Луис Ламур Там, на сухой стороне Перевод с английского А. В. Савинова ---------------------------------------------------------------- (с) А.В. Савинов, перевод Все права сохранены. Текст помещен в архив TarraNova с разрешения переводчика. Любое коммерческое использование данного текста без ведома и согласия переводчика запрещено. ---------------------------------------------------------------- Глава 1 Всю эту весну я боялся. Я так никогда и не узнал, почему именно отцу вздумалось остановиться именно на участке Чантри. Может быть, просто от того, что он уже устал и хотел остановиться хоть где-нибудь, неважно где. Когда мы подъехали к самому дому, то увидели на ступеньках у самой двери мертвеца. Он был уже мертв давно, в округе не было никого, кто бы мог его похоронить и я испугался. Дом был крепок. Его строили прочно, на века, будто тот, кто этим занимался, думал остаться здесь надолго. Это было еще до того, как пришли индейцы. В доме не было ни души и все кругом было разграблено ... Ну да, конечно же... Дом, наверное, пустовал недели. Быть может, месяцы. Этот человек уже давно был мертв. От него осталось совсем немного клочок рваной кожи, высохшей словно пергамент, да кости. Одежда вся изорвана и в крови. Отец долго простоял над ним, глядя себе под ноги. - Не совсем понятно,- буркнул он наконец. - Что такое, пап? - Индейцы всегда снимают одежду с трупа. А эти ничего не взяли. - Но зато вывернули карманы. - Я вижу, сынок. Над этим стоит задуматься,- он отвернулся.- Сбегай-ка до фургона и принеси лопату. Надо бы его похоронить. Он обошел тело и потянул дверь дома. Она открылась наполовину и отец заглянул внутрь, словно бы боясь увидеть там что-то страшное, но как я и сказал, бояться было нечего. Когда я вошел вслед за ним, то увидел то же, что и он. Кровать, с двух сторон прибитая к стенкам, стол, два стула. Все сделано на совесть человеком, руки которого любили дерево. Отец всегда говорил, что человека, который любит дерево, всегда можно узнать по тому, как он обращается с вещами – ничего не брошено на полпути, но сделано так, что любо-дорого посмотреть. Сам отец не смог бы так сделать, но такое мастерство его всегда восхищало и поэтому мне тоже нравилось работать с деревом и, надо сказать, у меня получалось. Если уж тонкая работа так поражала отца, то, значит, в этом на самом деле что-то есть. - У меня никогда и ни к чему не было таланта, сынок. Всю свою жизнь я упорно трудился, но таланта у меня нет. Я только-то и сумел, что научился не бояться тяжелой работы, и поэтому уважаю людей, способных к чему-либо изящному. На их работу приятно посмотреть. Мы перенесли мертвеца на холм позади дома и выкопали могилу. Когда яма была готова, мы положили тело на одеяло, запеленали его как младенца и потихоньку опустили в землю, а затем отец прочитал над ним молитву из Библии. Не знаю, откуда он так хорошо помнил Библию, потому что читал он ее далеко не часто. Мы забросали могилу и отец сказал: - Завтра придем и поставим крест. - А что мы напишем? Мы ведь не знаем, кто это? - Не знаем. Но это место зовется участок Чантри, так что, я думаю, это и должно быть его имя,- отец остановился, опершись на свою лопату. - А что мы будем делать сейчас, пап? Уже ведь поздно выезжать? - Останемся здесь. На этом месте. Мы больше никуда не едем. Знаешь ведь, сынок, я не так уж и удачлив. Пожар выжег мой дом и я потерял все до последней иголки. В Миссури посевы пожрала саранча, а в Канзасе урожай побило градом. И к тому же, я не очень-то разбираюсь в земле. Твой дед – вот он в этом деле дока. Ему достаточно было только посмотреть, что на ней растет, чтобы сразу все понять. Он мог проскакать по участку галопом и затем рассказать где лежат лучшие угодья. А я… я был всего лишь горячим самоуверенным парнем, который не стал бы слушать ни одного старика. Я заранее знал все, что он мог бы мне сказать. Поэтому я так ничему и не научился. Да, сынок, приходится в этом признаться. Какую бы землю я ни брал, она всегда оказывалась самой негодной. Конечно, саранча, град и все прочее тоже сделали свое дело, но на тех участках все равно бы ничего не выросло. А теперь эта земля... Ее занял другой человек. Я слышал кое-что о семье Чантри и люди говорили, что у них есть голова на плечах. Человек, построивший этот дом, знал что делает. У него был талант. Поэтому я думаю, что и землю он взял себе неплохую. А теперь сюда пришли мы. И больше никуда отсюда не уйдем. И тогда мы занялись уборкой. Мы драили пол и протирали пыль совсем как парочка женщин, но зато когда закончили работу, все вокруг так и сверкало. Сарай с конюшней тоже были построены на совесть и в сарае мы нашли целую кучу добротного инструмента, который лежал будто только что оставленный хозяином. Совсем рядом с домом, не далее тридцати футов, тек ручей с хорошей холодной водой. Никогда не пробовал ничего вкуснее. Ручей окружала стенка из булыжника, футов восьми или десяти высотой, так что можно было набрать воды и вернуться обратно в дом, оставаясь открытым только спереди. И даже здесь тебя защищала небольшая земляная насыпь. Дом стоял посреди поля, а к конюшне был пристроен загон. Лошади все разбежались, так же как и прочий скот, который был у Чантри. Мы подогнали свой фургон и разобрали вещи. Не скажу, чтобы это мне очень нравилось. Честно говоря, мне это совсем не нравилось. Всякий раз, выходя из дома, мы переступали через то место, где лежал мертвец. Меня так и пробирало. Отец сказал: - Не обращай внимания, сынок. Тому человеку только понравилось бы, что кто-то пользуется тем, что он построил. Ни один умелец не станет строить для того, чтобы потом оставить ветру и дождю. Он строит для того, чтобы пользоваться этим и было бы стыдно бросить все без хозяйского глаза на верную разруху. - Но поблизости отсюда нет ни одного соседа. - Но нам сейчас и не нужны соседи. Нам нужно время и силенка. Если эта земля так богата, как я думаю, то соседи появятся. Но только когда они придут, они увидят, что мы уже застолбили себе изрядный кусок земли. - А вдруг индейцы вернутся? Он только посмотрел на меня. - Сынок, твой отец хоть и не такой пройдоха, как некоторые другие, но он достаточно умен, чтобы знать, что индейцы снимают с убитых одежду, потому что она им нужна. - Но ведь его одежду не взяли,- сказал я, желая поспорить. - Ты прав. Взяли не одежду, а что-то другое. Ты помнишь его карманы, малыш? - Они были вывернуты. - Точно! Значит, кому-то было дело до того, что лежит у него в карманах. Деньги и так далее. Индейцы в этой части страны не делают денежных запасов. Им нужны товары. Им нужны вещи. В их вигвамах нет денег. - Ты хочешь сказать, что это были не индейцы? - Я не видел ни одного следа мокасина, сынок. Но зато предостаточно следов сапог. Этого человека убили не индейцы. Это были белые. Отец сказал это за ужином и меня так и пробрал озноб. Если это были не индейцы, тогда мы в опасности, потому что индейца нетрудно узнать. Его видно за версту. Но белого? Кто может отличить хорошего белого от плохого? Я поделился своими опасениями с отцом. Тот посмотрел на меня и ответил: - Сынок, если увидишь здесь чужих, сразу же скажи мне, слышишь? И если заметишь их первым, немедленно беги с глаз долой. У меня не было времени, чтобы хорошенько обдумать все это, потому что мы много работали. Казалось, отец словно чувствует какую-то вину перед мертвецом, так как он работал куда как упорнее, чем раньше - от темна до темна. И я вместе с ним. Мы отмерили четыре участка земли - четыре квадратных мили полей, лесов и лугов, по которым протекал ручей. Мы посеяли кукурузу и немного овощей - акров сорок кукурузы и примерно акр отвели под огород. Здесь было много разных ягод. Но мне никогда не забыть того мертвеца. Незнакомец появился один. Это был высокий, худощавый мужчина с сухим, смуглым лицом и высокими скулами. На нем был одет черный, купленный в магазине костюм, на голове повязан шейный платок - совсем как на картинках, где рисовали старых пиратов. Черные сапоги его были начищенными, но изрядно запыленными. Он ехал на прекрасном вороном коне с бело-розовым носом. Он остановился вдалеке, и тогда-то я его заметил. Он приподнялся в седле, закрыв глаза ладонью от солнца, и рассматривал меня и отца, который в это время работал мотыгой в кукурузе. - Па? - тихо сказал я. - Все в порядке, сынок, я его вижу. Поблизости от дома, в кустах отец припрятал винтовку в чехле, и теперь, продолжая работать мотыгой, двинулся в том направлении, однако незнакомец уже подъезжал, ведя в поводу заводную лошадь... точнее, вьючную, которую я раньше не заметил. Наверное, она стояла за его вороным. Он подъехал к дому, свободно сидя в седле, и я увидел, что у него тоже есть винтовка в чехле. Рядом с рукой. Из-под пиджака виднелся краешек кобуры. Отец был недалеко от дома, но он не стал подходить, а встал у кустов, где у него лежала винтовка. Незнакомый мужчина подъехал поближе. - Ничего, если я попрошу у вас попить? Мы приехали издалека, очень хочется воды. Отец взял винтовку и зашагал к дому, оставив мотыгу лежать на земле. - Пейте сколько угодно, - сказал он. - Дорога, небось, пыльная. Черты лица незнакомца немного разгладились, как будто он собирался улыбнуться, да только мне показалось, что он не слишком-то привык улыбаться. - Да, это точно. Похоже, все мои дороги пыльные. - Он мельком огляделся. - Это ранчо Чантри? - Так его называют. - Вы Чантри? - Нет. Когда мы сюда приехали, ранчо было заброшено, а на крыльце лежал мертвец. Мы его похоронили и решили остаться. Слишком уж хорошее место, чтобы оставлять его пустым. - Отец секунду-другую помолчал. - Даже если бы земля не была такой богатой, я бы, наверное, тоже остался. Этот Чантри, если это он выстроил ранчо, был хорошим мастером. Жаль было оставлять его на разруху. Мужчина пристально посмотрел на отца. - Славно сказано. Думаю, Чантри был бы не против. Он попил из подвешенного у дома бурдюка. Вода была холодной и вкусной; я знал, как приятно пить такую воду после долгой и жаркой дороги. Отцу незнакомец понравился сразу, я это понял с первого взгляда. Он выглядел одиноким и неприступным, но была в нем какая-то теплота, как будто томившаяся в нем жажда дружбы искала выхода. - Можете остаться на ночь, - сказал отец. - Поблизости жилья нет, кроме того, места тут дикие... - Ну, - заколебался незнакомец, - Вообще-то лошадям нужен отдых. Спасибо, мы останемся. - Помоги ему, сынок, - сказал отец, - а я пойду пожарю бекон. Мы пошли в конюшню. Мне она всегда нравилась. Даже в самую жаркую погоду там было прохладно и темно. Стены были толстые, крыша высокая, а в одной стороне мы устроили сеновал для сена, которое накосим осенью. Я люблю запах свежескошенного сена, лошадей, седел и упряжи. - У вас хорошие лошади, мистер, - сказал я. Он кивнул, ласково положив руку на плечо вороного. - Да. На хорошую лошадь всегда можно положиться, сынок. Ухаживай за ней, и она выручит тебя из любой беды. Первой мы расседлали верховую, второй вьючную. Она несла тяжелый груз еды и скатку одеял. Судя по весу скатки, там по меньшей мере была спрятана еще одна винтовка... или две. Затем незнакомец начал чистить лошадей. Он вынул щетку и тщательно над ними поработал - вначале над одной, потом над другой. - Долго вы здесь живете, сынок? - Приехали ранней весной, и как только убрались в доме, начали сев. - Почистили? Неужели там был такой беспорядок? - Нет, сэр, только очень пыльно и все такое. Конечно, там немного похозяйничали те, кто что-то искал... - Искал? - Те люди, которые убили хозяина. Они все перевернули, будто что-то искали. - Я помолчал, подыскивая слова. - Отец думает, что это не индейцы. - Почему? - Мертвеца оставили в одежде, а карманы вывернули. Отец говорит, что индейцы его бы раздели, а ранчо скорее всего сожгли. - Твой отец прав. - Он постоял, положив руки на спину лошади. - Мне он понравился, сынок. Похоже, он честный человек, и по-моему, Чантри не стал бы возражать, если он тут останется. Он взял седельные сумки и винтовку, и мы направились к дому, ощущая запах сосновых поленьев и жарящегося бекона. Незнакомец постоял на крыльце и огляделся. Оттуда много можно увидеть - расстилающиеся внизу поля и леса и даже немного дальше. Вид был красивый, и незнакомец стоял, любуясь облаками, которые заходящее солнце начинало окрашивать в розовый цвет. - Да, - сказал он, - это то самое место. Он все время такое искал . Пол внутри был чисто подметен и вымыт. Он огляделся кругом и в его глазах я увидел одобрение. Отец тоже это заметил. - Я никогда не был особенно богат, но я знаю достаточно для того, чтобы понять, что дом не будет уютным, если ты за ним не следишь. Весьма непросто построить дом, но и содержать его в порядке не легче. Ужин был вкусным, а уж кофе-то у отца всегда удавался. Я знал это по словам других, потому что мне он кофе не давал, не считая тех раз, когда по утрам было особенно холодно. - Не повезло прошлому хозяину,- неожиданно произнес незнакомец.- Кто-нибудь знает, кем он был? - Я заезжал в город всего лишь один раз и никому не говорил о случившемся, разве только то, что обнаружил тело и похоронил его. Мне кажется, об этом Чантри никто ничего толком не знал, ни о нем, ни о его участке. В городе ведь нет даже окружного шерифа. Всего лишь городской, а ему и дела нет до того, что творится за окраиной. Я думаю, что покойник был именно тем Чантри, в честь которого и прозвали эти земли, но сейчас уже никто не скажет правда это или нет. В его карманах ничего не было. - А в доме тоже ничего? - Только книги. Множество книг – штук тридцать или сорок. Я сам в них так ни разу и не заглянул. На чтение просто не остается времени ни у меня, ни у мальчика. Хотя у него к этому, кажется, есть охота. Совсем как его мать... Вот уж она-то любила посидеть с книгой. Отец помолчал, а потом продолжил тихим голосом: - Друзья моей жены говорили, что я ей не ровня. Это было одной из причин нашего переезда на запад. Только она недолго была с нами. Она умерла в Вестпорте от холеры. - А больше ничего от него не осталось? - Посмотрите в столе. Там бумаги и разная мелочь. Все это было разбросано по полу когда мы вошли сюда в первый раз. И все было в пыли. А местами и в крови. Отец помолчал. - Знаете что, мистер, я никогда и никому не говорил этого, даже своему сыну, но мне кажется, что вместе с Чантри здесь жил кто-то еще. Этот кто-то или ушел с теми, кто убил Чантри, или убийцы забрали его с собой. А может быть, он успел убежать еще до прихода бандитов. Незнакомец посмотрел на него: - А вы наблюдательный человек! Отец пожал плечами и налил гостю еще кофе. -Видите тот альков? Там еще стоит кровать? В другой комнате есть другая кровать, а этот альков был задернут занавеской. Когда мы пришли, занавеска была сорвана, но, спрашивается, зачем она вообще была нужна, если в доме не жила женщина? Я думаю, что эта женщина или сбежала, или ее похитили, а если бы она сбежала, то вернулась бы назад, чтобы похоронить своего друга. - Итак, тайна сгущается,- улыбнулся незнакомец, блеснув из-под черных усов своими ровными белыми зубами.- А вы изрядно подумали над этим! - Конечно. У меня было достаточно времени. Работа ведь держит занятыми только руки, но не голову. К тому же, от этого зависело наше будущее, ведь если это были белые, то у нас есть два варианта. Или они пришли, чтобы ограбить его и они его ограбили, или они искали что-то. Если же они искали, но не нашли, они вернутся еще. Отец поглядел на меня. - Мальчик тоже об этом думал и это его тоже беспокоит. - А давайте-ка спросим его самого,- предложил незнакомец.- Мне кажется, ваш сын достаточно умен. - Меня беспокоят не убийцы,- выпалил тогда я разом,- а та женщина! - Женщина?- незнакомец смотрел на меня. - Та девушка... та... женщина! Если она когда-нибудь вернется, то отнимет у нас эту землю. Выходит, что отец работает ни за что! - Если она и вернется,- ответил незнакомец,- то, я думаю, будет только рада, что вы позаботились о ее друге и следите за домом. Я просто уверен, что она будет вам очень признательна. Я не могу, конечно же, говорить за нее, но я прошу вас жить без страха и если она все-таки вернется, то вы увидите, что не потеряли ничего, а выиграть можете многое. - Они ее не поймали,- сказал я.- Она сбежала. Отец в удивлении уставился на меня. Вилка гостя замерла на полпути ко рту. Он очень медленно опустил ее. - Откуда ты знаешь? - Я видел следы. Это были старые следы, но их еще можно было различить. Кто-то подъезжал к дому, не спеша, легким галопом. Внезапно лошадь резко остановили, и она встала на дыбы, аж копыта ушли в землю. Затем всадник развернулся и по своим собственным следам как молния поскакал в направлении гор. - А другие следы ты видел? - Да, сэр. За ней погнались. Их было двое-трое ... ну, может быть, четверо. Но лошадь у нее была хорошая, да и отрыв от преследователей не маленький. - Но, все же, они могли ее схватить. - Ничего у них не вышло. Она скрылась в горах, которые знала как свои пять пальцев. Она... - Как ты обо всем этом догадался?- перебил отец. - По тому, как она бросилась по направлению к горам, ни разу не остановившись и даже не задумавшись. Она скакала прямиком в горы и добралась там до небольшой долины, а потом погнала стадо скота... - Какого скота?- опять удивился отец.- Никогда не видел никакого скота поблизости! - Там был скот!- настаивал я.- Она повела стадо за собой, а потом погнала их обратно так, чтобы они затоптали ее собственные следы. Затем она пустила лошадь по мягкому песку, где не остается совсем никаких следов. - И все равно они могли отыскать ее. - Нет, сэр, не могли. Они шли за ней до самых гор, но потом потеряли ее среди следов скота, как она и рассчитывала. Они долгое время искали ее, но вернулись обратно ни с чем. - Те следы еще сохранились? - Нет, сэр. Сейчас уже ничего не осталось. Они и тогда-то сохранились только потому, что накануне прошел дождь и земля была мягкой. - Доби,- отец не часто называл меня по имени, видать, сейчас он был настроен очень серьезно,- Доби, почему ты мне ничего не сказал? Я так и почувствовал, что начинаю краснеть. - Папа, тебе ведь так понравилось здесь. Ты привязался к этой земле, как ни к чему другому. И я, я тоже полюбил ее. Я боялся, что если ты все узнаешь, ты можешь все бросить и уехать. Ты запряг бы лошадей и мы опять потряслись бы в своем фургоне куда глаза глядят. Я хочу остаться, папа. Я хочу остаться здесь! Я хочу увидеть что получится из нашей работы и я хочу иметь место, которое мог бы назвать своим домом. - Оставайтесь,- сказал незнакомец.- Думаю, что могу обещать вам, что все будет в порядке. - Но как можно обещать, ничего не зная?- спросил его отец. - Я могу,- ответил тот.- И я знаю. Меня зовут Чантри. Покойник, которого вы похоронили, был моим братом. Ну, тут мы на него так и уставились. Отец был поражен, да и я, в общем-то, тоже немного удивился. У меня все это время было какое-то странное предчувствие, только я боялся, что он один из тех. - Даже так!- ответил, наконец, отец.- А что вы скажете про его дочь? Или жену, или кем там она ему была? Нет ли у нее права первого голоса? - Дело вот в чем,- спокойно начал Чантри,- мой брат был вдовцом и у него не было ни жены, ни ребенка. Он был много старше меня. И если здесь и жила какая-то женщина, я не имею ни малейшего понятия кем она ему была и что она тут делала. Глава вторая Когда отец решил возделывать землю на этом ранчо, он взвалил на нас двоих достаточно тяжелую работу, и к тому же, поскольку он любил свежее мясо, а поблизости не было дичи, кроме редкого оленя на лугу, мне время от времени приходилось отправляться в холмы. В воскресенье на рассвете я взял старую отцовскую винтовку, оседлал серого в яблоках коня и, ничего не сказав ни отцу, ни Чантри, уехал. Неподалеку начинались низкие, пологие холмы, которые переходили в скалистое плато, пересеченное многочисленными обрывами, а затем - в горы. Пока я высоко не забирался, но они манили меня, они знали – и я тоже знал , – что когда-нибудь проеду по их тропам. У меня была одна мысль, и не только охота была причиной, по которой я направился в горы. Ведь та девушка или женщина скакала туда, словно знала, что делает, и ни я, ни кто-то другой не нашли ее. Во всяком случае, я об этом не слышал. В первый день они ее точно не нашли. Если она знала дорогу, значит, ездила здесь и раньше, может быть, не единожды, а если в горах было убежище, то ей о нем было известно. Меня не слишком беспокоило, кто она. Она либо была свидетелем убийства, либо много о нем знала. Когда началась стрельба, она не стала тратить время зря, и сразу рванула в горы. К этому времени все ее следы исчезли, если только она не продолжала скрываться и не оставила новых. Как бы то ни было, она бежала в какое-то определенное место, которое считала безопасным, и я надеялся узнать, какое. Во всяком случае, я так думал. Лицо обдувал приятный свежий ветер. Серому, как и мне, нравились длинные тропы, и он устремился к холмам, будто уже знал, куда мы поедем. Там, наверху, трава будет сочной, а вода студеной и вкусной. У меня никогда не было другого оружия, кроме винтовки. Хотя мне давно хотелось иметь револьвер, но денег на него не было. Однако винтовка была хорошая - настоящий "генри". На поясе также висел нож, которым можно было бриться - такой он был острый. Серый направился в седловину между холмами, потом поднялся по склону, и мы выехали на вершину пологого холма, где ветер начал трепать его гриву и где открывался великолепный вид на мир, привольно раскинувшийся впереди и сзади. Наша земля лежала за спиной, но я не оглядывался. Мне было шестнадцать, и где-то в горах жила девушка. За все шестнадцать прожитых лет я всего раза три или четыре стоял рядом с ровесницами, и это всегда меня пугало. Они выглядели так, будто знают все на свете, а я – ничего. Этой женщине, ускакавшей от ранчо, могло быть четырнадцать, сорок или девяносто три – я ничего о не знал о ее возрасте, но в моем представлении она была молодой, золотоволосой и прекрасной. Для меня она была той самой принцессой, о которых рассказывали в сказках, и я собирался познакомиться с ней. Я уже три-четыре года спасал красавиц от индейцев, медведей и бизонов. В мечтах. Но еще не разу не домечтал до того момента, когда начинал разговаривать с ними. Я вроде как стеснялся, потому что даже в мечтах не знал, о чем с ними говорить. Сидя в седле на вершине холма, я оглядывал горы. Ехать по ним или через них совсем не просто, хотя там должно быть много разных троп, но если вначале как следует изучить ситуацию, обязательно найдешь выход. Мне показалось, что по травянистому склону одного из холмов вьется едва заметная тропка. Я рискнул и двинулся к ней, а серый словно того и ждал: он сразу же обнаружил тропу и, ступив на нее, уже не терял. Иногда тропа исчезала, но не для коня. То ли он ее видел, то ли чувствовал, но ни разу не сошел. Мы спустились с холма на луг, игравший такими яркими красками, что на него было больно смотреть, потом переправились через буйную, порожистую речушку, летящую среди камней, словно она куда-то опаздывала, и очутились среди деревьев. Обогнули небольшой осинник, и там я увидел лося. Это был еще не заматеревший бычок, но уже очень упитанный. Его мяса хватило бы недели на две, и это при том, что часть мяса мы могли бы завялить на зиму. Я начал было поднимать винтовку, но остановился. Выстрел отразится от стен каньона и пойдет гулять по горам, предупреждая всех и каждого, друзей и врагов, что я выбрался на охоту. С тяжелым сердцем я позволил лосю уйти. Стрелять еще рано – сначала нужно разведать горы, а потом уж давать знать о себе. На опушке осиновой рощи я натянул поводья, остановил серого и прислушался. Лось ушел, не обращая на меня внимания. Ну и пусть его. Я взглянул вверх, на полого уходящую ввысь тушу огромной горы. По ее склону маршировали батальоны осин, стройными рядами, как солдаты, останавливаясь у подножья. Ниже расстилалась ровная трава, кое-где чередующаяся во впадинах с густым низкорослым кустарником. Тропа, по которой ехали мы, или ее двойник ниточкой вилась по этому склону. Тропы в горах часто прокладывают животные, и их трудно увидеть, если только не смотреть сверху. Тропы могут также быть индейскими, либо проложенными каким-нибудь старателем, который застолбил в горах участок или даже построил себе хижину. Чантри сказал, что у его брата не было ни жены, ни дочери. Кто же тогда эта таинственная девушка или женщина? Может быть она просто жила с Чантри? А может быть нуждалась в заботе и он ей помогал? Серый шагал легко. Мы спустились в овраг, пересекли его и стали подниматься по противоположному склону? петляя между осин, когда вдруг на тропе передо мной, загораживая дорогу, появились два всадника. Один из них был коренастым, широкогрудым мужчиной с толстым, жестким лицом и крохотными глазками. Другой был похож на первого, только намного крупнее. - И куда это ты направляешься? - спросил тот, что поменьше. - Охочусь, - осторожно ответил я. - Думал, может лося подстрелю. - Эта тропа закрыта, малец- сказал другой. - У нас там участок. Мы не хотим, чтобы в нас попала шальная пуля, так что или охоться ниже, или поезжай в другое место. Его хмурое лицо - как трещина камень - расколола ухмылка. - Да ведь если здесь станут почем зря палить, мы можем неправильно понять. Мы можем подумать, что стреляют в нас, и выстрелить в ответ. Тебе ведь это будет не очень приятно, малец? Но меня на пушку не возьмешь. Он мне с самого начала не понравился, и я не поверил, что у них в горах участок. - Нет, сэр, - сказал я, - мне будет не очень приятно. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь подумал, что я в него выстрелил и промахнулся. Такие вещи, - добавил, - могут подмочить репутацию. Они оба уставились на меня. Видно, приняли за молокососа, которого можно легко напугать, но меня так просто не напугаешь. Несколько лет назад однажды ночью, когда отца не было дома, я услыхал шум в свинарнике, схватил заряженное картечью ружье, фонарь и пошел посмотреть, что там случилось. Открыл дверь и увидел, что свиньи сбились в угол, а на них, глядя как удав на кроликов, наступает взрослый коугар. В этот момент он повернулся ко мне и поджал уши, а хвост его так и хлестал из стороны в сторону. Никто в здравом уме не станет становиться на дороге у коугара, потому что он на вызов всегда отвечает дракой. Но я не собирался отдавать ему наших свиней и выстрелил в ту же секунду, как он на меня прыгнул. Огромная кошка сбила меня с ног, я кубарем вывалился на улицу, стукнулся головой о камень и потерял сознание. Но когда отец вернулся, шкура коугара уже сушилась во дворе. - Послушай, малец, - сказал тот, что был покрупнее, - ты еще мал, хоть и вымахал самого себя шире. Если не будешь выбирать слова, кто-нибудь тебя хорошенько выпорет. - Может и так, - сказал я. - Но ему придется пороть меня с куском свинца в пузе. А если их будет двое, то они оба получат по пуле. Это свободная земля, открытая для всех, и если вы боитесь, что в вас выстрелят, валите к себе на участок и копайте на здоровье, потому что я смогу отличить работающего человека от оленя и не стану стрелять в его сторону - если он сам не напросится. Я приехал в горы за мясом и спущусь, только когда достану мясо. Я держал винтовку поперек седла. Оба мужчины были вооружены револьверами, а у одного в чехле лежал винчестер, но ведь он был в чехле, да и револьверы, прежде чем стрелять, нужно было достать из кобуры, а мой "генри" смотрел прямо на них. - Поезжай за своим мясом, - сказал коренастый, - но держись подальше от этого склона, иначе будет тебе и стрельба, и все, что захочешь. Они развернули лошадей и поехали обратно вверх по тропе, и как только они скрылись из вида, тоже повернул серого и поспешил убраться под деревья. Я не горел желанием ввязываться в перестрелки, особенно из-за такого пустяка, но и отступать перед ними был не намерен. Поэтому немного проехал вверх по склону, свернул на север, потом на запад, следуя складкам местности, и неожиданно выехал на вершину столовой горы или небольшое плоскогорье, поросшее огромными соснами с длинными иголками и редкими елями и осинами. Пробираясь между старыми высокими деревьями, я наткнулся на хижину. Она стояла на скалистом основании, и перед ней открывалась широкая панорама лежащей внизу земли. Рядом высились утесы Спящего Юты - выступающей на равнину части плоскогорья Меса-Верде, а вдали виднелись Абахо и Ла-Саль - отроги гор Юта. Хижину скрывали растущие на краю обрыва деревья, но человек с хорошим биноклем мог бы разглядеть едущего по равнине всадника. Тот, кто построил это жилище, прорубил в скале пазы и очень аккуратно уложил в них обтесанные, почти двухфутовые бревна. Они подходили друг к другу будто склеенные, а крыша была прочной и крепкой. Я постучался, хотя ответа не ждал. Его и не последовало. Отодвинув засов, вошел внутрь. Хижина была пустой, однако пол был выметен, очаг вычищен, все сияло чистотой. В ней царил запах, какого не бывает в заброшенных помещениях - свежий аромат вымытого дерева. Оглядевшись, увидел на полке горшок с цветами и ветками можжевельника. Цветы сорвали дня два назад, в горшке еще оставалась вода, в которой они стояли. Не было ни постели, ни одежды, развешенной по стенам, ни кухонной утвари, только на столе сиротливо стоял кофейник. Снаружи у двери была вкопана скамейка, трава под ней была примята, словно время от времени на скамейке кто-то сидел. Этот кто-то отсюда легко мог видеть наше ранчо. Оно находилось за много миль от хижины, но горный воздух был таким прозрачным, что дом лежал как на ладони. Хижина стояла милях в трех от того места, где я встретил двух задиристых незнакомцев. Доехал я сюда не по тропе, а по нехоженой местности, и тем не менее я знал, что к хижине должна вести какая-то тропа, может даже не одна. Тщательно обследовал местность вокруг домика. Я считаю, что умею читать следы, и никто этого не оспаривает, поэтому к тому времени, как закончил и уселся на скамейку, кое-что узнал. Сюда приезжала девушка или женщина, она появлялась нечасто, но приезжая, любила посидеть здесь. Кроме ее следов, я ничего не нашел, даже отпечатков копыт. Она должна была приезжать сюда на лошади, наверное оставляла ее где-нибудь в зарослях. Место было заброшенное и одинокое, я подумал, что девушке тоже нравилось побыть одной. Та ли эта, которая жила у Чантри? Я чувствовал, что это была та же самая девушка. Отсюда ей хорошо было видно ранчо Чантри. Наверное, она смотрела отсюда вниз и удивлялась, кто поселился на ранчо. Наверное. Однако кто бы ни построил эту хижину, он знал, что делает. Перед ней земля на сотню ярдов полого уходила под уклон, и там, где заканчивалась трава, росли несколько высоких сосен, закрывавшие обзор снизу. Домик невозможно было разглядеть даже через мощный бинокль. Дальше лежал крутой, заросший лесом склон, по которому не пройдет никакая лошадь, и даже пешему подъем дастся с большим трудом. За хижиной лес взбегал по склону горы. Неожиданно у меня появилась идея. Эта женщина убиралась в доме и оставляла цветы. Она любила это место, любила порядок. У меня возникло желание дать ей знать, что не одной ей здесь понравилось, что есть еще один человек, который оценил ее выбор. Который полюбил то, что любит она. Под притолокой я нашел небольшой глиняный горшок, как следует его сполоснул и наполнил водой. Потом на поляне перед домом нарвал цветов и поставил их в воду. Горшок я оставил на столе, где он сразу бросался в глаза. Закончив, внимательно изучил окрестности и нашел ведущую вниз едва заметную тропу, но все же по ней время от времени ездили. Следы на тропе были недельной давности. Я прошел по ним и обнаружил отпечатка копыт маленькой лошадки весом не больше восьмисот фунтов, с легким, ходким шагом. Женщина, которая на ней ехала тоже была миниатюрной, потому что мне попались отпечатки лошади, когда она была без седока и когда женщина села в седло. Глубина почти не отличалась, значит вес женщины был небольшим. Я понимал, что тропа должна куда-нибудь вести, и догадывался, что ведет она к логову тех двух мужиком, что остановили меня на дороге. Запомнив направление, я свернул в лес и погнал коня прямиком к ранчо Чантри. Домой. Отец работал возле сарая. Когда я въехал во двор, он выпрямился. - Ты первый раз приезжаешь без добычи, сынок. Что случилось? Никого не выследил? - Выстрел не получился. В следующий раз буду аккуратнее. - Нам нужно мясо, малыш. Пройдусь-ка я на закате на луг. Иногда там кормятся олени. С крыльца спустился Чантри. Он бросил на меня быстрый жесткий взгляд. Чантри стряхнул пыль с черного костюма и тряпкой начистил сапоги. Пока я наполнял водой ведро, он стоял на ступеньках. Некоторое время я был занят своими делами, а Чантри своими мыслями. Приближался вечер, когда отец взял винтовку и направился к лугу. Чантри стоял, глядя ему вслед. - Хороший человек, твой отец, - сказал он. - По-настоящему хороший человек. - Да, сэр. Хотя нам долго не везло. - В этих местах не так-то просто жить, - ответил мне Чантри. - Мне нравится его настойчивость. - Он полюбил ранчо... и все то, что сделал ваш брат. Он не может взять и оставить его. - Знаю. - Чантри пристально посмотрел на меня. - А теперь расскажи, что ты сегодня видел. - Что видел? Я... - начал было врать я, но он стоял, глядя мне в глаза и чуть улыбаясь, и мне вдруг расхотелось врать. Я выложил ему все от начала до конца. Кроме истории с цветами. - Думаешь, она и те люди из одной команды? - Да вроде рядом с нами не так уж много команд. Они могут быть заодно, а могут и не быть. Она женщина... Возможно, ей не нравится, что они делают. - Не исключено, что причина в этом. И честный человек может попасть в переделку, из которой не знает, как выбраться. А что насчет хижины? Что-нибудь тебе там показалось странным? - Да, сэр. По-моему, ее собрал тот же человек, что построил ранчо. Работа похожа... Только хижина старее. Наверное, он сначала жил в ней и присматривал себе место на равнине, а потом решил спуститься и поселиться здесь. - Возможно, ты прав. А возможно ему были нужны два дома, один наверху, другой внизу. Он снова посмотрел на меня. - Как твое имя, сынок? - Добан Керноган, а называют Доби. - Стало быть, ирландец... Ну, в нас течет одна кровь, Доби. Я тоже ирландец - большей частью. Моя семья давным-давно покинула Старый Свет, один из предков уехал на Ньюфаундленд, потом на полуостров Гаспе, а оттуда - сюда. Вообще-то это долгая история. - А у вас есть имя, мистер? - Оуэн. Говорят, это имя распространено и в Ирландии, и в Уэльсе. Ну да имена часто меняли, Доби, особенно ирландцы. Много веков назад им приказали сменить фамилии на английские и чуть позже, в 1465 году во всех четырех ирландских графствах они должны были взять в качестве фамилий названия городов, цветов или профессий. Скажем, городов Саттон, Честер, Корк или Кинсейл. Или любых цветов, которые им нравились. Или профессий: Карпентер - плотник, Смит - кузнец, Кук - повар либо Батлер - дворецкий. Некоторые сменили фамилии, потому что боялись репрессий. В моей семье, например, многих убили, и когда мой прадед сбежал в Англию, ему посоветовали не разглашать свою настоящую фамилию, а взять другую, иначе за ним стали бы охотиться. Он выбрал Чантри, хотя почему именно эту, мне не известно. Может быть ему просто нравилось ее звучание, может быть он восхищался человеком, который носил ее - не знаю. Как бы там ни было, она хорошо нам послужила, и мы, надеюсь, не посрамили ее. - Я немного знаю историю Ирландии, - сказал я. - Это хорошо, Доби, но запомни, что теперь твоя родина здесь. Неплохо знать историю и обычаи страны, из которой вышли твои предки - в этом нет ничего постыдного, но живешь ты здесь. Эта земля тебя кормит. Конечно, есть такие, которые стыдятся своего происхождения. В городах на Восточном побережье не берут на работу людей с ирландскими фамилиями или похожих на ирландцев. Сюда приезжают разные люди, в основном бедняки, хотя есть отпрыски самых знатных родов Европы, и никто не знает и не хочет знать их прошлого. С другой стороны, некоторые прибавляют к своим фамилиям приставки "О" или "Мак", чтобы они звучали по-ирландски. Однако человек есть то, кем он стал, и неважно, какая кровь в нем течет или какие дворянские титулы он имеет. - А как ваша настоящая фамилия, мистер Чантри? - Давай не будем о ней, Доби. Прошло три сотни лет, ее знает каждый младенец, родившийся в нашей семье, но ни один не произнес ее вслух. И мы не станем. Мы взяли себе фамилию Чантри, Чантри и останемся. - Вы приехали, чтобы получить ранчо брата? Отец говорит, что по праву оно ваше. - Нет, парень, я приехал не для этого. У меня была другая идея, хотя прежде всего я хотел повидать брата. Ранчо ваше - твоего отца, а за ним - твое, однако вы будете владеть им без права продажи. С этим условием я оформлю дарственную. Но я хочу время от времени наведываться сюда, а хижину в горах оставлю себе. Что-то в моем лице привлекло его внимание, а я забеспокоился, подумав о девушке. - Что такое, малыш? Что тебя тревожит? - Девушка... женщина, сэр. По-моему, ей нравится то место в горах. По-моему, она ездит туда, чтобы побыть одной. Она там оставила цветы... - Если ей нравится то место, она сможет приезжать, когда ей вздумается, но его я никому не отдам. - Оуэн постучал себя по нагрудному карману. - У меня здесь документы на всю землю, в том числе на ту, на которую вы подали заявку. Даже склон горы принадлежит мне, не считая еще кое-какой земли в округе. Твой отец застолбил четыре участка, и он их получит. Тридцать других я оставлю за собой, потому что люблю эти края и наверное приеду сюда, когда закончу некоторые свои дела. Это был самый длинный наш с ним разговор за несколько дней, предыдущих и последующих. На рассвете меня разбудило эхо выстрела, и я в испуге вскочил. Отец, одной рукой натягивая брюки, другой тянулся к ружью. Но мы никого и ничего не увидели, Чантри и его коня тоже. Но через час, когда он въехал во двор, с седла его свисали завернутые в шкуру отборные куски оленины. - Вот вам свежее мясо, - сказал он. - Я не хочу жить трутнем, Керноган. Чантри много работал в лесу, он отлично управлялся с топором, уверенно и легко, без видимых усилий, срубая деревья. Тем не менее далеко от дома он не отходил, проводя много времени на крыльце, откуда в бинокль изучал склоны гор. Однажды я попросил посмотреть в бинокль. - Валяй, - сказал он, - но обращайся с ним поосторожней. Он, наверное, единственный в своем роде, много лет назад его сделал мастер из далекой страны. Он был величайшим умельцем, а линзы полировал вручную. Поднеся бинокль к глазам, я был потрясен тем, как горы буквально прыгнули на меня. Мне хотелось протянуть руку и дотронуться до деревьев, я даже различал хижину, спрятавшуюся между стволами, и скамейку у двери. Не это ли он так долго рассматривал? Я почувствовал укол ревности. Неужели Чантри хотел увидеть ее? Глава третья Это была одинокая земля. Когда приехал Чантри, он привез свежие новости, а так мы ничего не слышали о том, что творилось вокруг. В холмах иногда работали старатели, но они побаивались индейцев и старались не попадаться на глаза, наскоро приходили, наскоро трудились и наскоро уходили. Говорили, что к югу от нас, в Нью-Мексико, белых совсем не было. Те, что навроде нас приезжали с востока, либо направлялись дальше на запад, либо оставляли свои скальпы в индейских вигвамах. Некоторые пропадали без следа. К югу от ранчо, в овраге отец как-то нашел ржавый "кольт Паттерсон", сгнившие кости и несколько металлических пуговиц - все, что осталось от человека, который хотел поселиться на этой земле. Но индейцев здесь было великое множество, хотя на глаза они попадались мало. Вокруг и к северу жили юты, на западе и юге - навахо, а на востоке - апачи. Некоторые племена были дружественными, некоторые отчаянно враждебными. Некоторые же сторонились всех, не желая вмешиваться в дела внешнего мира. - Никогда о них не задумывался, - сказал отец. - Как и о белых. Они просто люди и живут по своим законам, а мы - по своим. Если наши пути пересекутся, мы постараемся договориться, а если не получится - будем драться. - Нельзя всех индейцев сваливать в одну кучу, - согласился Чантри. - Всякий раз, когда кто-то говорит, что индейцы такие-то, мексиканцы такие-то, англичане такие-то, он ошибается. Каждый человек - уникален, среди любого народа можно найти и хороших людей, и плохих. Однако не похоже было, что Оуэн Чантри очень уж полагался на хороших людей. Когда утром он надевал брюки, тут же цеплял оружейный пояс с револьвером. Большинство людей первым делом надевают шляпу, он же вначале застегивал пояс с кобурой, а потом одевал сапоги. - Думаете, у нас будут неприятности? - спросил я его как-то раз. Он жестко посмотрел на меня. - Малыш, - сказал он, - когда человек в меня стреляет, я делаю вывод, что он хочет подраться, и не в моих правилах его разочаровывать. Мне не нужны неприятности, и я их не жду, но не хочу оказаться трупом, потому что был излишне оптимистичен. У меня есть оружие и здравый смысл, и если я буду думать, что говорю и что делаю, возможно, мне удастся избежать неприятностей. Он так и не сказал, зачем вообще приехал сюда, но это был тот вопрос, который не задают вслух. Хочет жить здесь - милости просим. В те дни можно было проехать сотни миль и не встретить ни души. Чантри был прирожденным рассказчиком. Когда на него находило, он мог часами сидеть у очага, где пламя отбрасывало на стены пляшущие тени, и говорить, говорить... Он побывал во многих землях, прочитал массу книг о древних временах, об Ирландии, море и народе, который называли троянцами. Они жили где-то за горами и все время воевали с греками из-за какой-то женщины. Он много рассказывал о Ричарде Львиное Сердце - великом воине и плохом короле, - и о Жане Анго, чьи корабли приплыли в Америку еще до Колумба, и о Бене Джонсоне - поэте, который поднимал над головой бочонок вина и выпивал его до дна. Рассказывал о кочевниках, которые жили в черных шатрах в огромной пустыне, начинавшейся у горной страны Тибет. Наш тесный мирок словно становился шире. В красноречии Оуэну Чантри нельзя было отказать, но тем не менее он был жестким и опасным человеком. В этом мы убедились одним холодным тихим утром, когда с холмов спустились незнакомцы. Я пошел в конюшню, чтобы задать корм скоту и, когда это случилось, стоял на сеновале с вилами в руках. Отец был во дворе и запрягал мулов для пахоты. Они подскакали по тропе - пятеро крутых, вооруженных мужчин, ехавших тесной группой на лучших лошадях, чем мы могли себе позволить. У ворот они осадили лошадей. Один из них вытянул лассо, набросил петлю на створку ворот и начал их открывать . - Эй! - закричал отец. - Что это вы делаете? Прекратите сейчас же! - Мы их разнесем на кусочки, чтобы после тебя тут меньше осталось. Когда ты свалишь, - ответил крупный, мускулистый мужчина в серой шляпе. - Мы никуда не уедем, - спокойно сказал отец. Он уронил упряжь и повернулся к ним лицом. - Здесь наш дом. В группе были те двое, которых я встретил на тропе в горах, но моя винтовка осталась дома. Папина тоже. Мы оказались безоружными перед этими людьми. - Свалите, никуда вы не денетесь, - сказал мускулистый, - и свалите еще до захода, а мы сожжем ранчо, чтобы сюда никто не вернулся. - Сожжете? Этот прекрасный дом, построенный мастером? Вы сожжете его? - И тебя вместе с ним, если вы не смотаетесь. Мы вас сюда не приглашали. - Это свободная земля, - сказал отец. - Я лишь первый на ней, но скоро придут другие. - Никто не придет. Ладно, хватит болтать. Выметайтесь отсюда. - Он огляделся. - Где твой паршивый сынок, который так любит бахвалиться? Один из моих людей хочет задать ему хорошую трепку. Я соскочил с сеновала и остановился в дверях конюшни. - Вот я, а ваш человек сам получит взбучку... если только драка будет честной. - Драка будет честной. Слова прозвучали с крыльца и мы оглянулись. На ступеньках стоял Чантри в своих черных брюках, начищенных ботинках и белой рубашке с узким галстуком. - А это еще кто такой? - сердито спросил мускулистый, хотя видно было, что ему это все равно. - Меня зовут Оуэн Чантри. Коренастый мужчина, знакомый мне по встрече на тропе, спрыгнул с коня и вышел вперед. Он стоял и ждал, что из всего этого выйдет. - Твое имя мне ничего не говорит, - с презрительной гримасой произнес мускулистый. - Скажет. А теперь уберите лассо с ворот. - Еще чего! - заорал человек, набросивший петлю. Тогда, в 1866 году к западу от Рокки-Маунтинз никто даже не слыхал о том, как надо быстро выхватывать револьвер. В Техасе (об этом мне впоследствии рассказал Чантри), этим приемом пользовались Каллен Бейкер и Билл Лонгли, но этим, пожалуй, все и кончалось. Никто не заметил, как он двинулся, но все услышали выстрел и увидели, как человек с лассо уронил его, будто что-то его обожгло. Так оно и было на самом деле. Лассо лежало на земле, а у державшего его парня не хватало двух пальцев. Не знаю, куда метил Чантри - в два пальца, один или всю ладонь, но два он отстрелил. После этого Оуэн Чантри спустился на одну ступеньку, потом на другую. Он стоял с оружием в руке, а его черные начищенные сапоги ослепительно сияли на солнце. В первый раз я увидел его револьвер не в кобуре. - Меня зовут Оуэн Чантри, - повторил он. - На этом ранчо жил мой брат. Его убили. Теперь здесь живут эти люди, и они здесь останутся. Я тоже останусь на этой земле, и если среди вас есть люди, которые принимали участие в убийстве брата, ваш единственный шанс остаться в живых - повесить их. Даю вам две недели, чтобы их найти и наказать. Две недели... - Ты здорово управляешься с револьвером, - сказал мускулистый, - но мы еще вернемся. Чантри спустился еще на одну ступеньку. Ветерок пошевелил спадающую на лоб прядь волос и прижал тонкое полотно белой рубашки к мышцам груди и рук. - Зачем же возвращаться, мистер Фенелон? - приветливо отозвался Чантри. - Можем поговорить здесь и сейчас. - Ты знаешь мое имя? - Конечно. И многое другое, правда, ничего лестного. Положим, вы сбежали от своих грехов, но от памяти не сбежишь. Да и люди о них помнят. Чантри сдела к нему шаг, не убирая револьвер. - Вы уже здесь, мистер Фенелон. Выбор оружия за вами. - Я подожду, - сказал Фенелон. Он не отрывал тяжелого взгляда от Чантри, но было заметно, что он его остерегается, что ему не нравится такой оборот дела. - А вы? - Чантри посмотрел на коренастого мужчину, который хотел меня избить. - Вы тоже подождете? - Нет, клянусь Господом. Я приехал научить молокососа вежливости и я это сделаю. Чантри ни на секунду не отпускал их из вида. - Доби, хочешь разобраться с ним сейчас или попозже? - Разберусь сейчас, - сказал я и вышел во двор, а коренастый пригнувшись пошел на меня. Отец приехал в Америку, когда был еще мальчишкой, и поселился в Бостоне, где жило много ирландцев, а среди них - немало отъявленных драчунов. Там он научился драться, а когда я подрос, он показал мне кое-что из этой науки. Сам отец не был хорошим бойцом, но оказался отличным тренером, он научил меня кулачному бою и некоторым приемам корнуэльской борьбы. В детстве я начал драться тут же, как только меня вынули из пеленок. Впрочем, как и многие в то время. Сейчас же мне было шестнадцать и мои руки привыкли к топору, плугу, кайлу и лопате. Поэтому, когда противник, пригнувшись и расставив руки, приблизился ко мне, я собрался, ухватился обеими руками за его загривок и резко рванул вниз, не забыв одновременно выставить вперед колено. В этих двух простых движениях заключается нечто, весьма неприятное для цвета лица и формы носа. Он отшатнулся назад, чуть было не упал на колени, но удержался и выпрямился. Вместо носа было кровавое месиво. Признаюсь, выдержка него была. Он снова двинулся на меня и я врезал ему прямо по тому, что осталось от его носа. Он выстоял и принялся махать своими кулачищами, которые были довольно тяжелыми. Он зацепил меня сначала одним, потом другим, но я стоял крепко, выдержал эти удары и врезал ему снова, на этот раз в живот. Он застыл на месте, хватая ртом воздух, и у меня появилась прекрасная возможность нанести ему парочку ударов, от одного он увернулся, но второй пришелся ему прямо в ухо. Он схватился за голову и я снова врезал ему в живот. Тут он отступил на шаг. Мой следующий удар опрокинул его, и он рухнул на колени. - Достаточно, Доби, - сказал Чантри. - Отпусти его. Я отступил, но глаз с него не спускал. По правде говоря, я страшно испугался. Я рисковал собственной шеей, обращаясь с ним таким образом. Просто-напросто, он меня слишком уж сильно разозлил во время нашей встречи на тропе. - Итак, джентльмены, - сказа Чантри. - Я полагаю, вы поняли в чем дело. Эти славные люди хотят только одного - мирно жить на своем ранчо и обрабатывать эту землю. Что касается меня, то я уже объяснил, чего жду от вас. Мне известно, что либо вы, либо кто-нибудь из ваших приятелей убил моего брата. Решайте сами. Повесьте убийц или я повешу вас. Одного за другим. А теперь ступайте. И без шума, пожалуйста. Они ускакали. Коренастый плелся позади, утирая нос рукавом. Сначала одним, потом другим. Отец в изумлении посмотрел на меня: - Доби, я и не знал, что ты умеешь так драться. Я тоже взглянул на него, смущенный: - Я и сам не знал, пап! Он просто дал мне избить себя. После ужина, следя за облаками, сгрудившимися вокруг горных вершин, я думал о той девушке и пытался понять, кем она была для этих людей и что случилось после их возвращения домой. - Вы ведь не думаете, что они на самом деле повесят своих? - спросил отец. - Не сразу, - спокойно ответил Чантри, - не сразу. Мы уставились на него, но он, если и заметил это, не подал виду, и я поразился тому, насколько он сам верил в свои слова. - Вы и в самом деле их повесите? - опять спросил отец. Оуэн Чантри помолчал с минуту, а когда заговорил, голос его звучал глухо: - Это молодая страна и здесь еще мало белых. Но если когда-нибудь сюда придет цивилизация, если люди приедут сюда и поставят здесь свои дома, им нужен будет закон. Люди часто думают, что закон - это набор запретов, но закон не должен быть таким, если не доводить его до крайностей. Законы дают нам свободу, потому что они охраняют нас от жестокости, зверства и воровства. В любом обществе - даже в самых диких шайках преступников - есть свои законы, пусть даже это страх перед главарем. Закон быть должен, иначе не будет ни безопасности, ни развития. Сейчас у нас еще нет четких законов. У нас нет ни полиции, ни шерифа, ни судьи. И до тех пор, пока все это не появится, кто-то должен бороться со злом. Один человек был убит. Вы и сами получили предупреждение убраться из этих мест. Но этой земле нужны такие люди как вы. Вы сами, наверное, так не считаете, но вы - первопроходцы цивилизации. Вслед за вами придут другие. - А вы, мистер Чантри? - спросил я. Он улыбнулся мне с неподдельной искренностью. - Ты, Доби, задаешь самый важный вопрос. Кто я такой? Я человек, который умеет обращаться с оружием. Я буду нужен, пока сюда не приедет достаточно много людей, а после этого необходимость во мне отпадет. Не помню другого такого периода в истории, когда жили бы люди, подобные мне. Обычно порядок в стране обеспечивало дворянство или глава государства, но на этой земле зачастую достаточно человека с ружьем. - Не верю я в оружие, - неожиданно произнес отец. - Мне кажется, должен быть другой выход. - Мне тоже, - ответил Чантри. - Но если бы не оружие, твоего сына сегодня избили бы, и не в одиночку, а толпой. Твою ограду повалили бы, а дом подожгли. Цивилизованность - дело тонкое. Для многих это всего лишь внешняя оболочка. Если живешь среди людей, то можно с уверенностью сказать, что человека два из десяти только выглядят цивилизованными. И если бы не было закона. если бы не было давления общественного мнения, они стали бы в высшей степени дикими. Даже те люди, которых, кажется, хорошо знаешь. Многие принимают справедливость ограничений, потому что знают, что так должно быть. Они понимают, что если живешь среди людей, то должен уважать права окружающих. Наши друзья с гор этого не понимают. Они приехали в этот заброшенный уголок для того, чтобы быть свободным от любых ограничений, чтобы быть грубыми, жестокими и злобными как им того хочется. - Вы говорите как школьный учитель, мистер Чантри, - сказал я. Он взглянул на меня. - Я хотел бы быть учителем в школе, Это самая почетная из профессий, если знаешь свое дело, - он улыбнулся. - Может быть, я и есть учитель, в некоторым смысле. - Вы говорите, что когда сюда приедет достаточно людей, вы станете не нужны, - спросил я дерзко. - Сколько времени на это потребуется? - Лет десять, а то и двадцать. Но не более тридцати. Люди становятся цивилизованными не сразу. Им нужно приспособиться друг к другу, найти компромиссы. - Такой человек как вы, с вашим образованием, мог бы добиться кое-чего в жизни, - сказал отец. Чантри невесело улыбнулся. - Нет, - ответил он, - у меня отличное образование и прекрасные возможности, но я был воспитан ничего не делать. Быть джентльменом, надзирать за землями, управлять другими. Для всего этого нужна власть или деньги. У меня нет ничего. Я много читал, а езда верхом на далекие расстояния в одиночестве дает много времени для размышлений. - А что с той женщиной, там, наверху? - спросил отец. - О ней стоит подумать. Совершенно определенно, подумать стоит. Что-то в том, как он произнес эти слова, встревожило меня. Он мне нравился. Ну, он был настоящим мужчиной, но что-то в нем беспокоило меня, и он это понимал. Вдруг меня озарило. Его проблема была в том. что он знал о себе все. Что бы он ни делал, какая-то часть его стояла в стороне и наблюдала за происходящим. Он вышел на крыльцо и закурил одну из своих тонких сигар. Он стоял там один, в темноте и после того, как я помог отцу управиться с посудой, тоже вышел на крыльцо. - Ты видел ее, Доби? Я говорю о той девушке наверху. Ты видел ее? - Нет. Он немного помолчал. Огонек сигары горел в темноте. Наконец, он произнес: - Я собираюсь съездить туда, Доби. Расскажи мне, как добраться до этой хижины. Я молчал. Во мне шла борьба чувств. Эту хижину нашел я. Для чего он собирался туда? Что для него значила это женщина? - Я, наверное, не смогу. Это совсем не просто. - Ты не можешь или не хочешь? - Мистер Чантри, в эту хижину она приходит, чтобы побыть одной. У нее есть не это право. Мне кажется, ей нужно это место, и я не хочу... - Доби, - терпеливо произнес он. Я чувствовал его терпение. И его раздражение тоже. - Это моя хижина. Я собираюсь жить там и возвращаться туда, куда бы я ни уезжал. Мне тоже нужно место, где бы я мог побыть один. - Я не собираюсь, - продолжил он после паузы, - мешать ее уединению. В лесу и в горах есть и другие места, где ее никто не будет беспокоить. Я же обязан туда съездить. У меня есть дело, и, может быть, я хочу с ней повидаться. - Вы принесете ей несчастье, мистер Чантри. - Доби, - его терпение кончалось, - ты ведь даже не знаешь эту девушку... или женщину. Ты не знаешь, кто она и что она, и воображаешь то, чего нет на самом деле. - Мне это просто не нравится, - упрямо повторил я. - Она следит за домом, вытирает пыль, ставит в горшок цветы. Она делает все, что надо. Она любит этот дом... - Может быть и так, - спокойно сказал Чантри, - но это мой дом и я туда поеду. Мне внезапно пришла в голову мысль, которая могла все изменить. - А ваш брат? Может быть, он разрешил ей приходить туда. Может быть даже, что он подарил ей хижину? Это был вопрос, и он все прекрасно понял. - Только не хижину, Доби, - ответил он мне. - Все, что угодно, но только не хижину. - А какая разница? - настаивал я. - Огромная, - его голос стал резким. - Не вмешивайся в дела, в которых не смыслишь, мальчик. Запомни одно: это моя хижина, и ты еще очень многого не знаешь. Ну,... может быть. Совсем неожиданно я почувствовал, что он мне совсем не нравится. И все же, нужно быть справедливым. Он говорил со мной вполне откровенно. Это было его ранчо, и он отдал нам его. Что же еще от него требовать, ведь он мог просто выгнать нас? Он этого не сделал и, к тому же, выручил в трудную минуту. Но я все терзался. Справедливость так справедливость. Мне пришло в голову, что больше всего меня задело его вторжение в мою мечту. Я не переставал мечтать о девушке из той хижины, о девушке, которую я считал своей. При этом я даже ни разу не видел ее, даже не знал, была ли она молода. Она могла вполне оказаться взрослой женщиной или даже бабушкой. Может быть, так получилось от того, что у меня в жизни не было другой мечты и другой девушки, о которой я мог бы подумать. А мечты должны на чем-нибудь основываться. Именно поэтому, если разобраться, я боялся встретить эту девушку. После нашей встречи моя мечта могла бы испариться раз и навсегда. Она могла пренебречь мной или сама могла оказаться не стоящей внимания мужчины. Если женщина всего лишь убирает дом и ставит цветы в горшок, то это еще не делает ее принцессой. Или хотя бы девушкой, которую приглашают погулять вместе. Она могла быть толстой и старой. Она могла быть замужем и иметь много детей. Она могла быть кем угодно. Беда была в том, что никакими размышлениями невозможно было поколебать мою мечту о молодой золотоволосой красавице. Она должна была быть красавицей! Должна и все!