Айердаль. Конец недели

Заглянем в будущее. С компьютером, имплантированным в затылочную часть мозга, обучение 3-его цикла становится детской забавой. Конечно, при условии, что ты принадлежишь к нужной половине человечества:

Как всегда по четвергам, едва выйдя из лифта, ведущего в цокольные этажи, Анаис с наслаждением отдалась ритуалу, завершающему ее рабочую неделю. Уже на расстоянии она включила открывание дверцы своего монобиля и откинула сиденье в горизонтальное положение. Скользнув в салон, она затемнила стекла и приказала автопилоту доставить ее домой. Путь предстоял неблизкий - даже дальше, чем до противоположного конца города, как любил говорить ее отец.

Пока монобиль пересекал город в миллионном потоке других машин, Анаис, как это бывало каждый четверг, постепенно освобождалась от груза, накопившегося за тридцать часов работы. Закрыв глаза, она позволила себе роскошь остановиться на самом сложном из всех обработанных ею досье.

Михаил Оланчин. 30 лет. Специалист по кибернетике и бионике, ассистент преподавателя в одном из пригородных колледжей. Вторая просьба стипендии для эндогрирования.

Досье Оланчина, в общем, не содержало неясных или сложных моментов. В 13 лет его поместили в центр перевоспитания за проявления вандализма; в 16 лет об был арестован за несколько мелких краж. Возвращение Михаила в общество оказалось возможным только благодаря эффективности современного пенитенциарного воспитания, которое, с одной стороны, пробудило у юноши способности к обучению и, с другой, предоставило ему возможность пройти ускоренный школьный курс.

Когда он попал в тюрьму, он едва умел читать и писать. В 20 лет он вышел на свободу бакалавром с отметкой об особом прилежании. Двухгодичные подготовительные курсы дали ему достаточно глубокие знания в области кибернетики, а еще четыре года напряженной учебы позволили ему достичь пределов науки. Тем не менее, было вполне логичным, что его первое прошение об эндогрировании отклонили, поскольку во время испытательного периода он был лишен гражданских прав. Ему удалось пройти цикл начальной педагогической подготовки, чтобы стать помощником преподавателя, но затем он предпочел устроиться на работу низкой квалификации в учреждении с неважной репутацией и одновременно записаться на телевизионные курсы по бионике. Его вторая просьба эндогрирования, та, которая поступила на заключение Анаис, была подана в момент, когда он в очередной раз достиг пределов своего потенциала.

С технической точки зрения это второе прошение не имело никакого смысла. Михаил стал полноценным гражданином, но он уже превысил предельный возраст для 'частичного' эндогрирования на добрый десяток лет; соответственно, время для первого - 'полного' - эндогрирования прошло очень давно. Тем не менее, Михаил воспользовался своим правом обратиться в комиссию по нарушениям, одной из обязанностей которой было именно принятие решений по предоставлению стипендий для эндогрирования в исключительных случаях. К сожалению, его нельзя было отнести к какой-либо категории, из числа имеющих право на получение стипендии в особых случаях. Его КИ, хотя и был заметно выше среднего, не мог считаться исключительным; он не оказал никакой важной услуги обществу; он не страдал никакими специфическими физическими недостатками или болезнями, которые оправдали бы отставание в учебе; он не добыл для нации ни одной медали. Досье закрыто. Просьба типичная. Отказать.

Анаис открыла глаза и приказала вернуть прозрачность стеклам монобиля, но оставила сиденье в горизонтальном положении. Ритуал конца недели был завершен. Теперь она могла спокойно рассматривать редкие циррусы, пересекавшие бледно-голубой небосвод, и мечтать о том, чем она будет заниматься в этот уик-энд.

Нет, письмо со стандартным ответом исключено. Это не тот человек, Особенно после того, что он сказал ей. И после дискуссии, которая завязалась у них. Она должна, по меньшей мере, вызвать его для личного собеседования.

В два часа ночи Анаис все еще не удавалось уснуть. Весь вечер она не могла найти в себе мужества, чтобы отправиться на прогулку. И у нее не было желания принять у себя кого бы то ни было. Она перекусила на ходу, немного послушала музыку, посмотрела отрывки из трех фильмов, которые ее не заинтересовали, пробежала несколько страничек из подвернувшейся под руку книги и, наконец, решила отправиться в спальню, когда на часах пробило двенадцать. Но каждый раз, как только сон начинал обволакивать ее, мысли девушки упорно обращались к досье Оланчина, и она никак не могла найти положение, чтобы расслабиться и уснуть.

- ...Я прекрасно понимаю, что с точки зрения администратора моя кандидатура неприемлема, мадмуазель Линк. Я просто пытаюсь найти кого-нибудь, кто не считает обязательным решать мою судьбу на основе спорных критериев.

Она едва не ответила, что не выносит, когда ее называют мадмуазель, но ограничилась тем, что заявила ему официальным тоном:

- Я не могу принять решение ни о вашем будущем, ни о вашем возможном эндогрировании, господин Оланчин. Я только уполномочена в качестве психолога-эксперта, сотрудника комиссии по нарушениям, оценить обоснованность вашей просьбы о предоставлении вам эксклюзивного пособия для обучения в университете.

Он улыбнулся своей необычной улыбкой, отражавшей болезненную смесь усталости и задора.

- Я настаиваю на своем праве продолжить образование, чтобы иметь возможность жить так, как хочу. Ведь ни один университет не соглашается принять меня без эндогрирования для прохождения курса углубленного обучения и получения диплома третьего цикла, и ни один банк не хочет одолжить мне сумму, эквивалентную моей зарплате за пять лет, чтобы я мог позволить себе эту процедуру. Честно говоря, я не могу упрекнуть их за это. Интеллектуально я не способен пройти курс углубленного обучения любым способом, а заложить я могу только свою жизнь, что, разумеется, не дает мне никаких гарантий, особенно, если учесть, что это за жизнь.

Он замолчал на несколько секунд, как будто для того, чтобы дать собеседнице возможность вставить слово, но тут же продолжил, не позволив ей открыть рот:

- А вы знаете, что такое эндогрирование, мадмуазель Линк?

Знала ли она? Она с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться. Ей не исполнилось и 13 лет, когда родители побеспокоились, чтобы поставить ей первый нейронный интерфейс. Как раз на затылке. Это была пленка микронной толщины, на которой размещались миллионы нанотранзисторов, образующих квантовый компьютер. Это был временный, но надежный помощник, говоривший на языке нейронов и способный анализировать добрую сотню гигаоктет одновременно. Затем, после успешного получения степени бакалавра в 16 лет, родители наградили ее полным эндогрированием. Память, в миллиарды раз более обширная, чем мог предоставить мозг, прямой доступ к мировым коммуникационным сетям: Инструмент, которым она вначале командовала так, словно он был искусственным продолжением ее возможностей, но который она затем полностью интегрировала в сфере своих интеллектуальных способностей.

Он снова улыбнулся, но на этот раз улыбка показала, что вопрос его позабавил.

- Это разница между вашим безоблачным существованием и моей собачьей жизнью, Анаис:

В конце концов, она все же уснула. Но ей снились тревожные сны. Не то, чтобы кошмары, но что-то вроде бессвязных обрывков фильмов по книгам Кафки.

Когда она пробудилась, мысли об Оланчине все еще преследовали ее, и это продолжалось в течение всего дня. Что бы она ни делала, их беседа непрерывно прокручивалась у нее в мозгу подобно навязчивой мелодии, даже когда она принялась приводить в порядок цветочные клумбы в саду, надеясь оглушить себя физической усталостью.

- Есть два мира, Анаис. Они были всегда, но никогда еще пропасть между ними не была такой непреодолимой. Одни люди растут на ярком свету, в мире, где они имеют доступ ко всей культуре, всему образованию, где достаточно знать, чтобы иметь, и иметь, чтобы знать. Другие же растут в тени, блуждая между невежеством, насилием и скукой, где можно ожидать только того, что темнота вот-вот сгустится окончательно. Ни одному мальчугану из мира тени никогда не удастся узнать столько, сколько знает его сверстник из мира света. Эндогрирование, подчиняющееся законам больших денег и заслуг перед обществом, разрушает последний мостик, пока еще соединяющий два берега. Но, Анаис, хотя и существуют эти два мира, есть только одно человечество:

Что можно было ответить ему? Сказать, что на самом деле есть только один мир, мир несовершенный, но единый, хотя в нем и есть неравенство? Что существует множество разных мостов, а он находится не на том месте, чтобы судить о пропасти? И что бы вы стали делать со светом, Михаил?

Суббота прошла так же, как пятница, но хуже всего было воскресенье. Анаис могла сколько угодно твердить себе: 'Я знаю все это! Я всегда знала это!'. Или успокаивать себя; 'Ну и что? Что я могу?'. Все равно ей никак не удавалось выбросить из головы мысль о том, что будущее Оланчина, как она прекрасно сознавала, зависело от ее решения, которое она должна была принять, опираясь на весьма спорные критерии. Впервые за все время своей профессиональной деятельности она ощущала себя в ловушке, из которой не могла выбраться, не вступая в противоречие со своими обязанностями. Ей казалось, что она держит в своих руках чье-то будущее.

К 8 часам вечера, когда за прозрачной стеной солнце быстро опускалось к горизонту, она схватила свой комм и набрала номер, который привычно подсказала ей имплантированная память. Поскольку изображение не было включено, она автоматически поинтересовалась:

- Нет, вы мне не помешали. Знаете, вы можете обращаться ко мне на ты. Я совсем не намного старше вас.

Она уже подготовила фразу, которую должна была произнести, словно санкцию прокурора. Но она едва не поперхнулась своими словами. Ей казалось, что она совсем недавно перестала рассматривать тридцатилетних, как стариков, хотя сама должна была достичь этого возраста через каких-то четыре года.

Комм молчал долго, очень долго, и она поняла, что ей не следует опасаться никакой ловушки, по крайней мере, от Михаила. Тогда она немного расслабилась и повторила: