удалось. -- Могу я переночевать в конюшне, если возьмусь обиходить лошадей или посторожить ваше заведение?-- спросил он. Хозяин покачал головой: -- У меня есть конюх и вышибала. -- Почему у вас так дорого?-- не унимался Крисп.-- Когда я купил сегодня кальмара по дешевке, то решил, что все остальное будет стоить -- как бы это сказать?-- примерно в той же пропорции. -- Да, кальмары, рыба и моллюски у нас дешевые,-- сказал хозяин.-- Если хочешь хорошей рыбной тушенки, я дам тебе большую миску за пять медяков. У нас тут рыбы полно. А как же иначе? Видесс -- самый большой порт в мире. Но людей у нас тоже полно, поэтому пространство стоит дорого. -- А-а!-- Крисп почесал в затылке. Хотя он не привык мыслить такими категориями, слова хозяина постоялого двора показались ему не лишенными смысла.-- Тушенку я возьму, спасибо. Но где же мне переночевать? Даже не будь дождя, на улице не хотелось бы. -- Понимаю.-- Хозяин кивнул.-- А потом, тебя наверняка ограбят в первую же ночь. Какая разница, остро ли твое копье, когда ты спишь? Хотя с таким оружием можешь попробовать ткнуться в казармы. -- Только если ничего больше не выгорит,-- упрямо сказал Крисп.-- Стоит мне раз переночевать в казармах, как я застряну там на годы. Мне просто нужен угол, где приклонить голову, пока я не найду постоянную работу. -- Что ж, дело ясное.-- Хозяин подошел к очагу и помешал деревянной ложкой в котле, висевшем над огнем.-- Тогда тебе лучше всего податься в монастырь. Если поможешь им по хозяйству, они тебя и приютят, и накормят. Не такой вкусной тушенкой, как эта...-- он зачерпнул из котла и протянул Криспу большую дымящуюся миску,-- но хлеба с сыром и пива дадут вволю, так что не оголодаешь. А теперь покажи мне свои монетки, будь ласков. Крисп заплатил. Тушенка и впрямь была вкусной. Хозяин дал ему кусочек хлеба, чтобы вычистить миску. Крисп утер рот мокрым рукавом и подождал, пока хозяин обслужит другого посетителя. Потом он спросил: -- Монастырь мне, пожалуй, подходит. Только как его найти? -- Их в городе не меньше дюжины.-- Хозяин задумался.-- Ближе всего монастырь святого Пелагия, но он маленький и не вмещает всех бездомных. Лучше попробуй податься в монастырь святого Скирия. Там всегда есть места для путников. -- Спасибо. Я попробую. Как мне туда попасть? Крисп заставил хозяина повторить указания несколько раз; он хотел увериться, что понял все правильно. Уверившись и постояв у огня, чтобы впитать в себя как можно больше тепла, Крисп нырнул в ночь. И очень скоро об этом пожалел. Указаний хозяина было бы вполне достаточно при свете дня. Но во тьме, когда огонь в половине освещавших улицы урн был залит дождем, Крисп безнадежно заблудился. Тепло очага быстро превратилось в тоскливое воспоминание. В эту позднюю пору людей на улицах было мало. Некоторые шагали большими группами, освещая себе путь факелами. Другие шли в темноте в одиночку. Один из них крался за Криспом несколько кварталов, прячась во мгле каждый раз, когда тот оглядывался назад. Крисп хоть и был неискушенным деревенским юношей, но все же сообразил, что это значит. Выставив вперед копье, он сделал пару шагов навстречу преследователю. Когда он оглянулся в следующий раз, того и след простыл. Чем дольше Крисп шел, тем больше изумлялся тому, как много в городе Видессе улиц, протянувшихся на мили. Казалось, он прошагал их все -- судя по тому, как гудели ноги,-- однако ни на одной не бывал дважды, ибо ничто не выглядело знакомым. Набреди он еще на один постоялый двор, Крисп не задумываясь отдал бы свой неразменный золотой. Однако вместо постоялого двора, скорее по счастливой случайности, чем следуя полученным указаниям, он вышел к большому низкому сооружению с несколькими воротами. Все они, за единственным исключением, были заперты и тихи. Но возле одних ворот горел огонь и стоял толстый монах в синей рясе, вооруженный еще более толстой дубинкой, которую он тут же угрожающе поднял, как только Крисп вступил в неверный круг света, отбрасываемый факелами. -- Что это за здание?-- спросил Крисп, пряча за спину копье, дабы выглядеть как можно безобиднее. -- Это монастырь, посвященный памяти святого Скирия, да благословит Фос его душу во веки веков,-- ответил привратник. -- Да благословит!-- с жаром откликнулся Крисп.-- Могу я попросить у вас пристанища на ночь? Я блуждал по улицам, разыскивая этот монастырь, целую... целую вечность. -- Ну, так долго не может быть,-- улыбнулся монах.-- Хотя уже шестой час. Добро пожаловать, странник, если пожаловал с миром.-- Привратник окинул взглядом копье и меч Криспа. -- Фосом клянусь! -- Вот и хорошо,-- сказал монах.-- Тогда заходи и отдыхай. А утром вместе со всеми, кого привела к нам судьба этим дождливым вечером, можешь представиться нашему святому настоятелю Пирру. Он или же его помощники дадут тебе задание на завтра -- либо на несколько дней, если ты разделишь с нами кров подольше. -- Договорились,-- мгновенно согласился Крисп. Он прошел было мимо привратника, потом остановился.-- Пирр, говорите? Где-то я слыхал это имя.-- Он нахмурился, пытаясь вспомнить где и когда, но вскоре сдался, пожав плечами. Монах тоже пожал плечами: -- Это довольно распространенное имя. Я знаю двух или трех людей, которых так зовут. -- Да, верно. Крисп зевнул. Монах показал ему, как пройти в общую спальню. Игумену Пирру снился сон. Это было одно из тех сновидений, когда знаешь, что спишь, но лень, да и неохота сделать усилие, чтобы проснуться. А снилось ему, что он стоит в очереди к какому-то судье, причем земному или небесному -- непонятно. Приговоров, которые выносила фигура на троне стоявшим впереди людям, игумен не слышал, но они его не очень-то волновали. Он знал, что вел благочестивую жизнь и земные грехи его крайне незначительны. Так что суровый приговор ему не грозил. Очередь продвигалась, как это бывает во сне, очень быстро. Между настоятелем и судьей осталась лишь одна женщина. А потом и ее не стало. Ушла ли она? Испарилась? Пирр не заметил, но для сновидений такие фокусы тоже в порядке вещей. Игумен поклонился человеку -- если это был человек,-- сидящему на троне. Острый, как у самого Фоса, взор пронзил Пирра насквозь. Настоятель поклонился снова и застыл, согнувшись в поясе. Он с трудом удерживался от желания упасть на четвереньки, а потом на живот, словно перед Автократором. -- Сиятельный господин!..-- услыхал он свой собственный дрожащий голос. -- Молчи, червь!-- Это уже был голос судьи, прогремевший под черепом подобно удару грома.-- Делай, что я скажу, и благополучие воцарится в Видессе; ослушаешься -- навлечешь на него беду. Ты понял? -- Да, владыка!-- сказал Пирр, видя себя самого во сне.-- Говори, я все исполню. -- Тогда иди в общую спальню. Иди немедля, не жди до зари. Выкликни имя "Крисп" -- раз, и другой, и третий. Окажи человеку, который отзовется, любую услугу; обращайся с ним как с собственным сыном. Иди же и делай, что я повелел. Пирр проснулся и обнаружил, что лежит в безопасности в своей постели. Огонь, горевший в желобе, освещал комнату. Если не считать обилия книг и чуть большей площади, спальня ничем не отличалась от монашеских келий: в отличие от многих других настоятелей, Пирр отвергал личный комфорт как непозволительную слабость. -- Какой странный сон!-- прошептал он. Но вставать, естественно, не стал. Зевнул, потянулся -- и снова заснул. И вновь очутился перед судьей, сидящим на троне, только теперь уже во главе очереди. И если в прошлый раз взор судьи показался ему пронзительным, то теперь он сверкал откровенным гневом. -- Подлый ослушник!-- крикнул судья.-- Повинуйся, или все вокруг тебя погибнет! Вызови человека по имени Крисп из общей спальни -- единожды, и дважды, и трижды. Отнесись к нему как к родному сыну. Не теряй зря времени и не погрязай в ленивой дремоте! Делай, что велено! Иди же! Пирр проснулся, словно от внезапного толчка. Лоб и тонзура покрылись испариной. В ушах продолжал греметь разгневанный окрик судьи. Настоятель начал было вставать с постели, потом остановился, охваченный гневом на самого себя. С какой стати им будет командовать какое-то дурацкое сновидение? Он снова, совершенно сознательно, улегся и настроился на сон. На сей раз уснуть удалось не так быстро, но дисциплинированный рассудок заставил организм расслабиться. Веки игумена смежились, дыхание стало глубоким и ровным. Холодный ужас стеснил ему грудь: судья, встав с трона, надвигался прямо на него. Пирр попытался бежать, но не смог. Судья схватил его и приподнял, как жалкого мышонка. -- Вызови человека по имени Крисп, глупец!-- прогремел он и отшвырнул Пирра прочь. Игумен падал, и падал, и падал до бесконечности... Проснулся он на каменном полу. Дрожа, встал на ноги. Настоятель был человек смелый; даже теперь он собрался вернуться в кровать. Но при мысли о судье и его ужасных глазах -- и о том, как они посмотрят на него, если он снова ослушается приказа,-- смелость покинула игумена. Открыв двери спальни, он вышел в коридор. Двое монахов, возвращавшихся в свои кельи после ночной службы, подняли на него глаза, удивленные тем, что кто-то приближается к ним в такой неурочный час. Пирр надменно, как было положено по должности, посмотрел сквозь них, точно не видя. Монахи склонили головы и безмолвно отступили в сторонку, давая игумену пройти. Дверь в общую спальню была заперта снаружи. Поднимая засов, Пирр засомневался было снова... Но он не падал с кровати с детских лет. И просто не мог поверить, что упал сегодня ночью. Качая головой, игумен вошел в общую спальню. Как обычно, первым делом в нос ударило зловоние -- запах нищих, голодных и убогих отбросов Видесса: запах немытых тел, перегара и резкая вонь блевотины из угла. Нынешний ночной дождь добавил к этой смеси затхлость влажной соломы и душную прель отсырелой шерсти. Один из бродяг пробормотал себе что-то под нос, перевернувшись во сне. Остальные храпели. Какой-то парень сидел, прислонившись к стене, и надрывался бесконечным чахоточным кашлем. "И я должен выбрать одного из этих людей, чтобы обращаться с ним как со своим сыном?-- подумал настоятель.-- Одного из этих?" Можно было, конечно, вернуться в постель. Пирр уже взялся было за дверную ручку -- и понял, что не осмеливается ее нажать. Вздохнув, он снова обернулся к спящим. -- Крисп!-- позвал он шепотом. Пара людей шевельнулись. Глаза чахоточного, громадные на исхудалом лице, встретились с глазами игумена. Их выражения Пирр так и не сумел понять. А на зов его никто не откликался. -- Крисп!-- позвал он опять, на сей раз громче. Кто-то заворчал. Кто-то сел. И снова никто не ответил. Пирр почувствовал, как краска стыда поднимается к самой тонзуре. Если это ночное безумие окончится ничем, ему придется придумать какое-то объяснение, возможно даже -- при этой мысли игумен содрогнулся -- для самого патриарха. Не хватало только стать предметом насмешек Гнатия! Вселенский патриарх Видесса был для Пирра слишком уж мирянином. Но Гнатий -- двоюродный брат Петрония, и покуда Петроний пребудет самым могущественным человеком империи, его кузен останется главой церковной иерархии. Еще один безответный зов, подумал настоятель, и конец пытке. Если Гнатию будет угодно его высмеять -- что ж, ему и не такое приходилось терпеть за годы служения Фосу. Эта мысль подбодрила игумена, так что голос его прозвучал громко и ясно: -- Крисп! На сей раз сели еще несколько человек, бросая на Пирра сердитые взгляды за то, что он прервал их сон. Настоятель совсем уже собрался вернуться к себе в спальню, как вдруг кто-то сказал: -- Да, святой отец, я Крисп. Чего вы от меня хотите? Хороший вопрос. Игумену самому очень хотелось узнать на него ответ. Крисп сидел в монастырской мастерской, пока Пирр суетился, зажигая светильники. Покончив с этой простой домашней обязанностью, игумен опустился в кресло напротив Криспа. Глубокие провалы глазниц и щек, недоступные для залившего комнату света, придавали лицу настоятеля, вперившего в гостя пристальный взор, какой-то странный, почти нечеловеческий вид. -- Что же мне с тобой делать, юноша?-- сказал он наконец. Крисп смущенно покачал головой. -- Мне нечего ответить вам, святой отец. Вы позвали меня -- я ответил; вот и все, что мне известно.-- Он подавил зевок. Зачем его вытащили сюда, не дав как следует соснуть? -- Правда? Ты правду говоришь?-- Игумен подался вперед. Голос его был сдавленным от сдержанного любопытства, точно он старался выпытать что-то у Криспа, не выдавая, что именно. И тут Крисп его узнал. Точно так же двенадцать лет назад этот жрец выспрашивал его о золотом, полученном от Омуртага,-- о том самом золотом, невольно подумалось Криспу, что и сейчас лежит в его мешочке. И лицо Пирра осталось почти таким же, если не считать легких следов времени, набросивших паутинку морщин. -- Вы были на помосте вместе с Яковизием и со мной,-- сказал Крисп. -- Не понимаю.-- нахмурился настоятель.-- Ты о чем? -- В Кубрате, когда он выкупал нас у дикарей,-- объяснил Крисп. -- И я там был?-- Взгляд Пирра внезапно стал еще более пристальным; Крисп понял, что жрец тоже вспомнил.-- А ведь и правда, клянусь владыкой благим и премудрым, был!-- тихо проговорил игумен, начертив на груди солнечный круг.-- Ты был тогда ребенком. Это прозвучало как обвинение. Словно желая напомнить себе, что теперь-то он взрослый, Крисп тронул рукоятку меча. И, успокоившись, кивнул. -- Да, нынче ты уже не мальчик,-- согласился с ним Пирр.-- И все-таки судьба свела нас снова.-- Игумен изобразил еще один солнечный круг, а потом сказал нечто, совершенно непонятное Криспу:-- Нет, Гнатий не будет смеяться. -- Что, святой отец? -- Ничего, это неважно.-- Настоятель рассеянно уставился куда-то вдаль, но через минуту вновь сосредоточил внимание на Криспе.-- Расскажи мне, как ты пришел из своей деревни в город Видесс. Крисп повиновался. Рассказ о смерти родителей и сестры наполнил его почти такой же сильной болью, как тогда. Он поспешил сменить тему:-- В общем, не успела деревня оправиться, как нам увеличили подати на треть,-- видно, чтобы покрыть расходы на войну где-нибудь в другом конце империи. -- Скорее чтобы оплатить очередную -- или очередную дюжину -- экстравагантных причуд Анфима.-- Пирр неодобрительно поджал губы, превратив их в тонкую ниточку.-- Петроний позволяет ему чудачить, чтобы покрепче держать бразды правления в своих руках. Никого из них не волнует, откуда берется золото, которым оплачивается эта игра, поскольку она устраивает обоих. -- Возможно,-- сказал Крисп.-- Короче, какой бы ни была причина нашего разорения, именно оно привело меня сюда. Крестьянам и с причудами природы дай Фос справиться. А если еще и сборщик податей решил нас разорить -- пиши пропало. Так, по крайней мере, мне казалось, и поэтому я ушел. -- Подобные рассказы я слыхивал и раньше,-- кивнул Пирр.-- Остается вопрос: что с тобой делать? Ты пришел в город с оружием -- может, в армию вступить хотел? -- Только если совсем некуда будет деваться,-- выпалил Крисп. -- Хм-м.-- Игумен погладил пушистую бороду.-- До сих пор ты всю жизнь жил в деревне, да? Сумеешь управиться с лошадьми? -- Думаю, что сумею,-- сказал Крисп,-- хотя я больше к мулам привык. В деревне скакунов-то нет, сами понимаете. Так что с мулами мне было бы сподручнее. А вообще я с любой скотиной управлюсь, в этом деле я мастак. Но почему вы спрашиваете, святой отец? -- Потому что, раз наши с тобой жизненные пути пересеклись спустя столько лет, то не худо бы и Яковизия тоже втянуть в этот переплет. А еще потому, что Яковизий вечно ищет себе новых конюхов. -- Да разве он возьмет меня, святой отец? Человека с улицы, которого он никогда -- ну, почти что никогда -- не видал? Хотя, если возьмет...-- глаза у Криспа загорелись,-- он не раскается! -- Возьмет, если я попрошу,-- сказал Пирр.-- Мы с ним что-то вроде кузенов: его прадед был братом моей бабушки. К тому же он у меня в долгу за некоторые услуги. -- Если вы замолвите за меня словечко... Да я ничего лучше и придумать-то не могу!-- Крисп говорил от чистого сердца; если ему позволят ухаживать за животными, он будет наслаждаться прелестями и городской, и сельской жизни одновременно. Он помедлил, но все-таки задал вопрос, который, как он понял, задавать было опасно:-- Почему вы принимаете во мне такое участие, святой отец? Пирр начертил на груди солнечный круг. Крисп не сразу сообразил, что это и есть весь ответ на его вопрос. Когда игумен заговорил, то речь повел о своем кузене: -- Имей в виду, юноша, ты можешь отказаться, если хочешь. Многие на твоем месте так бы и сделали. Не знаю, помнишь ли ты, но Яковизий -- как бы это выразиться?-- человек капризный, с тяжелым характером. Крисп улыбнулся. Он помнил. Игумен тоже улыбнулся, хотя и довольно криво. -- Отчасти по этой причине он постоянно ищет новых конюхов. Возможно, я оказываю тебе дурную услугу, хотя, Фос свидетель, я лишь хочу тебе помочь. -- Вы действительно мне помогаете,-- сказал Крисп. -- Надеюсь.-- Пирр снова, к удивлению Криспа, начертил солнечный круг. А потом, после некоторого колебания, продолжил:-- Откровенно говоря, я должен тебя предупредить, что Яковизий иногда требует от своих конюхов дополнительных услуг, помимо ухаживания за лошадьми. -- О-о!-- Крисп тоже заколебался. Воспоминание о том, как Яковизий его оглаживал, неразрывно переплелось в памяти с унижением, которое Криспу пришлось пережить в день Зимнего солнцеворота, когда вся деревня потешалась над ним и Идалком.-- У меня лично таких склонностей нет,-- сказал он, осторожно подбирая слова,-- но если он начнет уж очень приставать, я ведь могу уйти в любой момент. И все будет так, словно мы с вами и не встречались. -- Что ж, где-то ты прав,-- сказал Пирр.-- Ладно, раз таково твое желание, я отведу тебя к Яковизию. -- Пойдемте!-- Крисп вскочил. Игумен не шелохнулся. -- Только не сейчас,-- сухо произнес он.-- Яковизий, бывает, ложится спать в девятом часу утра, но уж вставать в такое время никогда не встает, можешь мне поверить. Если мы пойдем к нему сейчас, нам просто дадут от ворот поворот, а то и собак спустят. -- Я и забыл, который час,-- сконфузился Крисп. -- Возвращайся в общую спальню. Поспи там еще немного, а днем мы навестим моего кузена, это я тебе обещаю.-- Пирр зевнул.-- Может, я и сам постараюсь уснуть, если только меня опять не скинут с кровати. -- Что вы имеете в виду, святой отец?-- спросил Крисп, но игумен не объяснил. IV Дом у Яковизия был большой, хотя снаружи особого впечатления не производил. Лишь несколько окон прорезали длинный белоснежный фасад, выходивший на улицу. Они были такие узкие, что ни один воришка не мог в них пролезть, даже самый мелкий и юркий. Второй этаж выступал над первым на три-четыре фута. Летом это давало тень; сейчас, когда снова полил дождь, навес не дал Криспу с Пирром вымокнуть еще больше, пока игумен, взявшись за конскую подкову, служившую дверным молотком, стучал в массивную дверь дома. Слуга открыл небольшую решеточку посередине двери и вгляделся в пришедших. -- Игумен Пирр!-- сказал он. Крисп услышал, как открывается засов. Через минуту дверь распахнулась.-- Входите, святой отец, и ваш друг пускай тоже заходит. Прямо за дверью лежал соломенный коврик. Пирр остановился и, прежде чем пройти в приемную залу, вытер грязные сандалии. Восхищаясь смекалкой того, кто придумал такую полезную вещь, Крисп последовал примеру настоятеля. -- Вы завтракали, святой отец?-- поинтересовался слуга. -- В монастырской трапезной,-- ответил Пирр.-- Я-то сыт, но вот Крисп, неверное, не отказался бы от добавки. В принципе, именно из-за него я и пришел навестить твоего хозяина. -- Понятно. Вы говорите, его зовут Крисп? Отлично. Подождите здесь, пожалуйста. Я пришлю ему что-нибудь с кухни и немедленно извещу Яковизия. -- Спасибо,-- сказал Пирр. Крисп не сказал ничего. Он глазел по сторонам, весь отдавшись этому занятию. "Здесь" -- то есть в приемной зале Яковизия -- было такое великолепие, какого Криспу в жизни видеть не приходилось. Мозаика на полу изображала сцену охоты со всадниками, пронзающими копьями вепря. Вообще-то мозаику Крисп уже однажды видел -- на куполе храма Фоса в Имбросе. Но даже в самых дерзких мечтах он и представить себе не мог, чтобы у кого-то, кроме разве Автократора, имелась мозаика в собственном доме. Приемная зала выходила во внутренний двор, показавшийся Криспу размером с деревенскую площадь, которую он так недавно покинул. Посреди двора стояла лошадь, застывшая на скаку. Крисп не сразу сообразил, что это статуя. Вокруг нее узором разбегались живые изгороди и клумбы, хотя лепестки с цветов большей частью уже пооблетели. Мраморный фонтан прямо напротив приемной так радостно плескал водой, точно дождя вообще еще не изобрели. -- Угощайтесь, господин!-- Созерцание так захватило Криспа, что молодому человеку, стоявшему рядом, пришлось повторить фразу два или три раза. Когда Крисп обернулся, неловко бормоча извинения, слуга протянул ему накрытый крышкой серебряный поднос.-- Хвост омара под соусом со сливками, пастернаком и фруктовым соком. Надеюсь, вам это понравится, господин. -- Что? Ах да! Конечно. Спасибо.-- Заметив, что его несет, Крисп заткнулся. До сих пор, насколько он помнил, никто не называл его "господином". И вот теперь этот парень обратился к нему так дважды в двух или трех фразах. Когда он поднял крышку, душистый аромат, воспаривший над подносом, изгнал из головы все сторонние мысли. На вкус омар оказался еще лучше, чем обещал его запах, и это вновь повергло Криспа в изумление. Мясо было мягче свинины и нежнее телятины, так что оставалось лишь пожалеть, что оно так быстро исчезло. К тому же повар Яковизия явно умел обращаться с пастернаком и фруктовым соком лучше, чем любая из деревенских женщин. Едва Крисп поставил поднос и слизнул с усов сливочный соус, как в залу вошел Яковизий. -- Привет, Пирр.-- Хозяин дома протянул игумену руку.-- Что привело тебя в такую рань и что это за дюжий молодец с тобой?-- Яковизий смерил Криспа взглядом с головы до ног. -- Ты уже встречался с ним, кузен,-- ответил Пирр. -- Да ну? Видно, придется мне нанять себе опекуна, чтобы он управлялся с моими делами, ибо память у меня определенно не та, что прежде.-- Яковизий с притворным отчаянием хлопнул себя ладонью по лбу. Потом, пригласив Пирра и его протеже сесть на кушетку, устроился в кресле, стоявшем ближе к Криспу. И придвинул его еще ближе.-- Ну же, объясни мне, если сможешь, моя явную склонность к старческому маразму. То ли Пирр давно уже привык к паясничанью Яковизия, то ли, что более вероятно, не обладал чувством юмора, а потому не реагировал на него. -- Крисп был тогда гораздо моложе,-- пояснил настоятель.-- Он тот самый мальчик, который стоял с тобой на помосте, когда ты заключал очередную сделку с Омуртагом, выкупая пленных. -- Чем быстрее я забуду о тех проклятых поездках в Кубрат, тем лучше.-- Яковизий умолк, поглаживая свою аккуратно подстриженную бородку и внимательно разглядывая Криспа.-- Фосом клянусь, вспомнил!-- воскликнул он.-- Ты был тогда смазливым мальчонкой и стал теперь очень привлекательным юношей. Глядя на твой гордый нос, я бы сказал, что ты васпураканин, хотя, раз ты родился у северной границы, это маловероятно. -- Мой отец всегда говорил, что в его жилах течет васпураканская кровь,-- заметил Крисп. -- Все возможно,-- кивнул Яковизий.-- "Принцы" переселились туда после какой-то давнишней войны -- или давнишнего предательства. Так или иначе, тебе это к лицу. Крисп не знал, что ответить, а потому промолчал. Некоторые из деревенских девушек хвалили его внешность, но мужчина -- никогда. К его большому облегчению, Яковизий повернулся к Пирру: -- Ты, надеюсь, объяснишь мне, каким ветром нашего дорогого Криспа занесло в город из его глухомани и каким боком это касается меня. Крисп заметил, как пристально хозяин дома вперился в глаза игумена. Он также отметил про себя, что Яковизий не собирается ничего говорить по существу, пока не услышит рассказ Пирра. Это внушило Криспу уважение; несмотря на свои сомнительные пристрастия, Яковизий был совсем не дурак. Изложив историю, поведанную ему Криспом, настоятель продолжил свой рассказ. Его объяснения по поводу того, зачем он вызвал Криспа в монастыре, звучали, как и прошлой ночью, крайне туманно. Яковизий, в отличие от Криспа, ими не удовлетворился и призвал игумена к ответу. -- Ничего не понимаю,-- заявил он.-- Давай-ка, выкладывай толком, что случилось. -- Только если ты поклянешься мне именем владыки благого и премудрого сохранить эту историю в тайне,-- нервно ответил Пирр.-- И ты тоже, Крисп. Крисп поклялся; помедлив немного, Яковизий тоже дал клятву. -- Ладно,-- нехотя сдался игумен и рассказал им о своих ночных сновидениях и о том, как он свалился на пол. В зале воцарилась тишина. Наконец Яковизий нарушил ее вопросом: -- И что, по-твоему, это значит? -- Хотел бы я знать!-- в сердцах бросил Пирр. Вид у него был такой же сердитый, как и голос.-- Это, безусловно, было знамение. Но благое или злое, от Фоса или Скотоса, я даже гадать не хочу. Могу только сказать, что Крисп куда более незаурядная персона, чем кажется, хотя в чем его незаурядность заключается -- ума не приложу. -- Он действительно незауряден -- правда, не совсем в том смысле, что ты имеешь в виду,-- улыбнулся Яковизий.-- Стало быть, ты привел Криспа ко мне, кузен, дабы исполнить приказание судьи отнестись к нему как к родному сыну? Полагаю, я должен быть польщен -- если только ты не считаешь свой сон дурным предзнаменованием и не пытаешься спихнуть его последствия на меня. -- Нет! Ни один жрец Фоса не решится на такое, иначе душа его вечно будет маяться у Скотоса во льдах!-- воскликнул Пирр. Яковизий сложил кончики пальцев вместе. -- Надеюсь, что так.-- И обратил свою улыбку, обворожительную и циничную одновременно, к Криспу.-- Ну, юноша, раз уж ты тут -- к добру ли это, или ко злу,-- чего бы тебе хотелось? -- Я пришел в город Видесс наняться на работу,-- медленно проговорил Крисп.-- Игумен сказал мне, что вы ищете конюхов. Всю свою жизнь, за исключением последних двух недель, я прожил на ферме. Мало кто из городских сравнится со мной в умении ухаживать за скотом. -- Где-то ты прав.-- Яковизий приподнял бровь.-- А предупредил ли тебя мой кузен, наш благочестивый пресвятой игумен...-- Преувеличенная искренность хозяина превращала хвалебные эпитеты в насмешку.--...предупредил ли он тебя, что порой мне от конюхов нужны услуги особого рода? -- Да,-- прямо ответил Крисп и умолк. -- Ну и?-- не выдержал наконец Яковизий. -- Господин, если вам нужно от меня именно это, думаю, вы зря тратите время. Благодарю вас за завтрак и за гостеприимство. Благодарю и вас, святой отец,-- прибавил Крисп, обращаясь к Пирру и вставая с кушетки. -- Не спеши!-- Яковизий тоже вскочил с кресла.-- Мне действительно нужны конюхи. Предположим, я найму тебя только для ухода за лошадьми без дополнительных услуг, обеспечу кровом, питанием и положу... хм-м... один золотой в неделю? -- Другим ты платишь два,-- заметил Пирр. -- Я думал, дорогой кузен, что у вас, жрецов, молчание почитается добродетелью,-- сладчайшим голосом огрызнулся Яковизий и повернулся к Криспу:-- Ладно, два золотых в неделю, хотя тебе недостало ума попросить самому. -- Только для ухода за лошадьми?-- переспросил Крисп. -- Да,-- вздохнул Яковизий,-- хотя ты не должен на меня сердиться, если время от времени я попытаюсь проверить, не передумал ли ты. -- А вы не будете сердиться, если снова услышите "нет"? -- Ладно, не буду,-- еще раз вздохнул Яковизий. -- Тогда по рукам!-- Крисп протянул ладонь. Рука вельможи почти утонула в ней, хотя пожатие этого сухонького человечка оказалось на удивление сильным. -- Гомарий!-- крикнул Яковизий. Слуга, впустивший Криспа с Пирром в дом, появился через минуту, чуть запыхавшись.-- Гомарий, Крисп отныне будет одним из наших конюхов. Найди ему одежду поприличнее, чем это тряпье, и посели с остальными парнями. -- Конечно. Пойдем, Крисп, и поздравляю со вступлением в наши ряды.-- Гомарий подождал, пока они прошли ползала, и шепнул:-- У нас тут всяко бывает, зато скучать не приходится. -- Верю,-- отозвался Крисп. -- А вот и наш деревенщина,-- услыхал Крисп чей-то шепот, войдя в конюшню. Судя по ухмылкам Барса и Мелетия, реплика предназначалась для Крисповых ушей. Крисп нахмурился. Оба юноши были моложе его, но оба выросли в городе, в более чем зажиточных семьях. Почти все конюхи Яковизия были им под стать. Они, казалось, наслаждались, отравляя Криспу существование. Барс снял со стены совок и швырнул его Криспу. -- Давай, деревенщина. Поскольку ты всю жизнь прожил в навозе, можешь почистить сегодня стойла. Тебе не привыкать к запаху конских задниц.-- Смазливое лицо Барса расплылось в издевательской усмешке. -- Сегодня не моя очередь,-- буркнул Крисп. -- Да? А мы все равно выбрали тебя,-- отозвался Барс.-- Правда, Мелетий?-- Второй конюх кивнул. Он был еще смазливее Барса, настоящий красавчик. -- Нет!-- отрезал Крисп. Барс округлил глаза в притворном изумлении: -- А наш деревенщина становится нахальным. По-моему, пора его проучить. -- Вот именно,-- согласился Мелетий и с улыбкой предвкушения шагнул к Криспу.-- Интересно, как быстро деревенщины усваивают уроки. Я слыхал, они не очень-то смышленые. Крисп нахмурился еще сильнее. Всю неделю он чувствовал, что злобные подначки рано или поздно кончатся дракой. Он считал, что готов к ней, хотя вариант двое на одного его не прельщал. Крисп поднял руку. -- Погодите!-- воскликнул он испуганным голосом.-- Я их вычищу. Давайте совок. Барс поднял совок и протянул ему. На смазливом лице конюха отразились смешанные чувства удивления, победного торжества и презрения. -- И вычисти как следует, деревенщина, иначе тебе придется вылизать то, что... Крисп вырвал у него совок, развернулся и ткнул рукояткой Мелетию в солнечное сплетение. Тот сложился пополам, как кузнечные мехи, тщетно пытаясь вдохнуть. Крисп отшвырнул совок. -- Ну, давай!-- прорычал он Барсу.-- Или ты только языком трепать горазд? -- Сейчас увидишь, деревенщина! Барс бросился вперед. Был он силен, бесстрашен и кое-что понимал в борьбе, однако ему, в отличие от Криспа, не пришлось пройти курс обучения у Идалка. Через две минуты он валялся на соломе рядышком с Мелетием, стеная и пытаясь прикрыть руками колено, пах, ребра и парочку вывихнутых пальцев одновременно. Крисп, тяжело дыша, встал над конюхами. Один глаз у него заплыл, сильно болела ключица, но в целом он нанес куда больше ударов, чем получил. Подняв совок, он бросил его между Мелетием и Барсом. -- Можете сами выгребать навоз. Мелетий схватил совок и попытался ткнуть им Криспа в лодыжку. Тот наступил ему на руку. Мелетий взвизгнул и отпустил совок. Крисп дал ему ногой под ребра, рассчитав удар так, чтобы причинить максимум боли и минимум повреждений. -- Если подумать, Мелетий, так сегодня твоя очередь убирать конюшню. Ты это заслужил. Несмотря на боль, Мелетий негодующе заворчал и обратил к Барсу исполненный мольбы о поддержке взор. Второй конюх с усилием сел. Потряс головой -- и немедленно состроил болезненную гримасу. -- Я не собираюсь с ним спорить, Мелетий. И если у тебя есть хоть капля разума, ты тоже не станешь.-- Барс выдавил кривую усмешку.-- Только круглый дурак будет спорить с Криспом после сегодняшнего. Подначки не прекратились. Да этого и трудно было ожидать, если учесть, что дюжина конюхов разного возраста, от подростков до Крисповых сверстников, жила бок о бок друг с дружкой. Но после разборки с Барсом и Мелетием Крисп был принят как равный и не только выслушивал шутки на свой счет, но и отпускал их в адрес товарищей. Больше того -- конюхи начали считаться с его мнением, в то время как раньше не обращали на его советы никакого внимания. Так, например, когда зашел спор о том, как лучше обращаться со скакуном, страдавшим несильной, но упорной лихорадкой, один из юношей обернулся к Криспу и спросил: -- Что делали в таких случаях в твоих родных дремучих лесах? -- Зеленый корм -- это для него самое то,-- подумав, ответил Крисп,-- и вообще жидкая пища, типа овсянки-размазни. Но у нас всегда говорили, что лучше пива средства нет. -- Пива?-- изумились конюхи. -- Для нас или для него?-- спросил Барс. Крисп рассмеялся вместе со всеми, но сказал: -- Для него. Ведро-другое -- и все будет в норме. -- Да он не шутит!-- удивленно промолвил Мелетий. И задумался. Когда дело касалось лошадей, он становился серьезен. Если конюх безалаберно относился к своим обязанностям, у Яковизия он не задерживался, какими бы чарами ни обладал.-- А может, попробуем?-- задумался Мелетий.-- В любом случае вреда от этого не будет. Итак, пара ведер пива каждый день вливалась в конскую кормушку, и если конюхи покупали чуточку больше, чем требовалось больному животному, что с того? Об этом знали только они. А через несколько дней состояние скакуна действительно улучшилось: дыхание стало ровным, глаза прояснились, кожа и рот утратили болезненную сухость. -- Отличное средство,-- сказал Барс, когда лошадь явно пошла на поправку.-- В следующий раз, когда у меня поднимется жар, будете знать, чем меня лечить, хотя я лично предпочел бы вино. Крисп швырнул в него комком грязи. Яковизий наблюдал за лечением с таким же интересом, как и конюхи. Увидав, что лошадь выздоровела, он протянул Криспу золотой. -- И приходи сегодня ко мне на ужин, если хочешь,-- сказал он, смягчив свой резкий голос как только можно. -- Спасибо вам огромное, господин,-- ответил Крисп. Мелетий весь оставшийся день проходил надутым. В конце концов Крисп спросил его, в чем дело. -- Если я скажу тебе, что ревную, ты снова меня вздуешь,-- сердито отрезал тот. -- Ревнуешь?-- До Криспа не сразу дошло.-- О! Не волнуйся. Мне нравятся только девушки. -- Ну и что?-- мрачно ответил Мелетий.-- Зато Яковизию нравишься ты. Крисп фыркнул и снова взялся за работу. На закате он подошел к главному зданию усадьбы Яковизия. Это была его первая трапеза в хозяйском доме после того завтрака хвостом омара; конюхи столовались отдельно. Похоже, подумал Крисп, Мелетий тревожился понапрасну; если бы затевался большой банкет, какого-то конюха не посадили бы за стол вместе с хозяином. Но как только Гомарий провел его в комнатку для двоих, Крисп понял, что Мелетий был прав, а сам он ошибался. Маленькая лампа на столе оставляла б[ac]ольшую часть помещения в потемках. -- Здравствуй, Крисп.--Яковизий встал, чтобы поприветствовать гостя.-- Выпей немного вина. Хозяин налил вино собственноручно. Крисп привык к терпким сортам, которые сельчане готовили сами. То, что дал ему Яковизий, проскользнуло в горло подобно тихому шепоту. Если бы не тепло, разлившееся в груди, можно было подумать, что это виноградный сок. -- Еще налить?-- вкрадчиво спросил Яковизий.-- Я хотел бы произнести тост за смекалку, с какой ты вылечил Урагана. Благодаря тебе он снова в отличной форме. Яковизий поднял свою чашу. Крисп понимал, что ему не стоит пить слишком много с хозяином, но не мог придумать вежливого предлога для отказа. Да и вино было настолько хорошо, что он заглотнул его почти без угрызений совести. Гомарий внес ужин -- белокорого палтуса, жаренного с чесноком и луком-пореем. Пряный запах приправ напомнил Криспу о доме, хотя там из рыбных блюд он едал только форель или карпа, водившихся в речке, о подобных же деликатесах и не помышлял. -- Бесподобно,-- пробормотал он, улучив момент, когда рот не был набит палтусом. -- Я рад, что тебе нравится,-- сказал Яковизий.-- У нас тут бытует поговорка: "В городе Видессе рыбы-то навалом -- но большая рыба пожирает малую". Так что угощайся на здоровье. После палтуса подали целехоньких куропаток, потом сливы и инжир в меду. Конюхи питались неплохо, но далеко не так роскошно. Крисп понимал, что уплетает за обе щеки, но его это не волновало; в конце концов, Яковизий пригласил его сюда поесть. Хозяин встал, чтобы снова наполнить чашу, и укоризненно глянул на Криспа, обнаружив, что тот едва прикоснулся к ее содержимому. -- Мальчик мой, ты совсем не пьешь. Тебе не нравится вино? -- Вино замечательное,-- ответил Крисп.-- Просто...-- он запнулся, подыскивая оправдание,-- не хочу напиваться, чтобы не наделать глупостей. -- Похвальная сдержанность, но ты напрасно беспокоишься. Я давно заметил, что от души насладиться вином можно только в том случае, если не думаешь о последствиях. А наслаждения, Крисп, в жизни выпадают нечасто, и так легко отказываться от них не стоит.-- Вспомнив о горестях, заставивших его покинуть деревню, Крисп нашел, что в словах Яковизия есть доля правды.-- Я, например, убежден, что ты, хотя и не жалуешься, сильно устаешь от возни с лошадьми. Давай-ка я помогу тебе расслабиться. Не успел Крисп ответить, как Яковизий, торопливо обойдя вокруг кресла, начал массировать ему плечи. Делал он это умело; Крисп почувствовал, как напряжение отпускает его. Почувствовал он и другое: нетерпеливую дрожь ладоней, которую не сумел унять Яковизий. Крисп понял, что она означает; он понял это еще в девять лет. Не без некоторого колебания он повернулся в кресле лицом к Яковизию. -- Я сказал, когда нанимался на работу, что эти игры меня не интересуют. -- А я сказал,-- возразил, не теряя апломба, Яковизий,-- что на мой интерес это не повлияет. Был бы ты как все, я предложил бы тебе золото. Но мне почему-то кажется, что это без толку. Или я ошибаюсь?-- добавил он с надеждой. -- Нет, не ошибаетесь,-- быстро ответил Крисп. -- Жаль, жаль.-- Тусклый свет лампы выхватил злобную искорку, блеснувшую в глазах Яковизия.-- Вышвырнуть мне, что ли, тебя на улицу за упрямство? -- Как пожелаете, господин.-- Крисп старался говорить по возможности спокойнее. Ему не хотелось, чтобы хозяин почувствовал его слабое место. -- Это было бы черной неблагодарностью с моей стороны,-- вздохнул Яковизий,-- после того, что ты сделал для Урагана. Ладно, Крисп, будь по-твоему. Хотя я не предлагал тебе ничего плохого. Многим это нравится. -- Не сомневаюсь, господин.-- Крисп подумал о Мелетии.-- Просто я не из их числа. -- Жаль,-- повторил Яковизий.-- Но все равно, выпей еще вина. Давай додернем этот кувшинчик. -- Почему бы и нет?-- Крисп выпил еще чашу; вино было слишком хорошо, чтобы отказываться.-- Поздно уже,-- сказал он, зевнув.-- Мне пора к себе, не то завтра все будет из рук валиться. -- Пожалуй, ты прав,-- равнодушно отозвался Яковизий, для которого понятия "поздно" не существовало. Когда он попытался поцеловать Криспа на прощание, тот будто невзначай отступил назад, надеясь, что эта маленькая уловка осталась незамеченной... пока не увидел иронически вздернутую бровь хозяина. Тут Крисп ретировался, причем довольно поспешно. К своему удивлению, он застал Барса и пару других конюхов ждущими его возвращения. -- Ну как?-- поинтересовался Барс. -- Что -- как?-- Крисп весь подобрался. Если Барс намерен отомстить за ту драку, сейчас самое время. Трое на одного -- почти гарантия успеха. Но у Барса на уме было совсем другое. -- Как у тебя с Яковизием? Поладили? Ничего постыдного в этом нет -- я спрашиваю просто потому, что побился об заклад. -- И на что поставил? На "да" или "нет"? -- Не скажу. А если ты ответишь, что это не мое собачье дело, моя ставка подождет, пока Яковизий так или иначе себя не выдаст. Ты же знаешь, рано или поздно мы все поймем. Крисп в этом не сомневался. Да и выпитое вино развязало ему язык, хоть он поначалу собирался оставить свои вечерние приключения в тайне. -- Нет, не поладили,-- сказал Крисп.-- Мне слишком нравятся девушки, чтобы предаваться с ним любовным играм. Барс ухмыльнулся, хлопнул его по плечу и повернулся к одному из конюхов, протянув руку ладонью вверх: -- Гони монету, Аграбаст. Я же говорил, что он откажется.-- Аграбаст отдал золотой.-- И еще вопрос,-- продолжал Барс.-- Он тебя уволил за отказ? -- Нет. Подумывал было, но не уволил. -- Хорошо, что я не поддался твоим уговорам поспорить еще и на это, Барс,-- сказал Аграбаст.-- Яковизий любит своих лошадок не меньше, чем свой член. Он не станет увольнять человека, показавшего себя классным коновалом. -- Я-то это учел,-- сказал Барс,-- просто надеялся, что до тебя не дойдет. -- А пошел бы ты в лед!-- отозвался Аграбаст. -- А пошли бы вы оба в лед, если сейчас же не угомонитесь и не дадите мне поспать.-- Крисп начал пробираться к своему месту, расталкивая конюхов, потом остановился и добавил:-- Мелетий может больше не волноваться. Все рассмеялись. Но когда смех умолк, Барс заметил: -- Ты ведь вырос в деревне, Крисп; возможно, наши взгляды на мир чуточку отличаются от твоих. Никто не стал бы тебя осуждать, если б ты сказал Яковизию "да". Мелетий среди нас не единственный. -- А я и не говорил, что единственный,-- ответил Крисп.-- Просто он один из-за этого переживал. Так вот, пускай успокоится. --Что ж, справедливо сказано,-- рассудительно заметил Барс. -- Справедливо или нет, а только прочь с дороги, пока я не свалился и не заснул на месте.-- Крисп сделал вид, будто сейчас упадет на одного из конюхов. Они снова рассмеялись и посторонились, давая ему пройти. Всю долгую зиму Яковизий бросал на Криспа долгие взгляды. Всю долгую зиму Крисп притворялся, будто не замечает их. Он обихаживал хозяйских лошадей. Отправляясь на пирушки, Яковизий обычно брал с собой одного из конюхов, и Криспа не чаще прочих. Когда, в свою очередь, хозяин приглашал гостей к себе, то заняты были все конюхи -- развозили приглашенных по домам. Поначалу Крисп смотрел на имперскую знать с тем же благоговением, что и на город Видесс, когда впервые прибыл в него. Но благоговение перед аристократами скоро испарилось. Крисп обнаружил, что они такие же люди, как и все: что есть среди них умные, не очень и откровенные дураки. Как выразился об одном из них Барс, хорошо, что он унаследовал кучу денег, потому что сам не сумел бы нажить ни гроша. С городом дело обстояло наоборот: чем дольше изучал его Крисп, тем больше чудес находил. На каждой улочке он открывал для себя что-то новое: аптекарский прилавок ли, или храм Фоса -- такой маленький, что в нем могла поместиться лишь горстка молящихся. Даже знакомые улицы давали возможность увидеть новых людей: смуглых макуранцев в кафтанах и фетровых шапочках, крупных белокурых халогаев, глазевших по сторонам в точности как сам Крисп, кряжистых кубратов в мехах. От них Крисп держался подальше, не в силах отделаться от мысли о том, что среди них вполне могут быть те всадники, которые похитили его вместе с близкими или вытаптывали поля в северной деревне. И, конечно, тут было полно самих видессиан, жителей города, бесцеремонных, развязных, шумных, циничных, совершенно не похожих на деревенских жителей, среди которых он вырос. -- Чтоб ты обледенел, болван безмозглый!-- разорался как-то днем лавочник на мастерового.-- Я тебе заказывал оконное стекло, а ты что принес? Оно на полфута короче, чем надо! -- Сам ты короче, придурок!-- Стекольщик вытащил кусочек пергамента.-- Вот, так я и думал: семнадцать на двадцать два. Что ты заказывал, то я и сделал. А если считать не умеешь -- учись! Ремесленник тоже орал во все горло. Начала собираться толпа. Люди высовывались в окна, чтобы поглядеть, что происходит. Лавочник выхватил пергамент из рук мастерового: -- Я этого не писал! -- Ну конечно! А чьи же это каракули -- мои, что ли? Стекольщик попытался отобрать записку. Лавочник отдернул руку. Они стояли нос к носу, вопя друг на друга и размахивая кулаками. -- Может, разнять их, пока они не пустили в ход ножи?-- спросил Крисп у зеваки, стоявшего рядом. -- И испортить все представление? Ты что, спятил?-- Судя по тону, незнакомец всерьез засомневался в нормальности Криспа. Через минуту он ворчливо продолжил:-- Никаких ножей не будет. Они поорут, пока не охрипнут, и разойдутся каждый по своим делам. Вот увидишь. Зевака оказался прав. Крисп готов был это признать, но зевака не стал дожидаться результатов своего предсказания. Когда скандал утих, Крисп тоже пошел дальше, качая головой. В родной деревне все было не так. Он почти уже дошел до дома Яковизия, как вдруг увидел хорошенькую девушку. Она улыбнулась, поймав его взгляд, и без смущения подошла к нему. В родной деревне такого тоже не бывало. -- Монета серебром -- и я твоя на вечер,-- сказала девушка.-- А за три можешь провести со мной всю ночь.-- Она провела ладонью по его руке. Ногти и губы девушки были красные, одного и того же оттенка. -- Прости,-- ответил Крисп.-- Но я как-то не привык за это платить. Девушка оглядела его с ног до головы, с сожалением пожала плечами. -- Охотно верю. А жаль. Я получила бы куда больше удовольствия с человеком, которому не нужно его покупать. Увидев, однако, что Крисп уступать не намерен, девушка, покачивая бедрами, пошла дальше. Как и большинство жителей города, она не теряла времени даром, если не было надежды нажиться. Крисп повернул голову и провожал ее взглядом, пока она не свернула за угол. Он решил не возвращаться к Яковизию сразу. На обед он все равно опоздал, а для ужина или попойки было еще рано. Стало быть, самое время для некоей маленькой веселой официанточки, которая наверняка сумеет освободиться... ровно на столько, насколько надо будет, подумал он с усмешкой. Снег начал падать мокрыми хлопьями, а потом и вовсе сменился дождем. По Крисповым меркам зима в Видессе была мягкой. Но все равно он радовался приходу весны. И лошади Яковизия тоже радовались. Они щипали нежную молодую травку, пока не начали испражняться зеленой жидкой кашицей. От ее постоянной уборки восторгов по поводу весны у Криспа слегка поубавилось. Как-то погожим утром, когда была не его очередь чистить конюшни, Крисп решил отправиться на свидание -- не с маленькой официанточкой, с которой он порвал, а с ее весьма недурственной заменой. Крисп открыл дверь -- и отступил в изумлении назад. К дому приближалось нечто вроде парада. Горожане любили парады, поэтому неудивительно, что вокруг собралась целая толпа. Через минуту Крисп разглядел в ее центре одиннадцать -- как он быстро прикинул -- зонтоносцев с шелковыми зонтами. Автократору Видесскому полагалось лишь на один зонт больше. Только до Криспа дошло, кто пожаловал к Яковизию в дом, как от процессии отделился слуга в блестящих одеждах и объявил: -- Его сиятельное высочество Севастократор Петроний желает видеть твоего хозяина Яковизия. Будь любезен, оповести его. Вообще-то это была обязанность Гомария, но Крисп, не вдаваясь в такие тонкости, припустил со всех ног. Раз дядя императора чего-то хотел, тут было не до тонкостей. К счастью, Яковизий уже встал, оделся и даже позавтракал. Он потягивал вторую чашу вина и недовольно нахмурился, увидав Криспа, который ворвался в приемную залу. Но когда Крисп выпалил новость, хозяин нахмурился совсем по-другому. -- Ох, чума его побери! У меня здесь настоящий свинарник... Ну да ничего не поделаешь. Принесло же его в такую рань!-- Яковизий одним глотком допил вино и бросил на Криспа свирепый взгляд.-- Не стой столбом! Иди и доложи его сиятельному высочеству, что я счастлив его видеть, -- в общем, наври ему что-нибудь повежливее, придумаешь на ходу. Крисп бросился к двери, чтобы передать приглашение эскорту Севастократора. Но вместо слуг чуть было не столкнулся с самим Петронием. Рядом с его малиновым одеянием, расшитым золотыми и серебряными нитями, одежды слуг сразу потускнели. -- Осторожнее, не то упадешь!-- со смехом сказал Севастократор, когда Крисп чуть не перекувырнулся, пытаясь остановиться, поклониться и упасть на правое колено одновременно. -- В-ваше высочество,-- заикаясь, проговорил Крисп,-- мой хозяин с-счастлив вас видеть. -- В такую рань -- это вряд ли,-- сухо ответил Петроний. Стоя на одном колене, Крисп глянул вверх на самого могущественного человека видесской империи. Судя по портретам, которые Крисп видел в деревне, трудно было предположить, что этот человек обладает чувством юмора. Кроме того, на портретах он выглядел несколько моложе; судя по всему, Севастократору было уже за, а не под пятьдесят. Но в жизни его черты выражали ту же спокойную уверенность в себе, что и на портретах. -- Давай, юноша, отведи меня к нему,-- сказал он, похлопав Криспа по плечу.-- Кстати, как тебя зовут? -- Крисп, ваше высочество,-- вставая, ответил Крисп.-- Сюда, пожалуйста. Петроний зашагал с ним рядом. -- Пока я буду занят с твоим хозяином, Крисп, можешь ты позаботиться о моей челяди, чтобы ей дали немного вина и хлеба с сыром? Стоять здесь и ждать, когда я закончу,-- это для моих людей слишком скучное испытание. -- Я позабочусь о них,-- пообещал Крисп. Яковизий, как заметил Крисп, провожая Севастократора в приемную залу, успел приодеться. Облачение его было тоже малиновым, хотя и не такого насыщенного цвета, как у Петрония. И на ногах у Яковизия были сандалии, в то время как Петроний расхаживал в черных сапожках с красной оторочкой. Только Анфим имел право носить сапоги алые сверху донизу. Едва Крисп сунул голову на кухню и передал пожелание Петрония, как повар, готовивший Яковизию обед, издал испуганный возглас и начал лихорадочно нарезать кружочками лук и строгать твердый сыр, кликнув на помощь прислугу. Крисп налил в чаши вина -- в дешевые глиняные чаши, не чета тем отделанным серебром и золотом хрустальным кубкам, из которых пили знатные гости Яковизия,-- и поставил их на поднос. Другие слуги унесли подносы свите Петрония. Выполнив поручение, Крисп улизнул через боковую дверь на свидание со своей девушкой. -- Ты опоздал,-- резко бросила она. -- Прости, Сирикия.-- Крисп поцеловал ее, чтобы показать, как он огорчен.-- Как раз когда я собирался к тебе, к моему хозяину явился с визитом Севастократор Петроний, и им потребовалась моя помощь.-- Он надеялся, что девушка вообразит себе более интересную помощь, нежели разливание вина на кухне. Очевидно, так оно и вышло, ибо ее досада тут же испарилась. -- Я как-то раз встречалась с Севастократором,-- сказала она. Поскольку девушка была всего лишь белошвейкой, Крисп, хоть ничего и не сказал, усомнился в ее правдивости, пока она с гордостью не прибавила:-- В день Зимнего солнцеворота, пару лет назад, он ущипнул меня за задницу. -- В день Зимнего солнцеворота возможно все,-- серьезно согласился Крисп. И улыбнулся ей.-- А у Петрония хороший вкус. Она подумала с минуту, похлопала глазами и обвила его шею руками. -- Ох, Крисп, ты говоришь такие приятные вещи! Остаток утра прошел восхитительно. Гомарий остановил Криспа, когда тот возвращался в апартаменты конюхов. -- Не спеши,-- сказал ему дворецкий.-- Яковизий хочет тебя видеть. -- Зачем? Он же знает, что сегодня утром я выходной. -- Он не сказал мне зачем. Просто велел найти тебя. Вот я и нашел. Он в малой приемной -- ну, ты знаешь, в комнатке рядом со спальней. Гадая, что же приключилось, и надеясь, что хозяин таки помнит о том, что сегодняшнее утро у него свободно, Крисп поспешил в приемную. Яковизий сидел за столиком, заваленным толстыми свитками пергамента, и выглядел в точности как сборщик податей -- а если учесть еще хмурую гримасу, то как сборщик податей, приехавший в деревню, которая по уши погрязла в долгах. -- А-а, это ты,-- сказал он, увидев Криспа.-- Очень вовремя. Иди, собирайся. Крисп поперхнулся. -- Что, господин?-- Меньше всего он ожидал, что его вышвырнут на улицу, причем так грубо.-- В чем я провинился, господин? Могу я оправдаться? -- О чем ты?-- сварливо бросил Яковизий. Через пару секунд лицо его прояснилось.-- Нет, ты меня не понял. Похоже, между нашей страной и хатришами разгорелась какая-то свара из-за полоски земли между двумя речушками к северу от города Опсикиона. Местный эпарх оказался не в силах вразумить хатришей -- хотя, надо признать, попытки договориться с ними самого Скотоса свели бы с ума. Петроний не хочет, чтобы эта свара превратилась в пограничную войну. Он посылает меня в Опсикион уладить дело. Это объяснение не развеяло Криспова замешательства. -- А почему я должен собираться? -- Ты поедешь со мной. Крисп открыл было рот, потом снова закрыл, поняв, что ничего толкового сказать не сможет. Предстоящее путешествие сулило быть куда комфортабельнее его похода из деревни в город Видесс. А когда они приедут в Опсикион, он, возможно, сумеет отчасти разобраться в том, чем занимается Яковизий и как он это делает. Крисп давно понял, что чем больше он узнает, тем больше возможностей открывается перед ним в жизни. С другой стороны, Яковизий как пить дать воспользуется совместным путешествием, чтобы затащить его в постель. Крисп не мог с ходу сообразить, насколько сильно будет докучать ему хозяин и насколько разозлят Яковизия бесконечные отказы. Новые возможности -- и возможные неприятности. Судя по всему, они уравновешивали друг друга. Но особого выбора у Криспа не было, поэтому он сказал: -- Хорошо, высокочтимый господин. Я мигом соберусь. Дорога снова ушла под гору. Внезапно вместо гор и деревьев Крисп увидел перед собой холмы, стремительно убегающие к синему морю. Там, где земля встречалась с водой, стоял Опсикион, сияя под солнцем красными черепичными крышами. Крисп придержал коня, чтобы насладиться видом. Яковизий, скакавший рядом с ним, тоже остановился. -- Красиво, правда?-- сказал хозяин. Правая рука его, выпустив поводья, будто случайно упала на Криспово бедро. -- Правда,-- вздохнул Крисп и вонзил каблуки в конские бока. Лошадь двинулась мелкой рысью. Яковизий последовал за ним, тоже вздохнув. -- Ты самый упрямый осел, какого я когда-либо хотел,-- бросил он с досадой. Крисп промолчал. Если Яковизий хотел увидеть упрямого осла, ему достаточно было взглянуть на свое отражение в ручье. За месяц пути из города Видесса в Опсикион Яковизий не прекращал соблазнять Криспа каждую ночь и чуть ли не каждый вечер. То, что эти попытки ни к чему не приводили, не охлаждало его пыл, равно как и более покладистые партнеры, неоднократно делившие с ним ложе. Яковизий снова пристроился рядом. -- Не будь ты таким красавчиком, мать твою, я выпер бы тебя за упрямство,-- пробурчал он.-- Но ты меня не доводи, не то нарвешься. Крисп в этом не сомневался, однако, как и раньше, ответил со смехом: -- Я всего лишь крестьянин, изгнанный нуждой из родной деревни. Разве вы в силах загнать меня еще ниже? Главное, думал Крисп, не дать Яковизию почувствовать, что он боится его угроз. Тогда желчный маленький человечек поостережется переходить от слов к делу. Его теория подтвердилась и на сей раз. Яковизий надулся, но сдался. Они бок о бок поскакали к Опсикиону. Поскольку были они в запыленных одеждах путников, стража у ворот не обратила них особого внимания. Им пришлось подождать, пока стражники в поисках контрабанды тыкали мечами в тюки с шерстью, привезенные в город хатришским торговцем с косматой бородой. Лицо у торговца было таким невинным, что Крисп уже за это проникся к нему подозрением. У Яковизия терпение лопнуло быстро. -- Эй, ты!-- позвал он одного из стражников повелительным тоном.-- Прекрати возиться с этим малым и подойди к нам! Стражник, уперев руки в боки, смерил Яковизия взглядом. -- С какой это стати, коротышка недоделанный?-- И, не дожидаясь ответа, отвернулся, собираясь продолжить свое занятие. -- Потому что, паршивый ты, вонючий и поганый засранец, я, полномочный представитель его сиятельного высочества Севастократора Петрония и его императорского величества Автократора Анфима Третьего, прибыл в ваш занюханный, задолбанный и затхлый городишко уладить дела, которые ваш эпарх завалил, запорол и окончательно загадил! Каждое слово Яковизий выговаривал с гневом и со смаком, разворачивая между тем большой пергамент, удостоверяющий его полномочия. Пергамент был заляпан восковыми печатями разного цвета и украшен подписью Автократора, сделанной пугающе официальными алыми чернилами. Стражник, красный от ярости, буквально за три сердцебиения побелел от ужаса. -- Прости, Брисон,-- пробормотал он торговцу шерстью,-- тебе придется немного подождать. -- Хорошенькое дельце!-- проворчал Брисон с шепелявым акцентом.-- А я за это время возьму да перемешаю лошадей, так что ты и не поймешь, каких уже проверил.-- Торговец усмехнулся: как, мол, тебе это понравится? -- Чтоб тебя лед побрал,-- буркнул напуганный стражник. Брисон громко расхохотался. Не обращая на него внимания, стражник повернулся к Яковизию:-- Я... я прошу прощения за грубость, высокочтимый господин. Чем могу служить? -- Вот так-то лучше,-- кивнул Яковизий.-- Ладно, не буду выяснять, как тебя зовут. Скажи, как мне попасть в резиденцию эпарха. А потом можешь развлекаться дальше с этим мошенником. Кстати, советую тебе потыкать мечом не только в его шерсти, но и в бороде. Брисон весело расхохотался снова. Стражник, запинаясь, выдал требуемую информацию. Яковизий поскакал куда сказано, глядя прямо перед собой и не удостоивая взглядом более ни одного человека. Крисп поехал за ним. -- Того нахала в кольчуге я легко поставил на место,-- сказал Яковизий, когда они с Криспом въехали в город,-- но хатриши, эти толстомордые мерзавцы, слишком легкомысленны, чтобы заметить, когда их оскорбляют.-- Неспособность задеть человека всегда возмущала Яковизия. Он тихо выругался, свернув на главную улицу Опсикиона. Крисп, привыкший к капризному нраву хозяина, не обратил внимания на его воркотню. Куда больше его интересовал Опсикион. Город был чуть покрупнее Имброса. "Год назад,-- подумал Крисп,-- он показался бы мне огромным". Но после Видесса Опсикион выглядел игрушечным городком, маленьким, хотя и очень красивым. Даже храм Фоса на центральной площади был сооружен по образцу столичного Собора. Резиденция эпарха находилась напротив храма, через площадь. Яковизий, раздраженный тем, что ему не удалось испортить настроение Брисону, обрушился на первого же встречного чиновника столь же беспощадно, как на стражника у ворот. Его тактика была жестокой, но эффективной. Через несколько минут чиновник провел гостей в кабинет эпарха. Местным правителем оказался худощавый и недовольный человек по имени Сисинний. -- Так вы приехали торговаться с хатришами?-- спросил он, когда Яковизий предъявил ему свой внушительный свиток.-- Может, вам повезет больше, чем мне. Они меня достали -- за день до переговоров с ними у меня начинает зверски болеть желудок и не проходит потом три дня. -- А в чем, собственно, проблема?-- спросил Яковизий.-- У нас же есть документы, доказывающие, что спорная территория принадлежит нам по праву?-- Фраза была сформулирована как вопрос, однако в голосе Яковизия звучала такая же убежденность, как если бы он произнес символ веры Фоса. Криспу порой казалось, что в Видессе не существовало ничего, что не могло быть подтверждено соответствующими документами. Сисинний закатил глаза, и темные мешки под ними сделали его похожим на печальную гончую. -- Да, документы у нас есть,-- мрачно согласился он,-- вопрос в том, как заставить хатришей считаться с ними. -- Это я беру на себя,-- пообещал Яковизий.-- Есть в вашем городе приличный трактир? -- Самый лучший у Болкана,-- сказал Сисинний.-- Это недалеко.-- Он объяснил, как пройти к заведению Болкана. -- Хорошо. Крисп, ты пойдешь туда и снимешь нам комнаты. А теперь, уважаемый,-- это уже относилось к Сисиннию,-- давайте посмотрим эти документы. И организуйте мне встречу с хатришем, который не хочет с ними считаться. Трактир Болкана оказался действительно приличным и, по меркам города Видесса, до нелепости дешевым. Выполнив приказание хозяина буквально, Крисп снял ему и себе две отдельные комнаты. Он знал, что Яковизий будет злиться, однако не хотел быть настороже каждую минуту каждой ночи. Яковизий и впрямь разворчался, придя через пару часов в трактир и узнав о распоряжениях, отданных Криспом. Но брюзжание его было рассеянным; больше всего Яковизия занимала сейчас толстая кипа документов, зажатых под мышкой. Он был всерьез озабочен предстоящими переговорами. -- Какое-то время тебе придется развлекаться в одиночестве, Крисп,-- сказал он, когда они сели обедать и приступили к креветкам в горчичном соусе.-- Одному Фосу известно, сколько мне придется проторчать взаперти с этим Лексо из Хатриша. Если он такой упрямец, как говорит Сисинний, может, это вообще навсегда. -- Если вы не против, господин,-- нерешительно проговорил Крисп,-- я хотел бы поприсутствовать на ваших переговорах. Яковизий застыл с креветкой в руке. -- Зачем тебе это, ради всего святого?-- Глаза его сощурились. Ни одни видесский вельможа не мог поверить в то, чего не мог понять. -- Чтобы научиться чему-нибудь,-- ответил Крисп.-- Не забывайте, господин: я в городе всего пару сезонов. Большинство ваших конюхов знают куда больше меня просто потому, что прожили в городе Видессе всю свою жизнь. Мне не хочется упускать ни единого шанса, чтобы научиться чему-то полезному. -- Хм-м,-- все так же настороженно промычал Яковизий.-- Тебе это быстро наскучит. -- Тогда я уйду. -- Хм-м,-- снова промычал Яковизий. И решился:-- А почему бы и нет? Я думал, возня с лошадьми тебя вполне устраивает, но если ты считаешь, что способен на большее,-- попробуй. Как знать? Возможно, это пойдет на пользу не только тебе, но и мне.-- Вид у Яковизия сделался задумчиво-расчетливым. Он бросил на Криспа хорошо знакомый взгляд. Одна бровь быстро вздернулась вверх:-- Вообще-то я не за тем тебя сюда привез. -- Знаю.-- Крисп понемногу научился скрывать от хозяина свои уловки. Сейчас он думал о том, что, если сумеет стать полезным Яковизию в каком-то другом качестве, тот, возможно, перестанет затаскивать его в постель. -- Посмотрим, как пойдет,-- сказал Яковизий.-- Сисинний договорился, что наша встреча с хатришем состоится завтра где-то между рассветом и полуднем.-- На лице его появилась улыбка, которая примелькалась Криспу еще больше, чем прежний расчетливый взгляд.-- От чтения при свете лампы у меня голова болит. Мы могли бы провести ночь гораздо приятнее... Крисп вздохнул. Яковизий все еще не сдался. -- Высокочтимый господин!-- начал Сисинний.-- Позвольте представить вам Лексо, посланника хагана Гумуша, правителя Хатриша. Лексо, это достопочтенный Яковизий из города Видесса и его спафарий Крисп. Титул, которым наградил Криспа эпарх, был самым низким в видесской иерархии; буквально он означал "оруженосец" или же, в более расширенном смысле, "адъютант". Спафарий Автократора мог быть очень важным человеком -- в отличие от спафария вельможи. Но Криспу все равно было приятно. Сисинний ведь мог представить его и просто как коню. -- А теперь, благородные господа, с вашего разрешения я займусь другими делами,-- закончил эпарх и удалился чуть быстрее, чем требовали правила приличия, не сумев сдержать вздоха облегчения. На Лексо была льняная туника, которая могла быть элегантной, не будь она вся сплошь заткана прыгающими оленями и пантерами. -- Я слыхал о вас, почтенный господин,-- сказал он Яковизию и поклонился, не вставая с кресла. Борода и усы у него были столь пышные и мохнатые, что Крисп почти не видел его губ. Среди видессиан такой буйной растительностью обладали только жрецы. -- Увы, не могу похвалиться тем же.-- Яковизий не собирался дать какому-то иностранцу превзойти себя в вежливости.-- Но я абсолютно уверен, что посланник вашего хагана не может не быть человеком выдающимся. -- Вы слишком добры к человеку, которого видите впервые,-- промурлыкал Лексо и перевел взгляд на Криспа.-- А вы, юноша, стало быть, спафарий Яковизия? И куда, позвольте узнать, вы направляете его клинок? Улыбка Лексо была ласковой, но Крисп все равно дернулся как ужаленный. На мгновение его одолело неистовое желание размазать по полу этого хатриша, даром что тот был раза в два старше и значительно тяжелее, хотя и ниже на несколько дюймов. Но месяцы жизни у Яковизия научили Криспа, что игру не всегда выигрывают кулаками. Изо всех сил стараясь сохранить бесстрастное выражение, он ответил, глядя Лексо прямо в глаза: -- Против его врагов и врагов Автократора. -- Ваши чувства делают вам честь,-- вкрадчиво проговорил Лексо. И снова обернулся к Яковизию:-- Ну, почтенный господин, и как вы предлагаете решить вопрос, над которым мы с глубокоуважаемым Сисиннием бьемся уже несколько месяцев? -- Я предлагаю не биться, а обратиться к фактам.-- Яковизий склонился вперед, отбросив этикет, как поношенный плащ. И тронул пачку документов, переданную ему эпархом.-- А факты -- вот они, причем неоспоримые. У меня здесь копии всех документов, касающихся границы между Видессом и Хатришем за все время существования оного в качестве государства, а не простой орды кочевников-бандитов, слишком невежественных для того, чтобы подписывать договоры, и слишком вероломных, чтобы им можно было доверять. Последняя черта, похоже, вам присуща до сих пор. Крисп ожидал, что Лексо взорвется, но хатриш продолжал безмятежно улыбаться. -- О ваших очаровательных манерах я тоже наслышан,-- сказал он ровным тоном. Но если оскорбления отскакивали от хатриша, как горох, то в точности так же отскакивала от Яковизия ирония. -- Меня не волнует, о чем вы наслышаны, господин Лексо. Я слышал -- и в документах об этом сказано четко и ясно,-- что граница между нашими странами проходит по реке Аккилеону, а не Мнизову, как вы утверждаете. Какое право вы имеете им не верить? -- У моего народа долгая память,-- сказал Лексо. Яковизий фыркнул. Лексо, не обращая на него внимания, продолжал:-- Память -- она как листва. Листья опадают в лесах нашего сознания, и мы бредем, разгребая их кучи. Яковизий фыркнул снова, теперь уже громче: -- Потрясающе! Вот уж не думал я, что Гумуш в наши дни посылает говорить за себя поэтов. Мне казалось, их пренебрежение к истине делает их непригодными для дипломатических миссий. -- Вы мне льстите. Какой из меня поэт?-- сказал Лексо.-- Если хотите настоящей поэзии, могу почитать вам народные баллады нашего племени. Он начал декламировать, то на шепелявом видесском, то переходя на язык, напомнивший Криспу язык кубратов. Он кивнул, вспомнив, что предки и хатришей, и кубратов в незапамятные времена вышли из Пардрайянских степей. -- Я могу продолжать и дальше в том же духе,-- сказал Лексо, продолжив некоторое время в том же духе,-- но, надеюсь, суть вы уловили: что великий поход Балбада, сына Бадбала, прогнал всех видессиан за реку Мнизов. Поэтому утверждение Хатриша, что южная граница проходит по Мнизову, совершенно справедливо. -- Но ни дед Гумуша, ни его отец об этом не вспоминали,-- заметил Яковизий, нимало не тронутый красноречием оппонента.-- Если положить на чаши весов подписанные ими договоры и ваши баллады, договоры повесомее будут. -- Человеку не дано судить о том, что весомее, как не дано ему постичь Равновесие между Фосом и Скотосом в этом мире,-- ответствовал Лексо.-- Вес имеют и баллады, и договоры; именно этого не хочет ни понять, ни признать ваш Сисинний. -- "Весовщикам" одна дорога -- к Скотосу во льды, как говорят у нас в Видессе,-- сказал Яковизий.-- Поэтому я буду признателен, если вы не станете приводить свои восточные ереси в качестве аргументов серьезного спора. Как Фос победит Скотоса в конце концов, так наша граница пройдет по своему законному месту, то бишь по реке Аккилеон. -- Если моя религия -- ересь для вас, то это имеет и обратную силу.-- Теперь, когда задели его веру, Лексо утратил свою отрешенную насмешливость. В голосе его прорезались резкие нотки.-- Я должен также подчеркнуть, что на землях меж Мнизовом и Аккилеоном пастухов-хатришей не меньше, чем землепашцев-видессиан. Поэтому концепция Равновесия вполне уместна. -- Подкиньте прецедент на весы своего проклятого Равновесия,-- предложил Яковизий,-- и он в любом суде мгновенно потянет вниз чашу истины, то есть Видесса. -- Баллада о Балбаде, сыне Бадбала, насколько я могу судить...-- На сей раз ирония была настолько откровенной, что Яковизий невольно насупился.--...прецедент гораздо более древний, нежели пачка заплесневелого пергамента, на который вы ссылаетесь. -- Эта баллада -- ложь!-- рявкнул Яковизий. -- Нет, господин, не ложь!-- Гневный взгляд Яковизия скрестился с таким же гневным взглядом Лексо. Будь у них мечи, они наверняка пустили бы их в ход. Захваченные своим поединком, оба дипломата напрочь позабыли о Криспе и с изумлением воззрились на него, услыхав его вопрос: -- А прецедент тем весомее, чем он древнее? "Да!"--выпалил Лексо одновременно с Яковизием, выпалившим: "Нет!". -- Но если да,-- продолжал Крисп,-- разве Видесс не может потребовать себе весь Хатриш? Ведь он входил в состав империи задолго до того, как там появились предки хатришей. "Это совсем не одно и то же..."-- начал было Лексо, в то время как у Яковизия вырвалось: "Клянусь благим богом, так мы мо..." Он тоже осекся по полуслове. Смущенное выражение совершенно не шло к острым чертам Яковизия, но именно оно сейчас было написано у него на лице. -- Думаю, мы немного погорячились,-- сказал он гораздо более спокойно, чем раньше. -- Возможно,-- согласился Лексо.-- Похоже, нам нужно поблагодарить вашего спафария за то, что он привел нас в чувство.-- Хатриш поклонился Криспу.-- Я также должен попросить у вас прощения, юноша. Теперь я вижу, что вы здесь не просто для мебели. От вас есть какая-то польза. -- Само собой, есть! Слова Яковизия были бы приятнее Криспу, не прозвучи в них такое неприкрытое удивление. -- Если вы отложите в сторону свою пачку с документами, почтенный господин,-- вздохнул Лексо,-- я не стану больше читать вам баллады. -- Что ж, ладно.-- Яковизий шел на уступки редко и неохотно.-- Но тогда мне нужно найти какие-то другие доводы, чтобы убедить вас, что те пастухи, о которых вы упоминали, должны уйти за Аккилеон, ибо там их законное место. -- Это мне нравится.-- Судя по тону, Лексо это совершенно не нравилось.-- А почему бы не уйти вашим крестьянам? -- Потому что кочевники есть кочевники, разумеется. Упаковать хорошую пахотную землю и унести с собой гораздо труднее. Торг начался сызнова, на сей раз вполне серьезный, поскольку собеседники поняли, что давить друг на друга можно лишь до определенного предела. Первая встреча окончилась безрезультатно, точно так же как и вторая, и шестая. -- И все же мы близки к решению,-- сказал как-то вечером Яковизий, вернувшись в трактир Болкана.-- Я это чувствую. --Надеюсь.-- Крисп подцепил со стоявшего перед ним блюда кусок баранины -- ему надоела рыба. Яковизий устремил на него проницательный взгляд. -- Значит, тебе все это наскучило? Разве я не предупреждал? -- Может, немного и наскучило,-- ответил Крисп.-- Я не ожидал, что мы застрянем здесь на несколько недель. Мне казалось, Севастократор послал вас сюда только потому, что Сисиннию никак не удавалось сладить с Лексо. -- Так оно и есть. Сисиннию не удавалось, а мне удается,-- отозвался Яковизий.-- Такие переговоры длятся порой годами; за один вечер ничего не добьешься. А ты думал, Лексо внезапно поднимет кверху лапки и согласится на все, поддавшись чарам моего красноречия? Крисп невольно улыбнулся. -- Пожалуй что нет. -- Хм-м-м. Мог бы сказать и "да", чтобы пощадить мое самолюбие. Но обсуждение условий, на которых хатриши уберутся прочь, и суммы, которую мы должны будем им выплатить, а также вопроса, платить ли нам хагану или же непосредственно кочевникам,-- все это подобно конским торгам. Именно этим мы сейчас с Лексо и занимаемся, пытаясь всучить друг дружке беззубую старую клячу. -- Понятно,-- сказал Крисп.-- Но слушать это не очень-то интересно. -- Ну так займись пока чем-нибудь другим,-- предложил Яковизий.-- Я думал, ты сдашься гораздо раньше. К тому же пару раз ты сумел помочь мне в торгах, чего я и вовсе от тебя не ожидал. Ты заслужил небольшой отдых. И так Крисп, вместо сидения в четырех стенах с дипломатами, пошел обследовать Опсикион. После города Видесса рынки его казались крошечными и большей частью скучными. Единственными ст[ac]оящими товарами здесь были меха из города Агдера, расположенного далеко на севере, рядом с землей Халога. Денег у Криспа было больше, чем когда-либо, а затрат почти никаких, но позволить себе белоснежную леопардовую шкуру он, увы, не мог, хотя то и дело возвращался к столам меховщиков поглазеть и помечтать. Он купил янтарный кулончик для своей белошвейки -- и чуть было не отдал за него свой неразменный золотой. Поскольку монета теперь не была у него единственной, он держал ее на дне мешочка завернутой в лоскут. Но она как-то выскользнула. К счастью, Крисп вовремя спохватился и заменил ее другой. Ювелир взвесил золотой, убедился, что он не поддельный, и пожал плечами. -- Золото есть золото,-- сказал он, отсчитывая Криспу сдачу. -- Извините,-- откликнулся Крисп.-- Мне просто не хочется расставаться с той монетой. -- Не вы первый мне это говорите,-- сказал ювелир.-- Если вы не хотите случайно потратить ее, почему бы вам не подвесить ее на цепочку и не надеть на шею? Просверлить монету для меня -- пара пустяков, а вот и хорошенькая цепочка. Или, если не нравится, возьмите эту... Крисп вышел из магазина со своим неразменным золотым, болтавшимся у него на груди под туникой. Первые несколько дней ощущение было странным. А потом Крисп привык и перестал замечать цепочку. Он даже спал, не снимая ее. К тому времени Яковизий подрастерял некоторую долю своего первоначального оптимизма. -- Этот треклятый хатриш -- настоящий змей!-- жаловался он Криспу.-- Стоит мне только решить, что мы сумели хоть что-то прояснить, как он немедленно сворачивает кольца и снова все запутывает. -- Хотите, я снова к вам присоединюсь?-- спросил Крисп. -- А? Нет, не стоит. Но все равно спасибо, что спросил; у тебя сильнее развито чувство ответственности, чем у основной массы твоих сверстников. Ты принесешь больше пользы, если будешь молиться за меня. Фос, возможно, тебя услышит -- но только не эта упрямая обезьяна Лексо. Крисп понимал, что хозяин просто не в духе. Но тем не менее пошел-таки в храм напротив резиденции Сисинния. Фос -- владыка благой; дело, которое пытался уладить Яковизий, по глубокому убеждению Криспа, было благом для Видесса; так разве может бог не услышать его? Толпа вокруг храма была гуще обычного. Когда Крисп спросил прохожего почему, тот хихикнул: -- Ты, видать, нездешний. Сегодня праздник святого Абдая, покровителя Опсикиона. Мы все приходим в храм вознести ему благодарность, чтобы он не оставил нас своей защитой и в будущем году. -- А-а! Вместе с остальными -- со всеми жителями города, подумал Крисп, когда ему трижды подряд наступили на ноги,-- он вступил во храм. Крисп неоднократно молился в столичном Соборе. Грозно-прекрасный взор мозаичного изображения Фоса под куполом неизменно наполнял его благоговейным восторгом. Опсикион был всего лишь провинциальным городишкой. В здешнем изображении владыка благой и премудрый выглядел скорее сердитым, нежели величественным. Но Криспа это не слишком волновало. Фос оставался Фосом независимо от того, как его изображали. Больше Криспа волновало то, что придется возносить молитвы благому богу стоя. Скамьи, когда он до них добрался, были почти все забиты. В последних рядах оставалось еще несколько свободных мест, но людской поток пронес его мимо, не давая остановиться. "В глубине души я так и остался деревенщиной,-- недовольно подумал Крисп.-- Коренной горожанин оказался бы проворнее". Слишком поздно: его унесло уже почти к самому алтарю. Он растерянно озирался по сторонам, стараясь найти хоть какое-нибудь местечко. Женщина, сидевшая у прохода, тоже оглядывалась вокруг, возможно в поисках запоздавшего друга. Глаза их встретились. -- Прошу прощения, моя госпожа.-- Крисп отвел глаза. Женщина была аристократкой, это он понял сразу -- и не хотел раздражать ее своими взглядами. Поэтому он и не увидел, как расширились ее зрачки, словно у кошки, так что радужная оболочка почти исчезла; не увидел, каким расслабленными и в то же время отрешенным стало ее лицо; не расслышал слов, которые она прошептала. Но потом женщина сказала нечто, на что он уже не мог не обратить внимания: -- Не соблаговолите ли вы присесть рядом со мной, почтенный господин? -- Что, моя госпожа?-- тупо промямлил Крисп. -- Здесь есть свободное место, почтенный господин. Женщина подтолкнула молодого человека, сидевшего рядом с ней -- парнишку лет на шесть моложе Криспа: племянник, наверное, подумал Крисп, поскольку мальчик был похож на нее. Толчок волной прошел по ряду и, когда достиг его конца, место действительно освободилось. Крисп с благодарностью сел. -- Примите мою признательность, э-э...-- Он осекся. Она могла счесть -- и наверняка сочтет -- его нахалом, если он спросит ее имя. Но она не сочла. -- Меня зовут Танилида, почтенный господин,-- сказала женщина и скромно потупила глаза. Крисп тем не менее успел заметить, какие они огромные и темные. Не поднимая глаз, она продолжила:-- А это мой сын Мавр. Юноша с Криспом кивнули друг другу. Танилида оказалась старше, чем он думал; с первого взгляда он дал ей меньше тридцати. Крисп до сих пор не мог привыкнуть к обращению "господин". А уж "почтенный господин" -- так обращались к аристократам типа Яковизия, но ни в коем случае не к простонародью. Неужели Танилида не видит, что он обыкновенный конюх? Крисп начал было объяснять ей, со всей возможной вежливостью, что она ошиблась, но тут началась служба и лишила его этой возможности. Символ веры Фоса Крисп, естественно, мог прочесть наизусть во сне и наяву; молитва была крепко запечатлена в его памяти. Другие молитвы и гимны оказались тоже знакомы. Крисп исправно читал их, вставая и садясь в нужных местах, но мысли его витали далеко. Он чуть не забыл попросить Фоса помочь Яковизию в переговорах с Лексо, хотя именно из-за этого и пришел в храм. Краем глаза он все время наблюдал за Танилидой. У нее был изящный скульптурный профиль; никаких складок под подбородком. Но, несмотря на то что искусно нанесенная пудра почти скрывала их, мелкие морщинки обрамляли ее рот и разбегались от уголков глаз. В черных как смоль волосах, уложенных в высокую прическу, кое-где виднелись белые нити. Крисп решил, что она вполне могла бы иметь сына в его возрасте. Но все равно она была прекрасна. Танилида, казалось, не замечала, что ее разглядывают, полностью отдавшись литургии в честь Фоса. Чуть погодя Криспу тоже пришлось сосредоточиться на службе, поскольку хвалебные гимны, посвященные святому Абдаю, были чисто местными; раньше он их не слыхал. Но даже повторяя с запинкой незнакомые стихи, Крисп чувствовал присутствие Танилиды. Прихожане в последний раз прочли символ веры. Жрец у алтаря воздел руки, благословляя молящихся. -- Идите с миром и с богом!-- заявил он. Служба была окончена. Крисп встал и потянулся. Танилида с сыном тоже встали. -- Спасибо еще раз за то, что нашли мне место,-- сказал Крисп, поворачиваясь к выходу. -- Для меня это большая честь, почтенный господин,-- отозвалась Танилида. Ее узорчатые золотые сережки тихонько звякнули, когда она склонила голову. -- Почему вы меня так называете?-- резко спросил Крисп, позабыв с досады о хороших манерах.-- Я простой конюх и рад этому -- не то, скорее всего, подыхал бы сейчас где-нибудь с голодухи. Если подумать, я дважды именно так чуть было не помер. Ничего почтенного в этом нет, можете мне поверить! Не успев договорить, он уже пожалел о своей вспышке. Если он обидит влиятельную местную аристократку, его даже столичные связи Яковизия не спасут. Столица слишком далеко. Но несмотря на эти трезвые мысли, Крисп продолжал свою отповедь, пока не закончил. Танилида подняла голову и посмотрела на него. Крисп попытался выдавить из себя извинение -- и умолк. В последний раз такой невидящий и предельно сосредоточенный взгляд он видел на лице жреца-целителя Мокия. На сей раз Крисп заметил, какими громадными сделались зрачки Танилиды, как застыло ее лицо. На сей раз его словно обдало ледяным дождем, когда он услышал слова, которые прошептали ее губы: -- Ваше величество! Она покачнулась и лишилась чувств.