Иан Уотсон ЗОВ ПРЕДКОВ или история блохи да простит меня Джек Лондон -------------------------------------------------------------- Ian Watson. "The Call of the Wild: The Dog-flea Version" (1985) (с) Александр Филонов, перевод (e-mail: avf@computerra.ru) Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. -------------------------------------------------------------- Глава первая: К чужим Блоха Бак не слушал радио, и потому ничего не знал о загадочных огнях, ни с того ни с сего объявившихся в округе Гейнсборо. Блуждавшие по ночам огни распугали окрест всех бродячих собак и доводили лишенных возможности удрать цепных псов до хрипоты от исступленного лая и воя. Никто не предполагал, что между этими огнями и "летающими тарелками" существует какая-то связь. Огни были чересчур малы и больше напоминали фонарики в руках невидимых бродяг. Даже если бы появилось сообщение о пропаже домашней собачки, всю вину взвалили бы на вивисекторов. Так что никому и в голову не пришло, что Землю посетили похитители со звезд - то есть, никому, кроме незадачливых артистов блошиного цирка Алеппо. И даже сам Алеппо, к ужасу своему обнаруживший ночную пропажу всей труппы (а вместе с ней - и источника пропитания), никак не соотнес ее с призрачными огнями. А пропали они, по его подозрению, благодаря козням какого-нибудь злонамеренного мальчишки, проскользнувшего в шатер и проделавшего в стеклянном колпаке, служившем блохам жилищем, отверстие величиной с монету. Бак считался королем цирка, чем заслуженно и гордился. Остальные блохи не оспаривали его притязаний, единодушно отдавая ему пальму первенства. Сам Алеппо хвалил его и всячески поощрял - хотя, в общем-то, это поощрение в основном сводилось к дозволению совершать гигантские прыжки под куполом цирка, не сдерживаемые нитяной упряжью (Алеппо прекрасно знал, что Бак всегда исправно возвращается на место). Разумеется, это лишь способствовало поддержанию у Бака отличной спортивной формы; мышцы его по крепости не уступали стальным пружинам. Теперь же Бак был посажен на стальную цепь в трюме корабля- матки цогов. Все цирковые блохи были прикованы цепями к кольцам, приваренным возле прорезавших металлическую стену узких альковов - чересчур тесных, чтобы в них можно было спрятаться. По трюму шагали трое цогов, с варварским наслаждением разглядывая живой товар. Полсотни животных за одну ходку! Настоящий куш. Цоги оказались четвероногими коренастыми тварями с длинными щупальцами вроде слоновьих хоботов на месте носа. Одетые в довольно грязную форму звездоплаватели были раза в два с половиной крупнее блох; насколько человек крупнее собаки, настолько и цог крупнее блохи. Возле Бака эта троица задержалась. - Этот один стоит добрых полторы сотни трюфелей, или я квадратный болван, - сказал один, жадно потирая пальцещупальцами. - Ты сперва его обломай! - фыркнул второй. - Красносвиту по части обламывания блох палец в рот не клади! - рассмеялся третий. Тот, кого назвали Красносвитом, приблизился в Баку. И Бак, в сердце которого пылала ярость, а в глазах плясали дьявольские огоньки, прыгнул на цога с явным намерением впиться тому в глотку. Но взлетел он куда выше, чем ожидал: сила тяжести на планете цогов - а значит, и на корабле-матке тоже - была куда слабей, чем на Земле. Бак непременно пролетел бы у Красносвита над головой, но был остановлен в прыжке впившейся в горло цепью. И в тот же миг Красносвит ударом дубинки опрокинул его на палубу. Тело Бака молнией пронзила острая боль: дубинка вдобавок разила еще и электричеством. Бак снова и снова прыгал на цога, а тот всякий раз сшибал его, пока Бак беспомощно не растянулся на палубе, не в силах шелохнуть даже лапкой. Красносвит наклонился и безбоязненно погладил Бака по голове, и хотя тот невольно ощетинился, но перенес прикосновение чужака без малейшего протеста. - Полторы сотни?! Бери выше! Все три! - воскликнул Красносвит. - Это прыгун всех времен и народов! И троица двинулась дальше, по пути доводя блох одну за другой до исступления и усмиряя их. Глава вторая: Закон дубины и лазейки В ту ночь, когда корабль-матка ложился на курс, накатывающие волнами скачки гравитации довели пленников до полнейшего одурения. Назавтра и в последующие дни их обучение при помощи электрической дубинки продолжалось, и вскоре из Бака вышибли всю привитую в цирке Алеппо деликатность - не лишив, однако, проворства. В цирке царил уютный порядок; там Бак охотно влезал в нитяную упряжь, чтобы возить крохотную карету, - но тут он быстро дичал, возвращаясь к первобытной жизни. Раньше ему было дозволено беспрепятственно скакать, где захочется, - теперь же он рвался с цепи, но втуне; Баку оставалось лишь склонить голову и поджидать своего часа. Так из дисциплинированной блохи он стал кем-то вроде укрощенного тигра. Пленникам ни разу не подали миски крови, хотя некоторые блохи начали униженно заискивать перед своими тюремщиками. А однажды обезумевший от жажды Марлон набросился на Красносвита и, не взирая на жгучие удары дубинки, повалил его на палубу. Быстро увеличивая силу разрядов, Красносвит убил утратившего разум Марлона. Но крови так и не принесли. Бак ослабел и начал переваривать жизненные соки собственного тела, осунувшись и превратившись в плоскую тень той полной сил блохи, какой был прежде. Теперь он понял, насколько жестоко - однако настолько же практично - был запланирован их перелет, и вполз в прорезавшую металлическую стену лазейку, в которой теперь легко поместился. Ведь блоха может забиться в лазейку и оцепенеть в коме на целых семь лет, пока дрожь пола от шагов будущего носителя не пробудит ее. Должно быть, путешествие до звезды цогов длилось как раз семь лет, за время которых цоги либо спали в анабиозе, либо подстегивали свое настроение наркотиками. И вот в один прекрасный день корабль сотрясла сильная дрожь. Бак тут же очнулся и выскочил из лазейки - и тут его ждала миска тепловатой искусственной крови, которую он принялся жадно хлебать. Рядом с ним остальные выжившие блохи тоже склонились над своими мисками. С этого дня их потчевали пресноватой кровью ежедневно - но всякий раз не досыта. Блохи никогда не могли утолить свой голод до конца, и вскоре они начали отнимать пищу друг у друга. Безжалостная жестокость новой жизни начисто стерла из их памяти воспоминания о галантности и культуре жизни при цирке. Теперь и цепочки их стали длинней - ибо ни одна блоха уже не осмеливалась нападать на цога - так что вскоре они начали нападать друг на друга, норовя вцепиться сопернику в глотку. В ход шли любые уловки, кодекс чести превратился в забытую роскошь. Однако, если схватка угрожала закончиться смертью одного из дерущихся, кто-нибудь из цогов непременно клал ей конец при помощи дубинки. Вот такими - ожесточенными, но послушными - и прибыли блохи на планету цогов, где их должны были продать с аукциона в недавно выросшем как на дрожжах городе трюфелеискателей Тучном. А Бак, хорошо усвоивший закон дубинки и лазейки, все еще выжидал своего часа. Глава третья: Труды и тяготы сети Планета цогов невелика, обладает слабой гравитацией и удерживает атмосферу лишь благодаря самовосстанавливающейся мембране органического происхождения, плавающей поверх стратосферы. Разумеется, по понятиям цогов, их планета вовсе не так уж мала, да и притяжение не кажется им слабым. Оно-то и стало основным источником проблем цогов - ведь самым вкусным деликатесом для них являются существа, напоминающие воздухоплавающие подвижные трюфели. В прежние времена эти трюфели парили на высоте всего лишь пару цоговских ростов от земли, и цогам надо было лишь встать на задние ноги и хватать трюфели своим гибким хоботом. Поколение за поколением цоги лакомились трюфелями, становясь толстыми и неповоротливыми. Но благодаря закону выживания сильнейшего и развитию рудиментарного чувства самосохранения трюфели понемногу перемещались все выше и выше, пока тяжеловесные цоги совсем не утратили способность ловить их без посторонней помощи. Лишь одному существу под силу взмыть в небо и там перескакивать от трюфеля к трюфелю, высасывая их соки, но не убивая - дикой блохе (или волкоблоху, как называют этих существ цоги). Но волкоблохи совершенно не поддаются дрессировке, а в неволе неизменно быстро чахнут и погибают (за исключением полулегендарного волкоблоха по кличке Красный Клык). Так что цоги начали совершать набеги на Землю за одомашненными блохами, которые готовы прыгать до разрыва сердца, забрасывая в небеса огромные трюфелиные сети - и даже кончающие разрывом сердца, когда получат отставку от этой благородной работы. Бака продали Перро и Фронсуа, двум грубоватым, но добродушным цогам, нуждавшимся в новой якорной блохе. Привязав новую упряжку кожаными ремешками к нагруженным сетями аэронартам, Перро и Фронсуа скачками направились в глухие места к северу от Тучного, где Бак начал изучать новое ремесло с низкой, но весьма обязывающей должности. Упряжка трюфелиной сети работает так: во главе впрягается вожак, выбирающий направление полета и тянущий сети в небо. Справа от него находится коренник. Позади них несут свою службу две пристяжные блохи, принимающие на себя вес сети. А замыкает упряжку якорная блоха, в обязанности которой входит держать сеть натянутой и опускать ее к земле по плавно снижающейся траектории, что требует немалого мастерства. Бак научился сдерживать силу прыжка, чтобы сеть не пролетала над трюфелями; научился не путаться в постромках, связывающих его с сетью - научился на собственном горьком опыте и благодаря дружелюбным колотушкам Перро и Фронсуа. Но сверх всего ученью послужили укусы вожака по кличке Филер, затаившего на Бака завистливую злобу: Бак учился быстро, и трюфелиные уловы были хороши, хотя блохам приходилось забрасывать сеть выше и искуснее, чем когда-либо прежде. А Бак все еще ждал своего часа. Глава четвертая: Первобытный зверь восторжествовал И наконец скрытый поединок за первенство между Баком и Филером закончился неизбежной стычкой. Вот уже много дней подряд в отношения между ними накапливалось напряжение: Бак держался независимо и не проявлял должного почтения к привыкшему к повиновению Филеру, а тот срывал злобу на остальных блохах, окончательно запугав их. В результате дисциплина в упряжке пошатнулась. Сезон лова уже подходил к концу, когда однажды пасмурным днем на их лагерь напала стая волкоблохов. Изголодавшиеся звери пробили баллон аэронарт, опрокинув их, и начали жадно рвать мешки с сухой искусственной кровью, которая, будучи растворена в воде и подогрета над огнем, служила блохам привычной пищей. Между блохами Земли и волкоблохами тут же завязалась жаркая битва. Пока Перро и Фронсуа размахивали дубинками направо и налево, кляня волкоблохов на чем свет стоит, челюсти коренника лишили одного из нападающих ноги, а одна из при-стяжных лишилась глаза. Столкнувшись в воздухе с атакующим волкоблохом, Бак обрушился на землю, и Филер не мог упустить такой удобной возможности предательски напасть на него врасплох. Если удастся ннести Баку серьезные увечья, то по закону дикой стаи остальные блохи упряжки сами разорвут его в клочья. Баку удалось увернуться, а Филер прыгнул следом. Едва оказавшись на твердой почве, Бак развернулся, чтобы встретить противника грудью. Они снова и снова бросались вперед, стараясь опрокинуть один другого на землю. А уж добить поверженного труда не составит. Бак уже обливался кровью от многочисленных ран, а Филер еще оставался совершенно невредим. И тут Бак перевернулся прямо в прыжке, прицепился к брюшку противника головой книзу и одним взмахом челюстей откусил тому толчковую ногу. Филер снова кособоко скакнул, но Бак был готов к этому, и снова накинулся на врага, откусив ему и вторую толчковую ногу. Теперь Филер лишился возможности взмыть над землей, но Бак даже не стал утруждать себя последним ударом, призванным до-бить врага. Когда он, окровавленный, но ликующий, запрыгал к лагерю, волкоблохи уже мчались огромными скачками к обреченному Филеру. Бак возвел глаза к светилу этого мира. Оно было красным, будто полнилось алой кровью. Казалось, его можно высосать до капли, надо лишь достаточно высоко прыгнуть. Бак трепетал от восторга: он убил и наслаждался этим. Глава пятая: Кто выиграл борьбу за первенство - Ну, разве я не говорил, что в этом Баке сидят два дьявола? - ухмыльнулся Фронсуа, впрягая Бака во главе упряжки. Остальные блохи были удивлены быстротой, с которой Бак принудил их к подчинению после смерти Филера. Цоги собирались переставить одну из пристяжных на место коренного, а его самого произвести в вожаки. Но Баку это пришлось не по нутру, и он скакал по лагерю добрый час, не давая впрячь себя в постромки, пока не добился своего. И вот лишившаяся одной пристяжной блохи упряжка затрусила прочь от лагеря, увлекая за собой аэронарты с аккуратно уложенной сетью. Блохи были готовы взметнуться в небо по первому же сигналу Бака. Перро пристально вглядывался вперед. И когда они наконец забросили сеть, та принесла целую тучу трюфелей высокого полета. Фактически говоря, одного этого улова было достаточно, чтобы оба цога могли сразу же вернуться в Тучный. Глава шестая: Из любви к цогу Вернувшись в Тучный, Фронсуа и Перро продали всю упряжку троим новичкам-старателям, решившимся во что бы то ни стало сделать себе состояние, хотя сезон лова почти закончился. И вот усталая упряжка с Баком во главе опять снаряжена в путь, перегруженные аэронарты завалены бесполезным багажом и купленной за бесценок видавшей виды снастью. Дыра на дыре - из такой сети без труда ускользнет изрядная часть улова. С самого начала все пошло наперекосяк. Трое цогов - муж с женой и ее братец - то и дело ссорились да вдобавок оказались неумехами и белоручками. Лагерь они разбили бестолково, с упряжкой обращались грубо. Мало того, что они не запасли достаточно сухой крови для кормления блох, но еще и оказались настолько нерадивыми хозяевами, что зачастую даже не удосуживались развести сухую кровь в воде, не говоря уж о том, чтобы подогреть ее над огнем - просто разбрасывали сухой концентрат по земле, предоставляя блохам самим управляться, кто как умеет. Сухая пища ложилась на дно желудка камнем, блохи слабели и таяли на глазах. Сперва умерла одна пристяжная, потом другая, а однажды утром даже удары дубинок не смогли вывести упряжку из апатии. И когда братец цог обрабатывал изможденного, отощавшего Бака дубинкой, из лесу донесся разъяренный голос: - Если ты еще раз хоть пальцем тронешь эту блоху, я убью тебя! Вот так не питавший особой симпатии к цогам Бак повстречал того единственного представителя их племени, которого полюбил до полного самозабвения. Звали этого цога Торгон. Прошел месяц. Бак поправился и окреп. Теперь он часто подолгу просиживал у костра Торгона, всматриваясь в перебегающие по углям красноватые искры. И однажды, сидя у огня, он в видениях своих начал погружаться в седое прошлое, во дни минувшие - все глубже, от зарождения цирка ко временам задолго до эры домашних собак, ко дням еще не укрощенных волков - и еще дальше, к совсем уж первобытным временам, когда его отдаленные предки были динозавровыми блохами, подгонявшими короля динозавров - тираннозавра - на битву. Это было незадолго до того, как динозавры низринулись в небытие. Именно тогда один из пращуров Бака первым запрыгнул на ничего не подозревающую мохнатую зверушку, испробовал горячей крови - и с той поры лакомился ею день за днем, год за годом. Как ни пламенна была страсть Бака к Торгону, она смогла лишь затмить, но не угасила страсть иную, впервые шевельнувшуюся в нем в тот день, когда удалось одолеть Филера: стремление стать таким же свободным и диким, как его пращуры на Земле: первобытную тягу стать дикой блохой. Но стоило Торгону позвать его, и Бак распахивал смеженные дремой глаза, чтобы узреть действительность мира цогов. Бывало, Торгон ласково толкал Бака в грудь, а Бак прикусывал пальцещупальца цога настолько сильно, что на коже долго сохранялись отпечатки; но Торгон знал, что эта притворная свирепость - только выражение любви. А через год настал день, когда Торгон однажды навестил бар в Круглотауне. Десятки цогов здесь посасывали хоботами трюфелиный сок из мисок и струйками вливали его себе в горло. В тот день Дубохобот, цог злого и буйного нрава, сунул свой хобот в миску Торгона и брызнул соком ему в глаза - а Бак тут же вцепился Дубохоботу в глотку и жалил, пока его не оттащили. - Твоя блоха укусила меня! - кричал Дубохобот. Но тут же созванная старательская сходка решила, что у Бака были основания для нападения; и с того дня начала шириться слава о нем, как о верной блохе. И настал день, когда Бак спас Торгона от целой стаи волкоблохов, взвалив раненного цога себе на спину и одним прыжком вынеся его из опасности. А потом настал день, когда упоенный славой Бака и трюфелиным соком Торгон бахвалился, что _его_ блоха в одиночку может взмыть над крышами города Носопатка с сетью за спиной - и более того, не пустой, а нагруженной сотнями трюфелей. Ставки шли три против одного, хотя один из зрителей, пощупав великолепные прыжковые мышцы Бака, с ходу, до испытания предложил за него тысячу трюфелей. Сеть нагрузили трюфелями и впрягли Бака в постромки. Торгон целую минуту держал Бака в объятиях, любовно прижимаясь к нему лбом и любовно шепча ласковые проклятья. Потом отпустил его и выпрямился. И Бак прыгнул. Собравшиеся цоги, как один, шумно перевели дух, когда исполинская сеть взмыла над городом. - Иисусе, сэр! - выдохнул цог, восторгавшийся мышцами Бака, когда сеть скрылась из виду за крышами Носопатки. - Вторая такая блоха еще не народилась на свет! Я с радостью выложу за него двенадцать сотен. Торгон сдержал слезы и любовные проклятья в адрес Бака и ответил: - Нет, сэр. Идите-ка вы на Землю и будьте прокляты! Глава седьмая: Прыжок на зов Выигрыш Торгона обеспечил ему возможность воплотить мечту всей своей жизни. Говорили, что где-то далеко к северу от Тучного, в горной глуши, среди ущелий, где до сих пор кочевали племена диких цогов, сохранилась заповедная долина, из которой и пошли странствовать по ветру трюфели - та самая, заповедная трюфелиная россыпь. Многие цоги мечтали найти эту долину, но до сих пор это не удавалось ни одному из старателей. Купив сильную блошиную упряжку (которую Бак очень скоро научил делу), загрузив аэронарты мешками сухой крови и отличной крепкой сетью, Торгон двинулся в путь. В странствиях прошел не один месяц. Порой они почти безостановочно мчались вперед, день за днем впустую отыскивая исток какого-нибудь на диво плотного потока проплывающих над головами трюфелей. А порой целую неделю не трогались с места. В такие вот дни отдыха на стоянке Торгон обычно ловил цамнов, хоботом выбрасывая их на берег. Одних он съедал тут же, других вялил или коптил на будущее. А Бак тем временем пристраивался у костра, и в огне ему мерещились видения первобытных времен, когда блошиные предки оседлывали волков и динозавров, и с каждым разом видения эти становились все ярче и отчетливее. И тогда Бак поднимался и скакал прочь из лагеря - за холм, в лощину, иногда - прямо в облака, и возвращался, проведя целый день вдали от всех. Бак и сам не понимал, зачем так поступает, но знал, что обязан сделать это. И вот однажды, забравшись дальше обычного и взмыв высоко в небо, Бак вдруг увидел под собой волкоблошицу. Та пыталась скрыться, а он игриво преследовал ее. Ни один волкоблох не мог равняться с Баком ни в росте, ни в дальности прыжка. И вот уже волкоблошица запыхалась и, изнеможенная, вдруг оказалась в тупике среди скал. Бак дружелюбно затрусил в ее сторону, не намереваясь сделать ей ничего дурного. И едва до нее дошло, что он вовсе не собирается высосать из нее все соки, как она перестала избегать Бака. Пристроившись к парящему трюфелю, они поужинали, а потом единым скачком пролетели по небу к другому. Очень нескоро Бак неохотно подчинился призывам более сильной любви - любви к Торгону. Прискакав обратно в лагерь, он много дней не отходил от хозяина ни на шаг, с восторгом и восхищением следя за каждым его движением. Но теперь в ушах Бака песнью небес звучал Зов. И наконец, Бак снова улизнул из лагеря. В небо! Толчок. За холм. Вверх, к проплывающему трюфелю. Сквозь облака - к следующему... Тело Бака пело от восторга. Он пребывал на самой вершине физического совершенства - и с этой вершины, с небес озирал просторы. Так некогда глядел он на поверженного Филера - и чувствовал, какое это блаженство. На этот раз Бак пропадал несколько дней, и когда наконец прискакал обратно, первым делом наткнулся на погибшую упряжку. Из тел поверженных блох торчали оперенные стрелы. Двое - коренной и пристяжной - явно дали нападающим бой: челюсти их были обагрены кровью. В этот момент из лагеря до ушей Бака долетело завывание и топот. Запрыгнув на дерево, Бак увидел, как банда из двадцати дикарей- цогов отплясывает вокруг тела мертвого Торгона; они были способны отплясывать, потому что из-за отсутствия сетей, которыми можно ловить трюфелей во множестве, были куда бо-лее худыми и стройными, чем их цивилизованные сородичи. События, развернувшиеся после этого, вошли в легенду. Вспыхнувшая ярость ослепила Бака, заставив забыть об осторожности. Он стрелой пронесся по воздуху, вцепился вождю дикарей в глотку и вспорол ее одним ударом челюстей. Не задерживаясь, не проглотив даже капельки крови, он метнулся к другому дикарю, от него - к следующему, мгновенно уложив их на месте. Скачки Бака были настолько стремительны и молниеносны, что у дикарей не оказалось ни единого шанса всадить в него стрелу - хотя двое из них застрелили друг друга в напрасной попытке сделать это. И дикари позорно бежали, а Бак с пренебрежением гнал их, будто глупую неповоротливую дичь. Он даже позволил одному беглецу выжить, и этот гонец разнес по селениям жуткую весть о злом Духе Блохи, уничтожившем целый отряд охотников, и с тех пор дикари избегали посещать долину, послужившую местом событий. Свершив свою месть, Бак стремительно прыгнул к недвижному Торгону и простился с ним, любовно покусывая обвисшие щупальца. Потом он стащил тело вниз, к озерку, чтобы ни один волкоблох не добрался до его покойного хозяина. Торгон камнем ушел на дно озерка, и лишь хобот его покачивался у поверхнос-ти, выпуская последние пузырьки воздуха. Еще час Бак пировал на трупах убитых им дикарей. А потом скакнул высоко в небо, хотя и отяжелел от выпитой крови. Он прыгнул столь высоко, что, казалось, мог долететь до звезд - ибо убил цога, самую благородную из добыч. И когда он опускался, в долину прискакала стая привле-ченных запахом крови волкоблохов. И едва Бак приземлился, стая бросила ему вызов - но очень скоро убитый вожак распластался на земле, а остальные волкоблохи зализывали друг другу раны. А из их гущи выскочила та самая волкоблошица, с которой Бак, как безумный, прыгал бок о бок в тот недавний беспокойный день. Она склонила перед ним голову, открыв беззащитную шею немым признанием его превосходства, а Бак слегка куснул ее, принимая эту почесть. И тогда она запрокинула голову и завыла нее повисшие в небе три луны. А вслед за ней хором завыла вся стая, а голос Бака перекрывал голоса остальных (хотя вой блохи для людского уха очень тих, другие блохи так не считают). Единственный выживший цог к тому часу был уже далеко, но окажись там случайный зритель - он увидел бы блошиный танец, увидел бы, как все блохи стаи снова и снова подпрыгивают к этим серебристым лунам. Наконец стая под предводительством Бака заскакала прочь из долины. И лишь тогда возглавлявший ее Бак, ведущий стаю прочь от подводной могилы цога, которого любил до самозабвения, вдруг ощутил себя свободным - и диким. И хотя в последующие годы ни один дикарь не решался да-же близко подойти к Долине Духа Блохи (куда Бак исправно возвращался в одиночестве раз в год, по весне), с той поры не стало покоя в их селениях. Не раз доводилось им поутру обнаруживать следы хитроумного ночного набега и недвижных дозорных, у которых кровь была выпита до капли, а вокруг тел - множество блошиных погадок. А порой охотникам приводилось увидеть где-то далеко в небе блоху, превосходившую размерами любого волкоблоха и прыгавшую выше, чем только можно вообразить. И тогда цоги поджимали хоботы и в ужасе сучили всеми четырьмя ногами.