Филип Хосе Фармер МНОГОЯРУСНЫЙ МИР Книга третья Личный космос ------------------------------------------------------------- Philip Jose Farmer. A Private Cosmos, 1968 (с) Сергей Трофимов, перевод, 1996 Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. -------------------------------------------------------------- 1 Под зеленым небом и желтым солнцем, на черном жеребце с темно-красной гривой и голубым хвостом, Кикаха скакал навстречу судьбе. Сто дней назад, за тысячу миль отсюда он покинул деревню хроваков -- людей "медвежьего народа". Устав от охоты и простой жизни, Кикаха соскучился по манерам и, более того, по вкусу цивилизации. В конце концов он решил заточить острие интеллекта. К тому же у тишкветмоаков, единственного цивилизованного народа на этом уровне, имелось еще много такого, чего он не знал. Поэтому, оседлав и снарядив в дорогу двух коней, Кикаха попрощался с вождями и воинами, расцеловал своих жен и позволил им взять себе новых мужей, если он не вернется в течение шести месяцев. Верные жены пообещали ждать его вечно, но их слова вызвали у Кикахи улыбку -- они поклялись в этом и своим прежним мужьям, перед тем как те ушли по тропе войны и больше не вернулись. Некоторые воины хотели проводить его через горы до самых Великих прерий, но он отказал в их просьбе и уехал один. Ему потребовалось пять дней, чтобы преодолеть перевал. А потом он потерял еще один день, сбивая со следа двух молодых воинов из племени вакангишушей. Очевидно, они ждали его на перевале Черной ласки несколько месяцев, зная, что однажды Кикаха будет проезжать по этой тропе. Из всех наиболее желанных скальпов сотни лучших воинов пятидесяти народностей Великих прерий и приграничных горных хребтов волнистые волосы Кикахи считались самым ценным трофеем. Не меньше двухсот храбрецов пытались подстеречь Кикаху и заполучить его скальп, но никто из них не вернулся живым. Многие боевые отряды забирались в горы, чтобы атаковать укрепленную частоколом крепость, которую хроваки возвели на высоком холме. Они надеялись застать "медвежий народ" врасплох и добыть в бою голову величайшего из воинов. Но лишь большой набег ошангстевов -- племени полуконей -- оказался близок к успеху. Весть об этом набеге и о победе над ужасными кентаврами облетела сто двадцать девять племен прерий. Ее воспевали на советах старейшин и в вигвамах вождей во время Кровавых фестивалей. Два вакангишуша, удерживая почтительную дистанцию, по-прежнему шли по следу. Они хотели дождаться момента, когда Кикаха устроится на ночлег. Смельчаки вели себя тихо и осторожно. И они могли бы преуспеть там, где потерпели неудачу остальные, но красный ворон, размером с орла, спустился в сумерках с небес и дважды каркнул, пролетая над Кикахой. Птица зависла над одним из спрятавшихся храбрецов, сделала двойной круг, подлетела к дереву, за которым припал к земле второй воин, и вновь описала два круга. Кикаха с улыбкой наблюдал за ней, радуясь тому, что не пожалел труда на приручение разумной птицы. Той ночью он пронзил стрелой первого индейца, который подкрался к его стоянке, а тремя минутами позже заколол ножом второго. У него возникло искушение отклониться от намеченного маршрута миль на пятьдесят и швырнуть копье позора с привязанными к нему скальпами воинов прямо в середину лагеря враждебных вакангишушей. Подобными подвигами он завоевал себе имя Кикахи -- божественного ловкача и обманщика -- и теперь при каждом удобном случае старался поддерживать свою репутацию. Однако на этот раз он решил отказаться от подобного удовольствия. Образ Таланака, города-горы, манил его, как драгоценный камень, сиявший в свете костра. Поэтому Кикаха удовлетворился тем, что повесил оба оскальпированных трупа вниз головами на толстой ветке дерева, и снова поскакал на восток, сохранив тем самым жизни нескольким вакангишушам, а возможно, и собственный скальп. Кикаха любил прихвастнуть своей хитростью, быстротой и силой, но сам он понимал, что никто не застрахован от поражения и гибели. Когда-то его называли Полом Янусом Финнеганом. Он родился в Терре-Хоте, штат Индиана, на планете Земля, в ближайшей отсюда вселенной. (А все вселенные примыкают друг к другу.) При росте в шесть футов и один дюйм он весил сто девяносто фунтов и, несмотря на реальный возраст, выглядел мускулистым и широкоплечим молодым человеком. Его загорелую кожу покрывали медные пятнышки веснушек, а также более трех дюжин глубоких или мелких шрамов, которые виднелись на лице и других частях тела. Густые и волнистые волосы цвета расплавленной бронзы доходили до плеч и были заплетены на этот раз в две тугие косички. Светло-зеленые глаза, вздернутый нос, длинная верхняя губа и раздвоенный подбородок придавали лицу веселое и добродушное выражение. Головную тесьму из львиной шкуры украшали торчавшие вверх медвежьи зубы, а с правой стороны располагалось длинное черно-красное перо из хвоста ястреба. Ожерелье из больших львиных зубов свисало на обнаженную грудь. Пояс из медвежьей шкуры, расшитый бирюзовым бисером, поддерживал брюки из кожи пятнистого оленя. Наряд завершали мягкие и удобные мокасины. С каждой стороны пояса свисали ножны. В одних находился длинный стальной нож, в других -- небольшой и хорошо сбалансированный метательный нож. Кикаха использовал стремена и седло облегченного типа, которые племена прерий ввели недавно в употребление вместо одеял. В одной руке он сжимал копье, в другой -- поводья. Колчаны и кожаные сумки, притороченные к седлу, содержали разнообразное оружие, а на деревянном седельном крюке висел небольшой круглый щит с нарисованной головой рычавшего медведя. Ближе к крупу крепилась свернутая накидка из медвежьей шкуры, в которой хранилась походная утварь для приготовления пищи. На другом седельном крюке, в плетеной корзине, висел глиняный кувшин с водой. Вторая лошадь, бежавшая позади, несла седло, кое-какое оружие и легкое снаряжение. Кикаха не торопясь спускался с гор. Тихо насвистывая мелодии этого мира и песни родной Земли, он ни на секунду не терял бдительности: внимательно осматривал местность, лежавшую впереди, и часто оглядывался назад. Желтое солнце над головой медленно двигалось по дуге в безоблачном светло-зеленом небе. Воздух казался сладким от аромата белых цветов, сосновых игл и слабого запаха, исходившего от изредка встречавшихся кустов с пурпурными ягодами. Однажды он услышал крик ястреба, и пару раз из рощи доносилось рычание медведей. Кони настороженно подергивали ушами, но панике не поддавались. Они выросли вместе с прирученными медведями, которых хроваки держали в стенах крепости. Вот так, настороже, но наслаждаясь дорогой, Кикаха спускался с гор в Великие прерии. К тому времени он достиг высшей точки пологого изгиба, который протянулся на сто шестьдесят миль, и огромная территория раскинулась перед ним как на ладони. Ровный склон на протяжении восьмидесяти миль казался настолько плавным, что Кикаха почти не чувствовал спуска. В низине изгиба ему предстояло пересечь реку или озеро, чтобы затем также незаметно начать подниматься вверх. Слева, как будто бы милях в пятидесяти, а на самом деле на расстоянии в тысячу миль, находился монолит Абхарплунты. Он возносился вверх на сотню тысяч футов, и на его вершине располагались следующая страна и еще один монолит. Там, на верхнем уровне, находилась Дракландия, где Кикаху знали как барона Хорст фон Хорстманна. Он не был там уже два года, и если бы вернулся, то оказался бы бароном без замка. Его жена, дракландская баронесса, не пожелав мириться с долгими отлучками супруга, развелась с ним и вышла замуж за лучшего друга фон Хорстманна -- барона Зигфрида фон Листбета. Кикаха отдал им свой замок и ушел на уровень Америндии, который нравился ему больше всех остальных. Кони неслись вперед в свободном и легком галопе, а Кикаха по-прежнему высматривал признаки врагов. Он внимательно следил за животными, в число которых входили не только породы, сохранившиеся или давно вымершие на Земле, но и звери из других вселенных. Всех их в этот мир перенес властитель Вольф -- хотя в ту пору его называли Ядавином. Некоторых существ он создал сам в биолабораториях своего дворца, который находился на вершине самого верхнего монолита. Повсюду паслись огромные стада бизонов -- тот мелкий вид, который до сих пор известен в Северной Америке, и гиганты, вымершие в американских прериях примерно десять тысяч лет назад. В отдалении маячили огромные серые туши мастодонтов и мамонтов с изогнутыми бивнями. В траве паслось несколько гигантских существ, чьи большие головы сгибались вниз под тяжестью многочисленных шишковатых рогов и загнутых клыков, которые выступали из ороговевших губ. Ужасные волки высотой по грудь Кикахе крались за стадом бизонов, ожидая, когда какой-нибудь детеныш отобьется от матери. Чуть дальше, в зарослях высокой травы, Кикаха заметил огромное девятисотфунтовое тело в черную и желтовато-коричневую полоску. Это прятался "фелис атрокс" -- безгривый лев, некогда бродивший по травянистым равнинам Аризоны. По всей видимости, он хотел утащить детеныша мамонта у зазевавшейся мамаши или, возможно, затеял охоту на одну из многочисленных антилоп, которые паслись поблизости. В небе кружили ястребы и канюки. Нечеткий клин уток, пролетев над головой, с криком направился к рисовым болотам в горах. Навстречу Кикахе двигалось стадо неуклюжих длинношеих существ, которые чем-то напоминали дальних родственников верблюдов--что, впрочем, соответствовало действительности. С ними шли несколько тонконогих верблюжат, и именно их надеялась умыкнуть стая ужасных волков, выжидавшая момент, когда взрослые самцы потеряют бдительность. Жизнь и обещание смерти царили везде. Воздух пьянил сладостью, и вокруг не было ни одного человека. Вдали промчалось стадо диких лошадей, ведомое великолепным чалым жеребцом. Взгляд всюду натыкался на диких зверей, и это нравилось Кикахе. Прерии таили опасность, но они возбуждали его, и он думал о них, как о своем собственном мире -- несмотря на то что планетой по праву создателя владел властитель Вольф, а он, Кикаха, объявившись здесь как незваный гость, незаконно пребывал в чужих владениях. Но в некотором смысле этот мир принадлежал и Кикахе. Во всяком случае, он пользовался его дарами больше, чем Вольф, который обычно жил во дворце на вершине последнего монолита. На пятидесятый день Кикаха увидел Большой торговый путь тишкветмоаков. Никакого пути в привычном смысле слова не было. Трава здесь росла так же густо, как и везде вокруг. Но через каждую милю дорогу отмечали два деревянных столба, торцы которых венчала маска Ишкветламму -- тишкветмоакского бога торговли. Путь начинался у границ могучей империи тишкветмоаков и тянулся на несколько тысяч миль, пересекая по дуге Великие прерии и объединяя собой многочисленные, почти неизменные торговые места степных и горных племен. По этому пути огромные фургоны везли оружие и прочие товары, предназначенные для обмена на меха, шкуры, травы, слоновую кость и клыки, на пойманных животных и взятых в плен людей. Священный договор защищал торговый путь от нападения, и, оставаясь на нем, любой человек -- по крайней мере, теоретически -- находился в относительной безопасности. Соответственно, за пределами узкой тропы, отмеченной резными столбами, ему приходилось полагаться на самого себя, так как он становился добычей для всех и каждого. В надежде отыскать караван тишкветмоаков и разузнать свежие новости Кикаха ехал по торговому пути несколько дней. Так никого и не встретив, он свернул с дороги, уводившей его в сторону, и помчался по дикой прерии в далекий Таланак. Через сто дней после того как он покинул деревню хроваков, священная тропа вновь пересекла его путь. Теперь она вела прямо к цели, и Кикаха решил оставаться на ней. Через час после рассвета появились полукони. Кикаха не мог понять, что они делали в такой близости от тишкветмоакской границы. Видимо, кентавры совершали набег -- придерживаясь соглашения о ненападении на торговом пути, они без зазрения совести атаковали тишкветмоаков за его пределами. Какой бы ни была причина их появления, Кикахе грозила смертельная опасность. Полукони нарушили бы любой священный договор, лишь бы поймать своего заклятого врага. Кикаха пустил коней в галоп. Кентавры, заметив беглеца, тут же помчались в погоню. Конечно, эти существа могли скакать быстрее, чем конь, отягощенный всадником, но они находились в миле слева от него. А Кикаха знал, что впереди, в каких-то четырех милях, располагалась пограничная застава. Внутри ее стен ему бы ничего не угрожало. Первые две мили он гнал жеребца на предельной скорости. И тот отдал хозяину последние силы. Пена летела из открытой пасти. Грудь стала мокрой от пота. Кикахе было жаль коня, но он не собирался щадить животное, ведь речь шла о его собственной жизни. Кроме того, полукони все равно забили бы жеребца на мясо. Проскакав две мили, полукони приблизились настолько, что ему удалось определить их племя. Они оказались шойшателами. Эти существа обычно разбойничали в трехстах милях отсюда -- около Деревьев Множества Теней. Они выглядели, как кентавры из земного мифа, но отличались более крупными формами, а их лица и внешние черты вообще не имели к Греции никакого отношения -- то были темные, скуластые и широкие лица степняков. Огромные головы раза в два превосходили по размерам человеческий череп. Их украшали оперенные шапочки и разноцветные ленты. Длинные и черные волосы по традиции народов прерий заплетались в одну или две косы. Верхний человеческий торс кентавра содержал большой мехоподобный орган, который закачивал воздух в пневматическую систему лошадиной части тела. Он раздувался и опадал под грудной костью, придавая кентаврам причудливый и зловещий вид. Полуконей создал Ядавин -- властитель многоярусного мира. Он вырастил их тела в своих биолабораториях и наделил первых кентавров разумом. Для этого Ядавин воспользовался человеческими мозгами, изъятыми у скифских и сарматских кочевников Земли, а также у представителей ахейских и пеласгийских (*) племен. Некоторые полукони до сих пор говорили на этих языках, но большинство из них постепенно перенимали наречия индейских племен. (*) Пеласги -- древнейшее население Греции. Шойшателы упорно преследовали Кикаху. Они почти уверовали в возможность изловить своего смертельного врага. Почти -- потому что горький опыт многих степных племен давно рассеял иллюзии о том, что Кикаху можно поймать или, поймав, удержать. Конечно, шойшателам хотелось захватить его живым, чтобы позже насладиться изощренными пытками. Но они решили убить его по возможности быстрее. Пленение Кикахи потребовало бы от них сдержанности и терпения. А при малейшем промедлении коварный враг мог снова ускользнуть от погони. Пересев на другую лошадь -- черную кобылу с серебристой гривой и белым хвостом,-- Кикаха пустил ее в быстрый галоп. Жеребец отстал. Его грудь побелела от пены; он дрожал и задыхался. Вскоре копье полуконя повергло животное наземь. Рядом пронеслось несколько стрел. Позади, не долетая, падали копья. Но Кикаха даже не удосужился ответить врагам парой метких выстрелов. Пригнувшись к шее кобылы, он понукал животное криками. Вскоре полукони сократили дистанцию настолько, что копья и стрелы стали пролетать в опасной близости от него. И тогда на вершине небольшого холма Кикаха увидел сторожевую заставу. Квадратный двор защищала ограда из вкопанных в землю заостренных бревен. Чуть выше ее с каждой стороны выступали крыши блокгаузов. В центре форта на высоком шесте развевался тишкветмоакский флаг, где на зеленом фоне алый орел попирал лапами черную змею. Он увидел часового, который, разглядев орду полуконей, поднес к губам тонкий конец длинного горна. Но Кикаха не слышал сигнала тревоги -- ветер дул от него, а громкий стук копыт заглушал все остальные звуки. С морды кобылы срывались клочья пены, но она продолжала свой безумный бег. Полукони неотвратимо приближались; стрелы и копья едва не задевали Кикаху. Над головой пролетела бола, три камня которой были связаны в треугольник смерти. Когда ворота заставы открылись и появилась тишкветмоакская кавалерия, его кобыла оступилась, однако собрала последние силы и выровняла бег. Но Кикаха знал, что виной тому не усталость, а стрела, попавшая ей в крестец. Пробив плоть и кожу, наконечник снова вышел наружу. И теперь лошадь уже не могла скакать по-прежнему. Еще одна стрела вонзилась в ее тело позади седла. Кобыла начала падать: осев на передние ноги, она повалилась на голову. Вовремя выскочив из седла, Кикаха не удержал равновесия и покатился кубарем. Над ним в кувырке пролетело тело лошади. Животное рухнуло наземь и замерло. Кикаха вскочил на ноги и побежал к тишкветмоакам. Позади него раздался ликующий крик полуконя, и, оглянувшись, Кикаха увидел вождя в оперенном головном уборе. Тот мчался к нему наперерез, потрясая массивным копьем. Кикаха выхватил метательный нож, развернулся и выждал момент, когда кентавр занес копье. Метнув нож, Кикаха тут же отпрыгнул в сторону. Копье пролетело над плечом, едва не задев шею. Метательный нож вонзился в мехоподобный орган, чуть ниже груди кентавра. Полуконь рухнул на всем скаку, сломав при падении кости лошадиных ног и позвоночник человеческого торса. Над головой Кикахи в полуконей полетели копья. Одно из них сразило храбреца, который задумал добиться успеха там, где потерпел поражение вождь. Не рискнув проявить себя в метании, он решил пронзить врага копьем, вложив в удар всю силу своего пятисотфунтового тела. Когда полуконь упал, Кикаха поднял копье и метнул его в ближайшего кентавра. Наконечник застрял в грудине лошадиного торса. А затем кавалерия, превосходившая полуконей по численности, проскакала мимо него и вступила в рукопашный бой. Кентавров отогнали, но это дорого обошлось людям. Поймав лошадь, хозяина которой сразил томагавк полуконя, Кикаха вскочил в седло и поскакал за тишкветмоаками к открытым воротам сторожевой заставы. --От вас всегда одни неприятности,-- сказал ему чуть позже командир гарнизона. Кикаха усмехнулся: --Лучше признайтесь начистоту: вам и самим хотелось встряхнуться. Вы же здесь умирали от скуки, разве не так? Командир улыбнулся и махнул рукой. Вечером, нанизав на острие копья длинное перо белой цапли, к форту приблизился полуконь. Проявив уважение к символу вестника, командир запретил открывать огонь. Кентавр остановился у ворот заставы и закричал Кикахе: --Ты снова ушел от нас, Ловкач! Но тебе никогда не удастся вернуться в прерии, потому что мы будем ждать тебя! И не думай, что на Большом торговом пути ты будешь в безопасности! Мы уважаем торговый путь. Любого, кто пойдет по этой тропе, полукони пропустят с миром. Любого, но не тебя, Кикаха! Ты будешь убит! Мы поклялись не возвращаться в свои жилища, к нашим женщинам и детям, пока не убьем тебя! --Тогда ваши жены найдут других мужей, а дети вырастут, позабыв лица отцов! -- прокричал в ответ Кикаха.-- Вам никогда не поймать меня, жалкие полуклячи! На следующий день в форт прибыла смена караула, и многие кавалеристы отправились на отдых в Таланак. Кикаха уехал вместе с ними. Полукони так и не появились. А потом городская жизнь завертела его, и он начисто забыл об угрозах шойшателов. Но однажды ему пришлось вспомнить о них. 2 Река Ватцеткол начиналась из бокового русла великой Газирит, которая пересекала страну хамшемов в Дракландии на монолите Абхарплунты. Петляя по густым джунглям, она доходила до самого края уровня, врывалась в узкий каньон, прорезанный за столетия в твердой скале, и падала вниз сплошной стеной воды. Достигая подножия отвесного склона, высота которого равнялась ста тысячам футов, потоки гигантского водопада превращались в водяную пыль. Облака, клубившиеся на середине монолита, скрывали от людских глаз брызги и пену, а основание утопало в стене тумана. И те, кто посмел войти в него, говорили, будто там темнее ночи, а сырость настолько плотна, что мешает дышать. В миле или двух от скалы монолита сырое марево кончалось, и туман снова конденсировался в воду, возрождая реку. Поток с ревом мчался по узкому руслу среди глыб известняка, а чуть позже расширялся и петлял по равнине около пяти сотен миль. Пройдя прямой отрезок протяженностью в двадцать миль, река разветвлялась и, обогнув с двух сторон скалистую гору, вновь сливалась в единое русло. Затем она резко сворачивала на запад и через шестьдесят миль исчезала в огромной пещере, проникая по сети подземных каналов внутрь монолита, на вершине которого находился ярус Америндии. Только властитель Вольф, Кикаха и орлицы Подарги знали, где она выходила наружу. Гора, которую огибала река, состояла из одной сплошной глыбы жадеита. Создавая эту вселенную, Ядавин выплавил пирамиду в три тысячи футов высотой. Жадеит с примесями нефрита представлял собой умопомрачительную гамму полос яблочно-зеленого, изумрудного, коричневого, розовато-лилового, желтого, голубого, серого, красного и черного цветов с различными оттенками. Ядавин установил пирамидальную скалу на краю Великих прерий и направил русло реки вокруг ее основания. Тысячи лет жадеитовая гора оставалась неприкосновенной. Лишь птицы гнездились на ней, и рыбы вились у ее подножия среди холодных и скользких водорослей. Когда в этот мир через врата-ловушку пришли предки современных америндейцев, они наткнулись на жадеитовую гору и сделали ее своим божеством. Но кочевые племена предпочитали селиться на почтительном расстоянии -- как можно дальше от нее. Чуть позже властитель перенес к жадеитовой горе могучий и цивилизованный народ из древней Мексики. По словам Ядавина (ставшего впоследствии Вольфом), это произошло около тысячи пятисот земных лет назад. Невольные переселенцы могли принадлежать к той цивилизации, которую в современной Мексике считают эпохой ольмеков. Но они называли себя тишкветмоаками. Этот удивительный народ, облюбовав пирамиду, построил деревянные дома и бревенчатые стены вдоль западного и восточного берегов реки. Они дали горе имя своего бога-ягуара, и с тех пор называлась Таланак. Кочульти (буквально, дом бога), или попросту храм Тошкуни -- богини письма, математики и музыки -- находился на полпути к пирамидальной вершине ступенчатого города. Портал храма выходил на улицу Общих Благословений и снаружи выглядел довольно невыразительно. Фасад, изображавший лицо Тошкуни -- птицы-ягуара -- едва выделялся на склоне горы. Как и все другие внутренние помещения города, храм создали и украсили резьбой по камню с помощью притирания и сверления. Жадеит нельзя отколоть или стесать; его можно только сверлить. Но большая часть работы по созданию каменных шедевров искусства делалась с помощью притирания. Трение рождало очарование и полезность. Для создания храма потребовалось несколько поколений рабов, которые притирали черно-белый жадеит, используя вместо наждака раздробленный корунд, стальные и деревянные инструменты. Рабы выполняли основную черновую работу, а потом за дело принимались мастеровые и художники. Тишкветмоаки утверждали, что в каждом камне сокрыта форма, выявление которой является праведным делом -- тем более если речь шла о городе Таланаке. "Боги прячут, человек находит",-- говорили зодчие. Пройдя в проем двери, который сжимали кошачьи клыки Тошкуни, посетитель храма попадал в огромную пещеру. Она освещалась сотней бездымных факелов и солнечным светом, который проникал через отверстия в потолке. За красно-белой жадеитовой перегородкой, высота которой доходила до пояса, стоял хор послушников, облаченных в черные мантии. Их выбритые головы были окрашены в алый цвет. Хор возносил молитвы великой богине Тошкуни и властителю мира Оллимамлу. В каждом из шести углов помещения находился алтарь в форме зверя, птицы или молодой женщины, стоявшей на четвереньках. На поверхности алтарей виднелись изображения картограмм, небольших фигурок животных и абстрактных символов -- результат многих лет самоотверженного труда и неутолимой страсти. На одном из алтарей лежал изумруд величиной с голову взрослого мужчины, и история камня имела непосредственное отношение к Кикахе. Откровенно говоря, его терпели в Таланаке только из-за этого изумруда. Однажды камень выкрали из храма, но Кикаха выследил хамшемских разбойников и, догнав их на следующем уровне, вернул изумруд -- хотя и не бесплатно. Впрочем, это другая история. Кикаха находился в библиотеке храма. Огромный зал располагался в глубине горы, и посетители попадали сюда только через общий алтарный зал и длинный широкий коридор. Помещение освещалось солнечным светом, который вливался сквозь шахты в потолке, но, в основном, здесь пользовались факелами и масляными лампами. Стены сверлили и терли до тех пор, пока не возникло несколько тысяч небольших ниш. Теперь в них хранились тишкветмоакские книги -- вернее, свитки из сшитых вместе овчин. К каждому концу свитка крепился цилиндр из черного дерева. Цилиндр в начале книги закрепляли на высокой жадеитовой раме, и человек, стоя перед ней, разматывал свиток в процессе чтения. Кикаха устроился в самом освещенном углу помещения -- как раз под отверстием в потолке. Одетый в черное, жрец Такоакол объяснял Кикахе значение некоторых картограмм. Во время прошлого визита Кикаха усердно изучал письменность тишкветмоаков. В тот раз ему удалось запомнить только пятьсот рисунков-символов, а для беглого чтения требовалось знать, по крайней мере, пару тысяч. Такоакол многозначительно поднял палец, выкрашенный в желтый цвет, и постучал длинным ногтем по символу дворца могущественного миклосимла -- императора тишкветмоаков. --Подобно дворцу властителя, который стоит на вершине самого верхнего уровня мира, дворец миклосимла венчает высочайший уровень Таланака, величайшего из городов мира. Кикаха ему не возражал. Когда-то столица Атлантиды -- страны, занимавшей внутреннюю часть предпоследнего по высоте уровня -- в четыре раза превосходила Таланак по численности жителей и своему великолепию. Но прежний властитель разрушил ее, и теперь руины прекрасного города заселили летучие мыши, птицы и ящерицы. --Но там, где у мира пять уровней,-- продолжал жрец,-- Таланак имеет трижды по трижды три уровня, или улицы. Жрец поднял руки к груди, сложил кончики пальцев в молитвенном жесте и, прикрыв раскосые глаза, нараспев произнес проповедь о магических и теологических свойствах тройки, семерки, девятки и цифры двенадцать. Кикаха не прерывал его, хотя и не понимал большую часть особых технических терминов. И тут из коридора до него донесся странный лязгающий звук. Он прозвучал лишь раз, но Кикахе хватило и этого. Тот, кто знаком с наукой выживания, не нуждается во втором предупреждении. Жизнь в диком и жестоком мире пропитала его тело раствором разумного беспокойства. И, наверное, поэтому даже в моменты отдыха и любовных утех он всегда сохранял бдительность и готовность к действию. Останавливаясь в каком-нибудь месте, будь это даже безопасный и сотни раз проверенный дворец властителя, он неизменно проверял сначала все возможные пути отхода и укрытия для засад. Вот и сейчас он знал, что в этом городе и особенно в святилище храмовой библиотеки ему не может угрожать никакая опасность. Но сколько раз в его жизни случалось так, что причин для беспокойства не было, а опасность вдруг грозила превратиться в неотвратимую смерть. Слабое позвякивание повторилось. Кикаха, забыв извиниться за свое поведение, быстро побежал к сводчатому проходу, из которого доносился странный и зловещий шум. Многие жрецы в черных мантиях смотрели ему вслед, оторвав взоры от конторок с наклонными крышками, на которых они рисовали новые свитки. Послушники и ученики косились на него из-за книг, висевших перед ними. Кикаха выглядел, как состоятельный тишкветмоак. Куда бы его ни забрасывала судьба, он старался во всем походить на местных жителей. Но, несмотря на загар, белая кожа отличала его даже от самого светлого из них. Кроме того, Кикаха носил на поясе два ножа, и одно это уже выделяло его в среде духовенства. Он первый, кроме самого императора, посмел войти в храм при оружии. Такоакол окликнул его и спросил о причине беспокойства. Повернувшись к нему, Кикаха приложил палец к губам, но жрец начал выкрикивать язвительные насмешки. Кикаха пожал плечами. Конечно, дело могло кончиться тем, что его посчитают чудаком или чрезмерно подозрительным к посетителям. Такое случалось уже много раз в других местах. Но это его не волновало. Едва он подошел к сводчатой арке, как раздалось новое позвякивание, а затем какое-то легкое поскрипывание. Звуки походили на медленные или, вернее, осторожные шаги людей, облаченных в латы. Причем, люди в коридоре явно не принадлежали к тишкветмоакам. Местные воины носили доспехи из стеганой одежды, а она не могла так лязгать. У них имелось стальное оружие, но бренчание ножен отличалось от звуков, которые он теперь слышал. Кикаха хотел отступить через библиотеку и скрыться в проходе, который выбрал заранее. В тени арочного проема он мог бы наблюдать за всеми, кто входил бы в библиотеку. Но, не устояв перед желанием рассмотреть незваных гостей, Кикаха отважился выглянуть из-за угла. В двадцати футах от себя он увидел человека, с ног до головы облаченного в стальные доспехи. Позади него попарно шагали четверо рыцарей и около тридцати солдат, лучников и меченосцев. Воинов могло оказаться гораздо больше, потому что цепочка людей уходила за поворот коридора. Сколько раз в жизни Кикахе приходилось удивляться, пугаться и переживать потрясения. Но никогда еще его реакция не была такой заторможенной, как теперь. Несколько секунд он не мог даже шевельнуться, и только потом ледяная корка оцепенения начала понемногу таять. Он узнал этого высокого рыцаря во главе отряда, чье лицо виднелось сквозь открытое забрало шлема. Им оказался король Эггесхайма -- Эрих фон Тарбет. Но он и его люди не могли находиться на этом уровне! Они жили в Дракландии, на следующем ярусе планеты. Их горное плато располагалось на вершине монолита, который возносился выше облаков. Кикаха, известный в Дракландии под именем барона Хорста фон Хорстманна, гостил несколько раз у короля фон Тарбета и однажды сбросил его с коня в рыцарском поединке. В принципе он мог бы допустить появление короля и его людей на уровне Америндии, хотя для этого им пришлось бы спуститься вниз по отвесной скале монолита, высота которого составляла сто тысяч футов. Однако их вторжение в город вообще не поддавалось объяснению. Никто не мог пройти незамеченным через своеобразные оборонительные рубежи города. Правда, Кикахе это однажды удалось, но тогда он шел сюда один. Сбросив оцепенение, Кикаха развернулся и побежал. Он понял, что тевтоны могли попасть в город только через врата, которые обеспечивали мгновенный переход из одного места в другое. Но как они их нашли? Даже тишкветмоаки не знали о вратах, ведущих в Таланак. Никто из посторонних не мог бы догадаться об их существовании. Ими пользовались только властитель Вольф, его супруга Хрисеида и Кикаха -- вернее, они знали, как ими пользоваться. И все же тевтоны ворвались в город. Как они нашли врата и почему прошли через них в Таланак -- на эти вопросы предстояло ответить позже -- если, конечно, у Кикахи появится такая возможность. На Кикаху накатилась волна паники, но он тут же отогнал ее прочь. Вторжение тевтонов могло означать только одно -- этим миром овладел неизвестный властитель. Он послал людей в погоню за Кикахой, сломив сопротивление Вольфа и Хрисеиды. Следовательно, они либо убиты, либо бессильны что-либо сделать и нуждаются в его помощи. Ага! Значит, им снова нужна его помощь! И он опять должен убегать, спасая свою жизнь! В городе находилось трое врат. Первая пара располагалась в храме Оллимамла -- на самой вершине Таланака, рядом с дворцом императора. Одни из них были довольно крупными. Очевидно, ими и воспользовались люди фон Тарбета, если они двинулись такими силами. А тевтоны должны располагать большими силами, иначе им никогда не одолеть отрядов гарнизона, фанатичных горожан и многочисленных телохранителей императора. Если только завоеватели не пленили каким-то образом императора, подумал Кикаха. Тишкветмоаки будут подчиняться приказам своего правителя в любом случае -- независимо от того, диктует он их сам или повторяет слова захватчиков. Но это не может длиться долго. Народ Таланака -- люди, а не муравьи, и они в конце концов должны взбунтоваться. Горожане почитали императора как воплощение бога и второе лицо после всемогущего создателя Оллимамла, но еще больше они любили жадеитовый город и уже дважды в своей истории совершали убийство богоподобных миклосимлов. Кикаха стремительно приближался к проходу на противоположной стороне огромного зала. А в библиотеку уже входили завоеватели. Возгласы удивления и последовавшие за этим крики заставили его бежать еще быстрее. Кричали, в основном, жрецы. Среди возгласов ужаса и негодования Кикаха услышал отборную брань дракландских воинов, которые говорили на языке средневековой Германии. Лязг мечей и доспехов смешался с криками и мольбой. Кикаха надеялся, что дракландцы воспользовались только одним коридором. Если они перекрыли все выходы из зала библиотеки... Но нет, это просто невозможно. Насколько он знал, арочный проход, к которому он приближался, шел куда-то в глубь горы. Проход мог пересекать и другие коридоры, но ни один из них не выходил наружу. Так ему говорили жрецы. Возможно, по каким-то причинам они обманули его или непреднамеренно ввели в заблуждение, не разобрав искаженную речь Кикахи на тишкветмоакском языке. Лгали они ему или говорили правду, он выбрал этот путь. Единственная проблема заключалась в том, что коридор заканчивался где-то в глубине горы. 3 Библиотека занимала огромное помещение. Чтобы создать этот зал, пятьсот рабов высверливали его по двадцать четыре часа в сутки в течение двадцати лет. Расстояние между двумя противоположными арками составляло около ста восьмидесяти ярдов. Вбежавшие в библиотеку захватчики могли выстрелить в Кикаху в любой момент. Зная это, Кикаха бежал зигзагами. Достигнув арки, он прыгнул вперед и в кувырке преодолел проход. Просвистев над его головой, несколько стрел отрикошетили от каменной стены и заскользили по плитам пола. Кикаха вскочил на ноги и помчался по коридору. Свернув за поворот, он резко остановился. Мимо него быстрым шагом прошли два жреца. Они заметили его, но ничего не сказали. А когда их слух пронзили ужасные крики, жрецы, забыв о нем, побежали на шум голосов. Лучше бы они бежали в другом направлении, подумал Кикаха. Судя по стонам и воплям, дракландцы устроили в библиотеке настоящую резню. Однако эта пара жрецов могла наткнуться на его преследователей и тем самым задержать их на несколько секунд. Конечно, жаль жрецов, но не его вина, если их убьют. Впрочем, он мог бы рассказать им об опасности. Но Кикаха не собирался тратить время и предупреждать посторонних ему людей, когда молчание могло помочь ему оторваться от погони. Он снова побежал. Сворачивая в проход, который шел под углом в сорок пять градусов, Кикаха услышал позади крики. Он остановился и снял с подставки горевший факел. Подняв его повыше, Кикаха осмотрел потолок. В двадцати футах над его головой находилось круглое отверстие. Свет оттуда не проникал, а значит, вентиляционная шахта где-то изгибалась перед тем, как стыковаться с другой, догадался Кикаха. Таких шахт в горе насчитывалось около тысячи. Каждая из них была более трех футов в диаметре, иначе рабы, сверлившие шахты и туннели, просто не могли бы работать. Мысль о шахте понравилась ему, но, не имея под рукой ни лестницы, ни шеста, Кикаха, к своему великому огорчению, отказался от нее. Услышав скрежет металла о камень, Кикаха забежал за поворот и прижался к стене. Пылавший факел впился в лицо первого дракландца. Лучник закричал и, отшатнувшись, сбил с ног второго солдата, который следовал за ним. Конические стальные шлемы со звоном покатились по каменным плитам пола. Кикаха пригнулся, метнулся вперед и, используя солдата с обожженным лицом как прикрытие, выхватил из ножен дракландца длинный меч. Прижав к лицу обе руки, ратник кричал, что ему выжгли глаза. В это время поднялся тот солдат, которого сбили с ног. Его фигура помешала лучникам открыть стрельбу. Кикаха выпрямился, рассек мечом незащищенную голову воина, а затем, пригнувшись, убежал за поворот. Лучники упустили момент. Стрелы попали в каменную стену. Кикаха вбежал в большое складское помещение. Здесь хранилось множество ценных предметов, но его интересовали только длинные раздвижные лестницы, которые использовались в библиотеке. Он поднял одну из них и приставил верхний конец к краю шахты в потолке. Прислонив к нижним ступенькам дракландский меч, Кикаха схватил другую лестницу и побежал по коридору к следующей двери. Оказавшись в новом проходе, он остановился под отверстием шахты и, воспользовавшись лестницей, начал взбираться по вертикальному туннелю. Прижимаясь спиной к одной стене шахты и упираясь ногами в другую, Кикаха медленно поднимался вверх. Он надеялся, что первая лестница и меч под ней введут в заблуждение его преследователей. Пуская стрелы в темное отверстие, они потеряют время. И когда до них дойдет, что он не собирается падать вниз, как медведь из дупла, они, возможно, начнут шевелить мозгами. Скорее всего дракландцы подумают, что он успел добраться до изгиба шахты. Кому-то из них прикажут подняться по туннелю и продолжить погоню. Но какими бы проворными ни оказались солдаты, им придется задержаться, чтобы снять тяжелые кольчуги, броню, гамаши и стальные шлемы. Хотя если они действительно умны, кое-кто сможет раскусить его трюк. И тогда солдаты начнут осматривать коридоры, ведущие в глубь горы. А значит, они скоро окажутся под этим отверстием, и стрелы пронзят тело несчастного беглеца. Мысль о подобной кончине подстегнула Кикаху, и он стал карабкаться еще быстрее. Он поднимался вверх на несколько дюймов, прочно упирался ногами в стену, а затем распрямлял колени. Переставив ногу выше, он преодолевал следующие пять-шесть дюймов; спина скользила вдоль стены, и только потом поднималась вторая нога. Хорошо, что жадеитовые стены оказались гладкими и скользкими, а не такими твердыми, как сталь, и шероховатыми, как скала или дерево. Поднявшись на двадцать футов -- а это означало возможное падение с высоты сорока футов,-- он достиг шахты, которая шла под прямым углом, то есть горизонтально полу. Кикаха изогнулся и, вытянув шею, взглянул вниз. Под ним по-прежнему была лишь лестница, приставленная к краю вертикальной шахты. Снизу не доносилось ни звука. Он подтянулся вверх и забрался в горизонтальное ответвление. В этот момент до него донесся слабый голос. Очевидно, дракландцы попались на его хитрость. И теперь они либо поднимались вверх по первой шахте, либо, одолев ее, ползли по тому же горизонтальному туннелю, что и он. Кикаха решил охладить их пыл. Если он как-то обнаружит себя, они полезут за ним или -- что еще хуже -- окажутся под ним. Солдаты в шахте могут передать друг другу по цепочке луки и стрелы и подстрелить его без всякой опасности для себя. Пытаясь определить направление той шахты, к которой он приставил первую лестницу, Кикаха добрался до соединения, где три горизонтальных туннеля встречались с одним вертикальным. В проходе стало гораздо светлее. Быстро проскочив мимо отверстия в полу, он приблизился к освещенному месту, осторожно заглянул за поворот и увидел тевтона, сидевшего спиной к нему. Солдат как раз принимал факел, который ему передали из вертикальной шахты. Мужчина в отверстии бранился и жаловался, что факел опалил его, а ратник, сидевший на краю горизонтального туннеля свирепо шикал и шептал, что им следует соблюдать тишину. Поднимавшиеся воины сняли латы и оставили внизу все оружие, кроме кинжалов в ножнах. Солдат на лестнице передавал им луки и колчаны стрел. Люди в вертикальной шахте по цепочке поднимали оружие вверх. Кикаха подумал, что на их месте он сначала послал бы в горизонтальный туннель шестерых или семерых надежных воинов, предотвращая тем самым возможность нападения со стороны беглеца. Он хотел наброситься на этого единственного пока солдата, но решил подождать, когда тому передадут все оружие, которым тевтоны планировали воспользоваться во время погони. И так лук за луком, колчан за колчаном, мечи и даже латы передавались наверх, а солдат, сидевший у края отверстия, складывал их рядом с собой. Кикаха недоумевал: неужели они не понимали, что латы будут затруднять их движения и дадут беглецу преимущество? К тому же в тяжелых кольчугах и нательной одежде им придется задыхаться и потеть. Он понимал, что единственной причиной, по которой солдаты тащили весь этот скарб, было строгое соблюдение устава. Если правила предписывали ношение лат в каждой боевой операции, то доспехи надевались независимо от того, требовала этого обстановка или нет. Солдат, поднимавший оружие, и люди, висевшие в шахте, ругались шепотом. Кикаха едва различал их голоса. Очевидно, они боялись вызвать нарекания офицеров, которые стояли внизу. На полу туннеля лежало уже тридцать пять луков и столько же колчанов, мечей, шлемов и кольчуг. Значит, около этой шахты солдат собралось больше, чем Кикаха видел в коридоре рядом с библиотекой. А ведь какое-то количество воинов должно остаться внизу, и в том числе офицеры, которым не захочется тратить время и силы, снимая с себя стальные пластины и кольчуги. Солдат, сидевший в туннеле, и офицер, стоявший внизу, стали перекрикиваться. Видимо, им не приходило в голову передавать свои сообщения через людей, находившихся в шахте. Как выяснилось, человек в туннеле был шликрумом. (Это местное туземное слово, заимствованное германскими завоевателями с Земли, обозначало у дракландцев чин сержанта.) Кикаха внимательно слушал, надеясь узнать о планах врага. Тевтоны могли воспользоваться и другими шахтами. Они могли загнать его в ловушку или спокойно расстрелять из-за угла. Тем не менее разговор касался иных тем, и Кикаха остался при своих опасениях. Он настороженно оглядывался и вел себя, как птица, заметившая кота, хотя пока ничто не предвещало появления дракландцев. Шликруму тоже не помешала бы такая блительность, но он, очевидно, чувствовал себя в полной безопасности. И это чувство его подвело. Когда сержант согнулся, подавая руку ближайшему ратнику в шахте, Кикаха вогнал свой нож в его правую ягодицу. Шликрум закричал и упал головой вперед в отверстие. Кикаха пинком подбавил ему скорости. Раненый сержант повалился на солдата, который пытался выбраться из шахты; они оба рухнули на следующего воина; вскоре десять тевтонов с пронзительными криками вывалились из отверстия в потолке. Они падали друг на друга, и звуки ударов становились глуше по мере того, как росла куча тел. Шликрум, упавший последним, растянулся наверху живой пирамиды. Несмотря на рану, он пострадал намного меньше остальных. Скатившись на пол, сержант попытался встать, но не удержался на ногах и, упав рядом с телами товарищей, так и остался лежать, издавая тихие стоны. Офицер в тяжелых доспехах рыцаря с лязгом подошел к нему и нагнулся, намереваясь спросить, что случилось. Из-за шума внизу Кикаха не мог расслышать слов, а потому решил заняться стрельбой из лука. Позиция оказалась неудобной, однако он научился стрелять под любым углом, и стрела, как всегда, угодила в цель. Попав в щель между плечевой и шейной пластинами, она вонзилась в плоть. Рыцарь рухнул наземь, придавив собой раненого сержанта. Кикаха заметил на спине офицера серебристую шкатулку, пристегнутую к доспехам ремнями. Он никогда не видел ничего подобного, но, к сожалению, на любопытство уже не оставалось времени. Солдаты, взявшиеся было уносить раненых и убитых, побросали своих товарищей и разбежались, спасаясь от стрел. Послышался шум голосов, но после окрика офицера наступила тишина. Кикаха узнал голос фон Тарбета. И тогда он вдруг понял, что означало это вторжение или, вернее, дикая охота за его головой. Фон Тарбет был королем независимого государства Эггесхайм -- горной страны с населением около шестидесяти тысяч человек. Кикаха, проживавший в Дракландии под именем барона Хорста фон Хорстманна, одно время поддерживал с ним дружеские отношения. И их дружба продолжалась до тех пор, пока он не одолел короля в турнире на копьях. А когда фон Тарбет застиг в объятиях барона свою дочь, невинную принцессу, его недовольство переросло во враждебность. Король как бы ненароком, но довольно ясно дал понять придворным, что не будет мстить за смерть фон Хорстманна, если кто-то убьет его в стенах замка фон Тарбета. Узнав об этом, Кикаха тут же скрылся, а позже, поддерживая репутацию барона-разбойника, ограбил торговый караван, направлявшийся в Эггесхайм. Затем появились гворлы и Арвур. Кикахе пришлось забыть о титуле и замке. Спасая жизнь, он бежал на уровень Америндии. И с тех пор прошло уже несколько лет. И все же вряд ли фон Тарбет пошел на такой риск ради мести Кикахе. А главное, откуда он узнал, что Кикаха здесь? Кто мог ему сказать, что Кикаха и есть фон Хорстманн? Допустим, по стечению невероятных обстоятельств он обнаружил врата и раскрыл способ их применения. Но почему тогда король вторгся в Таланак -- самый неприступный город планеты? Слишком много вопросов оставалось без ответа. Какое-то время спустя послышались тихие голоса и топот кожаных сапог. Конец лестницы отодвинулся от края отверстия, а потом ее вообще убрали. Кикаха понял, что тевтоны решили забраться наверх по другим шахтам. Конечно, многие из них остались без доспехов и оружия. Он задумчиво взглянул на груду амуниции у своих ног. Но фон Тарбет мог послать за подкреплением. И поэтому Кикаха решил убраться. Увидев раненого воина, который выбирался из-под тел упавших солдат, Кикаха выпустил в него стрелу. Потом быстро выстрелил еще в пятерых, поскольку любой из оставшихся в живых со временем может стать его потенциальным убийцей. В течение пяти минут он переходил из туннеля в туннель, двигаясь то вправо, то влево. Трижды он замечал солдат, пробиравшихся вверх по шахтам, и посылал стрелу в переднего ратника. Дважды он стрелял через отверстия в людей, проходивших по коридорам. Но Кикаха знал, что, как бы он ни старался, ему не перекрыть всех шахт. А короля дракландцев не устрашат потери. В шахты, которые он очистил от солдат, вновь лезли ратники -- свет факелов и голоса указывали на то, что по ним поднимались новые и новые воины. Кикаха отбросил лук и колчан, оставив себе только ножи. Отыскав очередную вертикальную шахту, он начал карабкаться вверх. Он надеялся найти место, где отверстие шахты выходило наружу. И там, на склоне горы, выше улицы Общих Благословений, он мог бы попытаться скрыться. Однако фон Тарбет наверняка учел эту возможность и, конечно же, послал лучников на верхние и нижние улицы. Если бы удалось сбить солдат со следа, затеряться в путанице туннелей и дождаться темноты, Кикаха мог бы спуститься ночью по жадеитовому склону горы. Во многих местах ее покрывали выступы барельефов и орнаментов. Он мог бы добраться по ним до самой реки. Кикаху томила жажда. Увлекшись изучением тишкветмоакских символов, он ничего не пил с самого утра. А теперь потрясение, бой и бегство иссушили его, как лист гербария. Н„бо покрылось толстыми сталактитами густой слюны; казалось, что в горле перекатывалась пустынная галька, раскрошенная копытами верблюдов. В случае необходимости он мог бы перебиться без воды остаток дня и всю следующую ночь. Но это ослабило бы его. Следовательно, требовалось раздобыть воду. А поскольку существовал только один способ получить ее, Кикаха не долго мучился с выбором пути. Он ползком вернулся к шахте, по которой только что карабкался вверх. И тут его осенило. Он даже улыбнулся. Да что это на него нашло? Неужели потрясение оказалось настолько сильным, что он лишился хитрости и нетрадиционного мышления? Надо же! Он едва не упустил свой шанс на спасение. Конечно, идея была абсолютно безумной, но ее ненормальность служила Кикахе лучшей рекомендацией и делала успех весьма вероятным. Если только еще не слишком поздно... Без труда спустившись вниз, он добрался до груды доспехов. Солдаты больше не поднимались по этой шахте; видимо, теперь они предпочитали более удаленные проходы. Кикаха снял с себя тишкветмоакскую одежду и, засунув ее в кольчугу, спрятал в куче. Он торопливо надел доспехи, но долго не мог найти подходящей блузы и шлема. Наконец, разобравшись со снаряжением, он склонился над отверстием и окликнул солдат внизу. Кикаха в совершенстве умел имитировать чужую речь, и, хотя прошло несколько лет с тех пор как он слышал эггесхаймский диалект, ему довольно легко удалось воспроизвести требуемые интонации. Солдаты, затаившиеся внизу, заподозрили обман. Они, как оказалось, имели на плечах не только шлемы, но и головы. И все же им не хватило ума, чтобы до конца разобраться в происходящем. Они подумали, что Кикаха пытается заманить их в зону обстрела. --Ikh'n d'untershlikrum Hayns Gimbat! -- прокричал он.-- Я капрал Хейнц Чимбет! Имя "Хейнц" считалось самым распространенным в Дракландии, а фамилию "Чимбет" вполне мог носить уроженец Эггесхайма, где почти все фамилии оканчивались на "бет". Среди низших классов Дракландии, где поощрялись смешанные браки германцев и туземцев, Чимбеты встречались в каждой захудалой деревушке. Поэтому Кикаха не сомневался, что в отряде штурмовиков найдется несколько солдат с такой фамилией. В секторе обзора появился сержант. Пристально всматриваясь в ствол шахты, он громко спросил: --Vo iss de trickmensh? (Где Ловкач?) --E n'iss hir, nettrlikh. Ikh hap durss,-- ответил Кикаха.-- Где угодно, только не здесь. А меня мучает жажда. --Frakk zu fyer de vass? -- взревел сержант.-- Ты просишь воды? В такое время? Shaysskopp! Искренняя просьба, вызвав возмущение сержанта, тем не менее сняла с Кикахи все подозрения. Пока сержант бушевал, оба конца туннеля озарились светом факелов, возвещавших о приближении солдат, которые благополучно выбрались в горизонтальный проход. Заметив среди прибывших ратников офицера, Кикаха отошел от отверстия шахты и поспешил к нему с докладом. Этому рыцарю пришлось-таки снять доспехи. Очевидно, фон Тарбет решил возложить руководство погоней на одного из своих офицеров. Кикаха даже узнал его. Это был барон фон Дибрис, правитель небольшого княжества у границы Эггесхайма. Он приезжал к королю на несколько дней, когда там гостил Кикаха. Пригнув голову, чтобы оставить часть лица в тени, лжекапрал повысил голос на пол-октавы. Фон Дибрис выслушал его, но не удостоил своим вниманием. Перед ним стоял безликий низкородный солдат, вот и все. Кикаха доложил, что Ловкач бесследно исчез. И еще он поспешил добавить, что сержант внизу отказался подавать наверх воду, посчитав эту просьбу безрассудной. Барон, облизав пересохшие губы, не согласился с мнением сержанта. И вскоре ратники, стоявшие на лестницах, подняли привязанные к шестам бутыли с водой. Получив свою порцию, Кикаха попытался отползти назад, чтобы скрыться с глаз рыцаря. Он надеялся спуститься в коридор и под шумок покинуть помещения храма. Однако фон Дибрис нарушил его планы, приказав разведать путь до следующего горизонтального уровня. Барон обругал его и заставил снять доспехи. Стягивая кольчугу, Кикаха приготовился нанести удар: без шлема и лат его должны были узнать с первого взгляда. К счастью, барон интересовался только поисками варвара-убийцы. Кикахе не терпелось задать несколько вопросов. Но его любопытство вызвало бы новые подозрения, поэтому он решил вести себя тихо. И он покорно лез вверх по шахте, а затем передавал луки, колчаны и длинные мечи. После этого отряд разделился на две части, и обе группы разошлись в противоположных направлениях. Через какое-то время они снова встретились и, немного передохнув, полезли выше. В туннелях, которые они оставляли внизу, становилось светло и шумно. По шахтам взбирались все новые и новые люди. Кольцо облавы неудержимо сжималось. Фон Тарбет, или тот, кто командовал вторжением, прекрасно владел обстановкой и не щадил сил многочисленных солдат. Кикаха оставался в той же группе воинов. Никто из них его не знал, так что проблем не возникало. Когда им встречались другие группы, Кикаха старался помалкивать. Как и многие другие ратники, он не расставался со шлемом -- тем более что барон фон Дибрис не приказывал его снимать. Шахты сузились. Двигаться стало значительно труднее. Люди перешли на гусиный шаг, и отряд вытянулся в одну длинную цепь. Солдаты находились в хорошей форме, но подобный вид передвижения вызывал дрожь в ногах и боль в спине. Хотя Кикаха и не испытывал таких мук, он тоже жаловался и ругался, стараясь ничем не отличаться от других. Могло показаться, что прошло несколько часов, но на самом деле поиски длились около восьмидесяти минут. Наконец их группа из шести человек пробралась в большое круглое помещение. В противоположной стене имелось круглое отверстие, выходившее наружу. Подойдя к необычному окну, солдаты подставляли ветру разгоряченные лица и смотрели вниз. У подножия горы стояли войска, а на улице Общих Благословений виднелась группа рыцарей. С высоты они казались маленькими фигурками, но их гербы и вымпелы говорили о многом. Кикаха узнал флаги и униформу Эггесхайма. Тут же реяли знамена дюжины королевств и нескольких баронатов. Повсюду лежали тела убитых и раненых. Очевидно, бои между тевтонами и таланакским гарнизоном перешли в другой район -- на самые верхние ярусы города. Далеко внизу протекала река. По двум мостам, которые мог видеть Кикаха, прокатывались потоки беженцев, спешивших уйти на окраины и в старый город. Чуть позже с верхней улицы по длинному пологому спуску проскакал верховой тишкветмоак. Он остановился перед фон Тарбетом, который к тому времени вышел из храма. Король вскочил на лошадь и, оправив мантию, позволил вестнику заговорить. Голову тишкветмоака украшал роскошный убор из длинных, изогнутых белых перьев; на нем была алая накидка и зеленые гамаши. По-видимому, он являлся важным должностным лицом при императоре. Вельможа докладывал о чем-то фон Тарбету, а это означало, что император находился в плену. Если бы Кикахе удалось удрать, он вряд ли нашел бы укрытие в городе. Жители Таланака покорно подчинялись приказам правителя, и если закон обязывал их докладывать о появлении Кикахи, они будут делать это как истинные патриоты. Один из солдат заговорил о награде, обещанной тому, кто даст информацию, способствующую поимке Кикахи,-- десять тысяч дракнеров, титул, баронат Хорстманна, его замок, земли и подданных. Если же награду заслужит простолюдин, он и его жена будут причислены к знати. Денег предлагалось больше, чем король Эггесхайма получал за два года от сбора пошлины. Кикахе хотелось узнать о судьбе его бывшей жены Лизы фон Хорстманн и его друга фон Листбета, который владел баронатом все это последнее время. Но, почувствовав тошноту при мысли об их возможной участи, он счел лучшим оставаться в неведении. Кикаха высунулся из окна, чтобы глотнуть свежего воздуха, и его внимание привлек человек, которого он уже видел второй или третий раз. Этот рыцарь всегда находился позади фон Тарбета, сжимая в одной руке меч и держа в другой металлическую шкатулку. Теперь он сопровождал фон Тарбета на улице, и когда король возвращался в храм, за ним, едва не наступая на пятки, шел рыцарь с серебристой шкатулкой. Очень странно, подумал Кикаха. События последнего дня напоминали ему дикий и кошмарный сон. Он никак не мог понять, что же здесь происходит. Но одно Кикаха знал наверняка: Вольфа лишили власти над этим миром, иначе такого бы не случилось. А значит, он либо мертв, либо захвачен в плен в собственном дворце. Возможно, ему приходится скрываться в этой или другой вселенной. Вскоре капрал приказал группе возвращаться назад. Ратники снова обследовали все шахты их сектора. Когда они спустились в коридор, голод, жажда, жара и усталость валили их с ног. Самочувствие солдат еще больше ухудшилось от злобных нападок и проклятий офицеров. Рыцари не могли поверить, что Кикахе удалось сбежать. Фон Тарбет был вне себя от гнева. Он переговорил с офицерами, уточнил планы, а затем приказал возобновить поиски. Во время передышки ратникам раздали бутыли с водой, твердые сухари и полоски сушеного мяса. Кикаха сидел у стены среди других солдат и говорил только тогда, когда к нему обращались. Воины в его группе служили вместе и хорошо знали друг друга. Но никто из них даже не поинтересовался, из какого взвода чужак,-- все слишком устали, чтобы о чем-то говорить или надоедать вопросами. Поиски прекратились только через час после наступления сумерек. Офицер объявил, что Ловкач никуда от них не денется. Все мосты перекрыты, и потоки беженцев возвращены обратно в город. Каждый мост охранялся многочисленными постами, а другой берег реки прочесывали патрули. Кроме того, в городе начались повальные обыски домов. И солдаты поняли, что поспать им этой ночью не удастся. Сутки на ногах из-за какого-то смутьяна и мошенника! К тому же офицер сказал, что, если Кикаху не найдут, поиски будут продолжаться весь следующий день и всю следующую ночь. Солдаты не протестовали. Они знали, что любое недовольство карается побоями, а затем кончается кастрацией или петлей на шее. Но среди своих они болтали о многом, и Кикаха внимательно слушал длинные разговоры, стараясь извлечь интересовавшие его сведения. Эти крепкие закаленные воины воспринимали свою тяжелую долю как должное. Они привыкли подчиняться и не задумываясь выполнили бы любой, даже бессмысленный приказ. Их колонна шла по улицам города, печатая твердый шаг; из уст солдат рвались безмолвные крики от боли в бедрах. Кикахе удалось пристроиться в задний ряд, и, когда взвод свернул на темную и безлюдную улицу, он скрылся в нише одного из дверных проемов. 4 Дверь, рядом с которой он стоял, так просто снаружи не открывалась. Жители Таланака запирали дома изнутри на большие засовы, защищая себя и свое имущество от воров и преступников, которые царствовали в городе по ночам. Там, где есть цивилизация, всегда находятся и воры. И в данный момент Кикаха решил воспользоваться этим обстоятельством. Во время предыдущего визита в Таланак он преднамеренно сблизился с пятью-шестью представителями преступной среды. Эти люди знали множество скрытых ходов, которые вели в город и из него, а Кикаха интересовался ими на тот случай, если ему когда-нибудь придется бежать, спасая свою жизнь. Преступники, с которыми он познакомился -- в основном, контрабандисты,-- оказались интересными людьми. Но никто из них не мог сравниться с прекрасной Клататол. У нее были длинные и блестящие черные волосы, большие карие глаза, густые ресницы, гладкая кожа с бронзовым оттенком и пышная фигура, хотя, как и большинство тишкветмоакских женщин, ее немного портили широкие бедра и толстые икры. Но Кикаха редко требовал совершенства от других людей. Он знал, что небольшая асимметрия являлась фундаментом истинной красоты. Став любовником Клататол, он продолжал ухаживать за дочерью императора. Постепенно двойная жизнь запутала его окончательно, и тогда, по любезным просьбам брата императора и шефа полиции, он покинул гостеприимный Таланак. Ему разрешили возвратиться в любое время, но только после того как дочь императора выйдет замуж и скроет лицо под чадрой, как того требовал обычай благородной знати. Кикаха уехал, так и не простившись с Клататол. Он отправился на восток, в одно из небольших независимых государств, которое называлось Кватсл-слет. Когда-то давно его покорили тишкветмоакские войска, и оно до сих пор выплачивало Таланаку дань. Тем не менее этот цивилизованный народ (*) сохранил свои традиции и довольно своеобразную культуру. Чуть позже Кикаха узнал, что дочь императора, следуя традиции, вышла замуж за своего дядю. Он мог бы вернуться в жадеитовый город, но тоска погнала его прочь, и Кикаха уехал к хровакам -- "медвежьему народу" -- в далекие горы у границы Великих прерий. (*) В первой главе Филипп Фармер пишет, что тишкветмоаки были единственным цивилизованным народом на этом уровне. И вот теперь он решил пробраться к дому Клататол, чтобы выяснить, может ли она тайно вывести его из города... И захочет ли она помочь ему после их ссоры, подумал он. В последний раз при встрече она попыталась убить его. Но даже если Клататол уже простила ему прежнюю измену, она могла рассердиться вновь, узнав, что он вернулся в Таланак, но ни разу не захотел с ней встретиться. --О, Кикаха! -- прошептал он.-- Ты считаешь себя умным и ловким, но всегда остаешься в дураках! К счастью, я единственный, кто знает об этом. И каким бы болтуном меня ни называли, я никому не расскажу о моем великом секрете! Появилась луна, но не серебряная, как на Земле, а зеленая, как сыр, из которого, по словам юмористов-фольклористов, она и сделана. Превышая в два с половиной раза размеры земной луны, она важно шествовала через беззвездное черное небо, разливая серебристо-зеленый свет по жадеитовой дороге с белыми и коричневыми прожилками. Небесное светило медленно двигалось в вышине, и его свет, как упряжка, которую тащили мыши, вытягивался вперед и все ближе подбирался к нише, в которой прятался беглец. Кикаха взглянул на луну, и ему захотелось оказаться на ней. Они с Вольфом бывали на ее поверхности много раз, и, если бы ему удалось добраться до маленьких врат, спрятанных на верхнем ярусе Таланака, он мог бы вновь вознестись туда. Но фон Тарбет, очевидно, знал о существовании малых врат. В любом случае, это следовало выяснить наверняка. Одни из врат находились в святилище храма тремя улицами выше подножия горы; другие располагались почти у вершины города. К тому времени захватчики перекрыли все улицы и начали обход домов на нижнем уровне. Зная, что Кикаха скрывается где-то в городе, тевтоны решили оттеснить беглеца на верхние улицы и гнать до тех пор, пока он не нарвется на мощную цепь солдат, которая размещалась двумя уровнями ниже дворца. Все улицы до завершения облавы предполагалось изредка патрулировать небольшими отрядами ратников. На большее у фон Тарбета не хватало людей. Кикаха выбрался из ниши, перешел улицу и, одолев небольшую ограду, начал спускаться вниз по барельефам богов, животных, людей и абстрактных символов, которые выступали на поверхности горы между двумя улицами. Он двигался медленно и осторожно. Руки и ноги не всегда находили опору на гладком камне. К тому же он заметил группу воинов, охранявших пологий спуск с верхнего яруса. В свете пылавших факелов Кикаха увидел среди них нескольких всадников. На полпути он прильнул к стене и замер, как муха, которая заметила вдали смутные очертания грозной и огромной руки. Внизу проскакали четверо конных патрульных. Они остановились у спуска, немного поболтали с охраной и двинулись дальше. Кикаха тоже тронулся в путь. Спустившись на улицу, он начал пробираться вдоль стены, куда выходили фасады домов и ниши затемненных дверных проемов. Кикаха по-прежнему нес лук и колчан, хотя без них мог бы двигаться более свободно и бесшумно. Тем не менее, предчувствуя, что оружие понадобится, он мирился с неудобствами и дополнительной тяжестью. Время шло, и луна на северо-западе уже готовилась уплыть за монолит, когда Кикаха наконец достиг улицы Клататол. Это был район бедняков и рабов, которые недавно приобрели свободу. Здесь располагались ночлежные дома и таверны для матросов речного торгового флота. Тут же обитали наемные охранники и погонщики торговых караванов, которые сопровождали фургоны с добром на просторах Великих прерий. В этих кварталах жили воры и убийцы, которых еще не прибрала к рукам полиция, а их уличенные в преступлениях собратья скрывались здесь от правосудия. Обычно в этот час улицу Подозрительных Запахов наводняли толпы шумной и лихой публики. Но военное положение, введенное захватчиками, изменило ситуацию в корне. По опустевшей улице изредка проносились конные патрули, а местные жители прятались в домах, закрыв окна и двери на крепкие засовы. Этот уровень, как и большую часть нижних улиц, строили -- вернее, протирали -- в самом начале, когда тишкветмоаки решили превратить жадеитовую гору в свою столицу. Дома и лавки стояли здесь на улице, а не врезались в гору. По крышам этих строений проходила следующая улица, с домами поменьше, выше которых находилась третья улица. На ней тоже стояли дома, и их крыши венчала последняя, четвертая улица. Таким образом, на большой ступенчатой пирамиде города существовала маленькая пирамида бедных кварталов. Улочки на крышах домов соединялись узкими лестницами, протертыми в жадеитовой скале между каждым пятым и шестым домом основной улицы. По ступеням без труда можно было провести небольшое животное, например, овцу или свинью, но лошадь скорее всего поскользнулась бы на узких выступах крутого подъема. Кикахе оставалось пересечь бульвар Зеленых Птиц, который начинался сразу же после четвертого уровня домов на улице Подозрительных Запахов. Дом Клататол -- если только она жила на прежнем месте -- находился на третьем уровне. Кикаха собирался перелезть через ограждение и, повиснув на руках, спрыгнуть на крыши верхних домов, а затем сходным образом перебраться на улицу третьего уровня. В этом районе города в скале не делали барельефов, по которым мог бы спускаться уставший и загнанный беглец. Перебегая бульвар Зеленых Птиц, он услышал цокот железных подков. Из крытой галереи храмового фасада выехали трое всадников на черных конях. Впереди скакал рыцарь в тяжелых доспехах; чуть сзади, почтительно приотстав, его сопровождала пара вооруженных ратников. Кони перешли в галоп; всадники пригнулись к шеям скакунов. Черные накидки взвивались, словно зловещий дым от пламени дьявольских намерений. Их разделяло значительное расстояние, и Кикаха мог бы удрать, преодолев ограждение и спрыгнув на крыши домов нижней улицы. Но если у них есть луки и стрелы -- а он не исключал такой возможности,-- они могли сойти с коней и спокойно подстрелить его. Луна здесь светит намного ярче, чем ее сестричка на Земле. К тому же, если стрелы не попадут в него, они позовут других тевтонов и начнут повальный обыск во всех домах этого района. Впрочем, обыск начнется теперь в любом случае, подумал Кикаха. Хотя... Если он убьет их до того, как кто-нибудь услышит... Но они тоже могут... Ладно, попытка -- не пытка. При других обстоятельствах Кикаха целился бы в седоков. Он с детства любил лошадей. Но когда речь шла о его собственной жизни, сентиментальность отходила на второй план. Кикаха знал, что смерть в конце концов находит каждого человека, но ему хотелось отложить эту встречу на максимально возможный срок. Целясь в коней, он довольно быстро уложил двух животных. Они тяжело упали на бок, придавив телами седоков. Но рыцарь неудержимо приближался. Он опустил копье, нацелив острие в живот Кикахе. И тогда стрела вонзилась в шею коня. Животное упало на голову, задние ноги задрались выше крупа. Всадник вылетел из седла. Даже в воздухе он продолжал сжимать копье. Рыцарь выпустил его только перед самым падением. Тело сложилось, как огромный черный эмбрион; от удара о каменную плиту конический шлем треснул, отскочил в сторону и со звоном покатился по улице. Воин проехал на боку несколько ярдов; перевязь мантии лопнула, и накидка осталась чернеть позади, как тень, оторвавшаяся от тела. Несмотря на падение и тяжелые латы, рыцарь вскочил на ноги и вытащил меч из ножен. Он открыл рот, чтобы позвать на помощь тех, кто мог его услышать. Но стрела прошла между зубами и впилась в мозг. Он выронил меч и упал на спину. Взглянув на мертвого коня, Кикаха увидел серебристую шкатулку, привязанную к седлу. Она оказалась закрытой. Ключ, вероятно, находился в нательной одежде рыцаря, но на его поиски не оставалось времени. Итак, он имел трех мертвых коней, одного убитого рыцаря и, возможно, еще парочку трупов. Стычка прошла сравнительно тихо. Во всяком случае, никто пока тревоги не поднимал. Однако груду тел на дороге могли заметить с верхних улиц. Решив не искушать судьбу, Кикаха перебросил лук и колчан через ограждение, а затем и сам последовал за ними. Не прошло и шестидесяти секунд, как он уже стоял на третьем уровне и стучал в толстые ставни дома Клататол. Условный пароль состоял из трех ударов, пятисекундной паузы, повторных двух ударов, четырехсекундной паузы и завершающего удара. В другой руке Кикаха сжимал нож. Как он ни прислушивался, ответа не последовало. Вспомнив еще одно воровское правило, Кикаха выдержал паузу, сосчитал до шестидесяти и еще раз отстучал условный код. И тут на верхней улице послышался стук копыт, а чуть позже тишину разорвали встревоженные голоса. Раздались крики, затрубил сигнальный рог. Вверху и на основной нижней улице замелькали факелы. Где-то в стороне забили боевые барабаны. Внезапно ставни распахнулись. Едва не получив удар в лицо, Кикаха быстро пригнулся. В комнате было темно, но он уловил неясные очертания женского лица и голого тела. От женщины исходил запах чеснока, жареной рыбы и подгнившего сыра, столь любимого всеми тишкветмоаками. Кикахе никогда не удавалось примирить красоту выделанного жадеита с этим зловонием, исходившим от людей. А во время первого визита к Клататол он вообще оконфузился. Но он просто ничего не мог с собой поделать -- ассоциации иногда вызывают очень нежелательный результат. Теперь же этот запах говорил ему о Клататол, прекрасной и одновременно отвратительной, как ее сыр. Или лучше сказать, как ее похабный язык. Судя по всему, темперамент воровки по-прежнему оставался горячим, как исландский гейзер. --Шш-ш! -- шепнул Кикаха.-- Нас могут услышать соседи! Клататол извергла еще одну скотологическую и богохульную серию проклятий. Кикаха зажал ей рот рукой, откинул голову женщины назад и напомнил, что без труда может сломать ей пару позвонков. Оттолкнув Клататол в глубь комнаты, он влез в окно, прикрыл ставни, а затем повернулся к своей хозяйке и помог ей встать на ноги. Женщина молча достала масляную лампу и зажгла ее. При слабом мерцающем свете она приблизилась, покачивая бедрами, прильнула к Кикахе, обвила его руками и начала целовать в лицо, шею и грудь. Слезы стекали по ее щекам, и она сквозь рыдания шептала нежные слова. Кикаха тоже целовал ее в ответ, стараясь не замечать тяжелого дыхания, в котором смешались запахи чеснока, перегара и гнилого червивого сыра. --Ты одна? -- тихо спросил он. --Разве я не поклялась, что буду хранить тебе верность? -- удивилась она. --Да, но я о таком и мечтать не мог. Это была твоя идея. Тем более, мы оба знаем, что ты не прожила бы без мужчины и недели. Она рассмеялась и повела его в заднюю комнату. Помещение, похожее на куб, с потолком в форме купола, служило ей спальней и рабочим кабинетом. Здесь она планировала свои контрабандные операции и распределяла товар. Мебель почти отсутствовала, а предметом первой необходимости являлась кровать, которая состояла из деревянного остова, кожаных натянутых ремней и наваленной на них кучи мехов и оленьих шкур. Кикаха лег на постель. Заметив, что он выглядит усталым и голодным, Клататол пошла на кухню. Он крикнул ей вслед, что его устроит сушеная говядина, хлеб и вода. Еще он попросил фруктов, если только они у нее есть. Одним словом, все, кроме сыра. Местный сыр он не переносил -- ни запаха, ни его червей. Набив рот, он попросил ее рассказать о вторжении. Клататол сидела на постели и кормила гостя из своих рук. Она хотела возобновить их любовную связь, прерванную несколько лет назад, но Кикаха охладил ее пыл, сказав, что в его положении люди обычно думают о собственной жизни, а не о любви. Несмотря на прочие недостатки, Клататол отличалась практичностью и, возможно, поэтому согласилась немного повременить. Она встала, надела блузу, украшенную зелеными, черными и белыми перьями, затем накинула на себя розовый хлопчатобумажный плащ. Пополоскав рот вином, разбавленным десятью частями воды, она положила на язык кусочек благовоний, села рядом с Кикахой и начала рассказывать. Клататол обитала на самом дне общества и имела доступ к тайным информационным каналам уголовного мира. Но даже она не могла рассказать того, что он хотел знать. Завоеватели появились как бы из ниоткуда и полились сплошным потоком из задних покоев храма Оллимамла. Они смели охрану, ворвались во дворец и захватили семью императора, подавив сопротивление телохранителей, а затем и сил гарнизона. Захват Таланака спланировали и исполнили почти идеально. Пока второй предводитель, фон Свиндеберн, удерживал дворец и занимался преобразованием полиции и войск Таланака, фон Тарбет повел непрерывно возраставшее число захватчиков на штурм города. --Все парализовано,-- рассказывала Клататол.-- Нападение оказалось абсолютно неожиданным. Эти белые воины в доспехах выливались потоком из храма Оллимамла... как будто их посылал сам Властитель. И у наших ратников просто опускались руки. Горожан и полицию, которые пытались организовать сопротивление, безжалостно перебили. Остальное население укрылось по домам, а когда слух о вторжении достиг нижних улиц, многие бежали через мосты на другую сторону реки. Но вскоре все пути отхода были перекрыты. --Странная вещь...-- сказала Клататол. Она немного поколебалась, но решила закончить фразу: -- Складывается такое впечатление, что им абсолютно нет дела до наших богатств и власти над городом. Ты мог бы назвать захват Таланака побочным следствием. Я правильно повторила твои слова? Мне кажется, они захватили город только потому, что считают его садком, в котором плавает золотая рыбка. --Ты имеешь в виду меня? -- спросил Кикаха. Клататол кивнула: --Я не знаю, зачем ты им так сильно понадобился. Но может быть, это известно тебе? --Нет,-- ответил Кикаха.-- Кое о чем догадываюсь, но точно не знаю. Мои домыслы лишь собьют тебя с толку и займут время. А мне сейчас нужно выбраться из города и бежать. И здесь, любовь моя, без твоей помощи не обойтись. --Тогда полюби меня,-- попросила она. --С радостью, будь у нас время. --Я могу спрятать тебя в таком месте, где у нас будет сколько угодно времени,-- сказала она.-- Конечно, там есть и другие люди... Ее последние слова пробудили в Кикахе подозрительность. Ему не хотелось быть с ней грубым, особенно в сложившейся ситуации, но она понимала только язык силы. Схватив ее запястье, он резко выкрутил его. Лицо Клататол исказилось от боли, и она попыталась вырвать руку. --Какие другие люди? --Прекрати делать мне больно, и я скажу. Может быть, скажу. Вот если поцелуешь, то точно скажу. Дело стоило того, чтобы потратить несколько секунд, поэтому он ее поцеловал. Аромат благовоний, исходивший изо рта Клататол, наполнил ноздри Кикахи и пробрал его до кончиков ног. Он почувствовал легкое опьянение и на миг решил отдаться в плен ее ласк. Но разум взял свое -- он засмеялся и мягко отстранился от нее. --Ты по-прежнему самая красивая и желанная женщина из всех, кого я видел, а мне встречались тысячи и тысячи красавиц. Я сожалею, Клататол. По улицам шагает смерть, и она ищет меня. --Интересно, что ты скажешь, когда увидишь ту, другую женщину...-- начала она. Клататол застенчиво опустила взор, и ему снова пришлось сжать ее руку, напоминая, что любые недомолвки будут автоматически приводить к страданиям. Она не обижалась -- возможно, потому, что в ее понимании эротическая любовь всегда включала некоторую долю грубости и боли. 5 За несколько дней (*) до вторжения войск фон Тарбета из внутренних покоев храма Оллимамла выбежали трое светлокожих чужаков. Первой появилась черноволосая женщина. Клататол -- ужасно ревнивая и резкая в суждениях -- назвала ее самой прекрасной на свете. Позже к женщине присоединились двое мужчин -- огромный толстяк и дохляк-коротышка. Все трое носили странную одежду, и никто из них не говорил по-тишкветмоакски. Между собой они разговаривали на вишпавамле -- литургическом языке жрецов. Так уж получилось, что воры, укрывшие троих чужаков, знали лишь несколько слов священного языка, да и то, в основном, из молитв и повседневных восхвалений. (*) В оригинале: "...всего на несколько минут раньше фон Тарбета", но эта фраза вступает в противоречие с седьмой главой, где говорится о том, что они прошли в Таланак за четыре дня до вторжения дракландцев. Кикаха понял, что Клататол говорила о властителях. Именно их язык Вольф ввел в этом мире как священный. Бегство от фон Тарбета указывало на то, что они лишились собственных вселенных и проникли в многоярусный мир в поисках спасения. Но каким образом такой незначительный король, как фон Тарбет, мог вмешаться в дела властителей? --За этих троих назначили награду? -- спросил Кикаха. --Да. По десять тысяч кватлумлов за каждого! А за тебя -- тридцать тысяч и высший официальный пост во дворце миклосимла. Возможен даже брак с членами императорской семьи, хотя на это только намекнули. Кикаха промолчал. Желудок Клататол заурчал, словно переваривал обещанную награду. Через вентиляционное отверстие в потолке доносились слабые вибрирующие голоса. В комнате, где прежде царила прохлада, стало невыносимо жарко. Пот струился по его рукам; на темно-бронзовой коже женщины поблескивали желтые капельки. Из соседней комнаты, где находились кухня, душ и туалет, слышалось тихое журчание и бульканье воды. --У тебя, наверное, дух захватывает при мысли о таких деньгах,-- произнес наконец Кикаха.-- Почему бы тебе и твоей шайке не получить их за наши головы? --Мы воры и контрабандисты! Среди нас есть даже несколько убийц. Но запомни: мы не предатели! И пусть завоеватели с розовыми лицами обезьян засунут себе эти деньги...-- Клататол замолчала, заметив улыбку Кикахи, и мрачно усмехнулась в ответ.-- То, что я говорю, правда. Однако сумма огромная! Ты должен понять нас, мудрый и хитрый койот. Розоволицые могут когда-нибудь уйти. В противном случае, горожане поднимут мятеж. И мы не хотим, чтобы толпа разорвала нас на куски, подвергнув пыткам и посчитав продажными предателями. --Однако, наверное, есть и другие доводы? Она улыбнулась: --К тому же три беглеца обещали заплатить нам во много раз больше того, что предложили розоволицые. От нас требуется только вывести их из города. --А как они исполнят это обещание? -- спросил Кикаха.-- Вряд ли им удастся вернуться в свои вселенные... --Куда вернуться? --Они могут предложить вам что-нибудь материальное... прямо сейчас? --У них есть драгоценные камни, и цена камешков выше, чем награда за их головы,-- ответила она.-- Знаешь... Я никогда не видела ничего подобного. Они словно не от мира сего! Кикаху позабавила уместность этой избитой фразы. Ему хотелось спросить, есть ли у беглецов оружие, но он сообразил, что Клататол не отличит лучемет от палки. Кроме того, вряд ли властители доверяли своим "благодетелям". --А как насчет меня? -- спросил он, даже не поинтересовавшись, что трое беглецов предложили кроме драгоценностей. --Ты -- Кикаха, любимец властителя, и этим все сказано. К тому же каждый знает, что тебе известны все сокровища мира. Разве может быть нищим человек, вернувший огромный изумруд Ошкватсму? --Скоро в твои двери начнут барабанить розоволицые,-- сказал Кикаха.-- Они перевернут весь этот район вверх дном. Надо уходить, пока не поздно. Клататол настояла на том, чтобы он позволил ей завязать ему глаза. Проверив повязку, она покрыла его голову капюшоном. Понимая бесполезность споров, он безропотно отдал себя в ее руки. Еще раз проверив, что он ничего не видит, она несколько раз повернула его на одном месте, а затем заставила опуститься на четвереньки. Послышался легкий скрип камня, который повернула Клататол. Она втолкнула Кикаху в узкий проход, куда ему едва удалось протиснуться. Когда он поднялся на ноги, она взяла его за руку. Спотыкаясь и держась за стены, он поднялся по ста пятидесяти спупеням, прошел двести восемьдесят шагов по пологому склону, спустился вниз по лестнице, насчитав триста перекладин, а затем прошел еще сорок шагов по прямой. Клататол остановила его и сняла с него капюшон и повязку. Кикаха заморгал. Он находился в круглом помещении около сорока футов в диаметре. По стенам змеились зеленые и черные полосы жадеита. Над головой виднелось вентиляционное отверстие в три фута шириной. Укрепленные на стенах факелы наполняли комнату мерцающим светом. Кикаха с удивлением рассматривал сундуки, кресла из жадеита и дерева, рулоны материи и мехов, бочонки с пряностями, бочки с водой, кое-какое санитарное оборудование и стол с блюдами, сухарями, мясом и неизменным вонючим сыром. У стены на корточках сидели шесть тишкветмоаков. Их лоснившиеся черные челки прикрывали настороженные глаза. Некоторые курили небольшие сигары. Вооружение мужчин составляли кинжалы, мечи и небольшие топоры. В креслах сидели трое светлокожих людей. Ближайший из них, с бледной сероватой кожей, большим носом и акульим ртом, не доставал Кикахе и до груди. Второй выглядел, как огромный мешок сала, и из кресла во все стороны свешивались застывшие водопады жира. Но при виде женщины Кикаха раскрыл рот от изумления. --Подарга! -- вскричал он. Женщина превосходила по красоте всех, кого он видел когда-либо в своей жизни. Тем не менее Кикаха встречал ее раньше -- вернее, видел ее лицо. Но вот тело в ту пору было другим. Окликнув ее еще раз, он заговорил на искаженном микенском наречии, которым пользовалась она и ее орлицы: --Подарга! Я не знал, что Вольф вытащил тебя из тела гарпии и перенес твой мозг в такую прекрасную оболочку. Я восхищен... Кикаха замолчал. Она смотрела на него так, словно совершенно не узнавала. Очевидно, она не хотела, чтобы остальные знали о ее прошлой жизни в птичьем теле. А он, обычно тактичный и сообразительный в подобных ситуациях, разболтался от избытка чувств, как мальчишка... Но ведь Подарга узнала, что Вольф и есть тот Ядавин, который выкрал ее из Пелопоннеса три тысячи двести лет назад. Это он поместил ее мозг в тело гарпии, которое для забавы создал в биолаборатории. Заподозрив Вольфа в новых злых умыслах, она не позволила ему исправить содеянное. Лелея ненависть к нему, она осталась в крылатом теле с птичьими ногами и поклялась отомстить Вольфу во что бы то ни стало. Неужели она передумала? Он заметил, что ее голос звучал по-другому -- наверное, изменился при перемещении мозга из тела в тело. --Что ты там бормочешь, лебляббий? -- спросила она на языке властителей. Кикаха почувствовал желание дать ей пощечину. Лебляббиями властители презрительно называли людей, которые населяли их вселенные и почитали своих владык как богов. Само же слово означало маленьких ласковых животных из той вселенной, в которой некогда обитала раса властителей. Эти зверьки ели лакомства с рук хозяев и могли съесть даже их экскременты. И еще они часто сходили с ума. --Ладно, Подарга, можешь притворяться, что не понимаешь по-микенски,-- сердито сказал он.-- Но все-таки следи за языком. Что-то ты перестаешь мне нравиться. На ее лице появилось удивленное выражение. --Так ты жрец? -- спросила она. Вот же, черт, подумал Кикаха. Работая над телом, Вольф определенно постарался. В каждой черточке сквозило совершенство. Все та же белая безупречная кожа, какой он ее помнил; все те же длинные черные и блестящие волосы. Конечно, черты лица не были идеально правильными, но легкая асимметрия лишь усиливала красоту. И при других обстоятельствах Кикаха давно бы уже заболел от страсти. Ее наряд состоял из шелкового на вид светло-зеленого халата и сандалий. По всей вероятности, она собиралась ложиться в постель, когда обстоятельства заставили ее спасаться бегством. Но почему Подарга связалась с этими властителями? В уме Кикахи тут же возник ответ. Конечно же, она находилась во дворце Вольфа, когда туда ворвались захватчики. Но что произошло потом? --Где Вольф? -- спросил он. --О ком ты хочешь узнать, лебляббий? -- удивленно отозвалась она. --Ядавин иногда называл себя Вольфом,-- пояснил Кикаха. Она пожала плечами: --Его здесь нет. А если он и находился в этом мире, то его, наверное, убили Черные Звонари. Кикаха запутался еще больше. --Черные Звонари? Однажды Вольф рассказывал о них -- очень кратко, потому что разговор прервало появление Хрисеиды. Позже, когда они с Вольфом отбили дворец у Ваннакса (*), Кикаха хотел расспросить его о Черных Звонарях. Но так и не удосужился сделать это. (*) В первой книге "Многоярусного мира" Кикаха и Вольф захватили замок властителя Арвура, а Ваннакс, хотя и был властителем, играл в сюжете совершенно другую роль. Очевидно, Фармер перепутал имена. Один из тишкветмоаков заговорил с Клататол резким голосом. Кикаха понял смысл его слов -- старый контрабандист перечислял вопросы, которые ему предстояло задать троим чужеземцам. Тишкветмоаки не понимали их языка. На вопросы отвечала светлокожая женщина. --Я Анана, сестра Ядавина. Этот тощий -- Нимстовл, прозванный нами Висельником. Тот другой -- Толстяк Юдубра. И тогда Кикахе стало все ясно. Вольф рассказывал ему о своей сестре Анане Светлой. Это ее лицо он использовал в качестве модели, когда создавал в биолаборатории Подаргу. Он воспроизводил облик сестры по памяти, так как не видел ее к тому времени более тысячи лет. Значит, сейчас с момента их последней встречи прошло около четырех тысячелетий. Вольф говорил, что Черные Звонари использовались когда-то как хранилища воспоминаний. Зная, что даже сложный человеческий мозг не может вместить в себя объем тысячелетнего опыта, властители экспериментировали с пересадкой воспоминаний. При необходимости записанные воспоминания можно было переносить из хранилища обратно в человеческий мозг или демонстрировать их другим лицам. Раздался робкий стук. Круглая дверь в дальнем конце помещения повернулась вокруг оси, и вошел еще один мужчина. Он жестом подозвал воров, и они, собравшись в круг, о чем-то зашептались. Чуть позже Клататол отошла от них и заговорила с Кикахой. --Награду за каждого из вас утроили,-- прошептала она.-- Кроме того, розоволицые пообещали покинуть Таланак, как только тебя поймают. Король фон Тарбет поклялся, что все здесь пойдет по-старому. --Если бы ты решила сдать нас властям, то не стала бы мне этого говорить,-- задумчиво ответил Кикаха. Но, возможно, она просто притворялась нежной и влюбленной, стараясь усыпить его бдительность. Если они нападут на него, их будет восемь против одного. Он не знал, на что способны властители, поэтому не брал их в расчет. С двумя ножами в такой небольшой комнате... Впрочем, ладно, чему быть -- того не миновать. Поживем -- увидим. --Фон Тарбет объявил, что, если тебя не приведут к нему в течение двадцати четырех часов, он убьет императора и его семью, а затем уничтожит всех жителей города. Он сказал это во время офицерского совета. Один раб подслушал их беседу, и теперь о ней знает весь город. --Если фон Тарбет говорил на германском языке, как его мог понять тишкветмоак? -- сердито спросил Кикаха. --Фон Тарбет говорил с фон Свиндеберном и другими офицерами на языке властителей,-- ответила она.-- Тот раб прислуживает в храме и знает священный язык. На тайну вторжения могли пролить свет только Черные Звонари. Кикаха довольно долго жил при дворе короля и встречался с тевтонскими рыцарями каждый день. Во время церемоний и богослужений они едва понимали слова жрецов и уж тем более не знали священный язык настолько, чтобы говорить на нем. А значит, в их облике и под их именами действовали другие существа... Клататол оборвала его размышления. --Розоволицые нашли тайник за стеной моей спальни,-- сказала она,-- а значит, они скоро обнаружат и тайный ход. Мы больше не можем оставаться здесь. Двое мужчин вышли из комнаты и тут же вернулись с раздвижной лестницей. Когда ее вытянули во всю длину, конец лестницы вошел в вентиляционное отверстие. Кикаха немного успокоился, но полностью его подозрения не рассеялись. --Теперь вы могли бы смело сдать нас фон Тарбету. Никто не посчитал бы вас предателями. Наоборот, как истинные патриоты, вы... Двое мужчин скрылись в вентиляционном отверстии. Остальные велели, чтобы теперь Кикаха и трое чужаков поднялись по лестнице. --Мы слышали, что император одержим демоном,-- ответила наконец Клататол.-- Его душа отлетела в холод мимо луны, а его тело занял демон. Он еще не освоился в теле миклосимла и иногда действует очень неловко. Жрецы тайно разнесли эту весть по всему городу. Они призывают нас бороться с этим величайшим злом. И мы не выдадим тебя, Кикаха, любимец властителя Оллимамла, как не выдадим и других. --Он одержим? -- переспросил Кикаха.-- Откуда вы это знаете? Клататол не отвечала, пока они не поднялись по вертикальной шахте до горизонтального туннеля. Один из контрабандистов зажег потайной фонарь, лестницу втащили наверх, сложили и понесли с собой. --Император вдруг начал говорить только на священном языке,-- продолжила Клататол.-- И жрецы заметили, что он не понимает других тишкветмоаков. Фон Тарбет и фон Свиндеберн тоже пользуются только вишпавамлом, поэтому они заставляют жрецов переводить их приказы. Кикаха не понимал, зачем демону понадобилось овладевать императором Квотшамлом. К тому же, по идее, литургический язык должен был опалить уста и уши демонов, если бы они попытались говорить на нем. Но Кикаха не хотел указывать на отсутствие логики в тех рассуждениях, которые благоприятствовали ему. Отряд торопливо передвигался по туннелю -- толстый Юдубра громко пыхтел и жаловался. Он с трудом протиснулся в шахту; к тому же порвал одежду и исцарапался. Кикаха спросил Клататол, насколько хорошо охраняется храм Оллимамла. Он все еще надеялся, что малые тайные врата не обнаружены. Но она ничего не знала об охране храма. Кикаха спросил, как они собираются выбраться из города. Клататол ответила, что этого ему лучше не знать, ибо тогда, попав в плен, он никого не выдаст. Кикаха не стал с ней спорить. Не имея понятия, как они покинут город, он уже представлял, что случится дальше. Во время своего прошлого визита в Таланак он выяснил, как она и ее друзья провозили контрабанду мимо таможни. Клататол пока ничего не знала об этом. Впереди в дрожавшем свете фонаря мелькали ноги, руки и шея Ананы. Кикаха коснулся ее руки и сказал: --Женщина Клататол говорит, что император и, по крайней мере, два предводителя завоевателей одержимы демонами. По ее словам, они внезапно перестали понимать родную речь и начали говорить только на языке властителей. --Черные Звонари,-- ответила Анана после небольшой паузы. Внезапно по туннелю прокатились крики. Отряд остановился; фонарь тут же погасили. С обоих концов туннеля приближались пятна света; голоса падали из каменных пастей верхних шахт и вскипали в зевах нижних проходов. Кикаха обратился к властителям: --Если у вас есть оружие, лучше снимите его с предохранителей. Никто ему не ответил. Отряд сомкнулся в плотную цепь. Все держали друг друга за руки. Седой контрабандист повел их по проходу, который пересекал предыдущий туннель. Около пятидесяти ярдов пришлось идти гусиным шагом. Голоса преследователей становились все громче и ближе. А потом послышался шум воды. Фонарь зажгли снова. Через несколько секунд беглецы оказались в небольшом помещении. Единственным выходом была дыра в полу у противоположной стены. Из отверстия около четырех футов в диаметре вырывались брызги воды и неясный глухой рев. От ужасной вони заслезились глаза. --Шахта идет под крутым углом, а туннель для сточных вод, с которым она соединяется, находится пятьюдесятью футами ниже,-- объяснила Клататол.-- По этой шахте можно скользить. Но мы пользуемся ею только в самых критических случаях. Если вы не будете притормаживать и сорветесь, вас затянет в туннель, который полон нечистот. Он почти вертикально уходит в реку и кончается глубоко под водой. Если вам удастся остаться в живых и выплыть на поверхность, вас выловят патрули, которые объезжают этот участок реки на лодках. Клататол объяснила технику спуска. Люди уселись на скользкий мокрый желоб и начали спускаться по шахте, тормозя руками и ногами. Преодолев две трети пути -- во всяком случае, им так показалось,-- беглецы пролезли в забитое грязью отверстие и оказались в шахте, о которой знали только опытные контрабандисты. Ее создавали несколько поколений преступников, и она вела вверх, к туннелям богатых кварталов, выше уровня, с которого они только что бежали. Клататол сказала, что этот сложный маршрут приведет их в помещение, где они войдут в другую, более широкую сточную трубу. Тридцать лет назад крупная банда преступников с большими усилиями и даже жертвами замуровала ее вход, и благодаря их усилиям она теперь оставалась сухой. Поток нечистот отвели в два боковых сточных туннеля. Сухая труба уходила вниз, глубоко под воду. Но у самого конца ее пересекала горизонтальная шахта, которая вела к отверстию, достаточно удаленному от стоков и патрульных лодок. На другом берегу реки находилась пристань, где стояли торговые корабли. Чтобы добраться до них, надо было проплыть милю или около того. Поднявшись по внутренним переходам на три улицы вверх, отряд добрался до горизонтальной шахты, которая открывала путь к спасению и вела к сухому стоку. Кикаха так никогда и не узнал, что там произошло на самом деле. Вряд ли тевтоны могли разгадать их хитроумный замысел. Скорее всего они направили несколько поисковых групп на различные уровни, и одна из них случайно оказалась в нужном месте. К сожалению, охотники увидели свою добычу первыми. Внезапно вспыхнули факелы, послышались крики, вопли, и что-то с глухим звуком начало вонзаться в тела. Несколько тишкветмоаков повалились навзничь, а потом перед Кикахой упала Клататол. Он увидел застывшее лицо, голубовато-черное в тусклом свете фонаря, который стоял на полу туннеля. Челюсть отвисла, взгляд устремился в вечность. В дюйме выше правого уха торчала короткая арбалетная стрела. Кровь струилась по голубовато-черным волосам, заливая ухо и шею. Кикаха медленно переполз через тело. Мышцы онемели от потрясения, вызванного внезапным нападением, и в ожидании своей роковой стрелы. Он стремительно побежал по туннелю и метнулся в проход, который показался ему пустым. Позади него в темноте послышалось тяжелое дыхание. Потом кто-то жалобно выругался, и Кикаха узнал голос Ананы. Он поинтересовался судьбой двух других властителей, но она не знала, что с ними произошло. Они ползли и шли утиным шагом, пока их ноги и спины не заныли от боли, пробиравшей до мозга костей. Без всякой системы, полагаясь только на интуицию, они сворачивали в боковые проходы и дважды поднимались по вертикальным шахтам. Наступил момент, когда беглецы оказались в полной темноте и безмолвии. Они слышали лишь бешеный стук своих сердец. Им снова удалось оторваться от погони. Отдохнув, они направились дальше вверх. Поскольку им предстояло выйти на поверхность, Кикаха решил дождаться наступления ночи. Путь предстоял тяжелый. Но, несмотря на огромную усталость, сон не шел, и они продолжали бодрствовать. Их тревога, спрыгнув с трамплина подсознания, достигла той точки, когда глаза уже больше не закрывались. Ноги подергивались, руки дрожали; и даже примирившись с этим, они не могли ни забыться во сне, ни проснуться полностью. Время от времени один из них постанывал от злобных кошмаров. Ночь заглянула в отверстие шахты, выходившей на поверхность горы. Они выползли из нее и начали пробираться по каменным выступам. Внизу виднелись патрули. На верхней улице послышались стук копыт и голоса солдат. Когда конные ратники исчезли в темноте, беглецы перелезли через ограждение и взобрались по склону к следующей улице. Нижние кварталы города искрились точками нескольких сотен факелов. Солдаты и полиция проверяли дома. Они все дальше продвигались наверх; кольцо блокады сжималось, и зона поиска становилась все меньше и меньше. Поисковые отряды были повсюду. --Если тебя полагалось взять живым, то почему же они открыли стрельбу в туннеле? -- спросила Анана.-- В такой темноте они могли попасть в любого. --Мы появились так неожиданно, что солдаты просто испугались,-- ответил Кикаха. Он устал. Его томили голод и жажда. В груди вскипала ненависть к убийцам Клататол. Печаль придет позже -- печаль, но не чувство вины. Он никогда не винил себя, если существовала хоть какая-нибудь причина для оправдания. Конечно, Кикаха имел некоторые невротические слабости и истерические достоинства -- этого не избежал еще ни один человек,-- но чувство необоснованной вины среди них не числилось. В любом случае он не нес ответственности за ее гибель. Она вошла в дело по собственной воле и знала, на что идет. Тем не менее в любом событии можно найти и светлую сторону, даже в смерти Клататол -- на ее месте мог оказаться он. По лабиринту шахт Кикаха спустился за едой и питьем. Анана отказалась ждать его на поверхности склона. Она испугалась, что он не найдет дорогу назад, и решила сопровождать его в этой опасной вылазке. Туннель вывел их к отверстию в потолке какого-то дома. Хозяева похрапывали в своих постелях. Комнату наполнял густой аромат вина и кислого пива. Чуть позже Кикаха снова вернулся в шахту, прихватив несколько веревок, хлеб, фрукты, говядину, сыр и две бутылки с водой. А потом они снова ждали, когда ночь, обежав монолит, захватит город. И они вновь карабкались по склону горы или перебирались во внутренние шахты, когда неподалеку появлялось слишком много солдат. Как-то раз Анана спросила его, почему они выбрали это направление, и Кикаха ответил, что других вариантов попросту нет. Нижние районы города, снаружи и внутри, напоминали пчелиный улей. 6 В полночь они пробрались по вентиляционной шахте в жилой дом и тихо проскользнули мимо спящих. Улица, на которой находился дом, располагалась на уровень ниже императорского дворца, и здесь сеть внутренних шахт кончалась. Все лестницы и дороги, ведущие вверх, охранялись отрядами тевтонцев. Кикаха надеялся, что им удастся подняться по склону горы, но это оказалось невозможным. Поверхность склона на протяжении сорока футов намеренно оставили голой и гладкой. Беглецы перебежали в тень у подножия скалистой стены и неожиданно наткнулись на ноги в сапогах, которые торчали из темной ниши. Ноги принадлежали убитому часовому; рядом лежал еще один мертвый солдат. Одному перерезали горло, другого придушили куском проволоки. --Здесь побывал Нимстовл! -- прошептала Анана.-- Ты знаешь, мы за такие штучки прозвали его Висельником. В трехстах ярдах от них вспыхнули факелы приближавшегося патруля. Кикаха выругал Нимстовла за то, что тот оставил здесь тела. Впрочем, для патруля не составляло большой разницы, убиты часовые или ушли со своего поста. В любом случае за этим последовала бы тревога. Небольшая калитка в стене оказалась незапертой. Она закрывалась снаружи на засов. Кикаха и Анана, схватив оружие караульных, вошли в нее и побежали по ступеням лестницы, протертой в гладком неприступном склоне. Запыхавшись и жадно глотая воздух открытыми ртами, они в конце концов достигли верхней площадки. Снизу послышались крики. В проходе калитки появились факелы, и солдаты загрохотали сапогами по ступеням. Забили барабаны, взревели сигнальные трубы. Оба беглеца метнулись вперед, но не к дворцу справа от них, а к ряду ступеней слева. За невысокой оградой мерцали серебряные кровли и серые железные клетки. В ноздри ударил запах соломы и животных, вонь старого мяса и свежего кала. --Зоопарк императора,-- сказал Кикаха.-- Я тут когда-то бывал. В дальнем конце длинной, вымощенной плитами дорожки что-то шевельнулось, как нить бахромы на кромке ночи. Темная тень пересекла несколько пятен лунного света и исчезла в огромном проеме колоссального белого здания. --Нимстовл! -- воскликнула Анана. Она хотела броситься за ним, но Кикаха грубо дернул ее за руку. Лицо женщины исказилось и превратилось в отвратительную маску, отлитую из белого серебра луны. Глаза расширились, как у взбешенной совы. Она вырвалась и отпрянула от него. --Как ты посмел касаться меня, лебляббий? --Запросто,-- резко ответил он.-- И запомни впредь -- не называй меня лебляббием. Я могу не только ударить. Я могу тебя убить. Мне претит высокомерие тех, кого я презираю. Твоя гордость основана на пустом, отвратительном и болезненном эгоизме. Ты ничем не лучше меня и сама об этом знаешь. Если я еще раз услышу от тебя унизительные оскорбления, можешь распрощаться с жизнью. К тому же ты пока во всем зависишь от меня. --Я? Завишу от тебя? --Конечно,-- ответил он.-- Разве у тебя есть какой-нибудь план спасения? Хотя бы что-нибудь пригодное, пусть даже с риском для жизни? Содрогнувшись от усилий, она взяла себя в руки и успокоилась. Ей даже удалось улыбнуться. И если бы он не знал о ярости, клокотавшей в ее груди, эта улыбка могла бы показаться ему самой прекрасной, очаровательной и соблазнительной из того, что он видел в двух вселенных. --Да! У меня нет плана. Ты прав. Я завишу от тебя. --Как бы там ни было, мыслишь ты реально,-- сказал он.-- Большинство властителей, как я слышал, надменны и тупы. Они скорее умрут, чем признают свою зависимость и слабость. Однако подобная гибкость делала ее более опасной. Ему не следовало забывать, что она -- сестра Вольфа. Судя по его рассказам, Вала и Анана являлись наиболее опасными из всех ныне живущих женщин. Возможно, он немного преувеличивал, и здесь сказывалась вполне простительная семейная гордость, но в словах Вольфа, очевидно, имелась доля правды. --Оставайся здесь! -- приказал Кикаха, а затем быстро и бесшумно побежал за Нимстовлом. Кикаха не мог понять, как двум властителям удалось пройти сюда. А главное, откуда они узнали о малых тайных вратах, спрятанных в храме? Пока он видел только одно объяснение: во время пребывания во дворце Вольфа они нашли карту с расположением всех врат. По-видимому, Анана в тот момент находилась где-то в другом месте или, зная о карте, по каким-то личным причинам притворялась теперь несведущей. Но если о вратах узнали оба властителя, то почему их не нашли Черные Звонари, тем более что у них было гораздо больше времени? Через минуту он получил ответ на свой вопрос. Звонари знали о вратах и выставили охрану из двух человек. Кикаха наткнулся на их трупы -- одного убили ножом, другого задушили. Кикаха увидел сдвинутую в сторону угловую панель стены. Из потайной комнаты пробивался луч света. Проскользнув в узкое отверстие, он попал в небольшой склеп. На плитах пола сверкали четыре серебряных полумесяца, вделанных в камень. Однако половинки к ним, некогда висевшие на стене, исчезли. Два беглых властителя прошли во врата и унесли с собой оставшиеся полумесяцы, чтобы никто больше не мог воспользоваться ими. Взбешенный, Кикаха вернулся к Анане и сообщил ей эту новость. --Путь к спасению закрыт, но мы еще не проиграли,-- добавил он. Они побежали по извилистой аллее из диоритовых плит, украшенных по краям драгоценными камнями. Кикаха остановился перед огромной клеткой, в которой сидели две орлицы, достигавшие в высоту десяти футов. Они повернули к нему бледно-красные головы. Желтые клювы хищно раскрылись, когти импульсивно сжались, а крылья и тела затрепетали. Свет луны переливался на зеленых, как полуденное небо, перьях. Глаза казались алыми щитами, в центре которых чернели пятна зрачков. Одна из них заговорила голосом гигантского попугая: --Кикаха! Что ты здесь делаешь, подлый обманщик? В огромной голове орлицы находился мозг женщины, похищенной Ядавином три тысячи двести лет назад с берегов Эгейского моря. Ради забавы властитель перенес этот мозг в тело птицы, которое он создал в своей биолаборатории. Лишь некоторые из зеленых орлиц имели человеческий мозг. И только сорок из первых пяти тысяч особей выжили с тех давних времен. Они размножались партеногенезом, поэтому остальные миллионы гигантских орлиц являлись их потомками. Кикаха ответил на микенском наречии: --Девиванира! А что ты делаешь в этой клетке? Я думал, ты птица Подарги, а не императора. Орлица вскрикнула и вцепилась в прутья решетки. Кикаха, стоявший слишком близко, отскочил назад и засмеялся. --Верно говорят, что вы глупые птицы! Вы готовы убить даже тех, кто хочет дать вам свободу! --Свободу? -- спросила другая орлица. --Да,-- быстро ответил Кикаха.-- Мы предлагаем вам бежать вместе с нами. Если вы поможете нам выбраться из Таланака, мы выпустим вас из клетки. Но прежде дайте нам свое слово. Да или нет? Говорите быстрее. У нас мало времени. --Подарга приказала нам убить тебя и Ядавина-Вольфа! -- закричала Девиванира. --Вы можете с этим немного повременить,-- ответил Кикаха.-- Но в случае отказа вам уже никогда не вырваться из клетки. Неужели вы не хотите снова ощутить чувство полета и еще раз увидеть своих подруг? На ступенях дворца заметались факелы. Их огненная дорожка направилась к зоологическому саду. --Да или нет? -- крикнул Кикаха. --Да! -- ответила Девиванира.-- Клянусь грудью Подарги, да! Чтобы помочь Кикахе, из тени выбежала Анана, и орлицы, рассмотрев ее лицо, захлопали крыльями: --Подарга! Кикаха не стал говорить, что она сестра Ядавина-Вольфа, но на всякий случай успокоил орлиц: --Лицо Подарги делалось с натурщицы. Однажды, во время экскурсии с императором, он не пожалел времени и обследовал каждый уголок зоопарка. Теперь же, похвалив себя за предусмотрительность, Кикаха сбегал в кладовку и вернулся с несколькими обрезками веревок. Он спрыгнул в небольшой ров перед клеткой и всем телом налег на железный рычаг. Сталь скрипнула, и массивная дверь открылась. Анана на всякий случай натянула тетиву лука. Девиванира, пригибая голову, выбралась из клетки и безропотно позволила Кикахе привязать к своим ногам концы веревок. Ее подруга Антиопа, с трудом протиснувшись сквозь дверь, терпеливо ждала своей очереди. Кикаха объяснил им план побега, и, когда солдаты ворвались в зоопарк, две огромные птицы вскочили на край низкой ограды, которая окружала территорию верхнего уровня. Орлицы не привыкли взлетать подобным образом; обычно, находясь на земле, они разбегались и отталкивались вверх в мощном прыжке. Но теперь им приходилось полагаться только на силу крыльев и медленное планирование. Кикаха подлез под Девиваниру, сел на веревку, ухватился за ноги орлицы чуть выше огромных когтей и закричал: --Анана, ты готова? Давай, Девиванира! Летим! Несмотря на тяжесть, обе птицы подпрыгнули в воздух на несколько футов и забили крыльями. Кикаха почувствовал, как веревка впилась в его тело. Последовал резкий рывок вперед и вверх; ограда осталась позади. Внизу виднелись угловатые склоны, исполосованные зелеными и серебристыми нитями жадеита. Между ними проступали улицы, искрившиеся точками пылавших факелов. А затем все это угрожающе понеслось на него. В трех тысячах футов, у подножия горы, изгибалась широкая река, блиставшая черным расплавленным серебром. Склон проносился в опасной близости от них. Будучи во много раз сильнее земных орлов, зеленые птицы могли удерживать довольно значительный вес, но взрослый человек был для них чересчур тяжелым. И в этой ситуации они лишь пытались замедлить падение. Орлицы снижались параллельно склону и неистово колотили крыльями, пролетая над ограждениями, выступавшими по краям улиц. Потом они мучительно медленно -- или это так казалось Кикахе -- удалялись от поверхности горы и, стремительно пронесшись над улицей, зависали у края очередного уровня. Белые, коричневые, красные, серые и черные полосы жадеитовой горы мелькали у самых ног. Птицы взбивали крыльями воздух, и все повторялось сначала. Обоим седокам приходилось подтягивать ноги, чтобы не цепляться за выступы склона и решетки оград. Сердце останавливалось при каждом новом спуске и тут же заходилось в бешеном стуке, словно пытаясь вырваться из груди. Дважды их царапали и били ветви деревьев, когда они проносились над вершинами крон. А один раз орлицы с трудом отвернули в сторону, едва не врезавшись в высокую башню, построенную на крыше зажиточного дома. При этом они еще больше приблизились к склону горы, и седоков протащило по черно-коричневой жадеитовой скале. К счастью, поверхность оказалась гладкой, и люди лишь слегка ободрали кожу. Орнамент барельефа мог бы переломить им кости или нанести глубокие порезы. Позади остался последний уровень -- улица Отвергнутых Жертвоприношений. (Кикахе так и не удалось узнать, по какой причине она получила столь странное название.) Они пролетели чуть ли не в дюйме над жадеитовой оградой, и, увидев острые пики на ее конце, Кикаха почувствовал в ягодицах почти физическую боль. Тем не менее, все кончилось благополучно. Они падали в реку под острым углом. Ширина русла равнялась примерно одной миле. На противоположном берегу виднелись доки и баркасы; чуть ближе на якорях стояли торговые корабли. В основном, это были длинные двухпалубные галеры с высокой кормой и одной-двумя мачтами, на которых крепились квадратные паруса. Кикаха быстро оценил ситуацию, и, когда орлицы снизились к серой, с черными бликами, воде, он приготовился сделать то, о чем заранее договорился с Ананой. Кикаха предвидел, что птицы, вырвавшись из города и глотнув воздух свободы, первым делом попытаются убить своих освободителей. Поэтому он посоветовал Анане сохранять бдительность и прыгать в воду при первых признаках опасности. До поверхности воды оставалось футов пятьдесят, когда Девиванира попыталась вонзить в Кикаху клюв. К счастью для Кикахи, ей не удалось согнуться настолько, чтобы схватить и разорвать намеченную жертву. Огромный желтый клюв промелькнул в восьми дюймах над его головой. --Прыгай! -- закричала она.-- Ты утащишь меня в воду! Я же утону! Кикаха этого и добивался, поскольку боялся, что птицы догадаются об очень простом и эффективном способе уничтожения своих ездоков. Если бы Девиванира зависла в воздухе, а Антиопа спустилась к Кикахе, она могла бы как следует ощипать его клювом. Затем две птицы поменялись бы местами и расправились с Ананой. Он откинулся назад, перекувыркнулся в воздухе и, вытянувшись всем телом, без всплеска нырнул в воду вниз головой. Выплыв на поверхность, он увидел завершение великолепного прыжка Ананы. Беглецы находились в двухстах пятидесяти ярдах от ближайшей из пяти заякоренных галер. На расстоянии полутора миль вниз по течению показались приближающиеся яркие огни. В свете факелов поблескивали шлемы и мелькали весла, взбивавшие воду. Над рекой, набирая высоту, летели орлицы -- два черных пятна в потоках лунного света. Кикаха окликнул Анану, и они поплыли к ближайшему кораблю. Одежда и оружие тянули Кикаху ко дну. Он сбросил с себя тунику, а потом скрепя сердце избавился от пояса и длинного ножа. Ему не хотелось расставаться с ними, но испытания последних сорока восьми часов и нехватка еды истощили его силы. Анана сделала то же самое. В конце концов они добрались до галеры и вцепились в якорную цепь, переводя дыхание и со всхлипами втягивая воздух в натруженные легкие. На палубе судна царила абсолютная тишина. Если тут и был вахтенный матрос, то он, очевидно, спал. Патрульная лодка быстро двигалась вверх по течению. Однако Кикаха считал, что солдаты их заметить не могли. Он быстро изложил Анане план дальнейших действий. Набрав в легкие побольше воздуха, Кикаха нырнул под корпус корабля. Добравшись до середины судна, он развернулся и направился вдоль продольной балки к корме, ощупывая доски через каждые несколько гребков. Наконец он всплыл под нависавшей кормой, так и не отыскав того, что хотел. Анана, которая исследовала дно передней половины галеры, встретилась с ним у якорной цепи. Она тоже ничего не нашла. Кикаха отдышался и заговорил: --Может случиться так, что ни на одном из этих кораблей не окажется тайника для контрабандных товаров. По теории вероятности мы можем обыскать еще сотню посудин, но так ничего и не найти. А патруль все ближе и ближе. --Тогда давай уйдем по суше,-- предложила Анана. --Только в том случае, если мы не найдем тайника. Без коней на суше нечего делать. И нам не удастся уйти от погони. Кикаха поплыл к следующей галере и снова исследовал киль. Это и еще одно судно не имели потайных камер. К тому времени Кикаха уже отчетливо слышал плеск весел патрульной лодки. Внезапно с той же стороны донесся хлопок, похожий на выстрел из слоновьего ружья. Потом раздался второй хлопок, и вслед за этим послышались крики орлиц и людей. Корпус галеры закрывал обзор, но Кикаха догадался, что случилось. Зеленые орлицы вернулись, чтобы выследить и убить его. Не обнаружив Кикаху, они решили выместить злобу за долгий плен на ни в чем не повинных солдатах. Упав с ночного неба, они атаковали речной патруль. Хлопающие звуки раздались после того, как орлицы раскрыли свои огромные крылья, замедляя стремительное падение. И теперь, оказавшись в лодке, они рвали людей когтями и клювами. Послышалось несколько всплесков. Крики и вопли длились около минуты. А затем наступила тишина. Клич триумфа, похожий на рев слона, сменился хлопаньем огромных крыльев. Кикаха и Анана нырнули под четвертую галеру, стараясь скрыться от зорких глаз орлиц. Всплыв на поверхность воды под высокой кормой, Кикаха услышал шелест крыльев. Чуть позже он увидел, как птицы, сделав несколько кругов над соседним судном, поднялись в воздух и исчезли в темно-зеленой мгле ночного неба. Очевидно, они отказались от затеи найти его. Или просто хотели набрать высоту, чтобы неожиданно напасть с небес. Он окликнул Анану, но она куда-то исчезла. Кикаха не видел ее уже несколько минут. А значит, она либо утонула, либо нашла тайник для контрабанды, либо попросту испарилась в воздухе. Он поплыл к передней части судна, и вскоре его рука прошла по краю отверстия, вырезанного в киле. Кикаха приподнял голову и разглядел светлый проем, выделявшийся на фоне темно-серого днища. Проникнув в это отверстие, он оказался в крадратном помещении, которое освещалось небольшой лампой. Верхняя часть люка выдавалась над водой на пару футов, а выше находился настил, который служил полом потайной камеры. Кикаха проморгался и увидел Анану, стоявшую на четвереньках. Сжимая нож в руке, она с усмешкой смотрела то на него, то себе под ноги. Взобравшись на борт люка, Кикаха понял причину ее странных взглядов. На полу, растянувшись у ее ног, лежал мужчина в тишкветмоакской одежде. --Он спал, когда я вылезла из воды,-- с улыбкой сказала Анана.-- Наверное, мне просто повезло, потому что он мог бы проткнуть меня копьем еще до того, как я бы что-то заметила. Мне пришлось на всякий случай ударить его по шее, и теперь, вероятно, он еще долго не проснется. Ширина настила от стены до люка с каждой стороны равнялась примерно четырем футам. Тайник был пуст, не считая небольшой кучи мехов, одеял, бочонка с картограммой джина и нескольких деревянных ящиков с металлическими уголками, в которых могла храниться еда -- а Кикаха очень надеялся на это. Пустота тайника имела одно большое преимущество -- контрабандный товар уже забрали, а значит, можно не ожидать появления пловцов, нанятых для приема груза. Дым от лампы поднимался к множеству мелких отверстий в потолке и верхней части стены. Прислонившись щекой к нескольким из них, Кикаха почувствовал легкий сквознячок. Он понимал, что свет из тайника невозможно заметить с палубы -- даже тем, кто будет находиться прямо над ними. Но Кикаха хотел убедиться в этом наверняка. --Такие тайники есть на многих галерах,-- сказал он Анане.-- Иногда капитаны знают о них, а иногда -- не знают.-- Он указал на мужчину.--Мы допросим его позже. Кикаха связал тишкветмоаку лодыжки и, перевернув пленника на живот, скрутил ему руки за спиной. Несмотря на усталость и желание заснуть, он снова погрузился в воду. Вынырнув рядом с якорной цепью, Кикаха вскарабкался по ней на палубу и тщательно осмотрел галеру. Постовых он не обнаружил, но получил хорошее представление о конструкции судна. Кроме того, он нашел несколько полосок сушеного мяса и сухари, сложенные в водонепроницаемые кишки. Орлиц в поле зрения не оказалось. Патрульную лодку снесло течением, и ему не удалось разглядеть в ней тела -- если только они там были. Когда он вернулся в тайник, пленник уже пришел в себя. Петоток сказал, что прятался здесь от полиции, но отказался говорить, за что именно и по какому обвинению. Он ничего не знал о вторжении. И более того, даже не поверил их рассказу. Кикаха на миг задумался, а затем обратился к Анане: --Я думаю, наш побег видели многие, поэтому поиски в городе скоро прекратятся. Они начнут искать нас в старом городе, на фермах и в сельской местности. Они обыщут каждый корабль. А потом, потеряв наш след, дракландцы позволят городу вернуться к нормальной жизни. И эта галера отправится куда-нибудь по реке. Кикаха спросил Петотока, где они могут достать еды, чтобы им троим хватило ее на месяц. Глаза Ананы расширились. --Жить месяц в этой сырой и вонючей дыре? -- недоверчиво спросила она. --Если ты только хочешь остаться в живых,-- ответил Кикаха.-- Я искренне надеюсь, что мы не задержимся здесь слишком долго, но мне хотелось бы иметь резерв продуктов на случай непредвиденных обстоятельств. --Но я сойду здесь с ума! -- закричала она. --Сколько тебе лет? -- спросил он.-- Не меньше десяти тысяч, верно? Неужели ты до сих пор не научилась правильно относиться к таким ситуациям, как эта? --Я никогда не предполагала, что окажусь в подобной ситуации,-- огрызнулась она. Кикаха улыбнулся: --Так значит, за десять тысячелетий случилось что-то новенькое? Ты должна быть рада развеять старую скуку. Она неожиданно засмеялась: --Я устала и немного расстроилась. Но ты прав. Лучше прятаться от смерти, чем смертельно скучать. И то, что с нами случилось...-- Она развела руки в стороны, показывая, что у нее нет слов. Действуя по указке Петотока, Кикаха вновь взобрался на палубу и спустил на воду небольшую шлюпку. Причалив к берегу и взломав дверь небольшого товарного склада, он наполнил лодку продуктами и вернулся к галере. Потом ему пришлось привязать лодку к якорю и сплавать за Ананой. А дальше начался каторжный труд. Они ныряли, плавали и снова ныряли, перенося в сетках пакеты с едой. К концу работы они так устали, что едва выползли из воды на бортик люка. Кикаха отпустил шлюпку, и ее снесло течением. Проводив ее взглядом, он нырнул в последний раз. Дрожа от холода и перенапряжения, Кикаха отчаянно боролся со сном. Имея за плечами богатый опыт, он опасался оставлять контрабандиста без охраны. Анана предложила не создавать себе лишних проблем. По ее мнению, пленника полагалось прикончить. Петоток с тревогой прислушивался к разговору, хотя они говорили на языке властителей, которого он не понимал. Увидев, как Анана чиркнула пальцем по горлу, пленник догадался о причине спора, и, несмотря на темную кожу, его лицо побледнело. --Я не буду убивать без надобности,-- сказал Кикаха.-- Кроме того, если он даже умрет, нам все равно придется дежурить по очереди. Что если явятся другие контрабандисты? Застав нас спящими, они воспользуются моментом, и мы окажемся в их власти. Клататол и ее друзья устояли перед соблазном получить награду, хотя я не уверен, что они удержались бы от большей суммы. Однако другие могут не проявить такого благородства. Он нес первое дежурство и не засыпал только потому, что все время поливал лицо и голову водой, беседовал с Петотоком и шагал по настилу тайника. Когда прошло два часа, Кикаха разбудил Анану, похлопав ее по щекам и брызнув в лицо водой. Взяв с нее обещание не поддаваться дремоте, он закрыл глаза и погрузился в беспросветный сон. Они дважды сменяли друг друга. Потом Анана разбудила его в третий раз, но уже не для того, чтобы передать дежурство. Закрыв ладонью рот Кикахи, она шепнула ему на ухо: --Тихо! Ты храпел! А на борт поднялись люди! Кикаха долго лежал, прислушиваясь к торопливому топоту, разговорам, крикам, ударам и грохоту груза, который передвигали с места на место. Солдаты простукивали переборки и палубы, пытаясь отыскать потайные отсеки. Прошло тысяча двести секунд, каждую из которых Кикаха молча отсчитал. В конце концов поисковая группа ушла. И снова Кикаха с Ананой пытались по очереди наверстать упущенный сон. 7 Когда беглецы почувствовали себя достаточно отдохнувшими, чтобы бодрствовать вместе, Кикаха спросил Анану, как она оказалась в такой ситуации. --Черные Звонари,-- ответила та и подняла правую руку. На среднем пальце сверкнуло кольцо из черного металла с большим темно-зеленым драгоценным камнем. --Я отдала все свои драгоценности контрабандистам, но это оставила себе,-- сказала Анана.-- Я отказалась отдать им его. Мне пришлось сказать, что они могут снять кольцо только с моего трупа. И в какой-то момент я подумала, что они убьют меня.-- Она помолчала.-- Дай-ка вспомнить, как это началось. Сначала Черные Звонари не представляли никакой угрозы. Около десяти тысяч лет назад ученые нашей расы создали искусственную форму жизни. И они подошли к ее созданию во время поисков истинного бессмертия. Звонари имели форму колокола. Они изготавливались из черного материала, не поддававшегося разрушению. Звонарь не пострадал бы даже в том случае, если бы рядом с ним взорвалась водородная бомба. Его можно было бросить в центр пылающей звезды, и он оставался бы там невредимым миллиарды лет. Ученые создали Звонарей таким образом, что те действовали чисто автоматически. Они не имели собственного разума и первоначально изготавливались, как обычные устройства. Прибор помещали на голову человека, крохотные датчики считывали поверхностный потенциал кожи, и колокол автоматически выпускал два очень тонких, но крепких электрода. Они проникали сквозь череп и внедрялись в мозг. Через эти электроды Звонарь разгружал содержание человеческого ума и расчленял цепочки гигантских протеиновых молекул, составляющих память. Он разрывал сложнейшие нервные связи, уничтожая все, что хранилось в сознании и подсознании человека. --А какой в этом смысл? -- спросил Кикаха.-- Зачем властителям понадобилось разлагать разум на части, то есть разгружать себе мозг? Они же превращались в ничего не сознающих младенцев -- tabula rasa. --Конечно, но ты не понял их идеи до конца. Все содержание разгруженного и расчлененного мозга вносилось в сознание человека, который принадлежал властителю,-- раба. Кикаха привык ничему не удивляться. И слова Ананы вызвали у него скорее не изумление, а тошноту. --Но зачем? Для чего... --Это было необходимо,-- серьезно и рассудительно ответила Анана.-- Раб все равно бы когда-нибудь умер. Так какая разница? А властитель мог бы сохранить жизнь -- даже в том случае, если бы его телу нанесли смертельную рану. Она не стала говорить о величии той технологии, которая позволяла властителям жить тысячи и даже миллионы лет, не будь в их мире несчастных случаев, самоубийств и взаимного истребления. Кикаха знал это и без нее. Отсутствие старения, даже в легкой степени, наблюдалось у всех существ многоярусной планеты. Воды этого мира содержали синтезированные Вольфом субстанции, которые предохраняли людей от старения примерно тысячу лет. Эта же вода уменьшала способность к воспроизведению потомства, поэтому проблем перенаселения не возникало. --Поначалу Звонари представляли собой устройства, с помощью которых воспоминания властителя могли переписываться в мозг носителя. Подобным образом властитель как бы переходил в новое тело, если старое умирало от ран. На случай непредвиденных обстоятельств матрицу-колокол создавали с таким расчетом, чтобы запись, дублировавшая мозг, могла храниться потрясающе долгое время. Колокол оснастили мощным энергоблоком, который при желании потребителя мог обеспечивать любое функционирование записанного ума. Кроме того, матрица автоматически откачивала нервную энергию носителя для подзарядки своей силовой батареи. В процессе сканирования ума нервные связи расчленялись. Это вызывало разрушение всех ячеек психоструктуры, и после перезаписи в колокол мозг становился абсолютно пустым. Его содержание копировалось в матрицу, которая превращалась не только в хранилище, но и в дубликат записанного ума. --Я могу это повторить, лишь бы ты понял,-- добавила Анана. --Пока мне все ясно,-- ответил Кикаха.-- Но я не думаю, что каким-то расчленением и разрушением молекул, сканированием и копированием разума можно достичь истинного бессмертия. Мозг -- не чашка, а разум -- не вода. Его не перелить из одной головы в другую. И это не настоящий перенос разума. На самом деле ваши ученые переписывали содержание обоих полушарий и других долей мозга, стирая при этом всю информацию, которая хранилась в них. Но разве созданные ими колокола имели подсознание? Мне это напоминает запись на магнитофоне -- лента прокручивается, и создается идентичный мозг, но только в другом вместилище. Однако дублированный мозг всегда будет оставаться лишь жалким подобием оригинала. В действительности первый мозг умирал. А второй воспринимал себя первым только потому, что нес в себе его воспоминания. Но на самом деле оставался копией. --Устами младенца глаголет истина,-- с усмешкой сказала Анана.-- И ты был бы прав, не будь на свете такой штуки, как психика или душа. А у властителей имелось неоспоримое доказательство того, что в каждом разумном существе обитает некая надпространственная и вневременная сущность. Она есть даже у вас, людей, и является своего рода воплощением психической памяти тела, или сомы. Она как бы отражает психосому или, возможно, наоборот. В любом случае психика представляет собой вторую половину "реального" человека. И когда скопированный телесный мозг встраивался в матрицу-колокол, психика, или душа, тоже переходила туда. Вот почему, передавая запись разума новому носителю, колокол наделял его и новой душой. --У вас есть доказательства того, что душа существует? -- удивленно спросил Кикаха.-- Это что -- фотографии? Чувственные симптомы? Какие-то предметные факты? --Сама я о них ничего не знаю,-- ответила Анана.-- И честно говоря, не знаю таких людей, которые видели бы эти доказательства. Но нас заверяли, что они существуют. --Прекрасно! -- воскликнул он с сарказмом, который она просто не могла не заметить.-- И что же дальше? --Первая стадия эксперимента потребовала свыше пятидесяти лет, и только потом, мне кажется, колокола стали абсолютно безопасными и идеально настроенными. Исследования, в основном, велись на рабах. Многие из них погибли или стали идиотами. --Во имя науки! --Во имя властителей! -- поправила она.-- Во имя бессмертия для властителей. Но подопытные люди, а позже и подопытные властители, сообщали о невыносимом чувстве разобщения с реальностью, о муках раздвоения, которые они переживали все то время, пока их разум находился в колоколах. И тогда ученые обнаружили, что при выдвинутых электродах мозг в матрице обретал способность к восприятию внешнего мира -- вернее, к фрагментам внешнего мира, поскольку восприятие оказалось очень ограниченным. Чтобы преодолеть чувство изоляции и паники, ученые улучшили разрешающую способность электродов-антенн. С тех пор колокола могли воспринимать звуки, запахи и простейшие зрительные образы. --Значит, Черные Звонари являются бывшими властителями? -- спросил Кикаха. --Нет. Кто-то из ученых случайно наткнулся на зачатки разума у неиспользованных колоколов, и оказалось, что они могут развивать свою собственную сущность. Фактически, любая неиспользованная матрица являлась недоразвитым Звонарем. И если с ней беседовали, играли, обучали речи и называли по имени, то есть развивали эмбриональную личность, устройство переставало быть вещью и превращалось в разумное существо -- пусть очень странное и чуждое нам, но разумное. --Другими словами, ведро для мозгов обретало сознание,-- подытожил Кикаха. --Вот именно. Ученых пленило это открытие. Они создали отдельную программу по обучению разумных матриц. Они обнаружили, что колокол может стать таким же многофункциональным и умным, как взрослый властитель. К тому времени о первоначальном проекте забыли. Но недоразвитые колокола по-прежнему использовались как хранилища для избыточных воспоминаний властителей. --Мне кажется, я знаю, что случилось потом,-- сказал Кикаха. --Никто не знает, что там случилось на самом деле,-- возразила Анана.-- Ученые вырастили десять тысяч полностью развитых матриц и какое-то число малышей. Однажды какому-то колоколу удалось ввести свои иглы-антенны в череп властителя. Он расчленил и уничтожил его мозг, а затем перенес свой разум в тело носителя. И тогда, одного за другим, они захватили всех занятых в проекте ученых. Догадка Кикахи оказалась верной. Властители создали своего собственного Франкенштейна. --К тому времени мои предки увлекались созданием личных вселенных. Каждый творил, что хотел,-- продолжала Анана.-- Как истинные властители, они считали себя богами -- если только боги действительно существовали когда-то на свете. Тем не менее наша первая вселенная продолжала оставаться домом для подавляющей массы населения. Используя тела носителей, Звонари перебрались из материнской вселенной в личные миры. Со временем истина раскрылась, но никто не знал, кого они уже захватили, а кого еще нет. Слишком многие из властителей прошли через процедуру перемещения памяти, и, по крайней мере, десять тысяч из них оказались, как мы это называем, "прозвоненными". Война с Черными Звонарями длилась двести лет. И я родилась в эпоху великих битв. К тому времени они уничтожили почти всех ученых и технологов. Больше половины населения погибло в боях. Родную вселенную властителей разграбили и превратили в ядерный циклон. Это стало концом прогресса и науки. Это стало началом солипсизма (*) властителей. Те, кто выжил, имели в своем распоряжении огромное могущество, великолепную аппаратуру и хитроумные устройства, но знание принципов, стоявших за этой технологией, было утеряно навсегда. (*) Солипсизм -- доведенный до крайности субъективный идеализм. Из десяти тысяч Звонарей спаслось лишь пятьдесят. Они исчезли, и нам не удалось отыскать их след. Остальных девять тысяч девятьсот пятьдесят Звонарей загнали в специально созданную для них вселенную. Вокруг нее установили тройное ограждение, чтобы никто не мог ни войти, ни выйти. --А пропавшие пятьдесят? --Их так и не нашли. Какое-то время властители жили на грани паники, подозревая всех и каждого. Однако случаев "прозвонок" не наблюдалось, и страхи понемногу улеглись. Но о пятидесяти пропавших Звонарях мы не забывали никогда.-- Анана снова подняла правую руку.-- Видишь это кольцо? Оно может обнаружить колокол Черного Звонаря на расстоянии двадцати футов. К сожалению, оно не может распознать Звонарей, которые находятся в телах носителей. Но они не любят удаляться от своих матриц. Когда тело получает серьезное ранение, Звонарь старается перенести свой мозг обратно в матрицу, иначе вместе с телом погибнет и он. Кольцо, обнаружив матрицу-колокол, включает тревожное устройство, вживленное в мозг властителя. Сигнал от него стимулирует особую зону нервной системы, и властитель слышит звон колоколов. Вот почему этих существ прозвали Звонарями. Насколько мне известно, колокольный звон не раздавался около десяти тысяч лет. Но две недели назад мы трое услышали его вновь, и каждый из нас понял, что древний ужас вырвался на свободу. --Так это те пятьдесят, которых вы не досчитались? -- спросил Кикаха. --Возможно, не все пятьдесят. Сама я видела лишь нескольких,-- ответила Анана.-- Мне кажется, исчезнувшие Звонари прятались в одной из личных вселенных. Они вернулись в матрицы и пролежали где-то десять тысячелетий, пока какой-то человек, какой-то лебля...-- Она замолчала, увидев выражение лица Кикахи, а затем продолжила: -- Какой-то человек случайно натолкнулся на их тайное убежище. Он оказался любопытным и положил одну из матриц себе на голову. Колокол автоматически выпустил иглы-антенны, пробудив Звонаря от многовекового сна. Он произвел обезболивание кожи и на несколько мгновений лишил человека подвижности, чтобы тот не оказал сопротивления при внедрении в мозг. Звонарь вонзил электроды в череп, разрядил воспоминания и разрушил конфигурацию нервной системы. Он перенес свой разум в тело жертвы, а затем в образе человека нашел носителей для остальных сорока девяти Звонарей. И вот теперь эта свора оборотней решила нанести молниеносный ответный удар. Трудно сказать, сколько вселенных посетили Звонари и скольких властителей они убили или превратили в носителей. Однако им не повезло с троими: Ананой, Нимстовлом и Юдуброй. Анане и Нимстовлу удалось сообщить Юдубре о грозившей опасности, и тот разрешил им укрыться в его вселенной. Только Черные Звонари могли заставить властителей забыть о вечной вражде с сородичами. Но когда Юдубра начал восстанавливать свою систему защиты, через нее прорвался враг. Троим властителям удалось открыть врата в многоярусный мир и попасть во дворец Вольфа. До них дошли слухи, что Ядавин стал слабым, больным и мягкосердечным. Они выбрали его мир в надежде на то, что он даст им приют, если они проявят к нему дружелюбие. Но дворец оказался пустым, и они встретили только толосов -- полуметаллических, полупротеиновых роботов, которые прислуживали Вольфу и Хрисеиде и охраняли их. --Вольф исчез? -- удивленно переспросил Кикаха.-- И Хрисеида тоже? Но куда? --Я не знаю,-- ответила Анана.-- У нас почти не было времени на осмотр дворца. Нам пришлось бежать из центра управления. И мы вошли во врата, даже не зная, куда они ведут. По воле судьбы они доставили нас в храм Оллимамла, из которого мы бежали в город Таланак. Нам посчастливилось встретить Клататол, и ее шайка укрыла нас от посторонних глаз. Не прошло и четырех дней, как город захватили дракландцы. Я не знаю, как Черные Звонари овладели фон Тарбетом и его людьми. --Они прошли через врата в Дракландию и захватили двух королей, подданные которых до сих пор ни о чем не догадываются,-- ответил Кикаха.-- Звонари, конечно же, не знали, что я нахожусь в Таланаке. Однако по фильмам и записям во дворце они посчитали меня ключевой фигурой этого мира. Звонари явились сюда за вами, но кто-то проболтался им о моем приезде в Таланак. И они решили устроить на меня облаву. --А зачем им нужен ты? --Я знаю почти все о тайных вратах и ловушках дворца. Звонари, очевидно, хотят пробраться в арсенал Вольфа, но для этого необходим условный код. Вот почему я нужен им живой. И ради этой информации они готовы идти на любые жертвы. --Скажи, а во дворце есть какие-нибудь летательные аппараты? -- спросила Анана. --Нет, у Вольфа никогда их не было. --Значит, Звонари принесут сюда самолеты из моего мира. Им придется разобрать их на части, чтобы протащить через узкие врата во дворце. Какое-то время уйдет на сборку. Но если люди увидят самолет, они потребуют от Звонарей каких-то объяснений. --Да, и Звонари скажут им, что это магические лодки,-- ответил Кикаха. Он вспомнил о роге Шамбаримена, или Илмарволкина, как иногда его еще называли. Эх, будь у него этот рог... Когда в резонансных точках любой вселенной на нем проигрывали определенную последовательность нот, эти точки становились вратами между двумя вселенными. Кикаха знал, как использовать рог для открытия врат многоярусного мира. А значит, они могли бы обойтись без серебристых полумесяцев. Но Анана не видела рога. Возможно, Вольф и Хрисеида забрали его с собой. Дни и ночи, сменявшие друг друга, не отличались особым комфортом. Чтобы размять ноги, беглецам приходилось кружить вокруг колодца люка, но когда это делал Петоток, Кикаха предусмотрительно привязывал к его шее веревку. Спали они по очереди, сменяясь через два часа. Поначалу Кикаха решил экономить масло и зажигать лампу только в исключительных случаях, но темнота в крошечном тайнике действовала настолько угнетающе, что они держали лампу зажженной большую часть времени. Третий день ожидания принес перемены. На борт поднялось множество людей. Якорь вытащили, и судно отогнали к пристани. Сквозь деревянные переборки и настил палубы доносились звуки погрузки. Она продолжалась сорок восемь часов без перерыва. Наконец галера покинула гавань, и гребцы взялись за работу. Шли дни, а спрятавшиеся в тайнике люди слышали только стук колотушки, задававшей темп, визгливый скрип уключин, плеск весел и журчание воды. 8 Путешествие продлилось шесть дней, а затем судно остановилось, бросило якорь, и звуки разгрузки заполнили узкое пространство их убежища. Кикаха не сомневался, что они плыли на запад к краю Великих прерий. Когда все затихло, он нырнул в воду. Всплыв под изогнутой кормой, Кикаха увидел доки, корабли, костер перед большим бревенчатым зданием и невысокую, поросшую лесом гряду, которая тянулась на востоке. Он узнал последний приграничный порт для речных кораблей. Здесь товары перегружались в гигантские фургоны и отправлялись караванами по Большому торговому пути. Кикаха не собирался отпускать Петотока. Тем не менее он проявил такт и спросил пленника, хочет ли тот остаться или рискнет присоединиться к тишкветмоакам. Петоток ответил, что его разыскивают за убийство полицейского, поэтому он хотел бы пойти с ними. Пробравшись на ферму у городской окраины, они украли одежду, трех лошадей и оружие. Для этого им пришлось оглушить фермера, его жену и двух сыновей, пока те спали крепким сном. Тихо проскользнув мимо укреплений города и форта, беглецы поскакали к холмам и за час до рассвета оказались у границы Великих прерий. Они решили какое-то время следовать по торговому пути, направляясь в деревню хроваков, которая находилась в горах, за тысячу миль отсюда. Там они могли спланировать поход к любым тайным вратам на этом уровне. Во время заточения в тайнике галеры Кикаха всеми силами старался поддерживать моральный дух Ананы. Он шутил и смеялся, правда, потихоньку, чтобы не услышали матросы. Теперь же он походил на извергавшийся вулкан -- смех, юмор и восторженные крики изливались из него подобно лаве. Анана назвала его самым счастливым человеком, какого она когда-либо видела в своей долгой жизни. И действительно, Кикаха буквально сиял от радости. --А почему бы и нет? -- Он взмахнул рукой, показывая на Великие прерии.-- Этот воздух напоен ароматами солнца, земли и жизни. Куда ни посмотри, везде обширные холмистые степи. Они похожи на прерии Северной Америки до прихода белых людей, но я бы назвал их более экзотическими, романтическими, цветастыми, и ты сама можешь выбрать для них какое угодно определение. Тут пасутся миллионы бизонов, диких лошадей, оленей и антилоп. Здесь можно увидеть огромных хищников -- полосатых степных львов, прозванных учеными "фелис атрокс", и бегущих львов, которые напоминают пуму, прошедшую эволюцию гепарда. Кругом рыщут ужасные степные волки, койоты и собаки прерий. Это царство жизни! Ты увидишь не только доколумбовских животных, но и множество вымерших на Земле зверей, которых Вольф успел протащить через врата в свое время. Ты увидишь мастодонтов, мамонтов, винтатеров, степных верблюдов и многие другие раритеты. А сколько здесь кочевых племен америндейцев! Это какое-то смешение американских индейцев, скифов, сарматов, белых кочевников из России и Сибири. А полукони! Ты бы только видела этих кентавров, созданных Ядавином! Их речь и обычаи во многом такие же, как и у остальных племен прерий. Об этих местах можно говорить бесконечно! А сколького я еще не знаю, но узнаю однажды! Представь, этот уровень занимает площадь, на которой могли бы поместиться Северная и Южная Америки моей родной Земли! Это сказочный мир! Мой мир! Я верю, что рожден для него, и именно поэтому мне повезло попасть сюда! Это опасный мир -- но скажи, какой мир, включая и Землю, не опасен? Ты права! Возвращаясь в прерии, я чувствую себя самым счастливым из людей! И меня не затащишь теперь на Землю ни за какие деньги -- потому что этот мир мой! Анана слегка улыбнулась и покачала головой: --Ты восторгаешься так только потому, что еще молод. Подожди, пока тебе стукнет десять тысячелетий. И ты вряд ли тогда найдешь повод для радости. --Хорошо, я подожду,-- ответил Кикаха.-- Мне уже пятьдесят лет, но я чувствую себя трепетным двадцатипятилетним юношей -- если ты, конечно, извинишь меня за такую банальную фразу. Анана не знала, что означают банальные фразы, и Кикаха постарался ей это объяснить. Он выяснил, что Анана бывала на Земле несколько раз и что ее последний визит приходился на 1888 год. По ее словам, она отправлялась туда "на каникулы". На исходе дня они подъехали к роще. Кикаха сказал, что им следует устроить здесь стоянку на ночь. Он отправился на охоту и вернулся с карликовым оленем. Путешественники освежевали его и зажарили мясо над небольшим костром. Потом, нарубив ветвей и соорудив платформу на развилке двух больших суков, они договорились нести часовые вахты. Анана сомневалась, стоит ли ей спать во время дежурств Петотока, но Кикаха сказал, что беспокоиться не о чем. Тишкветмоак провел всю жизнь в городе. Этот дикий край казался ему открытой пастью смерти. И он был слишком напуган мыслью об одиночестве, чтобы замышлять побег или убийство своих спутников. Анана смущенно улыбнулась и призналась, что рада компании Кикахи. Слова Ананы удивили его -- причем удивили приятно. --В общем-то, ты тоже человек,-- ответил он.-- И возможно, с тобой еще не все потеряно. Она рассердилась, повернулась к нему спиной и притворилась, что засыпает. А он еще долго усмехался, неся первую вахту. В небе светил зеленый прожектор луны. Вокруг раздавалось множество звуков, но все они шли издалека -- где-то в прерии трубил мамонт или мастодонт, а из глубины рощи порыкивал лев. Чуть позже он услышал фырканье дикой лошади, вслед за которым донесся свист гигантской ласки. Протяжный звук заставил Кикаху похолодеть; кони встряхнули головами и тихо заржали. После людей и полуконей самым опасным зверем в прерии считалась ласка. Кикаха насторожился. Но прошел час; огромная тень так и не появилась. Лошади постепенно успокоились. Разбудив Петотока, Кикаха рассказал ему о животном и приказал высматривать каждую тень, похожую на длинное верткое тело. Заметив испуг в глазах тишкветмоака, Кикаха посоветовал ему стрелять во все, что покажется подозрительным. Теперь он знал, что Петоток не заснет во время своего дежурства. Уже на рассвете, заканчивая очередное дежурство, Кикаха заметил странный отблеск на белом пятне, появившемся в небе. Сначала он подумал, что ему померещилось, но луч солнца вновь отразился от летающего объекта. Самолет находился далеко, но быстро приближался. Вскоре Кикаха разглядел длинный, похожий на иглу корпус. Когда самолет пронесся над рощей, он заметил выпуклость в верхней части корпуса, напоминавшую кабину; а в ней -- силуэты четырех человек. Потом самолет помчался в сторону прерий и исчез в бескрайних просторах. Кикаха разбудил Анану и рассказал ей о том, что видел. --Наверное, Звонари протащили самолет из моего дворца. Это плохо,-- ответила она.-- Самолет может быстро покрывать огромные расстояния. К тому же он оснащен двумя дальнобойными лазерами. Кроме того, у Звонарей есть ручные лучеметы. --Нам придется пробираться по ночам,-- задумчиво сказал Кикаха.-- Однако и тогда мы будем часто оказываться на открытой местности. В прерии достаточно рощ, но на нашем пути их не так много. --Они могли унести из моего мира несколько самолетов,-- сказала Анана.-- И один из них может летать по ночам. У них есть приборы ночного видения, которые определяют местоположение тел по излучаемому теплу. С тревожным чувством путешественники выехали на открытую местность, надеясь, что судьба все-таки не сведет их со Звонарями. На следующий день, поднимаясь на гребень небольшого холма, Кикаха увидел всадников, которые скакали вдали. Сначала он решил, что это кочевники прерий или тишкветмоаки. Но Кикаха ошибся. Латы воинов поблескивали на солнце; несмотря на жару, солдаты носили шлемы и кирасы. Он обернулся, чтобы предупредить попутчиков. --Это скорее всего тевтоны из Дракландии,-- сказал он.-- Я не знаю, как они добрались сюда так быстро. Впрочем, подожди... Ну да! Очевидно, они прошли через врата в десяти милях отсюда. Полумесяцы вделаны в вершины двух вкопанных глыб вблизи небольшого родника. Я думал завернуть туда по пути, чтобы осмотреться. Хотя в этом мало толку -- врата действуют только в одну сторону. Тевтонов, видимо, послали на поиски Кикахи, чтобы перерезать ему путь, если он попытается уйти в горы к хровакам. --Им потребуются миллионы людей, чтобы найти нас в Великих прериях, и даже тогда мы можем без труда улизнуть от них,-- сказал Кикаха.-- Но меня беспокоит самолет. И честно говоря, кое-что еще. Три дня прошло без происшествий, если не считать случая, когда в небольшом овраге они наткнулись на семейство "фелис атрокс". Взрослые животные вскочили на ноги и предостерегающе зарычали. Самец весил около девятисот фунтов; на его темно-желтой шкуре выделялись бледные полосы. Голову украшала короткая грива, не более дюйма длиной. Самка уступала ему в размерах и весила не больше семисот фунтов. Рядом резвились два детеныша ростом с небольших оцелотов. Кикаха тихо велел спутникам держаться позади него, затем медленно развернул дрожавшего жеребца и не спеша, почти шагом, направился обратно. Львы кинулись следом, но, сделав несколько прыжков, остановились, свирепо рыча и сверкая глазами. Они не стали продолжать погоню. Позади них лежала наполовину обглоданная туша дикого полосатого осла, и у них не было желания гоняться за незваными гостями. На четвертый день они увидели торговый караван тишкветмоаков. Кикаха скакал в полумиле от него. Его не могли узнать с такого расстояния, и, пользуясь этим, он хотел собрать о караване по возможности больше сведений. Кикаха не мог объяснить Анане точной причины своего любопытства -- просто ему нравилось узнавать всякие вещи, чтобы потом не оставаться в дураках, когда случалось что-то непредвиденное. Вот и все. Анана боялась, что Петоток воспользуется случаем и убежит с караваном. Но Кикаха не расставался с луком, а их спутник не раз уже видел его мастерство в обращении с оружием. Караван состоял из сорока огромных фургонов. Для дальних перевозок тишкветмоаки предпочитали двухъярусные десятиколесные повозки. Каждый фургон тянула упряжка из сорока мулов, более крупных, чем першероны. Рядом катили небольшие фургончики, оборудованные под спальни и столовые для охранявших караван кавалеристов. Кикаха насчитал около пятидесяти охранников. Позади тянулась вереница запасных лошадей для кавалерии и сменных мулов для повозок. Всего в караване оказалось около трехсот пятидесяти мужчин, женщин и детей. Кикаха по-прежнему сохранял выбранную им дистанцию, изучая каждую деталь. --Что ты об этом думаешь? -- спросила его Анана. Он усмехнулся: --Караван пройдет в двухстах милях от гор хроваков. Он будет добираться туда чертовски долго, поэтому мой план не очень практичен. К тому же он слишком смел. И еще надо учесть, что с нами едет Петоток. Дав немного поуговаривать себя, он рассказал ей о своем плане. Поначалу Анана решила, что он спятил. Но после недолгих размышлений признала, что риск и нестандартность идеи действительно могут привести к успеху -- если только им очень повезет. Но, как Кикаха уже сказал, приходилось брать в расчет Петотока. Несколько раз, улучив момент, когда тишкветмоак удалялся по нужде, Анана заводила разговор о его убийстве. Она твердила, что их спутник опасен, что он может вонзить в их спины нож при любом удобном случае, не говоря уже о предательстве в обмен на свободу и жизнь. Кикаха соглашался с ней, но не желал совершать неоправданное убийство. Он подумывал, не оставить ли Петотока в прерии, но боялся, что его поймают преследовавшие их Звонари. Беглецы удалились от каравана, и пару дней двигались параллельным курсом на расстоянии трех-четырех миль. По ночам они отъезжали еще дальше, поскольку Кикаха не хотел, чтобы караванщики застали их врасплох. На третий день он решил оставить караван и отправиться на юг. Под вечер, заметив в небе блестящую точку, их маленький отряд помчался к группе редких деревьев, которые могли прикрыть их густыми кронами. Привязав лошадей к кустам, они прокрались в высокой траве на вершину холма и начали следить за караваном. Тишкветмоаки находились довольно далеко, и трое беглецов едва различали фигуры людей. Самолет опустился перед первым фургоном и завис в футе от земли. Караван остановился. Через какое-то время у самолета собралась группа людей. Даже с такого расстояния Кикаха видел, как они яростно махали руками. Но торговцы протестовали напрасно. Когда они вернулись к фургонам, начался тщательный обыск, который длился весь день. Тишкветмоаки работали не покладая рук. Разгрузив повозки, они отошли в сторону, после чего Звонари осмотрели каждую щель. --Хорошо, что мы отказались от моего плана,-- заметил Кикаха.-- Нас бы уже нашли! Я смотрю, твои Звонари -- довольно доскональные парни! Ту ночь они провели в густых зарослях кустарника. О горячем ужине и костре пришлось на время забыть. Утром Кикаха подполз к каравану и увидел, что самолет улетел. Тишкветмоаки, вставшие, очевидно, на рассвете, уже заканчивали погрузку и сборы. Он вернулся на ночную стоянку и разбудил дремавшую Анану. --Теперь, когда Звонари обыскали караван, они вряд ли повторят подобную проверку. Мы могли бы осуществить наш замысел. Вот только Петоток... Тем не менее Кикаха решил повременить с путешествием на юг. Они продолжали двигаться вблизи каравана. Ему казалось, что Звонари какое-то время не будут появляться в этих местах. На пятый день, оставив Анану и Петотока под двумя деревьями на южном склоне холма, Кикаха отправился поохотиться и через пару часов вернулся с небольшим оленем в седле. Его спутники по-прежнему находились там, где он их оставил. Однако Кикахе не понравилась поза тишкветмоака, который неуклюже растянулся на спине. Его рот был открыт, глаза неподвижно застыли. Из солнечного сплетения торчала рукоятка ножа. --Этот лебляббий напал на меня! -- заявила Анана.-- Он хотел овладеть моим телом! И когда я отказалась удовлетворить его похоть, он попытался силой добиться своего! Это верно, Петоток иногда посматривал на Анану с явным вожделением, но так поступал бы любой мужчина. Однако он никогда не тянул к ней руки и не выказывал никаких намеков. Возможно, он не упустил бы своего при удобном случае, но Кикахе не верилось, что Петоток посмел силой домогаться Ананы. Он боготворил ее и всегда смущался, оставаясь с ней наедине. С другой стороны, Кикаха не хотел предъявлять Анане обвинений в убийстве и лжи. Дело сделано, и уже ничего не поправишь. Поэтому он просто сказал: --Вытащи нож и вытри его о траву. Мне всегда было интересно, что ты сделаешь, если я сообщу о желании обладать тобой. Теперь я это знаю. Она удивила его своим ответом: --Ты -- не он. Да и тебе ничего не докажешь, пока не покажешь, правда? --Нет, не правда,-- жестко ответил Кикаха и с любопытством взглянул ей в лицо. По словам Вольфа, властители не имели понятия о морали -- вернее, большая часть их расы. Анана была исключительно красивой женщиной. И вряд ли она отказалась от любовных утех. Тем не менее тысячелетия могли покрыть ее чувства толстой коркой льда. Он знал, что наука властителей преодолела фригидность. Но могла ли такая привлекательная женщина сохранить свою страстную натуру через сотню веков? С другой стороны, Вольф говорил, что, несмотря на опыт и меры предосторожности, каждый властитель жил одним днем. Подобно людям, они плыли в потоке событий и времени. Их память тоже являлась глубоким омутом, в котором воспоминания лишь изредка всплывали на поверхность. И хотя тоска и скука одолевали их значительно чаще, чем так называемых смертных, они не страдали от пресыщенности чувств. Самоубийства среди них случались намного реже, чем в сопоставимой группе людей. Но это могло объясняться и тем, что склонные к самоубийству властители покончили с собой несколькими тысячелетиями ранее. Какими бы ни были чувства Ананы, она не раскрывала их Кикахе. И если ее, как и Кикаху в данный момент, терзала сексуальная неудовлетворенность, она стойко переносила страдания. Возможно, Анана считала просто невозможным делить ложе с низкородным и отвратительным для нее существом. Однако он не раз слышал истории о сексуальном интересе, который властители проявляли к своим наиболее привлекательным подданным. Вольф и сам говорил, что, будучи Ядавином, он предавался безудержному разврату среди самых прекрасных женщин этого мира. Пользуясь безраздельной властью, он получал все, что хотел. Кикаха пожал плечами и тяжело вздохнул. К счастью, ему следовало подумать о более значительных делах. В конце концов жизнь и смерть были важнее. 9 В течение двух следующих дней путешественники скакали вдали от каравана, так как охотничьи отряды тишкветмоаков заготавливали продовольствие и охотились на бизонов, оленей и антилоп. Скрываясь от них, двое беглецов едва не столкнулись с небольшим отрядом сатвикилапов. Эти америндейцы, разрисованные с головы до ног черно-белыми полосами, имели довольно внушительный вид -- свитые в косы, длинные черные волосы были сложены в кольца, образуя на макушках маленькие башенки; из носовых перегородок торчали кости; на шеях висели ожерелья из львиных зубов; а боевой наряд дополняли панталоны из львиной кожи и оленьи мокасины. Они проскакали в ста ярдах от Ананы и Кикахи. К счастью, сатвикилапы преследовали стадо бизонов и в пылу охоты не заметили укрывшихся в овраге всадников. В общем-то, тишкветмоаки преследовали тех же бизонов, но находились с другой стороны стада. Их отделяла от индейцев огромная, в милю шириной, колонна животных. И тогда Кикаха принял окончательное решение. Он сказал, что этой ночью они сделают то, о чем договаривались раньше. После некоторых колебаний Анана согласилась попробовать. На самом деле она согласилась бы на все, лишь бы укрыться от Звонарей. С наступлением сумерек они приблизились к лагерю тишкветмоаков и стали ждать своего часа. Поужинав жареным мясом, а затем напившись джина и водки, караванщики разошлись спать. По обеим сторонам растянутой цепочки фургонов, на довольно значительном расстоянии друг от друга, стояли трезвые караульные. Но поскольку караван находился на Большом торговом пути и их охраняли резные столбы с деревянными ликами бога торговли, постовые, конечно же, не ожидали нападения со стороны людей или полуконей. Их выставляли для того, чтобы в лагерь не забрело какое-нибудь животное. Случалось, что гигантская ласка или лев нападали на лошадей и даже тишкветмоаков, но такое происходило редко, поэтому караульные, в основном, дремали на своих постах. Сняв с лошадей всю упряжь, Кикаха шлепнул их по крупу, и они убежали в степь. Он знал, что этим домашним животным скорее всего не выжить в дикой прерии. Но жалость -- плохой советчик, и у каждого своя судьба. По правде говоря, их шансы на жизнь ничем не отличались от его собственных. Кикаха и Анана привязали к спинам бутыли с водой и съестные припасы, а затем, зажав в зубах ножи, прокрались в испятнанной лунным светом темноте к заснувшему каравану и незаметно проскользнули мимо двух караульных, которых отделяло друг от друга не меньше сорока ярдов. Кикаха выбрал двенадцатый по счету десятиколесный фургон, и они направились к нему, обходя небольшие повозки, в которых похрапывали мужчины, женщины и дети. К счастью, собак здесь не было, и, кстати сказать, по довольно веской причине. Гепардовые пумы и ласки считали их особым деликатесом, поэтому тишкветмоаки отказывались брать в прерии своих любимых животных. Им с трудом удалось пробраться через плотно упакованный груз на нижней платформе фургона. Отодвинув несколько деревянных сундуков и распихав по сторонам рулоны тканей и ковров, они, как могли, замаскировали нору, в которой собирались провести дневные часы. С неимоверными усилиями Кикаха затолкал вытащенные товары туда, куда они могли войти. Он надеялся, что никто не заметит перестановки предметов. У беглецов имелись две пустые бутыли для естественных нужд; ворох одеял заменял им ложе, которое они считали вполне удобным, пока фургон не тронулся в путь. Рессоры у повозки отсутствовали; и хотя пешему путнику прерия казалась достаточно ровной, тряска превращала фургон в чрезвычайно неудобную обитель. Скрываясь в тайнике на корабле, Анана жаловалась, что замкнутое пространство действует на нее угнетающе. Теперь же, по ее словам, она чувствовала себя замурованной под гигантским обвалом. И хотя полуденная температура редко превышала семьдесят пять градусов по Фаренгейту (*), Кикаха и Анана задыхались в душной тесноте. Отыскав несколько отверстий, они прижимались к ним лицами, пытаясь освежить легкие небольшой дозой свежего воздуха. (*) Около 24 градусов по Цельсию. Кикаха расширил отверстия. Ему не хотелось делать большие щели -- их могли заметить караванщики. Но он успокаивал себя тем, что в пути на нижнюю платформу обычно никто не заглядывал. В первый день беглецы почти не спали. Ночью, дождавшись часа, когда лагерь погрузился в сон, они выползли наружу и прокрались мимо часовых в открытую степь. Отыскав источник, Кикаха и Анана выкупались, наполнили водой бутыли и удовлетворили свои естественные нужды, потому что в фургоне это было невозможно сделать -- вернее, можно, но с большими неудобствами. Они поупражнялись, разминая мышцы, которые затекли от тесноты, тряски и непрерывных рывков. Кикаха с усмешкой подумал о том, что он никогда еще не совершал таких дерзких поступков. А разве это не наглость? Они скрывались буквально под носом, а точнее, под задом тишкветмоаков. Будь Кикаха один, он чувствовал бы себя более удобно и непринужденно. В общем-то, Анана почти не жаловалась, но ее невольные вскрики, несдержанные стоны и ругательства раздражали его все больше и больше. Там, в тесном пространстве их берлоги, они часто натыкались друг на друга. И каждый раз Анана реагировала слишком уж бурно. Она велела ему оставаться на другой половине "катафалка", просила не трястись над ней и изводила насмешками. Кикаха начал всерьез подумывать о том, чтобы предложить ей скрываться от Звонарей порознь. Если она откажется, он может оглушить ее, оттащить подальше в прерию и оставить там. Временами ему даже представлялось, как он перерезает ей горло или привязывает Анану к дереву, чтобы львы и волки могли без помех терзать ее тело. И какой черт дернул его начать эту любовную интрижку? И тут Кикаха поймал себя на слове. Да, он сам сейчас подумал о любви. Но как он мог влюбиться в такую злобную, надменную и кровожадную сучку? Тем не менее Кикаха влюбился. Несмотря на отвращение, презрение и ненависть, он начинал любить Анану. Ему доводилось влюбляться много раз -- и в этом, и в предыдущем мире... но никогда еще обстоятельства не складывались таким странным и трагическим образом. Спору нет, если не считать Подарги, походившей лицом на Анану, и действительно чудесной, почти неземной Хрисеиды, его спутница была самой прекрасной женщиной из всех, кого он когда-либо видел. Но Кикаха не придавал этому большого значения. Конечно, он ценил в женщинах красоту и формы, но любил, в основном, тех, кто обладал приятным характером, сообразительностью и юмором. Он терпеть не мог тупых и надменных красавиц. Встретив умеренно привлекательную и, возможно, даже некрасивую женщину, он мог бы влюбиться в нее, если бы нашел какие-то родственные интересы. Но Анану он считал высокомерной и безжалостной. Тогда откуда в нем это чувство любви, которое бок о бок уживалось с неприязнью? "А кто его знает,-- подумал Кикаха.-- Чужая душа -- потемки, а своя собственная -- дремучий лес. И я этому даже рад. Мне бы не хотелось знать все о себе заранее". К сожалению, его любовь была, по-видимому, безответной. Конечно, Анана могла проявлять к нему какой-то сексуальный интерес, но это скоротечное чувство будет нести в себе амбиции и презрение. А она никогда не полюбит лебляббия. И вряд ли она вообще способна любить. Властители считали себя выше подобных чувств. Во всяком случае, так говорил ему Вольф. Второй день прошел гораздо быстрее первого; обоим удалось поспать. Ночью, во время прогулки к ручью, они столкнулись с львиным прайдом, явившимся на водопой почти одновременно с ними. Людям пришлось забраться на дерево. Время близилось к рассвету, а львы не выказывали желания уходить. В конце концов Кикаха начал отчаиваться. Солнце вот-вот могло появиться из-за монолита, и тогда им уже не удастся проскользнуть в фургон. Он сказал Анане, что они должны спуститься вниз и криками отпугнуть больших кошек. Как обычно, у Кикахи имелся собственный своеобразный план. Он подозревал, что у Ананы есть какое-то припрятанное или вживленное в тело оружие. И Кикаха надеялся, что она теперь воспользуется им. Но оружия у нее не оказалось, или она просто не посчитала ситуацию столь безнадежной, чтобы раскрывать свои неучтенные резервы. Анана сказала, что, если ему так хочется, он может отпугивать чудовищ сам; она же намеревалась оставаться на дереве до тех пор, пока животные не уйдут по доброй воле. --При обычных обстоятельствах я бы согласился с тобой,-- сказал Кикаха.-- Но нам надо вернуться в фургон буквально через полчаса. --Я не собираюсь туда возвращаться,-- ответила Анана.-- Кроме того, ты не успеешь добыть еды. А я не хочу голодать целый день в этом гробу. --У нас есть сушеное мясо и фрукты,-- напомнил он. --Я и так не ела весь день,-- ответила она. Кикаха полез вниз. Большинство львов даже не обратили на него внимания. Но один самец прыгнул на ствол, и его лапа с длинными когтями промелькнула в шести дюймах от ноги человека. Кикахе пришлось подняться повыше. --Наверное, они не в том настроении, чтобы пугаться,-- сказал он.-- Бывают такие дни, когда их ничем не проймешь,-- вот, например, как сегодня... Забравшись на вершину дерева, он разглядел фургоны, белевшие невдалеке в лунном свете. Потом луна ушла за монолит, и на востоке появилось солнце. Караван пробуждался -- дымились походные костры, люди торопливо готовили завтрак и собирались в долгий путь. Кикаха с беспокойством следил за группой солдат, которые седлали коней. Воинов украшали алые стеганые панцири, зеленые юбки, желтые гамаши и деревянные каски с длинными разноцветными перьями. Кавалеристы растянулись в цепь и образовали полумесяц, внутри которого шагали мужчины и женщины, несшие горшки, котелки, кувшины и прочую посуду. Они направлялись к ручью. Кикаха застонал. Ему не раз случалось попадать в силки собственной хитрости. Но эта ситуация могла закончиться очень печально. Поэтому он ни секунды не сомневался в выборе дальнейших действий -- лучше столкнуться лицом к лицу со львами, чем попасть в плен к тишкветмоакам. Возможно, ему удалось бы уговорить их не выдавать его тевтонам. Но шанс был так мал, что он просто не мог рисковать, полагаясь на их великодушие. --Анана, я ухожу на север,-- сказал Кикаха,-- и ухожу немедленно. Ты пойдешь со мной? Она взглянула вниз на большого самца, который кружил у подножия дерева и следил за людьми, сверкая злыми зелеными глазами. Открыв пасть, он ощерил четыре изогнутых клыка -- два сверху и два снизу,-- которые напоминали длинные и острые ножи. --Ты, наверное, сошел с ума,-- сказала она. --Если хочешь, можешь оставаться здесь -- до тех пор, пока тебя отсюда не снимут! Перебравшись на другую сторону дерева, он начал спускаться. Огромная львица вскочила на ноги и встревоженно зарычала. Вслед за ней поднялись и другие львы. Ветер донес до них запах приближавшихся людей. С минуту львы метались по берегу, не зная, что делать. Самец, стоявший под деревом, рявкнул и бросился в заросли; остальные последовали за ним. Спрыгнув с нижней ветви, Кикаха побежал в том же направлении. Он не оглядывался, но надеялся, что у Ананы хватит ума поспешить за ним следом. Если солдаты ее поймают или хотя бы заметят, они обшарят все вокруг в поисках других беглецов. Он услышал шелест травы за спиной, и Анана догнала его. Оглянувшись, Кикаха увидел мелькнувшую среди ветвей голову солдата и, схватив Анану, увлек ее в заросли высокой травы. Но их успели заметить. Послышался крик. В общем-то, этого следовало ожидать, и теперь... Кикаха поднял голову и осмотрелся. Первый всадник выехал на открытое место, приподнялся в стременах и замахал рукой, указывая в ту сторону, где прятались беглецы. К нему торопливо приближались остальные. Взяв копье наперевес, кавалерист поскакал вдогонку за чужаками. Кикаха уныло осмотрел местность -- равнина, высокая трава да несколько деревьев. Вдали виднелась серая многогорбая масса -- стадо мамонтов или мастодонтов. Где-то в траве затаились львы. Большие кошки могли стать его козырной картой. Вспугнув их, он мог не только спастись от плена, но и заставить бежать своих преследователей. --За мной! -- воскликнул Кикаха и помчался вперед. Он бежал изо всех сил. Позади него кричали солдаты и слышался приближавшийся стук копыт. Но львы подвели его. Они разбежались в стороны, прыгая, как кузнечики. Животные не поддались панике и не пожелали ввязываться в схватку. Они не дали ему возможности убежать. План не удался -- лошади и всадники не попадали под натиском львов, разъяренных внезапной атакой. Проскакав мимо беглецов, кавалеристы развернули коней; их копья образовали полукруг. Солдаты, оставшиеся за спиной, сделали то же самое. Кикаха и Анана оказались зажатыми в кольцо. Куда бы они ни побежали, их везде поджидала острая сталь. --Вот что значит быть слишком хитрым,-- сказал Кикаха. Анана даже не улыбнулась. Да и ему не очень-то хотелось смеяться. Кикаха приуныл еще больше, когда их, связанных и беспомощных, отвели назад к каравану. Предводитель Клишкват уведомил пленников, что награда за них утроена. И хотя он слышал о Кикахе и, конечно же, восхищался им и уважал, как любимца властителя, правила теперь диктовали розоволицые люди. А ведь это в корне меняет дело, не так ли? Кикаха признал, что Клишкват прав, и спросил, жив ли до сих пор император. Предводителя удивил такой вопрос. Да, миклосимл жив и здоров. Это он предложил награду за беглецов. И лишь благодаря его стараниям империя тишкветмоаков заключила союз с розоволицыми волшебниками, которые прилетали к ним три дня назад в бесколесном фургоне. И так далее, и тому подобное. Кикаха хотел поговорить с караванщиками и объяснить им истинную ситуацию в Таланаке. Он надеялся уговорить их отпустить его, но из этого ничего не вышло. Имперская сеть сигнальных барабанов и почтовых пони уже ознакомила приграничные города с положением дел в великой столице. Большую часть этих сообщений составляла ложь и подтасованные факты, но Клишкват верил им, а не словам Кикахи. И тот не винил его за это. Двух пленников хорошо накормили; женщины вымыли их, намазали маслом, причесали и одели в богатые одежды. В это же время между владельцами фургонов и солдатами завязался отчаянный спор. Предводитель считал, что кавалеристы, поймавшие беглецов, должны разделить награду с ним. Его помощники тоже надеялись получить какие-то деньги. Затем появились представители остальной части караванщиков. Они потребовали, чтобы награду разделили поровну на всех и каждого. Начальники и солдаты принялись кричать на вновь прибывших. Назревала стычка. Наконец предводитель успокоил своих подчиненных и сказал, что видит только один выход из создавшегося положения: их спор должен решить сам император. По сути это означало разбирательство в верховном суде Таланака. Солдаты запротестовали. Эта история могла затянуться на годы. А судебные издержки сожрали бы большую часть полученных денег. Напугав людей верховным судом, Клишкват предложил компромисс, который, как он надеялся, устроил бы многих, если не всех. По его мнению, одну треть награды следовало отдать солдатам, вторую -- руководству каравана, то есть предводителю и его помощникам; оставшуюся треть -- поровну распределить среди остальных караванщиков. Спор не затихал ни за обедом, ни за ужином. Все это время караван не трогался с места. Когда же все стороны наконец пришли к полюбовному согласию, возникли новые вопросы. Надо ли каравану двигаться дальше в надежде, что магическая небесная лодка прилетит к ним еще раз, как пообещали розоволицые люди? В этом случае они могли бы передать пленников прямо в руки великих волшебников. Или лучше отправить их в Таланак в сопровождении солдат, а самим продолжать путь? Некоторые закричали, что волшебники могут не вернуться. Но если они даже вернутся, в их лодке не хватит места для беглецов. Другие говорили, что солдатам нельзя доверять доставку пленников в столицу. Они могут забрать всю награду себе. К тому времени, когда караван вернется в город, конвоиры истратят полученные деньги и обращаться в суд будет уже бесполезно. И так далее, и тому подобное. Кикаха спросил одну из женщин, как розоволицые разговаривали с предводителем каравана. --Мы видели четырех розоволицых, и каждый из них имел в магической машине свой трон,-- ответила она.-- Их слова переводил жрец. Он сидел в ногах того, кто находился спереди и справа. Розоволицые говорили на вишпавамле. Я узнала священный язык, на котором читают молитвы. Сами-то мы его не понимаем, поэтому жрец сначала выслушивал приказы волшебников, а затем переводил их нашему предводителю. Поздно ночью, когда луна забралась на середину небесного моста, спор разгорелся с новой силой. Кикаху и Анану увели на ночлег. Они спали на постелях из мехов и одеял, которые им приготовили на верхней платформе фургона. Утром они проснулись от того, что караван тронулся в путь. Тишкветмоаки решили взять пленников с собой в надежде, что магическая лодка вернется, как и обещали розоволицые. В течение дня Кикахе и Анане разрешали идти пешком в колонне каравана. Шестеро солдат стерегли их днем, и шестеро других стояли по ночам на страже у фургона. 10 На третью ночь события начали развиваться именно так, как предполагал Кикаха. Шестерым охранникам не захотелось делить награду со всем караваном. Они провели большую часть ночи, перешептываясь друг с другом, и Кикахе, которого разбудили, чтобы проверить, хорошо ли он связан, удалось подслушать все, о чем они говорили. Он велел Анане не оказывать никакого сопротивления, если в ближайшее время ее разбудят караульные. Через полчаса пленников грубо растолкали и посоветовали им помалкивать, пообещав в противном случае перерезать глотки. После чего провели их мимо двух оглушенных воинов. В небольшой роще их ждали оседланные кони. Похитители заранее запаслись всем, что могло понадобиться в долгом путешествии, включая еду и запасных лошадей. Отряд крадучись отъехал на несколько миль, а затем перешел на легкий галоп. Они скакали всю ночь и первую половину следующего дня, не слезая с коней, пока не убедились, что ушли от погони. Оставив торговый путь в стороне, солдаты отклонились далеко на север, и вряд ли преследователи могли бы найти их след. Второй день они снова провели в седле, двигаясь параллельно торговому пути. А потом тишкветмоаки решили вернуться на безопасную тропу. Долгое пребывание за ее пределами заставляло их нервничать. Кикаха и Анана скакали в центре отряда. Руки им связали с таким расчетом, чтобы они могли держать поводья. В полдень солдаты устроили привал. Но едва они успели доесть жареного кролика и приступить к овощному рагу, как с ближайшего холма раздался крик дозорного. Он галопом поскакал к ним и, приблизившись, повторил: --Полукони! Воду из горшков тут же вылили в костер, а мокрую золу закидали пылью. В панике солдаты забыли собрать свою утварь. Двоих пленников посадили в седла, и отряд помчался к торговому пути, который находился в нескольких милях к югу. Вот тут-то они и увидели стадо бизонов, похожее на волну, катившую по прерии. Огромное стадо растянулось в бесконечную колонну, ширина которой достигала нескольких миль. Ее правый фланг находился в трех милях от всадников, и земля дрожала от топота четверти миллиона копыт. По какой-то причине, известной только бизонам, животные бежали. Они неслись на запад -- причем так быстро, что могли отсечь отряд тишкветмоаков от торгового пути. Тем не менее у солдат оставались шансы на успех. И чтобы оценить их по достоинству, им следовало приблизиться к стаду. Полукони заметили людей и перешли на быстрый галоп. Их было около тридцати -- вождь в оперенном головном уборе, закаленные воины, чьи волосы украшали разноцветные перья, и три-четыре новичка, еще не побывавших в бою. Кикаха тяжело вздохнул; ему показалось, что по иронии судьбы они наткнулись на отряд шойшателов. Однако кентавры находились еще слишком далеко, и он пока не различал их боевой раскраски. Но осанка вождя напоминала ему того полуконя, который выкрикивал угрозы у ворот тишкветмоакской заставы. Кикаха засмеялся и покачал головой. Теперь уже не имело значения, из какого они племени. Полукони считали его своим заклятым врагом, и, окажись он в их власти, они поиздевались бы над ним с исключительной жестокостью. Он обернулся к Таквоку, вожаку солдат, и крикнул: --Разрежь веревки на наших запястьях! Они нам мешают! Мы не убежим от вас, можешь не беспокоиться! Таквок направил было к нему коня, но вдруг изменил свое решение. Он не захотел приближаться к Кикахе на такой скорости. По-видимому, он испугался, что их кони столкнутся друг с другом или что коварный пленник выбьет его из седла. Тишкветмоак покачал головой и помчался дальше. Кикаха выругался и, припав к шее жеребца, попытался выжать из него все, на что тот был способен. Но великолепный конь не реагировал на его понукания -- он и без того бежал на пределе своих сил. Жеребец летел как на крыльях и все же почти на полкорпуса отставал от коня, на котором скакала Анана. Скорее всего животные обладали равными силами, однако Анана меньше весила. Тишкветмоаки немного отстали и растянулись в неровный полукруг, в центре которого находились Анана и Кикаха. По обе стороны от них мчалось по трое солдат. Полукони только что перевалили на другую сторону холма. При виде огромного стада они замедлили бег, но уже через миг, свирепо замахав оружием, поскакали по склону за добычей и славой. Стадо с топотом неслось на запад. Солдаты и пленники под углом в сорок пять градусов приближались к его правому флангу. Поднимаясь на холм, полукони отклонились немного в сторону и подгадали направление погони. Кроме того, огромная скорость позволяла им все больше сокращать расстояние между собой и намеченными жертвами. Оценив угол, образованный флангом и передними рядами огромной колонны бизонов -- почти квадратный строй,-- Кикаха понял, что их отряд может проскочить перед стадом. С этой минуты скорость и удача означали спасение, а любое промедление грозило смертью под копытами бежавших животных. Двигаясь наперерез, всадники попали бы под натиск левого фланга; поэтому им следовало скакать наискось -- вперед и под углом. Вскоре им предстояло выяснить: способны ли кони выдержать такой рывок и не оступится ли кто-нибудь из них на ходу. Анана оглянулась -- Кикаха что-то прокричал, подбадривая ее. Его крик потонул в грохоте копыт, сотрясавших землю. Низкий вибрирующий гул напоминал вулкан, вот-вот готовый выплеснуть на земную твердь потоки раскаленной лавы. Рев, запах животных и облако пыли ошеломили Кикаху. Вместе с испугом пришло возбуждение. Страх не в первый раз помогал ему выйти из оцепенения, приводя в состояние, похожее на экстаз. События вдруг стали крупномасштабными, погоня -- прекрасной, и призом в этих скачках могло стать как неожиданное спасение, так и быстрая смерть. Кикаха почувствовал себя чуть ли не богом. В подобные моменты, когда смерть так близка и возможна, он буквально ощущал свое бессмертие. Это чувство быстро проходило, но пока оно длилось, Кикаха знал, что переживает мистическое состояние. Со стороны могло показаться, что он решил столкнуться с ближним углом стада, образованным флангом и передними рядами животных. Перед ним вздымались косматые коричневые бока гигантских бизонов. Он видел горбы, сновавшие вверх и вниз, словно бурые дельфины в волнах. Мелькали темные коричневые лбы, массивные опущенные головы, мокрые черные носы, красные глаза, черные глаза, белые глаза с красными прожилками; а ноги двигались так быстро, что сливались в какую-то круговерть. Пена падала из открытых слюнявых и зубастых пастей на лохматые груди и ноги. Уши наполнял неописуемый грохот, будто сама земля, не выдержав тяжести огромных тел, начинала раздвигаться в стороны. На миг Кикахе показалось, что еще секунда и равнина треснет под копытами, а из открывшейся бездны повалит огонь и дым. В ноздри бил терпкий запах бизонов -- тех самых, которые вымерли на Земле десять тысяч лет назад. Ничто не сравнилось бы с видом этих гигантских зверей: бока, потные от панического, разрывавшего сердце бега; рога, выступавшие в стороны и вперед на добрых десять футов. Жижа из-под хвостов пачкала бежавших следом. В общий смрад вплеталось зловонье пены, летевшей из пастей, и крови из легких -- хотя здесь Кикаху, возможно, немного подводило воображение. Сюда же примешивался запах коня, вспотевшего от страха и безумного бега. --Хаи-ий-яя! -- закричал Кикаха, обернувшись к полуконям. Как ему хотелось сейчас освободиться от пут, чтобы погрозить кентаврам поднятым оружием. Клич потонул в грохоте бежавшего стада. Но Кикаха надеялся, что полукони увидели его открытый рот и усмешку. Он надеялся, что они поймут, как он презирает смерть и своих врагов. К тому времени кентавры находились в ста пятидесяти ярдах от беглецов. Они прилагали неимоверные усилия, стараясь догнать людей. Их темные, широкие и скуластые лица исказились от напряжения. Слава победы ускользала у них из рук, и они знали это. Полукони понимали, что, когда отряд людей пройдет под углом перед правым краем стада, они по-прежнему будут отставать ярдов на пятьдесят. И когда их воины доберутся до передних рядов, добыча вырвется далеко вперед. А потом бизоны будут постепенно настигать кентавров, и лучшие из них, так и не добравшись до другой стороны стада, падут под ударами опущенных лбов, изогнутых рогов и мощных острых копыт. Несмотря на это, полукони продолжали погоню. Впереди всех мчался необстрелянный юнец, чья тесьма на голове еще не познала ни пера, ни скальпа. Молодой кентавр скакал с невероятной скоростью. Кикаха даже выпучил глаза. Никогда прежде ему не доводилось видеть такого резвого полуконя -- а уж он-то перевидал многих. С каждой секундой юнец приближался на несколько ярдов. Лицо его побагровело и исказилось от усилий. Казалось, еще немного, и лицевые мышцы порвутся, как перетянутые струны. Полуконь взмахнул рукой -- и в воздух взвилось копье, описывая длинную пологую дугу. В самый последний момент Кикаха вдруг понял, что может случиться почти невероятное. Копье летело в сторону его жеребца. Снижаясь по кривой, оно пролетело над тишкветмоакскими всадниками. Кикаха дернул поводья, направляя коня влево, но тот лишь мотнул головой и немного замедлил бег. Почувствовав легкий толчок, Кикаха понял, что копье вонзилось в животное. Жеребец начал падать. Его передние ноги подогнулись, задние оттолкнулись от земли, и круп взлетел в воздух. Шея просела под седоком, и Кикаха вылетел из седла. Он не знал, как это у него получилось. Что-то сработало в нем, как срабатывало и прежде. Кикаха не упал и не покатился по земле -- он приземлился на ноги и побежал к черно-коричневой стене стада. Позади раздался стук копыт. Он прозвучал так близко, что Кикаха услышал его даже сквозь рев и топот огромного стада. А потом звуки завертелись вокруг, сила инерции выбила землю из-под ног. Кикаха упал на траву и заскользил на животе. Над ним пронеслась тень -- силуэт всадницы и коня. Рядом проскакали остальные шестеро. Кикаха увидел, как Анана оглянулась через плечо, но в следующий миг ее и тишкветмоаков скрыла накатившая волна бизоньего стада. Они ничем не могли ему помочь. Секундное промедление означало смерть под копытами бизонов или от копий полуконей. И если бы на его месте оказалась Анана, он сделал бы то же самое. У каждого своя судьба, так что же пенять на других... Наверное, полукони вопили в тот миг от восторга. Жеребец Кикахи был мертв. Копье воткнулось в его круп, и животное при падении сломало шею. Перед кентаврами, беспомощный и безоружный, стоял их величайший враг -- Ловкач, так часто ускользавший у них прямо из-под носа. Но теперь ему никуда не деться -- если только он не бросится под копыта гигантов, скакавших в десяти шагах от него. Как видно, эта мысль и пришла преследователям в головы, потому что они стремглав понеслись к нему, а необстрелянный юнец попытался отрезать Кикаху от стада. Побросав копья, томагавки, дубины и ножи, кентавры мчались к своему врагу с голыми руками. Они хотели взять его живым. Кикаха не размышлял ни секунды. Он быстро вскочил на ноги и побежал к стаду. Перед ним замелькали косматые бока. Животные, достигавшие шести футов в холке, бежали с такой быстротой, словно за ними гналось само время, угрожая уничтожить, как сделало это с бизонами на Земле. Взглянув на подбегавшего юнца, Кикаха издал свирепый вопль и, вытянув перед собой руки, отчаянно прыгнул вперед. Его колено ударилось о массивное плечо, и он вцепился в косматую шкуру. Быстро подтянувшись вверх и изогнувшись всем телом, Кикаха оседлал огромного самца и прижался животом к его спине. Между двумя бизонами зияла темная щель. Кикаха приподнялся, чтобы снова прыгнуть, но, почувствовав тошноту, тут же опустился вниз и уткнулся лицом в подскакивавший круп. Он медленно, но верно соскальзывал вниз. Тогда он ухватился за торчавшие космы на правом боку и одним рывком развернулся так, что мог теперь упираться ногами в заднюю часть бизоньей спины, цепляясь за горб. Кикаха и сам почти не надеялся на спасение; что же касается молодого полуконя, считавшего Ловкача своим пленником, так тот вообще не верил своим глазам. Он скакал рядом с бизоном, на котором сидел Кикаха, и, открыв рот, изумленно смотрел на человека. Кентавр даже протянул к нему руки, будто надеялся, что Ловкач через миг свалится в его объятия. Кикаха держался из последних сил. Он знал, что вскоре полуконь оправится от потрясения. И, вытащив из-за пояса нож или томагавк, сделает смертельный бросок. На таком расстоянии промахнуться почти невозможно. И наверняка запас оружия у кентавра на этом не закончится. Кикаха подтянул ноги к животу, присел на корточки и сблизил стопы, по-прежнему цепляясь за шерсть. Едва сохраняя равновесие, он медленно повернулся боком, прыгнул и упал на спину соседнего бизона, который бежал рядом. Что-то темное пролетело, вращаясь, над его правым плечом. Томагавк угодил в горб соседнего животного и, отскочив, исчез в гуще стада. Кикаха поспешно подобрался к горбу бизона, снова подобрал под себя ноги и прыгнул. Но, поскользнувшись, потерял равновесие и сорвался в щель между двумя животными, в последний момент ухватившись за шерсть. Он беспомощно висел на боку бизона, и, когда животное приседало в бешеной скачке, ноги Кикахи касались травы. Соскользнув немного вниз, он оттолкнулся от земли и вцепился в шерсть на спине огромного самца. Подгадав момент, Кикаха забросил ногу на круп, подтянулся и устроился верхом позади высокого горба. Молодой полуконь продолжал погоню. Остальные немного отстали. Скорее всего они подумали, что Кикаха сорвался и погиб под копытами бизонов. Увидев его восставшим из мертвых, они испытали настоящее потрясение. Верткий и хитрый неуловимый враг смеялся над ними прямо из пасти смерти. Юнец, увидев Кикаху, буквально ошалел. Оттолкнувшись всеми четырьмя копытами, он подпрыгнул и оказался на спине крайнего бизона. Полуконь тут же прыгнул снова и, как горный козел, скачущий по съезжающим глыбам, оседлал горб следующего животного. Теперь удивляться пришлось Кикахе. Полуконь замахнулся ножом, его лицо исказила усмешка. Он словно хотел сказать: "Ты умрешь, Кикаха! Ты умрешь прямо сейчас! А меня будут воспевать в каждом жилище, в каждом вигваме всех народов прерий и гор! Отныне я буду самым великим воином среди людей и полуконей!" Что-то такое явно носилось в его огромной голове. И он действительно мог стать самым известным среди всех обитателей прерии. В случае успеха он на всю жизнь прославился бы как убийца Кикахи-Ловкача. Тот-кто-проскакал-по-бешеным-бизонам-и-перерезал-горло-Кикахе. Но при третьем прыжке его копыто соскользнуло со спины бизона. Он перекатился через горб и упал между двумя животными. Его задние ноги взлетели вверх, круп задрался. Это был конец, хотя Кикахе не удалось разглядеть, что с ним сделали копыта бизонов. Тем не менее попытка героя почти удалась. И хотя он был всего лишь полуконем, Кикаха воздал должное его храбрости. А потом ему пришлось подумать о собственной участи. 11 Поравнявшись с Кикахой, кентавры начали осыпать его стрелами. Заранее предугадав их маневр, он соскользнул на бок бизона и, намотав на руки шерсть, повис, зацепившись ногой за спину. Такое положение оказалось очень ненадежным. Шерсть выскальзывала из рук, а соседнее животное бежало так близко, что грозило раздавить его своей массой. Над головой проносились стрелы. Что-то чиркнуло по ноге и взлетело в воздух. Томагавк, отскочив от головы бизона, едва не задел лицо Кикахи. Внезапно животное захрапело, и Кикаха догадался, что легкие зверя пробила стрела. Огромный самец немного пригнулся, пару раз споткнулся, но все-таки выровнял бег. Кикаха дотянулся до соседнего бизона и, ухватившись за него, намотал на руку его длинные пряди. Отпустив раненое животное и сбросив ногу с его спины, он снова повис на руках. И вновь, как цирковой наездник, оттолкнулся обеими ногами от земли, подпрыгнул и закинул левую ногу на спину бизона. Позади с ревом рухнул раненый самец. Скользнув по траве, он замер на боку -- из его тела торчали две стрелы. Двое животных успели перепрыгнуть через него, но третье споткнулось, и тут же образовалась куча мала. По меньшей мере десять огромных бизонов сучили ногами, брыкались, бодались и умирали, когда в них врезались все новые и новые животные. А потом что-то случилось в голове колонны. Кикаха почти ничего не видел, поскольку висел на боку бизона и изо всех сил старался удержаться на двух прядках шерсти. Ему были видны лишь хвост, круп и ноги. Внезапно животные замедлили бег и повернули налево. Бизон справа от Кикахи яростно взревел, словно получил смертельную рану. Впрочем, так оно и было. К счастью, его повело в другую сторону, иначе он просто раздавил бы человека. Животное рухнуло наземь; из огромной дыры в спине хлынула кровь. И тут Кикаху озадачили сразу два обстоятельства: за какие-то три-четыре минуты громоподобные звуки панического бегства ослабли настолько, что он услышал мычание отдельных животных, когда те падали в траву, получив жестокие ранения; а во-вторых, его ноздри заполнил запах паленых шкур и горелой плоти. Ближайшее животное рухнуло на всем скаку, и бизон, за которого цеплялся Кикаха, остался один. Он мчался вперед, минуя тела убитых и тяжело раненных сородичей. Перепрыгивая через самку с полуотсеченной головой, он едва не упал, и резкий толчок ослабил хватку цепких рук. Кикаха свалился в траву, перекувырнулся и вскочил на ноги, готовый встретиться с тем, чего еще не понимал. Мир покачивался перед ним, как штормящее море. Кикаха задыхался, дрожал и обливался потом. Тело его покрывали бизоний навоз, засохшая пена и пыль. Постепенно Кикаха пришел в себя. Готовый прянуть в любую сторону, он медленно осмотрелся. Повсюду лежали мертвые бизоны. Время от времени взгляд натыкался на трупы полуконей. Уцелевшая часть стада свернула влево. Поток из миллионов тонн плоти удалялся все дальше и дальше. Шум копыт превратился в почти неразличимый гул. Внезапно громкий треск заставил Кикаху подпрыгнуть. Звук напоминал кораблекрушение тысячи больших галер, брошенных на острые рифы. А потом он увидел гибель множества животных. Целый ряд протяженностью в милю и более того скосило за каких-то шесть-семь секунд. Набегавшие животные натыкались на павших, в них тут же врезались все новые бизоны, копыта стучали по копытам. Стадо остановилось. Уцелевшие животные тупо стояли, тяжело дыша. В огромной куче тел жалобно мычали задавленные трупами и раненые бизоны. Их пронзительные стенания еще больше подчеркивали гнетущую тишину, которая нависла над местом кровавой бойни. А потом Кикаха увидел тех, кто остановил гигантское стадо. Слева, в четверти мили от него и в двадцати футах над землей, завис самолет. Он походил на иглу и не имел крыльев. Белый металл корпуса украшали черные пятна и причудливые узоры. В верхней передней части находился прозрачный купол. Внутри виднелось пять силуэтов. Самолет гнался за тишкветмоаком, который пытался ускакать на лошади. Однако слово "гнался" не передает того, что происходило на самом деле. Аппарат двигался быстро, но как будто лениво и без усилий. В один миг он оказался позади беглеца. Из цилиндра спереди кабины вырвался ярко-белый луч и коснулся крупа лошади. Та упала. Тишкветмоака выбросило из седла. Он тяжело рухнул наземь, перелетел через голову и, корчась от боли, поднялся на ноги. Кикаха осмотрелся и в четверти мили от себя увидел Анану. Рядом с ней стояли несколько тишкветмоаков. Двое человек лежали на земле -- очевидно, мертвые. Одного из них придавила лошадь. Чтобы люди не смогли скрыться, пришельцы уничтожили всех коней. И более того, они расстреляли всех полуконей. Вряд ли Звонари подозревали, что среди этих людей находятся те, кого они ищут. Скорее всего, увидев погоню, они спустились и решили спасти туземцев в обмен на какую-нибудь информацию. К тому же кожа Ананы и Кикахи была более светлой, чем у солдат, которые сопровождали их. Но тишкветмоаки тоже различались оттенками кожи, и некоторые выглядели довольно светлокожими. Поэтому Звонари решили проверить каждого человека. Или... Впрочем, возможных вариантов было много, и любой из них теперь не имел значения. Как ни крути, а выходило одно -- Кикаха и Анана снова оказались в безвыходном положении. И не могли убежать. С таким оружием, как у Звонарей, шутить не приходится. Усталость понуждала его смириться с судьбой, но Кикаха и не думал сдаваться. Его размышления прервал тихий стук копыт. Услышав за спиной дыхание, он прыгнул вперед и откатился в сторону, рассчитывая ускользнуть от врага, нападавшего сзади,-- если его действительно атаковали. Мимо пролетело копье. Когда оно упало в траву, позади Кикахи раздался разъяренный рев. Кикаха обернулся и увидел полуконя, который медленно надвигался на него. Тело кентавра покрывали ожоги и раны. Круп обгорел, хвост наполовину обуглился. Он подволакивал задние ноги, но упорно двигался вперед, решив перед смертью поквитаться с Кикахой. В левой руке у него поблескивал длинный тяжелый нож. Подобрав копье, Кикаха метнул его в кентавра. Закричав от отчаяния, полуконь попытался уклониться, но его подвели искалеченные ноги. Не успел он сделать и шага, как копье вонзилось в его человеческий торс. Наконечник вошел в мехоподобный орган, выпиравший под грудной костью. Кентавр упал. Но жизнь еще теплилась в его теле. Собрав последние силы, он поднялся на передние ноги, вырвал копье из груди и, не обращая внимания на кровь, хлеставшую из раны, метнул оружие в Кикаху. Тот как раз направлялся к поверженному полуконю, намереваясь вогнать копье поглубже и тем самым прикончить врага. Кикаха не ожидал броска. К счастью, рука умиравшего кентавра ослабла. Копье пролетело несколько футов и воткнулось в землю у ног Ловкача. Полуконь взревел от обиды и разочарования. Наверное, он надеялся на хвалебные песни здесь и на небесном совете мертвых. Но теперь он понял, что если Кикахе и суждено погибнуть от руки полуконя, то слава этого подвига достанется кому-то другому. Кентавр упал на бок и выронил нож. Его передние ноги задергались, свирепое лицо обмякло, а черные глаза с укором уставились на врага. Кикаха быстро обернулся и увидел самолет, который находился примерно в четверти мили от него. Зависнув в футе над землей, аппарат догонял двух тишкветмоаков, которые убегали к холмам. Анана лежала на земле. Кикаха не знал, что с ней произошло. Скорее всего она притворилась убитой, что, собственно говоря, собирался сделать и он. Вымазав себя кровью кентавра, Кикаха лег неподалеку от него и, припрятав под бедром длинный нож, зажал под мышкой копье. Древко поднималось вертикально вверх, и издали казалось, что оно торчит из его тела -- вернее, Кикаха надеялся, что это будет выглядеть подобным образом. Трюк был продиктован отчаянием и вряд ли бы удался. Но большего он придумать не мог. Оставалось полагаться лишь на то, что Звонари, обладая другим типом сознания, могли не знать некоторых человеческих хитростей. В любом случае попытка стоила усилий. Каким бы печальным ни оказался результат, Кикаха в общем-то и не собирался жить вечно. Поймав себя на вранье, Кикаха улыбнулся. Он ничем не отличался от других людей и, как все, надеялся жить долго и очень долго. Он сражался за жизнь, не скупясь на хитрости и усилия, и пока этот стиль давал неплохие результаты. Время шло, но ничего не происходило. Прохладный ветер сушил на теле Кикахи кровь и пот. Солнце перебралось на последнюю четверть зеленого неба. Кикаха подумал, что с приходом сумерек его шансы на успех возросли бы вдвое. А если бы у него еще оказалась пара лошадей, то ничто не помешало бы ему удрать. Перед глазами промелькнула тень. Кикаха напрягся. Самолет? Послышалось резкое карканье. Да это же ворона. Скоро сюда слетятся все пожиратели падали, подумал Кикаха. Их тут будет, как перца в жарком,-- галки, вороны, канюки, огромные грифы, гигантские кондоры, ястребы и орлы и даже зеленые орлицы Подарги размером с молодого мамонта. А потом на праздничный пир прибегут койоты, степные лисы, обычные и ужасные волки, которые уже сейчас задирают носы и ловят запах поживы. Он представил, как из высокой травы выходят огромные хищники, не брезгующие мясом дармовой дичи. Разогнав другое зверье, они начнут пожирать бизонов и полуконей. Следом появятся девятисотфунтовые степные львы и, ссорясь между собой, будут кидаться на всех и каждого, распугивая птиц и мелких зверей. От этого видения Кикаху прошиб пот. Тихо шикнув, он отогнал от себя любопытную ворону. Где-то рядом завыл волк. Невдалеке пролетел кондор, нацеливаясь на бизонью тушу. Почти вслед за ним промелькнула еще одна тень. Сквозь ресницы Кикаха увидел над собой самолет. Машина беззвучно пронеслась над ним и пошла на снижение. Побоявшись повернуть голову, Кикаха потерял ее из виду. Но Звонари пролетели на высоте пятидесяти футов и вряд ли заметили с такого расстояния его маленький обман с копьем. Кто-то закричал на языке властителей. Порыв ветра заглушил слова, и Кикаха не понял смысла фразы. Стало тихо, а затем до него снова донеслись голоса, на сей раз с подветренной стороны. Если Звонари по-прежнему находились в кабине, то самолет двигался где-то между ним и Ананой. Кикаха надеялся, что какой-нибудь Звонарь придет осмотреть его "тело". Конечно, они могли подлететь к нему на самолете, и это был бы наихудший вариант. Машина умела зависать в воздухе на любой высоте, а значит, они могли бы даже пощекотать его, не вылезая из кресел. Впрочем, бояться им нечего. У Звонарей имелись ручные лучеметы, и вряд ли они держали их на предохранителе. Для прикрытия тех, кто выйдет наружу, они могли использовать мощный лазер, установленный в кабине. Он не услышал шагов приближавшегося Звонаря. А тот, видимо, наставил на Кикаху лучемет и без колебаний выстрелил бы, обнаружив копье, зажатое под мышкой. В принципе, Кикаха оказался в действительно безнадежном положении. Но удача по-прежнему сопутствовала ему. На сей раз Кикахе помог бизон. Он поднялся позади Звонаря, замычал и бросился в атаку на двуногого врага. Звонарь резко повернулся. Кикаха тут же откатился за мертвого полуконя и, используя его как прикрытие, осторожно поднял голову. Не сделав и трех шагов, тяжело раненный бизон упал. Звонарю даже не пришлось стрелять из лучемета. Тем не менее на несколько мгновений он повернулся к Кикахе спиной, а его спутники в кабине следили в это время за другим Звонарем, который пробирался по горе трупов к Анане. Услышав мычание бизона, один из сидевших в кабине повернулся и стал наводить ствол лазера, но Звонарь, поставив ногу на тело упавшего бизона, успокоил его движением руки и указал на труп животного. Человек в кабине кивнул и перевел взгляд на другого Звонаря. Кикаха поднялся и, сжимая в руке нож, бросился на врага. Звонарь медленно обернулся и на миг застыл в изумлении. Потом вскинул лучемет, однако Кикаха успел метнуть нож первым. Скорее всего тяжелый клинок вообще не предназначался для бросков, и о балансировке даже мечтать не приходилось. Но практике метания ножей Кикаха посвятил несколько тысяч часов. Он бросал ножи любых видов с любого расстояния и под любым углом -- даже стоя на голове. Кикаха буквально извел себя строгой дисциплиной, бросая ножи до тех пор, пока ему не начинало казаться, что он даже дышит ножами. Дело дошло до того, что при виде их он терял аппетит. Бесконечные часы тренировок, пот, усилия и дисциплина окупились сполна. Клинок вонзился в горло Звонаря, и тот упал на спину. Лучемет лежал на земле. Кикаха рванулся к оружию, поднял его и осмотрел. Эта модель была ему незнакома, но действовала так же, как и все другие лучеметы. Небольшая задвижка на боку приклада выполняла роль предохранителя. Спусковым крючком служила выпуклая пластина, слегка выступавшая на внутренней стороне рукоятки. Звонарь на заднем сиденье кабины повел стволом лазера в сторону Кикахи. Синий луч искрился белыми пятнами и прожигал в земле дымящуюся борозду. Он скользнул по куче бизонов, и те вспыхнули языками пламени. Однако лазер работал вполсилы. Кикаха даже не успел выстрелить. Луч сбоку поразил Звонаря, и он рухнул на пол. Полоска ослепительного света приподнялась и упала, рассекая самолет пополам. Звонарей в кабине охватило пламя. Кикаха осторожно поднялся на ноги и закричал: --Анана! Это я, Кикаха! Не стреляй! Из-за холмика косматых и рогатых трупов появилось лицо Ананы. Она улыбнулась ему и весело закричала: --Значит, это правда? Я их всех уложила! Кикаха поискал глазами того Звонаря, который пошел к Анане, и увидел его распростертое тело. Сделав пару шагов навстречу Анане, Кикаха почувствовал тревогу. Теперь у нее есть лучемет и самолет -- вернее, часть самолета. Возможно, спутник ей больше не нужен... Но, сделав еще пару шагов, Кикаха понял, что его опасения пока напрасны. Он ускорил шаг и улыбнулся. Анана не знала этот мир так хорошо, как он, а силы, которым она противостояла, были слишком велики. Она не откажется от такого полезного союзника. --Как, во имя Шамбаримена, тебе удалось уцелеть? -- изумленно спросила Анана.-- Я же сама видела, как стадо отрезало тебе путь к спасению. И эти ужасные полукони гнались по твоим следам... --Они оказались слишком самонадеянными,-- ответил Кикаха и усмехнулся. Он рассказал ей о том, что произошло. Какое-то время Анана молчала, а затем спросила: --А ты точно не властитель? --Точно. Я человек, да еще и хужер (*), хотя не такая уж это и заслуга, чтобы ею хвастаться. (*) Хужеры -- уроженцы штата Индиана. --Ты дрожишь,-- заметила она. --Просто я быстро возбуждаюсь,-- ответил Кикаха и еще раз улыбнулся.-- Ты тоже похожа на листик на ветру. Анана взглянула на лучемет, зажатый в ее дрожащей руке, и мрачно усмехнулась. --Мы оба многое пережили. --Ничего, не рассыплемся,-- сказал Кикаха.-- И нечего тут оправдываться. Пошли посмотрим, что тут у нас есть. Тишкветмоакские солдаты казались издалека маленькими фигурками. Когда Анана открыла стрельбу из лучемета, они разбежались. И, по всей видимости, не думали возвращаться. Кикаху это устраивало. Ему не хотелось связываться с ними, а тем более помогать. --Я притворилась мертвой, а потом бросила в него копье и убила,-- рассказывала Анана.-- Звонари в самолете так удивились, что даже застыли. Мне оставалось только поднять лучемет и перебить их, как вонючих крыс. Простая, чистая и прекрасная сказка, но Кикаха не верил ей. У Ананы не было такого отвлекающего фактора, как поднявшийся на ноги бизон. Если бы она вскочила и замахнулась копьем, лучемет рассек бы ее на кусочки. Звонарь действительно лежал с торчавшим из горла древком, но слишком уж мало крови выступило из раны. Кикаха не заметил на нем других повреждений, но при тщательном осмотре он мог бы найти на трупе одно или два небольших отверстия. Наряд Звонаря состоял из кольчуги, металлической юбки и конического шлема, поэтому дыра, прожженная в броне, бросилась бы в глаза. Однако Кикаха не стал переворачивать труп и демонстрировать Анане свою подозрительность. Он пошел к самолету, половинки которого по-прежнему висели над землей. В каждой из них лежал мертвый Звонарь. В носовой части находился обугленный труп жреца-переводчика. Кикаха вытащил тела и осмотрел летательный аппарат. В кабине располагалось четыре ряда кресел, по два в каждом; между ними тянулся узкий проход. Передние кресла принадлежали пилоту и штурману. На передней панели находилось множество приборов и указателей. Анана сказала, что помечавшие их иероглифы взяты из классической письменности властителей. Теперь этими символами пользовались крайне редко, и смысл их стал забываться. --Они утащили самолет из моего дворца,-- сказала Анана.-- У меня четыре таких машины. Я думаю, Звонари разобрали их и перенесли сюда по частям. Она вкратце объяснила Кикахе устройство летательного аппарата. Когда самолет останавливался, килевая пластина заряжалась гравитонами, находившимися в статическом состоянии. Именно поэтому обе половинки не падали на землю. Все необходимое для полета оборудование находилось в передней части, которая по-прежнему могла летать как целый самолет. Корме аппарата предстояло парить над землей довольно долгое время. В процессе разрядки гравитонного поля она начнет медленно опускаться вниз и когда-нибудь окажется на земле. --Жаль терять кормовой лазер,-- сказал Кикаха.-- Кроме того, он может попасть в плохие руки. У нас осталось только два лучемета -- все остальное оружие превратилось в расплавленный металл. Давай возьмем его с собой. --И куда мы полетим? -- спросила Анана. --К Подарге -- царице зеленых орлиц,-- ответил он.-- На данный момент она самый толковый союзник из всех, кого я знаю. Если мы убедим ее не убивать нас какое-то время, она может нам здорово помочь. Кикаха прошел в кормовую часть самолета и, достав из складского отделения кое-какие инструменты, начал отсоединять от турели массивный лазер, но внезапно остановился и с усмешкой сказал Анане: --Я представляю, какими будут ваши лица, когда вы увидите друг друга! Наконец-то ты увидишь себя со стороны! Анана промолчала. Используя лучемет и нож, она разделала тушу молодого бизона. Они перенесли мясо к ручью и поджарили его на костре. Оба так проголодались, что буквально исходили слюной. Им стало казаться, что кишки в их урчавших животах поедают друг друга, как алчные хищники. И они постарались набить их под завязку, лишив, так сказать, свою плоть своей же плоти. После ужина они едва шевелили ногами и руками. Но, несмотря на усталость и полусонное состояние, Кикаха настоял, чтобы они отправились в полет без промедления. Он хотел добраться до гряды далеких гор. Там можно было спрятать самолет в пещере или за выступом скалы, а затем как следует отоспаться. Кикаха сказал, что оставаться в прерии опасно. Если появится еще один самолет, Звонари могут заподозрить неладное и спуститься. Кроме того, они могут выйти с ними на связь и, не получив ответа, расстрелять самолет из лазера. Анана согласно кивнула -- и уснула. Хорошо, что Кикаха успел расспросить ее о кнопках управления. Он поднял половинку самолета в воздух и на всей скорости повел ее к горам. От встречного ветра его защищал обтекатель кабины, но потоки воздуха, завывая, врывались в открытую заднюю часть и трепали волосы Кикахи. По крайней мере, это не давало ему заснуть. 12 Они подлетели к горам на грани ночи, когда солнце уже ушло за монолит. Покружив минут пятнадцать над скалами, Кикаха остановил свой выбор на небольшой пещере с отверстием около двадцати футов в диаметре. Она располагалась на высоте двух тысяч футов, почти у самой вершины отвесной скалы. Включив заднюю скорость, Кикаха ввел самолет в пещеру, заглушил двигатель и, устроившись в проходе между креслами, провалился в зыбкие топи сна. Но даже при такой усталости и в таком безопасном месте Кикаха спал вполглаза; он как бы парил у самой поверхности подсознания. Тревожные сны тянули к нему свои корявые пальцы, заставляя просыпаться и вскакивать не меньше дюжины раз. Несмотря на это, Кикаха проспал гораздо дольше, чем предполагал, и к тому времени, когда он проснулся, солнце успело одолеть уже целую четверть неба. Он позавтракал куском бизоньего мяса и горстью круглых печений, которые нашел в небольшом отсеке под одним из кресел. Не обнаружив никакой другой еды, Кикаха решил, что Звонари разместили временный аэродром недалеко от места бизоньей бойни. Или, наоборот, самолет пробыл в полете так долго, что весь рацион экипажа подошел к концу. В принципе он мог бы придумать и другие объяснения. Если и есть что-то общее в обоих мирах, так это неопределенность. Приоткрыв полусонные глаза, Анана лениво наблюдала, как ее спутник, покончив с едой, выполнял серию энергичных упражнений и разминал затекшие мышцы. Завершив зарядку, Кикаха сполоснул руки и лицо водой. Прошлым вечером он выкупался в ручье, и теперь его вид мог претендовать на вполне приличную оценку. О бритье ему тревожиться не приходилось, поскольку, покидая деревню хроваков, он использовал средство, замедлявшее рост бороды на несколько месяцев. Это средство ему подарил Вольф, причем действие мази можно было нейтрализовать в любое время с помощью другой пасты, которую Кикаха оставил дома, в деревне хроваков. Даже при пробуждении Анана выглядела так, будто собралась куда-то в гости. Однако она пожаловалась на плохой запах изо рта и посетовала, что вынуждена справлять нужду при свидетеле. Кикаха пожал плечами и сказал, что старой женщине, прожившей десять тысяч лет, следует быть выше человеческих слабостей. Анана не стала сердиться и лишь скромно спросила: --Мы полетим сейчас? Или сегодня можно отдохнуть? Кикаху удивила ее уступчивость. Анана отдавала ему право выбора, и, честно говоря, он не ожидал такого от властительницы. Уже который раз Анана демонстрировала реальный взгляд на жизнь и исключительную гибкость натуры. Она понимала, что это его мир, и полагалась на решения Кикахи. Кроме того, она, очевидно, оценила его ловкость и умение выходить из любых критических ситуаций. Однако Анана скрывала свои настоящие чувства. Скорее всего она останется с ним до определенного времени, а потом бросит его, когда он станет для нее обузой. В каком-то смысле Кикаха и сам одобрял подобные отношения. По крайней мере пока они довольно мило уживались друг с другом. Впрочем, не очень-то мило -- Анана ясно дала ему понять, что никогда не согласится вступить с ним в близкие отношения. --Я тоже не прочь отдохнуть,-- сказал Кикаха.-- Но среди хроваков мы будем в большей безопасности. Я даже знаю пещеру неподалеку от деревни, где мы спрячем самолет. А потом, отдохнув и набравшись сил, мы поговорим с моим народом, и я натравлю их на Звонарей, если только они захотят хорошей битвы. А они захотят. Они любят сражаться. Анана заметила мигавший огонек на приборной панели. --С нами пытается связаться другой самолет. Но запрос может идти и из штаба во дворце Ядавина. Мне кажется, они встревожились, не получив своевременного отчета. --Я бы с удовольствием подурачил их, но с моим знанием языка властителей мне вряд ли удастся ввести их в заблуждение,-- сказал Кикаха.-- Конечно, могла бы попытаться и ты, но я думаю, они сразу узнают голос женщины. Пусть эта штука мигает. Пока меня тревожит другое... Скажи, а Звонари могут каким-то образом отследить местоположение нашего самолета? --Да, могут, но лишь в том случае, если мы на несколько минут выйдем с ними на связь,-- ответила она.-- Или если самолет окажется у них на виду. Это мои машины, и я оснастила их некоторыми защитными устройствами -- жаль, что только некоторыми. --Не забывай, что они собрали у себя аппаратуру из четырех дворцов,-- напомнил Кикаха.-- Помимо твоей техники, у них есть приборы Вольфа, Нимстовла и Юдубры. И они могли установить их на самолетах. --Тогда почему же они не установили их на этом самолете? -- возразила Анана. Она зевнула и прикрыла глаза, собираясь вздремнуть. Кикаха возмутился: она проспала уже двенадцать часов и могла бы, в конце концов, оторвать от кресла свою прекрасную задницу. И вообще, если она хочет остаться живой, ей лучше включиться в работу, не мешкая. Добавив несколько грубых фраз, он немного успокоился и посоветовал ей сделать соответствующие выводы. Анана согласилась, что он прав. Это удивило Кикаху и даже немного насторожило. Анана села в кресло пилота, включила источник статического поля и сказала, что ждет дальнейших указаний. Скользнув параллельно склону горы, самолет направился к краю уровня. Анана старалась держать машину в нескольких футах над острыми выступами скал. Через два часа они подлетели к грани монолита, на котором находился ярус Америндии. Каменная стена почти вертикально уходила вниз более чем на сотню тысяч футов. У ее основания располагался уровень Океана, хотя никакого океана там не было. Монолит у основания мира опоясывало море, ширина которого нигде не превышала трех сотен миль. На другой стороне Океана виднелась полоска суши, окружавшая нижний ярус планеты. Ее ширина составляла около пятидесяти миль, но с высоты края монолита она выглядела тоненькой, как нить. Там, на пляже и холмах, густо поросших деревьями, жили люди, человекообразные существа и сказочные животные. Многие из них появились на свет в биолабораториях Ядавина. Это он наделил их долголетием и неувядавшей юностью. Это по его прихоти ожили русалки и водяные, сатиры с копытами и козьими рогами, рогатые фавны с поросшими шерстью ногами, небольшие кентавры и другие существа, которым Ядавин придал сходство с героями греческой мифологии. Полоска суши являлась своего рода раем, садом Эдема с небольшой добавкой неземных штрихов, заимствованных из других вселенных. На другой стороне Сада находилась грань мира -- по сути дела, настоящий конец света. Кикаха несколько раз посещал эти места, устраивая себе так называемый "отпуск", а однажды за ним там гнались ужасные гворлы, которые пытались убить его и завладеть рогом Шамбаримена. Как-то раз он заглянул за грань, и это зрелище вызвало у него трепет и страх. Зеленая бездна внизу, под планетой, казалась бездонным небом, и, сорвись он тогда со скалы, его падение длилось бы вечно. Поведав все это Анане, Кикаха добавил: --Мы могли бы укрыться внизу на долгое время. Там прекрасное место -- без войн и кровопролитий, если, конечно, не считать одного-двух разбитых носов. Это мир чувственного наслаждения без всяких интеллектуальных прикрас и измышлений. К сожалению, через несколько недель он нагоняет такую тоску, что поневоле становишься алкоголиком или наркоманом. Но хуже всего то, что однажды туда спустятся Звонари. И к тому времени их сила значительно окрепнет. --Можешь в этом не сомневаться,-- кивнув, согласилась Анана.-- Они начнут создавать новых Звонарей. Я полагаю, в одном из дворцов они найдут все необходимые материалы. В моем их нет, но... --У Вольфа есть,-- подхватил Кикаха.-- Однако, чтобы вырастить и воспитать молодежь, достойную их общества, Звонарям понадобится как минимум десять лет, не так ли? И до этого времени их по-прежнему пятьдесят -- вернее, сорок четыре. --Сорок четыре или четыре, они не остановятся, пока не поймают и не убьют тебя и нас троих. Я сомневаюсь, что Звонари отважатся на захват других вселенных, пока не расправятся с нами. Загнав нас в этот мир, они будут продолжать охоту до тех пор, пока не уничтожат каждого. --Или пока мы не расправимся с ними,-- добавил Кикаха. Анана улыбнулась: --Вот этим ты мне и нравишься. Жаль, что ты не властитель. Мы бы... Он попросил ее не уточнять детали и посоветовал вести машину вдоль края монолита. Спускаясь, они заметили, что отвесная скала оказалась не такой уж и гладкой. Во многих местах ее покрывали трещины, наросты и довольно плоские выступы. Тут имелись карнизы и выбоины, которые служили тропами для многочисленных тварей, знакомых и не знакомых Анане и Кикахе. В некоторых местах скала треснула, и образовались огромные разломы. Со временем они расширились и превратились в сравнительно большие долины, где не только струились ручьи и сверкали каскады водопадов, но даже текла река в полмили шириной. Она с ревом вырывалась из большой пещеры в конце громадного разлома и, низвергаясь с гигантского обрыва, устремлялась в море, которое находилось на семьдесят пять тысяч футов ниже. Кикаха объяснил, что основные зоны обитания этой планеты располагаются на горизонтальных вершинах пяти монолитов. Их общая площадь приблизительно равняется той части Земли, которую покрывают моря и океаны, и она значительно превосходит поверхность земной суши. Сюда же следует прибавить обитаемые области на вертикальных монолитах, а они не уступают по площади африканскому континенту. Кроме того, здесь имеются обширные подземные территории -- огромные пещеры, которые пронизывают бесконечными лабиринтами всю пирамиду многоярусного мира. В них обитают различные племена и животные, приспособившиеся к подземной жизни. --Если все это учесть, а затем прибавить тот факт, что здесь нет засушливых пустынь и районов, покрытых льдом и снегом, мы получим площадь, которая в четыре раза превышает зону обитания моей родной Земли. Анана заявила, что во время своих визитов она старалась не задерживаться на Земле и поэтому не помнит ее точных габаритов. Но кто-то ей говорил, что планета ее собственной вселенной примерно тех же размеров. --Поверь мне на слово, это чертовски большое место,-- сказал Кикаха.-- Я здесь уже двадцать три года, и вся моя жизнь представляет собой одно большое путешествие. Тем не менее я видел лишь маленькую часть. И у меня просто дух захватывает от того, сколько еще предстоит увидеть и узнать, если, конечно, я останусь жив. Машина быстро снижалась и теперь парила в десяти футах над зеленоватыми волнами Океана. Прибой взбивал белую пену у рифов и с ревом таранил монолит. Решив, что здесь недостаточно глубоко, Кикаха попросил Анану пролететь еще две мили над морем. Там они и сбросили четыре шкатулки, в которых находились матрицы Звонарей. Чистая вода позволяла видеть довольно глубоко, а солнце светило как раз под нужным углом. Шкатулки все дальше и дальше уходили вглубь, пока их не поглотила зеленая мгла. Они проносились сквозь косяки рыб, которые мерцали всеми оттенками радуги; они проплывали мимо бробдингнаговских осьминогов, расцвеченных пурпурными и белыми полосами. Щупальца спрутов на миг касались металла, но тяжелые контейнеры неуклонно и быстро погружались на дно. Кикаха считал, что топить шкатулки было вовсе не обязательно. Матрицы пусты, а Звонари, некогда обитавшие там, погибли в телах своих носителей. Но Анана сказала, что не успокоится, пока до них может добраться какое-нибудь разумное существо. --Шесть долой. Осталось сорок четыре,-- подытожил Кикаха.-- Теперь мы полетим в деревню хроваков, к племени "медвежьего народа". Моего народа. Облетая монолит, самолет преодолел семьсот миль пологой дуги основания. Взяв управление на себя, Кикаха повел их "половинку" вверх и уже через десять минут воспарил на двенадцать миль выше отвесного края Америндии. После часа осторожных маневров над горными хребтами и получасовой разведки они подлетели к небольшому холму, на вершине которого располагалась деревня хроваков. И тут Кикаха почувствовал себя так, словно ему в сердце вонзилось копье. Высокие заостренные бревна, некогда ограждавшие деревню, исчезли. Тут и там из-под пепла торчали почерневшие пеньки. Огромный вигвам для совета старейшин, жилища холостяков, медвежьи загоны, конюшни, зернохранилище, коптильни и бревенчатые дома семейных жителей -- все это исчезло или было погребено под серыми холмиками пепла. Несмотря на дождь, прошедший ночью, кое-где все еще поднимались слабые струйки дыма. На склоне холма виднелось несколько дюжин обугленных трупов -- женщин, детей, медведей и собак. Они спасались бегством, когда их настиг луч. Кикаха не сомневался, что это сделали Черные Звонари. Но как они узнали о его связях с хроваками? Мысли корчились и ползли, как раненые звери. Наконец он вспомнил, что когда-то давно рассказал о хроваках двум тишкветмоакским жрецам. Однако они не знали даже примерного расположения деревни. А хровакские мужчины, направляясь к Большому торговому пути, всегда удалялись от нее на двести миль и дальше, тем самым сбивая со следа хитрых тишкветмоакских караванщиков. И хотя индейцы любили поговорить и похвастаться, они никогда не раскрывали местонахождения своей деревни. Однако у "медвежьего народа" имелось множество врагов. Возможно, они и рассказали Звонарям о хроваках. И еще существовали фильмы о деревне и Кикахе, отснятые Вольфом. Он хранил их где-то во дворце. В начальных кадрах появлялась карта, на которой указывалось расположение деревни. Так вот откуда Звонари узнали о ее существовании... Но зачем они сожгли деревню дотла? Что они этим хотели сказать? Кикаха откашлялся и задал Анане несколько вопросов. Она отвечала с таким сочувствием, что в другое время Кикаху приятно удивила бы ее реакция на печаль простого человека. --Звонари делали это не из мести,-- сказала она.-- У них нет эмоций, и их разум чужд нашему образу мышления. Как я уже говорила, их создали и воспитали люди... Даже сквозь пелену оцепенения Кикаха подметил, что она назвала властителей людьми. --...несмотря на это, Звонари по своей сути являются механической жизнью. Вне всякого сомнения, у них есть самосознание, которое ставит их выше других машин. Но они рождены из металла и в металле. Впитав в себя жестокость людей, они сохранили холодную и механическую безжалостность. Тем не менее они используют насилие только тогда, когда хотят с его помощью добиться какой-нибудь цели. Захватив мозг мужчины или женщины, они могут чувствовать страсть, сексуальное желание или голод, когда голодает тело их носителя. Но Звонари не могут неоправданно мстить, как люди. Они не стали бы уничтожать племя только потому, что здесь тебя любили и уважали. Я думаю, у Звонарей имелась веская, по их мнению, причина, чтобы сделать это. --Наверное, они хотели убедиться, что я не прячусь в деревне,-- сказал Кикаха.-- А ведь Звонари не так и умны -- иначе они бы просто дождались, когда я приду сюда. Самолет стоял в укромном месте на склоне горы, откуда они могли наблюдать за ближайшими окрестностями. Однако, перед тем как приблизиться к сожженной деревне, Кикаха решил еще раз разведать местность. Если Звонари решили их выследить, они наверняка побеспокоились о хорошем укрытии. Бортовой определитель инфракрасного излучения не показал ничего, кроме нескольких зверьков и птиц. Но Звонари могли скрываться за какой-нибудь большой скалой. Хотя как бы они тогда вели наблюдение? Возможно, машина Звонарей, уничтожив деревню, какое-то время рыскала вокруг. Не найдя Кикаху, они улетели куда-то еще, а великое племя навеки осталось под золой и пеплом. --Я сажусь за штурвал,-- тихо сказала Анана.-- А ты говори, как найти Подаргу. Кикаха был слишком удручен, чтобы прореагировать на ее необычную заботливость. Он решил поблагодарить свою спутницу позже. По его указанию, Анана снова подлетела к краю уровня и спустилась на пятьдесят тысяч футов. Снизив скорость до ста пятидесяти миль в час, она вела самолет на запад до тех пор, пока Кикаха не велел ей остановиться. В задней части рассеченной кабины во время полета был слышен только вой ветра. Но когда машина зависла под огромным выступом блестящей черной скалы, Кикаха заговорил: --Я мог бы похоронить их тела, но это потребовало бы слишком много времени. А Звонари обязательно вернутся туда. --Ты все еще думаешь о них? -- недоуменно спросила Анана.-- Я хотела сказать, неужели тебя тревожит, что их тела сожрут любители мертвечины? Хватит! Выбрось их из головы! Они мертвы, и ты ничем им уже не поможешь! --Ты ничего не понимаешь! -- воскликнул Кикаха.-- Называя их своим народом, я это и имел в виду. Я любил их, и они любили меня. Когда мы встретились впервые, они показались мне странными и непонятными людьми. Я, молодой среднезападный американец, внезапно вывалился в их вселенную из середины двадцатого века. А они были потомками индейцев, которые появились в этом мире двадцать тысяч лет назад. Даже теперь белые американцы считают индейцев непредсказуемыми и непостижимыми. Но у меня гибкая, ко всему привыкающая натура. Я усвоил их образ жизни и полюбил привычки хроваков. Мне нравилась простота их отношений, а они почти боготворили меня. Я стал Кикахой, Ловкачом, переменчивым, как ветер, увертливым и неуловимым. А они считали меня своим Кикахой -- грозой и карой для всех врагов "медвежьего народа". Со временем эта деревня превратилась в мой дом, и хроваки всегда оставались моими лучшими друзьями. И еще меня там ждали две прекрасные и милые жены. Детей мы так и не нажили, хотя Авивиша (*) думала, что беременна. Да, я вел светскую жизнь и на других двух уровнях планеты. Мой герой, барон-разбойник Хорст фон Хорстманн, вошел в историю этого мира. Но слава о нем поблекла, и я давно покинул Дракландию. (*) В первой книге "Многоярусного мира" у Кикахи тоже были две жены, но их звали Гиушовей и Ангванат. Потому что, черт возьми, я считал своим народом хроваков! Потому что я любил их, а они любили меня! Кикаха громко зарыдал. Из груди, сжимая горло, рвался крик истерзанной души. Но и выплакав слезы, он чувствовал в сердце ноющую рану. Боль стала настолько сильной, что Кикаха боялся даже шевельнуться. Наконец Анана неловко поднялась с кресла и положила ладонь на его руку. --Все верно,-- сказал Кикаха.-- Мне уже лучше. Сажай самолет на тот выступ. Пещера Подарги находится в десяти милях к западу. Вход в нее охраняют зеленые орлицы. Подходить туда опасно в любое время, и особенно ночью. Два-три года назад мне довелось побывать в гостях у кровожадной гарпии. И тогда нам с Вольфом удалось уговорить ее выпустить нас из пещеры.-- Он усмехнулся.-- А за это мне пришлось заплатить ей ночью любви. От других пленников требовалось то же самое, но у многих ничего не получалось -- возможно, от испуга или отвращения. И когда такое случалось, она разрывала их на куски, как бумагу, а затем терзала тела своими огромными и острыми когтями. Поэтому, Анана, я в каком-то смысле уже любил тебя. Вернее, женщину или женское существо с твоим лицом. --Я смотрю, ты действительно почувствовал себя лучше, раз уж заговорил о таких вещах,-- холодно сказала она. --Не обижайся. Я просто пытаюсь шутить и болтать о том, что не напоминает мне о смерти,-- ответил он.-- Надеюсь, ты простишь меня за это? Анана кивнула, но ничего не сказала в ответ. Кикаха тоже молчал. Они поели холодного мяса и сухарей, посчитав опасным разводить огонь. Свет костра мог привлечь внимание Звонарей и зеленых орлиц. А вокруг по скалам бродили страшные и коварные твари.